Текст книги "Хороший немец"

Автор книги: Джозеф Кэнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

– Хочешь сказать – мне покоя не даст.

– Спроси его, что за шум – он заткнется. Тогда спроси его, кто такой Талли.

– Тот, которого ты мельком упомянул, когда мы с тобой встретились?

– Верно. Я назвал свою статью историей о Талли.

– И что это тебе конкретно даст?

– Выведет на человека, который его убил. Другого американца.

– Журавль в небе. Ты уверен, что он существует?

– Кто-то пытался убить меня в Потсдаме. Но не Талли – он уже был мертв. Да, уверен.

– Спокойнее. Зачем тебе новые неприятности, тем более такие? – Брайан показал на плечо Джейка. – Дважды везло. А в третий раз…

– А в третий раз он придет ко мне. Вынужден будет. Знаешь, что такое выжимание?

– И ты хочешь выжать его? – спросил Брайан, держа листок из блокнота.

– Частично. Так, чтобы остальное доделали русские. Они думают, что Эмиль где-то на свободе. И он действительно на свободе. Что, если у них возникнет шанс его вернуть? Сикорский убит. Талли убит. Кого еще они пошлют найти его?

– Особенно если этот американец сможет достать и тебя? Не нравится мне все это. И как ты намерен все это организовать, можно тебя спросить?

– Просто сходи и выпей, ладно? Мы почти у цели.

– Поболтать. Чтобы он услышал.

– Он уже услышал все, что нужно.

– Тогда это один из наших.

– Не знаю. Единственное, что я знаю, – это не ты.

– Польщен доверием.

– Нет. Пуля была американская. А ты покупаешь британское, – сказал Джейк, показывая на бутылку.

Брайан сложил газету и сунул в карман.

– Иными словами, ты хочешь забрать это обратно. – Он вытащил из кармана «кольт». – Если ты решился на дальнейшие неприятности.

– Это пистолет Лиз, – пояснил Джейк, беря оружие.

– Из «Адлона» мы уходили, хоть и в спешке, но пистолет я успел прихватить. На всякий случай.

– Знаешь, это он убил ее. Сикорский.

– Так вот оно что? – сказал Брайан. Он встал, собираясь уйти. – Дурацкое дело – сводить счеты. Всегда вылезает не тем боком.

– Тут иное.

– Тогда придется потрудиться, чтобы набрать материал на статью.

– Надеешься выйти сухим из воды? Этого достаточно?

– Дорогой мой, люди выходят сухими из воды всю жизнь. Оглянись вокруг. Особенно здесь. Годами выходят.

– Тогда надо прекратить.

– Ну, я для этого слишком стар. Только молодые рвутся все исправлять. Так что предоставляю это тебе. И этот прекрасный скотч. А если подумать, пожалуй, нет, – сказал он и забрал бутылку. – Еще неизвестно, сколько заходов придется сделать, прежде чем мой старый язык как следует развяжется. И тоже за мой счет.

– Спасибо, Брайан.

– Ну, с учетом Африки – это уже что-то. Полагаю, нет смысла советовать тебе быть осторожнее. Ты никогда не был. Но тут замешаны русские. Мне надо было думать, что ты здесь свои амурные дела улаживаешь. – Он кивнул в сторону соседней комнаты.

– Это само собой уладится.

– Молодой, – вздохнул Брайан. – Куда уж мне.

Джейк одевался минут десять. Негнущимися руками едва справился с пуговицами, а завязать ботинки вообще оказалось мучением.

– Ты куда-то собрался? – спросила Лина, посмотрев на него. Они с Эрихом сидели за столом и разглядывали журнал, позаимствованный у одной из девушек. «Лайф», картинки из другого мира. Эмиль сидел на диване с отсутствующим выражением лица, полностью уйдя в себя.

– Я ненадолго, – сказал Джейк, собравшись поцеловать ее на прощанье. Затем остановился. Даже самый обыкновенный жест сейчас будет выглядеть неуместным. Вместо этого он провел рукой по голове Эриха.

– Розен сказал, тебе нужен покой, – напомнила Лина.

– Я в порядке, – сказал Джейк, чувствуя, что Эмиль наблюдает за ним так, что ему, как непрошеному гостю, захотелось поскорее уйти от них. – Не жди меня и ложись спать, – сказал он Эриху и краем глаза посмотрел на остальных. Но помахал ему только Эрих.

На улице стало легче. Анонимность темноты успокаивала. Военный в джипе. Он ехал в сторону Кройцберга, даже не замечая руин. И Берлин может стать нормальным городом. Вопрос привычки.

Он застал Гюнтера за пасьянсом. Рядом с ним на столе полупустая бутылка. Он методично выкладывал карты рядами, как колонки очевидных аргументов.

– Неожиданный визит, – сказал Гюнтер без особого удивления, почти не отрывая взгляда от карт.

– Я подумал, следует ввести вас в курс последних событий, – сказал Джейк, присаживаясь.

Гюнтер что-то проворчал и продолжал раскладывать карты, пока Джейк рассказывал ему об «Адлоне», не остановившись даже в тот момент, когда пули зацокали по лестнице Рейхсканцелярии.

– Вам опять повезло, – сказал он, когда Джейк закончил. – А мы так ничего и не знаем.

– Поэтому я и пришел. У меня есть для вас задание.

– Оставьте меня в покое, – сказал он, переворачивая карту. Затем поднял взгляд. – Что?

– Я хочу, чтобы вы завтра пошли на похороны.

– Сикорского?

– Друга. Вполне естественно, вы захотели прийти.

– Не смешите меня.

– И выразить свое почтение его преемнику. Полагаю, его номеру два – у них не было времени назначить кого-то другого. Может, это его начальник. В любом случае, тому, кто сейчас является Сикорским. Этот бизнес – хороший, это раз. – Он взглянул на штабеля коробок с черного рынка.

– А два?

– Новый бизнес.

– Со мной, – сказал Гюнтер, приподняв бровь.

– Вам следует подумать об этом с его точки зрения – что он знает или что ему сказали. Русских в «Адлоне», должно быть, допросили с пристрастием. Он знает, что Сикорский видел нас там – Лину и меня – и позволил нанести ему визит. Он знает, что Брандт сбежал, а Сикорский в погоне за ним был убит. Он знает, что Брандт не у американцев – в противном случае партнер Талли доложил бы ему. Так где он? Логически, в каком месте? – Гюнтер, продолжая играть, вопросительно промычал. – Там, где он всегда хотел быть – со своей женой. Которая приходила со мной. А я ваш друг. А вы – вы следили за мной по просьбе Сикорского, – говорил Джейк, энергично выговаривая слова в порядке карточного расклада: валет, десятка, девятка. – Его источник.

Гюнтер остановился:

– Я ему ничего не говорил. Ничего важного.

– Это он так утверждал. Смысл в том, что они знают: он получил эти сведения от вас. Им известно, что вы знаете меня. Они могут даже подумать, что вам известно, где я. Что означает…

– Согласен, интересная ситуация, – сказал Гюнтер, медленно переворачивая карту. – Но я не знаю, где вы. И, как вы помните, никогда не хотел знать. Чтобы не оказаться в таком положении.

– Если они поверят. Может, они не считают вас таким благородным. Может, они считают вас стукачом.

Гюнтер бросил на него взгляд, затем вернулся к картам.

– Вы пытаетесь спровоцировать меня? Бесполезно.

– Я пытаюсь показать вам, как он посмотрит на все. Когда вы будете говорить с ним завтра.

– И что вы хотите, чтобы я сказал?

– Я хочу, чтобы вы меня предали.

Гюнтер положил карты на стол, взял стакан и откинулся на спинку стула, глядя на Джейка поверх очков.

– Продолжайте.

– Пора занять в этом мире более высокое положение. Сигареты, часы, кое-какой треп в баре – реальных денег на этом не сделаешь. Но даже у мелкого маклера иногда появляется шанс. То, что можно продать за хорошие деньги. То, что падает ему прямо в руки.

– Как я понимаю, такой возможностью является герр Брандт.

Джейк кивнул:

– Я приходил к вам за разрешениями на проезд. Чтобы вывезти счастливую парочку из города.

– А они у меня есть?

– Они есть на рынке. А вы тамсвой человек. Они подумают, что вы смогли бы. Но тут поменялись обстоятельства. Вы не хотите ограничивать свои возможности. Вашего друга Сикорского больше нет – почему бы не завести себе новых друзей, и даже несколько на стороне? Трудно устоять.

– Очень.

– Поэтому вы согласились встретиться с нами. Чтобы передать разрешения. Если вместо этого появится кто-то еще…

– Где? – спросил на удивление точно Гюнтер.

– Пока не знаю, – сказал Джейк, отмахиваясь от вопроса. – Но в американской зоне. Это важно. Нужно, чтобы они прислали американца. Если это будут русские, я учую подставу сразу же. Это должен быть американец, чтобы, если у меня и возникнет подозрение, было уже поздно.

– И они пришлют его, вашего американца?

– Само собой. Он знает, кто я. Да и сам захочет прийти. Я пустил слух, что мне кое-что известно. Такой шанс он не упустит. И придет.

– И вы в его руках.

– Это он будет в моих руках. Все, что вам нужно будет сделать, – привести его ко мне.

– Стать вашим грайфером, – тихо сказал Гюнтер.

– Это может сработать.

Гюнтер перевел взгляд на карты и снова приступил к игре.

– Жаль, что до войны вы не служили в полиции. Иногда смелый ход…

– Это может сработать, – снова повторил Джейк.

Гюнтер кивнул.

– Но есть один момент. Я с русскими не ссорился. И, как вы говорите, я не хочу терять свои возможности. Если у вас получится, где окажусь я? Обрублю для себя все концы. Русские узнают, что их предал я. Обратитесь к кому-нибудь другому.

– Больше не к кому. Вам они поверят. Это ваше дело тоже.

– Нет, ваше. Помогать вам было интересно – способ провести время. Теперь же вырисовывается нечто иное. Я не хочу светиться. Только не сейчас.

Джейк посмотрел на него:

– Верно. Вы никогда и не светились.

– Верно, – сказал Гюнтер, отказываясь от участия.

Джейк протянул руку и накрыл ладонью карты, не давая ему играть.

– Уберите руку. – Джейк держал ее, не убирая, еще с минуту, глядя на него в упор. – Оставьте меня в покое.

– Сколько вы еще намерены быть живым трупом? Годы? Слишком долго, чтобы ходить с опущенной головой. Вы же коп. Речь идет об убийстве.

– Нет, о выживании.

– Таким образом? Однажды вы уже так пробовали выжить. Хороший немецкий полицейский. Вы не поднимали головы, а люди гибли. Теперь вы хотите сунуть ее в бутылку. Ради чего? Ради возможности стучать русским? Вы будете работать на таких же людей. Думаете, они чем-то отличаются? – Огорченный, он оттолкнул стул и подошел к карте на стене. Берлин, каким он был.

Гюнтер, окаменев, сидел неподвижно секунду, затем почти машинально выложил еще одну карту.

– А вы думаете, американцы гораздо лучше?

– Ну, может, и не так, чтобы очень, – сказал Джейк, переводя глаза влево, в сторону Далема. – Но тут иное. Тут выбор. – Он отвернулся от карты. – У вас есть выбор.

– Работать на американцев.

– Нет, снова стать полицейским. Настоящим.

Минуту оба молчали, так что, когда дверь содрогнулась от резкого стука, он показался еще более громким в плотной тишине. Джейк встревоженно поднял глаза, ожидая русских, но это был Берни. Он ввалился в дверь с папками под мышкой, как и в тот первый вечер на Гельферштрассе, когда столкнулся с тарелкой. На сей раз вид Джейка остановил его на середине броска.

– А выгде были? Вас все ищут.

– Слышал.

– Хорошо, что вы здесь. Меньше беготни, – сказал он, ничего не поясняя, и направился к столу. – Ви геец,Гюнтер? – Он бросил взгляд на карты. – Семь из восьми. Дела не слишком ясные? – Он поднял бутылку, измерил взглядом уровень жидкости и отставил в сторону.

– Достаточно понятные.

– Я принес копии по Бенсхайму, которые вы просили. Но я их заберу обратно. Нам не полагается…

– Если верить герру Гейсмару, уже не нужно.

– А что в Бенсхайме? – спросил Джейк.

– Там Талли служил до Крансберга, – сказал Берни.

– Чтобы поставить точки над/, – сказал Гюнтер, открывая одну из папок, и затем посмотрел на Джейка. – Не наскоками, а методично. Поэтому часто вырисовывается определенная схема. Я думал, кому он продает персилшайны?Каким немцам? Может, тому, кого я знаю. Всего лишь идея.

– Так вот как они выглядят. – Джейк подошел и взял один из документов.

Обычная темно-желтая бумага, рваный шрифт в рамках, внизу что-то нацарапано чернилами. Наверху фамилия неизвестного ему человека – Бернхардт. Формат страницы другой, но все же знакомый, как и у всех оккупационных анкет. Он быстро пробежал листок взглядом и отдал. Безвредная бумага, но репутацию Бернхардту обеспечивает.

– Но, как я сказал, уже не нужны, – сказал Гюнтер.

– А почему? – спросил Берни.

– Гюнтер выходит из дела, – сказал Джейк. – Хочет продолжить пьянствовать в другом месте.

– И все же не возражаете, если я взгляну? Раз уж вы их принесли? – спросил Гюнтер, забирая папки.

– Ради бога, – сказал Берни, наливая себе. – Я прервал вашу беседу?

– Нет, мы закончили, – сказал Джейк. – Я ухожу.

– Подождите. У меня есть новости. – Он опрокинул в себя содержимое стакана и проглотил, слегка передернувшись. Жест настолько ему несвойственный, что привлек внимание Джейка.

– А я думал, вы не пьете.

– Теперь понимаю, почему, – сказал Берни со все еще искаженным гримасой лицом. Он поставил стакан. – Рената умерла.

– Русские…

– Нет, повесилась.

Никто ничего не произнес, в комнате наступила мертвая тишина.

– Когда? – непроизвольно спросил Джейк – лишь бы звук заполнил паузу.

– Ее нашли сегодня утром. Я никак не ожидал…

Джейк отвернулся к карте. Его глаза оживились, как будто в них вспыхнула искорка.

– Нет, – произнес он, но не в ответ, а просто очередной звук.

– Никто и не думал, что она… – Берни замолчал и взглянул на Джейка. – Она что-нибудь сказала вам, когда вы с ней разговаривали?

Джейк покачал головой:

– Если и сказала, я этого не слышал. – Он шарил глазами по карте – Алекс и этот возмутительный суд; Пренцлауэр, где она прятала ребенка; вокзал «Анхальтер», где она стрельнула сигаретку на платформе. Жизнь, как и улицы, можно проследить по карте. Старый офис «Коламбии», куда она поставляла сюжеты, выхваченные острым глазом.

– Итак, конец, – сказал безучастно Гюнтер.

– Начиналось совсем по-другому, – сказал Джейк. – Вы ее не знали. Какой она была. Такой милой, – сказал он не к месту, как о живой. Он повернулся к ним. – Она была милой.

– Все умирают, – сказал бесстрастно Гюнтер.

– Не понимаю, мне-то к чему горевать, – сказал Берни. – С учетом того, что она натворила. Еще и еврейка. И все же. – Он помолчал. – Но я пришел сюда не за этим. Не за тем, чтобы еще кто-то умер.

– Она была частью всего этого, – по-прежнему безучастно произнес Гюнтер.

– Как и многие другие, – сказал Джейк. – Они просто жили, не поднимая головы. Может, и они ничего бы не сделали, учитывая, что тут творилось.

– Ну, может, теперь она нашла другой путь, – сказал Берни. – Хотя до него ох как далеко.

– А что есть «другой путь»? – спросил Гюнтер.

– Полагаю, зависит от ваших жизненных установок, – сказал Берни, беря фуражку. Гюнтер быстро посмотрел на него, затем отвел глаза. – В любом случае, я полагал, что вам будет интересно. Вы идете? – спросил Берни Джейка. – У меня еще есть дела. Два дня на это, хорошо, Гюнтер? – Он коснулся папок. – Мне нужно отослать их обратно. Успеете?

Гюнтер не ответил, вместо этого взял папку, открыл ее и сделал вид, что занят чтением документов. Джейк стоял и ждал. Но Гюнтер лишь перевернул страницу, как полицейский, просматривающий снимки подозреваемых. Они были у двери, когда он поднял голову.

– Герр Гейсмар? – сказал он, медленно встал и подошел к карте, спиной к ним. Постоял секунду, изучая ее. – Выберите место. И сообщите мне до похорон.

Лина сидела в большом кресле, подобрав под себя ноги, в дыму, что кольцами вился из пепельницы, пристроенной на широком подлокотнике. В комнате царил полумрак – лампа, накрытая шарфом, горела тускло. Было похоже, что она просидела так несколько часов, уйдя в себя, оцепенев настолько, что даже не пошевелилась, когда Джейк подошел и коснулся ее волос.

– Где Эмиль?

– В постели, – сказала она. – Говори тише, Эриха разбудишь. – Она кивнула на диван, где, свернувшись калачиком под простыней, лежал мальчик. Ответ на вопрос Брайана, как мы тут спим, – посменно.

– А ты?

– Ты хочешь, чтобы я разделила с тобой постель? – спросила она, неожиданно сухо, прикуривая новую сигарету от окурка. – Наверное, мне лучше пойти к Ханнелоре. Так жить… – Она взглянула на него. – Он говорит, ты его никогда не отпустишь. Он хочет уехать в Крансберг.

– Уедет. Мне он нужен еще на один день. – Джейк взял стул у стола и поставил рядом с ней, чтобы можно было разговаривать шепотом. – Еще один день. И потом все закончится.

Она стряхнула пепел, постучав сигаретой о пепельницу.

– Он считает, что ты использовал меня.

– Было дело, – сказал он, пытаясь развеселить ее.

– Но он прощает меня, – сказала она. – Он хочет простить меня.

– Что ты ему сказала?

– Неважно. Он не слушает. Я оказалась слабой, но он прощает меня – вот как он себе это представляет. Так что, видишь, я прощена. Все то время, перед войной, когда я думала… А в конце – так легко.

– А он знает? Про то, что было до войны?

– Нет. Если бы он думал, что Петер… Ты же ему не говорил, нет? Тогда оставь ему хотя бы это.

– Нет. Я ему не говорил.

– Мы должны оставить ему это, – сказала она, снова задумавшись. – Мы тут такого натворили. А теперь он меня прощает.

– Пусть прощает. Ему так легче. Никто не виноват.

– Нет, ты виноват. Тебя он не прощает. Он считает, что ты его хочешь погубить. Именно так и говорит. И настраиваешь меня против него. Говорит любые глупости. Вот такую благодарность ты получаешь за его спасение. – Она откинула голову на спинку кресла, закрыла глаза и выпустила дым. – Он хочет, чтобы я поехала в Америку.

– С ним?

– Они могут брать с собой жен. Для меня это шанс – уехать от всего этого.

– Если они поедут.

– Мы можем начать все заново. Такова его идея. Начать все заново. Вот для этого ты его и спасал. Вероятно, ты уже жалеешь.

– Нет. Так говорили мои карты, помнишь?

Она улыбнулась с закрытыми глазами.

– Спасатель. Вот мы и здесь, твое заблудшее стадо. Что ты будешь с нами делать?

– Для начала уложу тебя в постель. Ты спишь на ходу. Давай потесним немного Эриха, он не будет возражать.

– Нет, не трогай его. Я слишком устала и не засну. – Она повернулась и посмотрела на мальчика. – Я посылала одну из девушек к Фляйшману. Он спрашивает, можем мы подержать его у себя еще немного? Лагеря переполнены. Ты не возражаешь? Он не мешает. И, знаешь, Эмиль не любит при нем разговаривать, что тоже хорошо. Хоть чуточку спокойнее.

– А что с Техасом?

– Им нужны только маленькие дети. Пока, очевидно, они еще не стали слишком немцами, – сказала она скорее удрученно, чем рассерженно, и потушила сигарету. – Все подопечные. Принимаешь нас – и потом отвечаешь за нас. Знаешь, он думает, что ты хочешь отвезти его к его маме. Что мне на это говорить? Может, что после тюрьмы?

– Уже и этого не скажешь, – тихо ответил Джейк. – Она покончила с собой вчера ночью.

– Ох, – слабо, как подранок, вскрикнула Лина. – Ох, что же она сделала? – Лина бросила взгляд на диван, затем опустила глаза – в них стояли слезы. Джейк потянулся к ней, но она отмахнулась и прикрыла глаза рукой. – Так глупо. Я ее даже не знала. Девушка из конторы. Не смотри. Я не знаю, что со мной.

– Ты просто устала, вот и все.

– Но сделать такое. Сколько это будет длиться? Кипятить воду, чтобы можно было пить. Дети живут как животные. Теперь еще один труп. И это называется мир. Во время войны было лучше.

– Нет, не лучше, – мягко сказал Джейк, достал платок и передал ей.

– Нет, – сказала она, сморкаясь. – Мне просто себя жалко. Кипяченая вода, боже. Разве в этом дело? – Она опять хлюпнула носом, затем вытерла лицо, постепенно успокаиваясь. Откинувшись назад, вздохнула. – Знаешь, после того, как пришли русские, было много таких – как она. Тогда я ни разу не плакала. На улицах валялись трупы. Кто знал, как они умирали? Моя подруга Аннелиза? Я нашла ее. Отравилась. Как Ева Браун. Сожгла себе весь рот. Что она сделала? Пряталась, пока ее не нашел какой-то русский. Может, даже несколько. Тут была кровь. – Она показала на низ живота. – Когда их было так много, не плакала. Так почему сейчас? Может, я тогда решила, что все закончилось. – Она еще раз вытерла лицо и вернула платок. – Что ты ему скажешь?

– Ничего. Его мама погибла на войне, и все.

– На войне, – сказала она неопределенно, глядя на спящего мальчика. – Как можно бросить ребенка?

– Она не бросила. Она оставила его на меня.

Лина повернулась к нему.

– Ты не можешь отправить его в лагерь для перемещенных лиц.

– Знаю, – сказал он, коснувшись ее руки. – Я что-нибудь придумаю. Дай мне чуточку времени.

– Пока ты уладишь дела, – сказала она, снова откинувшись назад. – Все наши судьбы. И Эмиля тоже?

– Эмиль может сам устроить свою жизнь. Насчет Эмиля я не беспокоюсь.

– Зато я беспокоюсь, – сказала она медленно. – Он все еще что-то для меня значит. Что именно, не знаю, он мне не муж, но тем не менее. Может, это потому, что я не люблю его. Странно, да? Беспокоиться о человеке, которого больше не любишь? Он даже выглядит иначе. Так бывает. Думаю – люди выглядят иначе, когда они уже больше не любят друг друга.

– Это он так сказал?

– Нет, я говорила тебе – он меня прощает. Когда перестаешь любить человека, это легко, правда? – сказала она – голос ее отдалялся, уносимый воспоминаниями. – Может, никогда и не любил. Только работу. Даже когда он говорит о тебе, возникает такое ощущение. Не любил. Я думала, он будет ревновать, я была готова к этому. Но нет, все мысли о том, что он не сможет вернуться, если ты пустишь в ход эти документы. После этого его коллеги не станут работать с ним. Эти дурацкие документы. Если бы только его отец… – Она замолчала, глядя в сторону, собираясь с мыслями. – Знаешь, о чем он со мной говорит? О космосе. Я стараюсь накормить ребенка теми продуктами, которые ты для нас украл, а он мне толкует о космических кораблях. Его отец был прав – его жизнь там, в его мыслях, не здесь. Не знаю, может, после смерти Петера у него больше ничего не осталось. – Она повернулась к Джейку. – Но забрать у него это сейчас – я так не хочу.

– А чего ты хочешь?

– Чего я хочу? – спросила она себя. – Я хочу, чтобы это все кончилось – для всех нас. Пусть едет в Америку. Он говорит, что нужен им там.

– Они все еще не знают, что получают.

Она опустила голову:

– Тогда не говори им. Оставь ему и это.

Джейк взволнованно выпрямился на стуле:

– Он просил тебя это сказать?

– Нет. За себя он не просит. Речь о других – они для него как семья.

– Не сомневаюсь.

Качая головой, она вынула очередную сигарету.

– Ты тоже не слушаешь. Двое моих мужчин. Им все ясно. Может, он в чем-то прав – для тебя это личный вопрос.

– И ты так думаешь?

– Не знаю… нет. Но ты понимаешь, что случится. Они считают, что все были нацистами.

– Может, он переубедит их. Себя он уже убедил.

– Но не тебя.

– Нет.

– Он – не преступник, – сказала она безучастно.

– Разве?

– А кто это решает? Те, кто победили.

– Послушай меня, Лина, – сказал Джейк, прикрыв спички рукой, чтобы она посмотрела на него. – Никто этого не ожидал. Они даже не знают, с чего начать. Они просто солдаты. Это смешалось с войной, но это была не война. Это было преступление. Не война, преступление. Это случилось не просто так.

– Я знаю, чт опроисходило. Я постоянно слышу об этом. Ты хочешь, чтобы он ответил за это?

– Что, если за это никто не ответит?

– Поэтому должен отвечать Эмиль? Виновник – он?

– Он участвовал в этом. И все остальные – его «семья». Насколько они виновны? Не знаю. Знаю только одно: игнорировать это нельзя – мы не можем допустить этого.

– Он всего лишь занимался расчетами.

– Ты не видела лагеря.

– Я знаю, чт оты там видел.

– А чего я не увидел? Сначала даже не обратил внимания, сразу всего не заметишь, это было так… Я не обратил внимания.

– На что?

– Там не было детей. Ни одного. Дети не могут работать, так что они должны были исчезать первыми. Их убивали сразу же. Вот такого. – Он показал на Эриха. – Такого ребенка. Они бы убили его. Вот какие там были расчеты. Как убить Эриха.

Она посмотрела на диван, положила, не прикуривая, сигарету, сложила руки на груди и опять ушла в себя.

– Лина… – начал он.

– Хорошо, – сказала она, высвободила из-под себя ноги и встала, заканчивая разговор.

Подошла к дивану, склонилась над малышом, поправила простыню, осторожно подоткнула ее, постояла, наблюдая, как он спит.

– Я стала такой же, как и все остальные, да? – наконец произнесла она, стараясь говорить тихо. – Как фрау Дзурис. Страдала только она. И я такая же. Сижу Здесь и переживаю из-за своих проблем. – Она повернулась к нему. – Когда нас заставляли смотреть эти фильмы, знаешь, что я делала? Я отворачивалась.

Джейк взглянул на нее. Его собственная первая реакция. Костлявая рука тянет его назад, заставляя смотреть.

– А потом люди успокоились, и тут началось. «Как могли русские заставлять нас смотреть это? Разве они лучше? Вспомните бомбардировки, сколько мы претерпели». Делали все, чтобы выкинуть это из головы. И я вела себя так же. Я тоже не хотела видеть. И вот оно – на твоем диване.

Джейк молча наблюдал, как она прошла к креслу, потирая рукой затылок.

– Ты слишком многого хочешь от нас, – сказала она. – Жить с этим. Все убийцы.

– Я никогда не говорил…

– Конечно, только некоторые из нас. А кто именно? Ты хочешь, чтобы я обратилась к своему мужу. «Это был ты?» К сыну фрау Дзурис? Может, к своему брату? «Ты был одним из них?» Как я могу спрашивать? Может, он и был. Поэтому я такая же, как все. Знаю и не знаю.

– За исключением данного случая, когда знаешь.

Она опустила глаза:

– Он все еще что-то значит для меня.

Джейк встал, подошел к столу, покопался в бумагах и вытащил папку.

– Прочти это снова, – сказал он, протягивая ей досье. – Потом скажи мне, сколько. А я пока прогуляюсь.

– Не уходи. – Она перевела глаза на папку. – Видишь, как он стоит между нами.

– Ну так не ставь его туда.

– Ты хочешь слишком многого, – снова сказала она. – Мы перед ним в долгу.

– И расплатились за это в «Адлоне». Мы в долгу перед ним, – сказал он, кивнув в сторону дивана.

Она присела на широкую ручку кресла:

– Да, и как ты заплатишь? Что ты для него сделаешь? Представь его жизнь в Германии. Ребенок Ренаты.

– Никто не узнает.

– Кто-нибудь да узнает. Ты его от этого не убережешь. – Она согнулась и уставилась на свои голые ноги.

– Ты хочешь оставить его у себя, – сказал он.

Она покачала головой:

– Немецкая мать? Однажды он посмотрит на меня: «Ты была одной из них?» Нет, у него должна быть еврейская семья. Она за это заплатила.

– Тогда найдем такую.

– Вот так просто. Ты думаешь, их много осталось?

– Я поговорю с Берни. Может, он знает кого-нибудь.

– У тебя на все есть ответ, – сказала она, слегка вздохнув. Встала и заходила по комнате, как по клетке, сложив руки на груди. – Тебе все так легко.

– Кроме тебя. Особенно сегодня. В чем дело, Лина? – спросил он, глядя ей в спину, стараясь угадать ее настроение, непостоянное, как ртуть.

– Не знаю. – Сделав еще шаг, она остановилась лицом к двери в спальню. – Именно я хотела, чтобы он оказался здесь. Все, что угодно, только не к русским, думала я. И вот он здесь – что теперь? Я злюсь на него. Потом на тебя. Слушаю тебя и думаю, а ведь ты прав – а я не хочу, чтобы ты был прав. Может, и это касается только меня. Вот такая путаница. – Она помолчала. – Мне не хочется, чтобы ты оказался прав насчет него.

– Я не могу заставить документы исчезнуть, – сказал спокойно Джейк.

– Знаю, – сказала она, потирая рукав. – Знаю. Но пусть это сделает кто-то другой, не ты… – Она прикусила нижнюю губу.

– Ты именно этого хочешь?

Откинув голову, она посмотрела на потолок, ища на штукатурке ответ.

– Я? Чего я хочу? Я тут думала, как бы все сложилось, если бы ничего этого не произошло? – Она опустила голову, глядя мимо него, голос ее снова стал постепенно отдаляться. – Чего я хочу? Сказать тебе об этом? Я хочу остаться в Берлине. Это мой дом – даже в таком виде. Хочу работать, может, с Фляйшманом – я ему нужна, ему надо помочь. А потом я буду приходить домой и готовить. Ты знал, что я умею готовить? Моя мама говорила: вот то, что всегда оценит мужчина. – Она внимательно посмотрела Джейку в глаза. – Мы будем ужинать, разговаривать. А иногда – выходить в свет. Разоденемся и пойдем куда-нибудь вместе. На какой-нибудь званый вечер, это будет чудесно, я повернусь, а ты на меня посмотришь, как смотрел тогда в пресс-клубе. Но об этом буду знать только я. Вот и все. Миллионы людей живут так. Обычной жизнью. На такую жизнь ты способен?

Он протянул руку, но она не заметила.

– Не в Берлине, думаю. На такое сейчас даже американец не способен.