Текст книги "Съемочная площадка"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)
81
Кэсси разглядывала свою мать, лежащую на большой кровати. Наполовину парализованная, Кассандра казалась маленькой, жалкой и совершенно разбитой. Кэсси приходила сюда каждый день на протяжении двух недель, с тех пор как Кассандру выписали из больницы, и страх, который она всю жизнь испытывала перед матерью, испарился. Эта женщина, это беспомощное существо, бормотавшее всякую чушь, не могло быть тем чудовищем, которое столько лет подавляло ее и вселяло в нее горькое ощущение собственной никчемности. Сейчас Кэсси даже не могла ненавидеть ее. Кого тут ненавидеть? Такое впечатление, что судьба сыграла с ней жестокую шутку. Что ж, к этому и шло. Разбитую полоумную женщину уже нельзя принимать всерьез. Этот инсульт перечеркнул всю прошлую жизнь ее дочери. Он стал последним словом, последней победой Кассандры.
Она бессвязно болтала.
– Я когда-нибудь рассказывала тебе, что мой папа брал меня в Сен-Симон? Эта Мэрион Дэвис находилась там постоянно. И что только мистер Хирст нашел в ней? Ты же знаешь, она работала в кино. А я там встретила Говарда. Не помню его фамилии. Но он был очень увлечен мной. Папа хотел, чтобы я вышла за него замуж… Как же его звали?.. Но он был таким упрямцем. И очень странным. Ароматный, как фруктовый пирог, говорила я.
Она хихикнула.
Теперь, когда Уина уже нет, а мать выжила из ума, Кэсси было все равно, разведется она с Гаем или нет. Сейчас уже ничто не имело значения, кроме Дженни. И Кэсси получила то, что заслужила. Как, бывало, говорила Кассандра, она маленькая никчемная дурочка, а маленькие никчемные дурочки заслуживают то, что имеют. Да, потому она и сидит тут и слушает эту чепуху, она – дочь Кассандры Блэкстоун и жена Гая Савареза. Навсегда. А Уин? Существовал ли он вообще? Были ли они с Уином когда-то единым целым? Да, были. У нее есть тому доказательство. У нее есть Дженни.
Бедная Дженни. Она, Кэсси, виновата во всем, а Дженни приходится вместе с ней расплачиваться за ее вину.
82
Восемнадцать лет Лейла Пулитцер искала себе нового мужа, думала я. Она развелась с первым, когда мы поступили в колледж, а сейчас уже конец восемьдесят третьего года. И, наверное, чтобы наверстать упущенное, она устроила такие грандиозные торжества. Ее свадьба проходила в истинно техасском стиле. Церемонией руководил судья, как символ старого Дикого Запада. А обстановка на ранчо Дюка удивительно напоминала те далекие времена, почти как в телевизионном фильме «Даллас». Единственное отличие было в том, что мужчины надели белые галстуки, а женщины демонстрировали туалеты всех известных модельеров и живьем являли собой настоящий справочник «Кто есть кто»: Бласс, де ла Рента, Валентино, Питер Митчелл (очень модные в Калифорнии в последнее время) и даже Брюс Олдфилд, который одевал не только принцессу Диану, но и Бьянку Джэггер. На огромных вертелах жарились сочные говяжьи и бараньи туши, вокруг которых суетились не ковбои, а повара в смокингах. И никому не приходило в голову есть стоя, так, чтобы соус стекал по подбородку. Мы сидели за столами, покрытыми серебряными и золотыми скатертями, олицетворяющими общую цветовую гамму на ранчо. Нам подавали чили в серебряных соусниках. Пышная зелень вокруг нас сверкала огоньками. Отовсюду нам улыбались желтые розы Техаса.
Свадьба состоялась в воскресенье и таким образом завершала целую череду праздничных мероприятий, намеченных на все выходные. И кое-кто успел приехать только на саму церемонию бракосочетания, пропустив предыдущие торжества. В том числе Сюзанна и Бен. Сюзанна была вся в белом и походила на ледяную принцессу или, скорее, на невесту. Но это никого не смущало, потому что настоящая невеста предпочла золотое одеяние, под цвет скатертей, и это было весьма разумно – все-таки она не молодуха и не девственница.
Мне пришло в голову, что сюда может приехать и Хайни, поскольку он все-таки друг и клиент жениха. Да, ничего себе ситуация: Сюзанна вместе с Хайни присутствуют на другой техасской свадьбе, только на этот раз у них за спиной маячит зловещая тень Бена.
Наверное, сейчас об этом думала и сама Сюзанна. Я видела, как она нервно озиралась по сторонам. А может, ей просто было интересно рассмотреть убранство ранчо, и эта свадьба в стиле вестерна напоминала ей ее собственную? Но как бы там ни было, Хайни не появился, чтобы спасти ее. По словам Лейлы, он сейчас находился в Монте-Карло и, по-видимому, открывал новый банк (он бросил кино и переключился на банковское дело).
Когда глаза Сюзанны встретились с моими, ее тревожный взгляд потух, и янтарные зрачки заволокло пеленой, будто на сцене опустился занавес. Она знала, что мне нечего ей сказать. Мы подчеркнуто вежливо улыбнулись друг другу, как это принято между людьми, которые едва знакомы. И мне стало ужасно обидно, когда я поняла, что по-настоящему хотела увидеть Хайни. Нет, я не хотела этого душой: зачем спасать Сюзанну, думала я. Просто чисто объективно, по сценарию, ему следовало бы появиться. Должно быть логическое завершение, говорила я себе.
В сердцах я отвернулась, смущенная и раздосадованная, какой я, впрочем, и была все эти дни, и буквально наткнулась на стоявшую рядом Поппи Бофор. Они с Бо приехали вместе с Беном и Сюзанной. Она посмотрела на меня убийственным взглядом, под стать моему настроению. На ней, как всегда, был черно-белый туалет, и лицо тоже напоминало черно-белый карандашный набросок: огромные, черные, как оливки, глаза, на лице, похожем на туго натянутый белый холст. Я стиснула зубы и приготовилась изобразить широкую улыбку. Но Поппи опередила меня и заговорила низким хриплым голосом:
– Мы не друзья, и не думаю, что когда-нибудь ими станем. У меня нет друзей. Только твой муж отнесся ко мне по-дружески. По крайней мере, он был честен со мной. И потому хочу тебе кое-что сказать. Берегись Бена! Он не из тех, кто стерпит поражение.
Я смотрела, как она направляется к Бо, который стоял неподалеку и улыбался, как маленький мальчик, оказавшийся на чудесном празднике, где подавали мороженое и шоколадный торт. Потом я перевела взгляд на спину Бена, который вел за собой Сюзанну, как водят щенка на поводке. Или нет, не щенка, она напоминала скорее огромную выставочную собаку с длинной рыжей гривой.
У меня появилось ощущение, что мне дали под дых. Она права! Поппи права! Конечно, Бен этого так не оставит. Конечно, он не из тех, кто стерпит поражение.
Я пробежала взглядом по толпе мужчин в белых костюмах и наконец заметила фигуру Тодда, который стоял в кругу длинных техасцев и потягивал пиво. Его лицо было задумчивым. Догадывался ли он, что Бена надо опасаться? Знал ли он, что Бен не из тех, кто позволит себя обдурить? Или просто размышлял, кто же первым возьмет его за горло? Бен? Или я, его жена?
Но я заставила себя успокоиться, решив, что Поппи не имела в виду физическую расправу. Нет, конечно, нет. Люди типа Бена не станут пускать в ход кулаки. Поппи наверняка имела в виду простой саботаж… Один бизнесмен постарается уничтожить другого бизнесмена. Следующая мысль заставила меня остыть окончательно: Тодд рисковал из-за Сюзанны. Так что пускай сам теперь и выпутывается.
Лео галантно ухаживал за своей невестой, одетой во все бежевое. Я обрадовалась тому, что она была в бежевом. Она выглядела абсолютно бесцветной на фоне блистательной Клео в серебристом одеянии. Они вместе с матерью, в золотом, составляли великолепный тандем. Я смотрела, как Клео танцевала буги-вуги с Дейлом Уокслером, шести футов ростом, крепким сыном-нефтяником Дюка. Он был прекрасным партнером. Клео сказала, что он недавно развелся. Она вся светилась, когда смотрела в глаза Дейла, ее взгляд блестел, почти как ее серебристое платье. Может быть, у них что-нибудь получится? Говард и Сьюэллен тоже танцевали, пока моя сестра не вскинула руки и не воскликнула:
– Я готова! Сил моих больше нет! – И выбежала с танцплощадки с такими же, как у Клео, сверкающими глазами.
Наверное, Клео удалось уговорить Сьюэллен отказаться от ее обычного стиля, потому что сегодня на ней было потрясающе эффектное платье, заказанное у новомодного японского модельера, который специализировался на геометрических рисунках и чистых цветах. Трудно было поверить, что моя сестра из Огайо, которая зарабатывает на жизнь приготовлением разных блюд, явилась на ковбойскую свадьбу в Техас в наряде, который носят токийские стиляги. Непостижимо!
Сьюэллен незаметно перешла в другую категорию. Среди тех, кто прилетел из Лос-Анджелеса, выделялись три веселых женских лица – Лейлы, Клео и Сьюэллен. И прямую противоположность являли собой Поппи, Сюзанна и я. Нет, пожалуй, в другую категорию перешла не Сьюэллен, а ее сестра.
«А ты, Сюзанна, где бы ты сейчас ни находилась, двигай сюда! Тебя ждет большая компания».
* * *
Оказалось, что для всех нас приготовлен сюрприз. На сцену поднялся Бо Бофор и обратился к публике своим хорошо поставленным голосом, в котором сквозила чувственность. Он собирался исполнить песню из фильма, который скоро выйдет на экраны – из «Белой Лилии».
В ответ толпа зашумела. Бо Бофор был очень популярен в Техасе. Я улыбнулась. «Скоро выйдет на экраны!»
Поппи, стоявшая рядом со мной, что-то крикнула ему. И Бо снова наклонился к микрофону и сообщил своим поклонникам, что на следующей неделе на прилавках всех магазинов появится новая пластинка «Любовь уходит», и на ней будет стоять фирменный знак – «Грамзаписи Кинга».
Пораженная, я огладываюсь по сторонам, надеясь увидеть Тодда. А он, оказывается, стоял у меня за спиной и улыбался своей загадочной улыбкой. Он прямо-таки фокусник, у которого из рукава выскочил еще один кролик. Волшебник.
Это ты берегись, Бен Гардения, думала я. Этот Тодд Кинг – крепкий орешек.
Бо пел и Поппи раскачивалась в такт музыке, не глядя на Бо, чей сладостный меланхоличный голос заунывно раздавался в ночной тишине. Наверное, у нее не было потребности смотреть на него. Наверное, ей приятнее было просто слушать его пение.
Гуси улетают, а я не могу отправиться с ними —
У меня нет крыльев, и я привязан.
Каждому есть, куда улететь,
И в небесах проложен их путь.
У каждого есть подруга и гнездо
В тех дальних краях, куда они устремляются.
А я остаюсь здесь и слышу в ночи
Одинокие всхлипы.
Когда любовь зарождается,
У нее вырастают сильные крылья,
Она превращает унылый край в теплый дом.
Но, когда любовь уходит,
Она оставляет в душе не веру, а горечь,
И лживо глумится над одиноким сердцем.
Да. Наверное. Мне это очень знакомо…
83
Тем июньским днем я вышла из кабинета доктора Харви, к которому приходила на осмотр два раза в год. Через неделю мы отправлялись на лето в Малибу, и мне хотелось пройти обследование до отъезда. Уже минуло два года с тех пор, как мне сделали аборт. Почти ровно столько же снималась «Белая Лилия». Работа шла урывками, и среди киношников разговоры на эту тему так и не прекращались. Главный вопрос звучал следующим образом: сумеет ли студия Кинга вообще закончить фильм?
У трех ведущих актеров постоянно возникали какие-нибудь проблемы. На этот раз у Гая Савареза началось кожное заболевание оттого, что он постоянно красил волосы. Раньше никому и в голову не приходило, что он пользуется краской. Парадокс в том, что он и седым-то не был. Зачем человеку перекрашивать густые белокурые волосы в черный цвет! Непонятно. Теперь, чтобы закончить картину, Гаю приходилось надевать черный парик, поскольку ему запретили прикасаться к его белокурой шевелюре, пока он не вылечится.
Но несмотря на новые осложнения, студия официально заявила, что закончит фильм примерно через два месяца. И хотя затраты превышали все мыслимые пределы за всю историю кино, студии удалось предотвратить полную катастрофу. Тодд сумел покрыть расходы за счет студии грамзаписи и фильмотеки. К тому же вся пресса, и критически настроенная, и доброжелательная, пыталась привлечь внимание публики к кино, невзирая на то, что их рецензии могут вызвать самую неожиданную реакцию. А Бен Гардения, который оставался для меня большой загадкой, пока еще ничего не предпринял.
По дороге к лифту я вспомнила любопытный разговор, который произошел у меня в приемной доктора Харви с одной пациенткой. Хорошенькая девушка с копной вьющихся волос призналась мне, совершенно незнакомому ей человеку, что подцепила лишай.
– Я думала, что нашла одного настоящего мужчину из тысячи. Одного нормального парня среди кучи гомиков. Я знала многих мужчин. И каждый раз в ответственный момент они вели себя довольно странно. Вы никогда не замечали этого? – Я вздохнула. Никогда ничего такого я не замечала. Я не охотилась за мужчинами и не изучала их задницы, не занималась замерами и обсуждением их достоинств. Но чтобы утешить ту девушку, я кивнула. – По-моему, сейчас гомиков стало больше, чем раньше. Наверное, потому, что стать гомиком и попасть в Голливуд – это как бы последняя остановка на жизненном пути. Если вы не застряли где-нибудь раньше, прежде чем добрались до этой станции… – Она неистово встряхнула головой. – И тут я встречаю этого мужчину, этого самца, который производит впечатление важной персоны. Он необыкновенно красив, выступает по радио, делает огромные деньги, ездит в «мерседесе» и хорошо относится ко мне. И как же он поступает? Ни обмолвившись ни словом, он награждает меня лишаем. По-моему, он должен был предупредить меня, правда? Дать мне возможность решить самой?
– Конечно, – ответила я.
– Чудовище! – воскликнула она, не в силах успокоиться.
В билле о правах женщин обязательно должен быть пункт о праве на выбор, подумала я, когда открылась дверь лифта, из которого вышел белокурый мужчина. Когда я прошмыгнула мимо него в лифт, я заинтересованно взглянула на него. Его яркие голубые глаза тоже заметили меня. «Роберт Редфорд знакомится с Вивьен Ли». Наши глаза встретились, и он улыбнулся милой, немного застенчивой улыбкой. Конечно, это была улыбка Редфорда.
Да это же скорее всего тот самый доктор Рот, о котором говорила Клео! Она права. Он действительно двойник Редфорда. Он даже мог бы быть его дублером.
Пока лифт подбирал по дороге других пассажиров, в моей голове крутились самые невероятные мысли, и я улавливала сигналы, поступавшие из разных частей моего тела, из моего подсознания, из того, что называется идом? Что такое ид? Я вспомнила определение этого феномена из «Психологии 401»: психическое состояние, основанное на подсознательных импульсах и желании удовлетворить примитивные позывы. Да, примитивные позывы просто разбушевались во мне, и мое разбитое сердце подсказывало, что лучший способ отомстить – это изменить. Да, я могла оправдать такое решение. В Ветхом завете говорится, что справедливость – не что иное как следование жизненному принципу «око за око». И кроме того, это возбуждает и стимулирует. Постоянно чувствовать себя несчастным довольно утомительно.
Должна признаться, что я уже несколько месяцев подумывала об измене.
Вернувшись домой, я позвонила в кабинет доктора Рота и записалась на прием. Мне хотелось его соблазнить, и я готова была на все, чтобы мой план удался. Меня всегда интересовало, что он за человек, этот Гэвин Рот, и как расшевелить его, как толкнуть на прелюбодеяние.
Целое лето раз в неделю я приезжала к доктору Роту из Малибу. Иногда мне казалось, что ничего не получится. Я почти уверилась в том, что сцена обольщения мне не по плечу. Соблазнить его было невозможно. Но я проявляла завидное упорство. В такие игры я играла впервые, и мне казалось, что я веду себя так, как вела бы себя Скарлетт О'Хара. я была нежной, очаровательной, остроумной, сексуальной, соблазнительной, невинной, смелой, холодной, теплой, и, надеюсь, неотразимой. Иногда мне казалось, что он поддается, что он «запал» на меня. Однако наши встречи оставались чисто деловыми. Он выслушивал меня, как принято у психиатров. Но я, конечно, и не думала говорить о чем-то действительно важном. Последнее время я вообще редко с кем делилась своими проблемами.
Я вела себя легкомысленно, весело шутила, иногда отпускала даже двусмысленные остроты. Кокетство стало моей второй натурой, моим образом жизни. Я привыкла скрывать свои истинные чувства.
Уже наступил сентябрь, и мне казалось, что мой последний визит пройдет так же безрезультатно, как и первый, хотя я знала, что нравлюсь ему. Женщины чувствуют такие вещи. Между нами ощущалась напряженность, и хотя я действовала не столь откровенно, как Клео, все же многое в моем поведении имело определенный смысл. Я загадочно улыбалась, строила глазки, облизывала губы и вызывающе закидывала ногу на ногу – словом, разговаривала с ним на том особом языке, который называется языком тела. И уж кому как ни психиатру понимать язык тела.
Я взяла у дежурного талончик. На нем должна поставить штамп медсестра доктора Рота, Розмари, как две капли воды похожая на Мерилин Монро. Голливуд кишел этими поддельными Мерилин. Я доехал на лифте до четырнадцатого этажа. Сегодня, думала я, пора переходить к решительным действиям. Пора кончать с этим.
Я болтала минут десять, пересказывая в подробностях мой недавний спор с Ли. Я-то знала, что все эти перебранки – пустое, просто мы с Ли любили упражняться в этом жанре. Но таким образом можно было заполнить час, отведенный на прием, точнее – пятьдесят минут стоимостью сто долларов. Не такая уж страшная цена, думала я, и если пересчитать на минуты, получится два доллара за минуту, тогда как юристы в Беверли-Хиллз брали по три.
Он прервал меня на полуслове в тот момент, когда я рассказывала как Ли повернулась ко мне спиной и принялась назло мне вручную резать лук, хотя специально для этого я купила ей электрическую машинку.
– Она наотрез отказалась и демонстративно повернулась ко мне задницей…
И тут он грубо прервал меня.
– Миссис Кинг, зачем вы напрасно тратите мое и свое время, пересказывая эту дурацкую перебранку с вашей служанкой? Если вы сейчас не перестанете пудрить мне мозги и не скажете, что вас на самом деле беспокоит, нам придется…
Почему он так злится? Может потому, что чувствует сексуальное напряжение? Как бы там ни было, я тоже устала от этой игры. Во всяком случае я готова была раскрыть карты, и он, наверное, тоже.
– Хорошо, доктор, – тихо проговорила я. – Я скажу, что не дает мне покоя. Мне очень хочется переспать с вами.
Он скривился. Казалось, он вне себя, хотя такие предложения он слышал не впервой. Мы оба жили в порочном обществе. Он холодно произнес:
– Боюсь, я не имею права вступать в половую связь со своими пациентками, даже если мне кто-нибудь нравится.
Но я уже приступила к делу и намеревалась идти до конца, как бы он ни сопротивлялся и как бы мне самой ни было стыдно. Кроме того, я видела, что он не остался равнодушен к моим попыткам соблазнить его.
Я обольстительно улыбнулась и начала расстегивать свой белый шелковый халат.
– Пожалуйста, доктор Рот. Поверьте, это не имеет никакого отношения к вашей врачебной этике. Не вы соблазняете меня. Мы запишем в протоколе, что это я соблазняла вас. – Я сняла жакет и начала расстегивать блузку. И скажем, что мы оба пошли на это добровольно, как два старых друга, а не как врач и пациентка. И более того, – говорила я, расстегивая свой кружевной лифчик, – этические соображения вообще не должны вас волновать. Ведь это Голливуд!
Когда я обнажила грудь, он бросился к двери и запер ее, но, похоже, это сделал просто потому, что растерялся и не знал, как быть. Или он сделал это чисто механически. И потом с пылающим лицом повернулся ко мне, готовый отразить атаку и отстоять честь своей профессии. Но я обвила руками его шею, прильнула губами к его губам и прижалась к нему всем телом. Он попытался оттолкнуть меня, но у меня была железная хватка. Он еще сопротивлялся, но постепенно его сопротивление стало ослабевать. К счастью, рядом стояла кушетка, обитая коричневой кожей, потому что через несколько минут он сдался, как я и предполагала. Этот «сценарий» писала я. Однако у меня было такое чувство, что и доктор тоже все эти недели мечтал обо мне. Иначе мне бы не удалось совратить его, как бы настойчива я ни была.
Я ехала домой и размышляла о случившемся. Все происходило в какой-то спешке, он нервничал, боялся, что медсестра за стенкой что-нибудь заподозрит. По правде говоря, я тоже нервничала. Однако это увлекало, и нельзя сказать, чтобы мне было неприятно.
Если бы я только могла кому-нибудь рассказать эту занимательную историю. Совращение доктора Гэвина… Жаль, что я не имела возможности поделиться впечатлениями с Тоддом. Он любил смешные истории. Или с Сюзанной. Она бы от души хохотала.
«При одном взгляде на старые титьки доктор впадает в уныние и застывает. Как же можно его винить? И вот появляюсь я – обольстительная, полная жизни Вивьен, хлопаю длинными ресницами и трясу перед его глазами своей чудесной грудью с ярко-розовыми сосками. Правда, недавно я набрала лишних полфунта веса, но с другой стороны, если такого превосходного тела становится больше на целых полфута и оно сияет перед вами на кожаной коричневой кушетке, устоять невозможно. Да, я совратила его на коричневой кожаной кушетке».
Если б мой рассказ не развеселил слушателей, я могла бы придумать что-нибудь посмешнее. Я могла бы сказать: «Он ласкал мою белую грудь. Он наклонил голову и впился губами в мой возбужденный сосок. «Вам это обойдется в три доллара, хотя я обычно беру по два доллара за минуту», – пробормотал он».
Я усмехнулась при этой мысли. Забавный штрих! И тут загорелся красный свет, я резко нажала на тормоз и разревелась. Мне давно стукнуло тридцать пять, а я только сейчас впервые изменила Тодду. Оказалось, что я мучительно переживала все случившееся. И доктор Рот был тут ни при чем. Он все делал так, как надо. Он нежно целовал мои губы, шею, уши, груди. У этого чудного светловолосого парня был маленький нос, однако он полностью опровергал теорию о соотношении величины носа и размера члена.
Да, мне было горько и, наверное, вряд ли мне захочется повторить этот эксперимент.
Я снова тронулась в путь. Нет, я не жалею, что сделала это. Даже рада. Но нельзя сказать, что в то же время я не испытывала глубокой грусти. Ведь это еще больше расширит пропасть между мальчиком и девочкой, которые встретились осенним днем девятнадцать лет назад и полюбили друг друга.
Я зашла задом, чтобы проверить, в каком состоянии бассейн. Сегодня понедельник – день, когда к нам приходит чистильщик Мануэль. Мне хотелось убедиться, что он снял желтоватую пленку, покрывавшую кафель по краям бассейна. Да, все блистало чистотой. На гладкой поверхности воды не было заметно ни дохлых насекомых, ни опавших листьев… А в моей жизни все иначе. Моя жизнь как озеро, сплошь покрытое опавшими листьями.
Ли была на кухне, она стояла у огромной, как в ресторане, духовки и что-то размешивала.
– Что вы там готовите? – спросила я и получила в ответ сердитый взгляд. – О, это чудесно, Ли. Действительно чудесно.
Я устала и сейчас, наверное, своим эксцентричным поведением напоминала Ли. Сегодняшнее событие не давало мне покоя, как бы я ни старалась убедить себя, что оно не произвело на меня особого впечатления.
– Телефонные звонки, – пробормотала Ли и кивнула головой в сторону телефонного аппарата стального цвета, рядом с которым на гранитной подставке лежала записная книжка.
Я быстро проглядела ее, оторвала верхнюю страницу и спросила:
– А чем занимаются Мики и Мэтти?
– Они в детской. С ними их приятель Тути.
– Отлично. Я поднимусь наверх и немного полежу. Пожалуйста, поднимите трубку, если кто позвонит.
– Мусорный ящик уже переполнен, – она подозрительно посмотрела на меня. – А что с вами стряслось?
– Ничего не стряслось, – сердито ответила я. – Просто немного устала, вот и все. Попозже я вызову мусорщика.
– Надоел мне этот аппарат, – услышала я, поднимаясь наверх.
Я сняла покрывало с одной из кроватей, на месте которых два года назад стояла одна огромная кровать, сбросила туфли и залезла под одеяло с головой. Я не винила Ли в том, что ей надоело возиться с мусором. Бывают дни, когда человек устает буквально от всего.
Затем я снова стянула одеяло, поглядела в потолок и громко пробормотала сама себе:
– Так в чем же дело, Баффи Энн? Почему ты не чувствуешь себя счастливой? Ты только что переспала с замечательным, очень красивым мужчиной. К тому же ты очень давно этим не занималась.
Догадался ли Гэвин Рот, что хотя я и была инициатором всего этого, в последний момент у меня сдали нервы, что меня переполняли противоречивые чувства. Я поддалась зову плоти, равно как и желанию отомстить. Но с другой стороны, я не знала, куда мне деваться от стыда и смущения за свое поведение. И в смятении чувств четко вырисовывалась главная мысль: «Я покажу тебе, Тодд Кинг!» Но потом все эти сумасбродные переживания потонули в нахлынувшей на меня волне раскаяния. Я думала о молоденькой девочке, которая была убеждена, что в жизни может быть только один мужчина.
Я снова представила себе, как мы с Гэвином развлекались.
«Он целовал мне губы, ухо, шею, грудь. Я откинула голову назад и изогнулась всем телом. Он подтолкнул меня к кушетке… Я склонялась все ниже… ниже… запустив свои пальцы в его чудные белокурые волосы».
Но, как я ни пыталась, я не могла отогнать другую картину, которая упорно вставала у меня перед глазами: я наклоняюсь и зарываюсь лицом в темно-рыжие кудри.
«О Боже, какой он был милый! Какой милый! И смешной! Такой смешной! О Боже, ты знаешь, как я его любила!»
Я вздрогнула, когда у кровати зазвонил телефон. Не буду отвечать. Ведь мы же с Ли договорились, что трубку возьмет она?
Я услышала, как Ли кричит мне. Сколько раз призывала ее пользоваться внутренним телефоном – никакого толку.
«Ради Бога, Ли, уходите. У меня болит душа».
А она уже подошла к двери спальни.
– Возьмите трубку, – проворчала она.
Вместо этого я поднялась и взмолилась через закрытую дверь:
– Я не хочу ни с кем говорить. Скажите: меня нет дома. Пусть сообщат, что надо.
– Это Меган. Она настаивает, чтобы вы переговорили с ней, – зловеще проскрежетала Ли.
Я подбежала к телефону.
– Меган, что случилось?
– Я скажу тебе, что случилось, мамочка! А случилось то, что сегодня День Спектаклей в нашем танцевальном классе, и ты обещала там быть. Если тебя это действительно интересует, мамочка!
– Конечно, я приеду, – оправдывалась я. – Через десять минут. Я уже выхожу из дома. Так что надевай свое трико, поняла?
– Ты не можешь доехать сюда за десять минут. Я подозреваю, что ты вообще забыла о Дне Спектаклей.
– Нет, не забыла. Возвращайся к ребятам, а я буду через пятнадцать минут, хорошо?
Утром я еще помнила об этом, но то, что произошло со мной днем, вышибло из моей головы все на свете. Я надела туфли, схватила сумку и ключи.
– Вернусь через два часа, Ли, – крикнула я, выходя из дома. – Проследите, чтобы дети не поубивали друг друга. Когда вернется Митч, передайте ему, что я велела позаниматься на пианино.
И вот я снова в машине и мчусь в обратную сторону. К бульвару Сансет. Затем сворачиваю налево, на Бэррингтон, где находится Брентвудская студия танцев.
На стоянке берешь билетик. Пристраиваешь машину на свободное место. Потом пересекаешь маленький садик и идешь вверх по ступенькам в салон, которым заведует Таня Станислава. Настоящая бруклинская девчонка, которая клянется, что двадцать лет назад танцевала с самой Мартой Грэм. Похоже, с ней танцевали все!
Ко мне подбежала Меган.
– Надеюсь, ты довольна. Ты могла пропустить мое выступление! – громко прошептала она.
Она такая хорошенькая, подумала я, наверное, в тысячный раз. И сотни тысяч раз я повторяла себе, что она очень походила на своего отца.
– Но я не пропустила его. Вот что важно. Когда твой выход?
– Через пять минут. Удивляюсь, что ты вообще сюда приехала.
– Меган! Но я же здесь!
– Хорошо, – неохотно согласилась она. – Мне пора на сцену, иначе меня убьют. Я просто хотела убедиться, что ты тут. – Я кивнула. – Через минуту может появиться папа, – сообщила она, – но я больше не могу ждать. Мне надо на сцену.
– Откуда ты знаешь, что он придет?
– Он сам сказал сегодня утром. Ты еще была в постели, – осуждающе заметила Меган. – И я позвонила ему тогда же, когда и тебе. Его секретарша сказала, что он уже уехал. – Я снова кивнула. – Вот видишь: он не забыл, – добавила она.
«Он многое забыл, девочка моя!»
Кто-то шепотом позвал Меган.
– Ты бы лучше где-нибудь села, мама. И займи место для папы рядом с собой.
«Я всегда делала это, Меган. До недавнего времени».
