Текст книги "Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы)"
Автор книги: Эмэ Бээкман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)
Лесная опушка, на которую она вышла, была сплошь усеяна рыжиками. Бенита распрягла лошадь, сняла с телеги корзинки, присев на пенек, стала острым ножом срезать грибы под самый корень. Можно было и не вставать с пня, потому что тут же из мха вылезали новые шляпки. Корзины, полные рыжиков, Бенита относила к телеге. Нагнув корзинку над краем телеги, Бенита опоражнивала ее. Телега наполнялась быстро, как при уборке картофеля. Когда грибы начали уже падать с воза, Бенита снова запрягла лошадь и зашагала рядом с телегой к дому. Позади осталась солнечная равнина, розовая от рыжиков.
На дворе было сейчас так же тихо, как в пригрезившемся ей лесу.
Бенита очнулась и, схватившись за жердочки от яслей, вылезла оттуда, как из люльки.
По затоптанному за последние дни двору понуро бродили беженцы. Бенита надеялась, что, выйдя из конюшни, не встретит посторонних. Однако они все еще были здесь.
За последнее время в Рихве было слишком много всего: людей, коров, лошадей и событий. Бенита вдруг почувствовала тревогу – подоено ли племенное стадо, однако это чувство тут же исчезло.
Увидев хозяйку, беженцы расступились. Бенита заметила прижавшуюся к своему мужу Леа Молларт. Она вытирала глаза и массировала ладонью распухшее лицо. Эрвин Молларт, обняв бывшую супругу за плечи, что-то говорил ей тихим голосом, настолько тихим, что слов не было слышно, шевелились только губы.
Леа Молларт сидела съежившись, подобрав под себя ноги, обутые в постолы; подложенные плечи ее клетчатой кофты стояли торчком, словно крылья у птицы. Капризный рот алел, точно рана. Бенита удивилась сама себе – зачем она ждала Эрвина Молларта обратно в Рихву? Искусствовед бросила взгляд на Бениту, тряхнула волосами и выпрямилась.
– Скажи, – обратилась она к своему мужу, – это ты прошлой осенью дал в «Ээсти сына» объявление, что одинокий дипломированный ветврач ищет работу по специальности?
Молларт кивнул.
Леа снова заплакала.
– Почему все так получилось? – между всхлипываниями проговорила она.
– Что поделаешь, – пробормотал Молларт и, виновато улыбаясь, взглянул на стоявших полукругом людей.
И только на Бениту избегал смотреть незадачливый ветеринарный доктор.
Ее снова охватило чувство пустоты. Ей было невмочь оставаться на месте. Казалось недопустимым и безнравственным, что люди таращат глаза на Молларта и его бывшую жену. Нервы у госпожи Молларт сдали, ну, ничего, повоет немного и успокоится. Рядом с ней муж, он утешит и поддержит ее. Не видно, чтобы кого-то убили, очевидно, выстрел почудился Бените, а может быть, лопнуло семя, покрытое пухом, реявшее в небе ее сновидений?
Парабеллуму, как видно, надоели причитания искусствоведа и, воспользовавшись минутой, когда Леа Молларт замолчала, он Начал:
– Когда я под Салерно взял в плен американского парашютиста…
У Бениты не было сил слушать очередную историю Парабеллума. Она побежала в дом. У нее было такое ощущение, будто во время сна кожа ее живота присохла к хребту, неодолимое чувство голода сразу же погнало Бениту в кладовку. Нетерпеливо шаря по полкам, она нашла тарелку с жареной свининой. Усевшись на крышке большого бидона, как на скамейке, и схватив воткнутый между балками нож, она отрезала толстый ломоть хлеба. Жадно жуя, Бенита постепенно освобождалась от отвратительного ощущения пустоты. Отрезав еще один ломоть во всю ширину хлеба, она пальцами выудила из тарелки второй кусок мяса. Глаза ее затуманились, никаких иных ощущений, кроме наслаждения едой, она сейчас не испытывала. Уминая хлеб с мясом, она пыталась представить себя со стороны. Бените не нравились люди, жадно набрасывающиеся на еду, но сейчас собственное обжорство не вызывало у нее чувства отвращения.
Кто-то приоткрыл дверь кладовки. Бенита хотела крикнуть, чтобы ее оставили в покое, но вместо этого улыбнулась. Из дверей на нее глядело бледное мальчишеское лицо, это был Роберт.
Волна нежности тут же затопила Бениту, от этого чувства сладко заныли руки и ноги. Спрыгнув с крышки, она бросилась навстречу сыну. Втянув Роберта в кладовку, Бенита задвинула ржавый и пыльный дверной засов.
– Ты голоден? – спросила она шепотом.
– Да, – смущенно пробормотал он.
– Чего хочешь – мяса, сметаны или хлеба? А может быть, варенья?
– Я хочу мяса, сметаны, хлеба и варенья тоже, – вздохнув, ответил мальчишка.
Бенита постелила на бочку бумагу и понаставила всякой снеди. Подкатив бочонки из-под пива, они с мальчишкой уселись на них, и пиршество началось.
Роберт уписывал вовсю, перепачкав себе щеки сметаной и крошками хлеба. Подбородок его блестел. Постепенно лицо мальчишки порозовело, в глазах появился блеск. Бенита, улыбаясь, смотрела на сына и вдруг почувствовала себя старой, почти что бабушкой. Кивнув Роберту, она сказала, как обычно говорила бабушка:
– Ешь, мое золотко, ешь, тогда скорее вырастешь.
Мальчик посмотрел на мать и послушно сунул столовую ложку, вымазанную в сметане, в банку с вареньем.
После того как Роберт наконец выпустил из рук ложку, Бенита убрала еду на полку и сказала:
– Теперь мы снова полны сил. Ведь правда?
– Правда, – повторил мальчик.
– Работа ждет. Ты мне поможешь? – спросила Бенита.
Мальчишка кивнул.
Они вышли из кладовки. Бенита, велев сыну подождать, тут же, у кухонной вешалки, переоделась. Она сняла с крюка синие, вытянувшиеся в коленях штаны Йоосепа и натянула их на себя. Повесив платье на спинку стула, Бенита надела мужнин свитер с высоким воротом. Он был ей тесен в груди. На голову она повязала серый в горошек ситцевый платок и туго затянула узел, словно ей хотелось, чтобы ее мягкий подбородок стал жестче.
Держа ребенка за руку, хозяйка Рихвы, одетая по-мужски, появилась во дворе. Она прямо подошла к беженцам, слушавшим Парабеллума, и сказала:
– Надо убрать картофель.
Эти решительно сказанные слова заставили людей повиноваться, можно было бы подумать, что картошку уже схватило морозом и виноваты в этом они. Молча, не споря, беженцы последовали за Бенитой. Около кучи хвороста она раздала всем корзинки, взяла лежавшие у стены тяпки, оглядела свое рабочее войско и зашагала по направлению к картофельному полю.
В воротах, поддавшись искушению, Бенита кинула взгляд в сторону амбара. Там сидели Молларты и слушали Парабеллума – прислонившись к собачьей будке, он все еще пережевывал ту же самую историю, которую давеча не успел закончить. Но и Парабеллум медленно поднялся, распрямил спину и потянулся, чтобы взглянуть на картофельное поле.
Каарел уже распахивал борозды.
Бенита сразу начала отдавать распоряжения. Яанусу велела шагать за плугом, отцу приказала запрячь вторую лошадь в телегу, чтобы свозить картофель в кучу.
Беженцы, замешкавшиеся было на краю поля, рассыпались по бороздам с корзинами и тяпками в руках.
Армильда, проходя мимо Бениты, бросила:
– Господи, у нас-то дома картофель не убран.
– А у нас клевер остался на поле, – вздохнул какой-то мужчина позади Бениты.
Бените было сейчас не до чужих забот. Она, как полководец, следила за тем, чтобы полевой фронт равномерно заполнялся сборщиками картофеля. В начале каждой распаханной борозды стоял, склонившись, человек, и хозяйку Рихвы это радовало.
Бенита опустилась на колени. Ее пальцы проворно заработали. Поочередно переставляя ноги, она подвигалась вперед. Собирая лежавшие на поверхности клубни, она ловко втыкала тяпку именно в то место, откуда на сухую землю сыпались светлые картофелины. Потом Бенита разгибалась и обеими руками кидала клубни в корзину. Переставив корзину дальше, она взрыхляла следующее гнездо, откидывая в сторону посеревшие стебли.
К вечеру картофель должен быть свезен в кучу, решила хозяйка Рихвы, и руки ее заработали быстрее. Далеко оставив позади себя остальных сборщиков, Бенита сочла неудобным оглядываться. Она знала, что в полной мере может надеяться только на себя. И в этом была своя радость. Усталости она не чувствовала, досада исчезла, впереди простиралось поле, с которого надо было убрать урожай.
Роберт, перепачканный землей, носился вокруг, хватал клубни и относил их в корзинку. Папаша Каарел, шагая рядом с телегой, свозил картофель в кучу. Соломенная подстилка была уже полна клубней. Бенита быстрым взглядом окинула неубранную часть поля и кучу картофеля. Урожай обещал быть хорошим.
Приподняв голову, она увидела дым, поднимавшийся из трубы дома. Дым от березовых дров на фоне темного облака, плывущего над сенокосом койгиского Арведа, казался удивительно белым. Наверное, Минна начала готовить ужин сборщикам картофеля.
Бенита усердно собирала клубни в корзинку с плетеным дном; каждая картофелина, вылетавшая из ее рук, была как мысль о Иоосепе, которую надо было откинуть прочь.
40
иновав липы, Випси свернула на хутор. Она несла в руке палку, на конце которой развевалось белое полотнище.
– Я сдаюсь! – издали закричала сборщикам картофеля полоумная Випси. – Ружья в роще лаяли, пушки в лесу куковали, – радостно сообщила она.
Люди на картофельном поле разогнули спины, помассировали усталые мышцы и воззрились на старуху, которая размахивала белым флагом у ворот риги.
Бенита оставила корзинку и мотыгу в борозде и, волоча затекшие от ползания на коленях ноги, пошла навстречу Випси.
– Випси, – спросила Бенита, – немцы ушли из богадельни?
– Да, – вздохнула старуха, – теперь никто не варит нам сладкий суп. Лошади убежали на восток, а мужчины ушли на запад. Разладица у них, видно, какая получилась, что не захотели отправиться вместе? Последней удрала Трехдюймовка. Испугалась из-за бракоразводного дела господина Аанисберга, – прошептала Випси и варежкой прикрыла рот. – В узел-то ей нечего было класть, – хихикнула Випси. – А как будешь путешествовать с пустыми руками? Тогда Трехдюймовка стащила на кухне ковш и завязала его в платок. Теперь у нее еще и чужая вещь на совести, – вздохнула Випси и концом палки поковыряла землю – белое полотнище сразу же стало грязным.
Беженцы, жаждавшие новостей, окружили Випси.
– Я уже сдалась! – проскрипела старуха и рывком вытащила конец палки из земли, нимало не смущаясь тем, что грязные комья угодили людям в лицо.
Беженцы чуть-чуть подались назад. Флаг снова развевался над головой Випси, и она успокоилась.
– Когда русские пришли, они всем сказали… – начала рассказывать полоумная.
– Что она говорит? – снова придвигаясь к Випси, нетерпеливо воскликнули беженцы.
– Они сказали, – растягивая слова и важно приподняв уголки губ, продолжала Випси, – что тех, у кого нет белого флага, расстреляют. Каждого второго, ну уж во всяком случае каждого третьего расстреляют. Они послали меня сказать, чтобы приготовили белые флаги.
– Это правда? – выкрикнул кто-то из женщин.
– Как пить дать, – подтвердила Випси. – Как то, что огонь – это огонь, а дерево – это дерево.
– И сразу расстреляют? – спросил кто-то из стоявших позади.
– Сразу. Двор мызы полнехонек мертвецов. Немцы украли у нас весь белый материал, подумать, сколько их там было и сколько понадобится белых флагов! Даже немец хочет жить, – кивнула головой Випси и затолкала привязанное к концу палки белое полотнище за пазуху, будто кто-то хотел его вырвать у нее из рук. – Христиане, ликуйте! – выкрикнула она строфу из псалма, чтобы приукрасить свой рассказ.
– Господи, господи! – тихонько ахнул кто-то.
– Готовьте флаги, – переведя дух, тихо приказала старуха.
– Какой спрос с сумасшедшей, – промолвил один из мужчин за спиной у Бениты.
– Поди знай, – засомневались женщины.
– Кто сумасшедший? – завопила Випси и задрала голову кверху. – Это здесь собрались сумасшедшие, самые что ни на есть! А не я!
– Нет, нет, – успокоила Бенита.
– Сумасшедшие сидят в комнате с резиновыми стенами, – высокомерно хихикнула Випси. – А я свободная малинка.
– Когда малинка, а когда и желудь, – подтвердила Бенита.
– Когда помру, сера достанется тебе, – пообещала Бените благодарная старуха.
– Никуда ты не денешься, у тебя же белый флаг, – ответила хозяйка Рихвы.
– А что – сразу расстреливают? – настойчиво спросил кто-то из беженцев.
– А почему бы и нет? – удивился Парабеллум человеческой наивности и протолкался в круг беженцев. – Войдя в одно казацкое село, немцы выстроили в ряд всех мужчин, женщин и детей. Офицер ходил вдоль ряда и считал: раз-два, раз-два. Все «вторые» должны были сделать шаг вперед. «Первых» отогнали в сторонку. Затем один из немцев присел к пулемету и давай – та-та-та! «Вторые» упали. А почему русские должны поступать иначе? Впрочем, теперь, как победители, они, может быть, сжалятся и сосчитают до трех.
– Зачем зря пугать! – крикнула сильная половина унылой пары.
– Это – суровый закон войны, – насмешливо произнес Парабеллум и поднял высоко вверх остатки своей искромсанной резиновой руки.
– О господи! – воскликнула Випси, увидев культяпку. – Как же ты будешь держать белый флаг?
– Он встанет в ряд смертников за номером два, – мрачно сказал Эрвин Молларт.
– Правильно, – одобрительно бросил Парабеллум. – Если погонят в ряд, калеки встанут под номером два. Естественный отбор. Закон Дарвина.
– Калек не так много, чтобы вызволить здоровых! – выпалила Армильда.
– Если не хватает, давайте сразу же добавим, – предложил Парабеллум и напряг мускулы лица, чтобы сдержать улыбку.
– Я здоровая! – взвизгнула Випси.
Леа Молларт, запрокинув голову, хохотала во все горло.
– Давайте-ка лучше заготовим белые флаги, – серьезно предложил кто-то из женщин.
– Мне не надо, – усмехнулась Бенита. – Я стою с Випси под одним флагом.
– Может, она выступит от имени всех? – выкрикнул чей-то звонкий голос.
– И простыни останутся целы, – сквозь смех добавила Леа Молларт.
Поскольку вопрос жизни и смерти был исчерпан, люди молча разошлись.
Бенита вернулась на картофельное поле, ступила в борозду, подвинула вперед наполненную до половины корзинку и опустилась на колени. Клубни посыпались в корзинку, работа спорилась ничуть не хуже, чем до прихода Випси. Оторвав через какое-то время взгляд от земли, Бенита увидела, что ряды сборщиков картофеля заметно поредели. Как это беженцам удалось так незаметно улизнуть? Зато из риги доносился шум, очевидно, весть, сообщенная Випси, надолго взбудоражила умы и чувства людей.
Теперь Парабеллум и Молларт взялись таскать корзины с картофелем, однако немногочисленные сборщики не могли обеспечить им полной нагрузки. Леа Молларт, которая, согнувшись, двигалась вдоль борозды, то и дело вставала, чтобы распрямить спину. Випси, сдернув с палки белый флаг и повязав его себе на шею, как платок, копошилась в земле, однако клубни редко летели в ее корзинку.
Даже те жены беженцев, которые остались на поле из чувства долга, работали без всякого энтузиазма. Они глазели по сторонам и разговаривали, зачастую забывая шевелить руками.
Випси очень скоро надоело работать на рихваских хозяев. Вскочив, она подбежала к Молларту, который стоял у телеги и курил.
– Ты научился хромать? – быстро спросила Випси ветеринарного врача.
Леа Молларт тоже встала, не закончив полоски, и, массируя спину, подошла к телеге. Бенита увидела, как Молларт протянул ей папиросу.
Тогда Бенита решила позволить себе минутный отдых. Оглядывая поле и подбирая оставшиеся на поле клубни, она отправилась послушать, о чем говорит Випси.
– Ты опять забыл, как ходили Пауль и Паулине? – настойчиво спросила Випси.
Молларт смотрел в сторону.
– Помнишь, что ты должен был говорить? – спросила Випси, смахивая землю с подола юбки. Отряхнув также пеструю варежку и поправив на голове скрученный из шали тюрбан, она стала не отрываясь смотреть на Молларта.
– Поиграем, если хочешь, – беспечно ответил Молларт.
– Иди сюда, – скомандовала Випси.
Увидев, как Эрвин Молларт берет под руку Випси, Леа удивленно пожала плечами.
– Не все ли равно, где и с кем человек проводит время? – насмешливо бросил Молларт своей бывшей жене.
Леа сдернула с головы платок и пригладила волосы.
– Сожалею о сделке, – сказал Молларт, делая шаг больной ногой.
– Что сделано – то сделано, – включаясь в игру, скороговоркой произнесла Випси, припала на ногу и, покачиваясь, пошла рядом с Моллартом.
– Сожалею о сделке, – вздохнув, повторил ветеринарный врач.
Леа Молларт с убийственной серьезностью наблюдала за происходящим.
– Что сделано, – прощебетала Випси, хихикнув, – то сделано! – закончила она торжествующе.
Бенита ждала, что Молларт, говоря «сожалею о сделке», многозначительно посмотрит на свою жену. Но он не сделал этого. Бениту огорчила и удивила его порядочность. Ее почему-то глубоко задело, что Молларт даже косвенным намеком не хотел оскорбить свою бывшую супругу.
Бенита приготовилась сказать что-то резкое, чтобы освободиться от тяжелого осадка на душе. Но ее внимание отвлек зеленый газик, сворачивающий из-за лип на заросшую рихваскую дорогу.
Машина, замедляя ход и подпрыгивая, подъехала к строениям и, дернувшись, остановилась перед воротами риги.
Випси тут же оставила Молларта. Она где-то позабыла свою палку и поэтому торопилась привязать белое полотнище к мотыге, которую подобрала в начале борозды.
Леа Молларт, увидев военных, прильнула к своему бывшему мужу. «Только бы она не стала хохотать», – с испугом и злобой подумала Бенита. Хозяйка Рихвы успела также заметить, что приближающиеся к риге Молларты покачивались в такт из стороны в сторону, словно жена тоже была хромой.
«Сожалею о сделке, сожалею о сделке», – стучало в голове у Бениты.
Хозяйка Рихвы словно сразу отяжелела, с каждым шагом ее ноги все глубже увязали в земле. Расстояние от телеги к сараю казалось нескончаемым.
– Не стреляйте, у меня белый флаг! – еще издали крикнула Випси и помахала привязанным к мотыге полотнищем. Путаясь в юбке, старуха засеменила к газику, ей во что бы то ни стало надо было успеть подойти первой, потому что на ее плечах лежал тяжкий груз спасительницы своего народа.
Офицер, сидевший рядом с шофером, вышел из машины и спросил у запыхавшейся Випси на чистом эстонском языке:
– Милая мамаша, с чего вы взяли, что мы будем стрелять в вас?
Заметив Моллартов, военный обратился к ним:
– Мы думали, здесь штаб.
– Нет, – неестественно звонким голосом ответила Леа Молларт.
– Кто знает здешние окрестности? – спросил офицер и вытащил планшет.
Бенита робко подошла поближе.
Офицер показал на здание мызы, где находился дом для престарелых, и спросил:
– Какое расстояние до него?
– Три километра, – пересохшими от волнения губами ответила Бенита.
Повернувшись к своим спутникам, оставшимся в машине, офицер-эстонец повторил ответ Бениты по-русски.
– Я сам из-под Вильянди, эти края мне не знакомы, – извинился военный перед Випси и смущенно улыбнулся.
Из риги доносился взволнованный шепот. Внезапно ворота распахнулись и оттуда посыпали беженцы.
Офицер-эстонец удивленно уставился на них.
На то была причина: выходившие из риги люди держали в руках белые тряпки.
Сидевшие в машине русские, словно по команде, сдвинули на лоб шапки и почесали затылки.
Офицер-эстонец пожал плечами и постарался спрятать улыбку в уголках рта.
– Кто эти люди? – спросил он Бениту.
– Военные беженцы и «лесные братья», – виновато ответила Бенита.
– Что за комедию они ломают? – спросил офицер.
– Не стреляйте, у нас белые флаги, – громким голосом повторила Випси.
Офицер рассмеялся. Одна половина его лица сморщилась, а вторая, которую наискось перерезал шрам, осталась неподвижной.
Когда приступ веселого смеха у него прошел, офицер попросил:
– Дайте нам попить, и мы двинемся дальше.
Леа Молларт первой сбросила с себя оцепенение и помчалась прямиком к колодцу.
Заморыш Карла спрятал свой флаг за спину. Облизнув от смущения губы, он набрался смелости, вышел из толпы, и, запинаясь, спросил:
– Что должны делать «лесные братья», то есть партизаны?
Беженцы с испуганными лицами выслушали наглый вопрос заморыша Карлы и теперь ждали, что ответит офицер.
– Отправляйтесь в Таллинн. Там будет парад победителей, – посоветовал офицер. Ему снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться.
– Ах вот что, – кивнул заморыш Карла и задумался.
Прибежала запыхавшаяся Леа Молларт и, откинув назад прилипшие ко лбу волосы, протянула офицеру-эстонцу продолговатый молочный бидон, взятый из корыта, куда он был поставлен охлаждаться.
Офицер с благодарностью принял его, поднес ко рту и стал пить.
– Прекрасное холодное молоко, – похвалил он. – Парное никак не лезет в горло, а холодное могу пить и днем и ночью.
Он протянул бидон в машину, предлагая русским попить молока.
– Надо бы принести кружки! – воскликнула одна из женщин. Но спутники офицера были согласны пить прямо из большого бидона. Вытерев губы, один из них что-то сказал по-русски.
– Большое спасибо, – перевел офицер-эстонец, возвращая бидон Леа Молларт. Сев рядом с шофером, он поднес руку к козырьку и кивнул людям, стоявшим перед ригой.
– Мы можем возвращаться домой? – выпалил кто-то из задних рядов.
– Ну разумеется, – улыбнулся офицер.
Шофер включил мотор. До лип газик ехал задом. Машина шла быстро, словно к кардану была привязана натянутая резинка. Выехав на дорогу, газик, поднимая пыль, описал круг и помчался к дому для престарелых. Проехав мостик, машина исчезла за ольшаником.
Парабеллум задумчиво почесал подбородок.
– Теперь мне ясно, – сказал он, – гибралтарские скалы я так и не увижу.
– Как сон, – вздохнула Леа Молларт, неизвестно, по поводу ли скал или побывавшего здесь газика.
– Немцы драпают, как русские в сорок первом, – насмешливо сказал Яанус.
– Линия фронта пожирает километры, – со знанием дела заметил солдатик.
– Интересно, скоро ли русские объявят мобилизацию? – озабоченно спросил заморыш Карла.
– Будь уверен, – ответил Парабеллум. – Партизаны, как по команде, войдут в состав освободительных войск. Мчись сегодня вечером в штаб и записывайся.
Заморыш Карла сплюнул.
– Мое имя выгравировано на кладбищенском кресте.
– Нашли дураков, – возмутился солдатик.
– У нас дома картофель не убран, – вздохнула кулливайнуская Меэта. – Как бы не было заморозков.
– Да, мы уже глаза намозолили рихваским хозяевам, – кивнула головой слабая половина унылой пары.
– Не знаю, как там в Тарту, может, камня на камне не осталось? – встревоженно заметила Леа Молларт.
– Кровь не просочилась в землю! – взвизгнула Випси, пощупала свои руки и с победоносным видом огляделась вокруг.
– Погоди, погоди, рано еще выкидывать белый флаг, – уговаривал ее Парабеллум.
– Совсем сдурели, порвали материю, – рассердилась Армильда. – У меня две простыни пошли на тряпки.
– Дешево отделались, – засмеялся кто-то.
– Еще неизвестно, что нас ждет впереди, – заметил другой. – До моря-то не дошли.
– Зато золото уцелело, – утешая и себя и остальных, промолвил Парабеллум.
Бениту утомили болтовня и злорадные замечания беженцев. Повернувшись на пятках, она снова пошла в поле и там с остервенением стала перекапывать землю. Из ее рук, описывая большую дугу, в корзинку, стоявшую чуть поодаль, полетели клубни.
На этот раз никто не последовал за ней. Жизнь рихваского хутора никого из посторонних уже не интересовала. На поле остались только Каарел и Бенита. Каарел, понукая понурую лошадь, принялся распахивать следующую полоску, а Бенита, ползая на коленях по борозде, пригоршнями кидала в корзинку картофельные клубни.
Беженцы и «лесные братья», военные дезертиры и просто бродяги стояли в кругу возле риги. Они без конца что-то выясняли, время от времени их разговор прерывался взвизгиваниями Випси и громким смехом детей.
Маленький хозяин Рихвы, Роберт, наискосок шагал по полю. Он подошел к матери, грязными руками вытер щеки и сказал:
– Мама, пошли домой. Отец там совсем один.
Бенита оперлась рукой о дужку корзинки, взглянула на сына, на перепачканный землей картофель, до половины наполнивший корзину, и задумалась.
Она все еще стояла на коленях, съежившись, ноги ее от влажной земли совсем одеревенели. Снова взглянув на поджидающего ее Роберта, Бенита подумала, что она так и не сможет больше подняться с земли.
41
же светало, когда короткая церемония похорон была закончена. Каарел собрал лопаты, которые он с вечера прихватил с собой, отправляясь на кладбище. Рассчитывая найти в поселке помощь, Каарел стучался в двери знакомых. Но двери не открылись. Так старик и копал всю ночь в одиночестве, повесив на дерево штормовой фонарь, но все же успел вовремя приготовить место последнего упокоения для Иоосепа.
Господин пастор пожелал похоронить Иоосепа рано утром. Когда Бенита зашла вечером в баню посоветоваться с ним, пастор высказал сомнение, возможно ли в нынешние смутные времена перевезти прах Иоосепа на поселковое кладбище, как-никак десять километров. Духовный пастырь предложил похоронить хозяина на здешнем сенокосе под березами. Бенита яростно спорила, она требовала для Иоосепа освященной земли и надгробного слова, чтобы все было как подобает.
В конце концов ей все-таки удалось уговорить пастора.
После того, как беженцы оставили Бениту на картофельном поле одну, она больше ни словом не обмолвилась с ними. Она перестала надеяться на их помощь. У съехавшихся в Рихву людей вдруг оказалось столько своих дел, что они даже и носа не высовывали из риги. Сквозь бревенчатые стены доносился непрерывный гул голосов. Он продолжался и вечером, когда папаша Каарел прогромыхал в телеге мимо риги, направляясь в поселок. Продолжался и когда Бенита возвращалась из деревни. Она ездила верхом в Сылме, завернула в Лаурисоо, собираясь разыскать и Эльмара, но ограничилась ближайшими соседями, решив, что все вместе они справятся с предстоящим делом.
Таким образом, рано утром, еще в полной темноте, односельчане собрались в горнице рихваского хутора. Сылмеская Элла приехала вместе с отцом, лаурисооская Линда вместе со своим Кустасом. Господин пастор тоже явился вовремя – в таларе, с псалтырем в руках. Прочитав небольшой отрывок из священного писания и затем пропев псалом, пастор дал знак выносить гроб. Всхлипывающая Элла положила на грудь Иоосепу влажные от росы астры, и лаурисооский Кустас забил гвоздями крышку гроба хозяина Рихвы.
Бенита еще с вечера запрягла в телегу жилистого рихваского мерина, этого бывшего скакуна, и покрыла дно телеги зелеными еловыми ветками, срезанными с живой изгороди. Рихваский бывший скакун от нечего делать полночи жевал овес из торбы. Когда гроб выносили из дому, мерин зафыркал, готовый тронуться в путь. Бенита еще не успела взять вожжи, как заметила у ворот пасторшу с детьми.
Спрятав талар в чемодан, пастор подошел к Бените и попросил позволения кинуть в телегу пожитки его семьи.
Итак, похоронная процессия начала медленно двигаться мимо кучи торфа под навесом, мимо погруженной в ночную тишину риги. Когда, миновав липы, она свернула на дорогу, лошадь зацепилась гривой за ветку, и Бените пришлось какое-то время вести ее под уздцы, чтобы она не понесла.
Двигаясь в темноте, Бенита скорее угадывала, чем видела тех, кто пришел проводить ее мужа в последний путь. По другую сторону телеги шагала пасторша, бережно поддерживая рукой спящего на узлах младенца. Сразу же за телегой шли сылмеская Элла и лаурисооская Линда, а между ними, всхлипывая, Минна. Затем следовали мужчины и пастор со своей старшей дочерью, оба держались за оглоблю своей маленькой тележки, волоча ее за собой. В тележке дремал сын хозяев Рихвы Роберт, так как Бенита решила, что ребенок должен присутствовать на похоронах своего отца.
Мужчины нарочно чуть-чуть отстали, чтобы беспрепятственно поговорить и выкурить трубку. Время от времени до Бениты доносился сладковатый дух табака; и долго еще над дорогой, окутанной влажной дымкой, стоял запах самосада.
Когда телега въехала в железные кладбищенские ворота, лаурисооский Кустас исчез. Бенита не могла понять – сам ли Кустас боялся показываться в поселке или Линда услала мужа обратно.
Но, несмотря на это, провожающих оказалось достаточно, чтобы снять гроб с телеги и донести до могилы. Правда, мужчин было маловато, отец Каарел да сылмеский старик, однако и женщины подставили плечи, оттолкнув Бениту, когда она захотела помочь нести гроб.
Пастор тут же, у края могилы, натянул на пиджак талар, торопливо прочитал молитву, сказал несколько утешительных слов близким покойника, но петь псалом на этот раз не стал. Его жена тихонько завернула лошадь, чтобы тем временем отвезти домой пожитки и детей. Пасторша справилась с этим на редкость быстро, и, когда песок застучал по гробу Иоосепа, Бенита краем глаза увидела, что рихваский мерин понуро стоит у стены церкви со сгоревшей башней.
Только Минна, Бенита и Роберт, который всю дорогу спал в маленькой тележке пастора, укрытый шубой, стояли без дела на краю могилы. Остальные провожающие, и даже пастор, снявший с себя талар, сменяя друг друга, закидывали яму землей. Четыре лопаты все время были в движении.
Когда гроб еще стоял на досках над могилой, Бениту на какой-то миг охватило смятение. Она не предусмотрела, что понадобятся веревки, и теперь боялась, что гроб с телом Иоосепа придется сбросить в могилу. С чувством огромной благодарности Бенита увидела, как отец вытащил из-за куста запасные вожжи.
Провожающие начали разравнивать могильный холмик. То ли деловая обстановка, царившая ранним утром на кладбище, высушила слезы, то ли внимание людей отвлекали падающие с веток за шиворот капли росы – во всяком случае, никто не плакал. Старая хозяйка Рихвы украдкой кинула взгляд на молодую вдову и словно прочла в ее глазах подтверждение тому, что в смутные и трудные времена не годится выставлять напоказ свои чувства.
В официальные книги смерть Иоосепа занесена не была.
Советуясь накануне вечером с пастором, Бенита высказала свое беспокойство относительно этой стороны дела, но пастор полагал, что правильнее оформить бумаги задним числом, и обещал быть свидетелем. Он посоветовал Бените сказать властям, что случайная пуля оборвала жизнь ее мужа. Духовный пастырь считал, что таким образом рихваская семья оградит себя от лишних хлопот. К тому же, заметил пастор, во время войны, когда каждый день гибнут тысячи людей, искать убийцу не станут.
Поначалу совет пастора показался Бените странным. Но, подумав, она отдала должное его житейской мудрости. После полуночи Бенита на часок прилегла, и в полудреме ей стало казаться, что пуля, настигшая Иоосепа, действительно была послана из какого-то фронтового окопа и нашла свою жертву за десятки километров оттуда.
Холмик был готов. Каарел выровнял края лопатой, и сылмеская Элла принесла из телеги еловые ветки. Пасторша робко шла по боковой дорожке, неся в руках желтые георгины. Элла покрыла холмик зелеными ветками, пасторша положила цветы в изголовье могилы; наступил момент, когда нечего было больше делать, и люди стали вопросительно поглядывать друг на друга.
