Текст книги "Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы)"
Автор книги: Эмэ Бээкман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 47 страниц)
– Ну что, достаточно? – спросил Йоссь, когда Бенита разогнула спину.
– Пальни еще разок! – крикнула Бенита.
Прогремел выстрел.
На этот раз улов был хуже.
– Ну? – осведомился Йоссь.
– Хватит. Спасибо, хозяин, – добродушно бросила Бенита.
Йоссь вскинул ружье на плечо, на этот раз стволом вниз, и поплелся по камням в сторону своего логова – убежища от всяких бед.
Бенита, тихо насвистывая, нанизывала на прутик рыбу.
Только она собралась идти домой, как ей навстречу с радостным тявканьем бросился дворовый пес.
За ним на довольно большом расстоянии шел Каарел с каким-то ящиком в руках.
– Ты что делаешь? – крикнула ему Бенита.
– Две! – провозгласил Каарел. – В ловушку эти поросята не лезут, а вот в куничьи силки сегодня ночью попались две!
– Наконец-то! – обрадовалась Бенита.
Приблизившись, Каарел поднял ящик повыше, и Бенита услышала там шорох и возню.
– Отнесу в реку, – пояснил Каарел, – под водой открою заслонку и они, дьяволы, пойдут ко дну.
– Валяй, – сказала Бенита и позвала собаку. Но псу вовсе не хотелось сидеть на цепи. Он отбежал в сторонку, намереваясь обнюхать стволы деревьев и слегка полить их.
Бенита пошла к выгону.
За это время капли росы скатились по стебелькам отавы на землю. Сенокос, выгон и межа зеленели настолько свежо и аппетитно, что любо-дорого смотреть. Яркая зелень никак не хотела поддаваться осени, словно права была мудрость, гласившая: если ты растешь у самой земли, век твой будет долгим.
У лаза Бенита остановилась и оглянулась на реку – удалось ли отцу утопить крыс. Старик взволнованно размахивал руками, до Бениты донеслись проклятия и ругань. В следующую минуту на зеленом лугу мелькнули две огромные крысы, мчавшиеся прямо к хутору. Старик громким голосом науськивал собаку, но разыгравшийся пес никак не хотел понять, что надо работать и хватать мерзких паразитов.
Бенита фыркнула – неудобно было на глазах у растерянного Каарела громко смеяться – и повернула к дому.
Внезапно она умолкла, за ее спиной стоял Молларт.
– Видели, как неслись? – спросила его Бенита.
Он кивнул.
– Хвосты распрямили, помчались, видно, здорово истосковались по дому, – улыбнулась Бенита.
– Выплыли! – издали закричал Каарел. – Чертов пес!
Надо же было кого-то обвинить в неудачной охоте.
Молларт с Бенитой направились к дому.
– У нас амбар каменный, – начала рассказывать Бенита. – Только и есть, что два ряда бревен наверху под кровлей. Крысы так прогрызли деревянную часть, что, того и гляди, крыша рухнет. Когда иду в амбар, всегда беру с собой на всякий случай дубинку. Крысы из закромов с шумом лезут в ходы между балками. Хорошим манерам они не обучены и потому норовят скопом залезть в одну дыру, пищат – и ни с места. Тогда я и принимаюсь лупить их своей палкой, у стервецов тельца толстые, шерсть густая, ну прямо серые поросята, знай себе, причмокивают под ударами. Что поделаешь, однажды вытряхнули крысу из силков в мешок, думали, мешок о стенку – и готово. Но оказались недостаточно расторопны – крыса успела прогрызть мешковину и удрать. Хитрые бестии!
– Племенные животные! – рассмеялся и Молларт.
Бенита посмотрела на него да так и продолжала смотреть – дольше, чем это подобало. У него были странные карие глаза с желтыми крапинками, расходившимися подобно искоркам от зрачков в стороны. Бенита почувствовала, что теряет уверенность. Свободной рукой она поправила полотенце на шее и стала придумывать, что бы еще такое сказать.
– Я смотрю, вы и рыболов, – заметил мужчина, словно хотел дать ей время прийти в себя.
– Да, – ответила Бенита, – вот собрала несколько плотвичек.
– Волшебная река, в которой собирают рыбу, – обронил мужчина и приподнял прясло лаза, чтобы Бените не пришлось перелезать.
– Я только свистну, как они сами подплывают и нанизываются на прутик. Знают, что мне некогда часами простаивать над поплавком.
– Я тоже знаю, что вам некогда, – пробормотал мужчина, – и все же хочу, чтобы вы сказали мне, на каких хуторах находятся овцы, которых случили с Купидоном.
Бенита остановилась и принялась разглядывать свои постолы. Она избегала смотреть на мужчину, она боялась, что, глядя на него, не сможет ответить так резко, как ей хотелось бы.
– Вот, оказывается, что вас интересует! – произнесла она. – Только меня, пожалуйста, исключите из игры!
– У меня серьезные опасения. Если они подтвердятся, одним словом, я не могу уехать прежде, чем не осмотрю животных, – жестко сказал мужчина. – Болезнь, которую я предполагаю, заразна не только для животных, но и для людей, – добавил он уже мягче.
– Я не боюсь, – высокомерно бросила Бенита.
– Не боится тот, кто не знает, – осторожно заметил мужчина.
Бенита не ответила. Она свернула к хлеву, настежь распахнула ворота и стала отвязывать коров от привязи.
– Ну, ну! – понукала она их.
Коровы, стоявшие впереди, медленно вышли из ворот, остановились у обочины дороги, чтобы пощипать траву, и, только когда задние сгрудились и нажали на них, побрели в сторону лесного пастбища.
Молларт, прислонившись к столбику ограды, следил за тяжело ступающими тучными коровами. Какая-то телочка, видно, чтоб попугать мужчину, скакнула в его сторону, но тут же повернула и побежала вперед. Бенита шла за стадом, помахивая хворостиной. Полотенце по-прежнему обматывало ее шею. Она даже и не взглянула в сторону Молларта.
Каарел, держа в руках пустые силки, подошел к Молларту.
– Паршивый пес, – виновато пробормотал он.
– Надо забить крысиные норы жестью, – посоветовал Молларт.
– А где взять эту жесть, – махнул рукой старик, – пусть об этом заботятся хозяева.
– А вы? – удивился Молларт, услышав, что старик так резко отмежевывается от хозяйства, которым ведала дочь.
– Что я, – буркнул Каарел, – я здесь больше за батрака. Кто-то ведь должен работать в поле.
Секунду помолчав, он с горечью добавил:
– Что ж, когда-нибудь могила сравняет бедняка с господином.
Старик сдвинул кепку на затылок, и Молларт увидел, что и при дневном свете голые треугольные виски Каарела напоминают рога.
Старик прищурился на солнце, правый глаз у него слезился и был заметно меньше левого.
– Возьмете у мельничного бугра лодку и поедете вверх по реке, – с шумом проходя мимо Молларта, сказала вернувшаяся с пастбища Бенита.
Молларт хотел расспросить ее подробнее, но Бенита уже хлопотала в хлеву. Вскоре она вышла оттуда, ведя на цепи ревущего быка Мадиса, чтобы отвести его на отаву.
Каарел не стал расспрашивать Молларта, куда тот намерен отправиться на лодке. Снова сдвинув шапку на лоб, старик, не сказав ни слова, удалился.
Молларт чувствовал, что мешает хозяевам. Ни для кого ведь не новость, что гостеприимство эстонца проявляется лишь в тех случаях, когда он сам позовет гостей, высвободит время для праздника, наварит холодца, зажарит мяса, собьет сладкий манный мусс и запасет водки. Чтобы собраться вместе и угостить гостей, нужен серьезный повод – рожденье, смерть или свадьба. В остальное время каждый корпел в одиночку, моля бога, чтоб никто его не потревожил. Не зря же появилось это отвратительное выражение: «незваный гость», ставшее бранной кличкой для всякого, кто ненароком заглянет в дом. Неподатливая и скудная земля не позволяла надолго забывать о ней. Человек должен был непрерывно трудиться в поте лица, чтобы его каменистые поля превратились в цветущие угодья. Земля грозила нищетой, если дневные часы ты проводил в болтовне, перерывы между дождями тратил на свои дела, а редко выдавшуюся погожую неделю пел и плясал.
Молларт жалел, что не имеет официального повода осмотреть животных. Не слишком большое удовольствие клянчить необходимую для работы помощь.
Бенита снова появилась в поле зрения Молларта.
– Возьмите лодку, – спокойно посоветовала она. – Поезжайте вверх по течению. Первый хутор за мостом и будет Лаурисоо. Ошибиться невозможно. Пусть лаурисооские хозяева проводят вас к Элле. Обратно вернетесь тоже на лодке. Тогда и поговорим.
– Спасибо, – коротко ответил Молларт и повернулся, чтобы идти.
Но Бенита уже не торопилась. Она пошла вместе с Моллартом.
– Я провожу вас до мельничного бугра, помогу вам взять лодку, а то вдруг лесные звери напугают вас, – как бы извиняясь, сказала она.
– Лесные звери? – удивился Молларт. – Но ведь сенокос – не дремучий лес, да и вам все равно не защитить меня.
– Нет-нет, все-таки, – стояла на своем Бенита.
– Как хотите, – сказал Молларт и почувствовал, что не может не уступить ей.
– Старая хозяйка Лаурисоо говорит, что смерть забыла ее и нечаянно миновала их ворота. Вы ее узнаете по этим жалобам. А когда придете в Сылме к Элле, держитесь, а то вдруг еще и останетесь там, – смеясь предостерегла его Бенита.
– Она тоже одинокая женщина? – игривым тоном спросил Молларт, надеясь услышать, что Бенита скажет что-то о муже. Но она словно пропустила этот вопрос мимо ушей. Подняв руку, Бенита показала на холм, где краснела спелая рябина, и сказала:
– Вот это и есть мельничный бугор. Когда-то, во времена помещиков, там стояла мельница, теперь остатки плотины затопила вода, только и проку, что можно по камням перейти реку и не промочить ноги.
Бенита легким шагом ступала впереди, и так они дошли до холма. Она протянула Молларту руку, чтобы провести его мимо коварной ямы, на которую падала тень от куста крыжовника. Спустившись с пригорка, они прошли под аркой кустов черемухи и достигли тихой речной излучины, где стояла маленькая лодка. Уцепившись за куст вербы, Бенита нагнулась над рекой, схватила веревку и подтянула лодку поближе к берегу. Молларт долго копошился, залезая в лодку, потом вдруг заторопился, чувствуя, как у него горят уши. Он не решался взглянуть на берег, боясь, что Бенита смеется. Но Бенита, вышедшая из-за кустов с веслами в руках, спокойно стояла возле кочки. Взгляд у нее был скорее грустным, нежели высокомерным.
– Ну и энергии у вас, – с уважением произнесла Бенита, протягивая Молларту весла.
– Это мой долг, – неловко пробормотал Молларт и полушутливо добавил – Ведь и вы не пойдете на вечеринку, если в хлеву у вас жалобно мычат недоеные коровы!
Помахав Молларту, Бенита взбежала на мельничный бугор.
– Попутного ветра! – со смехом крикнула она оттуда.
Гребя одним веслом, Молларт вывел лодку на середину реки и направил ее вверх по течению. Внизу, расставив на камнях ноги, стояла Бенита. Хорошо, что его руки заняты веслами и он не может помахать ей.
7
ем дольше греб Молларт, тем яснее ему становилось, как не хватало в лодке Бениты. Порожистая, с неспокойным руслом река требовала опытного глаза местного жителя, который сумел бы провести лодку там, где следует. В одном месте Молларту пришлось даже чуть-чуть взять назад, так как упавшая в воду береза преградила путь. Но и другим путем оказалось ничуть не легче вести лодку, свободная полоска воды здесь была настолько узкой, что весла задевали за тростник и то и дело поднимали со дна реки ил.
Но мост уже был виден.
Проскользнув под мостом между ледорезами, покрытыми тиной, Молларт услышал над головой стук колес. Судя по звуку – это была не просто обычная телега, подобно тем, что дребезжат по сельским дорогам и мостикам вслед за медленно бредущей лошадью. Одновременно доносились скрип колес, цокот лошадиных копыт, тяжелая поступь скота, хрюканье свиньи и людские шаги. Молларту хотелось поскорее миновать мост, чтобы взглянуть на путников, но здесь, в гуще камней, надо было соблюдать осторожность. Выехав из-под арки, он приподнял голову, но обоз уже скрылся за придорожным кустарником.
За мостом русло реки заметно расширялось. Лес отступил от берегов, и от этого здесь внезапно стало свежо и просторно. Желание уехать, захлестнувшее Молларта, когда он услышал стук колес на мосту, как будто опять утихло. Такому человеку, как он, всегда доводившему до конца задуманное, следовало бы рано утром запрячь лошадь. В то же время он понимал, что надо остаться. Молларт был даже рад этой возможности, представившейся ему благодаря Купидону.
В том, что Бенита дала ему точные координаты, Молларт убедился, когда, поставив лодку рядом с полузатонувшим корытом, вылез на шаткие лодочные мостки и увидел во дворе древнюю старуху.
Старая хозяйка хутора Лаурисоо, завидев постороннего, оперлась дрожащими руками о палку и вперила в него неподвижный взгляд. Видно было, как у старухи дрожат плечи, хотя на ней был жилет из овчины, а под ним – грубошерстная блуза, длинные рукава которой спускались до самых кончиков скрюченных пальцев.
Молларт поздоровался и сообщил, что он ветеринарный врач и хочет осмотреть овец.
Старуха захихикала и, едва шевеля узенькими как ниточка губами, объявила тоненьким монотонным голоском: она-де подумала, что наконец-то смерть пожаловала с другого берега, чтобы посадить ее в лодку и увезти.
– Мой старший сын помер, – сообщила она затем.
– Когда? – испугался Молларт, решив, что в доме траур.
– Позапрошлым летом, – ответила старуха.
– Отчего? – участливо спросил Молларт.
Беспорядок на дворе не оставлял сомнения в том, что на этом хуторе едва ли можно было встретить трудоспособного человека.
– От старости помер, – объявила старуха. Она долго разглядывала незнакомого мужчину, а затем крикнула в сторону дома:
– Эй, Линда!
По скрипучим деревянным ступенькам крыльца во двор спустилась та, которую звали Линдой. Она с царственным спокойствием зашагала по направлению к Молларту, по дороге ступая в коровьи лепешки, клок соломы прилип к ее лодыжке, но ей лень было смотреть под ноги – ее нимало не беспокоило, предстанет ли она перед посторонним мужчиной с чистыми или грязными ступнями.
Молларт стал терпеливо разъяснять ей, зачем он прибыл сюда.
– Ах! – после каждой фразы Молларта вскрикивала женщина. Попросив проводить его к овцам, Молларт вновь услышал тот же взволнованный выкрик, не выражавший ни удивления, ни досады.
Женщина пошла вперед, и Молларт последовал за ней. Он видел ее спину, казалось, что под платьем у женщины, ниже и выше пояса, напиханы булки. Пятки ее напоминали картофелины, серые и неровные, а голые локти в складках – клочок вспаханного поля.
Молларту вдруг вспомнился рассказ одного немецкого офицера, исколесившего Эстонию вдоль и поперек. Им, мол, говорили, что Эстония так же хороша, как Европа. Но нигде в деревне он не встретил крашеных домов, даже по оконным рамам никто не удосужился пройтись кистью, не говоря уже о том, что и люди показались ему тупыми и неопрятными.
Молларт грустно улыбнулся и взглянул на окна длинного хозяйского дома. Иные из них были завешены тряпьем, иные стояли голые, а одно окно закрывала полосатая лошадиная попона, повешенная углом, очевидно, эта комната служила спальней.
Две лаурисооские овцы паслись на привязи у реки.
Линда, женщина неопределенного возраста, стояла как вкопанная, пока Молларт осматривал овец. Он долго и основательно изучал животных, щупал у них сухожилия и железы, сгибал и разгибал им ноги, исследовал слизистую оболочку.
Само собой разумеется, он привык к тому, что хозяева животных присутствовали при осмотре, во всяком случае при заключении, которое он выносил. В большинстве своем они старались помочь ему – утихомиривали скотину или припоминали что-то еще, связанное с заболеванием животного. Впрочем, чаще они мешали, чем помогали. Однако сейчас Молларт чувствовал, что его гораздо больше раздражают безучастность и безразличие этой женщины. Впрочем, что с нее взять, раз бог умом обделил.
– Выкидыш был у обеих овец? – спросил Молларт.
– Ах! – пробормотала женщина.
В конце концов, оставив овец в покое, Молларт отправился к реке, вымыл руки, затем не спеша вернулся к женщине, посмотрел в ее невыразительные глаза и сказал:
– Овцы больны. Это заразный выкидыш, бруцеллез или болезнь Банга.
– Ах! – услышал он в ответ.
– Овец придется прирезать, постарайтесь раздобыть себе для этого дела перчатки. Солому, на которую положите овец, надо будет уничтожить. Внутренности сожгите или закопайте поглубже в землю. После этого тщательно вымойте руки.
Молларт говорил медленно, словно нанизывая слова в ряд. Он был уверен, что его наставления не доходят до женщины, и это его беспокоило.
– Кустас поможет, – услышал наконец Молларт и обрадовался, что хозяйка Лаурисоо заговорила.
– Вы все запомнили, что я сказал? – настойчиво спросил Молларт.
– Ах, – снова пробормотала женщина, и ее лицо вдруг задрожало от беззвучного смеха. – Я давно говорю старухе – надо кончать с ними. Хоть мясо будет, раз ягнят не получилось, чего зря держать. Шерсти нам не надо, полный мешок в амбаре стоит, так и так некому чесать ее и прясть. Старуха плохо видит.
Молларт взглянул на овец. Давно не стриженные животные были все в колючках репейника.
– Мясо можете употреблять в пищу, только прежде его надо как следует проварить.
Молларт хотел еще добавить, что надо бы почистить овечьи ясли, но промолчал. Хлев на этом хуторе, вероятно, настолько грязен, что едва ли кто возьмется пошевелить там пальцем до тех пор, пока к весне животные не начнут подпирать спинами потолок.
Обратно они побрели той же дорогой. Линда впереди, врач следом за ней.
Однако известие о том, что овцы больны, все же слегка встревожило Линду.
– Старуха все требовала – случи да случи, – ворчала она. – Очень надо было вести их в Рихву, а потом отрабатывать Бените за удовольствие, доставленное ее Купи. Ведь можно было уже весной заколоть овец. Это все старуха – иди да иди. Она всю жизнь с ума сходит по овцам, сама дрожит на холоде, вот и копит овчину на шубу да жилеты и куртки.
Линда так и не поняла, что ее овцы заразились бруцеллезом от Купидона. Молларт почувствовал облегчение, во всяком случае из-за овец лаурисооская хозяйка не станет относиться к Бените враждебнее, какие бы там отношения между ними ни существовали.
Старуха по-прежнему расхаживала по двору. Линда, грузно ступая, вошла в дом – дощатые ступеньки прогибались под ее тяжестью.
– Ты хотел знать, отчего помер мой сын? – остановила Молларта старуха. – От старости помер, – повторила она своим тоненьким как ниточка голоском.
Линда снова выползла на двор, держа в каждой руке по три грязных куриных яйца.
Молларт смутился. Но выражение лица у Линды было приветливое, и он не решился обидеть ее отказом.
– Ах, – воскликнула Линда, когда Молларт объявил, что должен наведаться еще и в Сылме.
Приоткрыв рот, Линда подумала и сказала:
– Пройдете через клеверное поле, минуете перелесок и будет Сылме.
Молларт удивился: неужели, чтобы сказать это, ей надо было так долго раскачиваться?
Кивнув женщинам, он пошел в указанном направлении. Распихав яйца по карманам, Молларт ощупал сквозь материю свою хрупкую ношу, не хватало еще, чтобы какое-нибудь яйцо разбилось и испачкало пиджак.
8
ойдя до перелеска, Молларт вынул из карманов яйца и положил на мох. Спрятав их, он усмехнулся, конечно, это ложный стыд, но вдруг при виде набитых карманов кто-нибудь сочтет его жуликом, дескать, бродит тут вокруг с важным видом, осматривает овец, не иначе как зарится на легкий заработок.
Во дворе хутора Сылме, огороженного елями, навстречу Молларту выбежал молодой гончий пес. Обнюхав брюки незнакомца, пес залаял и помчался к крыльцу, указывая дорогу. С двух сторон двери, обсаженные астрами, возвышались пирамиды хмеля, и каждая из них казалась как бы отражением другой. Войдя в сени, Молларт почувствовал запах воска. Он постучал в одну из смежных дверей, которая, по-видимому, вела на кухню.
За столом у окна просторной кухни сидела сылмеская семья.
Молларт поздоровался, пожелал приятного аппетита, на что услышал сразу из трех ртов «спасибо», и объяснил, зачем он пришел.
Из-за стола быстро выскочила молодая женщина, вероятно, это и была хозяйская дочь Элла, от которой его предостерегала Бенита, подбежала к кухонному буфету и, вынув оттуда кружку и тарелку, поставила на стол. Мать Эллы одобрительно следила за дочкиными хлопотами. Пригласив Молларта к столу, хозяйка пододвинулась к окошку, чтобы гостю было просторнее.
Молларт, почувствовав вдруг, что и в самом деле голоден, взял протянутый ему хлеб и поглядел на пододвинутые к нему тарелки с глазуньей и нарезанной ломтями ветчиной, выбирая, что бы такое положить себе.
– Ах так, значит, вы остановились в Рихве, у Бениты, – промолвила хозяйка.
– Рихву видать с дороги, а к нам кто догадается завернуть, – с сожалением заметила Элла и чуть заметно улыбнулась, стараясь, чтобы верхняя губа не обнажила уродливо выдающиеся вперед зубы. Вообще-то Эллу с ее здоровым цветом лица и жизнерадостным взглядом нельзя было назвать дурнушкой. Молларт в душе посмеялся над собой, что это на него нашло в последнее время, с каких пор он стал таким ценителем женщин! Приехал он сюда смотреть овец или хозяйскую дочь? Чья-то рука заботливо налила Молларту вторую кружку молока, кто-то пододвинул к нему тарелку с медом и посоветовал намазать хлеб маслом, а уже сверху медом. Он ел с аппетитом, прикидывая в уме, сколько у него в запасе сигарет и можно ли позволить себе роскошь закурить после еды.
Если еще утром Молларт с негодованием вспоминал злое выражение «незваный гость», то сейчас, сидя за столом на этом хуторе, вынужден был отбросить подобные обобщения. Покончив с едой, Элла приветливо посмотрела на гостя, старая хозяйка принялась снова угощать его, чтобы гость-де как следует подзаправился, а хозяин, пошарив на подоконнике, вытащил оттуда пачку сигарет.
Молларт поблагодарил и, закурив, снова повел разговор об овцах.
– Успеется с этим! – воскликнула Элла.
– Куда вам торопиться, – добавила хозяйка.
Похоже было, что работа хозяев не подгоняет. Их интересовали новости на фронте, но у Молларта не было последних сведений. Он уже много дней как в пути, газет не видел, к тому же он не принадлежал к числу тех, кто при каждом удобном случае делает прогнозы на будущее. Направляется он к морю и пришел к этому решению не за одну ночь, однако ни малейшего желания распространяться о себе и о своих взглядах он не испытывает.
– Оно конечно, – заговорил хозяин, – мы тут живем в лесу, далеко от дороги. Когда в сорок первом русские ушли, мы узнали об этом спустя много дней. Теперь тоже можем проспать, когда господа немцы начнут драпать домой. Мы тут ни с одной властью в ссоре не жили. Даже те нормы, что нам немцы установили, и то с грехом пополам вытягивали. У нас-то у самих пахотной земли всего-навсего пять гектаров – картофель посадим, немного вики или овса посеем, да клочок земли идет под ячмень. Зерно для хлеба в деревне покупаем. Кто откажется продать взамен на мед. Ну и кур держим десятка два. Зато ни у кого в округе нет такого яблоневого сада, как в Сылме. Мой товар в эстонское время прямо на таллинский рынок шел. Не говоря о Пярну. Господа из Швеции, ездившие туда загорать, вдоволь полакомились сылмеским медом.
Рассказ старика вызвал у женщин одобрительный смешок, а Молларт кивнул:
– Вы неплохо устроились.
– Не жалуемся, – согласился хозяин. – А иной, глядишь, работал как вол, прямо из кожи лез, всю норму хлеба сдавал до последнего килограмма, лишь бы получить несколько талонов и купить на них сапоги, одежду или чего-нибудь по хозяйству. Наши женщины любую льняную или шерстяную ткань соткут да еще ковры и прочие красивые вещи для дома. И в искусственном удобрении мы не нуждаемся, как иные, навоза в хлеву хватает, чтобы свою землишку удобрить и урожай снять.
Молларт давно уже не встречал людей, от которых веяло бы таким благополучием и довольством, какое исходило от хозяина Сылме.
Воспользовавшись возникшей паузой, Молларт встал из-за стола. На лице Эллы мелькнуло разочарование, но она тут же взяла себя в руки.
– Что ж, пойдем посмотрим овец, – промолвила Элла и накинула на плечи вязаную кофточку. Ведя Молларта через гумно в сад, она не переставая тараторила:
– Дедушка в свое время построил гумно, а кому оно теперь нужно. Он хотел расширить поля, а отец стал садовником и пчеловодом, я тоже думаю, что это гораздо правильнее. И женщинам легче, – расхохоталась она, заглядывая Молларту в глаза.
Они шли фруктовым садом, мимо собранных в кучи паданцев, и Элла сочла нужным пояснить:
– В этом году яблок девать некуда. Кто станет в такое неспокойное время возить их отсюда? Свинья наедается до отвала.
Элла свернула с дорожки в сторону, подбежала к одной из яблонь и, встряхнув ее, воскликнула:
– Я больше всего люблю требо. Идите сюда, попробуйте! Или вам больше нравится марципан? – спросила Элла, едва Молларт успел надкусить яблоко. – Еще у нас много ранета, зато грушовки в этом году уродилось мало, сколько-то есть белого налива! Антоновка еще не поспела.
Элла ходила вокруг яблонь, трясла их, хотя в траве валялось достаточно паданцев, и, собирая яблоки в подол передника, предлагала Молларту попробовать, без конца что-то объясняя.
Сылмеское изобилие и чрезмерная приветливость Эллы начали тяготить Молларта. Он подумал о своем хромом мерине, который ждет не дождется его на рихваском выгоне, и о Бените, невольно сравнивая ее с сылмеской барышней.
– Вы знаете, тартуские розовые особенно хороши на рождество. Отец приносит тогда из подвала крыжовенное вино, и оно золотится, как мед. Если вам доведется быть на рождестве в наших краях, милости просим к нам, – сказала Элла, снова подходя к Молларту.
Молларт чувствовал, что Элла своей болтовней парализует его мысли. Он с трудом удерживал презрительную усмешку, так и просившуюся на его лицо.
Овцы, пасущиеся где-то поблизости, казалось, находились на недосягаемом отсюда расстоянии.
Наконец, когда они выбрались из сылмеского райского сада, Элла заставила Молларта еще раз остановиться – на этот раз у изгороди из орешника. Хозяйская дочь стала почти насильно запихивать гроздья орехов Молларту в карманы, смеясь над самым его ухом. Он отодвинулся, ему почему-то показалось, что откуда-то из-за куста за ним подглядывает Бенита и посмеивается в кулак.
– Одно время отец заставлял меня идти учиться в университет, – начала рассказывать Элла. – А я и говорю ему: «Дорогой папочка, ты – мой профессор, и всем премудростям я научусь дома». Отец со мной согласился. Мать тоже радовалась, что я осталась дома, нам с ней хорошо, зимними вечерами мы рукодельничаем, ведем всякие разговоры. Иной раз, когда мне взгрустнется, мать скажет: «Пригласи молодежь из деревни, освободим комнату, потанцуете всласть». Раньше и Бенита приходила сюда со своим Йоссем, а теперь ее словно подменили, как будто я хочу отбить у нее Йосся! – рассмеялась Элла.
Молларт, решив воспользоваться словоохотливостью хозяйской дочери, спросил:
– А где сейчас муж Бениты?
Элла вдруг замолчала.
– Не знаю, – через некоторое время неловко пробормотала она.
Еще раз смерив Молларта недоверчивым взглядом, она молча пошла впереди. В конце концов они дошли до маленького, огороженного плетнем выгона, где паслись овцы.
Все было так, как и предполагал Молларт. У двух слученных с Купидоном овец, насколько осмотр позволил определить, оказались симптомы бруцеллеза. Прошлогодний окот, два молодых барашка, с виду были здоровы. Возможно, конечно, что и они заражены, но так как внешних признаков не наблюдалось, сказать определенно, что они больны, было нельзя.
Молларт рассказал Элле все, что счел нужным, о бруцеллезе, посоветовал привязать молодых овец где-нибудь в другом месте и не пускать нынешним летом других животных пастись на выгон.
Элла послушно кивала, почесывая выбракованных овец за ухом, затем грустная и молчаливая побрела рядом с Моллартом обратно к дому.
– Торопитесь! – крикнула им из ворот гумна раскрасневшаяся от плиты старая хозяйка. – У меня блинчики поспели.
9
а этот раз стол был накрыт в комнате. Молларт считал неудобным осматриваться вокруг, но искушение взглянуть на помещение, в котором он находился, было так велико, что Молларт поддался ему – одного беглого взгляда было достаточно, чтобы получить общее впечатление. Комната показалась ему неестественно разноцветной. Всю ее загромождали всевозможнейшие вышитые, связанные и сотканные дорожки, подушки, стенные и обычные ковры, подле умывального столика висели полотенца с красными монограммами, на тумбочках перед окнами пышно цвели аспарагусы, а в углу на комоде стояли вазы из цветного стекла.
Элла с довольным видом смотрела через стол на Молларта. Странно, но хозяйская дочь тоже показалась ему вдруг разноцветной. Пунцово-красные щеки, волосы цвета соломы, а на шее синеватая тень. От света, падавшего сквозь аспарагусы, глаза у нее казались зеленоватыми.
Молларту почему-то вспомнилась прочитанная им когда-то антропологическая характеристика эстонской женщины, кое-какие пункты которой, касающиеся коренастости, скуластости, пшеничного цвета волос и низко посаженного пупа, заставили его грустно усмехнуться.
От Эллы, усиленно потчевавшей его, Молларт услышал пространные объяснения по поводу поданных на стол сортов варенья. Элла с вдохновением поведала ему и о вине, хотя на бутылке и без того можно было прочитать, что вино это урожая тридцать восьмого года, то есть шестилетней давности.
– А как овцы? – ввернула хозяйка.
Элла рассказала, как обстоят дела, и на какой-то миг ее глаза затуманились грустью.
– О, господи! – горестно воскликнула хозяйка. Молларту вдруг подумалось, что с его стороны бессовестно пользоваться гостеприимством сылмеских хозяев, как-никак, а ведь это из-за него они терпели неприятности и урон.
Но люди в Сылме были не настолько мелочны и ограниченны, чтобы обвинять в чем-либо гостя.
– А что, если Бенита нарочно дала распространиться этой страшной болезни, заразила весь скот в деревне? – вдруг выпалила хозяйка.
– Да, да, Бенита коварна! Бессовестная, за случку заставила нас отрабатывать на рихваских полях, – злорадно произнесла Элла, и ее и без того разноцветное лицо пошло пятнами.
– Не может быть! – постарался успокоить женщин Молларт.
– Э-э! – Элла, словно защищаясь, протянула вперед левую руку. – Вы не знаете, потому что не знакомы с Бенитой.
– Эта женщина все рассчитает наперед, – подтвердила хозяйка. Вы не знаете Бениты.
– Она же не ветврач, чтобы распознать болезни, – в свою очередь попытался утихомирить слабый пол хозяин Сылме.
– Вся деревня смеется над ней, – желчно сказала Элла. – Говорит по-английски, каждый день плавает в реке, всякий стыд потеряла. Раздобыла у немцев седло и теперь разъезжает верхом, словно помещица какая.
– А как Бенита стала хозяйкой Рихвы! – воскликнула хозяйка и поближе наклонилась к Молларту. – Соблазнила Йосся. Когда забеременела, у того не оставалось выхода. Старая Минна всегда говорит: «И каким только зельем Бенита опоила Йосся, чем так приворожила его к себе».
– У Бениты и приданого никакого не было, если не считать ребенка, – хихикнула Элла.
