Текст книги "Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы)"
Автор книги: Эмэ Бээкман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)
– Отличные у вас звери, – похвалил мужчина и посмотрел на кота, который, шмыгнув в проход, стал себя вылизывать.
– Породистые, – удовлетворенно хмыкнула женщина и слегка отодвинулась, чтобы корова не угодила ей хвостом в лицо.
– Вас тут много на хуторе? – решился спросить мужчина.
– Какое там! – презрительно бросила женщина. – Двое немощных от старости, один немощный по молодости. И я.
Чувствовалось, что о ком-то она умолчала.
– Я тут наподобие «сити» большого города. Мозговой трест, банк с бочкой свинины в амбаре, министр земледелия, который так внезапно поднялся на высокий пост, что вынужден по ночам читать про севообороты и яровые. Одновременно я и биржа труда, которая среди полуголодных недотеп выискивает наиболее расторопных. Организатор, координатор, молочный сепаратор с ложкой и маслобойкой! – на одном дыхании выпалила женщина.
Оба рассмеялись.
– Если так – то честь и хвала вам, – выразил свое одобрение мужчина. – Правда, не мешало бы побелить хлев. Но навоз вывезен, зимняя солома сложена в стог за ригой. Неплохо по нынешним временам.
– У меня хорошие помощники – бык Мадис и баран Купидон.
– Откуда такое имя? – удивился мужчина.
– Придумала. До меня здесь половина животных не имела имен.
– До вас? – мужчине захотелось узнать побольше.
– Почему любопытство приписывают женщинам?
– Спрашивать не полагается, это верно, – улыбнулся мужчина. – Я даже не знаю, как вас зовут.
– Самое милое дело – выворачивать душу наизнанку перед совершенно посторонним, – заметила женщина.
– Пожалуй, – кивнул мужчина.
– Весной я ездила в Виртсу запасти салаки на лето, – слегка помедлив, снова начала женщина. – В поезде моей спутницей оказалась странная женщина. Удивительно, что такие вообще еще встречаются. Так вот, поезд трясло, клонило ко сну, дело было к ночи. В дверях стоял безрукий легионер и тихо напевал какую-то грустную песенку о родном острове и о девушке. Люди дремали. Может быть, потому, что стемнело и не хватало воздуха, все были похожи на уставших и неухоженных животных, у каждого свой запах. Вдруг чувствую, что соседка толкает меня. Легионер, кажется уже в пятый раз, затянул свою песню сначала, кто-то громко храпел. Незнакомая женщина начала всхлипывать у меня на плече и шептать на ухо, что ее терзает ужасная тайна. Мне стало не по себе, поди знай, вдруг убила человека. Да нет, просто иной так раздует чепуховое дело, что и себе истреплет нервы и других накрутит.
Оказалось, женщина дала взятку врачу, чтобы тот вырезал слепую кишку ее здоровому сыну. Ну, положили молодого паренька на операционный стол и оттяпали ему отросточек. Таким образом, женщина спасла свое дитя от мобилизации. Я спросила у нее, чего же она еще плачет. Рана загноилась, что ли? Болеет сын или жаль отростка? Она даже рассердилась, отодвинулась от меня и говорит: а вдруг кого-то, кто действительно болен, из-за этого не прооперировали? Тому, кто в самом деле нуждался в помощи, пришлось ждать или еще хуже… «Если все будут дрожать за свою шкуру, – сказала женщина, – то что станется с этим миром?»
Мужчина промолчал.
– Стой! – крикнула женщина корове, ударившей копытом по подойнику.
«У молодой хозяйки легко меняется настроение», – подумал мужчина.
Женщина встала и пошла процеживать молоко.
Тем временем усталое осеннее солнце опустилось чуть пониже, и с крыши дома на колодец легла тень.
Женщина, высоко держа подойник, прошла к собачьей будке. Ногой отпихнув пса в сторонку, она вылила ему в миску остатки молока.
Мужчина не мог оторвать взгляда от хлопочущей женщины. В хлеву за это время заметно стемнело, и мужчина не видел глаз женщины, когда она проходила мимо, хотя внимательно вглядывался в ее лицо.
– Я отведу лошадь на выгон, – вспомнил мужчина.
Вокруг дома и на дворе по-прежнему стояла призрачная тишина. Всякая спешка показалась ему вдруг бессмысленной. Он повел лошадь к торфяному навесу и, таким образом, телега осталась далеко от дороги. У мужчины после того, как он распряг мерина, возникло ощущение, будто телега является принадлежностью этого хутора, словно она всегда стояла здесь рядом с конными граблями. Оказавшись на выгоне, мерин сразу же принялся щипать траву невдалеке от берез. Мужчина огляделся по сторонам и остался доволен аккуратной оградой из колючей проволоки, окружавшей выгон. Он разглядывал его скорее по привычке, а не потому, что боялся потратить утром лишнее время на поиски лошади.
– Справились? – насмешливо спросила женщина, когда мужчина вернулся в хлев. – Вы же совсем не похожи на крестьянина, – добавила она.
– Как вы не похожи на крестьянку, – ответил мужчина и смутился от посторонних ноток, прозвучавших в его голосе.
– Не знаю, может быть, моя помощь все-таки потребуется утром, когда станете запрягать, – рассмеялась женщина.
– Я не откажусь, – пробормотал мужчина.
– Вот так она и идет, эта жизнь, – проронила женщина. Еще год-два, и я заговорю, как лаурисооская Линда, дескать, у нашенских родился теленок.
Последняя корова была подоена, и мужчина вышел из хлева вслед за женщиной.
– Побродите пока, – через плечо бросила она и заторопилась к дому. Она словно боялась, что мужчина начнет разглядывать ее на свету.
Мужчина вытащил из кармана замусоленную пачку и, прихрамывая, вышел со двора. Подойдя к телеге, он влез на нее и долго колебался, прежде чем зажечь сигарету. Он глядел во двор, большую часть которого заслонял жилой дом. Вероятно, время от времени по двору проходила молодая хозяйка, потому что до его слуха доносилось хлопанье двери и приказы, отдаваемые собаке, которая громыхала цепью перед амбаром. Затем из трубы дома в безветренное вечернее небо стал подниматься дым.
2
от ты где пристроился!
Мужчина вздрогнул от резкого голоса, прозвучавшего где-то совсем рядом.
Он повернул голову и увидел жалкую старушонку в залатанном мужском пиджаке, на котором не хватало половины пуговиц. Из-под болтающейся юбки высовывались галоши, подвязанные к ноге крест-накрест пеньковой веревкой, чтобы при ходьбе они не соскользнули с ног. Голову старухи покрывала полосатая шаль, на одной руке была надета пестрая варежка.
– Чего гримасничаешь! – рассердилась старуха. – Будто не знаешь Випси.
– Не знаю, – смутился мужчина, словно чувствуя себя виноватым, что никогда не встречал никого с подобным именем.
– Э-эх ты! – хихикнула старуха. – Брось дурака валять.
Мужчина осторожно слез с телеги и подошел к старухе поближе. Он заметил, что ее желтоватая, наголо обритая голова напоминает брюкву.
– Нет, не знаю, – твердо повторил мужчина, надеясь, что странная старуха уйдет.
– Позапрошлым летом я тебе показывала, как Пауль и Паулине ходят на прогулку, – не переставая противно хихикать, сказала старуха. – Сам же еще обещал взять меня в арти-истки, только сперва надо было то ли пройтись по морозу, то ли принять ванну, то ли… Гляди-ка, запамятовала.
Старухе стало жаль себя, и она пустила слезу.
– Я так и не стала арти-исткой, – робко сказала она и высморкалась в кружевной платок, который вытащила из внутреннего кармана засаленного пиджака.
– Там без конца дают сладкий суп, – вздохнула старуха. – Хотят избавиться от нас. Глядишь, снова кто-нибудь околеет и сразу – в яму. В этом году не достать было досок на кресты, – покачала головой старуха и оглядела носки своих галош.
Мужчина поглубже надвинул на глаза кепку – так лучше было наблюдать за незнакомой старухой.
– Так ты, правда, не помнишь, как Пауль и Паулине ходят на прогулку? – удивилась старуха. – Не я одна, значит, все забываю! То ли идти в ванну, то ли на мороз, а может, надо было притащить в комнату цветы черемухи? Черемуховый снег, – хихикнула старуха. – Оркестр заиграл, ну прямо-таки загрохотал, и я захлопнула рот, точно переплет библии! – С этими словами старуха начала пятиться и пятилась до тех пор, пока ее пятки не соскользнули с межи, в картофельное поле.
Мужчина решил, что полоумной старухе наскучило болтать и она сейчас уйдет.
– Смотри внимательно и запоминай! – крикнула старуха мужчине и подняла к небу указательный палец.
– Я смотрю, – пробормотал мужчина, чтобы успокоить старуху.
– Вот так, вот так, – пришла в возбуждение старуха, словно охваченная сценической лихорадкой. – Пауль идет ме-едленно и припадает на правую ногу. Как опустит ногу, так скажет: сожалею. Как поднимет – скажет: о сделке. О сделке сожалею. Понял?
Старуха с головой, похожей на брюкву, копируя кого-то, заковыляла по направлению к мужчине. Она брела, подражая какому-то Паулю, который, ступая на больную ногу, почему-то говорил, что сожалеет о сделке.
Продемонстрировав, как ходит Пауль, Випси передохнула и снова отошла к краю картофельного поля.
– А теперь гляди, как ходит Паулине! – взвизгнула старуха. – Гляди, у Паулине левое колено выскакивает из чашечки. Но она очень проворная женщина и знай себе шпарит дальше. Как только нога подвернется, она звонко-звонко протараторит: что сделано – то сделано, что сделано – то сделано!
Изображая Паулине, старуха подошла к мужчине, беззвучно хлопнула в ладоши – пестрая варежка заглушила звук – и расхохоталась.
Мужчина, на которого полоумная действовала угнетающе, сказал:
– Ну, мне пора.
– Куда? – опешила старуха.
– На выгон, за лошадью.
– Нет, нет, – испуганно вскрикнула старуха, и голос ее на этот раз прозвучал отчаянно и глухо.
Мужчина остался на месте.
Теперь давай играть! – требовательно воскликнула старуха и снова хлопнула в ладоши. Ты будешь Паулем. Но кто-то ведь должен изображать Паулине! Я бы не хотела. Ну, да ладно, любишь кататься – люби и саночки возить.
Старуха схватила мужчину под руку и потащила его.
Он не сопротивлялся и шел прихрамывая, недовольно повторяя, как было велено, что сожалеет о сделке.
– Что сделано – то сделано! – тараторила старуха, припадая на ногу и тычась головой в плечо мужчине.
Затем она внезапно остановилась, высвободила свою руку из-под руки мужчины, пристально поглядела на дым, поднимающийся из трубы дома, и укоризненно, произнесла:
– С тобой неинтересно, ты не умеешь правильно хромать.
– Я не умею правильно хромать! – развеселившись, пробормотал мужчина и заковылял к телеге, собираясь отдохнуть там.
А полоумная старуха тем временем уже открывала ворота. Она потеряла всякий интерес к сидевшему в телеге незнакомцу. Зато, приближаясь к дому, она что есть мочи закричала:
– Бенита! Бенита! Бени-тааа!
Мужчина приподнялся и посмотрел на двор.
Как он и предполагал, молодая хозяйка выбежала навстречу старухе, распахнула калитку и радостно поздоровалась.
– Бенита, – тихо повторил мужчина и ощупал карманы. Он вдруг почувствовал, что больше не может здесь оставаться. Отказавшись от мысли закурить, он слез с телеги и направился к женщинам, которые низко кланялись друг другу и хохотали.
«Бенита», – повторил про себя мужчина и ускорил шаг.
Приветливое лицо Бениты помрачнело, когда она увидела мужчину. С оттенком досады, отчасти же чтобы объяснить происходящее, она сказала:
– Старые друзья и старые воспоминания скрашивают будни.
Мужчина разглядывал Бениту и думал, в чем же притягательная сила этой женщины. В то же время такого рода любопытство казалось ему никчемным. Боясь, как бы выражение лица не выдало его, мужчина сдержанно засмеялся. Он сильнее припал на хромую ногу, почувствовал боль, и это вернуло ему внутреннее равновесие. Не давая себе пощады, он попытался вспомнить, когда в последний раз на него находило такое наваждение.
Бенита улыбалась с отсутствующим видом и смотрела в сторону, словно она боялась снова вызвать в мужчине смятение.
Тем не менее мужчина понимал, что завтра, чуть свет, он должен уехать. Хорошо бы запрячь лошадь и выехать на проселочную дорогу до того, как проснутся хозяева.
Старуха смотрела то на Бениту, то на мужчину, и в ее глазах на какое-то мгновение мелькнуло осмысленное выражение. Осмысленное и, быть может, даже тревожное.
В дверях дома показалась старая женщина в темном платке – ее-то мужчина и видел недавно на выгоне у белых стволов берез – и топнула пяткой о каменную ступеньку крыльца.
– Опять ты здесь, Випси, – стала она гнать полоумную.
Голос у старой женщины был довольно-таки грубый.
– Здесь, – не испугалась Випси и тоже топнула ногой о землю, едва не потеряв галошу.
Бенита захихикала, как школьница, и решила, что лучше ей улизнуть в дом.
– А вы кто? – обратилась к незнакомому мужчине женщина в темном платке.
– Эрвин Молларт, ветеринарный врач из-под Тарту, – представился он и, прихрамывая, подошел к старухе.
Его ответ услышала и молодая хозяйка, которая вышла на крыльцо с буханкой хлеба в руках.
– Куда путь держите? – осведомилась женщина в темном платке.
– К морю, – ответил мужчина и неопределенно показал на запад.
– За морем шумят леса, за морем высокие хлеба, за морем железные кресты, – забормотала полоумная. – И кошки в курином оперении стоят на голове, – хихикнула она.
– Помолчи, Випси, – рассердилась женщина в темном платке. – Помолчи, когда люди разговаривают.
Бенита, стоявшая рядом с ней, разглядывала Эрвина Молларта.
– Что ж, познакомимся. – Бенита подошла и деловито протянула руку. Ее лицо, только что лукавое, стало совсем серьезным, когда она сообщила – Вы находитесь на хуторе Рихва, перед вами на крыльце старая хозяйка Минна. А меня зовут Бенита.
Лицо старой хозяйки почему-то помрачнело, она собралась было уйти в дом, но, увидев в руках у Бениты хлеб, спросила:
– Хочешь отдать ей всю буханку?
Бенита не посчитала нужным ответить, протянула хлеб Випси и сказала:
– На, Випси, возьми.
Випси стянула с руки варежку, взвесила буханку на ладони и выпалила скороговоркой:
– Гляди-ка, подаяние нисколько не жжет руку.
– Ешь на здоровье, – смущенно пробормотала Бенита.
Випси вдруг так заторопилась, что забыла попрощаться.
Сунув хлеб под мышку, она заковыляла к воротам.
– Она живет в богадельне, – пояснила Бенита мужчине, когда голова Випси, покрытая полосатой шалью, замелькала меж кустов черной смородины. – В трех километрах отсюда. Говорят, она когда-то работала в театре суфлершей. Одно время я думала – не взять ли ее к себе в помощницы, но она может натворить такое, что беды не оберешься. Как-то летом мыла у нас полы, хорошо, чисто мыла. А кончила и вылила грязную воду в кухне на пол. Никуда не уйти, когда такая хозяйничает в доме. Минна, моя свекровь, сидит в комнате с ребенком, разве ж она доглядит за всем.
– Одна с хутором управляетесь? – поинтересовался мужчина.
– Нет, помогает отец, Каарел, – ответила Бенита. – Надо как-то выкручиваться, – растягивая слова, произнесла женщина.
Почему-то Молларт не решался спросить Бениту о муже, кто знает, где они, эти мужчины военного времени.
– Я должна собрать ужин, – оторвалась от своих мыслей Бенита и уже светским тоном спросила – Чем вас покамест развлечь, господин Молларт?
– Дайте какую-нибудь работу, – непринужденно ответил он.
– Если хотите, возьмите на конюшне косу и накосите клеверу с края поля, – небрежно предложила Бенита, не думая, что посторонний мужчина всерьез воспримет ее слова.
Мужчина уже сделал несколько шагов, когда женщина вдруг крикнула ему вдогонку:
– Остерегайтесь Купидона!
– Что? – с удивлением произнес он и обернулся.
– Остерегайтесь барана Купидона. Он – слава и гордость хутора Рихвы, – смеясь повторила Бенита.
Взяв косу и пощупав большими пальцами лезвие, Молларт завернул за конюшню. Кучи хвороста и поленницы дров сужали в этом месте утоптанную копытами дорогу, по которой скот гоняли на пастбище. Переступая через заполненные грязью выбоины, он дошел до лаза, ведущего на выгон, и остановился. Тихо свистнул, и на его зов, спотыкаясь и припадая на ногу, прибежал его рыжий мерин. Молларт прислонил косу к ограде и меж прясел пролез на выгон. Приподняв у лошади ногу с щербатым копытом, Молларт сосредоточенно стал ее разглядывать. Он пощупал сухожилие на пятке, провел ладонью по берцовой кости и, заметив зацепившийся за колючую проволоку клочок сена, снял его, чтобы обтереть лошади больную ногу.
Лошадь стояла смирно, позволяя хозяину возиться с собою, и словно в благодарность за заботу норовила схватить его губами за рукав пиджака.
Под конец Молларт осмотрел мерину глаза. Оттянутые веки на какой-то миг оголили глазные яблоки, исказив морду лошади, и она вдруг показалась совсем старой.
– Хорошо, что мы не сделали прививки. Мог бы и не выдержать. Тогда кто бы меня повез? – медленно проговорил Молларт и похлопал мерина по шее.
Вскинув косу на спину, Молларт зашагал по направлению к лесному пастбищу. Не доходя до одинокой ели, он свернул в поле.
3
оса, описывая дугу, оставляла за собой широкий прокос. Влажная от росы клеверная отава ложилась пушистой грядой.
Впервые за долгое время к Молларту пришло ощущение свободы. Быть может, хорошее самочувствие было вызвано работой: задеревеневшие от долгого сидения в телеге мышцы нуждались в движении.
Когда Молларт приехал сюда, в Рихву, ему показалось, что истерзанная войной Эстония осталась где-то далеко позади. Бегущие в панике немцы и снующие по дорогам беженцы – все это было сейчас невероятно далеко от Молларта. Словно он один прорвался сквозь еловую чащу на той стороне реки и очутился здесь, в этом благословенном мире.
Решив навсегда покинуть свой отчий край, мужчина сжег за собой все мосты, и теперь надежда на что-то новое и лучшее будоражила его и в то же время сулила покой.
Все, что далеко и туманно, волей-неволей притягивает к себе.
Здесь, на этой прокошенной полосе, он мог отдохнуть душой и предаться раздумьям.
Утром, едва рассветет, придется снова запрягать лошадь, а сейчас можно не торопиться.
Молларт посмотрел в сторону выгона, где сквозь сумрак мерцали белые стволы берез. В небе дремали редкие облака, по земле расползались воздушные тени, и только ель на дороге, по которой гоняли на пастбище скот, стояла, как одинокая черная свеча.
Мужчине было жаль хромого мерина с изуродованным копытом, которого придется бросить где-нибудь в прибрежной деревне. Он купил его несколько лет тому назад жеребенком у одного бедняка, стремившегося избавиться от убогого животного.
Молларт заботился о своем рыжем мерине и постоянно следил за его здоровьем. Накопив ряд наблюдений, Молларт намеревался привить ему заразную для лошадей болезнь – анемию, чтобы испытать на нем разработанный им за долгие годы курс лечения. Работе суждено было остаться незаконченной, бумаги с данными о рыжей лошади теряли свой смысл, так как лошадь приходилось бросить на этом берегу.
В последние военные годы, в особенности когда Молларт пытался со стороны взглянуть на свою деятельность, она порой казалась ему абсурдной. Он чувствовал себя глупцом, который пытается наложить шину на мушиную лапку, в то время когда люди гибнут как мухи. Однако он поддерживал свой трудовой энтузиазм, твердя себе, что надо руководствоваться высшими законами развития, которым всегда есть смысл служить, что бы вокруг тебя ни происходило.
Теперь Молларт носил в памяти сводные результаты своих исследований, надеясь довести опыты до конца после того, как достигнет спокойного берега.
Он гнал от себя смутные мысли о том, что это означает отказ от своей нации, измену святому чувству любви к отчизне. А ведь и в его душе оставался светлый уголок любви к родине, светившийся в часы вечерних раздумий подобно огоньку на болоте. Но, видя братоубийство и слыша, как то одни, то другие поднимали над его каменистой родиной боевое знамя, он на все махнул рукой.
У лошадей, которых в течение своей жизни лечил Молларт, не было крыльев, чтобы оторвать мужчину от земли и приподнять его над явлениями, дабы он мог судить о них. По правде говоря, у Молларта не было желания, подобно песчинке, кружиться в идейных бурях. Ему достаточно было, если поставленные им на ноги животные снова начинали мычать, ржать и месить грязь на дорогах.
Так размышлял он в этот спокойный час, кося траву, а может быть, ему необходимо было повторить про себя принятое решение, чтобы окончательно утвердиться в нем.
Еще мальчишкой решив стать ветеринаром, он оставался верен своему выбору.
Разумеется, в ту пору определяющим был порыв души ребенка, теперь же разум склонял чашу весов то на одну, то на другую сторону.
Вообще-то все решает случай. В детстве, увидев в цирке на ярмарке танцующую лошадь, он стал обучать этому искусству чалую кобылу отца, хутор которого стоял на острове посреди болота. По вечерам после трудового дня мальчишка до блеска расчесывал светлую шелковистую гриву лошади, кормил ее хлебом, а затем, вскочив в седло, заставлял стоять на задних ногах и выделывать всякие фокусы. Отец журил сына и запрещал утомлять рабочее животное. Но упрямый мальчишка не отступался от задуманного. Отец махнул рукой, надеясь, что сыну самому надоест эта затея и он оставит лошадь в покое.
Через некоторое время лошадь уже раскачивалась в обе стороны, словно танцевала вальс. Когда мальчишка приходил на пастбище, лошадь, приветствуя его, поднимала переднюю ногу. Парень до тех пор умолял отца не подстригать лошади гриву, пока тот не согласился. Длинная светлая грива свешивалась с одного бока, и в вечерних сумерках серая лошадь казалась таинственным и неземным существом.
Затем лошадь заболела. С каждым днем она все больше чахла. Глаза ее опухли, и белогривка при виде мальчика уже больше не поднимала переднюю ногу, а понуро стояла где-нибудь под деревом. Казалось, она искала опоры у ствола. Парень думал, что, двигаясь, она вновь обретет прежнюю силу, и продолжал тренировать ее. Он забирался лошади на спину и заставлял танцевать. Но теперь это были уже не шаги вальса, лошадь просто раскачивалась из стороны в сторону, и голова ее, несмотря на натянутые поводья, свисала вниз, а пышная грива больше не развевалась на ветру.
Однажды ранним утром мальчик почувствовал, будто кто-то зовет его, он быстро выскочил из теплой постели и побежал на окутанное туманной дымкой пастбище.
Кобыла с трудом встала на ноги, заржала, и мальчику показалось, что за ночь она поправилась. Он вскарабкался ей на спину и, чтобы разогреть ее, заставил пробежаться рысцой, а затем подал знак подняться на задние ноги. Кобыла вытянула шею и вздохнула, как человек. Она до последней капли израсходовала свои силы. В следующую секунду белогривка рухнула. Задняя часть туловища кобылы была парализована. Она смотрела на оцепеневшего от страха мальчика белыми, точно фарфоровыми глазами.
Когда в полдень выстрелом из охотничьего ружья отец прикончил измученную кобылу, парень убежал в лес и долго пропадал там, не зная, как избавиться от преследовавшего его чувства вины.
Несмотря на длительное отсутствие, мальчику все же не удалось избежать тяжелых упреков. Из-за его фокусов, сказал отец, животное околело.
Много лет спустя Молларт понял, что танцующая кобыла околела от заразного для лошадей заболевания – анемии.
Прошли годы, но он не отступился от принятого в детстве решения. Да и потом, какие бы шаги он не предпринимал, всегда они были тщательно взвешены и продуманы. Часто он осуждал себя за верность тому, на что пал его выбор, но поступать иначе было не в его характере. Порой он походил на ту больную чалую кобылу, которая через силу пыталась встать на задние ноги, что бы за этим ни последовало. Молларт не мог сбросить с себя груза раз взятых обязательств. Он мог быть не в ладах с собой, но его сущность всегда брала верх над ним. Он понимал, что гибкости людей, легко приспосабливающихся к новым условиям, стоит завидовать. В сложные моменты эти люди ведут себя гораздо умнее, чем такие тупицы, как он.
Начав новый прокос, Молларт на миг остановился и перевел дух. Все эти мысли взволновали его. Пытаясь освободиться от них, он огляделся вокруг.
Тени сгущались. Деревенские псы, словно грустя об уходящем дне и надеясь отогнать темноту, заливисто лаяли во дворах хуторов, прячущихся за деревьями и кустарником.
Вдруг из-за куста, точно призрак, вышла большая овца.
Мужчина приостановил работу, сдвинул на затылок шапку и по привычке стал разглядывать животное. Это был редчайший в Эстонии шропширский племенной баран с прекрасным экстерьером, весивший примерно килограммов сто.
– Купидон! – сообразил мужчина и рассмеялся.
Услышав свое имя, баран повернул голову. Он тотчас же принял воинственную позу и приготовился к нападению. Мужчина едва успел отскочить в сторону, когда баран пронесся мимо него. Отбросив косу, Молларт нагнулся и приготовился встретить новое нападение. Животное, остановившись неподалеку на прокосе, повернулось и снова кинулось на незнакомца. Едва баран поравнялся с мужчиной, как тот схватил его за загривок и остановил. Теперь этот кряжистый зверь покорно блеял. Купидон был словно удивлен и разочарован, что противник, вместо того чтобы в страхе бежать, ловко схватил его и стал разглядывать клеймо на ухе.
Молларт взглянул на морду барана. Круглая голова, тупой нос, под щеками ямки, словно баран протягивает губы для поцелуя, косо поставленные глазные впадины в густой белой шерсти – все это придавало зверю хитровато-потешный вид. Молларту нравились представители шропширской породы, в них не было характерной для всех остальных овец глупой простоватости.
Молларт обрадовался, увидев по-настоящему прекрасную особь, стоявшую перед ним на крепких ногах, словно памятник золоторунной овце. Определив, что Купидону года четыре-пять и словно желая убедиться, что он обладает не только внешними достоинствами, а и вполне здоров, Молларт внимательно, насколько позволяли сумерки, осмотрел его.
В общем, врач остался доволен, и все же какое-то сомнение омрачило его лицо. Он нащупал в кармане сигарету, позабыв, что его ждет нескошенная полоска луга и что где-то там валяется брошенная коса.
По дороге, волоча за собой тележку на четырех колесах, приближалась молодая хозяйка Рихвы.
– Купидон! – крикнула она издали. – Купидон, – повелительно повторила она, хотя причин для волнения как будто и не было – баран спокойно стоял возле мужчины, не испытывая ни малейшего желания вновь напасть на него.
Купидон лениво подошел к хозяйке, заблеял и как бы между прочим боднул один из столбиков в ограде, а затем понуро встал у колючей проволоки. Он даже не взглянул вслед Бените, которая, вскинув на спину грабли, быстро приближалась к мужчине.
– Не узнаю свою скотину, – с деланной озабоченностью сказала Бенита. – Неужели Купидон не нагнал на вас страху? Какой бог зверей оберегает вас?
– Вы долго использовали Купидона как племенного барана? – спросил Молларт, словно не замечая игривого тона женщины.
– Все время, пока я живу на этом хуторе. Года четыре.
– И как?
– А разве вы не знаете, как это делается? Или вы до сих пор смотрели у животных только зубы? – удивилась женщина.
– Я имел в виду – с каким результатом? – холодно заметил Молларт.
– В деревне полно потомков Купидона. Правда, у тех, кто не умеет ухаживать за животными, сколько-то ягнят околело.
– А выкидыши? – настойчиво спросил мужчина.
– Вот оно что! – воскликнула женщина. – Кто вам напел про это?
От негодования одна бровь Бениты приподнялась. Как ни странно, но ей удивительно шли эти небрежно прочерченные над глазами темные линии, которые, казалось, жили сами по себе, не подчиняясь никакой закономерности.
– Никто, – успокоил ее мужчина. – Я просто предположил.
Женщина повернулась к нему спиной, всадила грабли в скошенную отаву и начала сгребать ее.
– Все весенние ягнята появились на свет раньше времени, мертвые, – пробормотала она, не глядя на мужчину.
– И сколько таких хуторов?
– Три, – бросила Бенита. – В этом году было мало случек, кому охота навязывать себе на шею лишнюю норму шерсти. И вообще скоро у каждого будет по одной корове и поросенку. Не у всех есть бык Мадис, чтобы держать учетчиков скота подальше от хлева.
Молларт задумался.
– Господин Молларт, вы поможете мне? – спросила Бенита, когда воз был готов.
– Да-да, – пробормотал мужчина.
Бенита вскинула косу и грабли на плечи. Там, где дорога позволяла, Бенита шла рядом с мужчиной и жаловалась.
– В этом году мне не повезло с животными. Околела хорошая свинья. Случилось это так: я вытащила ее из темного хлева в загон, что на дворе. Свинья вдруг стала красной как свекла – солнечный удар! Заколоть не успели, сварили на мыло. Счастье еще, что выменяла у одного немца мыльный камень, иначе бы вся эта куча сала протухла. Кто-то посоветовал продать мясо, дескать, горожане с голодухи слопают, но мне совесть не позволила. Хоть мир и держится на обмане и лжи, а все же рука не поднимается людей околпачивать.
– Такая молодая и столько пессимизма? – улыбнулся мужчина и посмотрел на Бениту.
От этого взгляда женщина оживилась и хвастливо заметила:
– Злость и пессимизм придают жизни остроту. Пожили бы вы на таком одиноком хуторе, тоже, вероятно, злились бы порой и брюзжали, да хоть на самого себя, если никого другого нет под рукой.
– Устали, да?
– Обилие слов заставляет колесо времени крутиться быстрее, – согласилась женщина и продолжала прежним высокопарным тоном – В общем-то я не страдаю от недостатка радости, которую приносит работа, также как и от недостатка своенравия. В детстве, когда мне обрушивали на голову ковш воды в бане и я думала, вот-вот умру, я все-таки вырывалась и убегала.
– Животные пошли в хозяйку, – пробормотал мужчина, думая о Купидоне, и спросил – Значит, отбили вам охоту ходить в баню?
– Нет, отучили бояться воды, – с отсутствующим видом улыбнулась Бенита.
Тележка зацепилась за валявшееся на земле полено, и Молларт остановился. Пока он убирал с дороги полено, Бенита оттолкнула воз, и Молларт, державшийся за оглоблю, споткнулся.
Бенита в испуге застыла на месте. На ее лице вдруг появилось странное выражение, и Молларт понял, что словоохотливая Бенита в сущности еще ничего не рассказала ему. Тележка снова покатилась.
– Лучше бы мне не видеть Купидона, – пробормотал Молларт.
– Почему? – спросила Бенита.
Мужчина не ответил.
Баран Купидон, с вытянутыми словно для поцелуя губами, так сильно встревоживший Молларта, плелся в хвосте обоза, направляясь к хлеву. Но стоило ему увидеть сидящего у фундамента кота, как он в боевом азарте кинулся туда и загнал его на ворота.
– Овцы, которых случали, были деревенской породы?
– Да, но почему это вас интересует? – насупилась Бенита и рывком отворила дверь хлева. Взяв вилы, она начала раскидывать отаву по яслям.
– Хоть это хорошо, – пробормотал мужчина.
– Вы кто – человек, которому нужен ночлег, или инспектор племенного рассадника? – язвительно спросила женщина.
– Ни то, ни другое, – миролюбиво ответил мужчина. – Скажите, пожалуйста, еще вот что – стельность коров на Рихваском хуторе протекала нормально?
