Текст книги "Съемочная площадка"

Автор книги: Джун Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 45 страниц)

2

Несмотря на уничижительные замечания Сюзанны о Клео Пулитцер, она мне очень понравилась – умная, жизнерадостная, веселая и общительная девушка, с которой у нас оказалось много общего: мы читали одни и те же книги, любили одни и те же фильмы, нам нравились одни и те же песни, мы смеялись над одним и тем же. Мы отлично понимали друг друга. Ее нельзя было назвать красавицей, но она всегда была очень подтянута, аккуратна и элегантна. Мне показалось, что антипатия к ней Сюзанны была вызвана ее типично восточной самоуверенностью, а также искушенностью жительницы большого города. Клео заявила, что не только видела концерт «Битлз» на стадионе «Ши», но также божилась, что однажды на переполненном эскалаторе в Блумингдайле, в Нью-Йорке, ее так сильно прижали к Мику Джаггеру, что она почувствовала, как его «штука» буквально воткнулась в нее. У Сюзанны разумеется не было приключений, которые могли бы сравниться с этими.

Однако несмотря на эту полудружбу-полувражду, которая возникла между ними с самого начала, мы четверо – Сюзанна, Клео, Кэсси и я – всю эту первую неделю держались вместе. Мы ее назвали «ориентировочной» и посещали вместе все собрания, а также все вечера и собрания женской общины, хотя я ходила на них лишь для разнообразия. И когда я заявила им о своей независимости и о нежелании войти в какой-нибудь женский клуб, мои новые подруги были чрезвычайно удивлены. Особенно Сюзанна.

– Если ты действительно хочешь хоть как-то выдвинуться в университете, то тебе просто необходимо войти в какую-нибудь из здешних женских общин. При этом вовсе не обязательно становиться одной из этих зануд-интеллектуалок. Можно войти в общину самых симпатичных девушек, наиболее популярных. Так, чтобы лучшие парни знали, в какую дверь стучаться.

Мне казалось, что все это давным-давно устарело, что это пережиток сороковых-пятидесятых годов, и я была удивлена, что Клео, которую считала более прогрессивно мыслящей – все же она с Востока – на этот раз была того же мнения, что и Сюзанна.

– Моя мама, – сказала Клео, – наверное, хотела бы, чтобы я вступила в подобную общину. Она всегда говорила, что община самых хорошеньких и популярных девушек подготавливает к последующему успеху в жизни. Это любимая формула моей мамы: «подготавливает к успеху».

– Ну, а как она относится к мозгам – разве они не имеют значения? – спросила я.

– Полагаю, что да. Если только мозги сочетаются с красотой и привлекательностью.

– И как ты собираешься найти все это в одной компании? – спросила Сюзанна с таким видом, будто имелось в виду, что она сама принадлежит к одной компании, а Клео – к другой.

– Возможно, в компании девушек из Нуэва– Джерси, – поддела ее Клео, подмигивая мне. – Мы, девушки с Востока, всегда на высоте, ты же знаешь.

– Не думаю, чтобы ты смогла войти в подобную компанию, Клео. Очень умные редко пользуются у кого-нибудь успехом, – быстро отпарировала Сюзанна. – Что касается меня, то я всегда пользовалась успехом. И принадлежала к лучшей общине в универе в Ки. А там были самые хорошенькие и самые популярные девушки.

– Интересно тогда, почему это ты оттуда уехала и стала учиться здесь… – пробормотала Клео.

– Меня избрали королевой на вечере встречи с выпускниками, а я была всего лишь первокурсницей, – продолжала Сюзанна, не обращая внимания на слова Клео. – И я фактически была помолвлена с самым известным парнем во всем университете. Но затем я сказала себе: «Сюзанна, лапонька, чего ты хочешь – быть большой рыбищей в маленьком пруду или же нырнуть в океан и плавать с другими большими рыбинами?»

– И что же ты тогда ответила себе? – засмеялась я.

– Как видишь, я выбрала океан. Универ в Ки был вполне на уровне, но если бы я там осталась, то вскоре бы стала мисс Бухгалтер или мисс Скобяные изделия или еще что-нибудь в этом роде. А здесь, в УШО, может быть полно амбициозных янки. – Она улыбнулась Клео. – Но здесь более разношерстная публика, чем в универе в Ки, и я подумала, что, наверное, будет гораздо лучше стать королевой красоты здесь, чем там. Возможно, я в конце концов и стану «Мисс Америка». И потом смогу работать манекенщицей или моделью. А может быть, это и приведет меня в Голливуд. Вон, посмотри на Джин Питерс! Она в сорок шестом стала победительницей конкурса красоты, а закончила тем, что вышла замуж за Говарда Хьюза. И если бы я осталась в Ки, то вышла бы замуж за какого-нибудь Харви из бакалейной лавки и провела бы остаток дней, развешивая белье и с одиннадцати часов утра накачиваясь неразбавленным виски. Ну, и что бы вы выбрали на моем месте? – Я не могла не согласиться с Сюзанной. Действительно, кто в здравом уме захочет закончить свою жизнь, накачиваясь неразбавленным виски с одиннадцати часов утра? – А ты знаешь, – продолжала Сюзанна, – что, согласно статистике, девушка, которая учится в университете, обычно выходит замуж за парня, которого встречает там?

– Но ты только что сказала, что хочешь стать манекенщицей или моделью, или «Мисс Америка», а затем поехать в Голливуд и стать кинозвездой. Я не знала, что часть твоего плана – еще и подцепить подходящего мужа, – поддразнила ее Клео.

Сюзанна решила со всей серьезностью ответить на ее замечание.

– Ты права. Это не самое главное. Но кто знает? А вдруг подвернется подходящий человек, например, Джон Кеннеди. Если бы, конечно, он был жив! То есть я хочу сказать, чтобы был и богатым, и президентом одновременно! Я бы также не возражала выйти замуж за Говарда Хьюза, если бы, естественно, он не был уже женат на Джин. – Она немного подумала. – Если бы мы встретились и он бы безумно влюбился в меня, то мог бы и развестись с Джин, ведь правда? Скарлетт О'Хара, если бы решила его добиться, заставила бы его развестись.

– Но Эшли так и не развелся с Мелани ради Скарлетт, разве не так? – заметила Клео, уверенная, что на сей раз она уела Сюзанну.

Однако Сюзанна, бросив на нее гневный взгляд, возразила:

– Но в те времена не разводились. Может, был один случай на тысячу…

– Но даже в самом конце, после того, как Мелани умерла, он все равно не захотел быть с ней, ведь так? – настаивала на своем Клео.

– Это действительно так, – подтвердила я. – Эшли ей никогда по-настоящему не принадлежал, а потом она потеряла и Ретта Батлера, а он-то настоящий герой. Это действительно была потеря для нее, – с грустью проговорила я, которая любила героев и мечтала о счастливом конце.

Сюзанна ненадолго задумалась.

– Да, Эшли действительно был ее ошибкой. Дело в том, что вообще-то он ей совершенно не был нужен. Он слабак и тряпка. А что касается Ретта, то я совершенно убеждена, что она обязательно добьется его. Даже не сомневаюсь. Если, конечно, захочет этого.

– Ну, я полагаю, что она определенно хочет его заполучить, – с уверенностью произнесла я. – Везде должна быть определенность, и если Скарлетт – героиня, то она должна стремиться к тому, чтобы добиться человека, в котором видит героя. – Я улыбнулась Сюзанне, тронутая ее искренней любовью и преданностью придуманному персонажу. Она действительно верила в Скарлетт О'Хару. – И кто знает? Может быть, в один прекрасный день ты и в самом деле отправишься в Голливуд и станешь знаменитой кинозвездой, и будет написано продолжение «Унесенных ветром», и тебя выберут на роль Скарлетт.

Сюзанна вспыхнула от радости, словно мои слова могли оказаться реальностью.

– Да, и возможно, если бы у свиней были крылья, то они умели бы летать, – вставила Клео, ожесточенно полируя ногти. У нее были очень длинные, тщательно ухоженные ногти, и она рассказывала нам, что они с матерью, равно как и другие следящие за собой дамы и их дочери из Тинафлайя, Нью-Джерси, специально ездили в соседний город Форт Ли в салон, который занимался исключительно ногтями.

Сюзанна стала презирать ногти Клео с самого первого дня, как только услышала про этот элитарный салон в Форт Ли.

– А если бы у свиней были наманикюренные ногти, то они были бы похожи на тебя, – торжествующе заключила она.

Вообще-то Клео сама напрашивалась на что-то в этом роде. Однако стараясь спасти ситуацию, я поспешно повернулась к Кэсси:

– А ты, Кэсси? Ты будешь вступать в женский клуб?

– Наверное, да, – ответила она задумчиво. – Что касается отношения к этому мамы, то она говорит, что первый курс в этом университете – это для меня что-то вроде эксперимента, и если я вступлю в клуб, который она посчитает подходящим, то от этого будет зависеть, позволит ли она мне остаться здесь на следующий год.

– И какой же клуб твоя мама сочтет подходящим? – спросила Клео. Нам было интересно услышать ее ответ, потому что всё, что Кэсси говорила о своей матери, казалось нам необычайно занимательным.

– Думаю, клуб, где были бы девушки из лучших семей… Хорошие девушки. Это не значит, что они должны быть самыми хорошенькими или пользоваться успехом… – она с трудом подыскивала слова. – Для мамы хорошие значит нечто совсем другое…

– Правда? – удивилась Клео. – И что же твоя мама понимает под словом «хорошая»?

Кэсси как-то беспомощно посмотрела на нас, как будто не могла доходчиво объяснить нам это. Затем она рассмеялась:

– Это должны быть девушки из лучших семей Калифорнии. Думаю, чтобы понять это, вам нужно познакомиться с моей мамой.

Мне показалось, что Кэсси сама все свои восемнадцать лет пытается понять, что за человек ее мать.

Блэкстоун, отец Кассандры Хэммонд, не всегда был тем аристократом, которым она рисовала его себе. Фактически он был неудачником из Огайо, который шлялся по бабам, пил и скандалил и таким образом добрался до Запада, до города, который назывался «Нуэстра Сеньора де Лос-Анджелес», где и решил немного задержаться. Здесь постоянно светило солнце, что очень привлекало человека, у которого не всегда была крыша над головой. Ему просто повезло, что однажды он набрел на минеральный деготь – ямы со смолой, черным веществом, которое индейцы использовали буквально всюду – от лечебных мазей до топлива. И тут ему в голову пришла самая блестящая в его жизни идея. Он женился на Тесси Маккарти, барменше, у которой была отложена небольшая сумма (она собиралась открыть собственное заведение), и они купили тот участок земли, где из почвы сочилась эта минеральная смола, и вдвоем стали искать нефть, сначала с помощью лишь кирки и лопаты. Дела у них пошли совсем неплохо, но вдруг все кинулись скупать эту землю и буравить. Нефти стало добываться очень много, и цены упали. Тогда эту землю стали продавать за бесценок. И Тесс уговорила Эрла скупить все, что можно: она предвидела, что наступит день, когда спрос сильно возрастет и рынок на черное золото станет неограниченным.

В двадцатых годах двадцатого века Блэкстоуны контролировали большую часть нефтедобычи штата, они также являлись владельцами огромных участков земли и вскоре стали основателями аристократии Южной Калифорнии. Для Блэкстоунов не имело значения, что на них свысока смотрели магнаты-грабители с Севера, те, которые нажили свое состояние на золоте, железных дорогах и земле, частично просто отобранной у испанцев, первоначально владевших ею; которые сформировали ядро сан-францисского общества и на которых, в свою очередь, свысока смотрели аристократы Восточного побережья. Эрл и Тесси решили купить себе поместье и основать династию «благородных» Блэкстоунов.

В соответствии со своими планами они выстроили огромный особняк, получивший название «Блэкстоун Мэнор». Он располагался на двадцати четырех акрах холмистой земли в небольшом поселке (который впоследствии вошел в черту Беверли-Хиллз), где еще бродили и олени, и медведи, и горные дикие кошки. В доме было сорок четыре комнаты и семнадцать ванных, отделанных испанской плиткой; бар; музыкальная комната; отделанная деревянными панелями библиотека с пятью тысячами книг, купленных оптом; зимний сад, где потолок был разрисован листьями, цветами, птицами и ангелами; пятнадцать каминов; позолоченные дверные ручки, а прекрасный парк был разбит по образцу Виллы Медичи. В особняке была даже галерея с портретами двадцати трех предков семьи Блэкстоунов, изображая которых, художники щедро проявили свою фантазию.

Тесси Маккарти Блэкстоун умерла при родах в 1918 году, когда произвела на свет дочь Кассандру, и тогда Эрл продал половину поместья для освоения – без жены он не мог управлять таким большим владением. Перед ним и так стояла непростая задача самому воспитать дочь, а Кассандра всегда была нелегким ребенком. В возрасте шестнадцати лет она пришла к выводу, что в этой жизни у нее особое предназначение. Ей надоело слышать, что ее родной город представляет собой в культурном плане целину. Она решила, что станет покровительницей искусств Города Ангелов. Она организует музеи, оперный театр, другие театры, балет, возможно даже создаст симфонический оркестр. Для того чтобы достичь этой цели, ей нужно было вступить в союз с подходящим человеком, соединив усилия с которым, она смогла бы добиться желаемого.

К тому времени как ей исполнилось восемнадцать, ее отец был озабочен тем, чтобы она нашла себе примерного мужа, чтобы самому освободиться наконец от ее критического взора и острого язычка. Поэтому он с радостью представил ей ряд вполне блистательных молодых людей, однако никто из них не соответствовал требованиям Кассандры. Эрл Блэкстоун уже было засомневался, существует ли вообще в природе человек, которого его дочь сочла бы для себя подходящей партией.

Иногда Кассандра сопровождала Эрла, когда он в Сен-Симоне навещал своего приятеля, Вилли Херста, хотя она и жаловалась, что удовольствия от этих визитов не получает. Будучи сама снобом, Кассандра заявляла, что терпеть не может снобов Сан-Франциско, и приходила в ужас от знакомых Вилли Херста, хотя к тому времени сам мистер Херст уже несколько отошел от светской жизни, да и раньше не уделял ей особого внимания. Затем она сочла замок Херста просто вульгарным. На нее, в отличие от других молодых женщин, не произвел ни малейшего впечатления тот факт, что она присутствовала на приемах вместе с людьми типа Гейбла или Купера. Она не сходила с ума по кинозвездам. Что касается приятельницы Вилли, кинозвезды Мэрион Дэвис, которая с подозрительной регулярностью удалялась в туалет и возвращалась оттуда все более возбужденная и раскрасневшаяся, то Кассандра охарактеризовала ее лишь двумя словами: «шлюха» и «алкоголичка». Эрл Блэкстоун мог лишь позавидовать счастью своего приятеля, чью постель согревала эта хорошенькая добродушная блондинка, в то время как при нем вечно была Кассандра, которая постоянно следила, сколько он выпил, и без конца делала ему замечания относительно его манер, одежды или произношения.

И тем не менее, как ни избегала Кассандра посещать чопорный Сен-Симон, именно там она впервые встретилась с Говардом Хьюзом. Ей тогда было двадцать, а ему тридцать три. Она взвесила все его качества и заключила, что нашла человека, достойного ее или, по крайней мере, превосходящего многих других мужчин. Она решила простить ему его первый брак, хотя, как правило, не одобряла разводов. Хьюз, который, как было известно, избегал женщин, желающих выйти замуж, убежал бы на край света, если бы догадался, что у Кассандры на уме, однако он видел в ней лишь молодую, привлекательную и интересную девушку.

Спустя восемь лет ей все же пришлось признать, что она просто теряла время, стараясь заполучить ускользающего от нее Хьюза, и в 1946 году, вскоре после смерти отца, вышла замуж за Уолтера Хэммонда в день, когда ей исполнилось двадцать восемь лет. Война уже закончилась, и она позволила себе организовать все как можно торжественнее. Столики под полосатыми бело-розовыми тентами были уставлены огромными лебедями, высеченными из льда, в углублениях на спинке которых была розово-красная икра, подобранная в соответствии с избранной цветовой гаммой; из сверкающих серебряных фонтанчиков струилось розовое калифорнийское шампанское, тоже выбранное не столько по вкусовым качествам, сколько из-за цвета. Шампанское поглощалось пятью сотнями гостей, которым сотня официантов подавала пятьдесят ящиков этого вина из расчета, что один официант обслуживает пятерых гостей, а на каждых десять человек приходится один ящик шампанского. Гости танцевали под музыку, исполняемую тремя оркестрами, и обсуждали между собой вопрос о том, куда делся Хьюз и что это за тип – Хэммонд. Кто он такой?

Лишь одна Кассандра знала, что Уолтер Хэммонд был не совсем то, что она хотела. Он не был таким баловнем судьбы, как Говард, однако был умен, обладал прекрасными манерами и, в отличие от Говарда, им было легко управлять. Будучи профессором истории искусств, он являлся незаменимым помощником в организации музея Блэкстоун.

Да, после почти восьмилетних попыток поймать и приручить зверя она пришла к выводу, что больше нет смысла продолжать усилия, чтобы завлечь в брачные сети Говарда. Во-первых, из-за его характера, во-вторых, девушке ее положения унизительно продолжать подобную охоту, и, в-третьих, возникал вопрос о наследнике. Она уже приближалась к тридцати – так что пора было обзаводиться ребенком.

Кассандра не отрицала, что сначала была сильно увлечена Говардом. Он был высок, красив, богат и удачлив, но в конце концов она решила, что он был не столько обаятелен, сколько неприветлив, что он не умел одеваться и обладал дурными манерами, его проделки становились все более неприятными. Более того, нельзя было отрицать, что он ужасный зануда, на редкость сварливый тип, и, кроме того, она больше не могла игнорировать все эти слухи о его женщинах, о том, что он содержит их и в квартирах в Санта-Монике и Голливуде, и в особняках в Беверли-Хиллз, и в снятых для этого случая домиках в квартале позади бульвара Сансет. Вначале охота за ним увлекала ее, это было что-то вроде борьбы, и Кассандра получала удовлетворение от того, что она, единственная женщина из всех, осталась непокоренной, что она – единственная из знакомых Говарда, оставшаяся чистой и непорочной. Эта игра в кошки-мышки была достаточно забавной. Если он был мышкой, то она – кошка – не могла загнать его в брачный союз, а если мышкой была она, то ему – коту – не удавалось затащить ее к себе в постель. Но даже эта борьба-игра приелась за восемь лет. Так что Кассандра испытала огромное облегчение, когда, пригласив к себе в гости Говарда, сообщила ему, что прекращает с ним всяческие отношения и выходит замуж за Уолтера Хэммонда.

Она попросила, чтобы Говард прибыл в Блэкстоун Мэнор в два часа ночи.

– Говард, приезжай один и в машине без номеров, – не без ехидства предложила она. – Один из твоих потрепанных «шевроле» вполне подойдет.

Говард возмутился до глубины души, а она смеялась про себя. Говард считал, что ей ничего не известно о его манере встречаться с людьми на отдаленных стоянках глубокой ночью или о том, что он любил ездить на свидания в своем побитом «шевроле» без номеров.

Кассандра открыла дверь сама, в вечернем платье из голубого шифона она выглядела совсем как королева. Она не могла потребовать, чтобы прислуга не ложилась спать до двух часов ночи лишь для того, чтобы привести в замешательство Говарда, который обожал всяческие тайны и интриги.

– Проходи в гостиную, – пригласила она, чувствуя себя настоящей паучихой. – Мне необходимо кое-что сказать тебе, и думаю, тебе это будет интересно. – Несколько смущенный, он уселся в кресло, нервно потирая ногу, обутую в белую спортивную туфлю, и ожидая, когда она заговорит. Наконец, намеренно выждав значительную паузу, она произнесла: – Нашей дружбе пришел конец. Я собираюсь замуж за Уолтера Хэммонда, профессора истории искусств, – и стала ждать его реакции.

– Кто, черт подери, этот Уолтер Хэммонд, – почесав голову, произнес он, – и когда это ты с ним познакомилась? Не может быть, чтобы ты с ним встречалась, а я об этом не знал. Кассандра, объясни мне, Бога ради, как это тебе удалось?

Она рассмеялась. Должна же она получить хоть каплю удовлетворения от этой долгой и безнадежной борьбы.

– Да, Говард, тебе бы надо выгнать своих детективов. Ты уже много лет ведешь за мной наблюдение, а я их одурачиваю на каждом шагу.

Он был поражен. Это было действительно так. Он вел наблюдение за Кассандрой и был абсолютно уверен, что она и не подозревает об этом, а ему сообщают о каждом мужчине, с которым она встречается. Теперь мысль о том, что она могла за его спиной встречаться со множеством мужчин, портила все дело, и он был просто в ярости. В то же самое время довольно смутное желание удостовериться в ее девственности (возможно, она просто морочит ему голову) и желание, которое зрело в нем все эти годы, резко возросли. Он подошел к обитому голубым атласом дивану, на котором сидела Кассандра, худая самодовольная кошка.

– Я выгоню всех этих детективов к чертовой матери! – рявкнул он, усаживаясь рядом с ней и обнимая ее за обнаженные плечи. – А ты, Кассандра! Как же ты могла так меня обмануть?

– Я обманула тебя, Говард? Ну и ну! – промурлыкала она.

– Ты позволила мне думать, будто не догадываешься о том, что за тобой наблюдают. Это верх лицемерия. – Его ладонь скользнула по ее обнаженной руке. – Ты позволила мне думать, что хранишь мне верность. – Его ладонь поднялась к ее тонкой шее.

– Может быть, я и хранила верность, Говард, а может быть, и нет… Но ты этого так и не узнаешь, – заявила она с не характерным для нее кокетством. Потом сняла его руку со своей шеи и отбросила ее. – Но вот ты, Говард, действительно имел немало женщин.

– Не говори глупостей, Кассандра. – Он положил руку на прежнее место и стал поглаживать пальцами нежную белую кожу.

– Да нет, Говард, – возразила она с убежденностью, которая несколько насторожила его, и он резко убрал руку.

– Почему ты так в этом уверена? – спросил он.

– Потому что я тоже велела вести за тобой наблюдение.

– Что ты велела? – выдохнул Говард.

– Вот именно. – Кассандра улыбнулась, зная, как это признание заденет его, учитывая его старательные попытки сохранить свою личную жизнь в тайне.

Разозленный и одновременно возбужденный, он рванул лиф ее платья, обнажив маленькие, идеальной формы груди, и прильнул к ним губами, покусывая их. Рука его в этот момент скользнула ей под юбку и стала поглаживать ее бедра. Кассандра не ожидала такого напора, однако же полностью контролировала себя. «Почему бы нет»? – подумала она. Ей уже больше двадцати пяти, и она собирается замуж за Уолтера Хэммонда. Почему бы ей не приобрести кое-какой опыт? Разве не нужно, прежде чем броситься в воду, хотя бы попробовать ее на ощупь? Кроме того, она много лет ждала Говарда Хьюза и теперь имела право узнать, что значит иметь любовника с такой репутацией, как у него, тем более, что морально она никак себя не компрометировала и не давала повода Говарду думать, что он якобы соблазнил ее.

Кассандра упала на диван, как будто лишь под нажимом его тела. Она не произнесла ни звука, но на ее лице появилось выражение полного ужаса, затем покорности, но покорности судьбе. Потом она застонала, однако так, что Говарду, который в этот момент стягивал с нее платье, было трудно определить, стонала ли она от страсти или от страха. Но он уже не мог остановиться, чтобы выяснить это и, пробиваясь в ее мягкое лоно, был вознагражден тем, что наконец выяснил, что символ ее девственности оказывал некоторое сопротивление. Он проник в нее и изо всех сил старался не кончить раньше времени, все еще не понимая, как она отнеслась к его бурному порыву. Затем он почувствовал, как ее длинные ногти впиваются в его спину, и застонал от боли и удовольствия, не задумываясь над тем, является ли это действие сопротивлением или же выражением страсти. Его рот нащупал ее губы, и он ощутил, как ее зубы впиваются в его губу, затем она вздрогнула и выдохнула, и тогда он позволил себе кончить, абсолютно убежденный, что все-таки она хотела этого.

Но, когда он, наслаждаясь своим изнеможением, еще находился в ней, его и в буквальном, и в переносном смысле ошеломил удар по голове, нанесенный настольной лампой.

– Зачем ты сделала это, Кассандра? – обескураженно воскликнул он. – Ты что, совсем сбрендила?

– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне! И тем более после того, как ты таким варварским способом воспользовался моим хорошим к тебе отношением! – И она зарыдала.

Говард первый раз в жизни видел, как она плачет. Кассандра Блэкстоун никогда не плакала! Ее слезы смутили его. Так все же что это было – насилие или совращение? Или же, в конечном итоге, это произошло по взаимному желанию? Он так этого и не понял, и это ужасно злило его. На всякий случай он попытался извиниться, хотя это было для него непросто.

О Боже! Извиняться перед ней за то, что он овладел ею? Это что-то совершенно невероятное… И хуже всего, что и сам акт, и вся эта охота за Говардом не принесли удовлетворения. Ну что ж, ей некого винить, кроме самой себя. Она была просто дурой. В конце концов, Говард был техасцем, а не калифорнийцем.

Через две недели после свадьбы Кассандра обнаружила, что беременна. Она была озадачена. Нужно ли рожать ребенка, если она сомневается в отцовстве? Ведь это значило, что она всегда будет чувствовать себя обманщицей, и эта перспектива совершенно ей не улыбалась. А какой у нее есть выход из этой ситуации? Сделать аборт? Ее религиозные принципы восставали против этого богопротивного дела. И кроме того, ей не хотелось доверяться той низкой и темной личности, которая согласилась бы выполнить эту операцию. Однако, если бы она все же решилась на это, то не остановилась бы ни перед чем. Надо делать то, что необходимо, и лишь идиоты тянут время или сомневаются.

С другой стороны, если она родит этого ребенка, то как быть с двумя возможными отцами? Заподозрит ли Уолтер, что ребенок может быть не его? Нет. Никогда. Уолтер из тех, кого легко провести, кроме того он боготворит ее. Он никогда бы не посмел усомниться в ней. С Говардом дело обстоит сложнее. Это человек-загадка, его мозг – сплошной лабиринт непонятных мыслей и представлений, он иногда совершенно непредсказуем. Придет ли ему в голову, что ребенок может быть его? Он ужасный собственник. Он вполне способен поднять шум, устроить скандал, опозорить ее имя, но в состоянии ли он по-настоящему погубить ее? Она всегда может отразить его нападки, объявив его безумным ревнивцем, и многие этому поверят. Кроме того, она сомневалась, что Говард действительно решится на публичный скандал, в результате которого сам может стать посмешищем.

В конечном итоге Кассандра решила оставить ребенка. Ей был нужен наследник. И кто мог дать гарантию, что она забеременеет во второй раз?

Кассандра каждый день всматривалась в дочь, которую родила, однако так и не смогла прийти к определенному заключению. Малышка была довольно хорошенькой, у нее были такие же, как у матери, голубые глаза, светлая кожа и волосы, но Кассандре казалось, что лицо ее чуть простовато. Например, нос чуть толще, чем у нее, и немного короче, почти курносый. Это нос Уолтера. Но ее глаза, более темного оттенка, чем у нее, почти васильковые, имели такой же разрез, как у Говарда. Рот небольшой, однако губы – пухлые, почти негритянские – это уже от ее собственной матери. На фотографиях матери она тоже видела эти слишком пухлые губы. Волосы были более золотистыми, чем ее, но это был цвет волос отца Эрла. Ладно, будь, что будет. Надо понаблюдать, как станет развиваться девочка, чтобы убедиться, в кого она пойдет – в Уолтера или Говарда. Будет ли она так же честолюбива, как Говард, удачлива, но своенравна и самовлюбленна? Или же станет такой же книжницей, как Уолтер, спокойной, мягкой и уступчивой? Сможет ли она поддаться воспитанию, нацеленному на формирование истинной наследницы Блэкстоунов?

«Хорошая»… Нет, она не сможет раскрыть своим подругам то содержание, которое вкладывала в это понятие ее мать, хотя сама уже с раннего детства стала узнавать различные его грани. Например, хорошая девочка не делала ничего дурного… никогда. Она всегда слушалась маму, но совершенно необязательно была хорошенькой. Ей часто говорили, что она просто красотка, однако она научилась воспринимать эти слова равнодушно. Красивые не могли быть хорошими.

* * *

В день безвременной смерти Уолтера Хэммонда шестилетняя Кэсси, в черном бархатном траурном платьице, сидела рядом с матерью на диване в желтой гостиной, где Кассандра принимала посетителей, пришедших выразить свое соболезнование.

– По крайней мере у вас осталась Кэсси, – утешали они вдову. – Такая милая хорошенькая девочка, такая красавица.

– Многое из того, что красиво в этой жизни, совершенно бесполезно. Возьмите, например, розу. Да, она действительно прекрасна, если смотреть на нее и вдыхать ее аромат. Но какая от нее польза? Я надеюсь, что, когда Кэсси вырастет, от нее будет больше проку, чем от прекрасного, но бесполезного цветка.

Уолтер был несомненно хорош собой, думала Кассандра. Но какая была от него польза, кроме того, что он выполнял обязанности хранителя музея Блэкстоун? Она пыталась сделать из него настоящего мужчину, однако вместо того чтобы отвечать на ее вызовы, он совсем сникал. Уже в тысячный раз она внимательно посмотрела на дочь. Интересно, она дочь Уолтера? Красивая, но бесхребетная? Или же дочь Говарда? Вырастет ли она такой же упрямой и своевольной? Только время покажет. А пока она производит впечатление серьезного и вдумчивого ребенка. Тихая, углубленная в себя девочка.

Кэсси сидела и старалась понять хоть что-нибудь из разговоров, которые ее мама вела с различными людьми, и в то же время беспокоилась, попал ли ее папочка на небо, как все хорошие люди. Она знала, что он часто вызывал недовольство мамы, а вызывать мамино недовольство было плохо. Она также знала, что плохо быть красивым. Красивое – бесполезно. А бесполезное никому не нужно. А то, что никому не нужно, плохое. Быть красивой значит быть тщеславной, а тщеславные – это избалованные. Быть избалованным тоже плохо. А быть хорошей – это значит во всем слушаться маму. Послушная девочка – это хорошая девочка.

В конце концов Кэсси миролюбиво посмотрела на нас и сказала:

– Я совершенно уверена, что мама сочтет всех вас по-настоящему хорошими девочками.

У меня в глубине души было такое чувство, что это не совсем так, что славная Кэсси в данном случае проявила больше такта, чем искренности.

– Ну что ж, когда я буду в Калифе, обязательно навещу твою маму, – заявила Сюзанна. – Может быть, она познакомит меня со своими влиятельными друзьями.

– Ну, разумеется, – пробормотала Кэсси.

– Держу пари, – добавила Клио, – что если бы миссис Хэммонд узнала, что ее ждет, то прыгала бы до потолка от радости. – Сюзанна сердито повернулась в ее сторону, чтобы как следует ответить, и я поняла, что это никогда не кончится.