Текст книги "Съемочная площадка"

Автор книги: Джун Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 45 страниц)

99

Пошли слухи о том, что «Белая Лилия» к Рождеству вернется домой. Сначала в коробках. К весне она уже выйдет на экраны. Оказалось немного иначе. Теперь уже говорили, что фильм будет на следующей неделе в коробках в Нью-Йорке. Тем временем приближалось Рождество и день свадьбы Клео. А Гэвин поехал на Рождество в провинцию к своей семье, а затем отправится на север. Далеко-далеко…

Я была в растрепанных чувствах. Я знала, что этот день приближался, но были ли мы готовы сказать друг другу: «Все кончено, прощай»? Однако мне приходилось справляться с переживаниями и похуже этого, разве не так? И я начну страдать завтра, но не сегодня. Сегодня – счастливый день. Рождество для детей и свадьба – для Клео.

* * *

По желанию Клео гостей приглашалось немного, однако мы с большим удовольствием составляли список приглашенных. Она не хотела, чтобы сюда приехала половина Техаса, поэтому мы решили, что из Далласа мы пригласим сорок человек: Лейлу и ее мужа, Дюка, отца невесты и еще его брата, Дика, и его сына Динки с женой.

– Почему его зовут Динки? – спросила я. – Что за ужасное имя?

– Это просто прозвище. Подожди, вот когда увидишь его, тогда поймешь.

– Скажи сейчас.

– Ну, понимаешь, в Дюке шесть футов четыре дюйма, а в его брате Дике – шесть, в Дейле, как ты знаешь, шесть и пять. А в Динки – только пять и одиннадцать! – Она захихикала.

Я вежливо улыбнулась.

– Ну и что здесь смешного?

Но Клео продолжала смеяться.

– Подожди, когда познакомишься с его женой. В ней – шесть футов и пять дюймов – она на голову выше его.

Это и впрямь было забавно. Да, мне действительно будет не хватать Клео.

Из Лос-Анджелеса тоже набиралось сорок человек: Сьюэллен с Говардом и их двое детей, Поппи и Сюзанна, Кэсси и Дженни, но без Гая.

– Они даже не живут вместе, почему же я должна его приглашать? На сей раз я все хочу сделать по-своему. Я не буду приглашать никого, кого бы действительно не хотела видеть. И я обязательно приглашу Лео, даже не спорь. И когда мы с Дейлом отправимся в свадебное путешествие, Лео сможет поехать домой с Джошем и Тэбби.

– Это твоя свадьба, и я не собираюсь с тобой спорить. Даже если и считаю, что приглашать на свадьбу бывшего мужа – не очень-то прилично.

– Если остаешься друзьями, то все нормально. И кроме того, сейчас это очень даже модно, это считается высшим шиком. Очень стильно, если не сказать большего.

– Может быть, лучше сказать «в струю»? – спросила я со смехом.

– А может, «очень изысканно»?

– Могу предложить лучший вариант: «шикарно». – Ты это слово подсмотрела. Это не считается.

– Нет, считается. А как насчет «последний писк?»

Она покачала головой:

– На этот раз ты выиграла.

Да, я буду ужасно скучать по Клео. Никто не сможет заменить мне ее.

А сегодня даже Ли пребывала в приподнятом настроении. Сегодня Ли в темно-красном платье из тафты тоже среди приглашенных. Я сказала ей, что свадебный стол будут обслуживать приглашенные официанты и повара, и Клео хотела бы, чтобы Ли присутствовала в качестве гостьи, ей необходимо новое платье и на сей раз не черное.

– Но мне нравится черный цвет, – возразила она.

И хотя теперь мы разговаривали гораздо реже, чем раньше, я обратилась к Тодду.

– Скажи ты ей, чтобы она надела красное платье. – Я вспомнила, как Ретт Батлер убедил Мамми надеть нижнюю юбку из красной тафты, и почему-то это стало для меня очень важным.

Тодд с серьезным видом отвел ее в сторону, и вернувшись, она проворчала:

– Темно-красное.

И оно действительно было темно-красным.

Конечно, какое-то влияние Техаса чувствовалось: церемонию провел судья из Далласа, приятель Дейла, однако угощение было несомненно лос-анджелесским. То есть блюда были французские и итальянские. С добавлением японского суси. Кроме того, салаты с пониженным содержанием калорий и зеленая фасоль, которая, как считается, оказывает омолаживающий эффект. Но никаких новомодных блюд. Сьюэллен сказала – подумать только, и Сьюэллен туда же, – что новомодные кушанья уже не в моде. Так что мы их исключили из меню. Сьюэллен становится все более современной…

Для создания настроения был приглашен струнный квартет и пианист. Они играли спокойную классическую музыку и народные мелодии. Мы с Клео согласились, что не будут исполняться мелодии, записанные Бо, даже песни из «Белой Лилии», чтобы пощадить чувства Поппи. Однако Поппи сама настояла на этом, обратившись с просьбой к пианисту. Она сказала, что хочет, чтобы Бо и его музыку не забывали.

– Мне, конечно, тяжело ее слушать, – сказала она, – но это светлая печаль.

Поппи тоже начинает меняться…

И поэтому, когда Сьюэллена запела песню Бо «Любовь уходит», слова ее отозвались особой болью:

 
Любовь в расцвете крылья даст,
И жизнь прекрасна и легка.
Но угасает вдруг любовь —
Печаль на сердце и тоска…
 

Самое смешное, что я все время ожидала, что в любую минуту появится Хайни. Я знала, что он в хороших отношениях с новой семьей Клео, и надеялась, что хоть кто-то – не называя меня – мог бы пригласить его просто так. Но нет, этого не произошло.

Но когда вечер уже подходил к концу, и большинство гостей разъехались, и сами жених с невестой отправились в аэропорт, зазвонил телефон. Вообще-то телефон звонил весь день, не переставая, но этот звонок был особенным! Я сразу это поняла! И как только удается почувствовать, какой звонок несет беду, а какой – нет. Ученые бы сказали, что это просто интуиция и настроение, но я бы с ними поспорила. В этом звонке чувствовалась тревога.

К телефону позвали Тодда, а когда он вернулся, то шепнул мне, чтобы я задержала Кэсси, затем он подошел к Говарду, и они вдвоем прошли в библиотеку, потом Говард вышел и позвал туда Лео. Этот звонок был как-то связан с Кэсси. Но в чем все-таки дело?? Это не могло быть связано с Дженни. Дженни была здесь. И это не могло иметь отношения к ее матери, потому что в комнату пригласили и Лео.

Вскоре все ушли, кроме Кэсси, Сьюэллен и детей, включая детей Лео, Джоша и Тэбби. Официанты принялись убирать со столов, начиная с большой комнаты. Ли, сняв свое красное платье и переодевшись в обычное черное, давала им указания, взяв реванш за целый день безделья.

Из библиотеки вышел Тодд, отвел в сторону Кэсси и, положив руку ей на плечо, что-то сказал. Казалось, она сначала страшно испугалась, потом показалась растерянной. Может быть, что-то с Уином? Но затем приехали два наших адвоката, Билл Харрис и Хатч Вагнер, и начальник отдела рекламы, и еще человек из отдела связи с общественностью. Нет, это не Уин. Поскольку здесь адвокаты и… Конечно же, это Гай! Что с ним? Убит, как Бо? Заболел? Что произошло?

Затем Тодд отправил всех детей наверх, а мы все пошли в библиотеку. Говард сказал нам, что Гай арестован. В проулке, неподалеку от бульвара Сансет, нашли сильно избитую пятнадцатилетнюю девочку, еле живую, изнасилованную, все внутренности у нее были разорваны. И хотя она едва говорила, поскольку губы были сильно разбиты, она сказала достаточно, чтобы установить личность нападавшего. Она сказала… «Гай Саварез».

Я оказалась рядом с Кэсси, которая сидела не шевелясь. Я взяла ее руку и сильно сжала, но она не ответила на мое пожатие.

Сначала заговорил представитель рекламного отдела.

– Скандалы бывают разного рода, одни делают рекламу фильму, другие убивают его. Этот – убьет многократно.

Человек из отдела связи с общественностью сказал:

– Девочка может и лгать. Вполне возможно, она говорит неправду.

Хатч Вагнер добавил:

– Не исключено, что она лжет. Она позволила кому-то подцепить себя, но получила больше, чем рассчитывала, и теперь хочет хоть как-то компенсировать свои страдания. Ей нужен шум вокруг ее имени или деньги. Поэтому она называет имя известного киноартиста. Это случалось и раньше. Это происходит довольно часто.

– Правильно, – согласился человек из рекламного отдела. – Ведь ее не просто изнасиловали и избили. Ее изнасиловал и избил известный киноактер, и она будет давать интервью какой-нибудь газетенке и…

– Громкий судебный процесс, – закончил за него Билл Харрис. – Вполне имеет смысл.

Лицо Говарда пылало.

– Но почему бы не подождать, пока не появится Дейв Риклос? Он поехал в полицейский участок. Когда он вернется, мы узнаем больше.

– А как быть с фильмом? – спросила Сьюэллен. – Как же вы теперь закончите свою картину?

Ведь осталось всего каких-нибудь пять-шесть дней съемок, подумала я. Картина уже почти готова, вот-вот должна выйти.

Но Лео ответил:

– Мы закончили все сцены с Гаем несколько дней тому назад. Нам осталось только снять несколько сцен с Сюзанной, сцену в больнице.

Значит, дело было не в картине, подумала я. Никому не надо было произносить: «Давайте вытащим Гая из этого дерьма, чтобы мы могли закончить картину».

Но тут наконец заговорил Тодд.

– Нет, дело не в том, чтобы закончить картину. Я не представляю, как мы сможем ее выпустить, если все это правда… Если все это правда, а мы выпускаем картину, где Гай играет славного героя, разглагольствующего о высоких моральных принципах, то она станет посмешищем. Это будет просто анекдотом на всю страну.

– Да, – согласился Боб Спуччи, из рекламного отдела. – Вы можете себе представить, чтобы Карсон включил этов свой монолог?

Да. Я его понимала. Картина могла действительно стать посмешищем. И решение необходимо было принять именно сейчас, думая о картине и ее судьбе.

Рей, человек из отдела по связям с общественностью, проговорил:

– Только подумайте, что из всего этого сделают репортеры, критики! Они поднимут нас на смех.

Кэсси сидела тихо, как неживая.

Я вспомнила убитое лицо Кэсси, когда увидела ее тогда, много лет назад, прежде чем мы фактически сюда переехали и стали частью этой компании, этих киношников. Я вспомнила, как Кэсси рассказала мне, что дважды следила за Гаем в машине, и он оба раза подцепил девчонок-подростков.

Это было правдой. Он был виновен. Я знала это, и Кэсси тоже. И картина, уже почти готовая, была поставлена на карту. Кроме того, были еще и другие моменты: Кэсси и ее дочь.

– Девочка рассказала полиции, что на нем был парик и большие висячие усы, а также большие темные очки, но все же она его узнала. Я говорил с Гаем. Тот уверяет, что девчонка лжет, что он вообще в этот день не был в том районе, что он спал у себя дома. Он отключился где-то часов в двенадцать дня, поскольку встречал Рождество и не спал всю ночь, – рассказывал нам Дейв Риклос, вернувшись из полицейского участка.

– Бедная девочка, – произнесла Сьюэллен. – Она ведь не умрет?

– Нет. Она будет жить. Это не убийство. Но это изнасилование, и очень жестокое изнасилование, с причинением тяжелых травм, дело достаточно серьезное, если только они смогут это доказать.

– Если он виновен. Здесь довольно большое «если», – строго произнесла Сьюэллен. – Давайте не будем судить. – Сьюэллен, как всегда, старалась быть справедливой.

Дейв взглянул на Кэсси, вздохнул и отвел глаза.

– Я разговаривал с одним человеком из полиции, его зовут Уилкинс. Полиция уже не раз замечала Гая. Несмотря на то, что он пытался маскироваться. Они говорят, что он частенько раскатывал на своем красном «феррари» по бульвару и прилегающим переулкам и сажал себе в машину девчонок. Однако раньше они ни разу не получали жалоб. Обычно девчонки подобного рода не жалуются.

– Ну, это еще не значит, что он виновен, – заметил Боб Спуччи. – Мужчины частенько подсаживают себе в машины девушек, но это еще не значит, что они их избивают. Это еще не значит, что они их насилуют. Если девушка садится в машину к мужчине, то чего она может ожидать?

– Предлагаю покончить с этим немедленно. Прямо сейчас. Мы пойдем к ней домой. Мы заплатим, сколько они потребуют. Тогда они велят девочке сказать, что она ошиблась. Кому все это надо? – В этом был весь Билл Харрис.

Хатч Вагнер согласился с ним.

– Зачем рисковать? Слишком многое поставлено на карту, мы не можем рисковать.

В конце концов эти люди работали на компанию. Они говорили то, что было лучше для студии.

Сьюэллен пришла в ужас.

– Это невозможно. Этого нельзя делать. Нужно дать Гаю шанс оправдаться. Оправдаться на суде. Если вы заплатите деньги, то никто так и не узнает, что было на самом деле.

Бедняжка Сьюэллен. Сама невинность. Чересчур невинна. В этом и состояла ее проблема.

Я взглянула на Тодда. Мы все посмотрели на Тодда. Он еще не произнес ни слова. Он посмотрел на меня, но я ничего не смогла прочесть в его взгляде. Может, он пытался понять, что я хотела бы, чтобы он сказал? Я затаила дыхание, пока он смотрел на Кэсси. Однако Кэсси все еще молчала.

Он посмотрел на свои руки, повернул их, посмотрел снова.

– Не думаю, чтобы «Кинг Студио» кого-нибудь стала подкупать. Не думаю, что нам стоит этим заниматься. – Его голос звучал совершенно ровно. – Я не знаю, виновен ли Гай. Я совершенно не собираюсь его судить. Но если имеется хоть малейшее подозрение в том, что он виновен, я не хочу покупать свободу этому человеку. Я не думаю, что наша картина важнее, чем все эти молодые девушки, имеющие несчастье стать его жертвами. И не думаю, что наша картина дороже их жизней, и что можно оценить их жизнь в долларах. – Я так и думала, что он скажет именно это. Я не так уж сильно разошлась с ним, не так сильно забыла свои чувства к нему, чтобы не знать, как именно он будет на все это реагировать. И ничего другого я бы и не пожелала. И ничего другого не ожидала от него. Но еще была Кэсси.

И наконец она заговорила:

– Все считают, что он – отец Дженни. Они подумают, что у моей дочери – отец-чудовище, но это не так.

Только мы с Сьюэллен знали, что Гай не отец ее дочери. И еще Тодд. Остальные пытались понять, к чему она клонит.

– Тогда тебе необходимо поддержать его, – сказала Сьюэллен. – Ты обязана сделать это ради Дженни. По крайней мере, пока его вина не будет доказана.

– Сьюэллен, я тебя не понимаю! – воскликнула я. – Ей не надо делать ничего подобного. Ей просто надо заявить, что Гай не отец Дженни. – Еще не хватало, чтобы Кэсси поддерживала этого подонка.

– Подождите секундочку, – вмешался Говард. – Все же Гай – наш товарищ… Мы не собираемся никого подкупать и не собираемся никого обманывать, но пока его вина не будет доказана, мы должны быть на его стороне. Это наш долг. Это будет справедливо. Мы должны толковать все сомнения в его пользу, как это делает закон. Пока вина не доказана, человек считается невиновным.

– Он виновен, – произнесла Кэсси, и все вокруг, пораженные, уставились на нее.

– Ты не можешь быть в этом так уверена, – проговорил Говард. – Тебя же там не было, Кэсси, – сказал он мягко. – И если мы все не поддержим его, если ты его не поддержишь, то мы заранее восстановим всех против него. Я считаю, что нужно официально заявить, что мы – на его стороне. Это наш долг.

– Да, – сказал Тодд. – Думаю, это правильное решение.

– Я уже договорился о залоге, – устало сообщил Дейв Риклос. – Возможно, завтра утром его отпустят. Кэсси, он просил передать, что придет домой, в Бель-Эйр. Он хочет показать, что является прекрасным семьянином.

– Нет, – возразила я. Мы с ней знали, что он виновен. Одно дело – поддерживать его публично, но это уже было слишком.

– Все в порядке, – остановила меня Кэсси. – Я должна это сделать. Я ему многим обязана.

И она отправилась домой, оставив, однако, Дженни у нас.

Я проснулась среди ночи и села. Почему она оставила у нас Дженни? Она собиралась убить его! Вот почему. Именно это она и собиралась сделать. Я это знала! У нее была винтовка, и она собиралась поступить точно так, как сделала Дженни Эльманн. Она встанет у окна спальни и выстрелит в него, как только он подъедет к дому.

– Тодд!

Он проснулся.

– Да? – спросил он с надеждой.

– Кэсси! – сказала я, и Тодд спросил: «Кэсси?», как будто ждал, что я скажу еще что-нибудь. – Она хочет убить его. Гая! Это точно. Я чувствую это. У нее есть винтовка.

– Все будет хорошо, Баффи.

– Почему ты так думаешь? спросила я.

– Я позвонил Уину Уинфилду. Я подумал, что он нужен ей. Он сказал, что сразу же приедет, так что к утру он будет там.

Я опять проснулась через час. Не ошибался ли Тодд? Неужели все будет хорошо? Уже так много случилось, ведь все это может продолжаться. А что, если Гай вернется домой и обнаружит их вместе? Он же ненормальный, жестокий маньяк! А что, если Кэсси ошибется? Вдруг она примет Уина за Гая, когда он явится среди ночи? И застрелит его вместо Гая. Ведь никто так и не узнал, застрелила Дженни Эльманн своего мужа нарочно или по ошибке.

100

Она сидела на стуле у окна темной спальни в ожидании, совершенно обессиленная. Дейв Риклос говорил, что они выпустят Гая утром, ближе к полудню. У нее еще было немного времени до исполнения смертного приговора, она могла просто посидеть с закрытыми глазами. Рассветет не раньше, чем через час. Еще горели огни на розовом замке. Они будут гореть до самого рассвета.

Она не видела света фар в темноте, однако проснулась, когда услышала, как отворилась и захлопнулась входная дверь. Только не это! Не так быстро! Нет! Она еще была не готова встретиться с ним. Она не могла! Она подбежала к двери и стала прислушиваться к звуку шагов. Мужество покинуло ее, ею овладел безумный страх. Она не была готова. Еще не готова. И тут она услышала голос: «Кэсси! Кэсси!»

Не может быть…

Дверь распахнулась. Он вошел, и она бросилась к нему. Уин!

– Я окликнул тебя… Я боялся, ты подумаешь, что это Гай. Я боялся, что ты прострелишь мне голову…

– Я вполне могла бы это сделать. Дурачок! Как ты сюда попал? – Он показал ей ключ. Тот самый, что она дала ему давным-давно. – И что ты здесь делаешь?

– Мне позвонил Тодд Кинг. Он сказал, что я могу понадобиться тебе.

Да, да, очень. Спасибо тебе. Тодд.

– Честно говоря, я приехал из-за одного. Я боялся, что ты собираешься убить Гая, и хотел помешать тебе. Я бы не мог допустить, чтобы Дженни пришлось пережить это. Чтобы она жила, как и я, не зная правды.

Сердце ее упало.

Он приехал только ради Дженни.

– Да, я так и собиралась сделать – убить Гая. Я собиралась сидеть здесь и ждать его, а затем убить, когда увижу, как он приближается. Застрелить его! Я боялась, что он выйдет сухим из воды, выйдет на свободу и опять примется за свое. Изобьет и изувечит какую-нибудь молодую девчонку, возможно, даже и убьет ее. Сьюэллен Роузен сказала, что мой долг перед ним и Дженни – поскольку все считают его ее отцом – поддерживать его, пока не закончится суд. Она считает, что это справедливо, но я уверена, что это не так, потому что я знаюправду о нем, я знаю, что он заслуживает смерти. И мне хотелось уничтожить его, стереть с лица земли, чтобы он больше не считался отцом Дженни.

Но затем я поняла, что это трусливый путь, и я уже давно иду этим путем. Просто застрелить его – и никаких разговоров. Застрелить его – и никакого суда. И никто не узнает, что Кэсси Блэкстоун Хэммонд в свое время вышла замуж за чудовище. Нет, хватит. И я решила наконец встать в полный рост и проявить мужество. Теперь я хочу встать прямо перед Гаем и бросить ему в лицо: «Ни за что на свете я не буду поддерживать тебя и лгать, притворяясь, будто у нас благополучная семья». И как ты выразился, я не допущу, чтобы Дженни пришлось пережить это – чтобы я его убила, а она бы всю жизнь мучилась, не зная, зачем я сделала это, убила я его из-за ненависти или ревности. Нет. Я хочу, чтобы был суд. Моего суда над ним мало. Его должны судить люди, присяжные, весь мир. А что касается Дженни, то я скажу ей позже, когда она подрастет, что своим отцом она может гордиться. А пока я собираюсь объяснить ей, что человек делает себя сам, и это зависит только от него самого, а не от того, кем были его отец или мать. И что ей не надо жить, чувствуя тяжесть или боль. Ей просто надо быть самой собой. Я надеюсь, что она вырастет сильной и мужественной, что она не будет бояться жизни, бояться проявить себя.

Я понимаю, что уже поздно, очень поздно, но я собираюсь наконец встать и сделать то, что нужно – нужно мне самой.

Она посмотрела ему прямо в лицо. С него еще не исчезло выражение обиды, которое ей было так знакомо. Слишком долго. Значит, для них уже все слишком поздно. Слишком поздно для них. Он же сам сказал: он приехал только ради Дженни.

Она храбро улыбнулась ему.

– Так что, как видишь, все будет хорошо. И у Дженни все будет хорошо. Теперь можешь возвращаться, возможно, не с таким уж легким сердцем, но все же, надеюсь, ты немного успокоился.

Она заметила, как сузились его глаза, как всегда, когда он напряженно думал или улыбался. Она смотрела, как он переваривает то, что она ему сказала. Она смотрела, как он взвешивает свою обиду на нее, все то зло, что она причинила ему, позволив своей трусости и своим дурацким идеям одержать над ней верх, оставив его и, увы, его дочь где-то на заднем плане. Какая ирония! Она позволила страху перед своей матерью – перед тем, что может сказать или подумать о ней мать, – встать между ними. А теперь ее мать даже и не осознает, что происходит вокруг нее. Но сейчас ей некогда думать об этом. И она не вправе винить его в том, что он не может простить ее. Уже слишком поздно, и ей надо его отпустить.

Неужели это так? Она слишком долго ждала, надеясь, что все произойдет само собой. Может настало время проявить инициативу, что-то изменить в своей жизни самой? Изменить для них троих – Дженни, себя самой и Уина.

Она протянула к нему руку.

– Знаешь, что я натворила своей трусостью? Я вычеркнула из жизни пятнадцать своих лет и пять нашихлет. Но неужели все так и останется? Неужели мы не можем поставить точку и прекратить это бессмысленное растрачивание своей жизни? Разве мы не можем забыть о прошлом и жить сегодняшним днем? Сегодняшним моментом, настоящим. Я пытаюсь измениться, пытаюсь наконец вырасти. Не изменится только одно – это то, что я люблю тебя. – Она улыбнулась ему. – Дай мне возможность показать тебе, как сильно я люблю. Ты мне когда-то говорил, чтобы я забыла прошлое. Неужели ты сам не способен на это? Может, ты тоже забудешь о прошлом и будешь со мной вместе? – Она посмотрела ему в глаза, пытаясь засмеяться. – Ты не пожалеешь, обещаю тебе. Я, Дженни и я, мы будем так сильно любить тебя!.. Чем больше мы будем расти, тем сильнее. И что ты на это скажешь?

Она сделала эту попытку. Она преодолела все, что могло остановить ее, даже втянула сюда Дженни. Она смотрела, как он в течение некоторого времени обдумывает ее слова, потом догадалась, что его глаза прищурились в широкой улыбке, а вовсе не от напряженного обдумывания.

– Пожалуй, звучит заманчиво.

– Пойдем в розовый дом и будем смотреть, как начинается утро, – попросила она.

– Пожалуй, утро уже наступило. Посмотри. – Он подвел ее к окну. – Огни там уже погасли.

Он был прав. Но они пойдут в дом, чтобы подождать Гая, чтобы она могла сказать ему, что не собирается быть с ним до окончания дела, что ему придется справляться со своими проблемами самому. Он прожил всю свою жизнь, не испытывая любви ни к кому, так пусть так и живет дальше. Но когда они с Уином будут сегодня уезжать из розового дома, то она сама зажжет там все огни. Она зажжет их, как символ своей победы, как символ большого праздника. Ее принц вернулся домой.

* * *

Гая Савареза отпустили в половине двенадцатого.

Эти подонки целую вечность что-то оформляли, чтобы дать ему убраться отсюда. И он возвращается домой, в этот вонючий дом, за который все эти годы платил бешеные деньги. И пусть лучше она будет там – эта трахнутая дочь этой трахнутой Кассандры Блэкстоун Хэммонд. Ведь должен же от нее быть хоть какой-то толк. Все эти годы он платил за дом, давал ей деньги. И какой был прок от нее или ее матери?

Если бы она только знала, как он презирает ее со всеми ее добродетелями, изысканными манерами, этим тихим голосом, скромным поведением пай-девочки, с этим страдальческим лицом, не лицом, а святым ликом. Нет, вот теперь она ему послужит. И еще ее мамаша. Никто никогда не поверит, что он был способен на… Нет, раз он жил с такой милой, красивой, добродетельной, хорошо воспитанной дочерью этой высокомерной надутой стервы. Вот дерьмо! Он уже так близок ко всему тому, к чему стремился всю свою жизнь! А после того, как эта вонючая картина выйдет на экран, эта дрянь ему больше не понадобится. После того как он вылезет из этого дерьма, он избавится от нее.

Ей казалось, что наступила самая счастливая минута в ее жизни. Она в замке с Уином. Однако ей было немного тревожно. Она боялась за Уина, за их будущее. Она ничего не хотела говорить Уину, не хотела, чтобы он думал, что к ней возвращается ее обычная трусость, что Гай не вполне нормален. Она была в этом убеждена. И что он сделает, когда застанет их вместе, узнает, что она бросает его, что не собирается оставаться с ним до суда? В нем столько злобы и жестокости… Вдруг она проявится? Никогда нельзя сказать, что он сделает. И чем она обязана ему? Почему она должна сидеть здесь, дожидаясь его, страшась очередного скандала? Ей хотелось убежать как можно быстрее.

Гай хлопнул дверью такси. Эти подонки со студии! Ведь знали же, что он без машины. Почему же не прислали за ним машину?

Он дал адрес водителю.

Давай быстрее, шеф.

А что мне делать с этим движением? Проглотить все машины вокруг? Остановить его? Эй, а вы не Гай Саварез?

Не надо было ждать, рискуя тем, что непредсказуемый Гай может их лишить всего.

– Поехали, Уин. Когда Гай приедет сюда и не застанет меня, он все поймет. Я так хочу, чтобы ты увидел Дженни, а она увидела тебя. И маму! – Она засмеялась. – Знаешь, она даже не поймет, кто ты такой, но я все равно хочу, чтобы ты с ней познакомился. Возможно, она решит, что ты Говард Хьюз. Последнее время она только о нем и говорит. Только иногда забывает его имя.

Она включила все лампы, как и собиралась, – даже в подсобных помещениях.

Гай Саварез пробежал по всем комнатам. Где же она, черт побери? Эта стерва! Эта лицемерная стерва. Со своими ханжескими манерами. Даже когда он бил ее, она спокойно стояла, не пытаясь сопротивляться. Ну что ж, так ей и надо было! И если сейчас ее здесь нет и она не собирается помочь ему, то он убьет ее! И какого черта он посылал ей деньги все это время, хотя и не жил с ней? Чтобы ей хорошо жилось?? Он посылал ей деньги, а она тут трахалась с этим подонком. С этим подонком в этом подоночном розовом домике. Какой же он осел! Он думал, что между ней и этим мерзавцем ничего нет, потому что он просто трус вонючий. Но, видимо, это его не остановило. И эта девчонка? Интересно, чья она? Неужели этого дерьмового труса? Вот сучка! Нет, он все-таки убьет ее.

Он подбежал к окну. Ну конечно же она там. В этом дерьмовом розовом доме. Ну конечно. Все огни горят. И это средь бела дня. Наверняка она там. Он бросился в чулан. Он захватит винтовку и вышибет их оттуда! Он напугает их до смерти! Он воткнет эту винтовку ему в задницу! Ей в нос! Ей между ног! Он заставит их ползать на коленях и умолять о пощаде! Тогда он даст ей хороший пинок под зад и уложит ее прямо там, пусть попробует сопротивляться.

Он схватил винтовку. Ну-ка, постой! У него возникла более удачная мысль. Он вспомнил те времена в Ла-Джолле. Дважды. Дважды они поджигали дом. Ну и зрелище! И это пламя, как оно красиво вздымается вверх! Жаль, с ним нет его приятелей из Ла-Джоллы. Ничего, он поджарит их и один! Он сожжет их вместе с домом!

Он побежал в гараж, где у него всегда, с тех пор как однажды была авария на трубопроводе, хранилась запасная канистра с бензином. Он сейчас войдет в дом, обольет все внутри, подождет и быстренько выскочит через заднюю дверь, главное – быстро выскочить.

Он прихватил топорик, которым колол дрова. Он проскочит через входную дверь за секунду, за полсекунды.

Он протащил канистру с топориком через забор, затем перелез сам. Это было нетрудно, он был в прекрасной форме. Он побежал по дорожке в сторону дома. Главное – быстрота! Туда – обратно. Очень быстро. Как в прежние дни. За несколько секунд он проломил дверь. Ничто его не остановит! Черт побери! Он – супермен! Он отбросил топорик и вбежал в прихожую. Он пробегал по комнатам, разливая жидкость и бросая зажженную спичку. Сначала гостиную, затем столовую, кухню, флигель. Он оглянулся назад. Ура! За ним тянулся огненный след. Старый дом загорелся моментально, вспыхнул как спичка. Он чувствовал жар у себя за спиной. Пора уходить! Он бросил спичку на остатки бензина, прежде чем увидел, что дверь, находившаяся перед ним заколочена!

Он вцепился в доски голыми руками, пытаясь отодрать их, а тем временем снаружи загоралось утреннее небо, почти так же ярко, как и дом, и цвет его из золотисто-синего становился розовато-оранжевым.