Текст книги "Съемочная площадка"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 45 страниц)
5
Нашим злейшим врагом было время. Нам все время приходилось воевать с ним, чтобы побыть друг с другом. Были лекции, семинары, Тодд работал в самых различных местах – и все это приходилось учитывать. А стоило нам оказаться вместе, мы не могли найти места, где можно побыть вдвоем, без посторонних. Общежития были раздельные. В женское общежитие мужчины вообще не допускались. И, разумеется, было совершенно невозможно девушке развлекаться с молодым человеком на собственной кровати, в то время как на соседней спала ее подруга, хотя я слышала, что в некоторых частных колледжах такое позволялось.
И никаких вольностей не допускалось на удобных ядовито-зеленых диванчиках, стоявших в холле нашего общежития. Там мы могли беседовать с посетителями мужского пола или заниматься с ними, или даже играть в карты за ломберными столиками, расположенными в разных углах холла. Но не разрешалось дотрагиваться друг до друга, если не считать рукопожатий. Хотя, полагаю, никто не обратил бы внимания, если бы молодые люди держались за руки. Но целоваться не разрешалось, не говоря уж о более серьезных вещах. На доске объявлений висело специальное предупреждение о дисциплинарных мерах за нарушение запрета. (У меня уже было несколько замечаний, поскольку меня заставали, когда губы Тодда прижимались к моим, его язык был у меня во рту, а рука подозрительно лежала на моем джемпере, в то время, как другая один раз вообще оказалась подним).
О комнате Тодда тоже не могло быть и речи. Он жил в пансионе за территорией университета, и девушек наверх не пускали. Его хозяйка предоставляла жилье лишь студентам мужского пола, поскольку с девушками было больше проблем. Они тратили слишком много горячей воды, их длинные волосы забивали раковины, а университет требовал, чтобы лица, сдающие комнаты студентам, соблюдали те же правила, что существуют и в общежитии. Студенты, снимающие частные квартиры, не имели никаких преимуществ, там даже не было холлов, а у Тодда не было машины. Так что единственным местом, где мы были более или менее одни, являлся кинотеатр, и там мы частенько доходили до первой ступени, реже до второй, очень-очень редко – до третьей, но никогда – до заключительной.
Когда я, совершенно расстроенная и изголодавшаяся, пожаловалась Сюзанне, она протянула:
– Бедняжка. Он приносит ей воздушную кукурузу, а она помирает по его кукурузине!
Я сказала ей, что это грубо. Вообще-то Сюзанна совершенно мне не сочувствовала. Она была сторонницей девственности, но отнюдь не по моральным соображениям. Как она заявила тогда, в самые первые дни нашего знакомства, она просто не считает, что девушка должна отдать эту драгоценность просто так, лучше сберечь ее на черный день, а затем обменять со значительной выгодой для себя: на солнце, на луну, на звезды, а может быть, и на всю галактику.
Конечно, мы могли бы пойти и на природу – в парк, в траву или кусты, если погода, разумеется, была подходящей. Изнемогая от желания, я настаивала:
– Мы ведь можем ночью, в кустах… Все так делают!
– Нет, Баффи Энн, только не в первый раз. Первый раз должен быть особенным, прекрасным.
– Так и будет, Тодд. Мы сделаем так, что все будет прекрасно.
– Нет, Баффи Энн. Для тебя все должно быть самым лучшим.
Разумеется, наиболее подходящим местом был мотель, но мне было нелегко убедить Тодда.
– Дешевка, – возражал он. Однако, отвергая завышенные требования Тодда, я все же продолжала настаивать на своем, пока он не сдался. – Ну, если ты хочешь дешевки, то ты ее и получишь.
– Иногда это может быть даже привлекательным, – сказала я.
Тодду удалось взять напрокат машину на субботний вечер. (Он работал в субботу днем, а владелец машины – вечером). Забравшись в машину, я увидела на сиденье большую полотняную сумку. Я знала, что, останавливаясь в более или менее приличном мотеле, надо иметь при себе хоть какой-то багаж.
– И что ты туда положил? – поинтересовалась я. – Шелковую пижаму?
– Кроссовки. Это спортивная сумка.
Когда же мы оказались в довольно обшарпанной комнате мотеля, Тодд начал распаковывать свою сумку. В первую очередь он вытащил зеленую стеклянную вазу и красную розу. Налил в вазу воды, воткнул в нее розу и поставил на тумбочку у кровати. Затем опять засунул руку в сумку и извлек из нее два бокала и бутылку шампанского.
– Шампанское! – восхитилась я. – Вовсе необязательно было покупать шампанское. Можно было взять самое обычное вино.
Глаза его вспыхнули.
– Ты разве не знаешь? Тодд и Баффи Энн пьют только шампанское. Они славятся этим.
– Ну конечно. Мы этим славимся, – согласилась я. – Наливай!
– Еще рано, подожди немного. – Он опять нырнул в сумку и вытащил оттуда небольшую тарелочку и баночку соленых орешков. – До меня дошли слухи, что тебе немного надоела воздушная кукуруза. Так что попробуй орешки.
– Ой, Тодд, ты с ума сошел! Тодд, я так люблю тебя!
– Пожалуйста! Не торопись. Ты слишком торопишься со своими заявлениями. Сначала мы должны раздеть даму…
– О-о-о…
Он трогал меня и раньше, как и я его, но мы никогда не видели друг друга обнаженными. У меня перехватило дыхание, когда он начал раздевать меня – предмет за предметом, целуя обнажившийся участок тела. Потом, когда он стал снимать свою одежду, я неотрывно смотрела на него и увидела, как по его щекам катятся слезы.
Я пришла в ужас. Может быть, он почувствовал разочарование?
– В чем дело? Почему ты плачешь?
Он улыбнулся мне сквозь слезы.
– Это просто потому, что ты такая красивая и я так сильно люблю тебя…
Он налил в бокалы вино, и мы торжественно его выпили. Затем Тодд неожиданно прыгнул в кровать и с совершенно развязным видом заявил:
– Теперь я готов доставить тебе массу удовольствия. Я хочу дать тебе возможность любить меня. Делай со мной, что хочешь!
Я притворилась, что возмущена до глубины души, и начала колошматить его подушкой, пока не устала.
– Да, я хочу, – наконец призналась я.
Он опять совершенно неожиданно посерьезнел.
– Я тоже, – проговорил он. – Я хочу!
Тодд подвез меня к общежитию. Ему нужно было вернуть машину и отметиться на работе.
– Ну, мы как, теперь считаемся помолвленными? – спросила я, выходя из машины. – Или будем просто продолжать встречаться? Или, может быть, теперь, когда тебе все-таки удалось меня соблазнить, ты понизишь меня до «девочки на ночь»?
Мне не удалось застать его врасплох. С совершенно серьезным видом он полез в карман и вынул оттуда кольцо. Как ни странно, кольцо это было не из дешевой лавчонки, а настоящее золотое, с настоящей жемчужиной. Маленькой, но настоящей.
Я подумала о том, как много Тодду приходится работать и какие жалкие гроши он за это получает, и почувствовала, как к горлу подступает комок, и на глаза наворачиваются слезы.
– Зачем, не надо было, – прошептала я, протягивая ему левую руку.
– Ты ошибаешься, Баффи Энн. Очень даже надо. Из всего того, что я сделал в этой жизни, именно это и надо было сделать.
Он надел кольцо мне на палец и поцеловал руку.
Я вбежала в вестибюль общежития. Я думала только о том, кому первому показать кольцо, кому рассказать о своей помолвке. Ну, конечно же, Сьюэллен! Но она расстроится, что все у меня произошло так быстро, что я не была так осторожна, как она со своим Говардом. Она согласилась выйти за него лишь после двух лет знакомства. Сюзанне? Сюзанна всплеснет руками и скажет, что я дура, потому что связалась с ничтожеством. Но что сможет Сюзанна знать о человеке, который способен рассмешить тебя, а через минуту заплакать потому, что считает тебя такой красивой и так тебя любит? А что скажет Клео? Что может знать о Тодде даже такой понимающий и добрый человек, как она? Она судила о молодых людях по меркам своей матери. «А он может добиться успеха в жизни?» – эти слова были просто вбиты ей в голову. Вот Кэсси, хотя, возможно, она ничего не знает о таких ребятах, как Тодд, однако не исключено, что мечтает именно о таком.
Да, первым делом я расскажу обо всем Кэсси, и мне будет приятно увидеть, как она радуется за меня. Да, Кэсси кое-что понимала в героях.
Я прошла в свою комнату, чтобы найти ее. Когда я обнаружила, что ее там нет, то решила зайти к Сьюэллен. Не застав и Сьюэллен, я пошла через холл в комнату Сюзанны и Клео. Я должна была поделиться своей радостью хоть с кем-нибудь!
Я нашла Клео в холле, она была в истерике. Вокруг нее лежали теннисные ракетки, лыжи, куча одежды, все было разбросано и валялось на полу.
– Она вышвырнула меня из комнаты и заперлась! Из моей собственной комнаты! Вот дрянь! Моя мама просто бы умерла, если бы узнала, с какой девицей мне приходится жить… Мерзкая, вонючая, чокнутая грязнуля, вот она кто! И посмотри, что она сделала с моими вещами, со всеми моим отличными вещами! Ты только посмотри! Она просто свинья, больше никто! Она просто превратила нашу комнату в свинарник, а теперь посмотри, что она наделала! Я постаралась успокоить Клео и выяснить, за что же все-таки Сюзанна вышвырнула из ее комнаты и не пускает обратно, но она лишь продолжала кричать: – Свинья! Грязные чашки разбросаны по всей комнате, там уже даже гуща окаменела. Грязные трусы под кроватью, я уж не говорю о грязных вонючих носках. И она ни разу с того времени, как сюда приехала, не застилала свою постель! Она даже ни разу не меняла белья. Ее простыни уже давно не белые, они просто черные! И она никогда ничего не убирает на место! Ее вещи валяются по всей комнате – на полу, на стульях, на комоде! И вещи на моем комоде тоже! Все навалено до потолка! Она захватила самый большой шкаф, потому что она самовлюбленная дрянь, но им не пользуется, кроме самой нижней полки! Я…
– Пойдем в мою комнату, Клео, давай поговорим там.
– А мои вещи? – завопила она. – Они разбросаны по всему холлу.
– После того как мы обо всем поговорим, мы вернемся, и я помогу тебе собрать все до последней мелочи. Договорились?
– Я только попросила ее убрать из комнаты эти заросшие грязью чашки, снять с моего стола, комода и стульев свои грязные вещи и вернуть бабушкино жемчужное ожерелье, которое я ей одолжила три дня назад. И знаешь, что она сделала? Она сказала, что представления не имеет, где это паршивое ожерелье, и предложила, чтобы я сама поискала его под кучей одежды, книг и бумаг на своем комоде. А когда я посмотрела и не нашла, знаешь, что она сделала? Она швырнула мне в лицо пять долларов и сказала: «На, держи! Это тебе за твое дрянное ожерелье!» Это ожерелье моей бабушки, это фамильное ожерелье, и она завещала его мне. Мама просто умрет, если узнает, что оно пропало. Вот тогда-то я и назвала ее грязной свиньей. Скажи, разве я не права? – Я покачала головой, ничего не говоря. Если сказать по правде, я не считала, что она не права… – И тогда она выставила меня из комнаты. Она выше меня и сильнее. Просто амазонка! И еще дрянь вдобавок! А потом вышвырнула вслед за мной мои вещи. И что мне теперь делать? – Она запустила пальцы в волосы, отчего кудри ее разлохматились и поднялись дыбом. – Ведь ты же понимаешь, что когда я в первый раз спросила ее об ожерелье и попросила убрать грязные чашки, то говорила очень вежливо. Меня воспитывали как настоящую леди. Я больше не могу мириться ни с ней самой, ни с ее нечистоплотностью, не говоря уже о ее мерзком характере. Честное слово, я просто не знаю, что делать, если все это будет продолжаться.
Я не могла предложить ничего другого, как поменяться соседками по комнате. Мне придется расстаться с милой и симпатичной Кэсси и взять себе в комнату Сюзанну. Я в состоянии справиться с Сюзанной и заставить ее соблюдать порядок. Во всяком случае у меня это получится лучше, чем у Клео. Кроме того, меня не так уж легко расстроить неправильным поведением и дурными манерами.
– Все нормально, Клео. – Я обняла ее за плечи, чтобы успокоить. У нее действительно был ужасно несчастный и растерянный вид – волосы всклокочены, одежда вся смята и надета кое-как, хотя она всегда была чрезвычайно аккуратна – не как большинство студенток-нерях. Она никогда не ходила босиком, неся в руке босоножки или кроссовки. Она даже джемперы и свитера подбирала в тон джинсам. – Я поменяюсь с тобой соседками. Сюзанна может жить со мной, а тебе достанется Кэсси, которая не только очень приятный человек, но еще и чистюля вроде тебя.
Темные глаза Клео расширились от удивления.
– Но почему? Почему ты возьмешь себе Сюзанну, ведь никто же тебя не заставляет?
– Во-первых, она – моя подруга, и я смогу с ней справиться. Все будет в порядке. – Чтобы сменить тему и отвлечь ее, я вытянула левую руку: – Смотри, Клео, что у меня есть. Это кольцо – знак помолвки.
– Тодд Кинг? – Ее голос зазвенел, как будто кольцо расстроило ее еще больше.
– Ну да, дурочка. Конечно, Тодд Кинг! – О Господи, кто же еще это мог быть?
– Но ведь ты знакома с ним лишь несколько недель… Ты знаешь, что сказала бы моя мама?
Мне, собственно говоря, было наплевать, что сказала бы миссис Пулитцер, но я примерно представляла себе это и спросила, тяжело вздохнув:
– Она бы, наверное, хотела узнать, сможет ли Тодд добиться успеха в жизни?
Клео неожиданно расплакалась.
– Клео! В чем дело? – Я не могла понять, что произошло, может быть, она и вправду чокнулась?
– Это из-за родителей… Они собираются разводиться! – Клео безутешно рыдала. – Только что звонила мама. Она еле держится.
– Ой… я очень тебе сочувствую. – Значит, Клео была расстроена не только из-за Сюзанны. – Но такие вещи случаются. В конце концов, ты уже взрослая. Хуже, когда дети еще маленькие. Ты, возможно, уже вообще не вернешься в родительский дом.
– Ты не понимаешь. У меня была идеальная семья. Идеальная семья в идеальном доме на Ист Клинтон-авеню в Тинафлайе. Ты просто не понимаешь. Ист Клинтон – это красивая улица, где много красивых домов, в которых живут благополучные люди. Тинафлай – это красивый городок, а наша семья считалась просто образцовой. Отец – преуспевающий юрист, он занимается вопросами трудовых соглашений. Мама идеально вела дом. Она тоже юрист, но вообще никогда не работала по профессии. Она отказалась от карьеры, чтобы создать уютный дом для меня и отца, чтобы поддерживать отца в его работе. Когда отец ровно в шесть тридцать приезжает с работы из Нью-Йорка, мама встречает его в нарядном платье. Ни у кого из моих подруг мамы не встречают мужей в нарядных платьях. Друзья мои просто с ума сходили. Ты вот, например, знаешь кого-нибудь, кто бы надевал нарядное платье, чтобы поужинать с семьей? – Я покачала головой. Моя тетя Эмили надевала на работу нарядные блузки и хорошо сшитые костюмы, но, приходя домой, переодевалась в брюки и старый свитер. – Так вот, моя мама это делала. И к его приходу она всегда готовила два коктейля в серебряном ведерке со льдом – только для них двоих. Иногда мне тоже разрешалось посидеть с ними и выпить глоточек вина. Мама говорила, что так и надо жить, что это благородный и цивилизованный образ жизни. И ровно в половине восьмого Хильда подавала ужин. Мы всегда ели только в столовой, и стол накрывался так, как будто у нас были гости. Со свечами. И на Хильде было форменное платье. На каждый день – розовое, а если в доме были гости, то черное. Мама всегда говорила, что если человек как следует одет для работы, то и работу он делает лучше. Я просто слышу ее слова: «Клео, одевайся как следует для того, чтобы добиться успеха, неважно, чем ты занимаешься…» – Голос Клео затих, и я подумала, что она уже закончила, однако она вдруг заговорила снова: – Она всегда хотела, чтобы я сделала себе нос. Я тебе не рассказывала? Она хотела, чтобы я сделала себе стэндхоупский нос…
– О Господи, что это еще за стэндхоупский нос? – перебила я. Это все звучало так, словно Клео рассказывала о бриллианте Хоупа или проклятии Баскервилей, или еще о чем-нибудь в том же духе.
– Ну, это такой нос, который был у всех девочек нашей школы. Их делал Стэндхоуп в Инглвуде, и они все были одинаковы. Такие маленькие носики, тоненькие и чуть вздернутые. Стэндхоупский нос узнаешь сразу. Вот недавно я видела, как здесь одна девушка пила кофе в кафетерии, и мне показалось, что я узнала этот нос. Я не могла просто так подойти к ней и спросить, не изменяла ли она форму носа, но все же поинтересовалась, откуда она. Естественно, из Нью-Джерси. Из Тинека. Это городок совсем рядом с Тинафлайем. Инглвуд тоже совсем рядом. Мне кажется, что все девушки из нашей местности имеют эти стэндхоупские носы.
– Ну и почему же ты себе такой не сделала? Если этого хотела твоя мама…
– Я и сама толком не знаю. Наверное, не хотела, чтобы у меня был такой же нос, как и у всех девочек в классе… Все-таки следовало это сделать! Когда я отказалась, мои родители очень расстроились… – и она опять горько заплакала.
– Ну, перестань, Клео. Не думай, пожалуйста, что твои родители развелись только из-за того, что ты отказалась изменить форму носа…
– Я не знаю. Они всегда очень переживали, если я отказывалась надеть лыжи, пока я наконец-то не сделала это. Понимаешь, мы всегда ездили отдыхать на лыжный курорт. Мама говорила, что теннис и лыжи единственные виды спорта, которыми занимаются приличные люди. Теннис даже важнее гольфа. Вообще-то это именно мама рассердилась на меня из-за того, что я не захотела сделать косметическую операцию. Папа больше был расстроен из-за моего подбородка. Он говорил… он говорил… что у меня слабый подбородок! – зарыдала она.
Я обняла Клео за трясущиеся узенькие плечики и пригладила ее волосы. Я пыталась найти слова, которые могли бы утешить ее.
– Ну, перестань. Твои родители разошлись не из-за того, что твоей матери не понравился твой нос, а папе не нравился твой подбородок.
– Да, я понимаю, – сказала Клео, немного успокаиваясь. – Мама сказала, что папа бросил ее из-за своей сотрудницы. Молодая двадцативосьмилетняя женщина, работающая в его конторе. И это после того, как мама отказалась от профессиональной карьеры только ради него! Представляешь, какая ирония судьбы! И мама так следила за собой все эти годы. Она посвящала этому так много времени. Волосы. Ногти. Она всегда читала все самые последние романы. Она всегда говорила, что жены преуспевающих мужчин, тех, которые стремятся сделать карьеру, должны быть очень привлекательными, должны быть на уровне. А теперь она потеряла папу, его украла у нее эта вертихвостка, которая и одеваться-то толком не умеет. Представляешь, она даже на работу приходит в джинсах… в джинсах и футболке с какими-то надписями… – Она опять зарыдала.
– Клео, Клео… люди часто разводятся в наше время. Может быть, твоя мама найдет другого человека. Мужа или просто друга! Развод – это еще не конец света…
– Это конец нашего света. Нашего мира в Ист Клинтоне в Тинафлайе, Нью-Джерси. И теперь у меня будет мачеха.
– Может, они еще и не поженятся. Может, они просто будут жить вместе.
– О Боже! Только не это! – завопила Клео. – У мамы просто сердце разорвется, если папа нас обеих так опозорит.
Я не могла не рассмеяться. Это действительно было смешно.
– Ну, перестань, Клео. Я провожу тебя в твою комнату. Мы скажем Сюзанне о том, что поменяемся. По крайней мере хоть этот вопрос мы уладим. Ты получишь Кэсси вместо Сюзанны.
– Уверена, что она будет в восторге. Ей всегда удается получить все самое лучшее. Ей всегда везет.
– Но ведь она права, – сказала я Сюзанне. – Ты действительно ужасная неряха. Надеюсь, ты исправишься до того, как явыкину тебяиз комнаты. Больше всего меня удивляет, что тебе удается так великолепно выглядеть, когда ты выходишь из своего свинарника.
Как всегда, Сюзанна восприняла это как комплимент.
– А что, ведь я действительно отлично выгляжу, разве нет? – Она ела клубничное мороженое из картонного стаканчика, а я смотрела на этот стаканчик и думала, что Сюзанна сделает с ним, когда доест свою порцию.
– Я вовсе не собиралась делать тебе комплимент, Сюзанна, – сказала я доброжелательно, но твердо. – Просто я хотела кое-что тебе достаточно тактично объяснить. Я беру тебя в соседки, хотя кроме меня никто этого делать не хочет, но буду очень тебе благодарна, если ты станешь хоть немного соблюдать порядок. – Затем я проследила глазами, как картонный стаканчик выскользнул из рук Сюзанны на пол. Я подняла его и выбросила в мусорное ведро. – Вот эта штука, – добавила я, толкая его ногой, – называется мусорное ведро, и оно предназначено для того, чтобы выбрасывать в него мусор. Пожалуйста, запомни это!
Сюзанна облизала пальцы.
– Я же говорила тебе, что я необразованная деревенщина. Это еще не значит, что я дура. Я достаточно сообразительна, чтобы понять, что я необразованна и неотесанна. У меня также хватает ума не обручаться так рано с парнем, у которого нет ни денег, ни образования, ни положения, ни перспективы. Он просто ничто, милая моя. Очень симпатичное ничтожество… очень обаятельный, может выманивать обезьянок с дерева своим обаянием, и умненький, как бесенок, но все же он – никто! Я злилась все больше и больше, но решила подождать, пока она выскажется до конца, и лишь потом выложить ей все, что я об этом думаю. – Зачем ты растрачиваешь себя, лапочка, – продолжала она. – Прямо как моя подруга Поппи. Мы с ней учились вместе в школе. Она тоже была умненькая, как бесенок. Маленькая, но очень хорошенькая. Прямо куколка. И стала встречаться с этим нищим деревенщиной – Германом Бофором, из самой простой семьи. Да и сам Герман был просто придурок, вот столько не хватало, – она раздвинула пальцы примерно на дюйм, – для того, чтобы стать полным и настоящим идиотом, но зато он пел и играл на гитаре, и она решила, что сделает из него эстрадную звезду. Поппи бросила школу. И чем она сейчас занимается? Возится с этой обезьяной. А ведь Поппи совсем не дура. Это просто типичный случай неправильного использования своих возможностей. Она тратит себя на этого придурка, у которого нет ни денег, ни каких-либо достоинств.
Я думала, что просто убью ее. Ей-Богу. Мне хотелось схватить ее за шею и сдавить как следует. Но я сказала совершенно спокойным, ледяным тоном:
– И ты, необразованная, глупая кретинка, у которой ни гроша за душой, хочешь сказать, что я делаю то же самое? Ты хочешь сравнить моего Тодда, моего красивого, умного, славного Тодда с этим провинциальным придурком? Как ты смеешь, ты, козлиха! – Я закончила свою тираду ее любимым словечком.
Она совершенно не обратила внимания на все оскорбления, что я обрушила на ее голову.
– Ну конечно же нет, лапочка, – произнесла она приторным, как патока, голосом. – Я просто рассказала о Поппи, хорошенькой, умной девочке, которая неправильно выбрала направление в этой жизни. Я же сказала, что считаю Тодда очень обаятельным, очень славным и необыкновенно умным, но все равно, он – никто. И мне кажется, что тебе надо найти себе кого-нибудь с большими возможностями.
Мой гнев уже испарился.
– Ой, Сюзанна, – воскликнула я уже беззлобно, – ну какая же ты дурочка. Ну, а кто, по-твоему, что-то собой представляет? Твои придурки-футболисты? Эти тупицы из студенческой общины? Знаешь, ты просто не видишь настоящих людей. Даже если ты столкнешься с ними носом, то пройдешь мимо.
Сьюэллен, которой Тодд понравился, проявила ничуть не больше энтузиазма, хотя, разумеется, не сказала ничего ни оскорбительного, ни обидного. Сьюэллен по природе была консервативна. Она два года встречалась с Говардом, прежде чем решила выйти за него замуж, да и осуществить это решение они договорились через два года после того, как закончат университет. Ужасно консервативная!..
– Ну, как ты можешь довериться человеку, которого почти не знаешь, Баффи?
– Я его знаю.
– Если ты не отнесешься к своей помолвке так же серьезно, как я – к помолвке с Говардом, боюсь, ты станешь одной из тех, кто обручается несколько раз, прежде чем…
– Сьюэллен, я совершенно серьезна.
– Но ведь прошло так мало времени, откуда тебе знать?
– Потому что каждый орган моего тела говорит мне это – глаза, нос, рот, уши, сердце, мозги, душа. А я сама – это совокупность всех этих органов, и все во мне говорит одно и то же – Тодд любит Баффи, Баффи любит Тодда.
– Я понимаю, что Тодд очень славный, и в него можно влюбиться. Но если ты собираешься действительно выйти за него замуж, то надо учитывать и другие вещи – надежность… практичность…
– Тодд обладает всеми качествами, – возразила я, не желая продолжать этот разговор.
У него действительно были все качества, и скоро они убедятся в этом.
