Текст книги "Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы)"
Автор книги: Эмэ Бээкман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 47 страниц)
Гость встал, даже не допив вина. Поблагодарив хозяев, он объявил им:
– Определить бруцеллез довольно трудно. Не стоит обвинять хозяйку Рихвы. К тому же ни один разумный человек не станет держать животное, болезнь которого может быть опасной для человека. В последние годы распространилось чертовски много всяких болезней. Ничего удивительного, никто о стране не заботится, больницы в руках у военных, лекарств не хватает. Даже представить себе невозможно, как снова навести порядок в доме, чтобы покончить с эпидемиями и заразными заболеваниями.
Молларт умолк, удивляясь про себя, что нападки на Бениту так больно задели его и вынудили быть столь многословным. Чтобы придать сказанному больше веса и таким образом защитить Бениту, Молларт счел необходимым добавить:
– Я работал раньше в Государственном институте сыворотки. В Тарту. В прошлом году его закрыли, а оборудование увезли в Германию.
Молларту было смешно смотреть на пунцовое лицо Эллы, отразившее глубочайшее сожаление.
– Посидите еще, – предложила хозяйка, прервав томительную паузу. – Вам ведь не к спеху.
– Все-таки! – ответил Молларт. – Мне надо заскочить еще на один хутор. Хозяйка Рихвы обещала проводить меня.
– Значит, на Веэрику? – предупредительно спросила усмиренная хозяйка. – Они тоже случили свою овцу с рихваским бараном. Зачем вам делать крюк через Рихву, гораздо проще переехать реку у Лаурисоо, а там уж и рукой подать. Элла пойдет с вами, покажет дорогу, – кивнула она головой на дочь.
Едва они с Эллой вышли на двор, как молодая гончая с радостным визгом кинулась им навстречу.
– Пошли! – позвала пса Элла.
Остановившись у изгороди, Элла резко повернулась лицом к дому, так что юбка ее при этом поднялась.
– Не забывайте нас! – сказала она.
Элла изо всех сил старалась улыбаться как можно завлекательнее, но Молларт смотрел в сторону.
Чуть-чуть попетляв под деревьями, пес умчался по тропинке далеко вперед. У ельника он остановился и залаял.
Элла побежала взглянуть, что так разволновало пса.
До слуха Молларта донесся ее звонкий смех.
– Представьте себе! – пронзительно закричала сылмеская хозяйская дочь, хлопая в ладоши. – Лаурисооским курицам осточертела их мерзкая дыра, и они решили нестись в лесу. – С этими словами Элла собрала с мха лежавшие там яйца.
Молларт старался придумать что-нибудь на тот случай, если Элла вздумает отдать эти яйца Линде.
– Знаете, – защебетала Элла, – девушкой эта Линда была аккуратной и проворной. А как только ушла из дому и выскочила за лаурисооского Кустаса, настолько обленилась, что иначе как ухватом ее и не поднять. Минна всегда раньше говорила: «Лучше бы Йоссь взял Линду», – ну теперь-то она на этот счет молчит. Впрочем, и Бенита не стала для нее из-за этого лучше.
Едва они ступили на лаурисооский двор, как Элла громогласно заявила старухе, которая в ожидании смерти глядела вдаль, что Линдины курицы несутся теперь в лесу.
Старуху ничуть не смутила эта новость. Взяв у Эллы яйца, она, отведя руку назад, положила их на дно опрокинутой бочки, затем замахнулась палкой на пса, который и не думал кидаться на нее и даже не лаял.
Молларт кивнул старухе и поскорее залез в лодку.
Элла прыгнула вслед за ним и, прежде чем он успел занять место, сама села за весла. Молларт пристроился на корме, с такой, как Элла, не имело смысла спорить. Кроме того, он отнюдь не стремился показаться Элле более мужественным.
Отъехав немного от Лаурисоо, Элла запела.
– Там, где плещут балтийские волны… – выводила она, глубоко заглядывая Молларту в глаза.
Молларт достал из кармана предпоследнюю сигарету и сунул ее в рот. Он довольно долго возился, чиркая спичками, а потом, не посчитав это за невежливость, стал разглядывать берега в то время, как молодая женщина пела. Элла не переставая выводила трели, да и почему бы ей не петь – слова знакомые и песня звонкая. Молларт со страхом подумал, что после того, как они побывают в Веэрику, ему придется доставить Эллу назад в Лаурисоо, помочь ей сойти на берег и только тогда…
Снова мыслями Молларта завладела Бенита. И надо же было Купидону попасться ему на глаза.
Но Молларту не пришлось побывать на Веэрику. Случилось так, что хозяйка Веэрикуского хутора сама повстречалась им в ольшанике. Услышав про овец, она удивилась и сказала, что их больную овечку еще на прошлой неделе на всякий случай закололи. Говорят, Бенита сама рылась в книгах, предполагая, что у Купидона бруцеллез, так чего же она теперь заставляет господина доктора зря бегать по деревне! Может быть, хозяева Лаурисоо и Сылме еще не знали об этом, хотя Бенита обещала предупредить их. Хворь эта будто бы опасна и для человека.
Элла расхохоталась. Обнажив зубы, она сложила руки под грудью, и от смеха на ее глазах невольно выступили слезы.
Молларт усилием воли сдержался и поблагодарил хозяйку Веэрику.
Распрощавшись с этой самоуверенной женщиной, которая едва кивнула им, Элла с Моллартом сели в лодку. Хозяйка Веэрику какое-то время смотрела на них через плечо, и Молларту показалось, что он увидел на ее лице презрительную усмешку. И хотя Элла беспрестанно и многозначительно хихикала, Молларт думал только о хозяйке Рихвы. Он не мог дождаться минуты, когда наконец отделается от Эллы.
Молларта тянуло в Рихву. Ему хотелось как можно скорее снова увидеть эту странную Бениту.
Он как будто и забыл, что Бенита подвела его…
10
енита, начищавшая возле колодца молочные бидоны, вся напряглась, увидев Молларта.
– Ну как, живы-здоровы? Корыто не перевернулось? В камышах не застряли? – крикнула она ему. За каждым ее вопросом следовал короткий нервный смешок.
Молларт не ответил. Подойдя к Бените, он стал смотреть, как она трет тряпкой с песком горлышко молочного бидона – руки ее от холодной воды опухли и покраснели.
– Линду Лаурисоо видели?
Молларт кивнул.
– Знаете, что сделала Линда, когда ее вызвали в волостное правление за невыполнение норм по сдаче яиц? Она вам не рассказывала? Явилась к заведующему сельским хозяйством с курицей под мышкой, кинула ее на стол и говорит: «Сами, мол, выньте из нее яйца, меня-то чего терзаете!»
Молларт не засмеялся.
Глаза у Бениты стали настороженными.
– А как Элла? Место зятя не предложили? Приданого не показали? У нее привычка перед каждыми штанами открывать сундуки и вытаскивать оттуда все свое добро. Не может же не ошеломить человека такое богатство! Одних только шелковых одеял у нее шесть или семь, пуховых подушек и постельного белья дюжинами. Даже воротник из опоссума есть. Правда, в деревне говорят, что моль за это время проела в нем ходы.
Бенита, смеясь, закинула голову. Она с грохотом швырнула крышку на вымытую посудину и ополоснула в корыте руки. Затем сняла с гвоздя на стене конюшни жестяную трубу с воронкой, подставила ее под носик насоса и принялась качать воду из колодца в бочку.
– Разрешите, – неуклюже пробормотал Молларт. Бенита отодвинулась, и Молларт, опершись больной ногой о низкий колодезный сруб, принялся за работу.
– Элла не изображала Еву? Не предлагала яблоко с дерева? – спросила Бенита, пряча озябшие руки под мышки.
– Почему вы такая злая?
– Да нет, – уклонилась от ответа Бенита. – Просто неважный характер. Вот Элла, она со всеми ладит, даже койгиский Арвед со всеми своими потрохами у нее в руках.
Молларт пристально посмотрел на Бениту.
– Впрочем, откуда вам знать, кто такой койгиский Арвед, – смущенно произнесла Бенита. – Право, я, как настоящая деревенская женщина, думаю, что мир кончается там, где кончается лес, потому что за лесом у нее нет ни одной знакомой семьи. Что же касается Арведа, то он – баловень судьбы. Он – единственный в нашей деревне имеет собственную молотилку. Щедр на обещания. Я созывала трижды из-за него работников на толоку, готовила еду-питье. На четвертый раз соблаговолил прибыть. С ним даже такой нетерпимый человек, как я, не в силах поссориться.
– В Сылме молотилка ни к чему, там хлеб не выращивают, – усмехнулся Молларт и отошел от насоса – бочка уже до краев наполнилась водой.
– Койгиский Арвед ведает сельским хозяйством в нашей деревне, – пояснила Бенита. – За хорошее вознаграждение его легко… – Бенита недвусмысленно рассмеялась, – одним словом, его легко купить. Сократит норму лесопоставок или подвозки гравия, зажмурит один глаз, когда зайдет разговор о количестве скота, ну и вообще…
– Я также видел хозяйку Веэрику, – прервал Молларт Бениту. Глаза ее тотчас же сузились.
На дворе появился Купидон. Он понуро брел меж хуторских построек, боднул стиральное корыто, прошелся перед носом у собаки и несколько раз скакнул, чтобы попугать куриц. Затем подошел к колодцу и с любопытством оглядел Молларта и Бениту. Вытянутые вперед, словно для поцелуя, губы барана делали его очень похожим на человека, настороженные глаза смотрели умно. Обойдя вокруг Молларта и Бениты, Купидон направился к лестнице, которая вела на сеновал, и стал подбирать упавшее из люка сено.
– Купидон окольцевал нас, – серьезно сказала Бенита.
– Как нам выбраться из этого кольца, – пробормотал мужчина и улыбнулся.
– Купидон понимает, что конец его близок, – с грустью сказала Бенита, избегая взгляда Молларта.
– Хорошо, – решительно сказал Молларт, – спасибо за ночлег, мне пора, я уже и так…
– Я прошу вас, – заволновалась Бенита, – будьте так добры, осмотрите заодно и наших лошадей.
– Может быть, вы сами знаете, что с ними? – нелюбезно произнес Молларт.
– Не совсем точно, – не дала сбить себя с толку Бенита. – Мерина, что помоложе, мучает лишь лень, а старый действительно беспокоит меня. У него астма. Посмотрите, пожалуйста. Отец как раз привел лошадей с пастбища в конюшню. Я ждала вас, надеялась, что вы не откажете. Мне жаль старого мерина, он так отощал.
В дверях конюшни на Молларта пахнуло сухим теплом.
– Вот тот, светлый, – показала Бенита на буланого мерина. – Когда-то ходил под седлом, привык к легкой жизни. До сих пор дурные замашки у этой бестии, никак не хочет образумиться. Попробуй-ка поймать его в поле, если нет с собой хлеба! Иной раз отец хватал с земли конское яблоко и протягивал ему. Теперь мерин не доверяет, правда, подойдет поближе, вытянет шею и понюхает, что у тебя в руке. Особенно артачится во время сенокоса, не по нраву ему в жару шагать перед косилкой. Пойдешь, бывало, утром за ним, а он забьется в кустарник, что на краю пастбища, зовешь его, зовешь, осипнешь вся – ни в какую не идет. Овес есть – тут у него прыти хоть отбавляй, и гулять любит зимой.
Бывшая верховая лошадь скосила глаза на Бениту и запряла ушами, словно рассердись на нелестный отзыв о ней хозяйки.
Бенита провела ладонью по крупу мерина и подошла ко второй лошади.
– Ох ты, болтушник мой, – сказала она гнедому мерину.
Молларт тоже подошел поближе и встал с другого бока мерина. Поверх черной гривы мерина ему видны были глаза Бениты.
– Никто его без корма не оставлял, да и работой не перегружал, а ребра торчат, делай, что хочешь. Ничего удивительного, овес и сено он есть не может, как только пыль попадет в горло, начинает задыхаться. Вот и делаю ему болтушку из муки и картошки, как поросенку, хотя кормить рабочее животное таким пойлом вроде бы и стыдно. Хороший характер у него, послушный, работяга, не упрямится. Как позовешь, подходит и хлеба не требует, с понятием лошадь. Как-то я везла сено с острова на реке и вдруг, только мы выбрались на берег, воз накренился, сама я успела спрыгнуть и никакой беды не случилось. А понеси лошадь, воз опрокинулся бы и все сено уплыло бы вниз по течению. Но она терпеливо стояла на месте, пока я бегала за подмогой. Этого мерина я со спокойной душой могла оставить одного. У него ума побольше, чем у иного человека.
Бенита нашла в кармане краюху хлеба и на ладони протянула ее гнедому. Для буланого это не прошло незамеченным, и он потерся губами о локоть Бениты, тоже требуя лакомства.
Бенита улыбнулась.
Она словно забыла, что привела врача на конюшню для того, чтобы он определил болезнь гнедого и дал совет.
– Вы считаете, что Купидона надо прирезать? – внезапно спросила она Молларта.
Молларт увидел в глазах Бениты тревогу и, помедлив, ответил:
– Лечить нечем. Купите вместо него в деревне племенного ягненка, – посоветовал он.
– Я не могу убить Купидона, – грустно проговорила Бенита. – Это очень трудно.
– А разве отец ваш не справится? – удивился Молларт.
– Нет-нет, вы меня не так поняли, – улыбнулась Бенита и ничего больше не добавила.
– Бенита! – послышалось в дверях конюшни. Это была старая хозяйка Минна. Она смерила Молларта подозрительным взглядом, и его вдруг охватило смутное чувство вины. Он заметил, что и Бенита смутилась.
«Последний срок убираться отсюда», – подумал Молларт и, прихрамывая, вышел вслед за женщинами во двор, яркий дневной свет, ударивший в глаза, заставил его зажмуриться.
В доме хлопнула дверь, и Молларт остался один. Над хутором стояла та же призрачная тишина, что и в день его приезда. Ему казалось, что он пробыл в Рихве целую вечность, хотя с момента его прибытия прошло не больше суток. Молларт медленно поплелся на выгон за лошадью, хотя безмолвие, стоявшее на рихваском дворе, казалось зловещим и торопило поскорее покинуть эти места. В самом деле, давно пора уходить отсюда, но что-то удерживало его. Превозмогая себя, Молларт все же в конце концов запряг лошадь, и телега покатилась к сараю. Здесь Молларт остановил своего хромоногого.
Нельзя же было вот так взять и исчезнуть отсюда.
Медленной, нерешительной походкой к сараю приближалась Бенита. Когда она подошла, Молларт заметил, что хозяйка Рихвы переоделась. На ней было синее вязаное платье, на ногах в такт шагу хлябали неуклюжие туфли с национальным орнаментом, выжженным по краю деревянных подметок и каблуков.
Молларт, прощаясь, протянул руку, но Бенита прыгнула на мешок с сеном и сказала:
– Раз извозчик даровой, хочу прокатиться. Мне надо на Веэрику.
Молларт тронул вожжи. Не будь мерин хромым и не будь у него изуродовано копыто, Молларт пустил бы его галопом.
– Что, если набраться смелости и махнуть вместе с вами к морю, – грустно произнесла Бенита.
Молларт не ответил. Когда Бенита повернулась к нему лицом, он улыбнулся и опустил веки, выражая этим свое согласие.
– Порой я не могу найти покоя, – сказала Бенита. – Хочется куда-то идти. Хочется вырваться из тисков повседневных дел. С утра до вечера верчусь вокруг свекровки, точно в заколдованном кольце, и глотаю ядовитую коричневую пыль чертовой табачницы, этого поганого гриба, которая летит, чуть тронешь его. И так изо дня в день.
Надо было что-то ответить, но ничего подходящего не шло Молларту на ум.
– Вот это и есть женская доля, – пробормотала Бенита. – Доишь коров, кормишь свиней, стрижешь овец, ткешь на станке и растишь детей. Во время войны пашешь поля неизвестно во имя чьей победы, ходишь с саженью и берешься за рукоятки плуга, если больше некому. Гнешь спину в картофельной борозде, весной выращиваешь капустную рассаду в парнике, а как выдается свободная минутка – стираешь в щелоке белье. Топчешься на своей узкой тропке, и твои руки, точно крылья какой-то земляной мельницы, без конца перемалывают эту заросшую бурьяном комковатую почву, чтоб можно было засевать ее. Мокнешь на дожде и стынешь на ветру, с каждым днем все больше прибавляется у тебя седых волос, и ты удивляешься, для чего человеку дан разум, если он им почти не пользуется. За годом идет год, и все они похожи один на другой. Лицо становится дряблым, руки становятся дряблыми. И остается лишь смутная мечта, как светлое облачко, и в этой мечте ты в холщовой юбке среди белоголовых детей, с барашком Купидоном на руках. Но это отнюдь не твоя собственная мечта, а простодушное представление о хозяйке легендарного эстонского хутора, которое тебе еще в школе вдолбили в голову.
Бенита рассмеялась, словно все это было сказано ею в шутку.
Неожиданно – Молларт даже испугался – она на ходу соскочила с телеги и, став посреди пыльной ухабистой дороги, медленно подняла руку и помахала ему.
Молларт не остановил лошади. Он обернулся через плечо назад – Бенита все еще стояла на том же месте, затем она повернулась и побрела к дому. Она так и не пошла в Веэрику..
11
одойдя к калитке, Бенита рассеянно посмотрела на изгородь, скользнула взглядом по дорожкам, темными лучами расходившимся от крыльца жилого дома к амбару, хлеву, конюшне и колодцу, взглянула наверх, на свитые под стрехой ласточкины гнезда, и долго разглядывала железное кольцо, вбитое в бревенчатую стенку хлева над фундаментом. К этому кольцу привязывали коров, когда жители деревни приводили свою скотину на случку с быком Мадисом.
Надо бы убрать картофель. Минна и так все утро ныла, извела всех. Но Бенита с легкостью отбросила мысль о неотложной работе. Совсем иной план зрел в ее голове.
Резким толчком Бенита отворила калитку. Вбежав в дом, она стала тут же у вешалки переодеваться.
Сорвав с себя синее вязаное платье и скинув выходные туфли на деревянной подошве, Бенита влезла в неуклюжие резиновые сапоги. На какой-то миг она покачнулась, теряя равновесие, затем сняла с вешалки выцветший халат и, надев его, завязала концы пояса за спиной крепким узлом. Волосы Бенита собрала в пучок и подняла на затылок, свободной рукой сняла с крючка старую мужскую шляпу, стряхнула соринки, оставшиеся на ней еще с поры сенокоса, и надела на голову.
Схватив со скамьи две пары покорежившихся брезентовых перчаток, Бенита выскочила из двери.
Отца она нашла за амбаром – он чинил корзинки. Уже на многих старых, потемневших от земли корзинах белели новые донышки.
– Отец, – взволнованно сказала Бенита, – пойдем прирежем Купидона.
– Чего это тебе так загорелось? – удивился старик и исподлобья посмотрел на дочь.
– Давай сразу, – скомандовала Бенита. – Старухи и Йосся не видать, сейчас самое время.
– Нет, у меня рука не поднимется, – покачал головой старик.
– Тогда поможешь держать, – нетерпеливо отрезала Бенита.
И пошла.
Старик нехотя поднялся с чурбана и вышел из-за амбара на двор.
Бенита тем временем подтащила скамью к навесу, где лежал торф. Затем побежала к стогу соломы и выхватила оттуда целую охапку.
– Неси нож из амбара, – крикнула она старику.
От Бенитиной беготни взад-вперед калитка ни на минуту не закрывалась, раскачиваясь из стороны в сторону, подобно маятнику. Чего-то все еще не хватало: то она забыла на крыльце перчатки, которые захватила в сенях, то надо было найти подходящее ведро, чтобы выпустить в него кровь. В конце концов со всеми приготовлениями было как будто покончено. Каарел вращал перед конюшней точило, натачивая нож.
И только Купидона нигде не было видно.
Бенита обошла вокруг дома, сбегала на дорогу, по которой гоняли скот, заглянула на отаву, приоткрыла дверь конюшни и осмотрела каждый уголок в хлеву. Все быстрее носилась Бенита по двору и вокруг хутора. Но поиски ни к чему не привели.
Каарел сидел перед амбаром, положив рядом с собой нож, и попыхивал самосадом.
– Оставь свою затею, – пытался он урезонить дочь.
Но слова отца только еще больше раззадорили Бениту.
Скинув мешавшие ей резиновые сапоги посреди двора, она босиком побежала по усадьбе. В глубоко надвинутой на лоб шляпе, в выгоревшем халате, который она в спешке не застегнула до конца, Бенита носилась, сверкая загорелыми ляжками.
Все, что было возможно, она осмотрела. Оставался еще только погреб, находившийся за огородом, в стороне от хуторских построек, рядом с заброшенной баней.
Бенита продралась сквозь заросли сирени, перепрыгнула через грядки с капустой и, закрыв рукой глаза, бросилась прямо в кусты вербы, разросшиеся за последние годы перед заброшенной баней.
Купидон стоял на покатой крыше бани и, словно что-то взвешивая, глядел на свою хозяйку, барахтавшуюся в кустах вербы.
– Ты, баранья морда! – сердито крикнула Бенита.
Купидон покорно стоял на месте и смотрел на хозяйку.
– Ты, летучий баран, – выжала из себя задыхающаяся Бенита. – Ты, Йоссино божество!
Купидон стоял, прищурив глаза и слегка шевеля ноздрями своего тупого носа, словно чуял запах пота, исходивший от разгоряченной беготней хозяйки. Затем баран высокомерно отвернулся и стал глядеть на лесное пастбище.
От наклона головы густая короткая шерсть на его плотной шее разошлась и в белой шубе Купидона появились просветы.
– Слезай, – закричала Бенита.
Купидон медленно повернулся к хозяйке, прижал морду к груди и слегка изогнулся вперед.
Блуждающий взгляд Бениты искал подходящее место, чтобы взобраться наверх.
Какого только барахла не накопилось возле этой заброшенной бани! Рядом с дверным проемом стояли полусгнившие чаны, полные застоявшейся вонючей воды. Они не выдержат, если встать на них ногой. Чтобы попасть на крышу, пришлось идти кругом той же дорогой, что и баран. Бенита босиком пробиралась через крапиву, путаясь в мелком кустарнике. Ступни у нее горели, когда она взбиралась на земляной пригорок погреба, а оттуда дальше, на крышу.
И вот она наверху, рядом с Купидоном.
Бенита задыхалась, ей было жарко, она сняла с головы шляпу и стала обмахиваться ею. Волосы с затылка упали на плечи. Бенита держала шляпу в вытянутой руке и глубоко дышала. Она собиралась с силами – с этим проклятым бараном предстояло еще повозиться.
Так они стояли друг против друга – босая хозяйка хутора, державшая шляпу в вытянутой руке, и гордое племенное животное, торчащий зад которого подпирали кряжистые ноги. Так они стояли и смотрели друг на друга, пока Бенита не надела шляпу и, схватив барана за загривок, не стала стягивать его с крыши.
Купидон упирался. Баран и женщина боролись, и под ними были рихваские поля. Соломенная крыша ходила ходуном, босые ноги Бениты и крепкие голяшки Купидона – все перемешалось. Женщина и, животное боролись под широким небосводом, который лишь у горизонта покрывали маленькие пушистые облака.
В конце концов Бенита догадалась нахлобучить на голову барана шляпу. Животное покорилось. Бенита стянула ошеломленного Купидона с крыши на земляной пригорок погреба. Ничего не видя, баран споткнулся и упал на колени. Но тут же снова вскочил и пошел, словно он устал от жизни и торопился на плаху.
Бенита с исцарапанными ногами протащила барана сквозь вербные дебри, через грядки с кочанами капусты, сквозь заросли сирени и остановилась у колодца.
Отец нехотя подошел поближе.
– Держи! – прохрипела Бенита.
Каарел схватил Купидона за загривок.
Бенита накачала в ушат воды. Вымыла руки и ополоснула лицо. Затем вздохнула и поставила перед перепуганным животным ведро воды. Нашарив в кармане комочек соли, протянула его животному – пусть полижет, поддержит свои силы. Баран несколько раз лизнул соль языком и отвернулся.
У навеса с торфом старик и Бенита легко уложили барана на скамью.
Могучий баран покорно вытянулся, точно овечка.
Каарел держал ноги животного. Нож лежал от Бениты на расстоянии руки.
– Отец! – умоляюще произнесла Бенита.
– У меня рука не поднимается, – повторил Каарел, не глядя на Бениту. – Это тебе не просто овца, взял да и зарезал, когда вздумалось.
Бенита принялась вновь распалять в себе утихшую было за это время ярость.
– Ах ты, слепой баран, – начала она, нащупывая на шее Купидона артерию. – Ах ты, рихваское наказание, безмозглое ты божество, лиходей ты, мучитель наш, зараза ты чумная!
Остро отточенный нож вошел в шею Купидона как в масло.
– Ах ты, летучий баран, – охнула Бенита.
Внезапно Бенита оказалась залита кровью. С халата капало, руки были перепачканы, она так-таки и забыла перчатки.
Каарел резко отвернулся, взгляд его на мгновение как будто застыл. Один глаз был заметно больше другого. До этой минуты Каарел не верил, что Бенита решится прикончить Купидона – красу и гордость хутора Рихвы.
Но Купидон еще дышал. Воспользовавшись испугом Каарела, он передними ногами опрокинул пододвинутое Бенитой ведро и скатился со скамьи на кучу торфа. Собрав все свои последние силы, баран поднял шею, прижал к груди дрожащую морду и кинулся на Бениту. Она схватила его и обвила руками.
Вдвоем с Каарелом они снова подняли обессилевшего барана и положили на скамью. Перепачканная кровью Бенита села на него верхом, и Каарел завершил кровавое дело.
Гордая голова Купидона скатилась на ворох соломы. Под скулами барана все еще были видны маленькие углубления, словно он по-прежнему протягивал губы для поцелуя.
Каарел подобрал с земли клок соломы и, вытирая им руки, отошел от навеса. Он вышел на изрытую колеями дорогу и остановился. Стоя спиной к Рихве, старик поверх кустов черной смородины смотрел на проселочную дорогу, которая за мостиком перерезала ивовый кустарник. Каарел снял шляпу, и его короткие седые волосы встали дыбом, словно от ужаса. Дрожащая Бенита прислонилась к столбу у навеса. Куда бы она ни смотрела, ее взгляд все время возвращался к обезглавленному Купидону. Густая шерсть барана была вся в крови. Задние голяшки все еще вздрагивали.
Как давно это было, когда Бенита вязала детскую кофтенку для маленького Роберта из пушистой шерсти сосунка Купидона.
– Отец, – едва слышно попросила Бенита, – возьми обдирку на себя.
Каарел резким движением нахлобучил на голову шапку по самые брови так, что под ними исчезли глаза. Из-под козырька шапки он взглянул в сторону дома, нагнулся и стал торопливо сдирать с Купидона шкуру.
В воротах, опустив вниз подбородок и скривив от испуга рот, стояла старая Минна. Старуха словно оцепенела, она даже не подумала отойти с дороги, и Бените пришлось отстранить ее рукой, перепачканной в крови. Старуха ничего не сказала, только зашипела.
К Бените снова вернулась способность действовать. Она начала хлопотать с прежним пылом. На ходу засунула ноги в стоявшие посреди двора резиновые сапоги и, взяв у хлева лопату, стала копать яму на краю поля рядом со стогом соломы. Она с таким остервенением нажимала на лопату, что при каждом ее движении прогибалась подошва огромного резинового сапога. Вскоре из комьев земли, перевитых корнями сорняков, образовалась большая куча.
Закончив работу, Бенита снова подошла к воротам – Минна по-прежнему стояла там и громко сопела. И только когда Бенита вторично приблизилась к воротам, неся на вилах охапку соломы и на ней внутренности барана, старуха чуть-чуть отодвинулась в сторону.
Закопав внутренности, Бенита тщательно утрамбовала землю. Но она не остановилась на этом – взяла борону и поставила ее на утоптанное место. Затем со спокойным сердцем пошла к колодцу мыть руки. Зачерпнув из ведра горсть золы, Бенита стала поочередно тереть пальцы.
Каарел тоже закончил свою работу: растянутую шкуру барана он тут же повесил на жердочку под навесом, а тушу отнес в сарай и нацепил на крюк стынуть.
Но что делать с головой Купидона, ни дочь ни отец не знали. Купидон смотрел на них поверх кучи торфа. Казалось, будто он смирно стоит под тяжелой ношей, увязнув всем своим туловищем в торфяной крошке, без всякой надежды выкарабкаться оттуда.
– Вымой руки, – приказала Бенита Каарелу, когда тот собрался было присесть на полевой каток.
Ополоснув руки в ушате, Каарел вернулся к навесу. Голова барана, лежавшая на куске торфа, притягивала его, да и Бенита тоже не в силах была уйти оттуда. Оба смотрели на неподвижную скуластую морду Купидона.
– Однажды в детстве, – медленно начал Каарел, – высоко на дереве, в том месте, где разветвлялся ствол, я увидел череп овцы. – Каарел проглотил слюну и узловатым большим пальцем набил трубку самосадом. – Это было на речном острове, неподалеку от дома моего отца. Череп овцы от ветра и дождя выцвел и стал совсем белым. Меня постоянно тянуло туда. Я глядел, глядел и никак не мог сообразить, как это череп очутился так высоко на дереве.
Спросить не решался. Много лет прошло, пока я узнал, в чем дело. А дело было так: летом на острове держали овец. Как-то в октябре, когда овец переводили на зимовье, одной не досчитались. Погода была дождливая, искать не стали. Овцы-то ведь всегда держатся вместе… если одной не хватает, значит, околела. Только позже сообразили, в чем дело. Оказывается, овца на бегу угодила головой в разветвленный ствол, так и осталась там. Дерево росло, лезло вверх, а вместе с ним и череп овцы.
Бенита сидела рядом с отцом, опустив руки между колен и пальцами перебирая землю. Понурив голову и съежившись, она разглядывала свой халат, забрызганный кровью Купидона. Ей вдруг показалось совершенно невероятным, что на выпускном вечере в колледже она была в белом кружевном платье.
Бенита вздохнула и мельком взглянула через плечо. Минны уже не было в воротах. Бенита поднялась, ее ждали дела по хозяйству.
Внезапно она остановилась. Из-за лип показалась телега, она заворачивала на Рихву.
Вдруг Молларт вернулся назад?
Лошадь заслоняла собой телегу, и поэтому не было видно, кто едет. Взволнованной Бените не пришло в голову взглянуть, не хромает ли приближающаяся лошадь.
Бенита почувствовала, что цепенеет. Она вспыхнула от смущения, ей захотелось сразу же сорвать с себя грязный халат и скинуть с ног неуклюжие резиновые сапоги.
Вдруг Молларт вернулся назад?
Лошадь медленно приближалась, словно не шагала, а плыла.
Нет, в телеге сидели двое.
Бенита глубоко вздохнула и вскочила.
– Тпрру! – сказал парень и натянул вожжи. Он с нарочитой медлительностью слез с телеги, взял в руку вылинявшую шапчонку, поклонился и сказал:
– Дорогая хозяюшка, не позволите ли нам с женой немного отдохнуть у вас с дороги?
Бените трудно было сохранять серьезность. У парня было такое детское и свежее лицо, видимо, он совсем недавно вышел из того возраста, когда ломается голос. Странной показалась и та, которую парень назвал своей женой, – Бенита тут же про себя окрестила спутницу парня «мельничихой». Жеребая кобыла путников едва помещалась меж оглоблями, и Бените стало жаль лошадь.
– Ладно, – согласилась Бенита. – Отведите лошадь туда. – Она показала на выгон за конюшней, где совсем еще недавно щипал траву рыжий мерин Молларта.
Парень стал послушно распрягать лошадь. Он так неловко все это делал, что Каарел, вытряхнув табак из трубки, подошел к нему и помог снять упряжь. Когда смущенный парень встал рядом с распряженной кобылой, чтобы увести ее, Каарел сам взял лошадь под уздцы и отвел на выгон.
«Мельничиха» по-прежнему сидела в телеге. Она не произнесла ни единого слова, и глаза у нее были такие же неподвижные, как у Купидона, голова которого покоилась на куске торфа.
К удивлению Бениты, вся телега была в навозе. «Странно, – подумала Бенита, – что люди путешествуют в такой грязной повозке». Под сиденьем у молодоженов вместо обычного мешка с сеном почему-то лежало светло-желтое атласное одеяло, сверкавшее на солнце.
– Где вы хотите устроиться? – развела руками Бенита.
– Мы ехали сюда через мост, может быть, нам устроиться у реки? – робко спросил парень.
