Текст книги "Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы)"
Автор книги: Эмэ Бээкман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 47 страниц)
– Бог мой, – прошептала андорка. – Неужели в мире есть что-то вечное? Неужели это возможно?
Она остановилась. Взгляд ее был устремлен вверх, глаза экзальтированно блестели.
Оскар перевел дух и внимательно огляделся.
Они стояли во дворе обычного, построенного лет сорок – сорок пять тому назад дома. Здание из белого искусственного камня все было в серых подтеках, некрашенные оконные рамы – в саже. Двор был вытоптанный, если этот неогороженный участок за домом вообще можно было назвать двором. В глубине стоял металлический гараж с широкой полосой резины над висячим замком. Около стены дома росла старая ива, кора ее была повреждена грузовыми машинами, очевидно, когда вывозили мусор или привозили топливо.
Здесь же, чуть в стороне, находились мусорные контейнеры, все разные, некоторые без крышек.
Но автор букваря из Андорры стояла как зачарованная, в ее больших зрачках отражалось нечто такое, от чего она глубоко вздыхала. Машинально ее рука поднялась к горлу, словно она искала пуговицу, чтобы расстегнуть ее, но пальцы не нащупали ничего, кроме пушистого шарфа.
– Что показалось вам вечным? – спросил Оскар и не узнал собственного голоса, как будто он говорил в пустой церкви.
Женщина отмахнулась от Оскара и завороженно посмотрела наверх.
Оскар внимательно разглядывал стену дома. Ничего достопримечательного. Ровный ряд окон, светлые и темные занавески, которые сейчас, в сумерках, казались сероватыми. В некоторых квартирах горел свет, с потолка свисали плафоны с двумя или тремя светильниками. На одном из подоконников была прикреплена кормушка для птиц – попорченная дождем фанерная платформа клонилась книзу. Окно справа от кормушки было забито деревянными дощечками, словно перед ним поставили поперечную решетку. Оскар сперва и не заметил этого, потому что за окном еще не зажигали света.
Он догадался, что автор букваря из Андорры смотрела именно на это окно.
На всякий случай Оскар приметил, где оно находится. Четвертое от угла, на третьем этаже. Прямо под окном стояла поленница. Хорошие дрова, этак кубометра три-четыре.
Едва Оскар успел остановить оценивающий взгляд на поленнице, как туда, будто по телепатическому приказу, двинулась автор букваря.
Она подошла к дровам, встала на, цыпочки, выудила из поленницы полено и медленно поднесла его к лицу.
Оскар испугался.
Женщина, держа у носа полено, зачарованно произнесла:
– Осина!
Из-за угла вышла маленькая девочка с щенком на руках. Она опустила его на траву, и щенок, обнюхивая землю, побежал к мусорным контейнерам.
– Нельзя! – сказала девочка.
Щенок завилял хвостом, несколько раз подпрыгнул и лапами попал в золу, просыпавшуюся через край контейнера.
Автор букваря из Андорры осторожно положила полено на место. Она протянула руки и стала приближаться к Оскару. На лице женщины блуждала нежная улыбка. Не отдавая себе отчета, Оскар тоже протянул навстречу ей руки. Женщина схватила их. У нее были сильные пальцы.
– Спасибо, – проговорила она растроганно.
Уже в полной темноте они, спотыкаясь, перешли неровную улицу и вышли к крошечному парку.
Женщина остановилась под деревом и приказала:
– Поймайте машину, я подожду здесь.
Резко сказанные слова подействовали на Оскара, как удар хворостиной по лицу. Оскар знал, что поблизости должна быть стоянка такси, но пошел туда нехотя, двигаясь боком. Ему казалось, что он не должен оставлять женщину одну. Его все еще мучило, может быть, даже больше, чем раньше, какое-то внутреннее беспокойство. Он гнал от себя эту навязчивую мысль: не подозревай! И все же подозревал. Дурацкие видения мелькали в его сознании: автор букваря, которую он оставил стоять под деревом, засовывает в дупло пластиковую бомбу, роет каблуком землю и прячет туда страшное комковатое вещество – измышление современной науки, уничтожающее и убивающее прежде, чем успеваешь сообразить.
Оскар терпеливо выстоял очередь, хотя его снедало ужасное беспокойство. Обычно неплохой выдумщик, он не мог сейчас придумать ни одной правдоподобной истории, которая, будучи преподнесена согражданам, помогла бы ему скорее получить машину.
Когда подошла очередь Оскара, автор букваря из Андорры оказалась рядом с ним. Конечно же, это была она, потому что приветливо улыбнулась ему и, само собой разумеется, первой залезла в машину.
Оскар должен был взять себя в руки, чтобы назвать шоферу отель. Еще больше усилий потребовалось ему, чтобы посмотреть на даму.
Губы и глаза женщины фосфоресцировали, лицо смугло пылало, носовые расширители были водворены на место. Все это венчал бледно-лиловый парик, который разделялся надвое прямым пробором, как бы образуя заячьи уши. Одно ухо обвисло, и женщина возилась с ним до тех пор, пока оно не встало торчком. Оскар хотел спросить, есть ли там внутри проволока, но не рискнул. Когда машина свернула на освещенную улицу, Оскар заметил на указательном пальце женщины огромный перстень. Странное украшение опять заставило Оскара заподозрить неладное, и он еще раз взглянул на руку женщины. Это было не кольцо, а вделанные в кольцо часики. Оскар облегченно вздохнул.
Когда он снова решился взглянуть на молчавшую женщину, то увидел, что андорка плачет. В зеленоватом отсвете ламп дневного света даже слезы, казалось, фосфоресцировали.
Оскар затаил дыхание. В висках стучало. Если только что он собирался завезти андорку в отель и ехать дальше, то теперь передумал.
Шофер такси подозрительно часто посматривал в зеркальце. Оскару не хотелось заводить с ним разговор о своей попутчице, чтобы удовлетворить его любопытство.
– А теперь пойдем в бар, – весело сказала женщина, когда они вышли у отеля.
На лице дамы не было никаких следов слез, хотя Оскар не заметил, чтобы она в машине пользовалась носовым платком.
Женщина легким пружинящим шагом шла впереди Оскара, на ее черных лакированных туфлях рдели красные каблуки.
8
углу бара как раз освободился столик. Они сели под красным грушевидным светильником. Автор букваря устроилась спиной к кованой фигуре, украшавшей стену. Оксидированный прутик извивался по белой поверхности стены так, будто рука человека, придумавшего это произведение искусства, рассеянно провела карандашом по бумаге, набрасывая эскиз. Стенное украшение могло породить любые представления. Перед глазами Оскара маячило нечто среднее между параграфом и крюком, на который вешают мясо.
Писательница из Андорры выложила на стол прямоугольную денежную купюру и распорядилась:
– Сегодня я хочу начать слева.
– А именно? – с готовностью спросил Оскар.
– Там над стойкой полка. Я хочу попробовать все. Очередность – слева направо.
Этот странный заказ Оскар сделал официанту на иностранном языке. Он решил, что так будет более к месту.
– Приступим к делу, – сказала дама, когда первые две рюмки и кофе были поданы на стол.
– Что я должен делать? – спросил Оскар.
– Слушать.
Оскар съежился.
Мало было ему УУМ'а. Мало ему было Вийвики, Анники, Эрики, Марики и всех остальных, которых он вынужден был слушать! Все только и хотят изливать душу. Только и ищут кого-то, кому можно поплакаться в жилетку! Но это была всего-навсего обычная реакция Оскара, выработавшаяся в нем с годами. На самом же деле его интересовало все, что касалось андорки.
– У вас добрые и честные глаза, – заметила дама, как бы поясняя, – и поэтому именно вы узнаете, кто такая автор букваря для андорских детишек.
– Хорошо, – пробормотал Оскар. Он старался смотреть на писательницу из Андорры так, чтобы кованое украшение, напоминающее параграф, не попало в поле его зрения.
– Я много раз пыталась покончить с собой, – начала она. – Первый раз это было в том самом доме, который мы с вами ходили смотреть. Мне было тогда пять лет.
Женщина рассмеялась.
– Потом окно заколотили деревянной решеткой. Она до сих пор там. Неужели это возможно? Не может быть, чтобы меня обманули мои глаза?
Автор букваря схватила Оскара за руку и через стол наклонилась к нему поближе.
– Но ведь там действительно была решетка, – пробормотал Оскар.
– Я давно не была так счастлива, как сегодня вечером.
Я словно остановила время, словно наконец добралась до какого-то важного отправного пункта.
Андорка отпустила руку Оскара и снова прислонилась к спинке стула. Открыв сумочку, женщина вынула оттуда блестящий предмет, напоминающий маленький футляр для карт, нажала на невидимую пружинку и в следующий момент поймала ртом выскочившую из футляра сигарету.
Оскар перевел не одну спичку прежде, чем сумел предложить даме огня. Газовую зажигалку он оставил на столе в кабинете УУМ'а.
– У нас на стене висел ковер со звездой. Мой отец – он был маленького роста, – играя на скрипке, всегда головой закрывал звезду. Родители часто ссорились. Мать никогда не бывала довольна отцом. Не знаю почему, но в то время я не могла понять их, очевидно, не смогла бы и сейчас. Помню, отец стоял перед звездой и играл на скрипке. Мать ворвалась в комнату, схватила скрипку и хотела ударить ею отца. Отец отскочил в сторону, и мать угодила скрипкой по звезде. Затем отец повел себя совершенно противоестественно. Он схватил разъяренную мать в объятия и стал ее страстно целовать. Это было ужасно. Непонятно и страшно. После этого мне расхотелось жить. Когда они ушли в другую комнату, я выбросилась из окна.
Включили музыкальный автомат. Оскар повернул голову и на расстоянии шага увидел ожидающего официанта.
– Какой флажок принести на стол? – спросил он у Оскара и осторожно покосился на парик с заячьими ушами, украшавший голову автора букваря.
– Андорры, – шепотом ответил Оскар.
– Сине-желто-красный, – громко добавила женщина, чтоб официант, прервавший их разговор, поскорее удалился.
– Чем же кончилось великое падение маленького ребенка? – спросил Оскар.
– Под окном стояла поленница. Кто-то положил на нее матрац – проветрить.
Автомат, кажется, испортился, музыка прекратилась. Оскар обеими руками схватился за сиденье стула. Игра на стульях в «Кто лишний», которой они развлекались в УУМ'е, настолько вошла ему в кровь и плоть, что невольно и здесь у него появилось желание захватить стул.
Автор букваря по-своему истолковала поспешный жест Оскара.
– Знаете, раньше, когда мне рассказывали о падениях, у меня тоже начинала кружиться голова. Мне надо было обязательно за что-то ухватиться, чтобы снова обрести равновесие.
Оскар кивнул.
– Теперь я только и делаю, что ношусь по горным дорогам, так что в ушах свистит – и ничего.
Вместе с очередными бокалами на стол принесли довольно убогий на вид флажок Андорры. На красную материю были наспех наклеены синие и желтые полоски бумаги. Автор букваря из Андорры с усмешкой посмотрела на флажок, оперлась локтями о стол и скрестила пальцы, словно собираясь произнести молитву. Палец, на который было надето огромное кольцо-часы, несколько раз вздрогнул в такт тиканью часов.
– Вы знаете, что в Андорре много контрабандистов? – ни с того ни с сего спросила автор букваря.
– И вы тоже?
Женщина удивленно подняла брови.
В эту минуту в бар вошли трое молодых людей и сели за стойку. На них были серебряные носки, и Оскару показалось, что в темноте, под стойкой, поблескивают светлячки. Он решил быть поосторожнее и не так часто поднимать рюмку.
Автор букваря из Андорры тоже остерегалась много пить. Лишь чуть-чуть пригубив, она отодвигала от себя каждую следующую рюмку. Только когда очередь дошла до коричневого ликера, андорка осушила весь бокал и украдкой провела языком по фосфоресцирующим губам.
Оскара заинтересовали наиболее распространенные в Андорре способы самоубийства, ему хотелось знать, какие из них автор букваря испробовала на себе. Но женщина не отреагировала на вопрос. Она о чем-то думала, улыбаясь про себя, временами на ее лице появлялось выражение грусти. Оскар понял, что его спутница с головой ушла в воспоминания.
Вдруг с андоркой стало твориться что-то странное. Подперев рукой щеку, она как будто задремала, голова ее свесилась вниз, однако глаза оставались открытыми. Ухо парика снова повисло, как в такси. Потом женщина запрокинула голову и, глядя в никелированные пластины потолка, как в зеркало, еще ниже опустила заячье ухо. После чего, подвернув вниз и второе ухо, вытаращенными глазами посмотрела на Оскара. Облик ее совершенно изменился, бледно-сиреневая челка, образовавшаяся из ушей парика, подчеркивала темную глубину ее глаз.
– У вас много лиц, – заметил Оскар. Ему захотелось потанцевать с автором букваря.
– У меня их было еще больше, – печально сказала женщина. – Но с каждым годом некоторые из них уходят.
– Где же вы их теряете, я бы подобрал какое-нибудь, – попробовал пошутить Оскар.
Андорка нахмурилась. Она дотронулась большим и указательным пальцем до переносицы и начала вспоминать.
– Одно погребено под обломками во время землетрясения. А иногда люди уносят их с собой, чуть ли не силой. Утром загляните в карман, вдруг и вы захватили какое-нибудь, – пробормотала женщина.
– Утром?
Оскару не хотелось смотреть на часы.
– Бывает, что у меня безвозвратно похищают мое самое любимое лицо – тогда я стремлюсь избавиться и от остальных. Мое детское лицо исчезло в тот раз, когда отец стоял перед звездой и играл на скрипке. Знаете, какое это потрясающее чувство, когда, прыгая из окна, вы приземляетесь на матрац. Впоследствии у меня не было ни одного переживания, равного этому.
На мгновение женщина умолкла, следя взглядом за серебряными носками под стойкой, синхронно двигающимися вверх-вниз.
– Я бы с удовольствием еще раз испытала это сегодня. Только вот эта деревянная решетка!
– А матрац мы бы нашли, – игриво произнес Оскар.
Женщина откинулась назад и задумалась. Изогнутое кованое украшение обрамляло ее лицо. Чего только не выражал этот витой металлический прутик! Оскар видел горы и пропасти, и что-то бесконечно таинственное, чему не мог найти определения. Он стремился к ясности и в первую очередь в отношении личности автора букваря из Андорры. С каким бы удовольствием он сорвал с нее, как маску, все эти бесчисленные фальшивые лица, лишь бы увидеть под ними ее настоящее лицо. Ну, а если он поймет неуместность столь поспешных и решительных действий – то устранить эти чужеродные пласты осторожно и постепенно, как снимают со старых полотен более поздние слои краски.
Женщина очнулась от своих мыслей, опять порылась в сумочке и вынула на этот раз оттуда толстый фломастер.
Поддерживая флажок рукой, она ловко нарисовала на желтой бумажной полоске корону.
– Меня все время тревожило, что чего-то не хватает, – пояснила она.
Громкая музыка резала слух.
Гул голосов усилился. Серебряные носки под стойкой бара задвигались с еще большим рвением. У дверей толпились люди. Они куда-то торопились, но тут же забывали – куда и снова шныряли между столиками. Взгляд автора букваря переходил с одного лица на другое. Состояние задумчивости сменилось беспокойством. Из футлярчика с пружиной прямо в рот выскочила новая сигарета, лишь только предыдущая была погашена в пепельнице.
– Как мы любим стулья, как ненавидим их и как много приходится нам, в общем, стоять, – заметила женщина, не отводя взгляда от снующих людей.
– Что стало впоследствии с вашими родителями? – полюбопытствовал Оскар. Он подумал об отце андорки, который стоял перед звездой и играл на скрипке.
– Что может случиться с людьми в современном мире? – равнодушно ответила женщина. – Их либо убивают, потому что так написано у них на роду, либо они погибают каким-то другим образом, не закончив дистанции. В лучшем случае они умирают без посторонней помощи.
Разговор не клеился.
Оскар чувствовал, что сегодня судьба отомстит ему. Сейчас, когда его любопытство достигло апогея, андорка будто нарочно замкнулась в себе.
Молчащая женщина парализовала Оскара. Из головы у него улетучились все мысли. Его внимание привлекала только андорка. У него было такое чувство, что он забыл все на свете, кроме собственного имени. От ужаса лоб его покрылся испариной. Он судорожно пытался вспомнить год своего рождения. Возможных вариантов было три, и Оскар не мог выбрать нужного. Почему-то ему казалось, что предполагаемые годы его рождения были все одинаково трудными, но почему – он не мог вспомнить. От панического страха руки его задрожали, он не знал, куда их деть, чтобы предательская дрожь не бросилась в глаза писательницы из Андорры.
– У вас дрожат руки, как у старого крупье, – сказала женщина, и звук ее голоса еле-еле донесся до Оскара.
Музыка оглушительно била в уши.
Внезапно Оскару стало спокойно и тепло. Женщина положила свою ладонь на его руки. Видимо, биотоки, исходившие от нее, благотворно подействовали на Оскара.
– Не пейте больше, – посоветовала она.
Оскар с трудом повернул голову от музыкального автомата и посмотрел андорке в глаза.
– Я вам дам таблетку; станет легче, – предложила женщина.
У самого рта Оскара, на протянутой ладони, появилась крошечная раскрытая коробочка с розовыми таблетками. Пытаясь ухватить таблетку, Оскар задел ногтями за крышку коробочки, и в наполненном голосами и музыкой помещении раздался какой-то странный металлический звук. Наконец, одна из розовых таблеток очутилась в руках у Оскара. На него напал страх – ведь это же таблетки профессионального самоубийцы! Его разум, который все еще был начеку, предостерегал: нельзя глотать, ни в коем случае нельзя глотать. Оскар поднес руку ко рту и стал катать таблетку по подбородку. Дрожащие пальцы, которым инстинкт самосохранения придал ловкость, спрятали ее за воротник. Таблетка скользнула за пазуху, и Оскару показалось, что она обожгла ему кожу. Он был уверен, что утром обнаружит на груди ожоги.
Улыбнувшись через силу, Оскар поблагодарил автора букваря из Андорры.
Женщина, загадочно усмехаясь, гладила вихор своего парика, точно это была собака.
– Теперь пойдемте наверх, я вам дам мой букварь с дарственной надписью, – нежно сказала женщина. – Уже поздно, пора идти.
Оскар, как лунатик, побрел следом за ней.
Как только они вышли из бара в прохладный вестибюль и Оскар увидел лестницу, он тут же понял, что ему надо делать. Не оглядываясь, он помчался в гардероб, схватил пальто и ринулся вверх по ступенькам. Входная дверь прыгала перед его глазами. Коснувшись рукой холодного стекла, Оскар на секунду остановился и перевел дух.
У двери, в углу, за большой агавой, стояла автор букваря из Андорры. Ее губы и веки блестели, из ушей лились фосфоресцирующие слезы. Пораженный Оскар хотел было спросить, с каких пор у плачущих людей слезы текут через уши, но прежде чем он успел открыть рот, его снова обуял страх. Какая-то неведомая сила предостерегала его и требовала: иди.
Оскар успел на первый автобус. Он был единственным пассажиром. С деловым видом Оскар подошел к кассе и полез в карман пальто за мелочью. Пальцы коснулись чего-то мягкого.
Это просто ужасно! Автор букваря положила ему в карман свой парик. Оскар сунул дрожащую руку за пазуху и, нащупав старый потертый бумажник, немного успокоился. Затолкав бумажный рубль в кассу, он крутил никелированную ручку до тех пор, пока у него не оказалась целая лента билетов. Оскар дунул, и лента поднялась в его пальцах, подобно воздушному змею.
Так он и сел на место, держа в вытянутых руках бумажную ленту. В конце концов билеты пришлось повесить себе на шею – следовало освободить руки и проверить свои вещи.
Все было на месте: паспорт, удостоверение УУМ'а, профсоюзный билет и прочие документы. У Оскара отлегло от сердца. Он хотел уже убрать бумажник, как вдруг на глаза ему попалась какая-то записка.
Это оказался рецепт. Мать просила получить ей лекарство. Только не забудь, дважды повторила она. Оскар вздохнул, и розовая обжигающая таблетка, которую ему дала андорка, очутилась у него за поясом.
И тут ему вспомнилась Агне.
Он беспокойно заерзал и машинально сунул руку в карман пальто. Пальцы снова коснулись отвратительно мягкого и пушистого парика, по бокам которого торчали заячьи уши на проволочном каркасе.
9
екабрь в УУМ'е был одним из самых загруженных месяцев. Длинные темные вечера, дождь и пронизывающий ветер вынуждали людей сидеть дома. У многих находилось теперь время посылать в УУМ свои соображения относительно усовершенствования мира, а также высказывать различные мнения, которые в конечном счете тоже служили этой благородной цели.
Чем хуже становилась погода, тем напряженнее складывались дни у работников УУМ'а. Ээбен все чаще думал и говорил об установке лифта в весовой. Начальники отделов обменивались опытом чтения писем по диагонали. Рауль Рээзус понял всю серьезность положения и обещал поставить вопрос о создании еще одного отдела.
С утра до вечера работали при искусственном освещении. Шум дождя, который не могли заглушить плотные портьеры, нагонял сон. Людей угнетало отсутствие солнца, а обилие работы делало их немногословными.
На столе завхоза непрерывно трещал звонок. И завхоз только и делала, что ходила по кабинетам и разносила кофе и таблетки.
Однажды в УУМ'е произошла авария. Во всем здании погас свет. В помещениях воцарилась такая тьма, что хоть глаз выколи. Корпевшие в одиночку и от этого безучастные ко всему, служащие УУМ'а сразу заволновались. Всем не терпелось поскорее выйти из темных кабинетов. Ощупью, чиркая поминутно спичками, они стали пробираться по коридорам в каминную.
В углу комнаты, предназначенной для приемов, стоял подсвечник высотой почти в человеческий рост. Это был не обычный подсвечник, а скульптура девушки, на плечах и голове которой сидели птицы. На остриях, спрятанных меж выступами крыльев металлических птиц, можно было одновременно зажечь двадцать одну свечу. Поскольку вся эта штуковина была на колесах, то с появлением моды на свечи девушку, ставшую вдруг необходимой, перекатили из угла на середину комнаты и нашли ей применение.
Полированные буквы «УУМ» поблескивали на каминной стенке. Хотя дальние углы комнаты оставались в тени, все было очень торжественно.
К сожалению, свечи успели догореть до того, как завхоз привела электрика.
– Давайте рассказывать страшные истории! – хихикнув, предложила ответственный секретарь УУМ'а Тийна Арникас.
Оскар раздумывал над письмом, которое он успел прочесть еще при свете.
– Один автор предлагает новый способ ловли тигров, – произнес Оскар. – Посреди пустыни устанавливается стеклянная клетка, и тигр не замечает, как попадает в нее.
– Почему пустыня? Почему стеклянная клетка? – спросила Армильда Кассин. Она с глубоким сочувствием относилась к жалобам женщин, но если дело касалось писем, не затрагивающих непосредственно быта и семейной жизни, то обращалась за советами к Оскару или к Пярту Тийвелю.
– Разве тигр не может жить в пустыне, если ему это нравится? – растерянно спросил Ээбен.
– На стеклянной клетке можно нарисовать пальмы. Тигр ошибочно подумает, что попал в оазис, – усмехнулся кто-то.
Оскар, удобно откинувшись на спинку стула, попытался в темноте представить себе это захватывающее зрелище бледное небо, огненный шар солнца, прозрачная стеклянная клетка, дверь – настежь, чтобы захлопнуться следом тигром. Оскару так понравилась нарисованная его воображением картина, что он и сам готов был полезть в клетку. Он подумал, что такая стеклянная клетка должна притягивать к себе рыскающего по пустыне тигра. Зверь не может оставаться равнодушным к ней. Сколько бы он не кружил около пустого стеклянного ящика, все равно в конце концов войдет внутрь.
Зажегся свет, и пейзаж бескрайней пустыни сменился лицами работников УУМ'а с зажмуренными глазами.
Дверь распахнулась.
Рауль Рээзус вскочил и поспешил оттеснить назад пришельца. Но за ним по пятам шла и без умолку щебетала завхоз, радовавшаяся тому, что электрик справился со сложной задачей.
С человеком, у которого были золотые руки, не подобало вести себя невежливо. Рээзус попятился, и электрик размашистым шагом вошел в каминную УУМ'а. На его мягком женоподобном лице играла дружеская улыбка, он кивнул головой, и его утомленное от тяжелой работы тело погрузилось во вращающееся кресло.
Электрик вытянул во всю длину ноги в резиновых сапогах, повел плечами, чтобы поудобнее устроиться в кресле и стал стягивать длинные, по локоть, резиновые перчатки. Одновременно он с интересом оглядывался вокруг. Рээзус подвинулся поближе к каминной стенке, надеясь, видимо, своим телом закрыть от постороннего взгляда блестящие буквы. Если Рээзус, действовавший инстинктивно, мог бы трезво оценить обстановку, он бы понял, что спина столь стройного, как он, человека не может скрыть такую крупную и блестящую надпись.
Да и было уже поздно.
Взгляд электрика остановился на трех предательских буквах. От удовольствия и восхищения он застонал. С удивительной легкостью подняв с кресла свое расслабленное тело, он как зачарованный стал двигаться в сторону сверкающих букв.
– УУМ… УУМ… – бормотал он себе под нос.
– Это просто декорация, – беспомощно проговорил Рээзус.
– Ха-ха, – сказал электрик и укоризненно покачал головой в сторону Рээзуса. – Меня, стреляного воробья, не проведешь!
Электрик хлопнул резиновыми перчатками и объявил:
– Начиная с сегодняшнего дня можете не беспокоиться об электричестве. Я вас в беде никогда не оставлю. Я тут обнаружил еще несколько дефектов, их надо в срочном порядке устранить, иначе… – говоря это, он угрожающе повысил голос и, нахмурив брови, по очереди обвел всех присутствующих пронизывающим взглядом.
Он не объяснил, что кроется за этим многозначительным «иначе», и перевел разговор на более волнующую его тему.
– Я изобрел трехколесную детскую коляску, снабженную портативным регулирующим устройством. Я убежден, что мое изобретение моментально разрешит многие проблемы, с которыми к вам без конца обращаются ваши корреспонденты. Вы только потрудитесь… – Он снова многозначительно оборвал фразу.
Повернувшись к Рээзусу, электрик с уверенностью проговорил:
– Вам придется заняться моим изобретением.
– Это почему же? – криво усмехнувшись, спросил Рээзус.
– Я слышал ваше выступление и в курсе всех условий учета мнений, так что не беспокойтесь. Но я знаю и то, что повсюду действует закономерность исключений. В городе имеется только одна бригада, которой починить электрические кишки – раз плюнуть. Я ее руководитель. Может случиться, что из-за больших очередей вы неделями будете сидеть в темноте. Я уже сказал, что в доме имеются повреждения в проводке. Если хотите, могу прислать инспектора. Вообще, с электричеством лучше не шутить, иначе…
– Иначе? – переспросил Рээзус.
– Не хочу пугать вас, – широко, по-свойски улыбнулся электрик.
Завхоз, бледная, стояла в самом дальнем углу комнаты.
Рээзус, против обыкновения, настолько растерялся, что это всем бросилось в глаза. Его красивое лицо вдруг сразу постарело. Пружины, направляющие мысль и волю, сейчас бездействовали и мышцы поэтому ослабли.
– Не беспокойтесь, – приветливо сказал электрик помрачневшим работникам УУМ'а. – Я скоро вернусь, и вы увидите нечто сногсшибательное.
После ухода электрика Рээзус опустился в кресло. Оскар давно уже не видел его таким угнетенным. В системе конспирации местонахождения УУМ'а образовалась трещина, и это грозило лавиной неприятностей.
– Мы просто не впустим его, когда он снова придет, – предложила Тийна Арникас.
– Прямо не знаю… – пробормотала завхоз. Ее лицо подергивалось.
Оскар откашлялся. Как убежденный патриот УУМ'а, он обязан был что-то предложить.
– Пусть придет, посмотрим на его изобретение, пообещаем переслать его в соответствующее учреждение и, таким образом, отделаемся от него. Заодно возьмем с электрика письменную клятву о неразглашении. Этим мы его свяжем с УУМ'ом, и он поймет, что коль скоро нарушит слово, хода его изобретению не будет.
– Логично, – буркнул Рээзус.
Все остальные поддакнули.
К назначенному времени вернулся электрик. Он переоделся и надушился. В руке он держал огромный картонный чемодан, потертый на углах, который как-то не вязался с его элегантным костюмом.
Вскоре каминная превратилась в настоящую персональную выставку. Автор, взяв в руку карандаш, оживленно принялся объяснять разложенные повсюду чертежи и рисунки.
Изобретенная электриком детская коляска имела странный вид. Второй великий изобретатель, Ээбен, разглядывал рисунки с нескрываемым интересом. Он задал несколько вопросов по существу и, получив ответ, удовлетворенно закивал головой.
Оскар сидел в кресле рядом с Рээзусом и с любопытством следил за происходящим.
Переднее колесо трехколесной коляски было универсальным – стоило с помощью гидравлического устройства удлинить его вилку, и коляска съезжала с лестницы в горизонтальном положении. Внизу колесо переводилось на свое обычное место.
Для подъема коляски по лестнице наверх электрик предложил оригинальное вспомогательное устройство. Оно представляло собой длинную пластмассовую ленту с желобком посредине, которая, подобно металлической рулетке, свертывалась, умещаясь в круглой коробочке. Нажмешь на кнопку коробки, и оттуда выскакивает эта лента с желобком, достающая от нижней ступеньки лестницы до верхней. Оставалось только установить переднее колесо коляски на желобок – и кати ее вверх, слегка подталкивая.
Тийна Арникас, стоявшая у Рээзуса за спиной, восхищенно прошептала:
– Сколько проблем помогло бы разрешить это изобретение!
Острый слух электрика уловил похвалу. Он прервал свои объяснения и с почтением обратился к ответственному секретарю:
– Никто сейчас не может даже предположить, какое большое будущее ожидает трехколесную коляску. Вы только подумайте, какая экономия колес! Во-первых, за счет этого можно будет расширить производство колясок! Во-вторых, сократится расход времени на транспортировку детей и уменьшатся связанные с этим затраты труда. В третьих, – здоровье детей! Кто в нынешних колясках в состоянии достаточно часто вывозить детей на свежий воздух? И это еще не все. Трехколесная коляска – залог семейного счастья. У мужчин вылетят из головы все шальные мысли, когда эта коляска, как беззвучная труба, начнет звать их домой. Регулирование гидравлического устройства – в высшей степени увлекательное времяпрепровождение. Далее – завод по производству лифтов сможет сократить выпуск своей продукции и переключить производственные мощности на что-либо другое. Я уверен, что если отпадет проблема транспортировки детских колясок, люди с удовольствием будут подниматься хоть на десятый этаж, чтобы тренировать свое сердце и мышцы. Трехколесная коляска обеспечит людям здоровье и счастье!
Великий изобретатель устал от длинной речи. Он отступил чуть назад, не в силах оторвать взгляда от разложенных эскизов, и с полным удовлетворением опустился в модное вращающееся кресло. Заглянув под винтовое сиденье, он снова выпрямился и победоносно добавил:
