Текст книги "Хороший немец"

Автор книги: Джозеф Кэнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

– Эй, Сент-Луис! – крикнул он, махнув солдатику рукой, а другой поддерживая Шеффера в полусидячем положении. – Помоги мне посадить его в джип.

Вместе они поставили Шеффера на ноги, и шаг за шагом, задыхаясь, поволокли вперед. Из раны сочилась кровь.

– Только не к русским, – снова, как в бреду, пробормотал Шеффер. Затем, когда его тело опустилось на сиденье, вскрикнул от боли, глубоко вздохнул и потерял сознание, опустив голову на грудь.

– Он дотянет? – спросил солдат.

– Да. Помоги мне уложить девушку.

Но, когда они подошли к Лиз и увидели ее, лежащую в луже крови, солдатик, как в ступоре, просто уставился на нее. Джейк не стал его ждать, опустился и подхватил ее на руки. На полусогнутых ногах, шатаясь, он нес ее к джипу, как будто перетаскивал кого-то через порог. Голова ее болталась. Аккуратно уложив тело, он вернулся за пистолетом. Солдатик все еще стоял, бледный, держа камеру Лиз в руках.

– Вы весь в крови, – сказал он глупо.

– Оставайся со своим другом. Я пришлю кого-нибудь, – сказал Джейк, забирая камеру.

Солдатик посмотрел на друга, лежащего на земле.

– Боже всемогущий, – сказал он дрожащим голосом. – Я даже не понял, что случилось.

Прибыла новая группа русских, окружили «хорх», как американские военные полицейские, и стали осматривать мертвого русского. Бегущий солдат, который все это начал, затерялся в Потсдаме. Других убитых не было, только Лиз и парнишка, который в конце недели собирался ехать домой. Когда Джейк направился к джипу, торопясь уехать, один из русских поспешил к нему, жестом показывая на Шеффера, обмякшего на переднем сиденье. Начнутся вопросы, советский доктор – этого он не хотел. Джейк сел и завел двигатель. Солдат крикнул ему, вероятно, приказывая остановиться. Но сейчас не было времени. Ближайший военный госпиталь – в Лихтерфельде, где штаб. Это много миль отсюда.

Русский встал перед джипом и поднял руку. Джейк выхватил пистолет и навел на него. Русский съежился и отскочил в сторону. Такой же пацан, как турист из Сент-Луиса, испугался окровавленного сумасшедшего с пушкой в руках. Другие, увидев, тоже попрятались. Сила оружия, мощная, как адреналин. Никто тебя не остановит, пока у тебя в руках оружие. Они прятались за «хорхом», пока джип не вырулил на площадь и не помчался к мосту.

Тело Шеффера качнулось от первого толчка и безвольно навалилось сбоку на Джейка, да так и лежало на нем, пока они выезжали из Потсдама. Когда они промчались мимо КПП сектора, Джейк рассмотрел встревоженные лица солдат и понял, что его лицо все еще измазано кровью. Он вытер его рукавом. Пот смешался с потемневшей кровью. Теперь, когда они вырвались на дорогу и мчались вперед, он вдруг понял, что хватает ртом воздух, грудь вздымается, как будто он вынырнул из глубины. Как во сне, если бы не труп на заднем сиденье и не тяжелый солдат, который навалился на него всем телом, безвольно болтая головой. Я даже не знаю, что случилось. Но он знал. Снова мысленно прокрутив сон, он остановился на том месте, где солдат бежал к обелиску, а сам он увидел, что оружие нацелено не на солдата, а на Лиз. Отвлекающий маневр – оружие обычно предназначается для другого человека. Но кому надо было убивать Лиз? Ошибка. Он взглянул на Шеффера. Не тот, за кого себя выдает. Готов рискнуть своей жизнью, только бы не попасть к русским.

Глава одиннадцатая

Тело Лиз отправили военным транспортом домой. Шеффер лежал в госпитале и залечивал раны, к нему никого не пускали. Военная администрация подала официальную жалобу русским. Те быстро подали в ответ свою, и инцидент увяз в бумажной волоките, ожидая рассмотрения с перебранками в Комендатуре. Джейк не выходил из квартиры, пытаясь написать статью о Лиз, но затем бросил. В газете «Звезды и полосы» из нее уже сделали героя с передовой – к чему еще что-то писать? Снова чистой воды кинохроника, реальнее реальности. Что можно понять на экране? Что это несчастный случай при перестрелке, а не прицельный выстрел в кого-то, под который попала девушка. Только Джейк видел через ее плечо, куда направлено оружие.

На Гельферштрассе у него екнуло сердце, когда рядом за стенкой он услышал шаги, но то был всего лишь Рон. Он складывал ее одежду в кучу рядом с открытой сумкой.

– Помоги мне, а? – сказал он, держа в руках какое-то белье. – Странное чувство, когда в этом копаешься.

– Никогда не видел женских трусиков?

– Да нет, как-то не по себе, вот и все, – сказал непривычно подавленный Рон, и Джейк знал, о чем он. Шелковое белье падало в сумку, и он ощущал, как Лиз действительно уходит от него, превращается в узел аккуратно сложенной одежды.

– А почему не попросить женщину снизу?

– Немку? Тогда от этого ничего не останется. Вы же знаете, какие они.

Джейк поднял пару туфель – тех, в которых танцевала Лина, – и на мгновение задержал на них взгляд.

– Возьми, если хочешь, – сказал Рон. А почему бы и нет? Полный чемодан вещей, которые могли подойти Лине. Такое нигде не купишь. А он бы стал берлинским мародером. Он бросил туфли в сумку.

– Для кого-то они могут что-то значить. У нее есть семья?

Рон пожал плечами.

– А с этим что делать? – спросил он, показывая на небольшой набор косметики. – Ох эти женщины.

Полтюбика губной помады, немного пудры, баночка крема – ничего особенного, нет смысла отсылать домой.

– Пусть женщина заберет.

– Старуха?

– Она может это продать.

– Клянусь, она положила глаз на камеры. Они уже подняли шум насчет кладовки в подвале – ну, где Лиз устроила себе фотолабораторию. Говорят, им нужно помещение.

– Я там все заберу, – сказал Джейк, беря фотокамеру с постели. Та, которой она снимала в Потсдаме, все еще в пятнах крови. Он прокрутил ручку до конца и вытащил последнюю пленку. – Протри ее, прежде чем паковать, – сказал он, протягивая камеру Рону, который брезгливо посмотрел на нее. – Куда это отошлют?

– Домой.

– Не в ДУР?

– А зачем в ДУР? – удивился Рон.

– Ее же убили.

– Ее и автобус мог сбить. Мы же не отсылаем им автобус. Ты о чем?

Действительно, о чем? Джейк посмотрел на губную помаду, сложенную блузку – ничего из этого уликой не являлось, только то, что мелькнуло перед его глазами, такое же ненадежное, как кинохроника. Он подошел к столу, заваленному фотографиями.

– Сколько прошла, однако, – сказал Рон, заканчивая паковать вещи. – Всю войну без единой царапины, а тут – бах.

Джейк стал просматривать снимки. Черчилль у Рейхсканцелярии. Рон в аэропорту на фоне военных с неясными очертаниями. Джо.

– Как Шеффер?

– Потерял много крови, но они его залатали.

– Говорят, к нему никого не пускают.

– Он же крови много потерял. – Рон взглянул на него. – А с чего вы так сдружились?

– Просто так спрашиваю. Что будет с этим? – сказал Джейк, беря фотографии.

– А я откуда знаю? Формально, как я понимаю, это относится к службе новостей. Думаешь, семья захочет что-то из этого оставить себе?

– Сомневаюсь. Ее ни на одной нет. – Когда ты по ту сторону камеры, от тебя и следа не остается.

– Хорошо, посмотри. Только забери их отсюда – нам понадобится эта комната. – Он, щелкнув, закрыл сумку. – Вот и все. Немного, да?

– Она любила ездить налегке.

– Да, не считая ее чертового оборудования, – сказал он, кивнув на упакованный ящик у двери. – Такая девчонка, однако.

– Да.

Рон оглянулся на него.

– А у вас с ней…

– С ней – что?

– Ну, сам понимаешь. Я всегда считал, что она к тебе неравнодушна.

– Нет. – А ведь могло быть и славно.

– Только старик Шеффер, да? Ты спас не того, если хочешь знать мое мнение.

– Она была уже мертвой.

Рон покачал головой.

– Ебаный Додж-Сити. [70]70
  Додж-Сити – город в южной части штата Канзас, стал символом необузданных нравов Фронтира.


[Закрыть]Там никому не безопасно.

Джейк вспомнил о Гюнтере, любителе вестернов, который анализирует все по пунктам.

– Поэтому мы разгоняем полицию, – сказал он.

– Полиция – это мы, – сказал Рон, недоуменно взглянув на него. – Даже если и так, какая разница? – Он повернулся к двери. – Никогда не угадаешь, верно? Что тебя ждет, вот так-то.

– Нет, не так. Ее намеренно убили.

– Ну да, конечно, – сказал Рон, а потом обернулся. – Что ты сказал?

– Я говорю, ее намеренно убили. Это не несчастный случай.

Рон впился в него взглядом:

– С тобой все в порядке? Там же была добрая сотня свидетелей, сам знаешь.

– Они ошибаются.

– Все до одного, кроме тебя. И кто же это сделал?

– Что?

– Кто это сделал? Кто стрелял, намеренно – первым делом мне хотелось бы знать это.

Джейк уставился на него:

– Ты прав. Кто это был?

– Какой-то русский, – ответил Рон, ничего не понимая.

– Какого-то русского не бывает. Ктоэто был? – сказал он сам себе, и собрал фотографии. – Спасибо.

– Ты куда?

– К полицейскому. Настоящему.

Но дверь в Кройцберге ему открыл Берни.

– Отличное время выбрали. Заходите, раз уж пришли. Нам нужно поставить его на ноги.

Джейк оглядел комнату – тот же бардак, что и раньше. По всей квартире витал запах свежего кофе. Гюнтер склонился над кружкой и вдыхал пар, клюя головой. За спиной у него висела карта Берлина.

– Что случилось?

– Суд. Через час ему надо давать свидетельские показания, а он что делает? Запил. Я захожу сюда, а он, блядь, на полу.

– Что за суд?

– Над вашей подругой Ренатой. Грайфером.Именно сегодня. Давайте, помогите мне его поднять.

– Герр Гейсмар, – произнес Гюнтер, подняв пьяные глаза от кружки.

– Пейте кофе, – отрезал Берни. – Держался все это время и надо же отколоть такое. – Гюнтер неуверенно встал на ноги. – Побриться сумеете или вас побрить?

– Сам побреюсь, – холодно ответил Гюнтер.

– Что у вас есть надеть? – спросил Берни. – В этом же вы не пойдете. – Грязная, заляпанная майка.

Гюнтер кивнул в сторону шифоньера, затем повернулся к Джейку.

– Как продвигается ваше дело? Я думал, что вы его забросили.

– Нет. У меня есть что вам рассказать.

– Хорошо, – сказал Берни. – Поговорите с ним. Может, очухается поскорей. – Он открыл шифоньер и вынул темный костюм. – Этот?

– Конечно.

– Сойдет. Если вас еще и подпереть, вы произведете хорошее впечатление.

– Это так важно для вас? – сказал отрешенно Гюнтер.

– Она послала вашу жену в печь. Для вас это не важно?

Гюнтер опустил глаза и глотнул еще кофе.

– Так что вы хотели, герр Гейсмар?

– Мне нужно поговорить с вашими русскими друзьями. Кое о ком их расспросить. В Потсдаме была перестрелка.

– Опять Потсдам, – проворчал Гюнтер.

– Русский застрелил мою подругу. Я хочу знать, кто он такой. Или был. – Гюнтер поднял глаза. – Кто-то стрелял в ответ.

– В донесении его имени не было? – задал Гюнтер вопрос полицейского.

– Не только его имя. Но и кто он был такой.

– Ага, еще и кто, – сказал Гюнтер, отпивая еще кофе. – Итак, еще одно дело.

– То же самое.

– То же самое? – сказал Берни. Стоя у шифоньера, он следил за разговором. – Говорили, что это несчастный случай. Налет. В газетах писали.

– Это был не налет, – ответил Джейк. – Я там был. Типичная подстава. – Он посмотрел на Гюнтера. – Стрельбу устроили специально. Просто попали не в того человека.

– В вашу подругу.

Джейк кивнул.

– Тот, кого они хотели убрать, ранен только в плечо.

– Однако не соколиный глаз, – сказал Гюнтер, напомнив Джейку о вестернах.

– В толпе легко промахнуться. Рынок есть рынок. Там все как с цепи сорвались. Начали палить. Спросите вашего друга Сикорского.

Гюнтер оторвал глаза от кофе.

– Он был на рынке? В Потсдаме?

Джейк улыбнулся.

– Торговал сигаретами. А может, ковер покупал. Не знаю. Когда стрельба поднялась, он довольно быстро смылся. Как и все остальные.

– Тогда первых выстрелов он не видел.

– Зато я видел.

– Продолжайте, – сказал Гюнтер.

– Пока разговариваете, брейтесь, – сказал Берни, подталкивая его к ванной. – А я еще кофе сварю.

Гюнтер покорно побрел к раковине. Постоял минутку перед зеркалом, рассматривая себя, а затем стал намыливать лицо кисточкой. Джейк сел на край ванны.

– Побыстрее, – сказал Берни из комнаты. – Нам еще нужно пройтись в последний раз по вашим показаниям.

– Мы уже проходились по моим показаниям, – угрюмо сказал Гюнтер в зеркало. Его лицо, покрытое щетиной с проседью, постепенно исчезало под мыльной пеной.

– Вы же не хотите чего-нибудь забыть.

– Не беспокойтесь, – сказал Гюнтер, теперь уже сам себе, опершись о раковину. – Я не забуду.

Дрожащей рукой он взял лезвие опасной бритвы.

– Справитесь? – спросил тихо Джейк. – Давайте я вам помогу.

– Думаете, я поранюсь? Нет. – Он поднял лезвие и посмотрел на него. – Знаете, сколько раз я думал, как это будет легко? Чик, и все, кончено. – Он покачал головой. – Но я никогда не смогу этого сделать. Почему – не знаю. Я пытался. Подносил бритву сюда, – сказал он, коснувшись горла, – а резануть не мог. Думаете, сейчас порежусь? Несчастный случай? – Он глянул искоса на Джейка. – Я не верю в несчастные случаи. – Он снова посмотрел в зеркало. – Так что там о нашем деле?

Джейк в замешательстве заерзал на краю ванны. Разговор не пьяного. Голос Гюнтера вдруг протрезвел, словно обнажился, но даже не понял, что его видят, – так кто-нибудь вдруг раздевается в чужом окне. Интересно, о чем думает человек, когда чувствует бритву у горла? Но вот она снова там, спокойно и аккуратно идет вверх сквозь мыльную пену, ведомая твердой рукой выжившего.

Джейк стал рассказывать, стараясь следовать ритмичным скребкам бритвы и не сбиваться с логической схемы бритья: по одной щеке вниз, обогнуть уголки рта, – но вскоре рассказ пошел своим путем, перескакивая с одного на другое, – так, как все фактически и происходило. Многого Гюнтер не знал. Штрих у серийного номера. Крансберг. Фрау Дзурис. Не знал даже о молодом Вилли, вечно слоняющемся по улице профессора Брандта. Временами Джейку казалось, что Гюнтер перестает его слушать, когда натягивает кожу, чтобы не порезаться. Но потом он мычал, и Джейк понимал, что так он отмечает детали. Его мозги прочищались с каждым ходом лезвия по намыленному лицу.

Берни принес еще кофе и встал, прислонившись к двери, наблюдая в зеркале за лицом Гюнтера и на этот раз не прерывая его. Русский на коленях перед «хорхом», с пистолетом, выпавшим из руки. Майстер Толль. Гюнтер промыл бритву и сполоснул лицо.

– Ну как, достаточно презентабельно? – спросил он у Берни.

– Как новенькое. Вот рубашка, – сказал тот, передавая.

– Ну и что вы думаете? – спросил Джейк.

– Все так смешалось, – сказал Гюнтер рассеянно, вытирая лицо.

– Я запутал вас.

– Полагаю, вы сами себя запутали. – Джейк взглянул на него. – Герр Гейсмар, в полиции нельзя работать на интуиции. Отметьте вопросы галочкой, как бухгалтер. У вас две проблемы. Сделайте две колонки, и ведите их отдельно, не перескакивайте из одной в другую.

– Но они же стыкуются.

– Только в Крансберге. Но кто знает? Может, единственное совпадение. Очевидно лишь то, что Талли не искалгерра Брандта. Другие – да. Но не он. – Гюнтер покачал головой, натягивая рубашку. – Нет, пронумеруйте все по порядку, каждый вопрос в свою колонку. И лишь когда выпадет один и тот же вопрос, возникнет совпадение, связь.

– Может, они стыкуются в Потсдаме. Он постоянно там возникает.

– Да, и почему? – спросил Гюнтер, застегивая рубашку. – Я так ничего и не понял о Потсдаме. Что Талли там делал? И в тот день, когда город был закрыт.

– Вы просили меня проверить этот момент, – сказал Берни. – Пропуски в американскую зону. Ноль. Никакого Талли.

– Но его нашли там, – сказал Джейк. – Русский сектор, русские деньги.

– Да, деньги. Полезная деталь. – Гюнтер снова взял чашку с кофе и отпил глоток. – Если у него были русские деньги, то он их должен был получить здесь. Но не от Ивана, покупающего часы, полагаю. У кого столько денег? Вы узнали что-нибудь у Элфорда?

– Ничего.

– Спросите еще раз. Галстук тоже? – спросил он у Берни.

– Вам нужно выглядеть перед судьей как можно лучше, – сказал Берни.

Джейк, которого прервали на полуслове, вздохнул.

– Дэнни никуда нас не приведет. Нам нужно найти Эмиля.

Гюнтер повернулся к зеркалу, заправляя галстук под воротник.

– Ведите колонки по отдельности. Стыковок пока нет.

– И, полагаю, стрельба в Потсдаме тоже никак с этим не связана.

– Нет. Тут номер совпадает.

– Шеффер, вы имеет в виду.

– Герр Гейсмар, у вас дар игнорировать очевидное. Дар. – Он нагнулся к зеркалу, завязывая галстук. – На рынке стоят три человека. Рядом. Когда вы рассказываете о происшествии, вы видите пистолет, направленный на фотографа. А я вижу, как она наклоняется. Я вижу, что целятся в вас.

Секунду Джейк пристально смотрел на Гюнтера. Проницательные глаза, очищенные кофеином, уже не мутные.

– В меня? – сказал он, чуть не ахнув.

– В человека, который находит тело, расследует убийство. Вы полагаете, целились не в вас? А в кого? В военного, который ограбил завод Цейсса? Возможно. В даму? Тоже может быть, сами знаете, – вы быстро отвели от нее взгляд. Подстреливают обычно тех, кого и собирались. Но, допустим, на этот раз вы правы, повезло. Вам повезло.

Поймала его пулю. Она убита, а ему повезло.

– Я в это не верю.

– Когда вы в первый раз увидели «хорх»? На трассе Авюс, по вашим словам. Вскоре после того, как выехали с Гельферштрассе.

– Это ничего не значит. Рассмотрите вот что. Стрельба началась только после того, как мы встретили Шеффера.

– В стороне от толпы. А если б вас обоих убили? Инцидент. И вас больше нет.

– Но почему…

– Потому что вы, несомненно, представляете для кого-то опасность. Сыщик всегда опасен.

– Я не верю, – повторил Джейк уже менее уверенно.

Гюнтер взял щетку для волос и провел по вискам.

– Ну, как хотите. Но я предлагаю вам переехать. Если им известно про Гельферштрассе, они могут знать и про другое место. Полагаю, это там, где живет ваша подруга, милая Лина? Одно дело, когда ставишь под удар себя…

Джейк резко оборвал его.

– Вы действительно так считаете?

Гюнтер пожал плечами:

– Мера предосторожности.

– Почему Лине может грозить опасность?

– А зачем ее искал русский? Вы это не находите интересным? Русский ищет дома у профессора Брандта ее, а не сына профессора.

– Для того, чтобы найти сына, – ответил Джейк, наблюдая за лицом Гюнтера.

– Тогда почему он не спросил о нем?

– Хорошо, почему? Еще одна очевидность?

Гюнтер покачал головой:

– Скорее вероятность. Но которая сама по себе кое-что предполагает. – Он взглянул на Джейка. – Им уже известно, где он.

Джейк ничего не сказал, ожидая продолжения, но Гюнтер отвернулся, взял чашку с кофе и пошел в другую комнату.

– Пора? – спросил он у Берни.

– Протрезвели? Вытяните руки.

Гюнтер вытянул одну руку – она слегка дрожала.

– Итак, я в суде, – сказал он.

– Нам нужен надежный свидетель, а не пьяница.

– Я полицейский. Я уже бывал в судах.

– Но не на таком.

Джейк последовал за ним, размышляя.

– Это не стыкуется, – сказал он Гюнтеру.

– Пока не стыкуется. Я же сказал, вероятность. – Он поставил чашку. – Но я бы ее увез. Спрятал.

Джейк встревоженно посмотрел на него.

– Я все же хочу поговорить с Шеффером, – сказал он. – Стреляли в него. И он хотел побыстрее убраться оттуда. Даже раненый. Это все, о чем он думал. – Он помолчал. – Как бы там ни было, куда нам ехать? В Берлине не так легко найти квартиру.

– Нелегко. Если только нужда не заставит. Я перевозил Марту четырнадцать раз, – сказал Гюнтер, уставившись в пол. – Четырнадцать. Я помню каждый такой переезд. Такое не забывается. Гюнцельштрассе. Блюхерштрассе. Каждый. Меня о них будут спрашивать? – спросил он у Берни.

– Нет, – ответил Берни, – только о последнем.

– С грайфером, – сказал Гюнтер, кивнув головой. – Кофе. Мы думали, это безопасно. У нее были документы. Безопасно.

Джейк удивленно посмотрел на него. Подводные лодки. А Гюнтер помогал.

– Я думал, вы развелись с ней, – сказал он.

– Она развелась со мной. Так было лучше. – Он поднял глаза. – Вы думаете, я бросил ее? Марту? Она была моей женой. Я делал все, что мог. Квартиры. Документы. Для полицейского это не так уж и трудно. Но не достаточно. Ее увидел грайфер.Случайно, как всегда. И все полетело к черту. Каждый переезд. – Он замолчал и повернулся к Берни. – Простите меня. Я сам не свой.

– Вас тошнит?

Гюнтер слабо улыбнулся.

– Не так, чтобы уж совсем. Слегка… – Его голос затих, внезапно ослабев. – Мне бы глоточек. Для успокоения нервов.

– Не выйдет, – сказал Берни.

Но Джейк посмотрел на него – старый костюм плохо сидит, глаза бегают, – подошел к столу и плеснул порцию бренди. Гюнтер одним махом выпил его, как лекарство, и на мгновение замер, чтобы напиток растекся по организму и подействовал.

– Не беспокойтесь, – сказал он Берни. – Я ничего не забуду.

– Будем надеяться, что нет. – Он сунул руку в карман и вытащил мятную жвачку. – Вот, зажуйте. Русские чуют спиртное за версту.

– Русские? – спросил Джейк.

– Суд проходит у русских. Чтобы показать нам, что они тоже умеют судить, а не только вздергивать людей на виселицах. Особенно когда мы помогаем им поймать преступников. Поехали, а то опоздаем.

– А мне можно с вами? Я хотел бы поприсутствовать. Увидеть Ренату.

– Места для прессы давно розданы. Все хотят побывать на этом процессе.

Джейк посмотрел на него, как Гюнтер, испрашивающий глоток для опохмелки.

– Хорошо, – сказал Берни. – Мы включим вас в группу обвинения. Заодно проследите за нашим другом. И это будет вашей работой. – Он взглянул на Гюнтера. – Ни капли больше.

Гюнтер вернул стакан Джейку.

– Спасибо. – И в знак благодарности сказал: – Я поговорю с Вилли вместо вас.

– Вилли?

– Таких типов я хорошо знаю. Со мной он будет говорить.

– Я хочу сказать, почему с ним? – спросил Джейк, заинтригованный тем, что Гюнтер, несмотря ни на что, продолжает анализировать.

– Чтобы расставить фигуры по местам. Небольшие детали. Как это в английском языке? Поставить точки над i,и перечеркнуть t.

– Все еще полицейский.

Гюнтер пожал плечами:

– Аккуратность приносит свои плоды. Учитывать нужно все.

– Что еще я упустил?

– Не упустили – проигнорировали, скорей всего. Иногда мы не хотим видеть то, что нам неприятно.

– Например?

– Автомобиль.

– Снова «хорх»? Что такого важного в «хорхе»?

– Нет, автомобиль герра Брандта. Приехать в Берлин в ту неделю – как это было возможно? Город горел, война. А он все же приезжает, чтобы забрать жену. Кто разрешил?

– Автомобиль был эсэсовский.

– Да, их. А вы думаете, СС будет кого-то подвозить? Когда город капитулирует? Либо он был одним из них, либо их пленным. Но они приехали, чтобы забрать отца, значит – не пленный. А один из них. И выполнял задание СС – какое? В те последние дни даже СС не посылало машины за родственниками.

– Его отец сказал, они приехали забрать какие-то документы.

– И рискнули заехать в Берлин. Интересно, какие.

– Это легко установить, – сказал Берни. – Они сдались на западе. Где-нибудь должна быть регистрационная запись. Чего у нас полно, так это документов.

– Еще больше папок, – сказал Гюнтер, глядя на кипу досье для суда, которые Берни принес с собой. – На всех бедных немцев. Давайте посмотрим, что они говорят о герре Брандте.

– А почему вы думаете, что в папках есть и о нем? – спросил Джейк.

– Что вы спасаете, когда горит город? Вы спасаете себя.

– Он пытался спасти свою жену.

– Но не спас, – сказал Гюнтер, а потом отвел взгляд. – Конечно, иногда это невозможно. – Он взял пиджак и надел его, готовясь к выходу. – В ту последнюю неделю вас тут не было. Все в огне. На улицах русские. Мы думали, что наступил конец мира. – Он снова взглянул на Джейка. – Но нет. Теперь – это. Расплата.

Зал суда выглядел так, как будто русские соорудили его на скорую руку, не зная, где взять реквизит. Их программа денацификации ограничивалась групповыми экзекуциями, без суда и следствия. Но грайфербыл особым случаем. Поэтому они нашли помещение рядом со старым управлением полиции на Алексе, сколотили деревянный помост для судей, расставили как попало складные стулья для прессы, которые скрипели и царапали пол, когда журналисты наклонялись, чтобы лучше слышать. Обвинителей и их консультантов со стороны союзников уместили за одним столом. За другим расположились защитник и его помощник, выложив перед собой кривобокую кипу документов. Вдоль стенки сидели советские стенографистки в военной форме, печатали прения по ходу заседания и отдавали их двум гражданским девушкам на перевод.

Суд велся на немецком. Но судьи, трое старших офицеров, шуршали бумагами, стараясь не выказывать усталость, и явно почти ничего не понимали, так что адвокаты, тоже в военной форме, иногда переходили на русский, боясь, что стенографистки не поймут их доводов. Кроме того, в комнате стояла громоздкая скамья для свидетелей, висел советский флаг и все. Формат инквизиции, но более грубый, чем даже в судах Дикого Запада, если верить романам Карла Мая. Ни намека на судейские мантии. На входе всех обыскивали.

Рената стояла рядом с судьями за низкой решеткой, сбитой из новой фанеры, лицом к залу, как будто ее лицо в ходе слушания могло быть представлено как доказательство. За ней стояли два солдата с автоматами, которые не отрывали от нее тяжелого взгляда. Берни сказал, что она изменилась, но Рената на первый взгляд осталась такой же – правда, похудела, щеки впали, как и у всех в Берлине, но все же – та самая Рената. Только темные волосы стали другими – короткими и какими-то неопределенно тусклыми. На ней была свободная серая арестантская форма с пояском, выпирали ключицы. А ее когда-то хорошенькое, оживленное лицо теперь выглядело изможденно, изуродованно жизнью. Но глаза остались прежними – острый, понимающий взгляд, с вызовом осматривающий толпу, как будто она и сейчас выискивала новые жертвы. Именно так, подумал Джейк, она, наверное, охотилась за евреями.

Его она узнала мгновенно. Удивленно подняла брови, затем смущенно опустила их. Ее друг сидел за столом обвинителей. Подумала ли она, что он пришел сюда свидетельствовать против нее? А что бы он сказал? Девушка с живой улыбкой, которая любила рисковать, отчаянная настолько, что могла стрельнуть сигарету у нациста на железнодорожной платформе? Острый глаз, натренированный на поиск жертв среди уличной толпы. Как она дошла до этого? Но это был вечный вопрос: как они все могли дойти до этого? Абсурд, но ему вдруг захотелось приободрить ее. Я помню, кем ты была. Тогда – совсем не монстр. Как я могу судить? А кто мог? Три русских офицера на самодельном помосте, чьи мясистые лица, казалось, вообще не выражали вопросов.

Суд только начался, но Джейк сразу понял, что судьи собрались не установить вину, а вынести приговор. А какие тут могли быть сомнения? Немцы вели отчеты о ее деятельности, столбики цифр. По мере того как прокурор зачитывал обвинительные акты, Джейк видел, как она все ниже и ниже опускала голову, будто ее тоже захлестывала волна тех арестов, один за другим, пока, наконец, не заполнили все товарные вагоны. Так много их оказалось. Знала ли она их всех или только догадывалась, чуя страх, когда заходила в одно из своих кафе? Каждый пункт – встреча лицом к лицу, реальная, не анонимная, как у летчика, сбрасывающего бомбы.

Метод, по описанию Берни, заключался в следующем. Обнаружение, затем спешный звонок, кивок головы как добро на арест, ее коллеги хватают и волокут людей в машину, а она уходит. Почему она не прогуливалась дальше? Вместо этого она возвращалась в сборный пункт. У нее там была комната – сама по себе короткий поводок, и все же не в тюрьме. Почему бы просто не уйти? Гюнтер перепрятывал жену четырнадцать раз. Но у него были бумаги и друзья, готовые помочь. Ни одна подводная лодка не могла выжить самостоятельно. Куда бы она, в конечном счете, исчезла?

Затем русский прокурор, как ни странно, перешел к подробному описанию ареста самой Ренаты, преследования, которое, в конечном счете, загнало ее в подвал в Веддинге. На мгновение Джейку показалось, что русские просто хвалятся перед журналистами, которые только успевали записывать. Затем он заметил Берни в толпе адвокатов, услышал, как назвали Гюнтера, как охотника, и понял, что тут было нечто большее: уловка старого окружного прокурора – предъявить своего свидетеля, положительного парня в аккуратном пиджаке и галстуке. Зря беспокоился. Погоня, описанная без запинки, кажется, абсолютно не произвела впечатления на первого судью, который, поерзав в кресле, закурил. Русский рядом с ним наклонился и что-то прошептал ему. Судья раздраженно вынул сигарету и уставился в окно, в котором едва крутился вентилятор, лениво гоняя спертый воздух. Явно неожиданный западный обычай. Джейк подумал, когда же объявят перерыв.

По тому, как разворачивалось слушание, он предположил, что Гюнтер будет ключевым свидетелем. Кто там еще? Документы сохранили механику преступления, но жертвы были мертвы и не могли обвинять. Гюнтер фактически видел, как она это делала. А окружной прокурор всегда начинает с полиции, чтобы сделать свое дело весомым с самого начала. Первым вызванным лицом, однако, оказалась фрау Герш – выбор, больше рассчитанный на эффект, – хрупкая женщина на костылях, которой помогли взобраться на место свидетеля. Прокурор заботливо начал с ее ног.

– Отморозила. На марше мертвых, – сказала она, запинаясь, но прозаично. – Нас погнали из лагеря, чтобы русские не нашли. И нам пришлось идти по снегу. Если падал, тебя пристреливали.

– Но вам повезло.

– Нет, я упала. В меня выстрелили. Вот сюда. – Она показала на свое бедро. – Они подумали, что я убита, и оставили меня. Но я не могла идти. В снегу. Так что дело в ногах.

Говорила она просто, тихим голосом, и поэтому, скрипя стульями, люди наклонялись вперед, чтобы услышать ее. Затем она посмотрела на Ренату.

– А в лагерь отправила меня она, – яростно сказала женщина, повысив голос.

– Я не знала, – сказала Рената, покачав головой, – я не знала.

Судья внимательно посмотрел на нее, удивленный тем, что она заговорила, но не зная, что теперь с этим делать. Никто, похоже, не знал, какими должны быть правила. И меньше всего – защитник, который сумел только махнуть рукой, показывая ей жестом помолчать, и неловко кивнул судье в знак извинения.

– Она знала! – сказала женщина, теперь уже более настойчиво. – Знала.

– Фрау Герш, – сказал прокурор неторопливо, как будто вспышки гнева и не было, – вы узнаете подсудимую?

– Конечно. Та самая грайфер.

– Вы знали ее лично?

– Нет. Но я узнаю ее лицо. Она пришла за мной, вместе с теми людьми.

– Вы тогда увидели ее в первый раз?

– Нет. Она разговаривала со мной в обувной мастерской. Если б я знала, но, увы. А потом, в тот же день…

– В обувной мастерской? – переспросил один из судей, путая прошлое с костылями, торчащими перед ним.

– Одно из мест, где она завязывала знакомства, – сказал прокурор. – Люди, которые прятались, снашивали обувь. Они постоянно передвигались с места на место. Поэтому фройляйн Науманн завела знакомства среди сапожников. «Кто сегодня был? Чужие приходили?» Она многих выявила таким образом. Эта конкретная мастерская… – Он сделал вид, что проверяет свои записи. – Находилась в Шёнеберге. На Гауптштрассе. Верно?