Текст книги "Персидские юмористические и сатирические рассказы"

Автор книги: Феридун Тонкабони

Соавторы: Аббас Пахлаван,Голамхосейн Саэди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)

Интервью Меллат-заде

В нашем городе живёт человек приятной наружности, предупредительный и воспитанный, по фамилии Меллат-заде. О нем бродят самые противоречивые слухи: одни считают его ловкачом и пронырой, прикидывающимся простачком, другие – просто чокнутым. Некоторые, завидуя, называют его счастливчиком, другие искренне жалеют его. Встречаясь с людьми, Меллат-заде застёгивается на все пуговицы, приподнимает шляпу и, вежливо поклонившись, с неизменной улыбкой произносит: «Я доволен своим положением!»

Вы тоже, конечно, не раз его встречали. А если не знаете Меллат-заде в лицо, то наверняка слышали эту фамилию. Возможно, вам не приходило в голову всерьёз заинтересоваться этим человеком, заглянуть поглубже в его жизнь, изучить её. Я же в меру своих слабых сил попытался сделать это…

Меллат-заде испытал множество способов не умереть с голоду и хоть как-нибудь обеспечить своё существование, но все кончалось неудачей: путь, на который он становился, всегда пролегал по бездорожью, между отвесной скалой и пропастью! Он пробовал работать шофёром такси, но свернул налево – и подвергся штрафу, свернул направо – был вторично оштрафован, проехал прямо – врезался в стену. Пришлось расстаться с машиной. Меллат-заде влез в долги, купил лавчонку и занялся бакалейной торговлей. Но и тут ему не повезло: то его облагали непосильными налогами, то штрафовали – либо потому, что рано пришёл, либо потому, что поздно; то «дорогие клиенты», взяв взаймы, не возвращали денег… Одним словом, торговал он недолго. Меллат-заде сменил несколько специальностей: был продавцом простокваши, редактором, мохаллелем [121]121
  Мохаллель– букв, «посредник», лицо, вступающее во временный брак с разведённой женщиной для того, чтобы она после развода с ним могла по законам шариата вернуться к своему прежнему мужу.


[Закрыть]. Женился, завёл восьмерых детей, продавал на улице воду со льдом, дуг [122]122
  Дуг– прохладительный напиток из сбитого кислого молока, смешанного с водой или молочной сывороткой.


[Закрыть], сливовый сок, но опять у него ничего не получилось.

Наконец случай сделал его государственным служащим. Жалкая сумма, которую он зарабатывал, даже наполовину не покрывала расходов, необходимых для содержания семьи. Квартирная плата, питание, плата за обучение, врачи, лекарства и множество непредвиденных трат постоянно выбивали его из колеи. Что же делать? Отказаться от государственной службы – значит лишиться последнего куска хлеба. Но и продолжать дальше такую жизнь тоже было невозможно.

Однажды ночью, когда его мучила бессонница, он решил объяснить своё положение начальнику – авось да найдётся какой-нибудь выход.

Утром Меллат-заде написал своему директору следующее заявление:

«Глубокоуважаемый начальник Главного управления по размельчению песка Центральной пустыни! Довожу до Вашего сведения, что Ваш покорный слуга Меллат-заде с семьёй в девять человек получает всего двести сорок туманов. Посудите сами, могу ли я дальше существовать на такое ничтожное жалованье при нынешней дороговизне? Посему нижайше умоляю Вас направить ко мне доверенного представителя, который бы засвидетельствовал моё положение и сделал соответствующие выводы, дабы по возможности облегчить участь Вашего служащего Меллат-заде».

Секретарь долго отказывался передать письмо директору, ссылаясь на то, что необходимо соблюсти определённые формальности. Но в конце концов он сжалился над Меллат-заде и согласился вместе с прочей корреспонденцией представить и это письмо его превосходительству Главному директору.

Через несколько минут после того как секретарь отнёс бумаги, дожидавшийся у двери директорского кабинета Меллат-заде заметил, что в кабинет вызвали первого заместителя директора. Сердце Меллат-заде забилось. Значит, подумал он, разбирают его заявление. ещё через несколько минут к директору был вызван заведующий отделом, где работал Меллат-заде, потом заведующий группой, потом его заместитель, который, наконец, и сообщил Меллат-заде следующее:

– Ваше письмо было рассмотрено Главным директором, который приказал передать через господина первого заместителя заведующему отделом, чтобы тот передал заведующему группой, а тот – мне, а я бы передал тебе, болвану: как же ты, такой-сякой, сукин сын, голодранец, до сих пор не знаешь, что заявления на имя Главного директора должны проходить все инстанции? Ты что, задумал поиздеваться над нашими порядками?

Меллат-заде сразу признал свою ошибку и назавтра написал новое заявление, адресовав его заместителю заведующего группой. Но ни это, ни последующие заявления дальше начальной инстанции не пошли и остались без ответа.

И вот, потеряв последнюю надежду, Меллат-заде решил обратиться к прессе. Копию своего заявления он направил в журнал «Обоюдоострый меч» – одно из самых смелых и прогрессивных изданий. К заявлению он приложил записку следующего содержания:

«Уважаемый господин редактор! Я – постоянный читатель Вашего журнала. Вот уже много лет я внимательно слежу за Вашими статьями и статьями Ваших коллег, направленными против деспотизма и тирании, против врагов веры и нации. Посылаю Вам своё -заявление и прошу напечатать его на страницах „Обоюдоострого меча”. С почтением – Меллат-заде, служащий…»

Дней через десять – двенадцать, придя на работу, Меллат-заде столкнулся на лестничной площадке с одним из своих сослуживцев.

– Слушай, я читал твоё письмо в журнале! Ничего не скажешь– здорово! Ты просто молодец! Написал как раз о том, что волнует нас всех.

(Постоянный читатель «Обоюдоострого меча» лишь от сослуживца узнал о том, что его заявление напечатано в журнале.)

– А ты не шутишь? Это серьёзно? – не веря своему счастью, воскликнул Меллат-заде.

– Какие тут могут быть шутки! Сам читал, своими глазами!

– Когда это было?

– Вчера вечером!

Меллат-заде, не простившись с коллегой, не чуя под собой ног, припустил вниз по лестнице. Выбежав на улицу, он бросился к первому же киоску и, купив номер журнала, стал перелистывать его. После долгих поисков наконец на восемьдесят третьей странице он обнаружил свою жалобу. Вне себя от радости, он зашагал по улице, вновь и вновь перечитывая заметку. Он стал всматриваться в лица прохожих – и ему казалось, что все узнают автора, разглядывают его, восхищаются им.

Придя домой, Меллат-заде прочитал вслух свою заметку жене и детям. Ночью, ворочаясь с боку на бок, он думал: «Ну, теперь все!.. Господин директор, наверное, и представить себе не мог, на что я способен! Посмотрим, как он теперь выкрутится! Вернее всего, ему уже не быть Главным директором».

Проснувшись рано утром, Меллат-заде быстро оделся и, не позавтракав, раньше обычного отправился на работу. Когда он вошёл в учреждение, ему показалось, что все служащие пристально присматриваются к нему и как-то особенно приветливо улыбаются. Не подав виду, что он заметил это, Меллат-заде сел за свой стол. Однако ни о чем таком никто с ним не заговаривал, беседа шла на самые общие темы. «Видно, побаиваются»,– решил Меллат-заде, принимаясь за работу.

Прошла неделя – полное молчание. «Наверно, директор не видел журнала,– думал Меллат-заде.– Может быть, пойти и показать ему? Нет, лучше пускай сам увидит – это сильнее подействует. А не увидит – другие все равно обратят его внимание. Незачем мне унижаться перед ним».

Наконец Меллат-заде дождался своего – он был вызван к директору.

– Передайте ему, что я сейчас приду,– спокойно ответил Меллат-заде и не спеша, поправляя галстук, провожаемый взглядами удивлённых и полных зависти сослуживцев, твёрдыми шагами направился в директорский кабинет.

Но не прошло и двух минут, как он, едва держась на ногах, выбежал из кабинета. Голова закружилась, в ушах гудело. Каждое слово директора, как удар молота, отдавалось в его мозгу.

– Ах ты, такой-сякой, слюнтяй несчастный! Так тебе свободы захотелось? Писать в журнал вздумал, нахал ты эдакий! А ну-ка, подойди поближе, взгляни на эту заметку!

Меллат-заде, дрожа от страха, подошёл ближе и на третьей странице свежего номера «Обоюдоострого меча» увидел напечатанное крупным шрифтом слово: «Опровержение». А под ним, едва разбирая буквы, он прочёл:

«Напечатанная в прошлом номере заметка некоего Меллат-заде о недовольстве собственным положением категорически опровергается. Наши тщательные поиски, направленные на то, чтобы обнаружить автора письма, не увенчались успехом. Детальное расследование показало, что ответственный за отдел „Письма в редакцию” поместил это заявление, полное лжи и клеветы, в личных целях. В настоящее время он снят с занимаемой должности».

Затем Главный директор протянул Меллат-заде небольшой листок, отпечатанный на машинке. Как бы сквозь матовое стекло, Меллат-заде с трудом прочёл: «Секретно. Главное управление по размельчению песка Центральной пустыни. Лично директору. Проверив жалобу некоего Меллат-заде, напечатанную в журнале „Обоюдоострый меч”, номер такой-то, уведомляем, что, согласно полученным сведениям от уполномоченных вашего учреждения, автор этого клеветнического письма является сотрудником Вашего учреждения. Просим сообщить указанному субъекту, чтобы он в течение двадцати четырёх часов представился нашему учреждению. Подпись».

Прошло два месяца. Однажды утром семья Меллат-заде, его коллеги и все радиослушатели вслед за короткой рекламой услышали голос диктора:

– А сейчас предлагаем вашему вниманию интервью нашего корреспондента с одним из преуспевающих людей нашей эпохи, господином Меллат-заде. Благодаря неустанному труду, врождённому таланту и практическим способностям господин Меллат-заде сумел занять в нашем обществе выдающееся место… Скажите, пожалуйста, господин Меллат-заде, сколько вам лет и довольны ли вы своим положением?

– Мне пятьдесят пять лет, и я совершенно доволен своим положением.

– Вы женаты?

– Да, я женат.

– А сколько у вас детей?

– У меня восемь детей.

– Браво, браво! Да умножит Аллах их количество! Скажите, пожалуйста, господин Меллат-заде, чем занимаются сейчас ваши дети?

– Один из них…

– Вы имеете в виду старшего, не так ли?

– Да, именно старшего… Он посещает университет.

– Так, так, очень хорошо! А чем занимаются остальные?

– Второй, видите ли, тоже… посещает университет! Диктор:

– Итак, два ваших сына учатся в университете. Отлично. Расскажите, пожалуйста, господин Меллат-заде, нашим радиослушателям, чем занимаются остальные ваши дети?

– Из оставшихся ещё двое тоже посещают университет.

– Итак, дорогие радиослушатели, как вы могли убедиться, преуспевающий человек нашей эпохи имеет восьмерых детей, из которых четверо учатся в университете… Ну хорошо, господин Меллат-заде, а остальные четверо?

– Из этих четверых двое посещают другой университет!

– Великолепно! А ещё двое?..

– Один из них тоже посещает университет.

– Итак, господин Меллат-заде, остаётся последний – ваш любимый малыш! Не так ли? Чем же он у вас занимается?

– Ну, естественно, он тоже посещает ещё один университет!

– Довольны ли вы учёбой ваших детей?

– Да, конечно, я совершенно счастлив!

– Не расскажете ли вы, господин Меллат-заде, нашим радиослушателям, каким образом вы достигли такого успеха в жизни?

– Всем, чего я добился, я обязан собственному трудолюбию, усердию и прилежанию.

– Итак, теперь вы знаете, дорогие радиослушатели, в чем заключается секрет успеха господина Меллат-заде, имеющего восемь детей, которые все в настоящее время учатся в университете! Браво, господин Меллат-заде, вы действительно образцовый отец! Вы получаете приз – золотые наручные часы фирмы «Оболванивание». А теперь, дорогие радиослушатели, послушайте весёлую песенку «Голубой цветочек». Её исполняет госпожа Рухтараш [123]123
  Рухтараш– букв.: скребущая душу.


[Закрыть]в честь нашего счастливого и процветающего отца.

Вечером того же дня читатели «Обоюдоострого меча» на четвёртой странице журнала увидели портрет человека, сидящего за столом и беседующего с корреспондентом. Под фотографией было написано: «Дорогие читатели! Ниже мы печатаем беседу нашего корреспондента с преуспевающей личностью, несгибаемым патриотом по имени Меллат-заде». Далее шли очередные вопросы:

– «Скажите, пожалуйста, господин Меллат-заде, сколько вам лет и довольны ли вы своим положением?

– Мне пятьдесят пять лет, и я чувствую себя совершенно счастливым.

– Вы женаты?

– Да, у меня жена и восемь детей.

– Что делает старший?

– Посещает университет!..

– Ну а последний, ваш любимый малыш, чем он занимается?

– Он тоже, естественно, посещает ещё один университет…

– Браво! Вы образцовый отец и счастливый человек! Разрешите мне от имени журнала „Обоюдоострый меч” вручить вам полугодовую подписку на наш журнал и пожелать вашим счастливым детям всяческих успехов и процветания!»

В тот же вечер, когда зрители включили свои телевизоры, диктор объявил: «Дорогие телезрители! Сейчас вы увидите…» На экранах появился сидящий за столом щуплый и жалкий человек с вытянутым костистым лицом и ввалившимися глазами. В ответ на каждый вопрос корреспондента он сначала смотрел куда-то под стол, а затем уже отвечал:

– Мне пятьдесят пять лет… Я совершенно доволен своим положением… У меня восемь детей… Один посещает университет… другой тоже посещает университет. Остаются шестеро. Из них двое посещают университет… Таким образом, остаётся последний– мой любимый малыш, который посещает ещё один университет.

Любезно улыбнувшись, диктор добавил: «Итак, вы видели счастливого человека с железной волей и несгибаемым характером! Перед вами выступал самый преуспевающий человек наших дней, господин Меллат-заде. Ваша премия – скороварка марки…»

Супруги, смотревшие за ужином телевизор, переглянулись. Жена, положив обратно взятый было с тарелки кусок мяса, хлопнула по голове своего мужа и закричала:

– Учись, увалень несчастный! Человек имеет восемь детей – и все учатся в университете! А ты, болван, не способен оплатить учёбу двух своих сыновей! Слюнтяй бестолковый, тряпка! А ну-ка, пораскинь мозгами! Напиши письмо своему директору, заместителю, в газету, в журнал! Не сиди сложа руки! Действуй!..

Тайна

Едва я побрился и сел с семьёй завтракать, раздался пронзительный звонок в дверь. Это была жена моего старого друга Саид-хана. Взволнованная, она вбежала в комнату и с места в карьер закричала:

– Умоляю вас, помогите! Забрали Сайда и собираются упрятать его в сумасшедший дом!

– Сайда?

– Да, умоляю вас, помогите!

– Что такое, в чем дело?! Разве были какие-то основания?

– Да не знаю. Правда, в последнее время он был чем-то сильно расстроен, разговаривал сам с собой, то и дело размахивал кулаками и неистово кричал: «Знаю… но сказать не могу!» Мы все пытались успокоить его, умоляли объяснить, что с ним, но он только судорожно хватался за голову и выкрикивал: «Знаю, но сказать не могу!»

– А где он сейчас?

– В полиции!

– Когда его задержали?

– Два дня назад.

– В чем его обвиняют?

– Его обвиняют в том, что он в нетрезвом виде устроил демонстрацию на улице, а потом, когда его отвезли к врачу на освидетельствование, тот признал его невменяемым… Умоляю вас, сделайте что-нибудь!

«Что бы это могло значить? – подумал я.– Сайд чувствовал себя нормально, никогда ни на что не жаловался. Что касается алкогольных напитков, то он их вообще в рот не брал. Мог ли он в нетрезвом виде на людной улице устроить демонстрацию? Нет, здесь что-то не так!»

Я быстро оделся и вместе с женой Сайда поспешил в полицию.

– К сожалению, час назад его отправили в сумасшедший дом,– ответил нам дежурный.– Он вёл себя так буйно, что никто не мог с ним справиться. Два дня назад напротив меджлиса он собрал такую толпу, что было нарушено уличное движение. Это была настоящая демонстрация! На всю площадь он кричал: «Знаю, но сказать не могу!» Ясно, что он лишился рассудка.

Разговаривать дальше было бесполезно. Одно стало ясно: если мы не постараемся спасти Сайда, его на всю жизнь упрячут в дом умалишённых.

Взяв такси, мы помчались в больницу. Не буду описывать, с каким трудом нам удалось добиться разрешения на свидание с Саидом. Когда привели моего бедного друга, небритого, измученного, в наручниках, можно было подумать, что не два дня, а по меньшей мере два года провёл он в одиночной камере. Завидя меня, Сайд грустно улыбнулся, и мы по-братски обнялись. Никаких признаков психического расстройства я в нем не заметил, но его беспокойные, бегающие от страха глаза встревожили меня.

– Что случилось, Саид-джан? Давно ли ты заболел?

Он посмотрел мне в глаза, помолчал немного, а затем спокойно ответил:

– Знаю, но сказать не могу!

– Что ты имеешь в виду?! Может быть, тебя мучают кошмары или приснился какой-нибудь страшный сон?

– Не спрашивай меня ни о чем! Лучше подумай, как вытащить меня отсюда. Возможно, позже я смогу рассказать тебе, в чем дело.

Убедившись, что все его слова и поведение вполне разумны, я направился к главному врачу и изложил ему свою точку зрения. Вначале он наотрез отказался выпустить Сайда, но после долгих уговоров, хлопот и беготни по разным инстанциям нам все-таки удалось взять его домой. Но, увы, это был не прежний Сайд, а какой-то надломленный, задумчивый, грустный человек. Как-то раз, выбрав подходящую минуту, я осторожно попытался выяснить, что беспокоит его.

– Знаю, но сказать не могу! – тяжело вздохнув, ответил он.

– Саид-джан, послушай,– продолжал я,– вот уже много лет мы дружим с тобой. Ты всегда доверял мне свои тайны. Скажи, что тебя мучит? Я готов всем чем могу помочь тебе. Может быть, ты растратил казённые деньги?

– Разве я способен на такие вещи?

– Не убил ли ты кого-нибудь?

– Ты знаешь, что я курицу зарезать не в силах. Могу ли я убить человека?

– Что же в таком случае ты натворил?

– Ничего! Просто знаю, но сказать не могу!

Здесь моё терпение лопнуло. Я принёс Коран, положил его перед Саидом и поклялся, что, если он доверит мне свою тайну, я никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не выдам её.

Подумав, он поднял голову и спросил:

– Клянёшься?

– Клянусь!

– Тогда слушай! – сказал он, нервно закуривая сигарету. – Месяц назад я шёл домой по улице Надери. Случайно мне повстречался Махмуд. Мне сразу бросилось в глаза, что он чем-то обеспокоен. «В чем дело? Что с тобой?» – спросил я. (О, лучше бы язык мой тогда отсох и не произнёс этих слов!) Махмуд вздохнул и ответил: «Если поклянёшься свято хранить молчание, я поведаю тебе одну тайну, потому что больше молчать не в силах. Облегчи мою душу – я все равно не выдержу! Но сначала поклянись!» Я поклялся. Махмуд подошёл ко мне близко и на ухо прошептал эту тайну, затем облегчённо вздохнул, попрощался со мной и ушёл. Я почувствовал, что грудь моя наполняется раскалённым свинцом, перед глазами заплясали огненные круги. Когда я добрел до автобусной остановки, мне показалось, что вся очередь уже знает, какую страшную тайну я несу в себе. Мне хотелось крикнуть: «Ага-джан, дорогие мои, все это не так, как вы думаете, на самом деле это вот как!» Но тут же я вспомнил о слове, данном Махмуду, и прикусил язык.

Дома меня встретила встревоженная жена, уложила в постель, умоляла сказать, что произошло.

Я отвечал: «Знаю, но сказать не могу!»

Чтобы хоть немного отвлечься, я попробовал перелистать журнал, но сразу же наткнулся на глухие намёки, касающиеся тайны, которую мне доверил Махмуд. Я отшвырнул журнал, вскочил с постели, готовый бежать к главному редактору и рассказать ему, как в действительности обстоит дело… Но, увы, я все знал, но сказать ничего не мог!

Меня разбирало любопытство. Что же это за страшная тайна?

Взглянув умоляюще на Сайда, я стал просить:

– Ну говори же, говори! Клянусь всеми святыми, я не скажу никому ни слова.

– Потерпи ещё немного. Уже близок конец. Я не мог больше жить с этой тайной. Дома, на работе, в кино, библиотеке проклятая тайна Махмуда – да не видать ему счастья в жизни! – преследовала и изводила меня. Как часто в гостях разговор словно нарочно перекидывался на эту проклятую тему! Присутствующие рассказывали разные небылицы, враки, и самое большее, что я мог себе позволить,– это покинуть гостиную и выкрикнуть из коридора: «Я знаю, но сказать не могу!» Моя голова поседела, зубы стали крошиться: так крепко стискивал я их, чтобы не обронить роковые слова.

И вот однажды я не выдержал. Выбежав на площадь около меджлиса, я стал созывать народ.

«О люди, идите сюда,– кричал я,– идите быстрей! Я хочу рассказать вам одну тайну. Я обещал Махмуду молчать, но дальше терпеть не в силах, будь что будет, но я все расскажу!»

Вокруг меня собралась огромная толпа. Все хотели взглянуть на меня, узнать страшную тайну. Когда же, наконец, я открыл рот, чтобы заговорить, мне показалось, что кто-то схватил меня за горло и стал душить. Я онемел, в глазах у меня потемнело, и я едва успел выкрикнуть: «Знаю, но сказать не могу!»

Толпа ещё теснее обступила меня. Уличное движение было перекрыто. Одни говорили: «Перепил, оставьте его в покое!», другие: «Переел!». «Жена небось довела!» – кричали третьи.

Но я-то прекрасно сознавал, что не пьян, не чокнутый и что

жена тут ни при чем!

В конце концов появилась полиция, меня схватили и привели в участок. А что было дальше, ты сам лучше знаешь.

Сайд умолк. Во мне все кипело! Не в силах скрыть своего волнения, я бросился к нему и чуть не на коленях простонал:

– Саид-джан, дорогой, расскажи! Заклинаю тебя всеми, кого ты любишь, в кого веришь, раскрой мне свою тайну. Скажи мне все – терпеть больше не в силах!

Он поднял голову, посмотрел в упор в мои умоляющие глаза и спросил:

– Можешь дать слово, что будешь молчать и никому, ни при каких обстоятельствах ничего не скажешь?

– Даю слово чести!

– Можешь ли поклясться, что эту страшную тайну унесёшь с собой в могилу?

– Клянусь Аллахом, что никто, никогда, ничего от меня не узнает! Эта тайна умрёт вместе со мной!

Наклонившись, он сказал мне на ухо:

– В тот день Махмуд рассказал мне, что…

Затем он выпрямился, облегчённо вздохнул и зашагал по комнате.

– Ну наконец-то наступило облегчение! – воскликнул он. – После стольких дней терзаний я смогу спокойно спать!

Сайд ушёл. Но вот уже десять дней, как я мечусь, подобно обезглавленной курице. Эта ужасная тайна не даёт мне покоя. Я весь истерзан, схожу с ума. Хочется всем, и в том числе вам, рассказать о ней, но не могу! Не сетуйте на меня, я ведь дал клятву молчать! Знаю… но сказать не могу!..