Текст книги "Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы)"
Автор книги: Эмэ Бээкман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)
– Значит, так вы и отправились вдвоем на жеребой кобыле, – пробормотала Бенита и почувствовала, как с лица сходит судорожная улыбка.
– Ох, чего только я не пережил в пути, – по-детски вздохнул парень и почесал заросший пушком подбородок. – Да и здесь мы не избежали проклятия, которое повсюду преследует цыган. Я кое-что знаю, но пусть это останется при мне! – важно закончил парень и посмотрел Бените в глаза.
– Девушка во всем призналась вам? – осторожно спросила Бенита.
– Очевидно, кое-что она утаивает. Все открыть нельзя, если слишком много будешь знать, появится желание накинуть петлю на шею, – упрямо сказал парень.
Хозяйский сын из-под Раквере отвернулся от Бениты и стал возиться с чересседельником. Отпихнув жеребенка в сторону, он обошел вокруг лошади и убедился, что все сделано как надо. Концом сапога парень ударил по переднему колесу и озабоченно стал разглядывать переднюю ось телеги.
Неожиданно лицо парня просветлело, и он сказал Бените:
– Отец девушки каждую весну запрягал лошадь, сажал жену и детей и – куда глаза глядят! Что поделаешь, он предъявлял к жизни требований побольше, чем наш мужик, который с утра до вечера гнет спину в поле. Человек хотел видеть мир. Помню, мальчишкой я однажды встретил их семью на ярмарке. Когда они уезжали, радостные и веселые, в кибитке, запряженной вороным жеребцом, я долго смотрел им вслед. Они исчезли в клубах дорожной пыли и палящего солнца. У меня дух перехватило от зависти.
Девчонка-цыганка отодвинула край одеяла и выглянула, глубоко вдыхая в себя воздух.
– Сейчас поедем, – пообещал парень.
– Никуда вы не поедете! – Это произнес Йоссь, который стоял в воротах, прислонившись к столбу.
Заметив хозяина Рихвы, девчонка закричала страшным голосом.
– А эта что еще орет? – показал Йоссь на цыганку. – Чего это она размалевалась?
– Ты погоди, погоди, – старался успокоить девушку парень.
– Набедокурили в риге, пораскидали тюки, – приближаясь, говорил Йоссь. Подойдя к телеге, он схватился за нее и заорал – Сперва поглядим, что вы стибрили, а потом выгоним вас из Рихвы, как паршивых псов!
– Йоссь, перестань, – взмолилась Бенита. Ей было невмоготу разговаривать с Йоссем.
Девчонка-цыганка снова натянула на голову одеяло, парень теребил в руке вожжи. Йоссь, опершись о телегу и приподняв одну бровь, в упор смотрел на парня.
– Я – хозяин этого хутора. Я не потерплю, чтобы всякая проходимка-цыганка портила настроение моим гостям. Я не выношу воровства. Чего это вы так заспешили? Господа торопятся как на пожар, – насмешливо произнес Йоссь, – потом с меня начнут требовать, если что пропало.
– Они ничего не взяли, Йоссь, – вспылила Бенита и подняла глаза. Муж и жена уставились друг на друга. Бенита словно впервые заметила, что волосы на висках у Йосся поредели, что ворот его свитера болтается и что Йоссь давно не брал в руки бритвы.
– С меня хватит. Хватит, хватит, хватит, – истерически пробормотал парень. Как безумный, он стал хватать со дна телеги сено и кидать его на обочину дороги. Вытянув вперед ногу, Йоссь носком сапога ворошил сено.
– Давай, давай, – повелительно крикнул он, когда парень немного замешкался. Девчонка-цыганка стояла в телеге, закутавшись в желтое одеяло, словно ей было холодно. Краем одеяла со щеки девушки стерло белый слой и теперь одна половина ее лица казалась тяжелее другой.
– Чаша переполнилась, – звонко воскликнул парень. Девушка вскрикнула.
Парень схватил спрятанную на дне телеги винтовку и стал целиться в Йосся.
– Не валяй дурака, – Йоссь презрительно приподнял верхнюю губу и обнажил желтые прокуренные зубы.
– Чаша переполнилась, – повторил парень.
– Перестаньте! – закричала Бенита, но голос ее утонул в вопле девчонки.
– Молчать! – заорал парень.
Женщины умолкли.
– Мерзавец! Старый козел! Мерзавец! – ясно и раздельно произнес парень. – Сейчас мой черед. Моя чаша переполнилась, – повторил он больше для себя, чем для других.
– Не паясничай, – пересохшими губами пробормотал Йоссь.
Парень выстрелил.
Резвившийся на обочине канавы жеребенок налетел на Бениту и сбил ее с ног. Кобыла в паническом страхе понесла в сторону большой дороги, телега громыхала, колеса застревали в колее. Девчонка съежилась в комочек. Хозяйский сын из-под Раквере на бегу вскочил в телегу. Парень держал винтовку, подобно копью, словно ему предстояло пронзить стерегущую их неведомую стражу. Бенита с трудом приподнялась, кляня про себя Йосся, который не соблаговолил прийти ей на помощь. Бенита чувствовала себя такой старой, что ей трудно было подняться. Сумасшедший парень выстрелом испугал жеребенка, и тот понес. Хоть и маленький, а с разбегу свалил Бениту. Когда так неожиданно падаешь, обязательно ушибешься. Бенита почувствовала жжение в руке. Проклятый парень со своей винтовкой. Все-таки Йоссь мог быть повнимательнее к своей жене и хотя бы помочь ей подняться.
Бенита огляделась, но Йосся нигде не было. Неужели он, шальная душа, побежал за телегой? Да пусть себе катятся на все четыре стороны! Почему хозяева Рихвы должны переживать из-за каждого беженца?
Бенита села и увидела, что на краю поля, за ворохом брошенного сена, лежит какая-то фигура в синем свитере с отвисшим воротом.
Бенита вскочила.
За ворохом сена ничком лежал Йоссь.
– Послушай, Йоссь, ну чего ты боишься? – пристыдила его Бенита. – Не годится мужчине быть таким трусом. Если б все мужчины впадали в такую панику, некому было бы воевать. Как первый выстрел заслышат – так ложатся на землю и боятся голову поднять…
Слова текли сами собой. Бенита удивилась, что так спокойно, по-матерински отчитывает лежащего ничком хозяина Рихвы. От этих наставлений ей самой становилось легче на душе. Йоссь не спорил, очевидно, в самом деле стыдится, что так испугался выстрела. Даже не решается поднять голову и взглянуть на жену.
– Йоссь, – сказала Бенита, увидев, что муж продолжает лежать. – Может быть, ты хочешь спать? Царь природы устал, ему пришлось выхлебать столько самогону! Встань, я отведу тебя на сеновал или домой в постель. Отдохнешь.
Муж не шевельнулся.
– Тебе стыдно, Йоссь? – с надеждой спросила Бенита.
Порыв ветра подхватил стебельки из вороха сена и отнес их на редкие волосы Йосся.
– Это даже хорошо, что стыд еще не совсем перевелся на свете. – Бенита не понимала, почему она так много говорит. – Йоссь! – крикнула она повелительно и, отодвинув ногой охапку сена, подошла к мужу.
35
ерез несколько часов после того, как ветеринарный врач Эрвин Молларт заверил смерть хозяина Рихвы, Бенита стояла у окна большой комнаты и поверх картофельного поля смотрела на дорогу.
Монотонно повторяя про себя, что каждому положено самому справляться со своим горем, она отстранила от себя всех, кто пытался ее утешать. Бенита оставалась безучастной, когда беженцы, сочувствуя несчастью, обрушившемуся на Рихву, с готовностью взяли на себя все хлопоты. Просто удивительно, какими деятельными становятся люди, когда в доме появляется покойник. Даже у завзятых лодырей и бездельников руки сами начинают тянуться к работе.
Конец жизненного пути человека влечет за собой уйму хлопот.
Едва успели положить обмытого и одетого в свадебный костюм хозяина на скамью, как беженцы, озабоченные тем, что надо раздобыть гроб, стали выяснять у Каарела, где бы достать доски?
На хуторе не нашлось даже обрезка приличной доски, так как хозяйских лошадей уже давно не посылали на лесопилку. Хутор Рихва содержался в образцовом порядке, и поэтому здесь годами не появлялось нужды не только в серьезных плотницких работах; даже ясли, крепко сколоченные когда-то, не требовали ремонта.
Однако не может же человек остаться незахороненным. Если умер хозяин хутора, к тому же еще у себя дома, надо предать его земле подобающим образом. На поле брани можно обойтись без помпезности, как и в местах расстрела, где жертвы сваливают в общую могилу. Но когда покойник в единственном числе – на общепринятую церемонию обращается огромное внимание.
Бенита услышала доносившиеся из кухни вжиканье рубанка и стук молотка. Сомнения не было, мужчины сколачивали гроб для Йосся. Только она не знала, что они взяли те самые дубовые доски, которые один из беженцев вез для себя. Бенита не слышала, как торговались беженцы, предлагая их владельцу любой товар, лишь бы он отказался от своего имущества. Тот упирался и даже показал выжженные на досках знаки, свидетельствовавшие о том, что этот пиломатериал должен быть использован для одной-единственной цели. В конце концов владельцу досок пришлось сдаться. Правда, он не потерял чувства собственного достоинства и не взял предложенных ему полушубка, поросенка и мешка муки. Махнул рукой и тогда, когда унылая пара, приоткрыв брезент на своем возу, предложила ему соль и железо. Совесть не позволяла ему поживиться на таком деле, хотя он и знал, что в тяжелые времена мешок соли перетягивает мешок золота.
Сняв с воза дубовые доски, беженцы стали наперебой оказывать их владельцу знаки внимания. Женщины приветливо улыбались ему – в той мере, в какой допускал траур, мужчины приподнимали шапки и пожимали руку.
Сейчас они строгали и стучали на рихваской кухне, ибо хозяину надлежало получить гроб, достойный его.
Когда после первого потрясения Бенита снова собралась с мыслями, ее охватил страх за Минну. Но старуха на удивление быстро оправилась от удара, потом-то она, наверное, будет плакать ночи напролет. Когда сын был обряжен, старая хозяйка вышла во двор и стала ходить вокруг флагштока, спрашивая совета у каждого беженца. На похоронах хозяина флаг с черным крепом должен быть приспущен, утверждала Минна. Однако никто не знал, какой флаг надо вывесить. Минне просто не верилось, что даже образованные мужчины не могут ей ничего посоветовать. Взяв Рикса за руку, она подвела его к комоду, выложила на стол три флага: трехцветный, со свастикой и, наконец, красный, который в год советской власти один или два раза водружался на флагшток, и потребовала внести в это дело ясность.
Старуха держала Рикса горячей рукой за запястье и повторяла, что черный креп у нее имеется, пусть только скажет, к какому флагу его прикрепить.
Рикс, съежившись, стоял возле старухи, рот у него кривился, лицо было виноватое, словно он отвечал за войны, революции и прочие волнения, охватывающие народные массы.
Бенита глядела из окна на картофельное поле и вдруг почувствовала в своей руке маленькую ладонь. Она не повернула головы, было выше ее сил смотреть сейчас на своего и Йоосепа ребенка.
– Вчера не стало барана, сегодня – отца. Завтра вдруг ты оставишь меня одного? – сказал Роберт Бените.
Женщины, на цыпочках сновавшие по комнате, увели мальчишку, и он не услышал ответа матери.
Эти женщины, вносившие сейчас в комнату еловые ветки и ставившие в изголовье Йоосепа свечи, отлитые домашним способом, с приходом в дом беды удивительно быстро устранили из комнаты следы попойки. Очевидно, они потому с таким усердием таскали ветки, что и им чудился запах сивухи, не покидавший Бениту. Правда, запах мог исходить и от тела хозяина Рихвы, которое обмыли остатками самогона. «То, что Йоссь не допил при жизни, досталось Йоосепу после смерти», – подумала Бенита, следя за тем, как старательно хлопочут женщины.
Их суетня и беготня заразили и Бениту. Ей стало казаться, что ее ждет какое-то важное дело, хотя какое именно, она не могла припомнить. Какой-то внутренний приказ, которому она не могла противостоять, заставил Бениту отойти от окна. Она тусклым взглядом окинула помещение, но никакого спешного дела, к которому следовало бы приложить руки, не обнаружила. Бенита вышла в проходную комнату и внимательно огляделась. Кровать с продавленным дном – ложе Каарела – стояла на прежнем месте, покрытая линялым солдатским одеялом. На веревке, протянутой вдоль теплой стенки, висели серые шерстяные носки. Бените показалось странным: листва с деревьев еще не облетела, а уже наступила пора, когда надо надевать шерстяные носки.
Пониже веревки, поперек кладки шла, извиваясь, желтая полоска, след от мелинита, которым морили тараканов. В свое время Бенита немного колебалась, проводя на теплой стенке эту полоску, но тараканьему нашествию она положила конец.
Здесь тоже ничто не требовало немедленного наведения порядка. В кухне Бенита споткнулась о стружки, которые один из отпрысков кулливайнуской Меэты запихивал в топку плиты. Запах дубового дерева вместе с чадом из котла, где варился картофель свиньям, ударил в нос, и у Бениты засосало под ложечкой. Она выбралась из кухни и спустилась с крыльца. И только тогда вспомнила.
Теперь она твердо знала, что ей делать. С выражением сосредоточенности на лице, словно это служило ей щитом, она пошла по двору, не пускаясь в разговоры ни с одним из снующих там беженцев. Взяв у ворот хлева лопату, Бенита направилась к навесу, где лежал торф. Какое-то мгновение она колебалась, разглядывая торфяную кучу, а затем вонзила лопату в кочку рядом с живой изгородью из елей. Дерн был крепкий и такой неподатливый, что острие лопаты никак не входило в него. Бенита нажала ногой, однако безуспешно.
Пот стекал по лицу, она совершенно обессилела. Работа нисколько не подвигалась. В конце концов хозяйка Рихвы обеими руками подняла лопату высоко вверх и со злостью вонзила стальное острие в землю.
Сердце билось, она задыхалась, но работу нельзя было оставлять незаконченной. Раньше Бените ничего не стоило выкопать маленькую яму за несколько минут, теперь же это требовало огромных усилий. Сняв с кочки верхний покров, Бенита концом лопаты разрыхлила землю и стала потихоньку откидывать ее в сторону. Казалось, она действует игрушечным совком, так не похоже это было на работу взрослого человека. Бенита беспомощно тыкала и тыкала лопатой, словно приговоренный к казни, который, копая себе могилу, стремится продлить оставшиеся перед расстрелом минуты жизни.
Несколько раз измерив лопатой глубину ямы, Бенита в конце концов осталась довольна. Она распрямила спину и, смертельно усталая, пошатываясь, поплелась к торфяной куче. Голова Купидона то и дело соскальзывала с лопаты. Бенита усилием воли превозмогла слабость в руках и с трудом донесла голову барана до ямы. Голова Купидона со стуком упала в яму, и Бенита стала поспешно закидывать ее землей.
У нее не было ни сил, ни желания оглядеться вокруг, и поэтому она не знала, долго ли наблюдал за ней Эрвин Молларт или подошел к ней только сейчас.
– Размеры потери начинаешь понимать потом, – пробормотал он. Очевидно, это должно было служить утешением.
– Когда-нибудь минувшее поглотит нас, – напряженно ответила Бенита.
Молларт кивнул.
Несколько мгновений они молча стояли у елей, словно прислушиваясь к чему-то.
Бенита плашмя ударила лопатой по бугорку, чтобы уплотнить яму.
– Вечные явления, повторяясь, приобретают новое содержание, – промолвил Молларт.
– Между новым и старым нет фактически разницы, – пробормотала Бенита и посмотрела на рихваский дом, из трубы которого тихо поднимался дым.
– Чем старше мы становимся, тем яснее понимаем, что абсолютно нового и не существует, – согласился с Бенитой Молларт.
– Все под этим небом возвращается на круги своя, – заметила Бенита.
– Большей частью небо бывает низким и оттуда часто льет дождь.
– Иногда появляется и облако, похожее на Купидона.
– Ветры быстро уносят его далеко за лес, – медленно произнес Молларт.
– Если б впереди не было леса, – часто повторяли нам в школе.
– Тогда мы думали, что через лес можно пройти.
– Снег залепляет глаза, и мы не находим дороги, – нерешительно произнесла Бенита и добавила – И снова гнем спину в картофельной борозде и копошимся на своем огороде.
– Сегодня и в самом деле все кажется именно так, – как можно непринужденнее ответил Молларт.
– Я знаю, – сурово заметила Бенита.
– Остается пожелать, чтобы время летело быстрее, – тихо сказал Молларт.
– Когда-нибудь снова настанет день, когда тебя пригвоздят трехдюймовым гвоздем к столбу судьбы.
– Счастье или несчастье человеческой жизни зависит от дистанции. Впрочем, задним числом и длина дистанции не имеет никакого значения.
– Отсюда истина, – заметила Бенита, – шагай по борозде настоящего, не оглядывайся назад и не заглядывай вперед.
– В большинстве случаев человек находится в ограниченном круге своих представлений, – заметил Молларт. – Из борозды настоящего люди пытаются шагнуть в сторону.
Бенита молчала.
– Не вышло. Не сумел принести вам облегчения, – извинился Молларт и каблуком погасил свернутую из самосада папиросу.
36
еред началом проповеди пастор прочитал отрывок из библии. Отложив в сторону толстую книгу, он стал говорить о хозяине Рихвы как о толковом и серьезном эстонском крестьянине, который трудился не покладая рук, сеял и жал. Утешив мать, вдову и сына, у которых рука убийцы отняла сына, мужа и отца, пастор перешел к волновавшим его насущным вопросам.
– Народы мира чувствуют неопределенность своего положения, – начал он. – Правители, которых не так уж много, суровы, злы и высокомерны. Они держат народ в оковах страха и в постоянной тревоге за будущее. Люди с трезвым умом, которые любят справедливость и хотят видеть торжество правды, не могут в тихие часы отдыха отогнать от себя тревожные мысли. Ничто не кажется постоянным, человек боится, что его и его детей может поразить какое-нибудь ужасное несчастье. Революции нанесли тяжелый удар по народам, все на земле перевернуто с ног на голову. С деревьев падают недозревшие плоды, наводнения и песчаные бури опустошают землю, засухи уничтожают посевы, поля становятся голыми. Войны швыряют людей с места на место, многие так и не находят себе пристанища. Брат поднял оружие на брата, и сердца матерей разрываются от отчаяния.
Никто не понимает, почему повсюду в мире царит такой ужас, почему несчастья повсеместно обрушились на человека и на целые народы. Настанет ли когда-нибудь такое время и найдется ли где-нибудь такое место, где честные, открытые и справедливые люди почувствуют себя совершенно уверенно? Смогут ли когда-нибудь люди спокойно жить в своем доме, не боясь лишиться имущества, здоровья и жизни?
В этом месте Минна, вздрагивая всем телом, громко заплакала.
Жены беженцев придвинулись поближе к старой хозяйке Рихвы и взяли ее под руки.
Пастор украдкой вздохнул, посмотрел на покойника, в изголовье которого трепетало пламя свечей, и запел псалом:
– «Настанет час, и пред тобой над звездами забрезжит небо, и все исполнится, чего ты ждал, надеялся на что. И все, что в муке нес ты здесь, и что терпел, навеки ты отринешь от себя…»
Бенита, шевеля губами, старалась подпевать, однако не слышала собственного голоса. Судорога сжала ее голосовые связки, и горло саднило.
Песня была тягучей, от дубового гроба исходил запах свежевыдубленной кожи. Бениту качнуло. Она незаметно отошла к окну, протянула руку к лимонному дереву и оторвала от него листок. Размяв его в пальцах, Бенита поднесла руку к лицу и широко раздула ноздри, стараясь вдохнуть в себя освежающий лимонный запах. От пряного аромата чуть-чуть стало легче. Голова немного прояснилась, но сразу же дала себя почувствовать усталость в ногах. И хотя в парадной комнате рихваского дома царило траурное и благоговейное настроение, Бенита ждала лишь одного – окончания церемонии, потому что силы ее были на исходе. Она готова была сразу, все равно где, свернуться в клубок, подобно собаке, и заснуть.
Бенита судорожно держала открытыми веки и не отрывала глаз от пастора. Она скорее видела, чем слышала, что слуга божий о чем-то говорит – слова не доходили до сознания Бениты. Пастор был словно в тумане, он куда-то исчезал, затем снова появлялся в поле зрения. Губы человека в таларе безостановочно шевелились, но слова, казалось, вылетали из раскрытого окна, подобно мыльным пузырям. Бените хотелось повернуть голову и взглянуть на лимонное дерево, чтобы увидеть, оседает ли часть пузырей на листьях и ветках, но она побоялась это сделать. Ей казалось, что если она потеряет пастора из виду, то заснет раньше, чем успеет перевести взгляд на зеленые ветки.
Внезапно в ушах Бениты зашумело. Шум превратился в грохот, как будто в мозгу у нее заработали какие-то моторы. Посторонний звук усиливался, словно койгиский Арвед въехал на своем тракторе в парадную комнату дома, стремясь оглушающим грохотом пробудить к жизни безвременно ушедшего хозяина.
Бенита напрягалась, чтобы стоять прямо, она собрала все свои силы, стараясь не поддаться этому обману чувств. Что-то случилось и с ее зрением. Язык у пастора перестал двигаться, пастух человеческих душ посмотрел в сторону, мельком оглянулся назад, на приоткрытую дверь, которая вела в проходную комнату. Чего это он ерзает, неужели и у. него шумит в ушах?
Бенита незаметно повела глазами, пытаясь сосредоточить взгляд на более спокойной точке. Это оказалось болезненно, веки словно были забиты песком. Бенита снова поднесла к лицу лимонный лист, и снова терпкий запах упрочил ее связь с внешним миром. Правда, шум в ушах не прекратился, но теперь Бенита совершенно четко видела угол, где стояла печь, с которой местами слезла побелка. На печи стоял холщовый мешок. Бенита попыталась вспомнить, что могло находиться в нем. Она строила всякие предположения, удивляясь своей слабой памяти, но скоро вспомнила, что из года в год на печи хранят сушеные яблоки.
Хотя память как будто бы и восстановила свои способности, однако шум в ушах продолжался. Это обстоятельство серьезно встревожило Бениту. У нее появилось желание сильно тряхнуть головой, чтобы освободиться от назойливого звука, как от попавшей в ухо воды. Но она находилась на богослужении и должна была держать себя в руках.
Кто-то толкнул Бениту, и она снова почувствовала в теле болезненную усталость. Бенита сделала шаг в сторону, чтобы удержать равновесие, и в этот момент ее взгляд, подобно камню, скользнул с печи вниз – Бенита увидела, что люди вокруг нее засуетились.
Только Минна, которую усадили в углу на стул, оставалась ко всему безучастной. Бенита, увлекаемая к выходу потоком толкающихся людей, нечаянно задела бедром угол гроба. От сквозняка свечи, стоявшие в изголовье Йоосепа, погасли.
Странно, что люди после окончания службы так спешат выйти. Обычно пастор, закончив церемонию, на несколько минут застывает в благоговейной позе, теперь же и он исчез из комнаты.
Шум в ушах Бениты не стихал.
Очевидно, это было каким-то обманом чувств, иначе Бенита слышала бы, что говорят люди. Но люди безмолвно топтались перед дверью, толкая друг друга, чтобы поскорее выйти.
А вдруг койгиский Арвед все же приехал на своем тракторе?
Бенита, вздрогнув, остановилась. Ей наступили на пятку. Бениту внезапно осенило, что она не сказала односельчанам, когда будут хоронить Йоосепа.
Этого ей не простят.
Грохот продолжал сверлить мозг, словно вместо головы у нее была каменная глыба, в которой надо просверлить гнезда для взрывчатки. Может ли человек в таком состоянии думать о том, как отнесутся к ее поступку соседи?
Но почему никто не разговаривает? Хозяйка Рихвы пыталась заглянуть кому-нибудь в лицо, но беженцы стояли к ней спиной.
Шум, подобно бураву, все глубже и глубже всверливался в мозг. Казалось, что череп раскалывается, невыносимо ломило виски.
Толпа людей, уже было миновавшая проходную комнату, застряла в дверях кухни. Кто-то отпихнул ногой стоявшую перед очагом корзинку с картофелем и колоду для рубки хвороста. Упавшая набок колода покатилась к плите и застряла в маленьком углублении. Никто не удосужился поставить ее на место. Колоду отпихнули в сторону, и она снова покатилась под ноги входившим в кухню.
Все это происходило в полном молчании.
Бенита хотела остановиться и вернуться в горницу. Но ее увлекли вперед, к выходу.
Во дворе люди повели себя совсем уж странно. Никто не остался стоять на открытом месте, все рассыпались в разные стороны – кто в хлев, кто за живую изгородь, словно люди играли в прятки.
Бенита стояла одна посреди двора, зажав уши руками. Однако, несмотря на это, в ее голове продолжал сверлить бурав, острый как игла.
Затем все стало ясно. Из-за угла риги начали выползать танки.
Руки Бениты упали.
Танки неудержимо ползли вперед. Первый уже миновал липы. Рига, заслонявшая участок дороги, ведущей к мосту, снова казалась огромным чудовищем, чрево которого все время что-то выбрасывало из себя.
Не так давно казалось, будто из этого деревянного строения с гонтовой крышей выходило все молочное стадо Эстонии. Теперь же складывалось впечатление, будто все военные машины на гусеничном ходу сосредоточились внутри риги, чтобы с адским грохотом одна за другой выползать оттуда.
Первые рокочущие танки достигли дорожного мостика, а из-за риги, громыхая, шли все новые и новые чудовища.
Бенита попыталась сосчитать их. Это желание было совершенно машинальным, точно так же ребенком она пересчитывала лошадей, ожидавших своих хозяев у коновязи перед кладбищем.
Она сбилась со счета.
Может быть, танки потому казались такими устрашающими, что здесь, на этой узкой и пыльной ленте дороги, никто никогда раньше не видел их!
Выставив далеко вперед стволы орудий, страшные военные машины упорно шли и шли. На мгновение Бените померещилось, что один танк остановился. И тут же в сотрясающемся от грохота мозгу возникла страшная картина: сейчас повернут короткие приземистые башни, направят стволы орудий на Рихву и огонь сотрет с лица земли все хуторские строения и уничтожит людей.
Взгляд Бениты невольно перескочил с жилого дома на амбар, зацепился за конюшню и хлев и отыскал за кустами сирени баню, словно стремясь удостовериться, что Рихва еще не превратилась в прах.
Кулливайнуская Меэта подошла к Бените и потянула ее к живой изгороди. Бенита вырвалась из объятий Меэты. В ней вдруг вскипела злость. Движения хозяйки Рихвы были более чем резки, когда она оттолкнула от себя Меэту. Прихрамывая, приближался Молларт. Он подошел к Бените, посмотрел ей в глаза, покачал головой, губы его шевелились – он тоже пытался уговорить хозяйку Рихвы уйти куда-нибудь с ровного места.
Бенита смерила его долгим взглядом, ей не хотелось ничего объяснять ему. Глаза увлажнились сами собой. Молларт отошел, и Бенита почувствовала, что сейчас заплачет. Наконец-то она хоть смоет с век застрявший в них песок.
Танкам все еще не было конца. Из-за сарая выползали все новые машины. Не могли же они просто так миновать Рихву, хоть один-то раз должны были пальнуть по хутору. Бените казалось, что они непременно выстрелят, она нетерпеливо ждала, в ней проснулся нездоровый интерес, ей захотелось увидеть, как разрушают, давят, сметают с лица земли. Ей было безразлично, что будет с ней, с Робертом, со всеми беженцами, с отцом и Минной. В ней не оставалось сейчас ни капли жалости, в этот момент она была до мозга костей человеконенавистницей, она ждала и не могла дождаться, терпение ее лопалось – когда же, когда же, наконец, это произойдет!
Бенита вдруг почувствовала, что дрожит; резко повернув голову, она посмотрела на беженцев, притаившихся по углам и за деревьями, она презирала их всех. Страх смерти стал вдруг непонятен и чужд ей, необходимость спасти себя и сохранить жизнь казалась смехотворной.
Земля сотрясалась и вздрагивала.
Все новые танки ползли из-за риги.
Слезы смыли песчинки из глаз Бениты, она жадно и пристально смотрела теперь на дорогу – когда же, наконец?
Но военным машинам не было никакого дела до вылинявших на ветру и дождях построек Рихвы.
Они продолжали свой путь.
Бениту охватил страх, что сейчас танковая колонна кончится. Что через несколько минут от них останется лишь призрачный шум, который будет доноситься со стороны дома для престарелых, и лязг, сверлящий мозг, подобно бураву, постепенно начнет стихать, пока совсем не заглохнет.
Бенита направилась к калитке. Тяжелым покачивающимся шагом она прошла по заросшей колеистой тропе мимо риги. Липы сквозь синеватую дымку казались съежившимися. Земля дрожала, и кусты черной смородины, окаймлявшие дорогу, роняли в траву свои последние листья. Голые кусты, подобно редким метлам, торчали из свежей зелени, но Бенита не обратила на них внимания. Давивший ее мираж исчез при виде танков, теперь она боялась, что после того, как дорога опустеет, на нее откуда-нибудь обрушится новая лавина призраков.
И хотя какая-то непреодолимая внутренняя сила тянула ее подойти к танкам поближе и не было страха смерти, однако привычка взвешивать свои поступки все же остановила Бениту – не делает ли она чего-то недозволенного? Было даже что-то унизительное в таком простодушном уважении к порядку – в противовес этому чувству поднялось упрямство, и последние десять метров до конца дороги Бенита бежала.
Задыхаясь, она остановилась под липами.
Тяжелые гусеницы, устремившиеся вниз, чтобы зубцами вонзиться в землю, были почти на расстоянии руки от Бениты. Ей казалось, что ее правое плечо Тянет вперед, тело стремилось повторить движение гусениц, подбородок упал на грудь, еще секунда – и она головой вперед ринется вниз и вцепится зубами в дорожный гравий.
Все снова завертелось перед ее глазами. Бенита стала падать и инстинктивно схватилась за ствол липы. На какой-то миг она почувствовала невероятную слабость. Ладонь заскользила по стволу вниз, пока не нашла опору в наросте на коре. С закрытыми глазами, целиком растворившись в страшном грохоте, Бенита ждала, что какая-нибудь гусеница, съехавшая с узкой дороги, раздавит ее.
Бените не хотелось открывать глаза. У нее было странное чувство, будто она часть грохочущего стального исполина, оторвавшаяся от него и брошенная на обочину дороги.
Земля сотрясалась под ногами, мышцы тела дрожали.
Затем шум начал стихать. Сила звука уменьшилась так резко, словно вслед за удаляющимися танками несли огромную завесу. Тело перестало дрожать, на смену дрожи пришло ощущение холода. Что-то тяжелое давило левое плечо, словно на сердце лег какой-то груз, оттягивавший один бок вниз.
Бенита открыла глаза и увидела полу пиджака Молларта. Рука его лежала на ее левом плече.
От сверлящего шума в голове остался лишь легкий отзвук.
Бенита попробовала пошевелить ртом. Челюсти скрипнули. Она не издала ни звука. Щеки, казалось, были парализованы, язык не ворочался.
Бенита подняла голову и посмотрела мимо Молларта в сторону Рихвы. Над хутором и вдоль картофельных борозд плыл синеватый дымок. Почерневшие картофельные стебли были похожи в этой дымке на кустарник, по которому прошел огонь.
– Проводите меня до конюшни, я хочу спать, – попросила Молларта Бенита. Она удивилась, что ее неповоротливый язык смог выговорить эту фразу.
Свернувшись клубком в яслях, Бенита тотчас же заснула и ей приснились рожающие танки. Маленькие танки ползли следом за большими. Они были крошечные, как головастики.
