Текст книги "Капитан Райли (ЛП)"

Автор книги: Фернандо Гамбоа Гонсалес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Банкир и адмирал 

Несмотря на помехи на телефонной линии, банкир с Майорки узнал голос звонившего. Это был адмирал Канарис. Они беседовали уже не в первый, и даже не во второй. После того как два года назад они впервые встретились на приеме в испанском посольстве в Берлине, знакомство переросло в тесное сотрудничество, весьма полезное для обоих. В частности, Хуан Марш поставлял горючее для немецких подводных лодок в территориальных водах Испании. Взамен он получал от кригсмарине огромные деньги, а иногда – особо важную информацию, которую он беззастенчиво использовал в своих целях. Например, сейчас его весьма занимал один вопрос.

– ...сегодня утром он должен пересечь Гибралтар, сев на борт на южном берегу пролива, – произнес на другом конце провода голос с явным немецким акцентом. – Одна из моих подводных лодок будет его ждать, чтобы отправить на дно.

– Понимаю, – кивнул Марш. – А потом ты хочешь достать с затонувшего судна это загадочное устройство, о котором рассказывал.

– Совершенно верно, – ответил адмирал. – Я не могу допустить, чтобы груз оказался в руках англичан. Так что, если тебе это удастся, получишь щедрое вознаграждение.

Марш немного поколебался, но потом все же решился спросить:

– Вильгельм, а ты уверен, что на линии... Хотя тебе лучше знать... Короче, ты уверен, что нас никто не подслушивает?

– Я – глава абвера, – ответил тот, давая понять, что какие-либо другие объяснения совершенно излишни. Однако он все же пояснил: – Стал бы я обсуждать с тобой по телефону эти вопросы, если бы не был совершенно уверен?

– Да, конечно... Прости мою неизбежную паранойю, мой друг. – Он недолго помолчал, прежде чем продолжить: – Видишь ли, Вильгельм, будет весьма непросто найти нужных людей для такой работы за столь короткое время. А кроме того, слишком дорого подкупить как англичан, так и испанцев, чтобы они держались подальше от пролива и не пытались вынюхивать.

Его собеседник на другом конце провода невольно фыркнул.

– Когда это деньги были для нас проблемой?

– Знаю, знаю, – согласился банкир, и на губах у него выступила алчная улыбка.

Немного помолчав, адмирал спросил:

– Так ты сможешь это сделать?

– Конечно, Вильгельм. И все же все это, – нерешительно добавил он, – сильно меня смущает.

– Неважно, – резко ответил немец. – Просто сделай то, о чем я прошу.

Банкир, который, казалось, должен был бы обеими руками ухватиться за выгодную сделку, неожиданно засомневался.

– Пока не могу рассказать тебе подробностей, Хуан, – немного мягче произнес Канарис, услышав сомнения в голосе Марша. – Но если ты будешь четко следовать моим указанием, то справишься с этим делом, и я буду лично тебе благодарен.

Чутье опытного дельца подсказывало Маршу, что, если сделка кажется неправдоподобно выгодной, то, как правило, она в действительности таковой не является.

Человек на другом конце провода, находившийся за тысячу миль от него, казалось, прочитал его мысли.

– А что ты теряешь? – настаивал немец. – Даже если дело не выгорит, тебе ничего не грозит, а если все получится, заработаешь кучу денег.

Хуан Марш кивнул, хотя его собеседник никак не мог этого видеть.

– Согласен, – заявил он. – Конечно, это будет непросто, но можешь быть спокоен, я это сделаю.

– Превосходно. Я верю, что ты хорошо выполнишь свою работу.

– Не волнуйся. Я свяжусь с тобой как можно скорее.

– Спасибо, и желаю удачи. До свидания, Хуан.

– Благодарю. До встречи, Вильгельм.

3

– Мы не должны были соглашаться, – заявил Маркович, недовольно качая головой.

Капитан вызывающе скрестил руки на груди.

– Не тебе решать.

– Из-за них у нас будут проблемы, – произнёс наемник тем же тоном.

– Ты боишься какой-то парочки еврейских беженцев? – усмехнулся Джек. – Хорошо, мы можем запереть их в каюте, чтобы ты спал спокойно.

– Мне не нравятся эти люди.

– А мне не нравишься ты, – ответил Райли, поморщившись. – И, тем не менее, я тебя здесь терплю.

Наёмник что-то пробурчал в ответ, но капитан сделал вид, что не расслышал.

– А я думаю, что это чудесно! – воодушевленно произнесла Жюли. – Я так мечтала вернуться во Францию. Я знаю один чудесный ресторанчик в центре Марселя, и там...

– Мне жаль, Жюли, – перебил Алекс, цокнув языком. – Но мы не сойдём на берег, это слишком опасно. Заберём пассажиров в миле от берега и сразу возьмём курс на Барселону.

Француженка печально вздохнула, пожав плечами, но вскоре, казалось, об этом забыла и принялась вновь шутливо поддевать своего мужа.

– Есть еще возражения? – спросил Алекс, обводя взглядом присутствующих.

– Меня смущает только одно, – вмешался механик. – Нам сказали, что пассажиры направляются в Лиссабон, так?

– Да.

– Но ведь мы идём только до Барселоны?

– Вижу, куда ты клонишь, – ответил Алекс. – Деньги, которые заплатит эта парочка, покроют все расходы. Как только выгрузим в порту оборудование и найдем покупателя для остальных товаров, мы будем искать работу, которая приведет нас в Португалию, так что получим чистую прибыль.

– Да, но... Все может оказаться не так просто. Иногда мы по месяцу стояли в порту, дожидаясь груза.

– Ну, в таком случае придется взяться за любую работу, даже не вполне законную, – ответил капитан, поднимаясь. – А теперь, если вопросов больше нет, предлагаю всем оставить пока эту тему и пойти немного поспать. Утром мы прибываем в Марсель, и я надеюсь еще до рассвета достичь международных вод с грузом на борту, так что советую отдохнуть, поскольку эта ночь обещает быть долгой.

В половине четвертого утра «Пингаррон» уже стоял на якоре в Марсельском заливе, укрытый в небольшой бухте возле островка Ратоно как от полиции, так и просто от чьих-то любопытных глаз, желающих полюбоваться морем.

Когда все огни были потушены, выкрашенное синей краской судно превратилось в призрачную тень, притаившуюся между двумя скалами; в лучшем случае, они останутся незамеченными, в худшем – будут обнаружены каким-нибудь военным патрулем и, если не сумеют объяснить свое присутствие, их обвинят в шпионаже и в конце концов расстреляют после быстрого суда. Нельзя было забывать, что, несмотря на тишину ночи, они находятся у берегов воюющей страны, и флаг нейтрального государства мало чем поможет.

В полном молчании одетый во все черное весь экипаж собрался на палубе, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к каждому звуку, ожидая прибытия тех, кого должны были встретить, или тех, с кем предпочли бы никогда не встречаться.

Свесив ноги с борта, Алекс с биноклем на шее всматривался в темноту. За скалистым островом он различил силуэт собора Нотр-Дам-де-ла-Гард, яркой стрелой вздымающегося к небу. И хотя с этой стороны острова он не мог увидеть весь город, но огни Марселя расцвечивали горизонт желтым, как будто солнце собирается вставать на севере. А кроме того, он испытывал особое чувство, зная, что всего в миле отсюда, с другой стороны Ратоно, находится знаменитый остров Иф с одноименным замком, куда Александр Дюма заточил Эдмона Дантеса в своем знаменитом романе «Граф Монте-Кристо».

– Капитан! – окликнул его кто-то с носа, – прямо по курсу что-то движется нам навстречу.

Райли посмотрел в бинокль и увидел, что со стороны берега к ним и впрямь приближается лодка, медленно скользя по тёмной воде.

– Должно быть, это те самые пассажиры, – крикнул Джек с палубы. – Я брошу им трап.

– Погоди, – остановил его Райли. – Мы ещё не знаем точно, кто это.

– Но кто ещё, черт возьми, может грести сюда в такой час?

– Подождём, пока они приблизятся, и спросим пароль. Осторожность не помешает.

– Как прикажешь, – пожал плечами Джек и направился на нос со свёрнутым верёвочным трапом на плече.

На самом деле Джек и сам понимал, что его друг прав, а он ведёт себя просто глупо, но после ночного происшествия – просто не верилось, что прошло лишь двадцать четыре часа – он стал особенно подозрительным и грешил скорее паранойей, чем излишней доверчивостью. В конце концов, он занимается весьма опасным промыслом, и любая ошибка может оказаться последней.

Десять минут спустя гребная лодка пришвартовалась к борту судна, и пассажиры стали неуклюже подниматься по веревочному трапу. Со своего места Райли едва мог различить силуэты прибывших; но тут раздался условный свист Джека, возвещавший, что пассажиры на борту и можно сниматься с якоря. Райли бросился в рубку, где Жюли уже стояла у штурвала, ожидая приказа.

– Твой муж в машинном отделении?

– Да, капитан.

– В таком случае, давайте побыстрее уберемся отсюда. Задний ход на четверть мили, пока не выйдем из бухты. Затем право руля курсом два-два-пять, потом – полный вперед, пока не удалимся на двадцать миль от берега.

– Есть.

– Пойду спущусь, встречу пассажиров. Ах да, не зажигай пока огней, нам не нужны неприятности перед самым отплытием.

– Есть, капитан, – ответила она, и Алексу показалось, что нитка ее жемчужных зубов сверкнула в темноте в ослепительной улыбке. – Поприветствуйте их от моего имени.

Спустившись по металлическому трапу на главную палубу, он направился в сторону кают, одну из которых уже приготовили для пассажиров.

Как любой хороший капитан, он знал наизусть каждую пядь своего судна и мог передвигаться по нему с закрытыми глазами – весьма полезный навык, если учесть, что по ночам ему нередко приходилось так же, как сегодня, действовать в полной темноте, не зажигая огня – даже сигареты, чтобы их не обнаружили.

В коридоре он столкнулся с Марко, что как раз возвращался на палубу; пройдя мимо него, Алекс ощупью нашел дверь во вторую каюту по левую сторону и легонько постучал.

– Войдите! – послышался изнутри голос Джека.

Райли вошёл в каюту, где обнаружил упитанного повара с зажженной спичкой в руке, а перед ним на краю постели сидели двое, лица которых едва можно было различить в тусклом свете горящей спички, однако, оба выглядели растерянными и перепуганными. Мужчина был в костюме, галстуке и шляпе-котелке; у его ног стоял объёмистый чемодан. На женщине была широкополая шляпа, скрывавшая лицо; кисти рук едва выглядывали из рукавов тусклого бесформенного платья. Лица обоих тонули в полумраке; они молча и внимательно слушали объяснения Джека о правилах поведения на судне.

– ...так вот, – продолжал он. – Свет можно зажигать только при закрытых шторах. Вам запрещается появляться на главной палубе без особого на то разрешения присутствующего здесь капитана Райли или моего. И никогда, ни при каких обстоятельствах, вы не должны появляться в капитанской рубке и в машинном отделении, вам ясно? Вам и так повезло, что мы вас взяли, но не забывайте, что это не пассажирское судно, и плавание на нем полно опасностей. Так что соблюдайте все правила, и тогда всё будет хорошо. – С этими словами он повернулся к Алексу и спросил: – Хочешь что-то добавить?

– Нет, Джек, – улыбнулся он. – Думаю, ты и так вполне понятно всё объяснил. – Затем, повернувшись к пассажирам, которые по-прежнему не решались произнести ни слова, Райли представился: – Капитан Алекс Райли, к вашим услугам. Добро пожаловать на борт «Пингаррона». Полагаю, вы устали, так что советую вам отдохнуть, а завтра утром мы должным образом познакомимся, хорошо? И не волнуйтесь, – добавил он. – Вы здесь среди друзей.

Пассажир поднял голову, и пламя спички вспыхнуло, отражаясь в его глазах – в них светилась благодарность.

Понимая, что пришло время оставить пассажиров одних, Райли взял под руку своего помощника, и они вышли из каюты. Однако, прежде чем закрыть за собой дверь, Джек вновь просунул голову внутрь, чтобы сообщить последнюю новость.

– Ах да, завтрак ровно в семь, и не советую его пропускать, поскольку на этом судне самый лучший повар во всем Восточном Средиземноморье. Признаюсь честно, – подмигнул он, – это я.

Спустя три часа, несмотря на явные следы бессонной ночи на лицах, вся команда от души наслаждалась приготовленным Джеком завтраком, состоявшим из блинчиков, омлета с пряностями, бекона и гренок по-французски. Несмотря на пережитые треволнения, за столом, как всегда, не обошлось без анекдотов и не вполне приличных шуточек, которые отпускал певучим голосом повар-галисиец.

– Да, веселое было времечко, – произнес он совсем тихо, задумчиво барабаня пальцами по столу. – Помнится, той ночью мы с Алексом вылезли из траншеи с ведром краски и двумя кистями и в темноте пробрались в город... Ты случайно не помнишь, как назывался тот город, Алекс?

– Честно говоря, я что-то не припомню, чтобы ты там был. А ты сам-то точно уверен, что сражался на той войне?

– Сам не знаю, почему я тебя об этом спрашиваю, – фыркнул Джек, пропустив мимо ушей замечание капитана. – В общем, мы проскользнули незамеченными мимо вражеских позиций и написали красной краской на фасаде церкви – вот такими буквами, – на этих словах он притворно вздохнул, изо всех сил стараясь не рассмеяться: – «Зад свинячий – пидор ходячий».

– И что же это значит? – спросила Жюли.

– «Свинячий зад» – так многие из нас и даже кое-кто из фашистов называли генерала Франко.

– И вы рисковали жизнью лишь для того, чтобы проделать подобную глупость? – возмутился Марко. – Уж лучше бы бомбу подложили или что-нибудь еще в этом роде!

Посмотрев на него, Джек покачал головой.

– Ну, это было намного забавнее, чем какая-то там бомба, – возразил он. – А самое веселое, что на следующий день в город заявился сам Франко, чтобы провести смотр войск, и когда он это увидел...

– Это всего лишь слухи, – перебил Алекс, просто чтобы поддеть.

– Но лично мне приятнее думать, что так оно и было, – ответил Джек и, глядя на остальных, добавил: – Можете представить, какая у него была рожа, когда он увидел эту надпись в самом центре города, только что взятого его войсками? Не удивлюсь, если в тот день, – он ударил кулаком по столу с такой силой, что подскочили все тарелки, – он расстрелял больше солдат, чем я убил за всю войну. За одно это нам нужно было дать медали!

– Да, – согласился Райли. – Медаль за... – и тут же замолчал на полуслове, поскольку в эту минуту открылась дверь, и в столовой появился застенчивый человек в строгом костюме из коричневой шерсти.

Это был человек лет шестидесяти или шестидесяти пяти, с гладко зачёсанными волосами, почти совершенно седыми, в пенсне, с большими ушами, узкой челюстью и и маленькими пронзительными глазками, делающими его похожим на мышонка. Да, по сути, он и был перепуганным мышонком в дорогом костюме.

– Доброе утро, – произнёс он с сильным немецким акцентом, сложив руки, словно школьник, вызванный к доске.

Без лишних церемоний Алекс поднялся и указал на свободный стул.

– Садитесь и приступайте к завтраку, – пригласил его Райли, – пока эта стая гиен, которая называет себя моей командой, все не сожрала.

Тот последовал его совету, пробормотав слова благодарности, протянул руку и с некоторой опаской взял кусок хлеба.

– Как прошла ночь? – спросил Райли – Как спалось?

– Спасибо, прекрасно, – ответил он, а Джек тем временем протянул ему чашку кофе. – Спасибо, вы очень любезны.

– Не за что, – ответил Райли. – Пока вы находитесь на этом судне, я хочу, чтобы вы чувствовали себя как дома. Кстати, что касается моего судна. Хочу представить вам мою команду. Итак, эта очаровательная сеньорита, – кивнул он направо, – Жюли Дома, наш штурман.

– Enchantée [2]2
  Очень приятно (фр.)


[Закрыть], – ответила француженка, кокетливо подмигнув.

– Рядом с ней, – продолжал Райли, – ее муж, Сесар Мурейра, механик и мастер на все руки.

– Bom dia [3]3
  Добрый день (порт.)


[Закрыть], – произнёс португалец, вежливо кивая.

– Человек, который налил вам кофе и приготовил этот великолепный завтрак – мой старший помощник, отличный повар и мой старый друг Хоакин Алькантара, но мы все зовём его Джеком.

– Доброе утро, – ответил тот, едва взглянув на гостя и вновь сосредоточившись на горе поджаристых гренок, стоящих перед ним.

– И, наконец, этот тип, который смотрит на вас так, будто вы у него лично умыкнули корову – Марко Марович.

– Я не люблю евреев, – сердито буркнул югослав. – И мне очень не нравится, что они находятся у нас на борту. Уверен, у нас из-за них будут проблемы, так что мне придётся все время быть начеку. – И, чтобы никто не усомнился в его намерениях, он выхватил из-за пояса пистолет и бросил его на стол.

– Черт бы тебя побрал, Марко! – возмущенно поднялся Алекс. – Что это ты вытворяешь? Немедленно убери пистолет! Этот кабальеро – наш пассажир, и если ты ещё хоть раз посмеешь разговаривать с ним в таком тоне, я вышвырну тебя за борт, ясно? А теперь – пошёл вон с глаз моих долой!

Обозлённый наёмник поднялся из-за стола и покинул кают-компанию, даже не взглянув на гостя. Тот, полумёртвый от страха, съёжился на стуле и стал, казалось, даже меньше ростом.

Едва за Маровичем закрылась дверь, Райли снова сел, повернувшись к перепуганному пассажиру.

– Прошу прощения, сеньор...

– Ах да! – спохватился тот, заметно покраснев. – Простите, я не представился. Мое имя Рубинштейн, Хельмут Рубинштейн.

– Это я должен просить у вас прощения за непростительную невежливость одного из членов моей команды, сеньор Рубинштейн. Мы подозреваем, что Марко нахватался этих идей от покойных бандитов.

– Вы можете называть меня просто Хельмутом, – ободряюще произнёс пассажир, немного успокоившись. – Конечно, я его прощаю, я далеко не впервые сталкиваюсь с людьми, ненавидящими евреев... Но позвольте полюбопытствовать: каковы обязанности сеньора Маровича?

– Что?

– Вот вы – капитан, сеньор Алькантара – ваш старший помощник, сеньорита Дома – штурман, сеньор Мурейра – механик. А какие функции выполняет этот человек?

Алекс Райли на миг призадумался и ответил, скорчив брезгливую гримасу:

– Он начальник нашей службы безопасности.

Джек хотел было что-то добавить, но тут в столовой появилось новое лицо, и он замер, восхищённо открыв рот.

Словно сошедшая с картинки журнала – одного из тех, которых никто из присутствующих никогда не читал – перед экипажем «Пингаррона» предстала одна из красивейших женщин, каких им доводилось видеть в жизни.

Высокая и стройная, не старше двадцати двух – двадцати трёх лет. На ней было простое платье цвета слоновой кости с красными цветами, оттенявшее белизну ее кожи и копну вьющихся волос цвета красного дерева, струясь вдоль чуть угловатых щёк, они каскадом спадали на высокую грудь, обрисованную тонкой тканью платья до колен.

Прекрасно зная, какое впечатление производит на окружающих, она показала в улыбке безупречные зубы. Ослепительно зеленые глаза, не моргая, блуждали вокруг стола и в конце концов, мимоходом скользнув по каждому, остановились на Алексе, сидевшем во главе.

– Доброе утро, – сказала она чарующим голосом. – Вы позволите присоединиться?

– Капитан, друзья, – произнёс Рубинштейн, вставая и пододвигая ей стул. – Позвольте представить вам мою жену Эльзу.

Хегель  

Совершенно голый мужчина вот уже несколько часов сидел на стуле, крепко привязанный за руки и за ноги.

В маленькой холодной комнате без окон негде было повернуться. Ее грязные стены покрывали пятна плесени. В этой одиночной камере сам воздух был пропитан страданием, болью и страхом.

Он не знал, где находится и как сюда попал. На него напали в подъезде собственного дома, ударив чём-то тяжёлым по голове, и он потерял сознание. Когда он очнулся и открыл глаза, то оказался себя уже в этой вонючей комнатенке.

Он попытался спросить, что происходит, но прежде чем он успел договорить, незнакомец нанес жестокий удар по лицу деревянной битой, сломав левую скулу, выбив несколько зубов и оставив на лице страшный кровоподтек.

И это было только начало.

Дверь за его спиной открывалась с завидной регулярностью, в нее один за другим входили и выходили новые незнакомцы, и все они избивали его с молчаливой жестокостью, чтобы в его теле не осталось ни одной целой кости. Теперь боль стала настолько мучительной и всепоглощающей, что он даже не мог определить, где конкретно она гнездится, хотя коленные чашечки, превращенные теперь в бесформенное месиво, говорили о том, что, как бы ни сложилась дальнейшая судьба, ходить он уже никогда не сможет.

Он по-прежнему не знал, где находится и почему его сюда привезли. Не знал, что за люди его избивают И самое страшное, не знал, чего именно они хотят.

С тех пор как его стали пытать, ему так и не задали ни единого вопроса.

И вот дверь за его спиной вновь открылась.

На этот раз он даже не попытался обернуться, чтобы увидеть вошедшего; вместо этого он закрыл глаза, наклонил голову и стал ждать, когда на него обрушится неизбежный град ударов.

На этот раз, однако, ничего не произошло. Он так и сидел, не открывая глаз, но по звуку шагов определил, что в комнату вошли несколько человек и встали напротив. Побуждаемый любопытством, он открыл единственный здоровый глаз – второй безнадежно заплыл – и увидел, что перед ним оказался стол и стул, на столе – лампа на гибкой подставке, бутылка красного вина и два стакана. На миг у него появилось бредовое чувство, будто бы он в ресторане и ждет, пока ему принесут обед. В отчаянии он почти поверил, что пытки кончились, эти люди осознали свою ошибку и теперь пришли сюда принести свои извинения.

К сожалению, эта надежда быстро развеялась, когда его палачи молча удалились, закрыв за собой дверь и даже не подумав его развязать.

Избитый в кровь человек уставился на скромную бутылку без этикетки, подобно одинокому путнику в пустыне, мечтающему о глотке благословенной жидкости, чтобы избавиться от мерзкого вкуса желчи и крови, отчаянно саднящего горло.

Возможно, именно поэтому он не заметил еще одного человека, который вошел в комнату и стоял с другой стороны стола.

– Угощайтесь, – неожиданно любезно произнёс незнакомец с сильным немецким акцентом.

Пытаясь разглядеть вошедшего, узник заморгал и прищурился, пока перед его глазами не сложилась более или менее четкая картина.

Перед ним стоял офицер наводящего ужас гестапо в характерном чёрном мундире, с красной повязкой с изображением свастики на правом рукаве. Он покачал головой и озабоченно цокнул языком.

– Вот ведь звери! – воскликнул он и тут же отдал кому-то приказ по-немецки.

В комнату немедленно вошёл ещё один незнакомец и перерезал верёвки, привязывающие узника к стулу.

Несчастный завалился на стол, словно марионетка, у которой перерезали держащие ее нити. Его голова и плечи бессильно ударились о деревянную поверхность, оставив на ней кровавый след.

– Ах, прошу прощения, – повторил офицер, садясь. – Эти люди превысили свои полномочия и будут наказаны. Обычно мы никогда так себя не ведем.

Узник повернул голову, не в силах ответить, и бросил на собеседника затуманенный взгляд.

Он не мог понять, ослепил ли его свет лампы, или же это игра его собственной сетчатки, несомненно, пострадавшей от ударов, но ему показалось, что у офицера очень белая кожа, какой он никогда не встречал. На миг ему подумалось, что это, возможно, какой-то эксцентричный макияж, вроде того, каким пользовались дворяне при дворе Людовика XIV. Но потом он заметил, что и волосы, торчащие из-под черной фуражки, тоже совершенно белы, как и бесцветные глаза с черными точками зрачков; эти глаза, словно лишенные каких-либо чувств, смотрели на него с беспощадным равнодушием, по-акульи. Узник понял, что перед ним альбинос.

– Позвольте представиться: гауптштурмфюрер Юрген Хегель, – сказал тот, откупоривая бутылку вина и наливая в каждый стакан щедрую порцию. – Прошу вас, выпейте. Вам сразу станет лучше.

Узник слегка приподнял голову, пытаясь опереться подбородком, и протянул руку, чтобы дотянуться до стакана.

– Я... – с трудом выговорил он. – Я...

– О, вам нет нужды представляться, – остановил его нацист все тем же жестом. – Мы прекрасно знаем, кто вы такой.

На это уверенное заявление узник ответил растерянным взглядом; затем, протянув руку, что стоило ему неимоверных усилий, с трудом взял стакан с вином и, протащив его по столу, поднес ко рту.

– Но... но п-почему?.. – заикаясь пробормотал он.

– Вы сами прекрасно знаете, – ответил немец. – Дайте мне необходимую информацию, и я тут же позволю вам покинуть это помещение.

– Какую... информацию?.. – пролепетал он, почти касаясь губами края стакана и понимая, что в любом случае живым его не отпустят. – Я ничего не знаю...

Хегель почувствовал, как внутри зреет ярость. Этот ничтожный человечишко ещё смеет сопротивляться, когда ему оказали особую милость, дав последнюю возможность заговорить!

Почему все они так упираются? Сколько раз, сам не свой от ярости, задавался он этим вопросом! Как бы он ни был с ними щедр и добр. Все эти ничтожества презирали его, отказываясь сотрудничать.

Всем своим поведением они выказывали презрение к рейху.

К гестапо.

И к нему самому.

Юрген Хёгель всегда был объектом презрения и злобных насмешек из-за своего альбинизма – с самого раннего детства и до тех пор, пока не поступил в университет. «Муха в молоке», «глиста в обмороке», «бледная спирохета» – это были еще самые приличные из тех прозвищ, которыми его награждали. Однако, стоило ему вступить в партию, и больше никто не смел над ним смеяться. Все, кто насмехался над ним в минувшие годы, все без исключения, были обвинены в различных преступлениях против Третьего Рейха благодаря этому безупречному и безжалостному агенту недавно созднной тайной полиции – и больше никогда и никому из них не пришлось смеяться. Ни над ним, ни над кем-либо еще.

Хегеля воодушевляла мысль показать и этому унтерменшу, какие серьезные последствия ждут за подобное презрение. Вообще-то, будет очень приятно их показать.

Не говоря ни слова, он резко поднялся со стула, перегнулся через стол и стиснул запястье узника.

Не в силах сопротивляться, раздетый догола человек бросил невольный взгляд на схватившую его руку, на которой блеснуло серебряное кольцо с черепом и скрещёнными костями; ужасное кольцо Тоттенкопф, символ гестапо. Подняв взгляд, он увидел в руке альбиноса кинжал с такой же свастикой, как на рукаве, и дьявольскую улыбку на лице.

А через мгновение как кинжал вонзился в стол и одним ударом отсек ему мизинец.

Узник дико закричал.