Текст книги "Съемочная площадка"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)
19
Так вот она какая, блестящая нью-йоркская вечеринка, думала я. У них даже была терраса, заставленная деревьями в кадках и белыми кушетками. Ну и что, что оттуда открывался не самый лучший вид на Третью авеню? Это был сам Нью-Йорк, а в листве деревьев в кадках были умело запрятаны мерцающие огоньки. Как и говорила Клео, в жилой комнате было очень мало мебели: белые холщовые диваны, черные столики со стеклянной поверхностью, огромные экзотические растения и ярко-красные аксессуары. Шик. У Клео всегда был вкус. Гости невольно вписывались в общую цветовую гамму комнаты. Мужчины в черном и женщины по большей части в белом или черном с каким-нибудь цветным вкраплением. На Клео был строгий черный туалет, а на мне платье в греческом стиле из белого шелкового трикотажа. Тодду нравилось, когда я надевала что-нибудь белое. Он говорил, что женщины с блестящими черными волосами и фарфоровой кожей должны ходить в белом.
Но именно Сюзанна, которая пришла позже всех с Поли на хвосте, блистала как настоящая звезда в выходном золотом мини с разбросанными в нарочитом беспорядке огненными волосами, впервые нарушив свое правило не позволять наряду затмевать красоту лица. Ну и, конечно, разве мог найтись человек, чей взгляд не приник бы к ней одной, пораженный ее блеском?
Я повернулась к Тодду, чтобы поделиться с ним своим впечатлением. Он смотрел как завороженный, только не на Сюзанну, а на Поли – истощенного, бледного, с ввалившимися глазами, одежда висела на нем, как на вешалке. Его взгляд загорелся, когда он увидел нас. Он ринулся к нам, бросился обнимать и целовать сначала меня, а потом Тодда. Я люблю Сюзанну, но мое сердце разрывалось от жалости к Поли. Он прошептал мне в ухо:
– А ты все та же юная Вивьен, и от этих зеленых глаз мой пульс начинает биться сильнее.
Я снова потянулась поцеловать его.
Мы болтали и смеялись, и я горячо надеялась, что он не будет пить, и он действительно вначале не пил. Дрожащими руками он зажигал сигареты одну за другой, и мне стало ясно, что я снова слишком наивно смотрю на вещи.
* * *
Официант подал шампанское в высоких тонких бокалах, а официантка в черном шелковом платье принесла канапе с шотландским лососем и мелкие картофелины, фаршированные красной икрой. Я подумала, что надо будет рассказать Сьюэллен о фаршированном картофеле. Очень дорогой прием, мелькнуло у меня в голове, и Клео, будто прочитавшая мои мысли, прошептала:
– В такие дни, как сегодня, Лео не против пополнить семейный бюджет моей зарплатой и не терзается вопросом насчет того, чья работа лучше или чей статус выше.
Хотя они и сложили вместе две зарплаты, этого было мало, и я не могла понять, как же они выкрутились. Наверное, помогли родители Клео, которые были в разводе и жили отдельно. По-видимому, особенно постаралась мать Клео. Она мечтала, чтобы ее дочь была счастлива в браке.
Я взглянула на Лейлу Пулитцер, прибывшую на вечеринку из Тинафлайя. На ней было стильное серебряно-белое одеяние. Она разговаривала с кем-то из сотрудников Клео. Как и Поли, она, повинуясь моде, курила одну сигарету за другой. У нее расстроены нервы, подумала я, и, возможно, она слишком много пьет. Наверное, все еще переживает после неудачной попытки выйти замуж? Да, тут уж не до смеха. Если бы я была на ее месте, не ликер бы глотала, а яд из серебряной кружки.
Я заметила, что Лео и Сюзанна поглощены разговором на террасе, и мне было невдомек, о чем эти двое, никогда не питавшие друг к другу особой склонности, могли так оживленно беседовать.
– Но Лео, ты мне не нужен, – сказала Сюзанна с легким оттенком презрения в голосе. – Я могла бы пойти на любую студию и получить роль в спектакле. Тем более если Дюрель станет спонсором постановки. Зачем мне отдавать себя и Дюреля в дар твоей Богом забытой студии?
– Потому что я тот человек, который знает пристойный способ избавить тебя от твоей проблемы.
– Какой проблемы? – устало спросила Сюзанна.
– От Поли. От твоего проклятия, Сюзанна. Если ты не будешь осторожна, он потянет тебя за собой в трясину, и тебе уже нечем станет дышать. Я дам Поли работу в своем спектакле. Какую-нибудь нехитрую работу, которая при всем при том займет его время. Что-нибудь, что отвлекло бы его.
Сюзанна облегченно вздохнула. Она испугалась, что Лео знает об Уэсе и собирается использовать это против нее. Она сказала с усмешкой:
– Если Дюрель согласится быть спонсором, я везде найду для Поли работу. И ты мне для этого не нужен. Кроме того, это ненадолго отвлечет Поли. Он настолько обнаглел, что даже не собирается делать вид, будто занят чем-то созидательным. У него на уме одна пьянка! Его никто не может выдержать.
– Да, конечно, но я могу найти врача, который…
При этих словах она взглянула на него с неожиданным интересом, хотя и недоверчиво.
– А что твой врач может для него сделать? Вырежет ему мозги, так что он вообще забудет, что когда-то знал меня?
– Нет, – рассмеялся Лео. – Он пропишет ему лекарство, которое одновременно отвадит его от выпивки и укротит темперамент.
– Укротит темперамент? – повторила она.
– Да. Не будет больше ни вспышек ярости, ни сцен ревности. Ты увидишь другого Поли – тихого, смирного, которым сможешь управлять, которому поможешь подняться со дна, и постепенно, незаметно избавишься от него.
О Боже, это было бы прекрасно! Если бы только можно было помочь Поли снова встать на ноги, обрести самого себя, и в то же время сделать так, чтобы он навсегда ушел из ее жизни!..
Она округлила глаза:
– Что, действительно существует такое лекарство?
К тому времени, когда мы сели за стол, у Поли уже потухли глаза, и было заметно, что он старается держаться нарочито прямо, как это свойственно всем пьяницам, которые хотят показать, что они в порядке. Он молчал. Я следила за ним и не видела, чтобы он что-нибудь пил. Так когда же он набрался? И где? Заперся в ванной с поллитровкой? И где же та ярость, в которую он, по словам Сюзанны, обычно впадал по пьяни? Я только заметила, что он мрачен как туча. Бедняга! Выпивка уже не приносит ему удовольствия. А ведь он хотя бы мог быть веселым пьяницей…
Обратно в «Плазу» мы ехали в такси, держась за руки. Мы оба думали о Поли.
– Эта сучка Сюзанна… – не сдержался Тодд, хотя это было не в его характере. Он относился к людям терпимо, и причуды Сюзанны скорее забавляли его.
– Но тут не только ее вина, – попыталась я оправдать ее. – Наверное, у Поли врожденная склонность к алкоголизму. Безответная любовь встречается сплошь и рядом. Довольно многие любя тех, кто не любит их. Но они при этом не распадаются на части, ведь так? Они берут себя в руки и продолжают жить…
Губы Тодда превратились в тонкую линию. Он покачал головой.
– Дело не только в безответной любви. Это было бы очень просто. Сюзанна использовала его… Нагло, непростительно. Она нанесла ему смертельную рану.
Я содрогнулась. Страшные слова: «смертельная рана»…
– А Лео не переменился, правда? – помолчав, спросила я.
Тодд усмехнулся:
– Нисколько. Старый Лео остался прежним. И Клео не особенно изменилась, разве что осветлила волосы.
– По-моему, она все-таки стала немного другой. Мне кажется, в ней нарастает бунт против Лео, тогда как раньше каждое его слово она воспринимала как откровение.
– И ты думаешь, что этот бунт когда-нибудь грянет?
– Не знаю. Пока не знаю. Она до сих пор живет представлениями о счастливом браке, которые мать вбила ей в голову. И сейчас ей даже хуже, чем ее разведенной матери.
Я тяжело вздохнула. Все вокруг казалось безрадостным. Тодд двумя пальцами поднял мой подбородок.
– Не грусти, Баффи Энн. Я люблю тебя всеми фибрами своей души…
«Благодарю тебя, Господь». Он поцеловал меня, и тут наше такси остановилось перед входом в гостиницу.
Выходя из машины, Тодд заметил, что по парку, который находился на другой стороне улицы, разъезжают старинные экипажи, в которых катаются влюбленные парочки.
– Пошли, – потянул он меня за собой. – Ведь тебе никогда не случалось трястись в экипаже, запряженном лошадьми?
Лошадка везла нас неспешной рысью через Центральный парк, и я шепнула в лицо Тодду:
– Спасибо…
– Почему мне спасибо? Это исключительно заслуга лошади и кучера.
– Спасибо за то, что ты не изменился. Спасибо за то, что ты остался тем же Тоддом, в которого я когда-то влюбилась… Моим Тоддом.
Мы стояли недалеко от «Плазы» у фонтана, переливавшегося огнями при свете звезд.
– Он называется «Фонтаном плодородия», – сообщил Тодд, показывая мне на бронзовую статую обнаженной женщины, украшавшую фонтан. – Насколько я понимаю, плодородие олицетворяет корзина с фруктами, которую она держит.
– Да.
– Она мне нравится. По-моему, она похожа на тебя, – добавил он. Конечно, это была полная чушь.
– Ну, я не настолько плодовита. Пока что я произвела на свет только Меган.
Я вспомнила, что несколько лет назад мы с Тоддом решили обзавестись пятью детьми. Но Тодд возразил:
– Я думал о других плодах, которые ты неустанно взращиваешь, – о дружбе, понимании, сострадании и милосердии. Не говоря уже о любви.
– О Тодд, ты всегда говоришь о любви.
Я заметила волнение в его глазах.
– Знаешь, что я собираюсь сделать? Я собираюсь заказать такую же статую, но в точности похожую на тебя, установить ее в фонтане, а фонтан построить в середине нашего торгового центра!
Мне сразу стало ясно, что он решился открыть мне свои планы. Но прикинулась, что не поняла:
– Какого торгового центра?
Он с улыбкой посмотрел на меня:
– Я еще не знаю, как его назвать. Может быть, так: «Центр плодородия Баффи Энн Кинг»? Нравится?
Я ответила вопросом на вопрос:
– Ну и сколько ты это вынашивал?
– О, два или три месяца. У нас есть права на землю, и я подумал: «Почему бы и нет»?
– Почему бы и нет? Да потому, что, как я считала, ты озабочен строительством следующего жилого квартала. Я полагала, что именно этим бизнесом мы занимаемся.
– И я так считал. Но потом подумал: «Черт побери, это мы уже освоили. Почему бы не придумать что-нибудь новенькое?»
– Что-нибудь новенькое? Ты называешь гигантский проект торгового центра «чем-нибудь новеньким?» Ведь речь идет о миллионах и миллионах долларов… – И добавила: – Я правильно говорю?
Он самодовольно улыбнулся.
– Я уже договорился с банками о ссуде. И составил список торговых отделов, которые войдут в состав центра.
Я испуганно покачала головой:
– Это больше смахивает на прожектерство.
– Ничего не бойся, Баффи Энн. У меня уже разработан весь проект. Мы закончим строительство торгового центра самое позднее через год. Мы будем возводить его по тому же принципу, что и дома. Безостановочно, в несколько месяцев. Ты знаешь мой девиз…
У него было много девизов.
– «Ничем не рискуем, ничего не получаем»? – предложила я.
– Ой-ой-ой! С любовью мы способны на все…
– Ах ты! – Я сделала вид, что рассердилась. – Почему ты раньше ничего мне не сказал?
– Потому что хотел сделать тебе сюрприз. Подарок на день рождения…
– Но мой день рождения еще не наступил. Почему ты передумал и решил сообщить мне об этом сейчас?
– Я просто подумал, что трудновато будет запрятать в праздничном пироге торговый центр.
Я изобразила возмущение.
– Очень неудачная шутка!..
И тут мы улыбнулись друг другу и взялись за руки, все еще глядя сквозь ночной туман на статую.
Я хихикнула, и Тодд радостно произнес:
– Согласись, что тебе все-таки понравилась моя шутка.
– Нет. Нисколько. На самом деле я думала о том, как ты изменился. Несмотря на свое зубоскальство, ты стареешь.
Его брови взлетели.
– Разрешите спросить, что заставляет вас так думать? – спросил он галантно.
– Я вспомнила о нашем медовом месяце, о Париже, о фонтане на площади Святого Михаила с каменными дельфинами. Да, ты становишься старым и скучным.
Поколебавшись секунду, он проговорил:
– Ты говоришь черт знает что… – И вдруг он оказался в фонтане, обдав меня брызгами. – Иди сюда, – и он протянул ко мне руки. – Иди, любовь моя.
– Но мое платье, – запротестовала я, смеясь.
– Баффи Энн. Уж кто стареет – так это ты!
– Тогда в Париже на мне не было платья стоимостью три тысячи долларов.
И все же я решилась броситься в фонтан. Мои слезы смешались с волшебными брызгами, и Тодд крепок обнял меня, словно в его руках была сама жизнь.
20
Я распаковывала вещи, довольная тем, что наконец мы вернулись домой. Прошло всего три дня, но за это короткое время я поняла, как счастлива. Я вытащила флакон духов от Сюзанны, поставила их на свой туалетный столик и вспомнила о ее подружке Поппи, у которой тоже был такой флакон. Мне не давала покоя мысль, что сталось с этой девочкой из Кентукки после того, как она покинула дом Сюзанны.
* * *
Поппи вернулась в мотель «Большая волна» и увидела, что Герман лежит на кровати и, потея, сам себя ласкает.
– Какого черта ты тут делаешь, мальчик с куриными мозгами? – Он робко улыбнулся. – Ты думаешь, я притащила тебя на себе в Лас-Вегас для того, чтобы ты тут валялся, как мешок с дерьмом, и играл сам с собой?
– А чем мне еще заниматься? Ты же сама сказала, чтобы я не уходил из комнаты.
– Я говорила тебе тысячу раз: когда меня нет, ты должен заниматься, репетировать. Постоянно. Чтобы всегда быть в форме.
– Я репетировал, Поппи. Как ты велела. Постоянно, неделями.
– Неужели? Хорошо, в среду вечером, ты выступаешь. Это твой первый поганый концерт в большом городе, и желательно тебе спеть хорошо, потому что мне надоело возиться с никчемным идиотом, который не отличает своего члена от своей задницы и не находит ничего лучшего, как валяться в постели и играть со своей штучкой.
– Я действительно буду петь? Я получил приглашение? Самое настоящее?
– Да, придурок. В «Серебряной жиле».
– Клево. Как тебе это удалось, Поппи?
– О Боже! Меня когда-нибудь стошнит от тебя. Да уж порядочно покрутилась, кретин. Теперь слушай внимательно. Завтра утром ты отправишься в Эль-Пасо.
– Зачем?
– Чтобы кое-кому оказать услугу. Ты окажешь услугу – тогда и тебе ответят тем же. Заберешь пакет и привезешь сюда.
– А ты не поедешь со мной?
– Нет, не могу. У меня дела. Ведь тебе хочется выступить в среду?
Он кивнул.
– Тогда сделаешь, как я тебе сказала, и не потеряй посылку. Если потеряешь, лучше не показывайся мне на глаза. Кстати, теперь тебя будут звать Бо Бофор.
Он удивленно взглянул на нее.
– Почему?
– Потому что оно благозвучнее, чем Герман Бофор, идиот!
– А, понятно, – добродушно согласился он. – Бо Бофор… Мне нравится, Поппи.
– О Господи, какое достижение!
– Ну и воняет же от тебя сегодня!
– Я всю ночь просидел за рулем, чтобы пригнать свой пикап из Эль-Пасо. Уже несколько месяцев я мотаюсь туда и обратно. Туда и обратно. Я вымотался, Поппи.
– Слушай. Начиная со следующей субботы, ты поешь в «Плавучем театре». Это действительно первоклассное место. Если ты покажешь себя на этом концерте, то, может быть, тебе больше не придется ездить в Эль-Пасо. Я пригласила кое-каких людей, чтобы они присмотрелись к тебе, так что ты должен быть на высоте. Мы перекрасим тебя в блондина, и перед тем как ты начнешь петь свои обычные песни, я хочу, чтобы ты исполнил попурри из ранних песен Элвиса, с которых он начинал. И хочу, чтобы ты, как Элвис, завил свой чуб и научился бешено крутить бедрами.
– Но это не мой стиль, Поппи. Я пою строгое «кантри».
– Заткнись, идиот. У меня уже в печенках твой скулеж. Ты сделаешь так, как я скажу. И к субботе должен быть готов со своими…
И она запустила ему что-то из его музыкальных штуковин прямо в лицо.
Бо важно расхаживал по своей гримерной в новом облегающем, усыпанном блестками костюме ковбоя, откидывая то в одну, то в другую сторону свои свежевыкрашенные белокурые волосы.
– Похоже, это уже что-то, – сказал он, с удовольствием оглядывая себя в зеркале. – Кажется, что под этими штанами спрятаны целые арбузы.
– Отличная идея, парень.
Поппи тоже переменила наряд. Короткая черная атласная юбка сидела на ней так же, как обычная джинсовая. Черный атласный верх. Под юбкой на этот раз оказались красные кружевные трусы – деталь туалета, которой она редко пользовалась.
– Слушай внимательно, Бо. Когда закончишь петь Элвиса, я сниму свои трусы и брошу ими в тебя.
Его глаза изумленно округлились.
– Зачем?
– Ты поймаешь их, понюхаешь, лизнешь, потрешь их о свой чуб и кинешь обратно.
– Зачем?
– Просто сделай так! И если после этого кто-нибудь из толпы швырнет тебе свои трусы, сделай то же самое. Поцелуй их, оботрись ими, перекинь через спину, вытри пот со лба! И кинь обратно.
– Но зачем мне утираться их обосранными трусами?
– Заткнись и сделай так! Болван! Мы станем секс-символом. Как Том Джонс. Как Элвис. Ты вывернешься наизнанку, ты взорвешь эту сцену! Ты так будешь мотать своей элвисовской задницей, будто она у тебя из резины! Вот… – Она порылась в сумочке. – Возьми. – И протянула ему красные пилюли. Не успел он спросить ее, что это такое, она сказала: – Это тебе для тонуса. Чтобы никто не подумал, что ты труп.
Как Поппи и предполагала, швырянием трусов они добились того, чего хотели. Она знала, что изголодавшиеся по сексу старые шлюхи, чинно сидевшие в зале со своими лысыми толстыми муженьками, обязательно последуют ее примеру. Пилюли тоже сделали свое дело. Бо был как заведенный. И важные господа в черных костюмах, которых Поппи притащила сюда, увидели, как рождается новая звезда. И это сделала она, Поппи! В 1970 году, на Рождество, она подарила миру новую звезду!
– Я хорошо выступал сегодня, Поппи? А ведь я понравился тем женщинам. Разве я не делал так, как ты велела?
– Не могу сказать, что ты пел потрясающе, – заметила она, – но ты был совсем не плох.
– А я получу контракт, о котором ты говорила?
– Думаю, да. Если не успеешь опозориться. И если я приложу все усилия. А сейчас тебе необходим отдых. Завтра у тебя три концерта.
– Но, Поппи, я сейчас не усну. Я так возбужден, что, кажется, вот-вот взорвусь.
– На. – И она протянула ему капсулу. – Чтобы ты смог угомониться.
Он с усмешкой посмотрел на нее:
– Маловато будет.
– Снимай костюм и повесь его на крючок. Потом прими пилюлю и ложись.
Он сделал все так, как она сказала. Он всегда ее слушался.
– А теперь закрой глаза, глупыш, и Поппи поможет тебе уснуть.
И пока она ласкала его языком, он спросил:
– Как ты думаешь, когда у нас появится возможность отправиться в Голливуд?
21
Тодд начал строительство торгового центра в июне 1970 года и, сегодня, одиннадцать месяцев спустя, состоялось его официальное открытие. Верный своему слову, Тодд действительно заказал бронзовую статую для огромного фонтана на главной площади Галереи Кинга, и она очень напоминала меня. А сам фонтан переливался всеми цветами радуги. Его окружала живая изгородь из самшита, окаймленная рядами цветов всевозможных оттенков.
– Роскошно, – воскликнула Сьюэллен. Они с Говардом прилетели утром в Акрон, чтобы присутствовать на завтрашней церемонии.
– Мы не думали, что успеют закончить статую. Скульптор занимался ею ровно столько, сколько мы строили галерею.
– Она замечательна, Баффи, – сказала Сюзанна, оглядывая бронзовую фигуру. – И какое яркое доказательство любви Тодда. Это настоящая богиня в твоем обличье.
– Богиня? Что ты, Сьюэллен? Какая ерунда! – возразила я, но на самом деле мне было очень приятно. Я с гордостью повела Сьюэллен по зданию. Идея Тодда заключалась в том, чтобы соединить старый стиль постройки с новым. – Вспомни кливлендский пассаж, построенный в 1890 году. Он всегда нравился Тодду. И он просил архитектора положить в основу своего проекта милый старомодный стиль. И вот, – сказала я, указывая в разные стороны, – ты видишь, что викторианские балконы соседствуют с огромными стеклянными витринами. А латунные перила и светлые деревянные стены вполне уживаются со старомодной лепниной. Дорические колонны в сочетании с огромными современными лампами на потолках…
– А еще деревья и цветы вокруг… – подхватила Сьюэллен.
– В здании поддерживается определенная температура. Таких торговых центров, как наш, в стране лишь несколько. Все остальные представляют собой не единое целое, а случайное объединение разрозненных магазинов, так что мы как бы предвосхищаем будущее. Тодд настоящий пророк. И пожалуй, наш центр – единственный в стране, где организована торговля автомобилями.
– Прямо дыхание перехватывает! Тебе есть чем гордиться. Ты и Тодд…
– Это исключительно заслуга Тодда. Он мечтатель!
Сьюэллен улыбнулась, видя, как я рада.
– Говард говорит, что Тодд в первую очередь финансовый гений, гений Акрона.
– Не знаю. Глядя на него, можно подумать, что все это так легко. Словно каждый способен сделать то же самое, если чуть-чуть пошевелит мозгами.
– Вряд ли. Ты и сама это понимаешь. Провернуть подобное дело… – Сьюэллен покачала головой. – Тодду еще нет тридцати, и он начал практически с нуля.
Я вспомнила, как в школе мы пытались заработать денежную премию, которая на самом деле казалась нам слишком ничтожной.
– Должна сказать, что создавалось впечатление, будто банки сгорают от желания одолжить Тодду деньги. Будто буквально каждый стремится принять в этом участие… Представь себе: Тодд начал подписывать арендные договоры еще до того, как стали закладывать фундамент. Каждый универмаг хотел оборудовать тут свой отдел. Тодду приходилось отказываться от них. Конечно, мы задолжали невероятные деньги, – добавила я, усмехнувшись. – Да уж, тот, кто позволяет себе такие долги, должен быть очень богат…
– Тодд планирует построить такой же центр и в Колумбусе?
– Да. Я не говорила тебе? Он будет выполнен в стиле галереи Витторио Эммануэля в Милане. В сочетании с американским модерном…
– Вы оба, несомненно, расширяете свое поле деятельности.
Я поморщилась:
– Мне бы хотелось, чтобы это я расширяла свое поле деятельности.
Сьюэллен непонимающе посмотрела на меня:
– Ты, наверное, имеешь в виду ребенка…
– Понимаешь, Меган сейчас два с половиной года, и если бы я сейчас забеременела, между ними была бы разница в три года. Но Тодд хочет еще немного подождать. Он говорит, что я нужна ему. Что ему больше не на кого опереться.
– Ну что же, Баффи, у тебя еще есть время. Ты молода. В конце концов ты на два года моложе меня, и моему Пити будет четыре с половиной года, когда я снова рожу.
– О Сьюэллен! Оказывается, ты беременна, ничего не сказала мне!
Сьюэллен рассмеялась:
– Вот я тебе и говорю! И надеюсь, что это будет девочка!
Мы присоединились к Говарду и Тодду, которые обедали в ресторане на бульваре Сен-Жермен на втором этаже торгового центра.
– У меня для тебя новости, Сьюэллен, – сообщил Говард, нервно улыбаясь.
– Да? – Сьюэллен посмотрела сначала на него, потом на Тодда и на меня с немым вопросом в глазах. И сказала, на всякий случай улыбнувшись: – Почему у меня такое ощущение, будто здесь созрел заговор?
Наверное, она колдунья, подумала я. Ведь колдуньи обладают даром предвидения.
– Тодд хочет, чтобы я работал с ним, занимался его бизнесом, – сразу выпалил Говард, словно у него уже не было сил держать во рту целую пригоршню слов. – Он хочет, чтобы мы перебрались сюда в Акрон.
Сьюэллен перевела тяжелый взгляд с меня на Тодда, будто мы предали ее.
– Познакомься с вице-президентом Компании Кинга, – произнес Тодд с широкой улыбкой, сделав вид, что не почувствовал враждебных токов, исходящих от Сьюэллен.
– Я не верю никому из вас троих! Все решить, даже не посоветовавшись со мной! – возмутилась она и повернулась ко мне. – А ты! Что ты говорила до этого? «Бедная я, бедная. Не могу завести второго ребенка, потому что Тодду не на кого больше опереться…»
– Сьюэллен, соглашайся! Это будет так здорово для всех нас. Мы же не в Сибирь зовем тебя с Говардом, а…
– В Страну успеха и процветания? – закончила она за меня. – Но нам неплохо и в Цинциннати. Говард заместитель генерального менеджера в «Огайо секьюрити». У нас чудесный дом. Он не такой большой, как у вас, но он наш, и мы там очень, очень счастливы.
– Тодд расщедрился и предложил мне зарплату в два раза больше той, которую я получаю в «Секьюрити», – мягко заметил Говард, смущенный реакцией Сьюэллен, но все же в глубине души готовый к подобному взрыву. – Плюс к этому он предлагает нам долю в деле.
– И это все, что ты хочешь от жизни, Говард? Не надо. Не отвечай. Очевидно, это так…
Казалось, что Сьюэллен скорее расстроена, чем сердита.
Тодд взял ее за руку.
– У тебя тут тоже будет милый и счастливый дом. Лучше прежнего. Обещаю тебе.
– Да, Сьюэллен, – вмешалась я жалобным тоном. – У тебя тут будет замечательный дом. В чем проблема? Разве ты не хочешь жить рядом с нами? В конце концов, вы единственные близкие нам люди. Ты мне как мать… – Но я знала, в чем проблема. Просто Сьюэллен боялась перемен. Она всегда была такой. – Где твой дух авантюризма, Сьюэллен? – продолжала я. – Не ты ли собиралась вступать в Корпус Мира? Вспомни?
Она посмотрела на меня так, будто я сказала что-то оскорбительное.
– Я собиралась вступать в Корпус Мира, потому что хотела помочь несчастным и обделенным во всем мире, а не потому, что мне не давал покоя дух авантюризма. Наши корни – в Цинциннати. И наше богатство.
Я посмотрела на Тодда. Он должен был сказать что-то такое, что убедило бы ее.
– Настоящее богатство – это люди, Сьюэллен, – произнес Тодд, снова взяв ее за руку. – Люди, на которых можно положиться.
– А ты знаешь, что можешь положиться на нас, – подхватила я. – Отныне ваша семья и наша семья будут принадлежать друг другу.
Сьюэллен взглянула на Говарда, который умоляюще смотрел на нее. И я заметила, что выражение ее лица смягчилось. Я знала, о чем она думала: «Я могу отказать Тодду. Я могу отказать Баффи. Но я не могу отказать Говарду».
Мне стало ясно, что, наконец, все решилось, и можно спокойно вздохнуть. Единственное, чего мне не хватало в моей благополучной жизни – это Сьюэллен, которая жила бы у меня под боком. И теперь Тодд подарил мне ее и ее семью.
Я вскочила, чмокнула Сьюэллен, затем Говарда и под конец любимого Тодда. Он радостно улыбнулся мне и заказал самого лучшего вина, чтобы выпить за наше счастье. Но спустя некоторое время Сьюэллен опять загрустила.
– Сьюэллен, что с тобой? – спросила я, теряя терпение.
– Не со мной, а с тобой! С тобой и с Тоддом! Вы двое хотите, чтобы у вас было все на свете! Но никто не может владеть всем!
– Ты не права, Сьюэллен. Мне не нужно «все на свете». Я только хочу, чтобы нас окружали дорогие нам люди, и все мы были счастливы. Может быть, это и есть «все на свете»? Согласись!
– О Баффи, ты до сих пор веришь в «счастливый конец».
Она была права. Я действительно верила. Но как могло быть иначе, если рядом со мной был Тодд?
