Текст книги "Съемочная площадка"

Автор книги: Джун Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц)

27

Поселившись в Голливуде, Сюзанна часто звонила нам.

– Она будто отчитывается перед нами, – заметила я, когда она позвонила в очередной раз.

– Словно мы ее родители.

– Или спонсоры.

Она еще не успела получить роль ни в кино, ни на телевидении, но, по ее словам, это ее не очень волновало. Она вытянула деньги из Джеффри и Уэса, так что была вполне обеспечена. Ее представляло крупнейшее в городе агентство актерских дарований.

– Это самое важное, кто тебя представляет, – сообщила она мне по телефону. – И еще важно сохранить интерес к твоему имени, пока тебе ищут контракт. – Вопросом поддержания интереса к ее имени занималось «лучшее в Лос-Анджелесе агентство общественных отношений». – Им это нетрудно… Имя Сюзанны еще что-то значит… Каждый знает, кто я. Куда бы я ни пошла, меня встречают как королеву. А ААД, это мои агенты, добиваются того, чтобы я сыграла вместе с Бертом… – и добавила: – ну, ты наешь, тем самым Рейнолдсом. – Ты не представляешь, как я занята, – продолжала она. – Да, дорогая, тружусь, как пчелка в июне. – Уроки по постановке голоса, уход за волосами, притирания, массаж, педикюр, физические упражнения. – У меня лучший в Лос-Анджелесе тренер. Тот самый, с которым занималась Джейн Фонда. Он действительно помогает поддерживать форму.

В следующий раз она призналась, что пыталась встретиться с Бертом Рейнолдсом.

– Я могла бы сделать головокружительную карьеру, если бы закрутила с ним роман… Ты же знаешь, Дину Шор теперь называют Южной девушкой.

Она часто виделась с Клео и Лео. Лео преуспевал. Поначалу он держался с ней предельно сухо, поскольку все еще не мог простить ей, что она не предложила его в качестве режиссера для постановки своего первого спектакля, который благополучно провалила. Но после того как стало известно, что она собирается играть с Рейнолдсом, если не с самим Ньюменом, он переменил свое отношение. Лео и Клео давали замечательные приемы… Клео явно оказалась талантлива по части организации увеселительных вечеров, и выглядела она намного лучше, чем раньше.

– Просто удивительно, какой эффект дают незаметные подтяжки и зажимы.

Я уже знала, что Клео сделала пластическую операцию. Она была гением эпистолярного жанра и присылала чудесные послания, написанные безупречным, каллиграфическим почерком на серой французской бумаге, на которой был выведен ее последний адрес: «тысячный блок», Норт Беверли Драйв. На этот раз у ее дома было своего рода название.

«Беверли Мьюз

22 июля 1974 г.

Дорогая Баффи!

Как видишь, рождение очередного ребенка – не единственная новость в семействе Мейсонов. Наш новый дом расположен выше бульвара Сансет, прямо за отелем «Беверли-Хиллз». Просто удивительно, как быстро нам удалось переехать. Нам было очень уютно в доме на Палм Драйв, и прожили мы там всего два года. Но вся беда в том, что там был только бассейн и не было теннисного корта. В один прекрасный день Лео пришел домой и заявил, что нам срочно нужен первоклассный корт, сориентированный на юг! А когда я возразила, что на оборудование теннисного корта уйдут недели, а то и месяцы, не говоря уже о том, что у нас нет для него места, Лео заявил, что в таком случае мне нужно подыскать дом, в котором уже есть корт. Ну, ты знаешь Лео. Если он что-нибудь захочет, то примется терзать тебя, как бешеная собака. И будет гнаться за тобой по пятам с нечеловеческой скоростью. К счастью, на помощь пришла мама: она сейчас занимается торговлей недвижимостью. Ты помнишь маму? Они с Лео очень похожи. Может, именно поэтому мама так любит его. За что они не возьмутся, им все удается.

Мама знала историю этого дома. У ее владельца (актера Крейга Берроухза) возникли серьезные финансовые затруднения (прекратили снимать сериал, в котором он был занят), и ему срочно понадобилось продать дом. К счастью, с нас не требовали большого задатка, и мама быстро обтяпала это дело. И через две недели мы уже обосновались в новом доме. (Наш старый все еще не продан, но мама подыскивает покупателя). И прямо на следующей неделе мы устроили прием, который был так нужен Лео. Видишь ли, несмотря на то, что телефильмы Лео пользуются огромной популярностью, он мечтает о полнометражных фильмах, и когда он услышал, что у Хэка Джеггера (это очень известный продюсер, ты, наверное, слышала о нем) есть сценарий о теннисистах, запутавшихся в психологических коллизиях (ты понимаешь, что я имею в виду), Лео загорелся желанием поставить этот фильм. Так что теннисный корт и роскошный прием нужны были для того, чтобы захомутать Джеггера, который сам обожает теннис. (Он всегда принимает участие в здешних благотворительных матчах). И Лео решил, что если у нас будет огромный корт… ну, дальше ты сама понимаешь.

Мы организовали вечеринку прямо у теннисного корта, чтобы Хэк непременно обратил на него внимание. Да и его просто нельзя не заметить. Эта махина в милю длиной освещена, как тюремный двор. Короче говоря, Джеггер просто не пришел. Как оказалось, особого смысла в его приходе и не было. Наш теннисный корт был ему без надобности. Мы потом выяснили, он играл в теннис с Чаком Хестоном! Кроме того, он уже заключил контракт с другим режиссером.

Но в тот вечер мы еще не знали этого, и Лео просто потерял рассудок, когда Хэк таки не пришел. Он заявил, что во всем виновата я – я не разослала вовремя приглашения. Он был готов задушить меня. В переносном смысле, конечно! Он уже сдавил мне пальцами горло, но, к счастью, мама, помогавшая убирать со столов, еще не ушла. Она-то и успокоила Лео. А потом меня, когда Лео отправился спать. Я была вне себя! Обвинять меня во всех грехах – и это после того, как я потратила столько труда, чтобы организовать прием за такое короткое время! А мама неустанно повторяла, что Лео – большой талант, а все талантливые люди – с характером.

Мама сказала, что такого не бывает, чтобы у кого-то было все, а мне повезло: у меня есть все, и мне нужно смириться с некоторыми неприятными чертами в характере Лео. Тем более что я не отличаюсь особенной красотой на фоне тех милашек, которых полным-полно в этом городе. Поэтому мне нужно знать свое место и всячески угождать Лео: одеваться лучше всех, давать лучшие в городе приемы, иметь самый красивый дом, подавать лучшие блюда и приглашать самых знаменитых гостей. А также заняться теннисом. Она добавила, что тут сотни миловидных крошек, которые не прочь прибрать к рукам моего Лео, несмотря на его причуды. И если я не перестану артачиться, мне придется жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я стану одной из тех неудачниц, шатающихся по городу, тех брошенных жен, которые в свое время не сумели совладать с собой.

В результате у Клео Пулитцер Мейсон появился новый породистый нос. Лео он очень нравится. Самое смешное то, что он похож на нос доктора Стендхоупа, о котором я мечтала в детстве в Тинафлайе. Если бы я не знала, что мне придется иметь дело с доктором Стенли Прайсом (лучшим специалистом по пластическим операциям в Беверли-Хиллз), то решила бы, что это сам доктор Стендхоуп, переехавший сюда из Нью-Джерси. А теперь Лео вместе с мамой хотят, чтобы я занялась своим подбородком. И насколько я понимаю, рано или поздно мне придется это сделать. Если удастся выкроить время в перерыве между занятиями на кулинарных курсах и теннисными тренировками…

Я ужасно хочу, чтобы вы оба приехали к нам погостить. Как было бы здорово увидеть тебя и Тодд. Мы могли бы снова организовать что-то вроде воссоединения. Ты, я, Сюзанна и Кэсси. Я постоянно встречаюсь с ней на приемах. Гай становится очень популярным. Лео говорит, что после каждого телефильма, в котором снимался Гай, они получают мешки писем от малолетних поклонниц. Тут уже вовсю ходят слухи, что скоро начнут снимать сериал специально для Гая (у Лео уже есть идея насчет такого сериала. Он признался что, если ему еще придется какое-то время работать на телевидении, он не против поставить какой-нибудь убойный сериал. Ты не представляешь, какие это приносит деньги, особенно повторный показ). Поговаривают еще о том, что будто бы Гай снимался в порнофильмах. Но кто знает, насколько это верно, и кому какое дело? Никому, кроме Кэсси и ее великосветской матери.

Кстати о Кэсси. Надеюсь, что мы с ней будем видеться чаще. У меня такое чувство, что ей нужна подруга. Каждому хочется иметь преданного друга. Мне повезло. У меня по крайней мере есть мама».

28

Кэсси вернулась из музея в шесть. Подъезжая к дому, она облегченно вздохнула, не увидев во дворе новой машины Гая. Значит, он куда-то уехал. Она припарковала свой «вэлиант» слева от входа, оставив на стоянке достаточно свободного места для ярко-красного «феррари» – любимой игрушки мужа. Покупкой автомобиля Гай отпраздновал подписание контракта на съемки нового сериала. Пожалуй, ее «вэлиант» оставалась единственной на весь западный район Лос-Анджелеса машиной старойамериканской сборки.

Выйдя из машины, она по привычке посмотрела на соседний дом, стоящий высоко на склоне. Она смотрела на него каждый вечер. Сегодня все было как обычно – дом стоял во мраке. Она взглянула на часы: ровно десять минут седьмого. Через пять минут в доме вспыхнет свет. Как и обычно, в шесть пятнадцать вечера.

Почтальон кое-что рассказывал ей об этом доме. Его владелицей была Джени Эльман – актриса, приехавшая сюда в 1939 году из Германии. Славы в Голливуде она не искала, зато с мужем ей по-настоящему повезло. Это был калифорнийский аристократ – владелец железной дороги, доставшейся ему по наследству. Прошло несколько лет после свадьбы и наступила та роковая ночь, когда Дженни разрядила целую обойму в сердце своего красавчика-мужа, приняв его за вора. Вскоре после этого она вернулась в Германию, оставив дом под замком. Только садовник посещал его раз в неделю. Затем он стал приходить раз в месяц, а вскоре и вовсе исчез.

Это был не дом, а игрушка. По крайней мере, таким он виделся Кэсси с террасы и из окна. Со стороны дороги его вообще не было видно. Выкрашенные в розовый цвет стены, красная черепица на крыше, башенки, террасы, гигантские пальмы, стоящие по периметру, словно часовые – все это уже много лет пребывало в запустении. Даже собачий лай не нарушал безмолвия брошенных комнат. «И почему все это продали? – думала Кэсси.

Убедившись, что свет в доме на склоне вспыхнул вовремя, она отправилась к своей двери, окинув мимолетным взглядом собственные владения: плющ разросся; косматые вечнозеленые ели совершенно потеряли форму; нестриженные кусты винограда вот-вот достанут померкшее синее небо. То тут, то там вспорхнет стайка экзотических райских птиц. Кэсси не могла понять, почему их считают красивыми – они скорее походили на жалкую пародию, их пение напоминало молитву, а не просто щебет. Она вздохнула. Чтобы привести это все в порядок, пусть даже относительный, придется выложить трехнедельную зарплату. Трудно сказать, что тому причиной, но ее радовали эти неухоженные заросли. Возвращаясь с работы домой, она оказывалась за ними как за надежным щитом, способным укрыть ее от внешнего мира. И кому придет в голову глазеть на ее безалаберную жизнь сквозь эту живую изгородь?

Некому пожурить ее за дурное содержание участка. Гаю нет до этого никакого дела. Он слишком поглощен собой, особенно теперь. Новый фильм, новая машина, новый роскошный гардероб, еженедельные визиты к парикмахеру, уроки дикции, спортзал и ночные похождения – вот, что составляет круг его интересов. К ней это отношения не имеет.

Мать тоже не могла упрекнуть ее. Она никогда не навещала дочь. Сама Кэсси раз в неделю ездит к ней – туда, в огромный серый каменный замок. Она заставляла себя подниматься по широким ступеням к огромным обитым бронзой дверям, заходить внутрь, сидеть в шикарной гостиной, пить чай и изредка стаканчик хереса; робко поглядывать на мать и уворачиваться от ее тщательно сформулированных вопросов. В такие моменты единственное, на что она была способна, – это вспоминать свою детскую спальню, расположенную на третьем этаже замка. Ей она представлялась точно такой же, как она ее оставила, сбежав как-то ночью с Гаем Саварезом, – ожидающей ее возвращения. Ее капитуляции.

Это был ее седьмой день рождения. И она, как всегда, устроила по этому случаю вечеринку. Ей было позволено пригласить шестерых гостей на выбор из числа одноклассников. Седьмой – семь приглашенных на седьмой день рождения – должна была стать Одри Бус, дочка лучшей подруги ее матери. Одри ежегодно появлялась на ее днях рождения, несмотря на то что Кэсси ее ненавидела. Она была на два года старше Кэсси и ее друзей, поэтому с легкостью завладевала инициативой в играх, которые дети затевали после торжественного застолья.

Годом раньше она умудрилась сделать несчастную виновницу торжества предметом всеобщего осмеяния, настроив против нее всех присутствующих. Пока взрослые потягивали внизу напитки, она увлекла девочек игрой в «дочки-матери» – одна была «мамой», другая – «папой», остальные, соответственно, «бабушкой», «сестрой» и «братом». Для Кэсси не нашлось даже роли «кухарки». Зато ее сделали «домашней собачкой» – заставили ползать на четвереньках и лаять.

Кэсси тщетно просила мать не приглашать больше Одри на дни рождения. Кассандра упрекала ее в отсутствии такта. Как обидится на это Одри, не говоря уже о ее матери, лучшей подруги Кассандры! Кэсси следовало быть не только тактичнее, но и снисходительнее.

Утром Кассандра вручила Кэсси свой подарок: большую куклу по имени Барбара Джин. Имя было написано на ярлыке, привязанном к руке. Голубые глаза куклы открывались и закрывались. В тот же день, пока матери девочек сидели внизу, попивая коктейли и наслаждаясь чаем с пирогами, Одри Бус взяла желтый карандаш и стала давить его острием на глаза куклы, пока те навсегда не исчезли в полости кукольной головы, оставив на лице Барбары Джин две зияющие дыры.

Увидев это, Кэсси разрыдалась. Она набросилась на улыбающуюся Одри и стала пинать ее ногами. Вскоре в детскую примчались встревоженные мамаши. Одни была в истерике. Реакция Кэсси потрясла ее.

Кэсси плакала, кричала и угрожала обойтись с Одри так же, как та обошлась с несчастной куклой.

Собравшиеся на шум матери были шокированы. Кэсси вела себя не как семилетний ребенок – она, скорее, напоминала разъяренного дикого зверька. И надо сказать, довольно опасного. Пока Одри и Лорна Бус вместе с Кассандрой ожидали извинений со стороны взбесившейся Кэсси, остальные поспешили убраться из комнаты. Одри смотрела на Кэсси со злобной улыбкой.

– Я не предполагала, что Кэсси может быть такой своенравной, – сказала Кассандра Лорне Бус. – Своенравной и упрямой, совсем как ее отец.

– Это Уолтер-то своенравный? Ты серьезно? – удивилась Лорна Бус и задумалась.

В конце концов Кэсси сдалась. Сначала она извинилась перед Одри за то, что приняла ее поступок за умышленный. Затем ей пришлось извиняться за то, что она напала на нее.

– Прости меня за то, что я вела себя как дикое необузданное животное, – старательно повторила она слова матери. Лишь после этого ей было позволено вернуться к себе в комнату.

В тот же вечер Кассандра поставила Барбару Джин на полку с другими куклами. Оттуда она укоризненно смотрела своими пустыми глазницами на спящую Кэсси и улыбалась крашенными кукольными губами.

– Барбара Джин будет стоять здесь, – сказала ей мать. – Это послужит тебе напоминанием не только о твоем дурном поведении, но и о твоем редком упрямстве.

От страха Кэсси всю ночь не могла заснуть. Даже в темноте ей мерещились темные глазницы. Следующей ночью заснуть ей удалось, но ее мучили беспрерывные кошмары. С тех пор, ложась спать, она стала отворачиваться от кукольной полки, а входя в комнату, старалась отвести от нее глаза. Об играх в куклы и вовсе не могло быть и речи.

В день восьмилетия гостей решили не звать, но Кэсси не расстроилась. Напротив, она была рада, что не придется приглашать Одри Бус. Зато ее мать соизволила наконец снять с полки Барбару Джин.

– Думаю, ты извлекла соответствующий урок. Твой отец был неисправимым упрямцем. Это исключительно неприятная черта, и мы обязаны тебя от нее уберечь.

Кэсси радовалась, что Барбары Джин больше нет, и словам матери не придала никакого значения. Ее воспоминания об отце были довольно смутными – он был добрым и ласковым, часто ее целовал и очень любил. В этом она не сомневалась. Что же касается Барбары Джин, то ее она никогда не забудет. Никогда.

Едва войдя в дом, Кэсси связалась с секретарем Гая. Иногда, очень редко, он оставлял для нее сообщение – что вернется домой поздно или что просит ее присоединиться к нему в таком-то месте, на такой-то вечеринке. Это, как правило, означало, что он хотел произвести на кого-то впечатление, продемонстрировать, что его жена – не обычная пышнотелая голливудская красотка, а классическая красавица, представительница старого, богатого и влиятельного калифорнийского рода. Она является как бы символом его собственной значимости. Именно этим она и была ценна для него.

Любезный голос на другом конце провода сообщил, что информации для миссис Гай Саварез оставлено не было. Кэсси отправилась на кухню и обнаружила в раковине несколько тарелок и чашку, оставленные Гаем. Она ополоснула их и положила в посудомоечную машину. Затем решила приготовить ужин, но тут же передумала. Пустая трата времени – все равно Гай никогда не ужинает дома. Она занялась уборкой: подмела пол и быстро протерла его влажной тряпкой. Полы в Блэкстоун Мэнор не мыли, а натирали. Но ее привычки не соответствовали обычаям, заведенным в поместье. Всю домашнюю работу Кэсси выполняла сама, когда возвращалась из музея. Для этого она разработала специальный график: один день пылесосила, другой – вытирала пыль и полировала мебель; один день внизу, другой – наверху. Дом был слишком большим, и управиться за один день было невозможно.

Отложив в сторону веник и тряпку, Кэсси представила, как удивленно подняли бы брови ее знакомые, узнав, что дочь Кассандры Хэммонд и жена Гая Савареза, только что подписавшего контракт, обеспечивающий заработком пять человек, не может позволить себе раз в неделю или хотя бы раз в месяц нанимать прислугу для уборки дома. Ей и самой это казалось немыслимым.

Стоя у изразцового кухонного стола, Кэсси ела йогурт прямо из банки. Это была сытная и богатая витаминами пища для тех, у кого отсутствовал аппетит. Поужинав, Кэсси пошла в свою комнату. Этого момента она ждала весь день. Она зажгла неяркий свет, налила полстакана виски и уселась на стул у окна, чтобы лучше видеть дом на склоне.

Зазвучит ли в нем когда-нибудь человеческий голос или смех? Вспыхнет ли свет, зажженный человеческой рукой? Или ему суждено оставаться таким же пустым, как ее душа?

Кэсси отхлебнула виски. Она знала, что поступает неправильно, даже противоестественно: живет в полупустом доме с совершенно посторонним, равнодушным к ней человеком, пытается выиграть сражение с женщиной, которая никогда не проигрывает. Это качество Кассандры Хэммонд известно всем.

Но теперь Гай запускает собственный сериал, и ее свобода скоро станет осязаемее. Наконец она сможет сказать: «Видишь мама, он не просто выскочка. Он добился настоящего успеха. Я сделала правильный выбор. И теперь могу себе позволить дать ему отставку. Теперь мне решать, как поступить».

Еще ей захотелось завести ребенка. Все, что удастся извлечь из этого брака, она использует ради своего триумфа. «Видишь мама, кое-чего я все же добилась. Не такая уж я никчемная. Благодаря нашему браку появилось на свет это чудо. Он продолжатель твоего рода. А мне есть теперь кого любить».

А потом она бы сказала: «Прощай, Гай. Прощай, мама. Ни один из вас неспособен любить».

Поначалу Кэсси не понимала, почему Гай не бросил ее. Ведь он женился на ней ради того, чтобы получить доступ к состоянию Блэкстоунов, а ее мать всячески препятствовала ему в этом. В постели она его не привлекала. Это было очевидно. Его еженощное отсутствие подтверждало, что он удовлетворяет свою потребность в сексе, какова бы она ни была, где-то на стороне. Она подозревала, что нужна ему в качестве вывески, но едва ли этого было достаточно, чтобы вынудить его оставаться с ней. Вероятно, ему тоже нужен ребенок – лучший способ заставить Кассандру оказывать им поддержку. В противном случае, придется ждать ее смерти. Тогда на долю Кэсси и их чада, возможно, и выпадет какая-то часть наследства. А Кассандра рано или поздно должна умереть – ведь не бессмертная же она.

Итак, они оставались вместе; совокуплялись один-два раза в месяц, объединяемые общим желанием подарить Кассандре внука. При этом она испытывала лишь леденящий страх, а он – жестокое наслаждение.

«Интересно, задумывался ли Гай, почему я остаюсь с ним?»– спросила себя Кэсси, когда виски ударили ей в голову. Они были друг для друга чужими, а их встречи в постели – бесцветными и жестокими. Неужели его самонадеянность и нарцисстическая гордость за свой колоссальный член позволяли ему думать, что она влюблена в его тело, если уж не в него самого?

Неужели ему невдомек, что его объятия приносят ей не наслаждение, а только боль в страх? Нет, этого не может быть. Виски помогло ей найти ответ. Ему известно все. Он догадался, что для нее их брак и их секс никоим образом не связаны с ним. Они служат лишь продолжением ее отношений с матерью. Половой акт для них больше не является ни актом любви, ни даже актом секса. Это просто акт отчаяния.