Текст книги "Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы)"
Автор книги: Эмэ Бээкман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц)
– А рот ты держал открытым? – с интересом спросил Парабеллум.
– А то как же, – важно подтвердил парень. Он, разумеется, думал, что стоять на голове полагается с открытым ртом.
– Тогда все ясно, – вздохнул Парабеллум. – Я так и думал. Надо было сжать челюсти, тогда бы сердце не выпало из груди и не потерялось.
– Ты чего издеваешься? – взвизгнул парень. Он встал, положил аккордеон на стол – одна из кружек с самогоном опрокинулась, и с угрозой сказал – Я из тебя, дьявола, сейчас кишки выпущу!
– Если тебе известно, что такое быстрота реакции, то лучше сиди и помалкивай, – посоветовал ему Парабеллум и отвернулся.
Бенита заметила, что Парабеллум, шепча что-то на ухо Риксу, в то же время не спускал глаз с оскорбленного солдатика.
– Давайте-ка лучше опрокинем по кружечке, – предложил Йоссь, которому стало жаль парня, и потянул своего двойника за рукав.
– Давайте-ка держаться вместе, как настоящие эстонские мужчины, – сказал солдатик и обнял Йосся. – Эти ч-чуть иностранцы с-слегка ч-чокнутые.
– Скорей бы утро, – скривив рот, пробормотал Рикс.
Парабеллум закурил и ловко выдохнул дым – две серые струйки, словно усы, легли на обе стороны его лица – и торжественно произнес:
– Утром поднимем паруса на нашей телеге и с попутным ветром… Так уж устроен человек – не может беспрерывно быть в движении, нужны ему и остановка и передышка. Когда досидишься до того, что на языке появится привкус скамейки, значит – пора снова трогаться в путь.
26
аморыш Карла склонился над хозяином Рихвы и коснулся плеча своего собрата по сараю. Но Йоссь храпел, положив голову прямо на стол, и даже не шелохнулся. Лицо Карлы расплылось в широкой улыбке, он вдруг почувствовал себя хозяином положения, наконец-то и он мог взять нить разговора в свои руки. Заморыш Карла поудобнее расположил свою тощую задницу на сиденье стула и заговорил:
– Йоссь раз пять в день толкует мне, дескать, ты – заморыш Карла, давай держи язык за зубами. Йоссь у нас в сарае за генерала, потому как ему больше всех довелось понюхать пороху, он даже и в окопах побывал. За это ему почет и уважение. Так вот, Йоссь и говорит мне, ты – заморыш Карла, молчи, когда мужчины разговаривают. Ты мол, жалкий холостяк и, когда умрешь, тебе сделают гроб и в нем трубу. А как прикажете жить, не разговаривая. Иной раз с горя пойдешь за сарай и разговариваешь сам с собой. Я всю жизнь уважал просвещение и газеты читал. Самые разные интересы имел, даже ночами из-за этого не спал. В эстонское время откладывал центы и сразу на целый год выписывал газеты и журналы. Моя покойная матушка не раз сетовала, зачем не отправила меня в университет. Из тебя, Карла, говорила она, мог бы получиться ученый муж! Вся бы волость гордилась. А сестра моя, упрямица, все деньги хотела в хозяйство вложить. Лишняя свинья в свинарнике, говорила она, уж во всяком случае лучше, чем ученый муж в доме. Порой такая жадность ее одолевала, что если, к примеру, на двор к нам прискачет из лесу лягушка, сестра и ту сажала на цепь, чтобы никуда не делась…
Карла облизнул губы и взглянул на сидящих за столом усталых людей, которые, склонив головы на руки, слушали его.
– Может, и вы скажете, – лучше, мол, не треплись, заморыш Карла, – смущенно произнес он.
– Говори, говори, – подбодрила его Бенита.
– Одна только молодая хозяйка Рихвы готова слушать меня. С ней, как с образованной женщиной, интересно обменяться мыслями, – похвалил Бениту заморыш Карла и заморгал глазами. – Даже и теперь, когда мы жили в сарае, она носила нам газеты, и я всегда до последней строчки прочитывал их. В мозгу у меня много лет вертится один вопрос. Почему эстонец так услужлив к чужеземным захватчикам, так послушен? Почему верит в них так же твердо, как козел в свои рога? Возьмем, к примеру, Общество взаимной помощи эстонского народа, или Общество грабителей эстонского народа, как его называют. Одно дело – кричать за спиной, другое дело – усердие этих же самых крикунов. Кто стоит во главе помощи эстонскому народу? Эстонцы! Чего они только не напридумали, чтобы обирать своих сестер и братьев! Сбор денег по листам пожертвований, какие-то там дни пожертвований, просто пожертвования, лотереи, сбор денег к рождественским праздникам, выпрашивание одежды и предметов обихода, продуктов и цветного металла. Под вывеской «зимней» помощи женщинам совали в руки спицы и стригли наших баранов и овец. В то же время нам наплевать, когда наших больных эстонских братьев и сестер морят голодом. Взять хотя бы дома престарелых, сколько за последнее время вынесли оттуда гробов. Нам не жаль своих женщин, когда они в брезентовых сапогах ходят на лесоразработки или мостят дороги. Говорят, на благо германской армии, на благо германского государства. Во имя победы! Где эта победа? Нас дочиста обобрали. Что получил эстонский народ взамен за свое самопожертвование? Ослиные подковы! Стеклянные бусы и пудреницы, искусственные цветы и мастику для натирания полов. Что прикажете делать эстонскому крестьянину с этой мастикой? Ему нужно искусственное удобрение! Зерно отбирают, скот идет на то, чтобы немцы отращивали себе задницы, а эстонец лишь вздыхает и покорно возделывает сахарную свеклу, потому что на протяжении всей войны не видел сахара. Трудимся в поте лица, как крепостные, спин не разгибаем, руки в кровавых мозолях. А потом собираемся вместе и торжественно поем: «Дейчланд, Дейчланд юбер аллес!»
– Молчи, заморыш Карла, – проснувшись, закричал Йоссь и погрозил пальцем своему собрату по сараю. – Ты чего рассуждаешь? Я давно говорю: эстонский народ – дерьмовый народ.
– Как тут будешь ерепениться, ежели на тебя винтовка направлена, – фыркнул Каарел, с интересом слушавший Карлу. – Неповинен гвоздь, что лезет в стену, ежели его обухом забивают.
– Черт побери, давайте и мы возьмем в руки винтовки, – распетушился Карла. – У нас что, нет мужчин?
– Какие мужчины! – встрепенулся Яанус. Его жена Армильда, дремавшая на плече своего супруга, вздрогнула и проснулась. – Мужчины сами себя покалечили.
Эльмар протянул вперед руку и провозгласил:
– Однажды спьяну я прижал койгиского Арведа к стенке и прямо спросил у него; как ему удалось получить освобождение от армии и остаться честным человеком? Знаете, что он мне ответил? Сказал, что петушиным клювом ввел себе в ногу куриную кровь – и дело в шляпе. Хаапсалуские профессора и те не поняли, что такое с ним приключилось. Хромает, нога распухла, а обнаружить ничего не могут. В старое время рекруты топором отрубали себе большой палец, чтобы остаться дома. Теперь все это делается потоньше. Я однажды подумал, а что, если скрутить из шелка самокрутку и выкурить? Говорят, здорово легкие прошибает. А затем поглядел на Роози, как она вдыхается от этой своей хвори, и рука не поднялась здоровье свое губить.
– Я слыхал, что, если пропустить через мышцу конский волос, тоже начнешь хромать, – сказал Яанус.
– Нет у нас мужчин ни чтобы жить, ни чтобы умирать, так себе, одни полукалеки, убогие да хромые, – встрял а разговор, который с жаром вели мужчины, заморыш Карла.
– Ты чего толкуешь?! Сам-то разве лучше! – разозлился Эльмар. – Утром встанет, начнет брюзжать, вечером ложится спать – снова брюзжит. Жизнь человеку не мила, все время надо ему куда-то мчаться сломя голову. Одним человеком на фронте больше или меньше – какая разница, ничего от этого не изменится. Должен же хоть один петух остаться в деревне, чтобы женщин обхаживать. Почему не пошел в армию, когда звали! Сколько раз эстонскому народу приказ выходил! Чего же ты в кусты залез и там отсиживался? Бродишь вокруг как тень, впрочем, иначе ты и не можешь, раз на святой кладбищенской земле стоит крест с твоим именем.
– Я бы, может, и пошел, ежели была бы такая армия, которая за правое дело сражается. А потом сестра поставила этот крест, как тут пойдешь? Она за меня решила. Теперь никаких забот нет, только и дел – открыть крышку гроба и залезть на свое местечко, когда срок придет, – вздохнул заморыш Карла.
– Нельзя! – воскликнул Йоссь. – Гроб-то без трубы.
– Да, – вздохнул Рикс. – Наш народ не родил в нужное время титана мысли. Это больно дает себя знать. Нет полководца, нет инициативного человека, который сплотил бы людей воедино и погнал бы иноземцев, чтобы и духа их не было.
– Я же сказал – дерьмовый народ, – зевая повторил Йоссь.
– Что с нами этак будет? – жалобно произнес заморыш Карла. – Здесь, в Рихве, собрались лучшие представители эстонского народа. Но они решили отряхнуть со своих ног прах этой земли. Обычно говорят, что крысы покидают тонущий корабль, значит, есть у этого зверя жизненная сила, коли не хочет идти на дно. Моллюск, который еле-еле передвигается, остается на корпусе корабля. Он чувствует себя уверенно в своей раковине до тех пор, пока ее не раздавят. А у крысы – зубы, она всюду прогрызет себе лазейку.
– Да здравствуют крысы! – воскликнул Парабеллум и поднял кружку с самогоном.
Первый раз за долгое время Бенита улыбнулась. Ей вспомнилось, как серые крысы мчались от реки к хутору, когда отец Каарел ходил топить их. Крыс одолела тоска по дому.
– Да здравствуют крысы, – повторил Йоссь и стукнул кружкой о стол так, что самогон расплескался на скатерть.
Бенита посмотрела на свой палец – в том месте, где было обручальное кольцо, виднелась светлая, похожая на рубец полоска, – а затем долгим взглядом обвела гостей. Леа Молларт без конца зевала, прикрывая рот рукой. Остальные тоже сидели с унылыми лицами и провалившимися от бессонной ночи глазами. Но почему-то никто не говорил, что пора расходиться. Кулливайнуская Меэта, примерная хозяйка, отослала лишь детей, сама же продолжала сидеть, облокотившись на стол, чтобы не заснуть. Возможно, они все надеялись здесь, в едином кругу, найти друг у друга поддержку? Или боялись пропустить мимо ушей что-то, что могло оказаться важным в эти смутные времена? Бенита внимательно разглядывала подарок крестной – испачканную, измятую и засыпанную пеплом скатерть. Между кружек с самогоном валялись ошметки ветчины, надкусанные огурцы лежали прямо на скатерти. Потрескавшиеся тарелки, заменявшие пепельницы, едва были видны из-под горы окурков. Но Бенита не испытывала сейчас ни малейшего желания прибрать на столе.
Внезапно она почувствовала тошноту. Стараясь не привлекать к себе внимания, Бенита тихо встала и вышла. В кухне она споткнулась о ведра, которые, входя, опрокинул Йоссь. Она не стала наклоняться, чтобы поставить их на место. Что-то чавкнуло под ногой, и Бенита представила себе, каким отвратительным будет пол кухни, когда рассветет. Ее еще сильнее затошнило. Ручка двери, до которой она дотронулась, показалась холодной и липкой, в водопроводной трубе зашумело, хотя бак, насколько она знала, был пуст. Может, полоумная Випси снова ходила качать воду?
Наружная дверь скрипнула. Наконец-то Бенита стояла на каменных ступеньках и жадно вдыхала в себя прохладный воздух. Внезапно ей почудилось, будто вдали что-то блеснуло. В самом деле, на выгоне, где паслись лошади, мерцал огонь. Бенита сделала шаг назад, прислонилась к косяку и постаралась взять себя в руки. У нее было такое чувство, будто весь мир завертелся вокруг нее, и Рихва, натыкаясь на верхушки деревьев и крыши, взлетает в воздух. Окрестности, насколько хватало глаз в темноте, казались незнакомыми.
Держась за стенку дома, Бенита нагнулась над крыльцом, и ее вытошнило.
Сразу стало легче. Головокружение прошло, и Бенита ощупью спустилась с лестницы. Вытянутая вперед рука коснулась чана, в котором стояли, охлаждаясь, молочные бидоны. Женщина зачерпнула горсть воды и плеснула себе в лицо. Придя в себя, Бенита нашла на скамейке опрокинутое ведро и вручную накачала в него воду. Теперь можно было вымыть лицо, руки, прополоскать рот и горло. Остатки воды Бенита выплеснула на крыльцо, словно ему надлежало быть сейчас самым опрятным местом рихваского дома. Несколько раз глубоко вздохнув, Бенита почувствовала себя достаточно освеженной. Она решила еще раз взглянуть туда, где только что мерцал огонек, полагая, что теперь видение исчезло. Однако свет на выгоне все же горел. На траве стоял штормовой фонарь, и какой-то мужчина, напоминавший огромную ночную бабочку, маячил перед огнем.
Бенита ощупью побрела к выгону.
Глаза, привыкнув к темноте, различали все лучше и лучше, да и отсвет от фонаря помогал. Внезапно Бенита совершенно отчетливо увидела хозяйского сына из-под Раквере – он стоял у лаза, прислонившись к столбику. Держа в руке белый листок бумаги, парень протягивал его девушке-цыганке. Девчонка, закутанная в желтое атласное одеяло, казалась мумией, стоящей посреди ночного пастбища. Как только парень с листком в руке делал шаг вперед, девушка отступала. Поскольку ног ее из-под одеяла не было видно, казалось, что девчонка, чуть покачиваясь, скользит по траве.
«Рихва все-таки взлетела в воздух», – подумала Бенита, и ее охватила дрожь. Постояв какой-то миг с закрытыми глазами, она вновь обрела равновесие и трезвость восприятия. Бенита пошла прямо на фонарь, где только что находился какой-то человек.
Кто бы это мог быть? Немая сцена, разыгравшаяся между девушкой-цыганкой и хозяйским сыном из-под Раквере, явно не касалась этого третьего, чья тень мелькала сейчас между стволами берез.
Бенита шла, по очереди отрывая от земли отяжелевшие ноги. Перед ней покачивался фонарь, и снова ей показалось, что рихваские постройки и поля поднимаются в воздух. Только свинцовые ноги удерживали саму Бениту на земле. С каждым шагом они как будто все глубже и глубже уходили в вязкую почву.
Между березами и фонарем, спиной к Бените, стоял ветеринарный врач Молларт.
27
дравствуйте, Эрвин Молларт, – тихо сказала Бенита.
– Здравствуйте, – ответил Молларт и повернул голову. На его лицо теперь не падал свет от фонаря. Зато Бенита стояла как в луче прожектора. Она напрягла мускулы лица и зажмурилась, чтобы скрыть выступившие на глаза слезы радости.
– Я ждал вас. Ходил вокруг дома, заглядывал в окна. Но у вас справляли праздник, и вы не нашли времени для меня, – заметил Молларт.
– Я устроила попойку, чтобы бодрствовать, пока вы не вернетесь, – улыбнулась Бенита и протянула ему руку.
Он в смущении отступил и спрятал руки за спину. Только сейчас Бенита заметила на земле лошадь и свернувшегося рядом с ней в комочек жеребенка, прикрытых соломой.
– Я прибыл вовремя, – заметил Молларт. – Парень бы один не справился. Кобыла была измучена долгой дорогой.
Бенита смотрела на беспомощного жеребенка, который, казалось, и лежа шатался от слабости. Он еще не вставал на ноги и только сейчас чуть приподнялся и попытался выпрямить суставы передних ног. Да и держать шею ему было не просто: голова жеребенка с белой отметиной на лбу валилась то на одну, то на другую сторону. У кобылы дрожали ноздри, а глаза были большие, влажные и темные.
– Пошли к колодцу, вымоете руки, – распорядилась Бенита и взяла фонарь. Луч света скользнул по цыганке, закутанной в желтое атласное одеяло, прядь волос, выбившаяся из-под края одеяла, походила на крюк, ввернутый в голову мумии.
Парень, по-прежнему стоявший у лаза, сверлил взглядом проходившую мимо Бениту.
Бенита оставила Молларта у колодца, а сама тихо вошла в дом. Пройдя в заднюю комнату, где посапывали дети, она достала из шкафа полотенце. Она могла не бояться, что ее шаги услышат. Сидящие за столом беженцы и «лесные братья» успели снова подзарядиться и теперь вовсю горланили. Солдатик подыгрывал им на аккордеоне. И хотя рука его часто соскальзывала с клавиш, это все-таки была музыка.
Молларт взял из рук Бениты хрустящее льняное полотенце и тщательно вытер руки – каждый палец в отдельности.
– Не принуждайте меня идти к столу, – возвращая полотенце, попросил Молларт.
– Больше мне нечего предложить вам, – с сожалением сказала Бенита и кинула полотенце на скамью. – Есть две дороги. К праздничному столу или на край света.
– Лучше уж на край света, – серьезно ответил Молларт. – Как прямей пройти туда?
Бенита дотронулась до руки Молларта, и тот послушно пошел следом. У выгона ветврач отстал от Бениты, пролез между прясел на выгон и еще раз осмотрел кобылу с жеребенком. Напрасно взгляд Молларта искал хозяйского сына из-под Раквере и закутанную в желтое атласное одеяло цыганку. Их не было видно.
Молларт вернулся к поджидавшей его Бените и взял ее за руку. Ладонь у Молларта была теплая, и Бенита почувствовала, что утро довольно прохладное. ‘Она зябко повела плечами, но тут же подавила в себе дрожь. Они медленно пошли вперед вдоль дороги, по которой гоняли скот.
– Почему вы вернулись? – спросила Бенита и в ожидании ответа затаила дыхание.
– Не надо строить иллюзий, – неловко ответил Молларт. – Просто дорога была отрезана. Фронт. Сам не знаю, как и жив остался. Вы помните моего хромого мерина?
– Еще бы! Ведь это же было позавчера. Вы приехали и отвели своего мерина сюда, на выгон, где только что ожеребилась эта кобыла.
– Позавчера? – удивился мужчина. – А моего старого хромого друга уже нет. Ранило осколком. Пришлось помочь, чтобы не мучился.
– Значит, пешком? – спросила Бенита. – Прямо в Рихву?
– Лесом, потихонечку.
– Но все-таки – в Рихву?
– Куда же еще? – Молларт старался говорить беспечно. – Пожалел вас, когда вы спрыгивали с телеги и стали смотреть мне вслед. Вы же смотрели мне вслед, не правда ли? Я не оборачивался, не хотел, но мне казалось, что вы провожали меня взглядом.
– Нет, я сразу же повернулась и пошла своей дорогой, – сказала Бенита. – У меня было чувство, что это вы смотрите мне вслед.
Мужчина рассмеялся.
– Вам было так же жалко оставлять меня, как и своего мерина? – спросила Бенита.
– Почти. Того я дольше знал. Много дольше, – серьезно ответил Молларт.
– Я и сама не понимаю, почему выпрашиваю у вас внимания, – тихо произнесла Бенита.
Мужчина отпустил ее руку.
Бениту, которая доверчиво шла рядом с ним, смутило это движение. Она отодвинулась и отвернула лицо.
Темнота стала растворяться в предрассветных сумерках. Глаза уже различали лаз, который вел на клеверище. Здесь Молларт по приказу Бениты косил отаву, здесь он встретил барана Купидона и обнаружил, что тот болен.
– Купидона больше нет, – обронила Бенита.
– Так быстро! – удивился Молларт.
– Своей рукой прирезала, – чужим голосом сказала Бенита. – Сама, – подчеркнула она.
Они остановились под одинокой елью, росшей на дороге, по которой гоняли скот.
– Видите ли, – осторожно начал мужчина. – В моем возрасте уже неловко притворяться. Всякие там порывы и прочие движения души ушли в прошлое. Жаль, разумеется. Я чувствую себя непринужденно только среди животных. В людях я зачастую сомневаюсь. Боюсь попасть в глупое положение. Не умею достаточно быстро угадывать побуждения, заставляющие их поступать так или иначе.
– Вы потому и разошлись с женой, что каждый раз перед поцелуем произносили такие длинные речи? – насмешливо спросила Бенита.
– Нет, – нисколько не обидевшись, ответил мужчина. – Да вы спросили бы у нее самой.
– Подглядывали? – удивилась Бенита и тихонько пошла дальше. Молларт последовал за ней.
– На окнах не было занавесок.
– Йосся, моего мужа, тоже видели? – настойчиво спросила Бенита. От стыда у нее зашумело в ушах. Бенита ускорила шаг, чтобы Молларт отстал.
– Не спешите, – попросил Молларт. – Подумайте, сколько я прошел пешком.
– Ладно, – сконфуженно ответила Бенита.
– Вероятно, я не заметил его, – успокоил Бениту Молларт.
Женщина подавила вздох.
– Надо же было и Леа оказаться здесь! – после долгого молчания произнес Молларт.
– Все дороги ведут в Рихву, – бросила Бенита.
– Верните свою руку, – попросил Молларт.
Бенита вяло протянула ему холодную ладонь.
– Виновата жена? – спросила Бенита и подумала о Йоссе.
– Нет, я, – признался Молларт. – Ведь это я когда-то просил ее руки.
– А еще кто виноват?
– В какой-то степени друзья и знакомые, – ответил Молларт. – Им был не по душе этот неравный брак. Красивая и умная жена, а муж всего-навсего коновал, к тому же еще неприметный и хромой.
Бенита молчала.
– Они часто говорили мне, как хорошо танцует моя жена. Хвалили ее за умение ловко маневрировать в спорах и быстро загонять противника в угол. Знакомые подчеркивали, что у моей жены исключительная память, что всех поражает ее эрудиция в истории искусства. Я знал лишь, да и то посредственно, чем болеют лошади. Смотрите, озабоченно предостерегали меня знакомые, когда разводился кто-нибудь из наших общих приятелей, смотрите, чтобы и у вас не кончилось тем же.
Молларт отпустил холодную руку Бениты и стал шарить в карманах.
– Надоело. К чему мне было держать около себя такую очаровательную женщину? В конце концов, когда в прошлом году ликвидировали институт сыворотки и я переехал в деревню участковым ветеринаром, развод оказался единственным выходом из создавшегося положения. Она все равно не поехала бы со мной.
– Такая гордая? – пробормотала Бенита.
– Вы довольны? – спросил Молларт.
– Все встало на свои места, – ответила Бенита. – Я бы не сумела с такой точностью проанализировать человеческие отношения. Так коротко и ясно.
– Отсутствует дистанция, – заметил Молларт.
– Да, – бросила Бенита. – Голова Купидона еще лежит на куче торфа.
Бенита открыла лаз. Они пошли по росистой траве. На востоке, сквозь неплотные облака, пробивался желтоватый свет близкого утра. Словно черные свечи, стояли в предрассветной тишине ели на пастбище. Их острые верхушки казались фитилями, тянущимися к огню.
Близость утра заставила Бениту очнуться и сбросить с себя оцепенение, словно она уже торопилась в хлев, где ее ждали привычные дела.
Молларт смущенно поднял брови, он, кажется, пожалел, что так много рассказал о себе.
– Вам холодно, накиньте мой пиджак, – заботливо предложил он.
Бенита покачала головой и подошла к елям. Хвоя, лежавшая на земле, заглушала шаги.
– Куда вы меня ведете?
– Туда, куда обещала, – ответила Бенита и рассмеялась.
– Понимаю, – сказал Молларт и ускорил шаг.
От елей тропка, перескакивая с кочки на кочку, вела к ольшанику, что тянулся между пастбищем и поймой. Бенита раздвинула проволоку и придержала ее, пока Молларт перелезал. Они вышли на луг, где росли лишь старые одинокие березы.
Дойдя до середины зеленой равнины, Бенита остановилась и выдохнула:
– Ну?
Молларт кивнул.
Над руслом реки вилась молочная лента тумана. Легкий порыв ветра срывал клубы реющей влаги и гнал их сквозь окаймлявшие берег ольхи; светлые язычки белесой дымки простирались к середине поймы до самых берез.
Медное зарево постепенно затопляло влажный воздух. Лошади, стоявшие в излучине реки, заржали.
Молларт тихо свистнул.
Лошади подняли головы и вытянули шеи. Внезапно их темные и светлые ноги перемешались, лошади рассыпались, а затем встали в ряд под ольхами.
Новый порыв ветра сорвал с речной поверхности клубы тумана, отнес их на пойму и укутал ими лошадиные ноги. Казалось, будто огромные туловища животных плывут над землей.
«Мир взлетел», – снова подумала Бенита и на какое-то мгновение почувствовала, что теряет равновесие. Молларт заметил, что женщина, стоявшая рядом с ним, вздрогнула. Это едва уловимое беспомощное движение придало ему смелости.
Молларт схватил молодую хозяйку Рихвы, притянул к себе и поцеловал.
Бенита не вырывалась. Однако Молларт сам выпустил ее из объятий и внимательно взглянул на нее. Руки Бениты упали. Она подняла голову и прищурилась. Солнце взошло.
Молларт свистнул. Кружившие у реки лошади всем табуном направились к людям. Впереди шел тот самый красавец в белых чулках. Однако чалый, который вчера первым перемахнул через колючую проволоку, не мог примириться с такой несправедливостью и протиснулся вперед. Лошади, покачивая головами, осторожно подходили все ближе и ближе.
– Ну как, оседлаем лошадей и помчимся на край света? – засмеялся Молларт.
– В Рихве только одно седло, – мрачно ответила Бенита.
Молларт протянул руку, привлек к себе Бениту и, обняв за плечи, прижал к себе.
Лошади фыркали.
Вороной раздул ноздри и заржал. Это прозвучало как призыв. Весь табун помчался за ним; комья дерна из-под копыт взлетали в воздух. Животные описывали по лугу круги, проносились сквозь сверкавшие на солнце клочья тумана, их гривы вздымались, словно невидимая рука пыталась схватить и остановить их. Бенита и Молларт не могли оторвать взгляда от лошадей.
– Возьмите меня в свои владения лекарем, буду лечить ваших животных, – с радостным вздохом сказал Молларт.
– Пусть этот лекарь возьмет меня в служанки, – усмехнулась Бенита. Однако эта фраза тут же показалась ей неуместной, и она выскользнула из объятий Молларта. Отойдя на несколько шагов, Бенита сказала:
– Священный миг природы миновал. Рай утратил краски. Настало обычное утро. Мне пора доить коров.
На обратном пути Бенита дрожала от холода и усталости. Сегодня она не поплавала в реке, возможно, вчера она купалась последний раз в этом году. Настала осень.
Осень действительно настала. Оглянувшись, Бенита увидела, что березы роняют листья.
Молларт молча снял с себя пиджак и бережно накинул его Бените на плечи. Найдя в кармане смятую папиросу, он чиркнул спичкой. Крепкий запах табака ударил Бените в ноздри.
28
оссь лишь мельком глянул на Бениту, когда она в наброшенном на плечи пиджаке вошла во двор в обществе незнакомого мужчины.
Хозяину Рихвы было сейчас не до того, чтобы выяснять отношения с собственной женой. Он был во власти грандиозных планов, которые надо было сразу же осуществить, сразу, немедленно; сгрудившиеся во дворе беженцы уже ждали его приказаний, чтобы принять участие в затеянном им деле.
Бенита знала страсть Йосся ко всяким увеселительным поездкам. В кустах сирени до сих пор валялись заезженные до непригодности и превращенные в железный лом велосипеды. Как только Йоссь опрокидывал в себя хотя бы каплю спиртного, его начинал одолевать зуд, и он мечтал лишь об одном – услышать в ушах свист ветра. Когда ноги уже не держали царя природы, он садился в седло и принимался мерить глубину канав. Теперь, после долгих месяцев вынужденного сидения в сарае в обществе «лесных братьев», страсть Йосся к такого рода поездкам достигла небывалых размеров. Очевидно, еще ночью, сидя за столом, он обдумывал, как утром, едва взойдет солнце, выкинет свой очередной фортель.
Йоссь вывел из хлева племенного быка Мадиса – гордость хутора Рихвы. Телегу он заблаговременно оттащил на середину двора и приготовил хомут. Сейчас Йоссь ходил вокруг быка, бил упирающегося Мадиса ногой по голяшкам, ругал неизвестно кого и дрожащими руками поправлял упряжь.
– Полезай в телегу! – заорал Йоссь, когда ему наконец удалось запрячь быка, и замахал руками, словно собираясь схватить в охапку всю компанию беженцев. Его нечесаные волосы торчали во все стороны наподобие кудели, лицо было багровым.
– Поехали все! – что есть мочи, точно зазывала в дверях цирка, закричал Йоссь.
Женщины засмеялись.
Первым к телеге подошел Эльмар, держа в руках бутылку самогона.
Быку Мадису надоело стоять и ждать, словно кроткому барашку. Он начал пыхтеть и копытами вырывать из земли траву.
«И как ему удалось запрячь Мадиса?»– с любопытством вытягивая шею, подумала Бенита. Не ожидая от Йосся такой хватки, она покачала головой.
– Ах, – махнул рукой Рикс, не в силах сопротивляться приглашению хозяина. – Прокатимся напоследок и… исчезнем.
Пошатываясь, он подошел к телеге. Зад у Рикса оттягивало книзу, и бедняге пришлось попотеть, прежде чем он взгромоздился и устроился на сене.
– Карла, принеси кнут, – скомандовал Йоссь.
Заморыш Карла быстро побежал выполнять приказание.
Он вертелся, как волчок, стараясь отыскать кнут. В конце концов сообразительный Карла нашел его у дверей конюшни и с победоносным видом, вразвалку направился к своему повелителю.
– Я не могу отказаться от такого удовольствия! – взвизгнула Леа Молларт. Судорожно стараясь держаться прямо, она засеменила к телеге. Уже восседавший там Рикс, оживленно блестя глазами, протянул даме руку. Леа Молларт барахталась, словно попала в сети. Нога в постоле то и дело соскальзывала с оси колеса, сумочка на длинном ремне застряла в грядке телеги. Женщину душил смех, и поэтому залезть было еще труднее.
Бенита огляделась, ища Молларта. Ветеринарный врач отошел к конюшне и прислонился к лестнице, которая вела на сеновал. Стоя там в синеватой тени, он казался очень бледным. Бенита подошла к нему и вернула пиджак.
Только сейчас Бенита поймала на себе пристальный взгляд Йосся. Хозяин Рихвы стоял в телеге и пялил глаза в их сторону.
– Быстрее! – мгновением позже яростно взревел Йоссь и топнул ногой. – Старому черту Мадису не терпится! Люди добрые, залезайте в колесницу истории!
Леа Молларт, откинувшись на передок телеги, хохотала. Не то со вздохом, не то со стоном она вцепилась в плечо Рикса, не переставая хохотать. Потеряв равновесие, Рикс схватился за боковую грядку и, тяжело дыша, уперся ногами о дно телеги, чтобы не свалиться вместе с искусствоведом.
На крыльце, размахивая руками, появился Парабеллум. Горланя и гикая, он старался привлечь к себе внимание. Парабеллум рычал, подражая Мадису, и колотил резиновой рукой о стену.
Армильда первой заметила Парабеллума и от удовольствия начала пронзительно кричать. Присев на корточки, она выжимала из легких воздух, чтобы продлить крик.
Парабеллум распахнул ворот рубашки и скорчил гримасу. От этого движения зашевелились усики, наподобие гитлеровских, нарисованные углем над его верхней губой. На голове у Парабеллума был повязан желтый платок, концы которого болтались над ухом.
От галдежа и долгого стояния на месте Мадис пришел в сильное возбуждение и рванул телегу. Плохо державшийся на ногах Йоссь упал как подкошенный. Эльмар помог метавшему гром и молнии приятелю снова подняться на ноги.
Это послужило как бы последним сигналом к отбытию. Солдатик со своим аккордеоном полез в телегу, а следом за ним – Армильдин муж Яанус. Хоть вопящая жена и держала его за полы пиджака, однако Яанус вырвался и самонадеянно вздернул свой седловидный нос к небу. Толстозадая Армильда развела руками, словно собиралась взлететь в воздух.
Одна только кулливайнуская Меэта оставалась безучастной. Взяв у колодца подойник и взглянув, чист ли он, она направилась к хлеву, где нетерпеливо мычали коровы. Кот, который, не обращая внимания на шум, сидел у стены хлева и самозабвенно вылизывал себя, встал и, задрав хвост, вошел в дверь следом за Меэтой.
Ни ей, ни ему не было дела до веселой компании гуляк.
Бенита стояла как вкопанная, не зная, что предпринять. Она украдкой смотрела через плечо туда, где, прислонившись к лестнице, стоял хромой мужчина. Молларт следил за королем быков Мадисом и не видел вопрошающего взгляда женщины. Подошедшие позже беженцы – мужчины и женщины – молчаливой кучкой встали в сторонке, точно не считали себя вправе принять участие в общем веселье.
