Текст книги "Съемочная площадка"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)
37
«Галерея Толедо» должна была открыться через пару недель, а проект галереи в Кантоне уже несколько месяцев находился в стадии разработки. Темой проекта были восточные мотивы. Но неожиданно Тодд объявил, что отказывается от этого проекта.
– Но почему? Мы ведь все так замечательно задумали? Шанхайский чайный домик, пагоды…
– Ну, подумай сама. Разве восточные мотивы годятся для Огайо? В конце концов, это будет выглядеть нелепо, несоответственно…
– Какую же тему ты тогда предлагаешь?
– Что ты скажешь о южно-калифорнийских мотивах? Свежий воздух, много света, солнца, пальмы в горшках, множество тропических цветов, орхидеи. И еще кактусы. Мы могли бы открыть «Дезерт Роу», «Оушн Проминейд», «Маунтен Виста» – и для каждого – разные здания!
В его голосе был восторг, которого я не слышала уже несколько месяцев, с того самого дня, как мы вернулись из Калифорнии. Неужели он все еще находился под впечатлением?
– Постой-ка, я правильно тебя поняла? – спросила я. – Ты говоришь свежий воздух? В Кантоне, штат Огайо? После того, как ты первый запихнул все торговые центры под крышу? Тебе не кажется, что было бы шагом назад заставлять людей пробираться к «Дезерт Роу» во время снежной бури?
Он обиделся.
– Я же не сказал, что там не будет крыши. Я сказал, что будет ощущение, что ты на свежем воздухе. Понимаешь, что я имею в виду? Я подумал и решил, что если мы спроектируем крышу из стекловолокна, эффект будет именно таким: одновременно и иллюзия открытого пространства, и защита от непогоды. Мы получим свободный доступ дневного света в достаточном количестве и таким образом сэкономим электроэнергию. Можно использовать стекловолокно с тефлоновым покрытием, которое отражает солнечные лучи почти на восемьдесят процентов.
– А как оно будет крепиться?
– Металлические дуговые опоры. Но это как раз не проблема. Самая большая трудность – это задать общий тон. Знаешь, что я задумал, Баффи? «США, Центральная улица». Посмотри, что происходит: торговые центры в деловой части крупнейших городов в упадке, а центральные улицы маленьких городков вовсе исчезли. Пришедшие им на смену торговые ряды, включая те, что спроектированы нами, не дают людям ощущения единства. Ощущение единства – это именно то, что я хочу вернуть. – Он принялся расхаживать по комнате. – Я хочу, чтобы подрастающее поколение ощутило давно утраченный духцентральных улиц. Я хочу, чтобы старики могли в этом месте не только сделать покупки, но и погулять, остановиться у аптеки, выпить содовой, поболтать со знакомыми; чтобы маленькие дети могли поиграть на солнышке, а детям постарше чтобы было, где поболтаться от нечего делать. Я хочу, чтобы этот торговый центр стал центром общины, со всеми чертами, присущими старым временам; местом, по которому истосковался и стар и млад…
У меня возникло чувство, что он говорит уже не о торговом центре, а о каком-то нереальном мире – о кинодекорациях. Что произошло? Он что, мечтал? Или бредил? Или просто принимал желаемое за действительное?
– Мы сделаем это, Баффи Энн! Это будет похоже на Южную Калифорнию и называться будет «США, Центральная улица»!
Он был так возбужден, так увлечен своим замыслом, что у меня на глазах выступили слезы.
– Прекрасная идея, Тодд. Это получится райский уголок, – сказала я, хотя и понимала, что все перемешалось в его голове. Какое отношение имели калифорнийские и голливудские мотивы к «Центральной улице» и «США»?
Ему следовало бы подумать. Ему следовало бы понять разницу между этими несовместимыми вещами.
38
Придя к твердому убеждению, что время знакомства со Стариком уже наступило, она условилась с Беном о встрече. Достаточно он поморочил ей голову. Войдя в «Риджент-клаб», она не сразу заметила Бена. Причиной тому было отсутствие черного костюма с гарденией в петлице. Иссиня-черных волос тоже не было. Вместо этого была седина. Менее броская, но более выразительная. Бен тоже сменил свой стиль.
Он был в коричневом костюме, без цветка в лацкане. Сев за стол, она обратила внимание, что верхняя пуговица его бежевой сорочки расстегнута. Ткань, из которой был сшит костюм, напоминала грубый хлопок – на самом же деле это был особый сорт шелка. Сорочка же, напротив, была на вид настолько шелковистой, что трудно было догадаться, что сшита она из хлопчатобумажной ткани тончайшей выделки. Внешность всегда обманчива.
– Снова в черном, – заметил Бо, взглянув на ее платье, и улыбаясь покачал головой. – Ты совсем не похожа на обитательницу Вегаса, Поппи.
Она перебирала пальцами изящное жемчужное ожерелье, которое стоило не одну тысячу долларов, но только настоящий знаток мог бы определить его истинную цену.
– А тыперестал носить черное, потому что не хочешь больше смахивать на гробовщика? – спросила Поппи. Это было смело с ее стороны, и может, даже опасно, но она прощупывала почву.
Он продолжал улыбаться, но глаза его превратились в щелки.
– Может быть, я не хочу больше смахивать на палача. Они тоже ходят в черном, – произнес он очень тихо, так тихо, что ей пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова. И она отпрянула. Неужели она зашла слишком далеко? Бен редко шутил подобным образом. – Хочешь выпить? – добавил он, и она поспешно согласилась на стакан белого сухого вина. – Вот и хорошо. По-моему, тебе следует слегка взбодриться. Ты ведь немного не в себе, правда? – улыбнувшись, он попросил принести вина. – Я слышал, что новая программа Бо пользуется успехом. Это хорошо. Мы все довольны. Я был прав, когда говорил, что ему не следует отказываться от рока и кантри. Баллады для людей постарше, для таких, как я. А я не покупаю диски и кассеты. Их покупают юнцы. Если ты хочешь, чтобы он исполнял баллады – пускай, но только здесь, в Вегасе. Для гастролей это не годится. Здесь он салонный певец, и может позволить себе баллады. Но никаких баллад во время гастролей. – Официант принес вино и поставил перед ней. – Пей, Поппи, – потребовал Бен.
Она поднесла стакан к губам.
– Ты обещал устроить мне встречу со Стариком. Уже прошло достаточно времени. Ты не забыл?
Он пристально посмотрел на нее, и наконец согласился:
– Хорошо, Поппи. Ты действительно долго ждала. Рождество на носу. Я назначу встречу, и пусть это будет рождественским подарком. Одна просьба: когда пойдешь к нему, не одевайся в черное. Старик ненавидит черный цвет. Он не любит, когда ему напоминают о похоронах.
– А ты уверен, что у него все еще сохранились связи в киномире? – спросила она, явно нервничая.
– Связи? Да. Если кто-то и может помочь тебе, так это он. Но учти, у него есть некоторые… странности, скажем так. Тебе придется следовать определенной процедуре.
– Какой процедуре? Что я должна делать?
– Ты поймешь. Ты уже большая и умная девочка. Ты поймешь.
Она вошла в вестибюль – на ней было белое платье из чистого шелка. Она остановилась у специального лифта, который обслуживал только апартаменты, расположенные в башне. Чтобы войти, ей пришлось набрать трехзначный номер на телефонном аппарате возле лифта и назвать свое имя. Лишь после этого дверцы открылись, она вошла, и лифт тронулся.
Пока она вспоминала, что должна сказать Старику, ее прошиб пот. Готовясь к этой встрече, она повторяла свой текст до бесконечности. Ее беспокоило ощущение выступившей под мышками, под грудью и между ног влаги. Казалось, что все дезодоранты, которые она вылила на себя, не оказали никакого воздействия. Бен особо подчеркнул, что Старик не терпит ни неприятных запахов, ни грязи, и поэтому она должна быть стерильно чистой и тщательной надушенной.
Дверцы лифта открылись, и она очутилась в помещении, напоминавшем одновременно гостиную и офис. Первое, на что она обратила внимание, был включенный телевизор. На экране шла какая-то сцена из «Больницы». Она сразу узнала этот сериал, так как Вирджил и Смоки смотрели его каждый день. Что удивительно, двое мужчин, вышедших ей навстречу, и внешностью, и одеждой тоже напоминали Вирджила и Смоки. Следующее, что привлекло ее внимание, был холод, стоявший в помещении. Видимо, кондиционеры были включены на полную мощность. По всей комнате стояли блюда с едва тронутой едой.
– Наденьте вот это. Можете воспользоваться ванной. – Один из них дал ей белый накрахмаленный больничный халат и пару бумажных тапочек.
– Вы что, шутите? – раздраженно спросила она. На ней было совершенно новое платье, от Мери Макфедден, купленное специально по этому случаю. Даже краска на этикетке еще не высохла.
Этот ублюдок явно не шутил, и ей пришлось пойти в ванную и переодеться. С отвращением она сменила свое платье и туфли на больничный халат и тапочки. Когда она вышла, ей вручили пару бумажных перчаток без пальцев.
– Ничего не говорите, пока он не спросит.
– Что? Но я пришла специально, чтобы поговорить с ним!
– Конечно. Если он захочет, то вы поговорите. В противном случае держите рот на замке. – Затем он обыскал ее, даже умудрился проверить между ног.
– Вы что, думаете, я там что-то спрятала?
– Бывало и такое, – ответил он с безразличием.
Он открыл дверь и они очутились в маленькой камере, отделявшей одну комнату от другой. На следующей двери было маленькое стеклянное окошко. Он заглянул в него и сказал:
– О'кей, запускай ее.
Второй нажал на кнопку.
Она вошла в комнату, и у нее сперло дыхание. Комната была темной, душной. Тут было жарче, чем в аду, и стояла страшная вонь. На больничной кровати лежал настоящийстарик. Такого старика ей еще не доводилось видеть. На вид ему было лет сто двадцать!Поверх простыни, которой он был укрыт, лежала его белая борода. Он поднял почти прозрачную, скорее серую, нежели белую руку, и поманил ею. Ногти на его костлявых пальцах напоминали когти хищного зверя. Усилием воли она заставила себя подойти к кровати, колени ее подгибались. Возле кровати зловоние было настолько сильным, что ее чуть не стошнило. Глаза его почти провалились, но зрачки оживленно блестели, а веки отливали голубизной. Жестом он велел ей откинуть свою простыню – Поппи старалась не дышать. Она не могла поверить своим глазам – его обтянутые прозрачной кожей мощи были покрыты ярко-красными прыщами. Прыщами был покрыт даже его тоненький, сморщенный, но стоящий торчком член.
Ее сильно тошнило. Ей хотелось сбежать. Но разве могла она отказаться от открывшихся больших возможностей? Да и Бен придет в бешенство, узнав, что после того как он с таким трудом организовал для нее эту встречу, она попросту сбежала. Нет, она обязанаэто сделать. Обязана проглотить этот кусок дерьма, прежде чем ее вырвет. Она и прежде оказывалась по уши в дерьме, но такого еще не было. Но, видит Бог, если все пройдет, как она задумала, этот раз будет последним. Интересно, Бен знал, что ей придется трахаться с ним, прежде чем перейти к делу? Может быть, он это и имел в виду, когда говорил об «определенной процедуре»?
Старик снова сделал ей жест, и она осторожно забралась на него сверху. Он прикрыл глаза и продолжал лежать неподвижно. Она принялась двигать бедрами и впервые огляделась по сторонам. Белая стена комнаты была целиком занята полками, уставленными какими-то склянками. Что бы это могло в них быть? Господи! Да они же наполнены дерьмом!И как только эта развалина кончила в нее, ее вырвало прямо ему в лицо.
Старик издал пронзительный крик – это был первый звук, изданный им за все время: «Уберите ее отсюда вон!» Двое мужчин ворвались в комнату с пистолетами наголо.
– …Твою мать! – выругался один, позабыв, что им запрещена нецензурная брань в присутствии Старика.
Когда она дрожа выходила из ванной, переодевшись в свое девственно белое платье, только один из мужчин находился в комнате.
– Ты, глупая сука. Бену не следует платить таким идиоткам, как ты. Ты, что не знаешь, зачем тебя сюда прислали?
– Платить? Платить!
Итак, Бену было известно, что произойдет: разумеется, ни о каком разговоре с этим дряхлым чертом и речи не шло: ее просто проучили. Проучили, как дешевую шлюху. Ей хотелось кричать, но с ее уст не сорвалось ни звука. Она стенала про себя. Да, ее проучили – это было ей предупреждением от Бена.
– Скажи-ка мне вот что. Что это там за склянки? – Ей нужно было выяснить хотя бы это, чтобы совсем не сойти с ума.
Мужчина рассмеялся:
– Это егодерьмо. Мы его сохраняем. Он хочет, чтобы не была утрачена ни одна его часть.
– Правда? Тогда вам лучше сказать Бену, чтобы он мне заплатил, – огрызнулась она. – И знаете, как я поступлю с деньгами? Я найму докторов. Пару для вас, грязные кретины, и еще одного для этого старого извращенца. Он выглядит и воняет так, словно сдох уже много лет назад… и поблизости не нашлось ни одного врача, чтобы сообщить ему об этом!
Он громко рассмеялся:
– Нет, врача не нашлось. Разве не понятно, что именно врачи и хотят его убить?
39
Я решила взять пару недель отдыха, чтобы подготовиться к праздникам. С каждым годом, по мере того как дети взрослели, это становилось все тяжелее. Говард и Сьюэллен решили отмечать Хануку, еврейский праздник огней; они хотели, чтобы для их детей он стал так же близок, как и Рождество. Им не хотелось лишать Меган и Митчела удовольствия, и поэтому восемь вечеров подряд, пока шла Ханука, мы все собирались в их доме. Каждый вечер зажигались праздничные свечи, и каждый ребенок получал по два подарка – один от Роузенов и один от Кингов – не считая традиционных шоколадных монет, обернутых в золотистую фольгу и символизирующих обрезание. А на Рождество мы отправились в детский приют Луиз Уайлер Мартин, сиротский дом, в котором рос Тодд, и раздавали подарки всем его маленьким обитателям. Для нас это было не только развлечением, но и обязанностью: в приюте был построен новый корпус – корпус Кинга – со спортзалом, студией, библиотекой, театром, фотолабораторией и комнатой для научных опытов. Тодд, как бухгалтер, надеялся со временем уравновесить баланс.
Рождественским утром Роузены приходили к нам в гости на весь день. Торжества начинались с завтрака, а затем происходила раздача подарков. Это занимало несколько часов, так как, по настоянию Тодда, подарков для каждого ребенка было множество, все они были завернуты в огромное количество бумаги, но разворачивать их дети должны были по одному в порядке очереди. Когда охи и ахи, связанные с подарками заканчивались, приходило время ужинать.
Естественно, в этом году все должно было быть как всегда, и поэтому я составила список подарков аж на десять страниц. Отправляясь в Галерею, я прихватила его с собой в надежде успеть до завтрака закупить все хотя бы по первой странице. Когда я садилась в машину, меня окликнул наш почтальон мистер Баркли и вручил мне почту.
– Похоже, что рождественских открыток с каждым годом становится все больше, – сказал он весело, и я подумала, что в этом году следовало бы купить для него подарок подороже – приходится учитывать инфляцию.
Пока двигатель разогревался, я просмотрела почту. Увидев на одном из конвертов обратный адрес Клео, я немедленно вскрыла его.
Внутри лежала поздравительная открытка с изображением Мэйсонов – двое детей, Лео и Клео, стоят возле огромного камина, а рядом с ними собака, русский волкодав по имени Клякса. Как мне объясняла Клео, это была банальная, простая кличка, совершенно не подходящая для такой породистой собаки. На открытке были воспроизведены подписи всех пятерых, включая Кляксу. Прилагалось также коротенькое письмо от Клео.
«Извини, что последнее время не балую тебя письмами. Дела, дела, дела. Пусть эта записка заменит тебе полноценное послание, так как с этими праздниками я совсем замоталась. Мы начинаем в десять утра с шампанского под открытым небом и затем переходим к раннему обеду. В десять вечера накрываем ужин и сидим всю ночь. Список приглашенных включает несколько сот человек, знакомых и незнакомых! Все время надеюсь, что те, кто придет к завтраку, не останутся до обеда, а кто подоспеет к обеду, не станут дожидаться ужина. Мы решили устраивать такое торжество каждый год, чтобы к праздникам весь город с нетерпением ждал приглашения к Мэйсонам. Правда, замечательная идея? Праздничный марафон.
Лео работает над «Любовью и предательством». Этот сериал все тянется и тянется. Благодаря нашей подруге, суперзвезде Сюзанне, его смета уже перевалила за несколько миллионов. Лео говорит, что ее занесло не в свою весовую категорию. Не говоря уже о том, что у нее замашки примадонны. В середине сцены она кричит, чтобы выключили камеры, и зовет парикмахера поправлять прическу. Вдобавок она заявляет, что является одним из продюсеров, и сует свой нос в те дела, в которых ни черта не смыслит. Теперь они решили, что надо переснимать половину уже отснятого материала. Бедный Лео! Он совершенно выбивается из сил. Он работает с Сюзанной и днем, и ночью и говорит, что это то же самое, что вдыхать жизнь в деревянную куклу. Знаешь, как ее называют? «Великая Деревяшка». Правда, здорово? Все, пора бежать. Поздравления и поцелуи от Лео и всех Мэйсонов.
С трудом верилось, что с момента нашего возвращения из Калифорнии прошел уже год, что Сюзанна и Хайни были женаты столько времени и что почти столько же времени находился в производстве фильм с участием Сюзанны.
Я была разочарована тем, что Клео ничего не написала о Кэсси. Я сама не получала от нее писем уже несколько месяцев.
Возвращаясь каждый вечер с работы, Кэсси стала проезжать мимо своих ворот и подниматься на несколько сот футов вверх по склону, чтобы полюбоваться розовым домом, которого с дороги не было видно. Она смотрела на черные железные, тронутые ржавчиной ворота, которые отделяли дорогу от подъездного пути к дому, и на восьмифутовую каменную ограду, которая уже начинала осыпаться. За каменной оградой была еще одна – из деревьев и кустарника.
В результате многих месяцев наблюдений она узнала, что раньше почти каждый месяц появлялся грузовик, и два-три садовника вступали в борьбу с неистовствующей природой. Но со временем грузовик стал приезжать все реже, раз в два, а затем и три месяца, а вскоре и вовсе исчез. Что это – недосмотр работников или обилие неоплаченных счетов?
Она ехала дальше, мимо теннисного корта. Его запущенность была едва заметна. Доехав до корта, она разворачивалась и возвращалась к своему дому. Сегодня, проехав по обычному маршруту, она вдруг обнаружила то, чего никогда не замечала раньше – небольшое пространство между запертыми воротами и каменной стеной, в которое мог бы пролезть ребенок или очень худой взрослый.
* * *
Она остановила машину во дворе своего дома. Автомобиля Гая не было. Она и не ожидала его увидеть. Сериал снимался уже второй сезон, и Гай почти не появлялся дома. Теперь она знала, где он проводит время, когда его нет ни дома, ни на работе. Она видела это собственными глазами.
Дважды из любопытства она специально ехала за ним, когда он уходил вечером из дома. Второй раз просто для того, чтобы подтвердить наблюдения прошлого. В первый раз он привел ее на Бульвар Голливуда, и она решила, что он просто изучает натуру для сериала, в котором исполняет роль полицейского, патрулирующего район. Но вскоре дверца его «феррари» открылась и в машину впорхнула девочка лет четырнадцати-пятнадцати, одетая в майку и шорты.
На следующей неделе она снова поехала за ним. На сей раз он привел ее на пляж, и опять в его машину села девочка-подросток – блондинка в потрепанных белых джинсах с вышивкой. Оба раза Гай скрывал свою внешность под светлым париком и зеркальными солнечными очками.
Эти наблюдения не вызвали у нее никаких эмоций, кроме неприятного привкуса во рту. Она смотрела на него как на совершенно постороннего человека, без всякого интереса. Да, без всякого интереса.
Но все было совершенно по-другому в тот вечер, когда он взял ее на церемонию награждения, где был назван лучшим исполнителем главной мужской роли в драматическом телесериале. Это было общественное мероприятие, и он настоял на том, чтобы идти вместе. Когда среди победителей было названо его имя, он поцеловал ее и отправился получать награду. В тот вечер она почувствовала настоящий восторг…
«Теперь матери придется признать его успех, придется сдаться, поздравить его, рукоплескать ему, о, да! Теперь я смогу уйти от него! Забыть о ребенке! Невинная крошка заслуживает лучшего отца, чем Гай! Я утру матери нос! Она признает Гая победителем, а я брошу его! Тогда она поймет, что значит для меня ее мнение! Собственно, я и ее брошу! Это будет мигом моего триумфа, и этот миг будет не менее ярким, чем сегодняшний для Гая!»
Но все эти мечты рассыпались в прах, когда Кассандра вместо поздравлений скривила губы в надменной улыбке и заявила:
– Вульгарный приз, вульгарному мужчине, занимающемуся вульгарным ремеслом. – Она лишь однажды удосужилась посмотреть фильм из этой серии, и то, как она заявила, лишь для того, чтобы убедиться, в чем и так не сомневалась. Теперь Кэсси знала наверняка – требуется нечто большее, чтобы оставить вмятину на доспехах матери.
В этот вечер она привезла с собой домой некоторые рождественские украшения и решила украсить ими свой небольшой мирок – гирлянду она повесит на входную дверь, падуб прикрепит на двустворчатую дверь своей комнаты, цветные огни повесит на облицовку камина. Она закрепила один конец провода от гирлянды на стене у камина, пропустила лампочки вдоль мраморной каминной плиты, закрепила второй конец на стене с другой стороны, воткнула вилку в розетку и стала любоваться мерцающими красными, голубыми и зелеными огоньками.
Падуб она решила прикрепить в последнюю очередь – ей не хотелось пропустить мгновение, когда в розовом доме вспыхнет свет. Но когда это произошло, сердце ее ушло в пятки. Одна из комнат дома осталась неосвещенной. Из месяца в месяц лампочки перегорали и гасли, оставляя то одно, то другое окно неосвещенным. И когда чья-нибудь заботливая рука заменит их? А может, вообще никто не придет? Что будет, когда дом погрузится в полный мрак? Бедный дом!..
Она снова вспомнила о проеме между воротами и стеной. Она не могла войти в дом, чтобы заменить лампочки, но моглабы повесить гирлянду на его входной двери… Если быей удалось пролезть в эту щель. Никто этой гирлянды не увидит. Даже ей самой она не будет видна в окно ее комнаты. Зато она будет знатьо ее существовании, любуясь домом из своего убежища. Гирлянду не придется снимать, даже когда праздники закончатся.
Она надела вязаное пальто, взяла молоток, положила в карман несколько гвоздей и, держа в руке зажженный фонарь, сняла гирлянду со своей двери. Сердце ее учащенно билось. Она прошла пешком всю дорогу до своих ворот и вверх по склону, кутаясь в пальто – вечер был холодным, но в эту ночь она наконец сможет увидеть розовый дом так близко!
Стемнело довольно быстро, но при помощи фонарика она без труда нашла проем в каменной стене. Она с ужасом подумала, что переоценила его размеры. Сколько бы ни пыталась она протиснуться в него, острые обломки камней впивались в ее одежду, царапали кожу и не пускали внутрь. На глаза навернулись слезы – она подумала, что следовало бы надеть брюки и теннисные тапочки. Но казалось, что даже это не помогло бы. Она стала царапать руками камень, пытаясь расширить отверстие в стене. Затем достала из кармана молоток и принялась долбить стену, пока окончательно не выбилась из сил. Струи пота текли по ее лицу и заливали глаза. Все тело ломило от усталости. Наконец она оставила свои попытки. Завтра вечером она снова придет сюда и принесет зубило.
С третьей попытки ей все же удалось проникнуть сквозь отверстие в стене. Она сидела на сырой земле и плакала. Теперь, по прошествии трех дней, она почувствовала страх. Страх от того, что проделав весь этот путь к двери дома, она никогда уже не захочет возвращаться назад.
Она направила свет фонарика на часы. Было около одиннадцати. Она долбила стену почти четыре часа. Теперь она пойдет домой. Сюда она вернется утром, вместо того чтобы идти на работу в музей. Придет пораньше и быстро проникнет внутрь, так что никто не успеет ее заметить. А за стеной ее уже невозможно будет увидеть в густых зарослях. Бегом она доберется до входа в этот розовый с зелеными украшениями замок.
Это было разбитое драгоценное украшение – коралл в изумрудном обрамлении над высокой террасой, окруженной каменной балюстрадой с обелисками и разбитыми статуями на высоких пьедесталах. Ей хотелось осмотреть все сразу – окрашенные в розовый цвет резные каменные украшения, двухэтажные балконы, терракотовые розетки и барельефы, двустворчатые окна с полукруглым верхом, красную черепичную крышу, колокольню, состоявшую из звонниц, выполненных в стиле испанского ренессанса. Спереди располагалась запущенная лужайка. Она повесила рождественскую гирлянду на массивную парадную дверь, использовав в качестве крюка огромную дверную ручку, и отправилась бродить вокруг дома.
Слева располагался теннисный корт, полностью завоеванный сорняками; справа было то, что осталось от сада: извилистая прогулочная дорожка, ведущая к чайному домику с решетчатой крышей; пустой полуразрушенный бассейн, облицованный плиткой; развалины казино – когда-то все это выглядело очень элегантно – выложенный плиткой пол, каменные херувимы, мраморные колонны. Повсюду росли пальмы, вековые дубы, гибискусы и дикие олеандры. На заднем склоне располагались террасы, лежавшие на каменных колоннах.
Она прохаживалась от чайного домика к теннисному корту и обратно, изредка присаживаясь, чтобы отдохнуть на сварной железный стул, окрашенный белой краской с проступившей ржавчиной. Она представляла, что сидит и пьет чай в компании Дженни Эльман. Затем шла в казино и щупала пальцами розовые колонны из мрамора. В углу павильона она нашла игрушечную пожарную машину. На ее красной металлической поверхности была ржавчина, след от которой остался у нее на пальцах. У Дженни Эльман был ребенок…
На задней террасе стоял плетеный стул, с которого почти слезла краска. Она уселась на него и стала рассматривать двухэтажное здание, соединенное с основным узким коридором. Видимо, это здание предназначалось для прислуги. У него был отдельный вход, отгороженный деревянной дверью со стеклянными окошками. Если выбить одно из стекол, и без того треснувшее, то без труда можно будет открыть замок, просто засунув внутрь руку! Она ведь видела, как это делается в кино.
Она не спеша подошла к двери и заглянула внутрь. Должно получиться. Правда, на двери был еще и висячий замок, но он совершенно проржавел, и одного-двух ударов камнем или молотком будет вполне достаточно, чтобы сбить его.
Завтра, пообещала она себе, на сегодня достаточно. Завтра она захватит с собой лампочки, войдет в дом и заменит все перегоревшие.
