Текст книги "Капитан Райли (ЛП)"

Автор книги: Фернандо Гамбоа Гонсалес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

9

В капитанской каюте воцарилась гнетущая тишина. Эльза и Хельмут стояли у двери, ожидая приговора, словно на суде. От капитана «Пингаррона» и его помощника не укрылось сомнение, проступившее на их лицах.

– Мне бы хотелось вам верить, – сказал Алекс. – Но вся эта история настолько... неправдоподобна, что поверить достаточно трудно.

– Капитан Райли! – воскликнула Эльза. – Если бы мы хотели вас обмануть, то могли бы придумать что-нибудь попроще, ведь так?

Алекс признал логичность такого ответа, но все же спросил:

– Но в таком случае, почему вы раньше нас обманывали? Ведь знай мы всю правду с самого начала, ничего бы не случилось.

– Если бы вы знали всю правду с самого начала, – без колебаний ответила Эльза, – вы бы наверняка высадили нас ещё в Барселоне. Могли даже сдать нас нацистам.

– Мы бы ни за что этого не сделали, – твёрдо ответил капитан.

– Сейчас я в этом не сомневаюсь, – произнесла немка. – Но раньше мы этого не знали. Поймите, мы не могли рисковать. Думали, что если выдадим себя за еврейскую пару, это будет гораздо убедительнее... и безопаснее.

Прежде чем Райли успел ответить, Джек поднялся с койки, присел перед девушкой на корточки и взял ее изящную ручку в свои огромные ручищи.

– Не волнуйтесь, сеньорита Веллер. Мы вам верим и постараемся помочь вам выбраться из этого затруднительного положения. Даю вам слово, что на этом судне вы в полной безопасности, и я лично сделаю все, чтобы защитить вас.

– Спасибо... сеньор Алькантара, – произнесла она, несколько обескураженная.

Услышав мелодраматичную речь своего друга, Алекс поднес руку ко лбу и закатил глаза.

– Весьма польщен, – ответил повар, подмигнув девушке и словно не замечая красноречивых жестов капитана. – И прошу вас, называйте меня просто Джеком.

Несколько часов спустя, когда солнце стало клониться к закату, они уже миновали мыс Палос, оставив его в десяти километрах по правому борту. Двигатели рокотали так, что палуба дрожала под ногами; с пустыми трюмами они вполне могли себе позволить развить скорость до восемнадцати узлов. Райли подсчитал, что такими темпами они прибудут в Танжер уже на следующее утро.

Капитан сменил Жюли у штурвала и теперь вместе с Джеком любовался береговой линией, на которой выделялся силуэт Пенья-дель-Агилы.

– А ты уверен, – спросил Джек, глядя в окно, – что как только Белоснежка обнаружит, что мы его надули, он снова не бросится за нами в погоню?

– Белоснежка?

– Сам знаешь... Этот нацист-альбинос.

Алекс кивнул, хоть и знал, что его друг этого не видит.

– Правда, я надеюсь, – ответил он, – что к тому времени мы будем уже далеко.

– Он будет нас искать, я уверен.

На сей раз Алекс немного помедлил, прежде чем ответить.

– Море большое, – произнёс он наконец, равнодушно пожимая плечами. – Везде идёт война, и в море полно кораблей.

– Боюсь, он не из тех, кто так легко отступает, – проворчал повар, повернувшись к нему.

Райли искоса посмотрел на Джека.

– Ты не согласен с моим решением? – спросил он.

– Вовсе нет, – поспешил заверить Джек. – Полностью согласен. Будь я на твоём месте, я поступил бы так же.

– Так в чем же дело?

– Видишь ли... Дело в том, что я знаю, по какой причине я бы это сделал. Но не знаю, почему это сделал ты.

– Почему? По той же причине, что и ты.

– Ты что же, тоже хочешь добиться этой девушки? – подозрительно спросил Джек.

– Не глупи, Джек. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я ненавижу проклятых нацистов и все, что с ними связано, – с этими словами он с такой силой сжал штурвал, что побелели пальцы. – Я ни за что не выдал бы ему этих двоих – уже просто потому, что он желает их захватить. Чем хуже будет нацистам, тем лучше всем остальным, не находишь?

– Враг моего врага, – заключил Джек, – мой друг.

– Не всегда, – ответил Алекс. – Но в этом случае я рад, что смог показать нацистам кукиш.

– Несмотря на то, что это обойдется в сто долларов, – улыбнулся Джек.

– Ну, это мы ещё посмотрим.

– Так оно и будет, – заявил Джек. – Ты лучше скажи: имя и адрес, которые ты назвал этому козлу из гестапо, они ведь фальшивые?

– Конечно нет! Они настоящие.

Джек возмущённо посмотрел на капитана.

– Зачем же ты это сделал? Когда они доберутся до этого бедняги, то замучают его до смерти!

Алекс горько улыбнулся.

– Ничего с ним не случится.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что как раз в эту минуту гауптштурмфюрер Юрген Хегель из гестапо отдаёт своим ищейкам приказ отправиться в штаб-квартиру Фаланги на Виа-Лаентана в Барселоне и арестовать ее лидера.

– Фаланга? – в ужасе воскликнул Джек, отступая на шаг назад. – Ты что, совсем с ума сошёл? Это же главная фашистская организация в Испании! Ты же восстановишь против себя кучу народа.

– Я знаю, – с полуулыбкой ответил Алекс. – Но они все равно ничего не смогут мне сделать.

На время долгого и спокойного перехода на юг, до самого мыса Гата, который им предстояло обогнуть, Райли передал штурвал в руки старшего помощника. Джеку приходилось особенно внимательно присматриваться к рыболовным судам, вышедшим на ночной промысел, и следить, чтобы их сети, раскинутые на сотни метров под водой, не зацепились за винты, остановив судно, а также за появлением немецких U-Boot, плавающих в нескольких метрах под водой и выставив наружу лишь перескоп, он оставлял за собой чуть заметный след серебристой пены – единственный признак присутствия субмарины, столкновение с которой грозило самыми неприятными последствиями. Как впрочем, и с английским торпедным катером, из тех, что из базы в Пеньоне патрулировали здешние воды, выслеживая эти подводные лодки. Катера ходили с потушенными сигнальными огнями, скользя, словно призраки, и играя в кошки-мышки со своими смертельными врагами.

Благодаря разыгравшемуся в Тирренском море шторму, «Пингаррон» всю ночь боролся с волнами и боковым ветром, но уже в шесть часов утра, раньше, чем небо на востоке окрасилось первым светом зари, Алекс различил во мгле мерцание огней маяка Альмины на оконечности полуострова Сеута – две яркие белые вспышки каждые десять секунд, возвещающие об опасной близости берега.

«Жаль, – подумал Алекс, – что в нашей жизни нет маяков. Чтобы предупреждали, например, о сомнительных сделках, окруженных опасными рифами, или о женщинах со скрытыми мелями, на которые можешь сесть и застрять на всю жизнь, как все несчастные корабли, выброшенные на затерянный безымянный берег – разбитые, ржавые, с обнажившимся шпангоутом, молча взывающие к небесам о милосердии».

Задолго до того, как пять лет тому назад он записался добровольцем в интернациональную бригаду, Алекс смирился с тем, что не понимал и, видимо, никогда не поймет знаков и путей, которыми многие следуют инстинктивно. Но для него они были таким же ребусом, как условные значки на карте. Вместо того, чтобы пробудить нечто исключительно возвышенное или свести с ума от радости, немногочисленные знакомства вызывали у него не более чем легкий интерес и капельку волнения. Он не жаждал, как все, создать семью, пополнить нулями банковский счет, добиться общественного признания. Алекс не собирался потихоньку дожить до старости, чувствуя, что жизнь прошла впустую.

Пусть даже он еще толком не знал, чего хочет добиться, но в глубине души его не покидало ощущение, что, пока он держит в руках штурвал, он на правильном пути.

Но где и когда закончится этот путь, сердце ему не подсказывало.

Детство Алекса, единственного сына излишне заботливой матери и вечно отсутствующего отца, было самым обычным, без особых взлетов и падений. Достигнув совершеннолетия, он решил пойти по стопам отца, сделав карьеру в торговом флоте. Потом, вспоминая годы учебы, он понял, что они были самыми счастливыми и беззаботными в его жизни.

Холод до сих пор пробирал его до костей, когда он вспоминал декабрьские ночи в заливе Мэн, проведенные на палубе в носовой части учебного судна. Тогда он пытался направить секстант на какую-нибудь треклятую звезду, в то время как судно раскачивалось и скакало в бушующем море, как необузданный, дикий жеребец, а брызги ледяной воды вымачивали его до нитки, заставляя дрожать от промозглого холода. И все равно он тосковал о тех годах. В то время все было просто и легко и сводилось к тому, чтобы напиться с друзьями до положения риз всякий раз, когда они заходили в порт, а потом снова вернуться в море и, рассчитав отклонение, снос и начальное местоположение, с помощью компаса и простой линейки провести прямую линию из пункта А в пункт Б. Проще некуда. Я здесь и хочу приплыть туда. Проще простого, как сказала бы его мать-испанка.

Но стоило ему сойти на берег, всё оказывалось не так просто.

Едва достигнув бурных двадцати лет, он как одержимый влюбился в Джудит Аткинсон, старшую дочь в почтенной семье местных торговцев. Это была чистая и невинная девушка с румяными щеками и светлыми волосами, взиравшая на него с таким восхищением, словно он сам Фрэнсис Дрейк, только что вернувшимся из кругосветного плавания. Разумеется, они заключили помолвку и год спустя скромно обвенчались в Старой Северной церкви, где поклялись друг другу в вечной любви в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, и во всем остальном, в чем клянутся в подобных случаях, после чего священник объявил их мужем и женой перед лицом двухсот свидетелей.

Тем не менее, четыре года спустя, вернувшись из рейса в Гватемалу, откуда судно, где он служил боцманом, привезло груз бананов для «Юнайтед фрут компани», Алекс застал Джудит в постели с неким красавчиком – продавцом автомобилей из Арлингтона, успешно заменявшим ей мужа во все время его отсутствия. Не обращая внимания на ее крики, слезы и заверения в вечной верности, Алекс вышиб красавчику половину зубов, из-за чего он на долгое время лишился своей привлекательности.

Само собой, тот брак был срезан под корень, а вместе с ним оборвались и тонкие нити, связывавшие Алекса Райли с твердью земной. Разочарованный в людях, недоверчивый и злой на весь мир, несколько лет он вербовался на любое судно, лишь бы плавать. Он побывал и старпомом, и лоцманом, и штурманом, и простым матросом, желая быть подальше от земли и предательства. Он не связывался ни с кем, кроме бутылок выдержанного, крепкого бурбона и женщин легкого поведения, о которых можно забыть, едва судно снялось с якоря.

А потом началась гражданская война в Испании.

Алекс никогда не бывал в Испании, хотя отлично владел испанским. Практиковался в языке он только в разговорах с матерью, да при случае в каком-нибудь захудалом южноамериканском порту. Мать, уроженка Кадиса, рассказывала ему о светлых и темных сторонах страны с невероятной, более чем трехтысячелетней историей. Из-за непрерывной череды глупых и никчемных королей и правителей в Кадисе процветали зависть и жестокость, и уроженцы тех мест вечно подвергались изгнанию, но несмотря на это страна была прекрасной и веселой, каких отыщется немного на планете.

Таким образом, ещё не зная этой страны, Алекс проникся глубокой симпатией к ней и к народу, живущему по другую сторону Атлантики, несмотря на то, что эти люди так отличались от его соотечественников – а, возможно, именно поэтому. А когда он узнал, что фашисты-мятежники расстреляли перед воротами кладбища Санлукар в Баррамеде многих людей, и среди них – его деда и бабушку по материнской линии, ему не потребовалось искать другие причины. Хотя тогда он был достаточно молод, глуп и разочарован, весь свой гнев Алекс направил на фашистского генерала. Он без колебаний вступил в Интернациональные бригады, созданные для защиты республиканского правительства, избранного испанским народом, а спустя два с половиной месяца вместе с несколькими сотнями своих соотечественников высадился в порту Барселоны.

В той гражданской войне, сражаясь в бригаде как вскоре выяснилось, за проигравших, Алекс открыл истинное лицо человека и весь ужас, порождаемый варварством. Как и десятки тысяч лет назад, люди оставались все теми же троглодитами с дубинкой в руках, жаждущими проломить череп соседу, коли выпала такая возможность.

На той войне ему также довелось понять, что Свобода – по крайней мере, та, что пишется с большой буквы – это дерево, которое не может питаться одними красивыми словами, этому дереву нужны ещё и кровавые жертвы. И вскоре он с удивлением обнаружил, что большинство его товарищей-коммунистов, с кем он плечом к плечу сражался в окопах, ещё более далеки от этих высоких идей свободы, равенства и братства, чем их враги, против которых он сражался за эти идеи.

Но всё это он понял потом, когда Интернациональные бригады были расформированы и он вместе с тысячами беженцев, спасавшихся от фашистских репрессий, пересёк границу через Пиренеи. Пули франкистов свистели над его головой, артиллерийские снаряды разносили в щепки республиканские кордоны и его проклятые идеалы; он не даже не знал, доживет ли до следующего дня.

А потом наступил мир – мир мстительных победителей, скорых расправ и сведения счетов, и когда вскоре началась война в Европе, Алекс, уставший смотреть в лицо смерти и видеть истекающих кровью, умирающих на его глазах мужчин, решил вернуться в Бостон и снова служить на торговом флоте. Педантичные немецкие нацисты с их холодной решительностью и парадно-строевым шагом были для него омерзительнее недоделанных испанских фалангистов с беретами и крестами, однако Штаты ни с кем не воевали, а сражений под интернациональным флагом хватило ему с лихвой.

Какое-то время спустя Райли готовился к возвращению из Англии домой и неожиданно для себя по прихоти капризницы-судьбы в одночасье стал владельцем каботажного судна, простенького и скромного, но в хорошем состоянии. Не ожидая лучшего будущего и не очень-то желая возвращаться на родину, где его, собственно говоря, никто не ждал, новоиспеченный судовладелец недолго думая стал капитаном. Он набрал подвернувшихся под руку матросов – слишком старых или увечных, чтобы служить на королевском военно-морском флоте – и несколько месяцев перевозил через Ла-Манш товары и продовольствие.

Однако появление немецких субмарин, волчьими стаями рыскавших по проливу и безбожно топивших любые суда размером больше весельной лодки, привело к тому, что пришлось искать для плавания менее опасные воды. Таким вот макаром Райли решил перебраться в относительно спокойное Западное Средиземноморье. Он зарегистрировал судно под флагом сохраняющей нейтралитет Испании, дабы извлечь из этого пользу, и сменил ему имя, закрасив прежнее на обоих бортах и корме и выведя огромными белыми буквами новое – название холма, на котором той холодной февральской ночью 1937 года полегло столько людей.

С тех пор судьба где только его не носила. Вместе со своим верным другом Хоакином Алькантарой Алекс наконец смог собрать постоянную команду, и когда из-за послевоенной разрухи прибыль от легальной торговли сильно упала, они стали зарабатывать, берясь за различные заказы сомнительной законности. Порой эти заказы приносили достаточную прибыль, чтобы пуститься в загул или залечь на дно на какое-то время; однако в большинстве случаев приходилось в спешном порядке сниматься с якоря и удирать со всех ног, спасаясь от таможенной полиции. Но, по крайней мере, никто из них не был серьезно ранен и не попал в тюрьму, а в такие времена одно то, что им удавалось сбежать, можно было считать большой удачей.

– Хотелось бы думать, – проворчал Алекс себе под нос, любуясь, как лучи утренней зари окрашивают в розовый цвет вершину горы Хачо, – что Марш не водит нас за нос и мы сможем кое-что на этом заработать.

Если бы в эту минуту Алекс Райли хотя бы в общих чертах мог представить, что ждет впереди его самого и его команду, он бы немедленно повернул назад и без оглядки помчался бы прочь, переведя оба двигателя на «полный вперед».

10

– Этот кальян, – сказал Джек, втягивая дым, – и впрямь хорош. – Пахнет яблоком. Ты должен попробовать.

Развалившись среди дюжины разноцветных подушек, украшенных геометрическим рисунком, Джек Алькантара выглядел настоящим калифом, не хватало лишь тюрбана и халата.

– Нет, спасибо, – ответил Алекс, поднимая стакан горячего чая в медном резном подстаканнике. – Эта штука слишком расслабляет, а я не хочу расслабляться.

Галисиец вопросительно поднял бровь.

– Ты думаешь, будут проблемы? – спросил он. – Успокойся, Алекс. Сейчас придет этот парень и расскажет, что за штуковину мы должны достать с затонувшего судна.

– Когда речь идет о Хуане Марше, – произнес Алекс, осторожно отхлебывая горячий чай с мятой, – трудно оставаться спокойным.

Они сидели за одним из дальних столиков в мавританской кофейне в медине Танжера, древнего карфагенского Тангиса. С 1925 года Танжер стал открытым портом, управляемым сообществом государств, в которое вошли Бельгия, Испания, Соединенные Штаты, Франция, Португалия, Великобритания, Россия, Голландия и Италия. Иными словами, откровенная дипломатическая нелепость. В итоге город, находившийся в глубоком культурном и религиозном кризисе, сделался идеальным рассадником для шпионов, беглых преступников и контрабандистов со всего света, где могло случиться и постоянно случалось все, что угодно. Так что Танжер оказался просто идеальным портом для бизнеса капитана Райли и его команды. Во всяком случае, до недавнего времени.

К сожалению, около года назад, после того как войска Третьего Рейха захватили Париж, армия Франко оккупировала этот анклав у западной оконечности Гибралтарского пролива. Несмотря на то, что новому фашистскому правительству пока еще не удалось искоренить космополитический дух этого города, благодаря устрашающему присутствию испанских военных это место стало значительно менее приятным и безопасным.

Строго говоря, Танжер состоял из двух городов, повернутых друг к другу спинами: европейского и мусульманского. Несмотря на то, что их отделяло друг от друга лишь несколько улиц, разделявшая их культурная, религиозная, экономическая и социальная пропасть оказалась совершенно непреодолимой. Некоторые даже сравнивали Танжер с двумя сиамскими близнецами, сросшимися спинами, которые никогда не видели друг друга и не хотели видеть.

Одним из них был космополитичный Танжер – современный, разнузданный, с широкими проспектами, застроенными великолепными зданиями в стиле неоклассицизма, где располагались бесчисленные отели, рестораны, международные банки, консульства, представительства крупных компаний и выставочные залы, столь роскошные, что им могли позавидовать их собратья в Европе. Танжер, населенный тысячами эмигрантов, покинувшими родину в погоне за свободой и удачей. Он отчаянно теснил другой Танжер, воплощенный в древней очаровательной медине, притулившейся рядом с оживленным портом.

Ее извилистые улочки, застроенные белыми с голубым домами с выложенными цветными изразцами фасадами, были настолько запутаны и хаотичны, что никому до сих пор не удалось начертить план этой части города, где, казалось, даже свет, проникая на эти улочки, оказывался в ловушке непроницаемых стен, меж которыми царила вечная ночь. Здесь, в медине, жилые дома чередовались с маленькими продуктовыми лавками, пансионами и гончарными мастерскими, их изделия выставлялись прямо у дверей, выкрашенных в цвет неба над пустыней. Здесь ходили невидимые женщины, закутанные в безупречно-белые покрывала, так что виднелись лишь темные застенчивые глаза, и мужчины в джеллабах, бесцельно бродящие по улицам или из какого-нибудь уголка наблюдающие за снующими туда-сюда прохожими.

– Ас салам алейкум, – послышался слева от Алекса чей-то голос, заставив его подскочить на стуле.

Он обернулся, решив, что это снова подошёл официант, однако вместо него увидел перед собой толстого араба в белом льняном костюме и красной феске, изучающего его с профессиональным любопытством.

– Валейкум ассалам, – с кивком головы ответил Алекс.

– Простите мою навязчивость, – произнёс араб, делая шаг вперёд, к свету. – Это вы сеньоры Райли и Алькантара?

– А кто спрашивает? – поинтересовался Алекс.

– Позвольте представиться, – поклонился незнакомец, снимая феску и кладя ее на стол. – Ахмед аль-Фасси. Я представляю интересы сеньора Марша в этой части света.

– Какие именно интересы, позвольте узнать? – спросил Джек, не ожидая, впрочем, правдивого ответа.

Араб одарил бывшего шеф-повара зловещей улыбкой.

– Разные, – ответил он после короткой паузы. – Так кто из вас двоих – капитан Райли?

– Полагаю, это я, – ответил Алекс, поставив стакан с чаем на столик.

– В таком случае, – произнёс Ахмед, извлекая из кармана пиджака толстый коричневый конверт, – это для вас.

Алекс посмотрел на чёрную восковую печать с оттиском перстня-печатки и взял письмо из рук араба.

– Как вы можете догадаться, это личная печать сеньора Марша, которая гарантирует, что письмо никто не вскрывал.

– И это все? – спросил Райли, взвешивая конверт в руке.

– Откровенно говоря, – заявил араб, глядя на конверт и пожимая плечами, – меня совершенно не интересует, что внутри и для чего это нужно. Моя задача – доставить конверт по назначению и передать вам в собственные руки.

– Вы хотите сказать, что ничего не знаете о...

Аль-Фасси поднял руку, призывая к молчанию.

– Нет, – перебил он. – Не знаю и знать не хочу. Моя задача заключалась в том, чтобы встретиться с вами и передать документы – и ничего больше.

– Но нам нужно многое прояснить, – произнёс Алекс. – Например, срок, к которому мы должны закончить... работу. Хуан Марш лично меня заверил, что здесь, в Танжере, нам передадут всю необходимую информацию.

– И это действительно так, – ответил араб, указывая на конверт. – Все, что вам надлежит знать, находится внутри.

– Плохо дело... – проворчал Джек, не вставая с подушек. – Мне это совсем не нравится.

– Мне тоже, – согласился Алекс, попеременно глядя то на конверт, то на араба.

– Сеньор Марш, – объяснил аль-Фасси, – предпочитает вести дела с осторожностью.

– Это уже не осторожность, – произнес Алекс, постукивая пальцем по столу. – Это паранойя.

На лице араба проступила усталая мина – судя по всему, он был полностью с ним согласен; затем он поднялся, собираясь уходить, и на ходу застегивая пуговицу пиджака.

– Ах да, вот ещё что, – сказал он, забирая со стола феску, – Час назад сеньор Марш связался со мной и велел передать, что сроки несколько изменены.

– Изменены? – переспросил Райли.

– Короче говоря, у вас ровно неделя, для того чтобы закончить работу.

– Неделя! – воскликнул Джек, привлекая внимание всей кофейни. – Это невозможно!

Алекс тихонько толкнул своего друга, умоляя молчать; затем снова повернулся к арабу, стараясь сохранять спокойствие.

– Мы не сможем сделать это за такое короткое время, – процедил он сквозь зубы. – Мы договаривались на двенадцать дней, а не на семь. Неужели вы сами не понимаете, насколько это... – на миг он задумался, подбирая наиболее подходящее слово, – насколько это непорядочно?

– Это невозможно, – повторил Джек.

Ахмед снова пожал плечами; на лице его читалось выражение: «За что купил, за то и продаю «.

– Называйте, как хотите, но это так, – произнёс он, надевая феску. – Так или иначе, вы уже согласились работать на сеньора Марша, и мой вам совет: постарайтесь выполнить работу к назначенному сроку – ради вашего же блага.

Как только араб, развернувшись, направился к выходу из кофейни, Хоакин Алькантара цокнул языком и смачно выругался.

– Вот чуяло мое сердце, – прошептал он, – что этот козел нас кинет.

– Даже если и так, – уступил Алекс, в очередной раз получивший подтверждение известной теории, что, если что-то плохое может случиться, оно непременно случается. – Сейчас уже поздно об этом сожалеть.

Затем он взял в руки объемистый конверт, сломал печать и разложил бумаги на столике, отодвинув в сторону чайный поднос.

– Ну что ж, посмотрим, что тут у нас...

На блестящей полированной поверхности оливкового дерева развернулась морская карта Гибралтарского пролива, выпущенная Гидрографическим институтом Гибралтара, масштабом 1:2000. На карте была изображена территория от мыса Роче до полуострова Чульера на севере до мыса Спартел до Черного полуострова – на южном. Помимо карты в конверте обнаружились подробные планы и парочка фотографий торгового судна длиной в сто пятьдесят метров и водоизмещением в семь тысяч семьсот шестьдесят две тонны, с центральной надстройкой и двумя большими дымовыми трубами. Судно называлось «Фобос» и принадлежало голландцам. Наконец, в другом белом конверте они обнаружили несколько печатных листков с подробным изложением плана операции, а также фотографией некоего странного предмета в открытом деревянном футляре, больше всего похожего на пишущую машинку с огромным количеством клавиш.

– Ну что ж, – сказал Джек, рассматривая морскую карту, на которой красным карандашом была отмечена точка в пяти или шести милях к северо-востоку от Танжера, прямо напротив полуострова Малабата. – По крайней мере, нужную информацию мы, кажется, получили. Теперь мы знаем точное место кораблекрушения – вот оно, отмечено крестиком. Совсем как в пиратских романах, – нехотя улыбнулся он.

– Да уж, – протянул Алекс, вертя в руках один из листков, исписанных от руки, с личной подписью Хуана Марша.

– В чем дело?

– Очень уж все это странно, – произнес Алекс, задумчиво рассматривая листок. – Вся эта поспешность, тайна, обещанные нам огромные деньги... И все лишь для того, чтобы заполучить эту вещицу?.. – он ткнул в черно-белый снимок загадочного устройства.

Джек удивленно поднял брови.

– Ни хрена не понимаю! – бросил он, указывая на фотографию. – Значит, вот это мы и должны достать со дна морского?

– Именно это. А если прибор окажется в хорошем состоянии, – добавил он, – то здесь говорится, что мы получим дополнительное вознаграждение.

– В хорошем состоянии? – переспросил Джек, поморщившись. – И что же, черт побери, это значит?

– Понятия не имею. Единственное слово, которое мне здесь понятно – это «вознаграждение», и, признаюсь, это мое любимое слово.

– Не могу поверить, что этот загадочный предмет – всего лишь печатная машинка! – воскликнул старший помощник, не сводя глаз с фотографии, которую по-прежнему держал в руках Алекс.

– Это должно быть что-то и впрямь уникальное, если за нее обещают целое состояние.

– Не знаю, – признался галисиец. – Может, она золотая? Или клавиши у неё бриллиантовые?

– Брось, Джек. Если это – та самая штуковина, что на фото, то видно, что она из железа и дерева. Другое дело, что будь даже это машинка самого Господа Бога, на которой он печатал свои заповеди – все равно она не стоит тех денег, которые нам за неё посулили.

Повар откинулся на спинку дивана, растянувшись среди многочисленных подушек.

– Как бы то ни было... полагаю, не стоит беспокоиться, – произнес он после минутного раздумья, отмахиваясь от проблемы, словно от сигаретного дыма. – Если координаты верны, то мы, при известном везении, сможем достать эту чертову штуку и разбогатеть так, что на всю жизнь хватит. Сможем купить любой остров в Тихом океане, населенный прекрасными полуобнаженными женщинами, – его руки обрисовали в воздухе контуры воображаемой женской фигуры, – где будем жить, не зная горя, пока не умрем от старости.

– Это и есть главная цель твоей жизни? – усмехнулся Алекс, кладя письмо на стол. – Умереть глубоким стариком на далеком острове, в окружении полуголых женщин?

– А ты можешь представить себе лучшую долю?

– Развратник!

И в эту минуту, не успел Джек ответить, распахнулась дверь, и в кофейню ввалились пятеро легионеров в полевой форме. Сдвинутые набекрень береты, распахнутые на груди рубашки с короткими рукавами, огромные бакенбарды, руки, сплошь покрытые татуировками, и столь вызывающий вид, что и представить нельзя.

Алекс тоже обернулся, и вмиг вспомнил все жаркие бои, когда он стрелял и сам в любую минуту мог быть застреленным солдатами этого корпуса – самого фанатичного во всей фашистской армии, какие ему доводилось встречать.

Какое-то время он растерянно смотрел на них; затем вновь отвернулся и занялся разложенными на столе бумагами.

– Эй, черномазый! – послышался у них за спиной злобный хриплый голос, а затем – удар кулака по барной стойке. – Бутылку вина, живо!

В ту же секунду появился перепуганный официант с открытой бутылкой вина без этикетки и пятью стаканами. Наполнив стаканы до краев, он предпочёл благоразумно убраться подальше, оставив бутылку на столе.

Тогда предводитель группы с нашивками сержанта поднял стакан и потребовал, чтобы все посетители кофейни выпили вместе с ним.

– За наш легион! – провозгласил он. – За Каудильо! Да здравствует Франко! Да здравствует Испания!

Его дружки с восторгом принялись выкрикивать лозунги; остальные посетители кофейни тоже сделали вид, что поддерживают тост, хотя и с меньшим энтузиазмом.

Алекс и Джек, сидящие в дальнем углу, сделали вид, будто заняты своими делами, надеясь, что буяны их не заметят.

К сожалению, их надежды не оправдались.

Держа в руке недопитый стакан, легионер молча застыл, злобно глядя на двух интербригадовцев.

– Эй, вы! – рявкнул он наконец. – А вы почему не пьёте за здоровье нашего славного Каудильо? Я сейчас вам за это головы расшибу!

Моряки многозначительно переглянулись.

«Или мы отсюда немедленно уберемся, – сказали друг другу эти красноречивые взгляды, или сейчас здесь станет очень жарко».

– Хорошо, друг мой, – ответил Алекс, поворачиваясь боком и поднимая стакан с недопитым чаем. – Пью за его здоровье.

– Что это у тебя за дерьмо? – скривился легионер, направляясь к ним огромными шагами; остальные четверо следовали за ним. – Ты что же, смеёшься надо мной? Над сержантом Паракуэльосом?

– Даже в мыслях такого не было, – ответил Алекс, стараясь скрыть насмешку в голосе.

– Постой, постой... – подозрительно произнёс сержант, подходя ещё ближе. – Этот твой акцент... Уж не долбаный ли ты американец?

– Он самый, – ответил Райли, не вставая с места и ощутив тяжёлый запах винных паров, исходящий от легионера, который, видимо, уже нескольких часов кочевал из одного бара в другой. – А в чем, собственно, проблема?

Сержант повернулся к своим товарищам, тыча в Райли пальцем.

– Этот пидор янки ещё спрашивает, в чем проблема! – с хохотом возвестил он. – Вы слышали?

Остальные легионеры столпились вокруг их столика, радуясь перспективе набить кому-то морду на глазах у всех.

– Ну а ты, жирдяй? – спросил сержант. – Ты тоже гребаный янки?

Джек наградил его хмурым взглядом и на всякий случай прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Ты знаешь, как удирали от меня эти ваши интербригадовцы, гребаные янки? – спросил легионер, наклоняясь к самому лицу Алекса, по-прежнему сидящего к нему спиной. – Стоило им нас увидеть – и они тут же драпали, как крысы! – он изобразил жестом, как вскидывает винтовку. – Вы даже не представляете, как весело было их расстреливать из пулемета, когда они драпали!.. Тра-та-та-та-та!..