Текст книги "Персидские юмористические и сатирические рассказы"

Автор книги: Феридун Тонкабони

Соавторы: Аббас Пахлаван,Голамхосейн Саэди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Гнездилище разврата

Восемнадцать лет назад умерла жена Рахматоллы, оставив ему дочь и сына. Рахматолла так и не женился во второй раз, сам воспитал детей, хотя и тяжко ему пришлось. Он не гнушался никакой работой. Служил и посыльным на базаре, и в чайной на побегушках, и лоточником был, развозил на ручной тележке фрукты и овощи. И вот вырастил детей и даже поднакопил денег, чтобы открыть собственное дело.

Рахматолла понимал, что арендовать помещение в центре Тегерана ему не по карману – не тот у него капитал, чтоб оправдать высокую арендную плату, а потому снял домишко на одном из загородных шоссе. Раздобыл мангал, шампуры, кое-какие стулья, диванчик, купил самовар с чайником. Расставил все это в небольшой комнатке – получилась довольно уютная чайная. Подросшие дети были ему хорошими помощниками.

Летними вечерами Рахматолла выносил стулья и табуретки к протекавшему поблизости ручейку и встречал прохожих и проезжих чаем и кальяном.

В уютную чайную на шоссе заходили перекусить водители тяжёлых грузовиков и любители загородных прогулок, а поляну неподалёку от неё облюбовала молодёжь для ночных прогулок. Для всех днем и ночью готов был кебаб из барашка и чай, и вскоре дела Рахматоллы пошли на лад. Впервые судьба улыбнулась ему.

Но, как говорится, счастье никогда не бывает вечным. Как раз в это время блюстители нравов решили начать борьбу за моральную чистоту общества.

Председателю комитета по борьбе с пороком был представлен список злачных мест с указанием точных адресов. В их числе оказалась и маленькая чайная Рахматоллы.

Подумать только! Ведь создать подобное заведение в мусульманской стране – значит, бросить вызов престижу этой страны и всеобщей морали. В стране, где все сто процентов жителей шииты, где все знают, что хорошо и что плохо, где нет лжи, где нет распутства и пороков, никто не допустит существования возмутительного прибежища для кутил, пьяниц и развратников!

Тайные донесения в комитет по борьбе с пороком гласили, что завсегдатаи этого сомнительного заведения пьют горячительные напитки и, разбредаясь парочками, неизвестно чем занимаются в темноте. Все это противоречит и законам шариата, и гражданскому кодексу.

Заработали специальные комиссии, был составлен план кампании, и в один из прекрасных тёплых вечеров вооружённые до зубов члены комитета нагрянули в чайную Рахматоллы. Рахматоллу и его детей арестовали и передали представителям правосудия: вот они, губители нравов.

На следующий день газеты под броскими заголовками сообщили об этой блестящей победе. «Вот так-то! – писали они.– Положен конец безнравственным сборищам пьяниц и развратников! Чайная такая-то являлась одним из множества притонов. Владелец этого заведения некий Рахматолла вот уже многие годы под разными именами содержал злачные места в ряде городов страны. Солидный опыт и связи с преступным миром не раз помогали ему избежать карающей руки правосудия. И вот благодаря бдительности членов комитета по борьбе с пороком банда разоблачена. Наконец это позорное пятно смыто с нашего общества!»

Настал день суда. Ложи для зрителей были переполнены. В креслах восседали судьи в официальных одеждах. За спинами обвиняемых – членов пресловутой банды, то есть Рахматоллы, его сына и дочери,– стояла вооружённая охрана. Рахматолла молчал, уставившись в одну точку потускневшим взглядом. А дети его не понимали, где они находятся и в чем виноваты. Они не знали, что являются сообщниками преступника!

Началось заседание. Напрасно оправдывался Рахматолла, клялся, что не связан ни с какой бандой, что в его чайной никто не развратничал.

– Как же я могу отвечать за то, что происходило на поляне!– взывал он к суду.– Я лишь продавал кебаб и чай!

Никто его не слушал. Но он все ещё надеялся на справедливость.

– Если возле моей чайной и пили водку, то на бутылке всегда стоял государственный штамп, и, значит, государство получало своё сполна.

– Водка! В мусульманской стране?! Ну и ну!

Чуть было не завели новое дело – о клевете на мусульманское общество. Но и так все было ясно. Притоносодержатель Рахматолла был приговорён к двум годам тюрьмы, дочь его получила год, а сын – три месяца заключения. Выйдя на свободу, мальчик нанялся чернорабочим, чтобы помогать сестре и отцу.

Однажды он услышал – газетчики кричат: «Притеснение слабых и неимущих под видом борьбы с развратом!..» В стране начиналась новая кампания. Парень схватил газету и, к великой своей радости, прочёл: «…Прошлой ночью на двадцать третьем заседании конгресса партии „Утешителей слабых” один из её лидеров, господин Назокдель [140]140
  Назокдель– букв, «жалостливый», «мягкосердечный».


[Закрыть], резко критиковал методы работы комитета по борьбе с пороком. „Это возмутительно! – сказал он. – Комитет сажает за решётку каких-то несчастных содержателей чайных по обвинению в потворстве разврату, в то время как настоящие его виновники разгуливают на свободе. Известно, что истинный порок обитает в многоэтажном центре города, средоточии пьянства и распутства сильных мира сего, а члены комитета хватают жалких бедняков и все валят на них. Наша передовая партия осуждает эту несправедливую политику…”»

Рядом со статьёй был помещён снимок весьма импозантного лысого господина с огромным животом. Под фотографией значилось: «Господин Назокдель произносит речь в защиту слабого и неимущего класса общества». Вслед за господином Назокделем с протестом против методов борьбы с пороком выступили господа Заифдуст, Энсанхах и Мохаббатпарвар [141]141
  Заифдуст– букв.: друг слабых; Энсанхах– букв.: гуманист; Мохаббатпарвар– букв.: любвеобильный.


[Закрыть]. Их речи были напечатаны в той же газете.

Прочитав все это, сын Рахматоллы запрыгал от радости: впервые кто-то вставал на защиту его отца. Бережно свернув газету, он помчался к тюрьме и еле дождался свидания, чтобы сообщить узнику отрадную весть:

– Отец! Отец! Нашлись и у нас заступники! Нашлись друзья, которые нам помогут!

– Ну, расскажи поподробнее, сынок,– попросил Рахматолла, которого восемь месяцев тюрьмы состарили на десять лет.

Сын вытащил из кармана газету и показал отцу и сестре обнадёживающие статьи. Но старик грустно покачал головой, причмокнул губами и сказал:

– Сынок, есть много вещей, которых ты не понимаешь и не скоро поймёшь. У нас в стране всем заправляют две партии. Та, что приходит к власти, открыто притесняет нас. А другая объявляет себя защитницей бесправных и неимущих и изо всех сил поносит тех, кто стоит у власти. Вот и выходит, что обеим этим партиям наши беды только на благо.

Старик умолк. Слезы заблестели на глазах сына, он опустил голову. В комнате воцарилось тяжёлое молчание. А через несколько минут повелительный голос полицейского объявил, что свидание окончено.

Социолог

В тот вечер в большом зале «Клуба мудрецов» яблоку негде было упасть. Ровно в шесть все приглашённые – мужчины и женщины, девушки и юноши, деятели науки и культуры, министры и депутаты, писатели и поэты, с супругами и без,– собрались, чтобы принять участие в чествовании господина Социолога – гениального представителя передовой мысли нашего времени.

Дамы были в вечерних туалетах, мужчины в белых галстуках и бабочках, молодые девицы вырядились в яркие платья. Все поздравляли друг друга с выдающимся успехом, выпавшим на долю одного из виднейших учёных нашей страны, и с нетерпением поглядывали на дверь, ожидая появления господина Социолога. ещё бы! Ведь, как отмечали газеты, он первым из наших соотечественников был удостоен международной премии за книгу «Отношения между девушкой и юношей», которая переведена на несколько языков и признана лучшей книгой года.

В половине седьмого публика заволновалась. Фотографы и корреспонденты толпой ринулись к дверям, чтобы запечатлеть господина Социолога на плёнке и взять у него интервью. Спустя несколько минут он появился в зале: элегантный, в синем костюме с чёрной бабочкой, в очках, с тростью. Поочерёдно пожал руки всем, кто встречал его у входа. молодёжь, не известно откуда раздобывшая фотографии господина Социолога, бросилась к нему за автографами.

Господин Социолог раздавал автографы, кивал и улыбался всем милой, очаровательной улыбкой. Лоб, испещрённый морщинами, густые чёрные усы, профессорская борода и каштановые волосы с проседью придавали его внешности особую солидность и импозантность. Через четверть часа, когда первая суматоха улеглась, председатель «Клуба мудрецов» поднялся наконец на трибуну и, несколько раз дунув в микрофон, обратился к присутствующим:

– Уважаемые дамы и господа! Мы счастливы приветствовать сегодня учёного, посвятившего всю свою жизнь служению родине и народу. Этот человек решил задачу, с которой ещё никому из социологов не удавалось справиться. К счастью для нас, его многолетний нелёгкий труд был оценён по заслугам. Разрешите предоставить слово самому автору, который вкратце познакомит вас с содержанием своей знаменитой книги. В этот памятный для всех нас вечер мы будем иметь возможность приобщиться к достижениям его гениального ума.

Господин председатель сошёл с трибуны, и на его место через узкий проход, образованный расступившейся публикой, протиснулся господин Социолог.

– Уважаемые дамы и господа! – начал он, когда отгремели бурные аплодисменты.– Я горжусь тем, что в нашем обществе ещё ценят честный труд и бескорыстное служение науке. Сегодняшний вечер – явное тому подтверждение. (Бурные аплодисменты.)

Как здесь уже было отмечено уважаемым господином председателем, я положил немало сил и времени на то, чтобы досконально изучить отношения между юношами и девушками, мужчинами и женщинами, исследовать законы супружеской жизни. Много дней и ночей я провёл в беседах с представителями обоего пола в самых различных уголках нашей страны. На какие только ухищрения я не шёл! Какие только вопросы я не задавал! Насколько это было возможно, я проник в тайники их сердец. Что же заставляло меня делать все это?

– Интересы науки! – хором ответила публика.

– Да, уважаемые дамы и господа! Служение науке, родине и моя тяга к раскрытию социологических истин! Я хотел выяснить, почему наше молодое поколение не может воспитываться и расти в тех же условиях, что молодёжь Швеции, Норвегии, Швейцарии и других развитых европейских стран. И знаете ли вы, в чем причина? Причина эта – в строгости наших нравов, в отсутствии свободы общения между юношами и девушками! Все это является причиной отставания нашего общества от современной цивилизации. Разрешите зачитать вам отрывок из моей книги. Эти научные данные получены лично мною при собеседовании со многими иранскими юношами и девушками. И главным основанием для конкурсной комиссии при присуждении мне международной премии «За лучшую книгу года» явилась эта глава. (Бурные аплодисменты.)

Господин Социолог раскрыл толстую книгу на требуемой

странице и начал:

– Страница пятьсот шестьдесят седьмая. Глава об отношениях между юношами и девушками в современном иранском обществе. Сегодня я предпринял обход разных школ города, задавшись целью поговорить с учащимися и уяснить себе их мысли и чаяния. Чтобы этот разговор не носил официального характера, я решил предварительно издали понаблюдать за ними.

Как только в женской школе прозвенел звонок и девушки высыпали на улицу, я обратил внимание на нескольких молодых людей в узких брючках, с нежным пушком над верхней губой, которые, краснея и дрожа от страха, подошли к девушкам, желая завести с ними знакомство. Вот их диалог:

Юноша. Да падут все твои несчастья на мою голову, милашечка! (Смех в зале.)

Девушка. Чтоб перевернулся в могиле твой отец!

Юноша. Сохну по тебе!

Девушка. Мой братец покажет тебе, как по мне сохнуть! Юноша. Когда прийти свататься? Девушка. Сватайся к своей тётушке! (Смех в зале.) Юноша. Очень желаю тебя! Девушка. Плевать я хотела на твоё желание! Юноша. Душечка, что тебе стоит? Тебя ж от этого не убудет!

Девушка Ох!.. Да унесёт тебя мойщик трупов!.. Нахал!..

Юноша. Да, ей-богу, я не нахал! Погляди на меня!

Девушка. И глядеть не хочу!

Юноша. Пошли в кино?

Девушка. Папочка и мамочка заругают!

Юноша. Дай бог им преставиться!

Девушка. Дай бог!

И ещё многими подобными вульгарными выражениями обменялись между собой юноша и девушка. Все это показатель излишней строгости нравов старшего поколения! Девушка даже повторила проклятие незнакомого юноши в отношении своих родителей! её ответ свидетельствует о том, какую ненависть юноши и девушки питают к тем, кто произвёл их на свет. Спрашивается, почему? А потому, скажу я вам, что фанатичные родители лишают своих детей тех прав, которые гарантированы им кодексом гражданских прав. (Возгласы: «Браво!», «Браво!», «Правильно!»» «Справедливо!». Бурные продолжительные аплодисменты сотрясают стены зала.)

Я беседовал со многими юношами и девушками, все они сетуют на то же. Они заявляют: «Если взгляды наших консервативных отцов и матерей устарели, при чем тут мы? Почему мы должны потакать им?»

И вдруг среди благоговейной тишины раздался взрыв смеха, прервавший нить рассуждений уважаемого господина Социолога.

Все взгляды обратились в сторону сумасброда. Послышались возгласы: «Какое бесстыдство!», «Выставить его вон!», «Что за глупый смех?», «Что за наглость?»

Все перекрыл громкий голос:

– Ей-богу, это вранье! Господин Социолог, вы просто шарлатан! Это же моя писанина! Все это я придумал! Сплошная чушь и ерунда! Кому пришло в голову назвать это исследованием?.. Я вам сейчас докажу!..

Короче говоря, начался скандал. Изумлённый и растерянный, господин Социолог с книгой в руке стоял на трибуне, не зная, что делать. Одни требовали вывести из зала молодого человека, нарушившего порядок, другие настаивали на том, чтобы выслушать его и узнать, почему он смеялся. Победила вторая группа. Молодой человек, у которого в результате полемики с блюстителями порядка волосы разлохматились, лицо раскраснелось, а галстук сбился, тяжело дыша, пробрался к трибуне и встал рядом с господином Социологом.

– Дамы и господа! – заговорил он.– Восемь лет назад я долгое время не мог найти работу. Наконец мне удалось получить место репортёра в одной из газет. Через несколько дней меня вызвал главный редактор и заявил, что хочет испытать меня. «Сделай,– сказал он,– репортаж о подрастающем поколении, о чаяниях молодёжи. Поговори со своими сверстниками, вызови их на откровенность и запиши все, что от них услышишь. К завтрашнему утру принеси материал. Если он окажется удачным, я беру тебя на работу, если нет – пеняй на себя!»

Я согласился и вышел на улицу. Прошёл метров двести, размышляя, как и о чем я должен буду заговорить с первыми попавшимися мне девушкой и юношей. И вдруг встречаю своего приятеля Ахмада – неплохого парня, из богатой семьи, нигде и никогда не работавшего.

– Куда направляешься? – спрашивает.

– Меня,– говорю,– взяли корреспондентом в газету. Поручили подготовить репортаж об отношениях между юношей и девушкой.

– А я иду получать машину из профилактического ремонта. Пошли вместе! Получу машину и отвезу тебя, куда надо! Когда корреспондент едет собирать материал для репортажа в собственной машине, к нему совсем другое отношение. А ты новичок и должен сразу зарекомендовать себя как следует! Представишь своему начальнику отличный репортаж! Ну как, согласен?

Конечно, он был прав, и я согласился. Получили мы машину из ремонта, и тут нам как раз повстречались Шапур и Мохсен. Мохсен, между прочим, отличный скрипач.

– Ещё только десять часов утра,– говорит Ахмад.– Ты можешь отложить свой репортаж на послеобеденное время!..

Тем, кто в это время наблюдал за господином Социологом, представлялось любопытное зрелище. Он извивался, как ужаленный змеёй, жевал свои усы, кусал губы. А молодой человек продолжал свой рассказ.

– Не опоздать бы! – говорю.

– Не бойся! Ровно в четыре – к тому времени, когда кончаются уроки, подвезу тебя к любой школе, к какой скажешь! Погода сегодня прекрасная, давай не будем зря время терять. Поехали!

«Действительно,– подумал я,– время терпит!» Мы вчетвером заехали к Мохсену, он взял свою скрипку, и мы отправились в Дербенд, а оттуда – в Паскале [142]142
  Дербенди Паскале– дачные пригороды Тегерана.


[Закрыть].

Расположились у реки. Выпили, закусили. Мохсен играл на скрипке, пел. С нами были две женщины, которых Ахмад прихватил по пути… Окажись вы на моем месте, вернулись бы вы в город раньше трёх часов ночи?

– Нет… Нет! – послышалось из зала.

– То-то! Вот и я загулял в Паскале до трёх часов ночи. Эх, думаю, была не была!

В четыре утра вернулся домой и тут же лёг спать. Когда проснулся, было уже полдесятого. Голова трещит, во рту пересохло. Вспомнил о репортаже… Что делать? Раз, раз умылся, сел и за пять минут сочинил ту самую галиматью, которую господин Социолог только что преподнёс вам! Эту чепуху я отнёс редактору, она ему очень понравилась, и, ещё не зачислив меня в штат, он из своего кармана выдал мне сто туманов в качестве премии за это социологическое исследование!

С тех пор я работаю в газете и сегодня откомандирован сюда в качестве корреспондента. Можете представить себе моё изумление, когда я услышал, что эта несусветная чушь попала в книгу господина Социолога и что именно за неё он и получил международную премию.

Клянусь, все, что я сказал,– правда. Могу хоть сейчас принести сюда тот номер нашей газеты и…

Под высокими сводами зала раздался пронзительный вопль господина Социолога:

– Ложь, господа! Вранье! Этот шантажист хочет опозорить меня! Хочет очернить мои труды! Вон его, вон! Если бы слова этого хулигана были правдой, члены конкурсной комиссии разгадали бы беспочвенность моих изысканий! Этому исследованию я посвятил всю свою жизнь. Я занимаю важное общественное положение! Неужели вы не доверяете мне и верите проходимцу, который не постеснялся рассказать, как в первый же день службы надул своего редактора?

Порядок в зале снова был нарушен. Те, кто заступался за господина Социолога, сцепились с теми, кто, пытаясь выяснить правду, защищал молодого человека. В конце концов того все же вывели из зала.

На следующий день все без исключения газеты сообщили о происшедшем следующим образом:

«Вчера вечерам в „Клубе мудрецов” состоялось торжественное заседание, посвящённое крупному, всемирно известному деятелю отечественной науки господину Социологу – автору чрезвычайно ценной книги „Отношения между девушкой и юношей”. Почитатели литературного и общественного таланта исследователя надели ему на шею несколько цветочных гирлянд. Затем уважаемый председатель клуба торжественно вручил учёному памятную медаль министерства просвещения.

Добавим, что какой-то молодой человек, явно страдающий комплексом неполноценности и проникший в зал обманным путём, под видом корреспондента одной из солидных газет, пытался нарушить ход заседания, но был вовремя схвачен представителями органов охраны порядка и передан властям».

Богоугодное дело

Стоял солнечный осенний день, и, выйдя по делам из дому, я решил пройтись пешком. Не спеша миновав два квартала, я увидел похоронную процессию: несколько человек несли на руках гроб, направляясь к кладбищу. Покойника не сопровождали ни женщины в чёрных одеяниях, ни мужчины в шляпах на голове и с траурной повязкой на рукаве. Не было ни цветов, ни машин с чёрными лентами, ни духового оркестра – одним словом, похороны были небогатые. впереди гроба шёл молодой кари [143]143
  Кари– чтец Корана.


[Закрыть], одетый в абу с перекинутой через плечо зелёной шалью, и читал молитвы. По временам он прерывал чтение и громко восклицал: «Нет бога, кроме Аллаха!..» Пять-шесть человек, шедшие позади, подхватывали его восклицание. Четверо мужчин, которые, тяжело дыша, несли гроб, молчали. Двое из них были босы.

Согласно обычаю я прошёл за гробом семь шагов, моля всевышнего простить усопшему его грехи, и совсем уже было собрался отправиться по своим делам, как вдруг какая-то таинственная сила остановила меня. Казалось, кто-то шепчет мне на ухо: «Возьмись за гроб… Помоги нести… Соверши богоугодное дело… Ну что же ты! Берись!»

Как ни пытался я заставить себя отстать от похоронной процессии, ноги помимо моей воли несли меня все дальше и дальше за гробом. Несколько раз я ускорял шаг и приближался к гробу, намереваясь подставить под него своё плечо, но, как только видел измученные лица несущих и слышал их тяжёлое дыхание, отступал, понимая, что моих сил на это не хватит. Однако внутренний голос шептал мне снова и снова: «Ну что же ты!.. Подойди… Помоги… Соверши благое дело…»

– Кем вам приходится покойный? – спросил я у одного из мужчин, шедших за гробом.

– Никем,– отвечал он.– У бедняги нет ни жены, ни детей, ни единого родственника. Мы провожаем гроб из милосердия. Что поделаешь, как-никак каждый из нас раб божий, мусульманин, а долг мусульманина – помогать своему брату по вере.

Устыдившись, я снова ускорил шаги, нагнал тех, кто нёс гроб, и сменил одного из них. Поскольку он был выше меня ростом, равновесие нарушилось, и вся тяжесть ноши легла на мои плечи.

Уже через несколько шагов мне стало ясно, как опрометчиво я поступил. Я задыхался, плечо ныло. Мне бы, несчастному, прежде спросить у правоверных, шедших за гробом, кого же они хоронят– мужчину, женщину, ребёнка… Сколько лет покойному? Сколько он весит?

Пот лил с меня градом. И ко всему, пройдя метров двести, я понял, что те несколько человек, что провожали гроб, не обращают на мои муки ни малейшего внимания, будто я за деньги подрядился нести их покойника до кладбища. Они были заняты разговором: толковали о снижении цен на землю, о повышении квартплаты и о фальшивом чеке какого-то Асада-аги. Гроб то и дело соскальзывал у меня с плеча, и я едва успевал подхватить его. Несколько раз у меня мелькнула мысль бросить все и убежать, но я говорил себе, что жестоко заставлять мусульманина, и без того обиженного судьбою, не имеющего ни родных, ни близких, представать перед всевышним с переломанными руками и ногами. Да ещё кто знает, вдруг полиция прицепится ко мне, обвинит в убийстве! Наконец у самого кладбища один из мужчин, шедших сзади, сменил меня. Я отдышался, растёр плечо и хотел было уйти, но меня остановили, сказав, что раз я дошёл до кладбища, то должен остаться до конца, иначе, мол, глаза покойного будут всю жизнь преследовать меня.

«Боже мой, как же мне быть? У меня дела, работа. Как бы уйти незаметно? Как сделать, чтобы взгляд мертвеца не преследовал меня?» И снова тот же проклятый внутренний голос начал нашёптывать мне: «Не уходи!.. Это богоугодное дело!.. Ни в коем случае!.. Глаза покойного смотрят на тебя!.. Ты мусульманин, тебе воздастся за добро!.. Кто знает, может быть, на том свете вот такие маленькие добрые дела зачтутся тебе во искупление грехов!..» Он нашёптывал до тех пор, пока я не сдался.

Подошли к могиле. Совершили положенные обряды и уже собирались опустить тело в могилу, как вдруг выяснилось, что разрешения на похороны нет. А без разрешения смотритель кладбища хоронить не соглашался.

– Ага! – обратился ко мне один из сопровождающих.– Я не знаю вашего имени, но мне кажется, если вы возьмётесь за дело, то скорее достигнете цели, чем мы. Ваша внешность говорит о том, что вы государственный служащий. Вас скорее послушаются.

Я хотел было сказать, что мне некогда, да и вообще я никогда не занимался подобными делами, но опять моё благочестивое «я» зашептало: «Сделай это во имя Аллаха!.. Не раздумывай!.. Поезжай в похоронное бюро!..»

– Ладно, поеду,– согласился я. – Только скажите, как звали покойного?

– Ага Сеид Монир эд-дин Эсхакабади Афиятталаб Мохам-мадипур Фард-заде.

– Неужели возможно, чтобы человек с таким именем был одинок и не имел родственников?..

И все же я отправился в бюро.

– Кто будет хоронить покойного? На чьё имя выписывать разрешение? – спросил заведующий похоронным бюро, узнав, что у покойного нет родственников.

– Право, не знаю! Кого хотите, того и пишите!

– Так нельзя. В конце концов у покойного должны быть наследники, должен быть человек, который его хоронит. Ты сам кем ему приходишься?

– Тем же, кем и вы! – отвечал я.

Заведующий похоронным бюро рассердился и разорвал уже заполненный бланк.

– Пусть ваш покойник лежит на земле, пока не сгниёт! – раздражённо воскликнул он.

Я начал его успокаивать.

– Не сердитесь, ага. Ведь этот покойник мне не отец. Выходит, я согрешил, пройдя за гробом семь шагов, как положено благочестивому мусульманину.

– Не морочь мне голову! Если хочешь, могу выписать разрешение на твоё имя,– сказал он.

– Почему на моё? – удивился я.

– Да потому, что в каждом деле есть свои правила, не так ли?

Вижу, выхода нет. Несчастный покойник лежит на краю могилы и ждёт своей участи.

– Пиши, что хочешь! – решил я.

Заведующий оформил разрешение на меня как наследника покойного и ответственного за похороны. Я сел в такси и вернулся на кладбище. Поскольку у бедняги не было ни знакомых, ни родственников, а случайные провожавшие ограничились лишь совершением религиозных обрядов, все восемьдесят туманов, что были у меня в кармане, пришлось отдать мойщику трупов, могильщику, раздатчику фиников и т. п.

Выходя с кладбища, мы погоревали об умершем, потолковали о превратностях судьбы. Было решено направиться ко мне домой и устроить поминки, чтобы с честью завершить богоугодное дело. По дороге нам удалось заполучить ахунда. Я приготовил чай и кофе, и мы справили поминки как положено. Все разошлись, и я наконец мог приняться за свои дела.

Прошло дней десять или пятнадцать, когда однажды, придя к обеду домой, я увидел, что у меня в комнате расположились мужчина средних лет, женщина в чадре лет сорока трёх и пятеро детей разных возрастов. Они сидели и ели дыню. Едва я с ними поздоровался, как женщина в чадре вскочила с места и начала благословлять меня за доброту и участие.

– Пусть дарует Аллах вам силу превращать пепел в алмаз! Пусть свет исходит из могилы тех, кто дал миру такого сына, как вы! Да воздастся вам на том свете! Мы не знаем, как вас благодарить,– и т. п.!

Я, не понимая, в чем дело и кто они такие, только кланялся и приговаривал: «Благодарю!.. Спасибо!.. Ну это же пустяки!.. А в чем дело?.. Конечно!.. Что вы, ханум!»

В конце концов выяснилось, что женщина в чадре – сестра того покойного, а господин – её муж. Вместе с детьми они прибыли ко мне в гости. Откуда они узнали мой адрес, трудно сказать, возможно, у тех правоверных мусульман, что были на кладбище, а потом справляли у меня поминки.

Пообедали вместе. Я имел счастье лицезреть их и за ужином. Они сделали мне также одолжение, оставшись на ночь. А на следующий день рано утром почтальон вручил мне телеграмму из Ахваза. Распечатав её, я прочитал: «Выезжаю поездом в восемь часов вечера. Ожидайте. Сеид Собхан эд-дин».

Как это понимать? Пока я обсуждал с женой и детьми, кто бы это мог быть – ведь у нас нет такого знакомого, в комнату ворвалась сестра покойного Сеида Монир эд-дина и радостно завопила, обратясь к своему мужу, за обе щеки уплетавшему завтрак:

– Сеид Моджтаба, это телеграмма от нашего Сеида Собхан эд-дина!

Я удивлённо взглянул на неё:

– В чем дело, ханум?

– Как в чем дело? Сеид эд-дин приезжает!

– Это я понимаю, что приезжает! Но какое отношение он имеет к…

– Да он же брат покойного Сеида Монир эд-дина! – не дав мне договорить, закричала она и выхватила у меня из рук телеграмму.

Ну и ну!

…Когда я пришёл домой пообедать, ко мне подбежала семилетняя племянница покойного:

– Дядюшка, дядюшка! (То есть я.) Приехал дядя Сеид Собхан эд-дин с женой и ещё Хадидже, Гольсум, Колух, Раджаб и Фати!

Я заглянул в комнату. Девочка говорила правду! Из Ахваза приехали Сеид Собхан эд-дин с женой и детьми!

Я оставил в коридоре пакет с виноградом и дыней и вошёл к ним. Сеид Собхан эд-дин, мужчина весьма дюжего телосложения, бросился мне навстречу, стиснул в объятиях и расцеловал. Снова гости начали рассыпаться в благодарностях, а я – скромно отнекиваться и бормотать что-то невразумительное. К обеду у нас был абгушт [144]144
  Абгушт– мясной суп с горохом и фасолью.


[Закрыть], но, поскольку Сеиду Собхан эд-дину он был противопоказан– его распирало от гороха,– пришлось послать в магазин за дюжиной яиц и приготовить ему яичницу. Так как ага был в Тегеране впервые и никого не знал, он остался ночевать у меня. Дети его, обрадованные возможностью поиграть со своими двоюродными братьями и сёстрами, охотно согласились переночевать в незнакомом доме.

На следующее утро за завтраком Сеид Собхан эд-дин, обращаясь к Сеиду Моджтабе, заметил:

– Дай бог, чтобы Сеид Наср эд-дин не потерял адреса! Я, вздрогнув, повернулся к нему и спросил с отчаянием в голосе:

– О каком адресе вы изволили упомянуть, ага?

– Как о каком? О вашем, естественно! – спокойно отвечал он.

– А разве кто-нибудь ещё должен приехать?

– Да, наш Сеид Наср эд-дин!

– Но ведь…

– Это мой зять из Шахруда,– не дав мне договорить, пояснил Сеид Моджтаба.

Я не верил своим ушам.

– Как, он тоже приедет сюда?

– Непременно,– ответил Сеид Собхан эд-дин.– За три дня до своего отъезда из Ахваза я отправил ему телеграмму и дал ваш адрес. Лишь бы только он его не потерял! – И, рассмеявшись пронзительным квакающим смехом, который резкой болью отозвался у меня в сердце, он добавил: – Город у вас большой, и с адресом-то человека не всегда найдёшь.

– Ну что вы, ага, если адрес точный, это пара пустяков!..– возразил я.

Не успел я закончить фразу, как послышался звонок. Я пошёл отворять и, едва взглянув на вошедшего, сразу догадался, что это и есть господин Сеид Наср эд-дин из Шахруда. Вновь прибывший с порога бросился мне на шею, начал меня целовать и обнимать, как дорогого старого друга после долгой разлуки.

Наконец Сеид Наср эд-дин, его жена и трое детей вошли в дом, и снова на меня обрушился поток благодарностей, в ответ на которые мне ничего не оставалось, как расхваливать высокие нравственные качества покойного.

Прошла неделя после прибытия наших гостей, когда однажды после обеда Сеид Собхан эд-дин, благослови его Аллах, сказал:

– Ага, мы бесконечно благодарны вам за все, что вы сделали для покойного. Просим прощения за хлопоты, которые мы вам причинили. Но так как нам пора возвращаться домой, хотелось бы, чтобы вы, как можно быстрее, покончили с нашими делами.

– С какими делами? – изумился я.

– Вы же собирали вещи покойного?

– Делать мне больше нечего, как собирать вещи покойного! Да я его и не знал совсем и лишь прошёл за его гробом семь шагов, как положено благочестивому мусульманину! – возразил я.

– Но у покойного оставалось кое-какое имущество…

– Мне-то что за дело до него? Да пусть бы Аллах дал ему ещё больше!

– Однако в разрешении на похороны вы значитесь наследником покойного! Мы вчера подали иск о наследстве. Разве честно присваивать себе чужое имущество? Оно должно достаться этим детям! Неужели вы обездолите малолетних? Аллах не простит вам этого.

Вижу, дело оборачивается неприятностями, о которых я и не предполагал.