Текст книги "Генерал коммуны"

Автор книги: Евгений Белянкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

14

Прямо из Александровки Волнов поехал на Варварино, надеясь там встретить секретаря обкома. Но застал в правлении одного председателя. Тот руками развел.

– Был Виктор Борисович, да уехал в поле на второе отделение к комбайнам.

– А ты почему здесь?

– Да что я! – хитровато сщурив глаза, сказал варваринский председатель. – Виктор Борисович не разрешил – мол, мне провожатых не надо, я, говорит, сам инженер и в комбайнах как-нибудь разберусь. А потом, говорит, ты должен заниматься своими делами, нас, говорит, командировочных и начальства, много, от дела мы отрывать горазды.

Волнов сжал губы, разглагольствования председателя не понравились ему.

– Надо же понимать, – сказал он недовольно, – секретарь обкома приехал! Наверно, не так ты его встретил, как надо.

– А что мне понимать, – пожал плечами председатель. – Если я потребуюсь, секретарь обкома в два счета меня найдет.

Смерив председателя колким, недоверчивым взглядом, Волнов поехал к селу Роднички, где было второе отделение Варваринского колхоза.

«Глупый председатель, – вспоминая Варварино, сетовал он. – Мало ли что колхозники наговорят «первому»! Всякое наговорят! А ты расхлебывай потом, на весь год возни хватит».

У комбайнов, куда приехал Волнов, Еремина не было. Волнов начал беспокоиться. Вот дела-а… Как же это так? По району кочует секретарь обкома, а он в полном неведении мотается за ним в поисках… Может, чем недоволен Еремин? Много лет проработал Волнов, не раз встречал начальство. Обычно, получив телеграмму из области, районное руководство выезжает навстречу, и потом уж, окруженный свитой, секретарь обкома едет по колхозам. Иначе нельзя. Любой вопрос тут же решается, на месте, справка любая тут же дается… И разгон, и накачка…

Для Волнова Еремин – загадка. Работник новый, всего три года, как в области: поди, разберись в нем. Волнов видел его несколько раз, порою беседовал с ним, но понять его так и не понял. Всегда в нем было что-то непредвиденное, что путало карты. И слухи о нем ходили разные: одни говорили, что он холоден, сух, другие, наоборот, восхищались неподдельной простотой секретаря обкома.

Волнов соглашался больше с теми, кто считал Еремина строгим, и рассчитывал на полный успех своей поездки. «Виктор Борисович немногословен: рассусоливать, как Батов, не будет. Подумать только, – вспоминал он Александровку, – с государством не рассчитались, а хлеб уже по домам повезли…»

Мысли Волнова путались, перебивались загадочным вопросом: куда же запропастился секретарь обкома?

Комбайнеры направили Волнова снова в Александровку – он, не задерживаясь, поехал обратно. У развилки встретил александровского зоотехника Степанова.

– У вас первый секретарь?

– Никак нет, товарищ Волнов.

– А где же он?

– По-моему, на хутора махнул.

– А в Александровке он был?

– Был, был. С колхозниками говорил о новом кредитовании, об оплате.»

Волнов поехал на хутора, но и там Еремина не оказалось.

– Вот, Василий, зацепка, – устало вымолвил Волнов, – где же нам теперь искать?

Выручил тракторист, шедший навстречу по дороге, закрыв полотенцем голову от солнца.

– Видел ты машины обкомовские? – спросил его Волнов с надеждой.

– Ереминскую? Так она поехала в район.

– В район? – Волнов за голову схватился. – Как в район?

– Да нет, сам-то он у Зыбинского оврага, у Шелеста Аркашки. В комбайне поломка. Еремин и задержался. Стал помогать Аркашке чинить комбайн, а машину свою послал в «Сельхозтехнику».

– Ну хватит, – оборвал тракториста Волнов. – Поехали, Василий, к оврагу.

То, что секретарь обкома на пару с каким-то Шелестом чинит комбайн, – не укладывалось в голове. Заигрывает, выходит, с народом первый-то?

Стоял жаркий солнечный день. Небосклон хотя и был затуманен, словно накинули на него занавеску из марли, но это было не марево, и Васька, вглядевшись в него, предсказал к вечеру дождь.

Но Волнова менее всего интересовала погода. Было обидно, что вот полдня мотается он в поисках Еремина. Обидно и за себя и за Еремина. Говорим об авторитете… А какой может быть авторитет, если само начальство подрывает его?!

С такими мыслями Волнов и подъехал к оврагу. Вылез из машины, глянул… Действительно, под комбайном двое. Одного он сразу угадал – Шелест, комбайнер александровский. А вот тот, что рядом с ним, далеко не Еремин – и брюки простые, и рубашка темная… Еремин же всегда подтянут, одет с иголочки… Наврал тракторист.

– Эй, кто там? Это ты, Константин? – крикнул из-под комбайна незнакомец в темной рубахе. И, не поворачивая головы, добавил: – Привез?

И голос совсем не ереминский, очень уж простоват, не к лицу секретарю обкома.

– Это не Константин, – осторожно отозвался Волнов. – Это я, Волнов, – И, обращаясь к Шелесту, спросил: – Ты, случаем, не видел, куда поехал секретарь обкома?

Незнакомец в темной рубахе ответил за Шелеста:

– Не видел. Небось где-нибудь в холодке.

Волнов даже не нашелся, что сказать. Он чувствовал, что надо что-то ответить грубому механику из «Сельхозтехники». Новенький, видимо, недавно прислали.

Из-под комбайна показался незнакомец, вылез и стал жгутом соломы вытирать замасленные руки.

– Виктор Борисович!.. – удивленно вскрикнул Волнов.

– Вы меня извините за шутку, наверно, не очень удачная, – улыбаясь, сказал Еремин. – Вот вспомнил свое ремесло… Я ведь инженер, подождите, руку ототру, тогда поздороваемся.

Они сели на колоду и повели разговор. Настроение у Волнова сразу поднялось. Секретарь обкома как старого и уважаемого знакомого расспрашивал его о делах управления, о колхозах, о председателях – раза два похвалил самого Волнова.

Да, стоило помотаться по району: дела складывались куда лучше, чем прикидывал Волнов днем. Дневные неудачи и треволнения казались теперь пустяками.

– Петр Степанович, – сказал запросто Еремин, – урожай у вас отменный. Быть району с хлебом… И ребята молодцы, стоящие комбайнеры. Заметьте, как выросла сознательность людей… Вот, к примеру, Шелест. Часть поля попалась ему с полегшим хлебом. Так он отказался от работы вкруговую и косит пшеницу в одну сторону. Выработка агрегата снизилась. Но с поля зато взято все до колоска…

– Есть у вас, конечно, и недоработки, – продолжал Еремин. – Не всегда полевой процесс четко разработан. – Секретарь обкома вопросительно посмотрел на Волнова. – Скажите мне, что главным образом еще мешает в работе?

Волнов задумался. Он знал, что сказать Еремину. Но стоит ли? Наверно, стоит. Обойдешь – другой случай навряд ли представится.

– Пожалуй, Виктор Борисович, главное, что мешает – это неверная расстановка кадров.

Осторожно, сдержанно он стал объяснять Еремину, в чем дело.

– Вот, представьте, приезжаю в Александровку. Горячая пора. Район еще хлебопоставку не выполнил, и колхоз тоже… А уже идет распродажа хлеба.

– Как распродажа? – удивился Еремин.

– Разбазаривание, если говорить точнее. – В голосе Волнова горечь. – Вместо того чтобы заняться организацией производства, я должен наводить порядок после таких вот делишек председателей…

Взглянув мельком на Еремина и увидев, как посерьезнело его лицо, Волнов опять боязливо прикинул, хорошо ли доводить этот факт до сведения секретаря обкома. Э-э… была не была, решил он.

– А партийная организация, – недоумевая, спросил Еремин, – она что, небоеспособная?

– Там секретарем Русаков, агроном. Он малый толковый, но своеволен.

Упершись взглядом в землю, Волнов, как бы в раздумье, продолжал:

– Секретарь парткома он неумелый, но действует уверенно, я бы сказал чересчур уверенно. – Волнову показалось полезным сделать еще один шаг. – Даже самоуверенно, – добавил он. – И если говорить откровенно, не понимаю я Михаила Федоровича Батова: совершенно некритически относится он к Русакову.

Волнов еще раз мельком взглянул на Еремина. Лицо того было пасмурное, он медленно жевал соломинку.

– Впрочем, Русаков – выдвиженец Батова, – чуть усмехнулся Волнов.

Еремин резко повернул голову.

– Ну и что вы предлагаете сделать? – спросил он.

– Думаю, что секретаря парткома надо заменить. Председатель там крепкий, а он ему лишь палки в колеса… А коммунисты там хорошие. Остроухов, например, механизатор…

– Об Остроухове я слышал, – суховато сказал Еремин, и Волнов так и не понял, что он о нем слышал – хорошее или плохое?

Пришла обкомовская машина – вернулась из «Сельхозтехники». Еремин распрощался с Волновым, распрощался дружески, сказав, что в райком заедет в следующий раз.

Поздно вечером, когда Волнов приехал домой, жена сказала ему, что звонили из райкома.

– Кто звонил – Батов?

– Нет, Романов.

Волнов позвонил второму секретарю райкома на квартиру.

– Вот какое дело, Петр Степанович, – сказал Романов, – неприятность в Александровке. Еремин просил разобраться.

– Я в курсе дела, – стараясь быть равнодушным, заметил Волнов.

– Без Батова, я думаю, не стоит разбираться. Надо подождать, когда он приедет.

Это задело Волнова: Батов, Батов…

– Не сменим агронома сейчас – в разгар уборки снимать придется. Только время потеряем, – загорячился Волнов.

«Трусы несчастные, – пробормотал он, положив телефонную трубку. – Все за чью-нибудь спину норовят».

15

Чернышева и Русакова срочно вызвали в район. Василий Иванович наотрез отказался ехать.

– Вот что, друг мой, – хмуря брови, сказал он Русакову, – заварил кашу и поезжай. Из-за этой Румянцевой горя хлебнем досыта… Не могла подождать до осени.

Русаков спорить не стал:

– Ну что ж, поеду один, Василий Иванович. Может, нам и выговор влепят, только мы поступили справедливо.

Василий Иванович послушал разглагольствования неумудренного жизнью Русакова и, покачав головой, пошел к себе в кабинет. Он-то знал, чем дело пахнет.

И вот Русаков в приемной ждет, когда его вызовут на заседание бюро райкома, и заодно готовится к бою. За время ожидания успел о многом передумать.

Вот в этом кабинете, где шло сейчас бюро райкома, он получил свое первое боевое крещение. Памятно оно.

…Так уж повелось: на селе по-разному относились к работникам из области. Одних уважали и любили, других терпеть не могли, но делали вид, что тоже уважают и любят.

С весны в тот год трижды в район приезжал секретарь сельского обкома. И всякий раз парткомовцы пугались: ну, сам приехал, жизни теперь даст!

На заседании парткома тогда обсуждали вопрос о хлебопоставках. «Сам» сидел возле окна, небрежно облокотившись на спинку стула, всем видом выражая усталость. Он только что приехал из колхозов, и, видимо, дорога изрядно его утомила.

Помнит Русаков, как очередь дошла до него. Вопрос категоричен: почему застопорили хлебопоставки? Секретарь обкома потребовал, чтобы Русакова строго наказали.

Но заступился Батов. И тому уж надо было радоваться, что смягчился секретарь сельского обкома, не «заострил» вопрос, понял, наверное, что перегнул. В общем: получай выговор и моли бога, что остался цел!

Да, все было как в присказке Чернышева: выговор не гиря, а тянет; да как ни тянет, а еще никто от выговора не умер… Если в первые минуты Сергею и сделалось горько, то потом уж он не испытывал обиды. Дали, ну и дали. Теперь можно ехать домой. Говорили же ему по-дружески в том же парткоме, когда избирали: ну, брат, теперь выговоров нахватаешь, что орденов на войне! Геройский парень будешь! И даже притчу рассказали, тоже по-дружески. Один толковый работник, что ни месяц, то выговор получал. Выговора эти и записывались, и не записывались, а он продолжал работать и делать свое, очень нужное дело. Однажды его вызвали в инстанции и предложили: подавай заявление, один или два выговора снимем, и то неудобно: как-никак, уважаемый ты всеми человек.

– Не буду писать никакого заявления, – отвечал работник. – Не подавал же я заявления на выговор, вы давали, вы и снимайте, если считаете, что есть в этом необходимость. Они мне шею не трут.

Сказал – и продолжал работать, делать свое очень нужное дело. А потом он стал Героем труда. А выговора? А выговора, говорят, подгоняли его в работе, чтоб не зазнавался. Выходит, даже выгода была от них.

Отогнав от себя воспоминания, навеянные предстоящим вызовом на бюро, Русаков посмотрел на часы: время шло, а его никто не вызывал. «Подожду еще немножко», – решил он и взял газету.

– Привет! Чего ждешь? – в приемную заглянул знакомый работник из потребсоюза.

– Баню, – улыбнулся Сергей.

– С веником?

– С березовым!

Оба засмеялись.

Размеренно и скучно тикали большие райкомовские часы. Русаков хотел уже попросить помощника секретаря узнать, почему его так долго не вызывают, как из кабинета Батова вышел второй секретарь Романов, поздоровался и бросил Русакову мимоходом:

– Ну что, оскандалился?

– Когда меня вызовут?

– Поезжай домой, – сказал Романов. – Соберем партийное собрание в колхозе и там разберемся.

Русаков пожал плечами и покинул райком.

Свой «газик» Сергей нашел возле гостиницы. В машине сидел мальчишка.

– Дядя Сережа, ничего, если я с вами доеду?

Русаков буркнул «ладно» и, устроившись в кузове, углубился в свои мысли. Дорога избита, разъезжена, машину все время подбрасывало на ухабах.

Не успели отъехать и десяти километров, как забарахлил мотор.

– Не тянет что-то, бензин с перебоями подается, – зло сказал шофер. Пока он возился в моторе, Сергей заговорил с мальчишкой:

– Ты Мартьянов, что ль? Валерка?

– Валерка. Мартьянов.

– А я тебя сразу не угадал, – улыбнулся Сергей. – Богатым будешь.

– Не родись богатым, а родись счастливым! – бойко сказал Валерка. – А я посмотрел на вас – вы какой-то надутый, будто лягушку проглотили…

– Ну это уж ты брось! У тебя еще нос не дорос со мною так гутарить. – И Сергей небольно приплюснул пальцем Валеркин нос. В больших глазах мальчишки заискрилась улыбка.

Темнело. Перед самым «газиком» через светлую полоску от фар то и дело перебегали дорогу суслики. Валерка задремал, и Сергей не заметил, как голова мальчишки оказалась на его коленях: пришлось придерживать ее руками. На лице Валерки была все та же веселая, простодушная улыбка, с которой он и во сне не расставался. «А ведь как похож на сестру, на Клавдию, этот самый Валерка», – подумал Сергей, чувствуя, как слипаются веки. Встряхнув головой, прогнал сон и заботливо поправил на коленях голову мальчишки.

16

Накрапывал дождичек. В брезентовом плаще-балахоне, похожий скорее на сторожа, чем на председателя колхоза, Чернышев вышел из избушки трактористов. Был он хмур и зол. У самых ног его, не боясь людей, шныряли лохматые дикие голуби. Кто-то накрошил хлеба, набросал зерна, и они наскоком хватали пищу и, отпрыгнув на безопасное расстояние, старательно клевали добычу. Председатель остановился и стал следить за голубями. Подошел Остроухов.

– Прижились дикие голуби, – сказал он. – Уж больно крохотные, что воробьи…

– Мелкокалиберные, – согласился Чернышев.

– Слыхал я, будто корреспондент областной газеты к нам едет, – осторожно перешел к другой теме Остроухов. – Все из-за Русакова… Русакову что? Раздавать зерно куда легче, чем отвечать.

– Прикуси язык! – озлился председатель. – То же мне – понимающий нашелся.

Остроухов, побаивающийся Василия Ивановича, язычок прикусил.

Одернуть-то механика Чернышев одернул, но на душе у него было скверно: из головы не выходил корреспондент. «Вот влопались. Теперь разнесут на весь свет, – думал Чернышев. – Зачем послушал Русакова?»

Неприязни к Русакову он все же не чувствовал, наоборот, даже жалел его.

Дав кое-какие указания механику, Чернышев пошел на ток к сортировкам. Побаливала голова, словно с похмелья, хотя вот уже месяц как он не брал в рот ни грамма…

Как же быть с Русаковым? Вот нелады так нелады…

И вспомнились Чернышеву дни, когда агроном еще не был секретарем парторганизации. Волнов тогда хотел перетащить его к себе, и он, председатель, чего греха таить, всячески содействовал такой идее. Уж очень был ершист агроном. Получилось же неожиданное: партком рекомендовал Русакова секретарем колхозной парторганизации. Чернышев, узнав об этом, первым поздравил агронома по телефону из райкома и тут же поспешил в приемную Батова и выложил свои «сомнения» насчет Русакова.

– Не потянет, боюсь, Русаков. Зеленоват еще. Землю, конечно, знает и любит, чего скрывать. А для секретаря – лучше бы умудренного жизнью… У нас есть люди, есть кого выбрать…

– Значит, не потянет? – задумчиво переспросил Батов, не дослушав Чернышева. – А если подучить?

– Подучить? – Чернышев моментально взвесил в голове все «за» и «против» и решил, что Батову можно подсунуть незаметно нужную мысль. – Подучить, да… Я согласен с Волновым. Прошел бы он у Петра Степановича хорошую школу, закалку.

Сказал и думал: клюнет на это Батов или нет? Вроде клюет. Но подсекать – подожди, сорвется.

– Хорошо, подумаем, – сказал Батов.

«Ну вот, дело сделано, курочка скудахтала, – подумал Чернышев, – можно теперь и в чайную завернуть на кружку пива».

Не удалась «идея» Чернышева. Русаков остался в селе, мало того – его избрали секретарем колхозного парткома.

И вот теперь над ним сгустились тучи… Нет, не простит Русакову Волнов! Сожрет Сергея… Надо же, с кем полез Сергей в схватку! И все от молодости, от непонимания. Вот он, председатель, в каких переделках ни бывал, а всегда сухим из воды выходил. Здесь, брат, своя логика!

Чернышев даже удивился, почувствовав, что жалеет Русакова. Привык, что ли, к нему? Вместо того чтобы осуждать агронома, который все ж подложил ему свинью, он готов его даже защищать. Честный ведь малый-то, за спиной не крутит.

Неужто снимут?

И Чернышев неожиданно изменил свое решение пойти на ток. Он сел в машину и укатил в село. В правлении Клавдии Мартьяновой приказал никого не пускать. И даже в бухгалтерии было слышно, как хрипло кричал он в трубку, названивая Романову, второму секретарю райкома.

17

Волнов зашел к Батову, когда тот разбирал какие-то бумаги, и по старой привычке большого начальника остановился небрежно у стола, постукивая пальцем по зеленому сукну.

– Жарко.

Батов поднял голову и посмотрел на гостя, догадываясь, о чем сейчас будет разговор и мысленно готовясь к нему.

Заговорили о последних событиях – в частности о провокациях неофашистов в Западном Берлине, о погоде, о летних отпусках, и, наконец, Волнов коснулся того, ради чего пришел.

– Послушай, Михаил Федорович, – начал он. – Я не понимаю райком… Речь идет о Русакове. Человек противопоставил себя управлению. Держится нагло… Наши указания подменяет отсебятиной. Что еще надо? До каких пор терпеть? – В голосе Волнова досада. – Кстати, и Чернышев нас об этом не раз просил. Что ты на это скажешь?

Батов молча разбирал бумаги.

– Пора делать оргвыводы, – стараясь сдерживаться, добавил Волнов.

– Коммунисты колхоза, пожалуй, не освободят, – спокойно заметил Батов. И продолжал заниматься своим делом.

– Не освободят? – Волнов удивленно пожал плечами. – Подумаешь, государственный деятель! Значит, следует вопрос подработать, подготовить. Я, конечно, не вправе тебе подсказывать, но просто высказываю свое мнение, по старой памяти.

Батов молчал, теперь поглядывая в окно.

Это стало раздражать Волнова. Он тоже глянул в окно и не увидел там ничего особого, что могло бы привлечь Батова. Двор как двор, посыпан песочком…

– Что ж молчишь, Михаил Федорович? Жалко с Русаковым расставаться? Понимаю, твой выдвиженец. – Волнов сел на диван. – Неудобно признаваться в ошибке, так, что ль? Понимаю. Я тоже ведь за ним, как за тузом каким, полгода ездил – все тогда к себе хотел взять. Слава богу, не взял.

Батов по-прежнему молчал, обдумывая что-то.

– Я не могу понять одного, – с усилием сказал Волнов, повернувшись к Батову и искренне смотря ему в глаза. – Кого мы защищаем? Русакова! Понимаешь – Русакова, который дурно влияет на людей. Если хочешь, он уже разложил Чернышева. Хороший председатель был, умница. А теперь одним глазом глядит сюда, другим – на Русакова. Скажите, пожалуйста, предпочтение отдано занятым парам! А что мы скажем области? А райком спокоен, райком беспечен!

Руки Волнова искали, чем бы заняться. Вынул коробку со спичками, стал ломать спички… Так и не смог успокоиться: мысли бежали, совершая все тот же круг.

– Не освободят колхозники Русакова? Будут защищать? Даже странно… Возьмем, скажем, чистые пары… Чистые пары помогают уменьшить напряжение в период полевых работ. Вот уже несколько лет хозяйства области не выполняют плана сева озимых из-за недостатка влаги на занятых парах. Весной приходится пересевать, нагрузка на каждый агрегат в это время огромная. Не зря, не зря нацеливают теперь в области на чистые пары… А у Русакова опять свое. Все делает наоборот, прямо – сладу с ним нет.

Батов все еще молчит, и это беспокоит.

– Хорош пример другим колхозам, – возмущенно поднял плечо Волнов. – А что Пленум решил? Надо, Михаил Федорович, направлять, воздействовать! Во имя урожая, во имя тех идей, что заложены в важном документе… Я проработал в сельском хозяйстве пятнадцать лет, как-никак кое-что понимаю…

– Ну, а если он в чем-то прав? Ты не допускаешь такой мысли? – неожиданно и очень спокойно спросил Батов.

– Прав? Вот тебе раз! В чем?

– Учитывает экономические условия своего колхоза. Некоторые различия почвы…

– Но так мы не освоим ни одного севооборота. Ты что, не хочешь, чтобы район был в передовых?

– Почему же? Еще как хочу.

Волнов снова пошел в наступление.

– Колхозам надо давать проверенное, рекомендуемое, а не легкомысленные эксперименты Русакова. Мартовский Пленум обратил особое внимание на севообороты. Да что там говорить! Я требую от райкома реальных мер, Михаил Федорович. Мы должны внедрять экономическую политику в село, а не потакать отдельным лицам, которые понимают ее как анархию.

Батов поморщился от слова «внедрять», уж больно жестко произнес его Волнов. «Внедрять» звучало у него как «нажать», заставить. Однако сдержался, хотел выслушать Волнова до конца.

Не чувствуя поддержки, Волнов уже начал обижаться.

– Я вижу одно, – криво усмехнулся он, – Батову неприятно такое служебное соседство, как я. Вроде я твой бывший начальник…

Батов нахмурился: вот чудак человек, о чем он?

– Да, да, – горячо заговорил Волнов, – ты всегда противопоставляешь мне Русакова, чтобы показать, что я тебе не подхожу.

«Эх, а ведь умный будто человек!» – с горечью подумал Батов и сказал:

– Считай, что о Русакове мы не договорились.

– Ну что ж, пусть рассудит нас время, – немного театрально заявил Волнов. Он видел, как Батову неловко, и был доволен. – Да, я остался при своем мнении, – продолжал Волнов.

Простились сухо. К двери шел Волнов гордо.

– Ну что ж, – будто ни к кому не обращаясь, сказал он на пороге. – Ну что ж…

Что значили эти слова – было известно только ему.