Текст книги "Персидские юмористические и сатирические рассказы"
Автор книги: Феридун Тонкабони
Соавторы: Аббас Пахлаван,Голамхосейн Саэди
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)
Последний клиент
Вчера вечером я решил пораньше вернуться домой. Закруглив все дела к половине восьмого, я купил вечернюю газету и на конечной остановке уселся в автобус. Автобус был полупустой, и шофёр дожидался пассажиров. Вскоре ко мне подсел какой-то господин среднего роста в чёрном плаще. Чтобы попусту не терять времени, я развернул газету и стал просматривать заголовки: «Иранские спортсмены на азиатском чемпионате завоевали первые места», «В ближайшее время прояснится вопрос об оплате наёмных рабочих», «Премьер-министр открыл павильон цитрусовых», «Ассигнования на третий пятилетний план увеличились на 620 миллионов риалов», «Вьетконговцы разгромили батальон американской морской пехоты». Дальше шли объявления и реклама: «Универмаг Рази предоставляет в ваше распоряжение самую лучшую канву за самую меньшую цену», «Моднейшие женские гарнитуры приобретайте только в магазине „Тавус-заде”», «Кинотеатр „Уран” демонстрирует фильм „Битва под водой”».
Я собрался было сложить газету, как вдруг заметил, что мой сосед впился глазами в какую-то заметку и, кроме неё, ничего вокруг не видит.
– Ну что, трогаемся? – спросил водитель, взглянув в зеркало на пассажиров.
– Поехали! – ответил кондуктор.
Автобус тронулся, и толчок заставил моего соседа оторваться от чтения. Я воспользовался моментом, чтобы перевернуть страницу, но он вежливо попросил:
– Извините, пожалуйста, не разрешите ли мне дочитать?
– Ради бога, прошу вас!
Пробежав последние строки, сосед поднял голову и спросил:
– Вы читали это сообщение?
– Какое?
– Да вот! – Он ткнул пальцем в небольшую заметку и, не дождавшись ответа, прочёл вслух: «Мировая рыночная цена на икру упала!» Затем, насмешливо хмыкнув, воскликнул: – Комедия! Что вы на это скажете?
Я взглянул на заметку, в которой говорилось о том, что в результате переговоров наших экспортно-импортных организаций с представителями международного консорциума по добыче икры решено снизить цену на её с семидесяти пяти долларов за килограмм до семидесяти четырёх.
– Можете дальше не читать, и так все ясно! – услышал я возмущённый возглас.– Скажите, пожалуйста, вы-то когда-нибудь икру пробовали?
– Нет, не пробовал.
– До сегодняшнего дня знали о том, сколько она стоит?
– Нет, не знал.
Помолчав немного, он спросил:
– Вы принадлежите к состоятельным слоям населения нашей страны, не так ли?
Это был весьма щекотливый вопрос. Если сказать «да» – кто знает, не агент ли он тайной полиции, ведущий слежку согласно статье закона «Откуда взял?»; ответить «нет» – невольно унизишься в его глазах, без всякой на то нужды уронишь своё достоинство.
– Да так, как говорится, серединка на половинку,– уклончиво ответил я.– Как и у вас, на хлеб с маслом хватает.
– Таким образом, если я не ошибаюсь, мы с вами принадлежим к сравнительно состоятельным слоям нашего общества. И в то же время ни один из нас до сих пор не знает вкуса икры и вообще не представляет, что это такое, с чем её едят, где добывают. И вдруг мы узнаем, что в разгар зимы цену на икру снижают с семидесяти пяти долларов до семидесяти четырёх. Это, по-вашему, хорошо?
– Конечно, хорошо. Мы должны только радоваться этому.
– Чему радоваться-то?
– Снижению цены на икру.
– Я толкую тебе,– незаметно он перешёл со мной на «ты»,– о том, что в разгар зимы, когда многим не на что купить керосина и дров, чтобы обогреться, чем они нам благоденствуют? Снижают, видите ли, цену на икру!.. Кстати, сам-то ты кто по профессии?
– Я работаю в одном частном издательстве.
– А… А то я уж подумал, не агент ли ты ненароком какой-нибудь… Вот походи по судам и присмотрись, из ста дел, разбираемых там, девяносто девять вызваны нуждой и нищетой.
– Ладно, как-нибудь схожу.
Зычный голос кондуктора перебил нашу беседу:
– Следующая Резван! Сходит кто?
– Да, останови! – попросил мой сосед и, обратившись ко мне, сказал: – Осмелюсь попросить вас уделить мне ещё несколько минут.
– То есть вы хотите, чтобы я сошёл вместе с вами?..
– Да, пожалуйста, я прошу вас! Я оплачу вам дорогу на такси, так что не беспокойтесь. Просто постоим здесь на улице несколько минут, поговорим. У меня на душе накипело. Сердце кровью обливается…
Что было делать? Не отказывать же человеку в таком пустяке. Ну постою, поговорю с ним. Все равно так рано я никогда не возвращаюсь домой.
Мы сошли. Между тротуаром и мостовой пролегала грязная, вонючая канава, в которой мокли клочки бумаги, апельсиновые корки, стоптанный башмак. «Вот вам водная артерия столицы!» – усмехнулся мой спутник. Возле забора какие-то босые, полураздетые люди грелись у жалкого костра. Моросил мелкий, пронизывающий дождь, и было очень неуютно.
– Хотите чего-нибудь выпить? – спросил мой спутник, беря меня под руку.
– Нет, благодарю вас, не хочу.
– Почему же? Давайте выпьем по кружке пива, а потом продолжим нашу беседу. Должен вам сказать, вы мне как-то сразу понравились.
– Благодарю, но…
– Никаких «но»! Примем по кружечке, весь грех за это беру на себя.
– Ну что вы, дело не в грехе. Ведь все пьют: шейхи, муллы, служащие, рабочие, огнепоклонники, мусульмане, верующие и неверующие. Просто я должен…
– Нет, нет, никаких отговорок. Все равно я вас не отпущу!
– А здесь поблизости есть что-нибудь подходящее?
– Конечно, есть, почему бы не быть. Мы же не библиотеку ищем…
Вскоре мы остановились перед распахнутой настежь дверью какой-то забегаловки. Вошли. Разношёрстная публика. На столах грязные тарелки, початые и пустые бутылки. В углу мы увидели свободный столик и сели за него. Мой спутник заказал две бутылки пива с фисташками. Я вежливо предложил ему сигарету.
– Так на чем я остановился? – закуривая, спросил он.
– На этой… как её… канаве.
– Да черт с ней, с канавой. Это ещё полбеды, мелочь. Положение с автобусом ещё хуже, с такси – вообще из рук вон плохо. А уж о дороговизне продуктов и народном образовании вообще лучше не говорить… Вот я, к примеру, клянусь тебе жизнью троих своих детей, дошёл уже до точки и близок к… Ну ладно, хватит об этом, давай-ка лучше выпьем.
– Как тебя, кстати, зовут?
Я назвался. Он тоже представился.
– Так вот, посмотри-ка повнимательней на здешнюю публику. У каждого свой дом, семья, жена, дети. Что же заставляет их до поздней ночи торчать здесь и глушить водку?
– Наверное, здесь веселее.
– Веселее?
– Ну да!
– Что ты чепуху-то мелешь! Какое здесь веселье? Заботы, горести и невзгоды, мысли о квартплате, о занемогших близких, беспокойство о завтрашнем дне, страх перед сегодняшним… Тут не до веселья! Веселье у тех, кто одной ногой здесь, а другой – в Лондоне, одной – в Лондоне, а другой – в Соединённых Штатах. Ты только повнимательней всмотрись в эти лица. Можно ли про них сказать, что им весело?
– Не знаю, вам лучше видно.
– Почему ты увиливаешь от ответа? Меня, что ли, побаиваешься?
– Да нет, чего мне вас бояться? Просто нечего сказать.
– Вот то-то. Наша жизнь – сплошная ложь. Все мы подозреваем всех и каждого, подсиживаем, доносим друг на друга. Исчезли у нас такие понятия, как благородство, честность, принципиальность, гуманность. Каждый норовит околпачить другого. Каждый думает о том, как бы урвать кусочек пожирней. Почти каждый, кто здоровается с тобой, намерен как-то использовать тебя в своих целях. Кто же, по-твоему, во всем виноват?
– Я в этом не разбираюсь.
– А лесть, подхалимство? Встречаясь, мы так притворно хвалим и превозносим друг друга, что становится тошно. В конце концов до каких пор ещё терпеть, сколько ещё все это будет продолжаться?..
– Не знаю, что и ответить вам. Я ни в чем не виноват, шёл себе домой…
– Дёрнем ещё по кружке?
– Ну что же, давай!
– Так ты говоришь, куда ты шёл?..
– Я говорю: шёл к себе домой.
– Ну, представь, что ты пошёл бы домой, к чему бы ты пришёл? И вообще те, кто шли, к чему пришли? Вот, например, Александр Македонский, Нерон, Аттила – к чему они пришли?..
Официант, два раза по сто пятьдесят водки!.. Чингисхан – к чему пришёл? Да что далеко заглядывать? Вот ближе: Гитлер, Муссолини – к чему пришли? Джонсон, президент Соединённых Штатов Америки, который бросал бомбы на головы вьетнамцев,– к чему он пришёл?..
Увидев, что мой спутник перекинулся на международное положение, я облегчённо вздохнул: ведь продолжи он дальше начатую тему, не известно, до чего бы договорился. (Кстати, он и так уж наговорил довольно много такого, о чем я не решаюсь писать.)
Вдруг я ощутил на своём плече тяжесть чьей-то руки. Обернулся и увидел официанта.
– Вы что-нибудь хотели мне сказать?
– Да нет, ничего. Просто кафе закрывается, все уже разошлись.
Я огляделся по сторонам и вижу, что в зале, кроме нас двоих, никого не осталось. Мой приятель стал усиленно рыться в карманах брюк, потом в карманах пиджака, снова в карманах брюк…
У меня было двадцать туманов, шестнадцать с половиной я выложил официанту, несмотря на энергичные протесты моего нового знакомца. Мы вышли. Прощаясь, он сказал:
– Все, что я здесь наговорил, пусть останется между нами. Никому ничего не рассказывайте. И сами будьте поосторожней!
– Да знаю я! – говорю.– Как вы уже изволили заметить, каждый, кто здоровается с тобой, намерен как-то использовать тебя в своих целях. Тут самому Аллаху несдобровать!
– Счастливого пути!
– Прощайте.
…Поскольку в этот ночной час такси достать не удалось, пришлось мне от остановки Резван до улицы Хаки, где находится мой дом, плестись пешком.
Домой я прибыл уже под утро. Жена не спала.
– Ты же собирался вчера прийти пораньше и принести детям сладости!
– Собираться-то собирался, да дело в том, что вчера вечером пришлось, как обычно, задержаться в типографии. Ты себе даже не представляешь, какие сложности и трудности мы преодолеваем. Наборщик повздорил с начальством и уволился. Взяли нового, а он ещё не разобрался в наших машинах. Так что ничего не оставалось, как набирать самим. Все набирали – и директор, и главный редактор, и сотрудники журнала поголовно… Они, бедняги, и сейчас ещё там трудятся.
– Ну, а удалось вам закончить набор?
– Да, слава богу, журнал уже в печати.
– Там, на плите, я тебе оставила мясо и гороховый суп. Ты, наверное, не ужинал, садись поешь!
Бедный Мортаза
Когда друзья сообщили мне, что Мортаза стал наркоманом, я очень расстроился. Ведь мы дружили с ним ещё со школьной скамьи, и, хотя жизнь порой разлучала нас, он был мне дорог по-прежнему.
– Ах, бедняга! И давно это с ним? – расспрашивал я.
– Сам он говорит, будто уже месяцев семь-восемь, но по всему видно, что раньше: уж больно он осунулся и ослаб!
Вслед за тем на меня посыпались упрёки: я-де его старый товарищ, у меня, дескать, влиятельные связи в верхах, и теперь, когда Мортаза оказался в столь плачевном положении, только я в силах помочь ему.
Я хотел было отшутиться, что, ей-богу, и моё-то положение не лучше, но после таких хвалебных речей в мой адрес как-то неудобно было развенчивать легенду, которая сложилась вокруг меня. Да, сами-то мы прекрасно сознаем, что ничего особенного собой не представляем, но зачем посвящать в это других.
– Да, вы правы,– сказал я с глубокомысленным видом.– Виноват, не спорю. Мне надо было раньше позаботиться о Мортазе, я обязан был вытащить его из этой мрачной трясины невзгод и нищеты, что довела человека до этой губительной страсти. Но и сейчас ещё не поздно. Постараюсь сделать все, что в моих силах.
И чтобы не ударить в грязь лицом и закрепить впечатление о себе как о влиятельной персоне, я небрежно добавил:
– Ведь если я даже среди ночи позвоню министру здравоохранения, он меня выслушает и тут же выполнит любую мою просьбу. О других уж и говорить не приходится!..
На следующий же день родственники Мортазы привели его ко мне, чтобы я срочно договорился по телефону об устройстве его в больницу, где – Аллах велик! – несчастный, может быть, и излечится от наркомании.
С помощью друзей и влиятельных особ я начал действовать. Ведь жаль в самом деле – пропадает человек!
Не буду описывать, с каким трудом мне удалось связаться с директором крупной больницы на три тысячи девять коек и договориться с ним о встрече.
Когда мы с Мортазой вошли в кабинет директора больницы и я отрекомендовался, бедняга Мортаза в знак уважения к моим многочисленным титулам и званиям даже никак садиться не хотел и все раскланивался. Но – Аллах свидетель – на директора это не произвело ни малейшего впечатления, он не только не приподнялся мне навстречу, но даже не оторвал глаз от бумаги, которую держал в руке для пущей важности. Я почувствовал, что заряд пущен вхолостую. Чтобы и дальше не сплоховать, я напряг память, соображая, с кем бы господин доктор мог быть знаком. И тут мне пришло на ум внушительное имя: Эззат оль-Мамалек [102]102
Эззат оль-Мамалек– букв, «достоинство страны».
[Закрыть]! Не долго думая, я приятно улыбнулся и сказал:
– Господин доктор!.. Не помню, позавчера или третьего дня я был в гостях у господина Эззат оль-Мамалека, все наши были там; так вот, вспоминали мы друзей, и когда речь зашла о вас, то господин Эззат оль-Мамалек очень высоко о вас отозвался!
Услышав имя Эззат оль-Мамалека, доктор оторвался от бумаг и уставился в мои лживые глаза. Я сидел как на раскалённой сковородке. Вот сейчас господин директор больницы скажет, что никакого Эззат оль-Мамалека знать не знает,– и все кончено!
Но улыбка, которая пробежала по губам господина директора, дала мне понять, что если он с Эззат оль-Мамалеком и не состоит в родстве, то по крайней мере знаком.
Самым ласковым и любезным тоном – чего уж я никак не ожидал – господин директор переспросил:
– Эззат оль-Мамалек?!
– Да! – подтвердил я. – Вы даже не представляете себе, как он вас расхваливал!
– Вы имеете в виду старшего Эззат оль-Мамалека? – с той же улыбкой, но несколько удивлённо протянул директор.
Чувствую, что старший Эззат оль-Мамалек либо умер, либо живёт в Европе. В висках начинает стучать – ну, думаю, не оплошать бы! Беру себя в руки и уверенно отвечаю:
– Нет, не старший Эззат оль-Мамалек, конечно. Я говорю о его племяннике!
– Ах да!.. Это тот, что сейчас министр этого самого… как его? Напомни, пожалуйста!
Я стал пальцем, как дятел клювом стучать по лбу, всем своим видом показывая, что мучительно вспоминаю, какое же министерство возглавляет Эззат оль-Мамалек. Хорошо, что сам господин доктор вскоре вспомнил:
– Ах да… как же, как же! Он – министр по распределению ветра в Центральных областях!
– Да, да, точно, он самый! – подхватил я.
– Неужели позавчера вы были у него в гостях? – с ещё более любезной улыбкой спросил директор.
– Да, это же один из моих самых близких и лучших друзей. Удивительный человек! Несмотря на свою колоссальную загруженность, он никогда не забывает своих приятелей.
– Да, верно, и мне очень хотелось бы повидаться с ним…
Вот уже давно…
Я восторженно перебил его:
– Да когда вам будет угодно! Только слово молвите – и мы пожалуем к вам в гости!
Господин директор взял со стола свой заграничный портсигар и протянул сперва мне, потом Мортазе.
Мортаза ёрзает на стуле, с уважением смотрит на меня. А я спокойно поддерживаю беседу. Дело идёт на лад, пущенная в темноте стрела попала в цель. Доктор распространяется о высоких моральных качествах, о всяческих достоинствах племянника господина Эззат оль-Мамалека, я ему подпеваю, тоже нахваливаю бесчисленные добродетели господина министра по распределению ветра в Центральных областях.
Директор ударился в воспоминания о ночных бдениях за покерным столом в обществе племянника Эззат оль-Мамалека и припомнил о том, что господин министр любит блефовать и что он, доктор, несколько раз ловил его на этом. Одним словом, самая задушевная беседа пошла.
– Да, так чем же я могу быть вам полезен? – спохватился наконец мой любезный собеседник. – Рад буду оказать любую услугу.
Тут я и представил ему Мортазу: мой старый друг в последнее время пристрастился к «западной цивилизации», вот, мол, привёл его к вам в уповании, что вытащите человека из этого страшного омута.
– Аллах свидетель,– смутился директор, поправляя очки,– мне совестно перед младшим Эззат оль-Мамалеком, что я вынужден отказать вам в такой малости. Но клянусь, если не вашей бессмертной душой, то самим Эззатом (не забудьте, кстати, передать ему моё почтение), что свободных мест у нас нет совершенно. Однако разрешите, я позвоню в другую больницу, на четыреста пять коек. Возможно, там и найдётся местечко.
Он тут же снял трубку, набрал номер, поговорил с директором четырестапятикоечной больницы. Затем написал записку, с которой нам в ту больницу следовало пойти, там обещали заняться Мортазой.
Мы взяли записку, поблагодарили и, учтиво распростившись, покинули кабинет. Директор, провожая нас, все повторял, чтобы я не забыл передать привет младшему Эззат оль-Мамалеку.
Мы быстренько направились в указанную больницу. По дороге я, сам уже уверовав в то, что позавчера был в гостях у младшего Эззат оль-Мамалека, расписывал Мортазе достоинства господина министра.
Являемся мы в четырестапятикоечную больницу, а нам говорят: господин директор уже ушёл, приходите завтра утром. День прошёл, а Мортазу я не пристроил. Пришлось поделиться с ним последними грошами, чтобы, не дай бог, до излечения он не умер с голоду.
На следующее утро, как условились, Мортаза зашёл за мной и мы снова отправились в больницу. После долгих препирательств со сторожем, медсёстрами и санитарками удалось наконец пройти к директору.
Я отрекомендовался, изложил свою просьбу, передал записку директора тритысячидевятикоечной больницы. Здешний директор прочитал её и говорит:
– К сожалению, у нас нет мест.
– Как нет? Почему же вчера, когда директор той больницы звонил вам, вы ничего не сказали?
– Я ещё вчера сказал, что мест у нас нет,– отрезал здешний директор. – А эту записку он написал для отвода глаз, чтоб легче было от вас отделаться!
Я принял серьёзный и внушительный вид.
– Что вы говорите, доктор? Я один из друзей младшего Эззат оль-Мамалека, который является шефом директора той больницы. Как вы можете…
– Послушайте, уважаемый,– перебил меня этот невежа,– я не знаю ни Эззат оль-Мамалека, ни Залил оль-Мамалека [103]103
Залил оль-Мамалек– букв: ничтожество страны.
[Закрыть]! У нас всего тридцать коек для наркоманов. Из этих тридцати десять всегда в резерве, то есть если бы они и были свободны, то все равно без распоряжения сверху мы права не имеем их занять. Остаётся двадцать коек, на которые огромная очередь – на полгода вперёд. Вы тоже можете записаться в эту очередь, через полгода посмотрим, что будет.
– Как это так! – возмутился я. – Что же прикажете делать моему приятелю-наркоману?
– А что он делал до сих пор? – очень спокойно поинтересовался доктор.
– Курил героин!
– Ну пусть и курит, ничего с ним не случится! Я вконец рассвирепел:
– Господин доктор, как же в таком случае быть с постановлением о борьбе с развратом и наркоманией?! Если этого несчастного застукают при покупке или курении героина, его же засадят в тюрьму!
– Это уж нас не касается,– пожал плечами директор.– Надо так покупать и так курить, чтобы не попадаться полиции!
– И это все, что вы мне можете сказать?
– Да, все!
Боже мой, что же делать? Как мне держать ответ перед этим беднягой, который с надеждой следует за мной? Назвать бы ещё. нескольких влиятельных лиц, выдав их за своих ближайших друзей, да что-то ни одной фамилии вспомнить не могу. Ведь вчера имя Эззат оль-Мамалека совершенно случайно пришло мне на ум. Везёт-то не каждый день!
– Господин доктор! – начал я. – Вы ежемесячно выпускаете бюллетень в сто страниц о наркомании и её плачевных последствиях, подробно описываете состояние подверженных ей людей, еженедельно по радио и телевидению проводите беседы о вреде этого пагубного пристрастия… Хоть часть тех денег, что вы тратите на беседы по радио и телевидению и на выпуск бюллетеней, отложили бы на строительство нескольких специализированных больниц, чтобы спасти этих несчастных. Разве с тридцатью койками, из которых десять всегда «в резерве», можно вылечить стольких наркоманов?!
Нимало не смутившись, доктор отрезал:
– Слишком много разглагольствуете, уважаемый! Все это нас с вами не касается! И коли на то пошло, у государства есть правительство, есть глава правительства, есть министры. Адресуйте эту речь им, а не мне. Если же хотите встать на очередь, то я уже вам сказал: идите запишитесь, через полгода посмотрим, может быть, и до вас дойдёт очередь. Вся же эта болтовня гроша ломаного не стоит, и лучше не тратьте времени зря!
Я поднялся и, не глядя на опечаленное лицо Мортазы, пошёл к двери, Мортаза поплёлся вслед за мной. Когда мы переступили порог, директор окликнул:
– Поскольку вы показались мне порядочными людьми, могу обещать: если принесёте записку от какого-нибудь влиятельного лица – из тех, с кем считаются,– мы сможем одну из десяти коек, о которых я упоминал, предоставить вам.
Легко сказать! Целая неделя прошла, пока я с неимоверным трудом, затратив массу времени на беготню и хлопоты, нашёл одного из тех влиятельных людей, о которых говорил директор. Еле-еле выпросил у него нужную бумажку и поместил Мортазу в больницу.
На первых порах нам категорически запретили свидания, и правильно: врачи говорят, что первая неделя для больного – самая тяжёлая. Лишённый наркотиков, он проводит мучительные дни, часы и минуты и, как только увидит посетителей, начинает рыдать, умоляя дать ему хоть капельку этого зелья для облегчения страданий. А посетители, обычно родственники или друзья, безрассудно жалеют больного и, придя к нему в следующий раз, приносят с собой немного героина. В результате весь труд лечащих врачей и обслуживающего персонала идёт насмарку.
Вот так и вышло, что первую неделю я ничего не знал о состоянии бедняги Мортазы, и когда через неделю мне разрешили повидаться с ним, в шести проходных пунктах больницы специальные контролёры обыскивали меня: в проходной, посреди двора, под лестницей, в коридоре, на пороге и, наконец, у койки больного. У меня обшарили все карманы, чтобы случайно не оказалось там каких-нибудь пилюль, порошков, опиума, героина, морфия и т. д.
Я был в восторге – какой заботливый персонал! Без этих строгостей, без такого надзора и одному больному из тысячи не удалось бы вылечиться.
И вот наконец через два месяца Мортаза вышел из больницы. При выписке ему вручили справку о том, что отныне он совершенно здоров и вылечился от наркомании.
Я сиял от счастливого сознания, что по крайней мере хоть одному человеку смог быть полезным.
Через двадцать дней на улице я случайно заметил Мортазу, который входил в аптеку. Я дождался, пока он выйдет, и зашёл туда сам.
– Что надо было этому молодому человеку, какой рецепт он приносил? – спросил я у аптекаря.
Тот очень рассудительно объяснил мне:
– Очевидно, этот несчастный юноша курил раньше героин. Затем какой-то самодовольный болван отправил беднягу в больницу. Два месяца его лечили и наконец недавно выписали. Для продолжения курса лечения ему прописали уколы «…2» и пилюли «р. р. 3». А эти ампулы и пилюли – мало того, что они дороги,– имеют скверное свойство: люди привыкают к ним, то есть делаются особого рода наркоманами! Теперь этот бедняга, кроме того, что продолжает курить героин, не может обойтись без «…2» и «р. р. 3»!
Я почувствовал, что в голове у меня все перевернулось. Вот тебе и на! Десять дней мы бегали, обивали пороги, придумали легенду о старшем и младшем Эззат оль-Мамалеках, унижались, упрашивали, а теперь, через два месяца мучений, бедняга пристрастился ещё и к «…2» и «р. р. 3»!
Вот уже целый год, сгорая от стыда перед беднягой Мортазой, я скитаюсь по городу. Каждые три месяца я меняю квартиру, чтобы Мортаза не смог разыскать меня по адресу. Мне страшно с ним встретиться, страшно взглянуть ему в глаза…
Что же делать?!