Текст книги "Хороший немец"

Автор книги: Джозеф Кэнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

– Подождите. Мне нужна ваша помощь. Я не так уж и хорошо владею немецким.

– Чтобы их прочитать? Ваш немецкий вполне адекватен. Возможно, все дело в том, что вы не верите тому, что читаете. Изложено все как есть. Простой немецкий язык. – На его лице мелькнула гримаса. – Язык Шиллера.

– Я о сокращениях. Они все технические. Вот фон Браун запрашивает квалифицированных рабочих. Французов, правильно?

– Да, французских пленных. СС предоставило список из лагерей – студенты технических вузов, механики. Фон Браун отбирал из этого списка. Строительные рабочие его не интересовали, лопатой умеет орудовать каждый. Но квалифицированные работы… – Он посмотрел на слово, которое показывал ему Джейк. – Забойщик.

– Значит, он там был.

– Конечно, он там был. Они все ездили туда с проверками, инспекциями. Это был их завод, понимаете, ученых. Они все видели, герр Гейсмар. Не космос, не их мечту. Они видели это. Вы прочитали другое письмо, от Лехтера, в котором он говорит, что дисциплинарные меры ни к чему не приводят? Рабочим не нравится смотреть на повешенных – это тормозит производство. Слово в слово. И каково его решение? Вешать их за пределами производственной площадки. Да, и еще Лехтер жалуется, что во время последнего визита некоторых из его коллег повели на участок, где вспыхнула холера. Нельзя ли предотвратить такое в будущем? Посетителей следует водить только на безопасные участки. Чтобы не рисковать здоровьем… – Он замолчал и прокашлялся. – Воды хотите? – спросил он, вставая из-за стола, явный предлог.

Джейк перевернул другую страницу. За его спиной зашумела вода. Служебная записка с просьбой перевода в Пенемюнде некоего доктора Ягера – доказательство, что он был там, копию в архивы, улики для Берни. Просто бумаги. Кто остался нескомпрометированным? Пили бренди в Крансберге, ждали визы. Но что знал Талли? Он вдруг впервые понял – на это намекал и Гюнтер, – что фактически никто, кроме профессора Брандта, документов не видел. Талли, очевидно, покинул центр в таком же разочаровании, что и Джейк. Проделать такой путь в Берлин и ничего не найти.

– Вот и Эмиль, – сказал он, переворачивая страницу, заполненную цифрами.

– Да, – произнес профессор Брандт над его плечом, – расчеты. Расчеты. – Он пошаркал обратно к своему стулу.

– Но чего? Что это? – Джейк показал на ряд цифр.

– Калории, – тихо сказал профессор Брандт, даже не взглянув, с документом он явно был знаком.

– Тысяча сто, – сказал Джейк, удивляясь появлению математических выкладок. – Это калории? – Он оглянулся на старика. – Объясните.

Профессор Брандт отпил воды.

– В день. Сколько проживет человек на 1100 калорий в день? В зависимости от первоначального веса тела. Видите, там ряд слева. Если он падает – скажем, до девятисот – показатели в среднем составляют шестьдесят. Шестьдесят дней – два месяца. Но это, конечно, не точно. Переменные не в цифрах. В людях. Одни дольше, другие быстрей. Они умирают с собственной скоростью. Но среднее значение знать нужно. Можно рассчитать, сколько калорий потребуется для продления жизни, скажем, еще на месяц. Но они никогда не продляли. Работа в первый месяц, до того, как они ослабнут, была фактически более продуктивной любого продления. Это видно из таблицы внизу. Не было смысла держать их в живых, если только они не были специалистами. Цифры доказывают это. – Он поднял взгляд. – Он был прав. Расчеты я проверил. На второй странице показано, насколько нужно увеличивать рацион для квалифицированных рабочих. Знаете, я думаю, что с помощью этих расчетов он хотел убедить их выдавать больше еды, но я не уверен. Другие умирали по формуле. Величина средняя, но точная. Он основывался на фактических показателях предыдущего месяца. Нетрудная задача.

Он помолчал, отпил воды, затем продолжил – учитель, расписывающий длинное доказательство на школьной доске.

– Остальные такие же. Простые. Время на сборку. Агрегатов за двадцать четыре часа. Не смотрите, я все помню. Оптимальное количество рабочих на конвейере. Иногда их оказывалось слишком много. Сборочные работы усложнялись – лучше иметь одну пару квалифицированных рук, чем троих рабочих, которые не понимают, что делают. Он где-то доказывает это. Можно подумать, что в этом есть практический смысл, но им явно нравилось видеть это. В цифрах. Вот над этими проблемами они и заставляли его работать.

Джейк молча смотрел на бумаги, давая профессору Брандту время сделать последний глоток воды и взять себя в руки.

– Он, очевидно, занимался и другой работой, не только этой.

– Да, конечно. Технически это большое достижение. Сами можете видеть. Математика, инженерные расчеты. Каждый немец может гордиться. – Он покачал головой. – Мечты о космосе. Вот им цена. Тысяча сто калорий в день.

Джейк пролистал остальные бумаги, затем закрыл папку и уставился на нее. Не только Эмиль, почти вся команда.

– Вы удивлены? – спокойно спросил профессор Брандт. – Ваш старый друг?

Джейк ничего не сказал. Только цифры на бумаге. Наконец он поднял глаза на профессора Брандта. Простой, неуместный вопрос.

– Что со всеми случилось?

– Вы хотите это знать? – спросил профессора Брандт, кивнул, а затем помолчал. – Не знаю. Я тоже задавал этот вопрос. Кто были эти дети? Наши дети? И каков мой ответ? Я не знаю. – Он отвел взгляд и посмотрел на забитые книгами полки. – Всю свою жизнь я думал, что наука – что-то отдельное. Все остальное – ложь, но не она. Цифры – это так прекрасно. Всегда истинные. Если вы их понимаете, они объясняют мир. Так я думал. – Он снова посмотрел на Джейка. – Не знаю, – с трудом выдохнул он. – Они испоганили даже цифры. Сейчас те ничего уже не объясняют. – Он протянул руку и взял папку. – Вы сказали, что были его другом. Что будете делать с этим?

– Вы – его отец. Вы бы что сделали?

Профессор Брандт поднес папку к груди, и Джейк непроизвольно протянул руку. Несколько листков, единственное доказательство для Берни.

– Не волнуйтесь, – сказал профессор Брандт. – Только… я хочу, чтобы вы их забрали. Если я с ним снова увижусь, я не хочу говорить, что я их отдал. Вы их забрали.

Джейк схватил папку и решительно вырвал ее из рук старика.

– Для вас это важно?

– Не знаю. Но я смогу сказать, что не предавал ни его самого, ни его друзей. Я смогу это сказать.

– Хорошо, – Джейк помедлил. – Знаете, это как раз то, что надо.

– Да, то, что надо, – сказал профессор Брандт едва слышно.

Он выпрямился, приосанился, потом отошел в тень, снова превратившись в голос.

– А Лине вы скажете? Что это не я? – Он помолчал. – Если она перестанет приходить… у меня ведь больше никого нет.

Ему не пришлось ей ничего говорить. Она спала на кровати, одетая, рядом с ребенком. Он закрыл дверь и опустился на продавленную кушетку, чтобы еще раз просмотреть документы, удрученный еще сильнее, чем прежде. Теперь времени будет достаточно, чтобы наполнить картину зловещими подробностями, каждая из которых своего рода обвинение. Они имеют ценность для Берни, но для кого еще? Их ли планировал продать Талли? Но зачем они понадобились Сикорскому? Ответ прост – они ему без надобности, ему нужны были ученые, вовсю торгующиеся с Бреймером, а каждая страница в папке – перст указующий на то, чт о, по их мнению, исчезло. Ценная для них информация.

Он лежал, прикрыв глаза рукой и размышляя о Талли, о его торговле персилшайнамидо Крансберга, о продаже документов об освобождении в Бенсхайме – иногда по второму разу. Мошенники придерживались схемы: то, что сработало один раз, сработает и во второй. А эти документы были еще лучше, чем персилшайны,ценная вещь, почти билет. Может, и происходили прискорбные вещи, но все сводилось к бумагам, за которые стоило заплатить.

Когда он проснулся, уже рассвело, Лина сидела за столом и смотрела прямо перед собой, перед ней лежала закрытая папка.

– Прочитала? – спросил он, садясь на кушетке.

– Да. – Она оттолкнула папку. – Ты делал заметки. Будешь писать об этом?

– Это моменты, которые надо уточнить в Центре документации. Проверить, все ли совпадает.

– Проверить для кого? – сказала она безучастно и встала. – Кофе будешь?

Он наблюдал, как она зажгла газ, насыпала кофе, выполняя обычный утренний ритуал, как будто ничего и не произошло.

– Ты там все поняла? Я могу пояснить.

– Не надо ничего пояснять. Я не хочу знать.

– Ты должна знать.

Она повернулась лицом к плите.

– Иди, умойся. Через минуту кофе будет готов.

Он встал и подошел к столу, глядя на папку. Ее реакция вывела его из равновесия.

– Лина, нам нужно поговорить об этом. То, что здесь…

– Знаю. Ужасные вещи. Ты ведешь себя как русские. «Посмотрите этот фильм. Видите, какие вы страшные, весь ваш народ. Вот, что вы делали во время войны». Больше я смотреть не хочу. Война кончилась.

– Это не война. Почитай. Они морили людей голодом, наблюдали, как они умирают. Это не война, это нечто другое.

– Прекрати, – сказала она, заткнув уши. – Я не хочу этого слышать. Эмиль этим не занимался.

– Занимался, Лина, – сказал он тихо. – Занимался.

– Откуда ты знаешь? Из этих документов? Откуда ты знаешь, что ему приказывали делать? Что он вынужден был делать? Посмотри на Ренату.

– Ты считаешь, это одно и то же? Еврейка в бегах? Они бы убили…

– Я не знаю. И ты не знаешь. Он тоже должен был защищать свою семью – все могло случиться. Они забирали семьи. Может, чтобы защитить меня и Петера…

– Ты ведь не веришь в это, правда? Почитай. – Он резко открыл папку. – Читай. Он не защищал тебя.

Она опустила глаза.

– Ты хочешь, чтобы я возненавидела его. Тебе не достаточно, что я с тобой? Ты хочешь, чтобы я его еще и возненавидела? Не получится. Он – моя семья, то, что от нее осталось. Он – это все, что осталось.

– Почитай, – спокойно сказал Джейк. – Тут не о нас.

– Не о нас?

– Нет. Об одном парне с Бургштрассе, у которого все руки в крови. Я даже не знаю, кто он вообще. Но не тот, кого я знал.

– Тогда дай ему возможность рассказать тебе. Пусть он все объяснит. Ты обязан предоставить ему эту возможность.

– Обязан? По мне, пусть он там сгниет на Бургштрассе. Они его охотно приютят.

Он увидел, как у нее окаменело лицо, и, обозлившись на себя, что разозлился, выскочил из комнаты в ванную, хлопнув дверью. Плеснув в лицо водой, он прополоскал рот. Во рту было кисло. Не лучше и его настроение. Не из-за их отношений, если не считать ее защитную реакцию. Его угнетали оправдания – то, что в Берлине говорили все, теперь даже она. Две линии в картах. Никуда не делись, даже после этих документов.

Когда он вернулся, она стояла, уставившись взглядом в пол, там же, где он ее и оставил.

– Извини, – сказал он.

Она молча кивнула, затем повернулась, налила кофе и поставила его на стол.

– Садись, – сказала она, – кофе остынет. – Жест хаусфрау,сигнал того, что все прошло.

Но когда он сел, она продолжала стоять у стола, лицо тревожное.

– Мы не можем оставить его там, – сказала она тихо.

– Ты думаешь, ему будет лучше в союзнической тюрьме? Ведь именно это и имеется в виду, понимаешь? Его за это отдадут под суд. – Он положил руку на папку.

– Я его там не оставлю. Тебе не надо ничего делать. Я сама. Передай своему другу Шефферу, – решительно сказала она.

Он взглянул на нее:

– Я только хочу знать одну вещь.

Она встретилась с ним взглядом.

– Я выбираю тебя, – сказала она.

– Не об этом. Не о нас. Просто я хочу знать. Ты веришь тому, что здесь написано? Чем он занимался?

– Да, – кивнув, еле слышно сказала она.

Он резким движением открыл папку, перевернул страницы и показал на одну из таблиц.

– Вот как долго…

– Не надо.

– Шестьдесят дней, плюс-минус. – Он уже не мог остановиться. – Это показатели смертности. Ты по-прежнему хочешь его вызволить?

Он поднял взгляд и увидел, что ее глаза, полные слез, молча и умоляюще смотрят на него.

– Мы не можем оставить его там. С ними, – сказала она.

Он снова посмотрел на страницу с такими неприятными цифрами и отшвырнул ее в сторону. Две линии.

Почти все утро они избегали друг друга, боясь начать снова. Она ухаживала за Эрихом, а он дорабатывал оставшуюся часть заметок о Ренате для Рона. Материал предназначался для всех, но его статья по крайней мере будет готова к отсылке первой. В полдень появился Розен и осмотрел мальчика.

– Все дело в питании, – сказал он. – А так он здоров.

Джейк обрадовался перерыву, собрал бумаги, торопясь уехать, но, к его удивлению, Лина настояла на том, что поедет вместе с ним, и оставила Эриха с одной из девушек Дэнни.

– Я должен сначала съездить в пресс-центр, – сказал он. – А потом мы можем поехать к Фляйшману.

– Нет, не к Фляйшману, – ответила она, – в другое место, – и больше ничего не сказала, поэтому они ехали молча, устав от разговоров.

В пресс-центре после Потсдамского оживления было тихо, только игроки в покер по-прежнему резались в карты. Джейк быстро передал заметки и на выходе захватил в баре две бутылки пива.

– Держи, – сказал он в джипе, вручая ей одну.

– Не хочу, – сказала она, не столько сердито, сколько хмуро – как небо, обложенное тучами. Она велела ехать в сторону Темпельхофа, и по мере того, как они подъезжали, она все больше мрачнела: лицо оставалось вроде бы спокойным, но от нее все больше веяло непреклонной решимостью.

– Что в аэропорту?

– Нет, дальше, кирхоф.Езжай.

Они въехали на одно из кладбищ, которое простиралось на север от Темпельхофа.

– Куда мы едем?

– Хочу сходить на могилку. Остановись вон там. Цветов нет, ты заметил? Сейчас ни у кого нет цветов.

Вместо этого он увидел двух солдат с бригадой военнопленных, которые копали длинный ряд могил.

– Что происходит? – спросил он одного конвоира. – Ожидаем эпидемию?

– Зиму. Майор сказал, они начнут дохнуть как мухи, как только наступят холода. Готовимся заранее, пока земля не промерзла.

Джейк увидел за скоплением памятников другой ряд свежевырытых могил, за ним еще один. Все кладбище было обезображено оспинами ждущих ям.

На могилке Петера стоял небольшой памятный камень размером с булыжник, вкопанный в бесплодный кусочек земли.

– За могилами никто не смотрит, – сказала Лина. – Раньше я ухаживала. А потом перестала приходить.

– Но сегодня захотела, – обеспокоенно сказал Джейк. – Это из-за Эмиля, да?

– Ты считаешь, будто знаешь все, что он делал, – сказала она, глядя на памятный камень. – Прежде чем судить его, может, тебе следует узнать и об этом.

– Лина, к чему все это? – сказал он мягко. – Это ничего не меняет. Я знаю, что у него был ребенок.

Она некоторое время молча смотрела на камень, затем повернулась к нему:

– Твой. Твой ребенок. Это был твой ребенок.

– Мой? – переспросил он. Невольно вырвавшееся слово заполнило все вокруг. Голова пошла кругом. Абсурд, но его окатила волна удивленного ликования, почти дурацкая, застигнув врасплох, словно в комиксах из приемных с сигарами. Посреди кладбища. Он отвел взгляд.

– Мой, – повторил он, не веря. – Почему ты мне не сказала?

– Зачем? Чтобы огорчить тебя? Если б он остался в живых – не знаю. Но он умер.

– Но как – ты уверена?

Разочарованная полуулыбка.

– Да. Я умею считать. Для этого не надо быть математиком.

– Эмиль знал?

– Нет. Разве я могла ему об этом сказать? Ему и в голову не приходило. – Она повернулась спиной к памятному камню. – Посчитать.

Джейк растерянно провел рукой по волосам, не зная, что сказать. Их ребенок. Он вспомнил ее лицо в подвале церкви, когда он читал книжку. Вот так все могло быть.

– На кого он был похож?

– Ты мне не веришь? Нужны доказательства? Фотография?

– Я не это имел в виду. – Он взял ее за руку. – Я хочу этого. Я рад, что мы… – Он замолчал, вспомнив о могилке, и опустил руку. – Мне просто интересно. Он был похож на меня?

– Твои глаза. У него были твои глаза.

– И Эмиль никогда…

– Он не знал твои глаза так хорошо. – Она повернулась. – Нет, никогда. Он был похож на меня. Немец. Он был немцем, твой ребенок.

– Сын, – ошалело повторил он, в мыслях – только это.

– Ты уехал. Я думала, навсегда. А здесь, внутри меня, осталась частичка тебя. И никто об этом не знал, только я. Вот. Ты помнишь, тогда на вокзале, когда ты уезжал? Я уже знала.

– И не сказала.

– А что я могла сказать? «Останься»? Никто не должен был знать, даже Эмиль. Ведь он был счастлив. Он всегда хотел ребенка, но не получалось, а тут вот он. Ты не рассматриваешь глаза – ты видишь собственного ребенка. Так и он. Он был отцом твоего ребенка. Он его содержал. Он любил его. А потом, когда мы его потеряли, так оплакивал. Вот что он делал – наряду со всем прочим. Один и тот же человек. Теперь ты понимаешь? Ты хочешь оставить его «гнить»? А должок перед ним – вот он. Вот за что ты ему должен, за твоего ребенка.

– Лина…

– И я. Чем я занималась? Я лгала ему о тебе. Я лгала ему о Петере. А теперь ты хочешь, чтобы я от него отвернулась? Я не могу это сделать. Знаешь, когда Петер погиб – под американскими бомбами, – я подумала, вот оно – наказание. За всю ложь. О, знаю, не говори, то было сумасшествие, понимаю. Но не это. Я должна все исправить.

– Рассказав ему сейчас?

– Нет, никогда. Его это убьет. Помочь ему – вот шанс все исправить. Отдать долг.

Он сделал шаг назад:

– Только не мой.

– Нет, и твой тоже. Вот почему я привела тебя сюда. – Она показала на памятный камень. – Это и ты тоже. Здесь, в Берлине. Один из нас. Его ребенок – твой ребенок. Ты возвращаешься в военной форме – так легко судить, когда это не ты. Эти страшные люди, смотри, что они натворили. Легкая победа. Давай ляжем в постель – все будет как прежде. – Она повернулась к нему. – Как прежде уже ничего не будет. Будет так, как сейчас – все смешалось. Как прежде уже ничего не будет.

Он обескураженно посмотрел на нее.

– За исключением одного, пожалуй. Ты, должно быть, по-прежнему любишь его, раз идешь на такое.

– О боже, любовь. – Она шагнула вперед и положила руки ему на грудь, почти ударив его. – Вот упрямый. Вот упрямый. Если бы я не любила тебя, разве бы я оставила ребенка? Отделаться от него было так легко. Ошибка. Такое случается. А я не могла пойти на это. Я хотела сохранить тебя. Смотрела на него, а видела тебя. Поэтому и сделала Эмиля его отцом. Люблю его? Я воспользовалась Эмилем, чтобы сохранить тебя.

Он молча убрал ее руки с груди.

– А этим ты все исправишь.

– Нет, не исправлю. Но хоть что-то.

– Его посадят в тюрьму.

– Это точно? И кто это решает?

– Закон.

– Американский закон. Для немцев.

– Я – американец.

Она посмотрела на него.

– Тогда тебе решать, – сказала она, отпрянув. – Тебе решать.

Какое-то мгновение он стоял среди могил, глядя на памятный камень – его частичку, лежащую теперь здесь, затем медленно развернулся и стал спускаться за ней по склону.

III. Репарации

Глава шестнадцатая

Первая часть плана Шеффера заключалась в том, чтобы сменить место пребывания:

– У них слишком много людей на Бургштрассе.

– То есть вы не справитесь?

– Мы справимся. Но все может пойти наперекосяк, вот и все. Тогда возникнет инцидент. Будет гораздо легче, если его переведут в другое место. – Он почесал повязку через рубашку – сегодня он был одет. – Может, на квартиру.

– Они поставят охрану и там.

– Но не такую многочисленную. Бургштрассе – ловушка. Там только один вход. Только подумать, все это время он был там… Кстати, как вы узнали? Вы так и не сказали.

– Намекнули. Не волнуйтесь, он там. Его видели.

– Кто видел? – спросил Шеффер, затем увидел лицо Джейка. – Намекнули. И сколько вам это стоило?

Совсем пацан.

– Прилично. В любом случае, вы же хотели знать. Теперь вам осталось только вытащить его оттуда.

– Вытащим. Но все надо сделать правильно. Я не хочу задействовать ее на Бургштрассе. Это слишком рискованно даже для нас.

– Я все равно не понимаю, зачем она вам вообще нужна. Где он, вы знаете. Придите и заберите его.

Шеффер покачал головой:

– Нам нужен отвлекающий маневр, если мы хотим провести операцию успешно.

– Так она – отвлекающий маневр?

– Вы же сказали, она согласна.

– Я не говорил.

– Вы здесь, не так ли? Тогда перестаньте терять зря время. У меня еще куча дел. Но сначала давайте посмотрим, удастся ли вам сделать так, чтобы его перебазировали.

– А зачем Сикорскому это делать?

Шеффер пожал печами:

– Дама нежная. Она не согласна начать новую жизнь в камере – дурной привкус. Она может передумать. Не знаю, сочините что-нибудь. У вас же язык хорошо подвешен – вот и используйте для разнообразия ваше умение в этой ситуации. Вамэто, может, и не нравится, поскольку вы отведете Лину. Вы по-прежнему хотите именно так?

– Я иду с ней или она не идет.

– Как вам угодно. Только свою задницу будете прикрывать сами. Моя забота – только Брандт. Понятно?

– Если с ней что-нибудь случится…

– Знаю, знаю. Вы меня из-под земли достанете. – Шеффер взял фуражку, собираясь уйти. – Если все организуем правильно, ничего не случится. А что, если сделать так? Сначала просто переговорите с Сикорским. Везет же вам, – сказал он, взглянув на часы. – Он в нашей зоне. Сегодня заседает Контрольный совет, так что вам не надо ехать в Карлсхорст. Можете увидеться с ним на банкете. Там всегда банкет. Никто даже не поймет, что это встреча – вы просто случайно столкнетесь с ним. И у вас будет что предложить. Вы уже решили, сколько запросите?

– В каком смысле?

– Для дела лучше, чтобы вы ее продали. Только не переусердствуйте – она не муж. Вам нужно, чтобы все сработало. Самое главное – прелюдия, а не совокупление.

Джейк с отвращением отвернулся.

– Идите к черту.

– Постарайтесь, чтобы его перевели в другое место, – сказал Шеффер, не обращая внимания. – Но в любом случае дайте мне день-два. Еще нужно достать военную форму русских.

– Для чего?

– Ну, не заявимся же мы туда в американской, а? В русской зоне мы будем слегка выделяться.

Ковбойские штучки. Невероятно.

– Не нравится мне это. Все не нравится.

– Давайте выполним операцию, договорились? – сказал Шеффер. – Ворчать будете потом. А сейчас навешайте лапши на уши русскому и откройте дверь. Остальное за нами. – Он улыбнулся Джейку. – Я же говорил, у нас получится отличная команда. Каждой твари по паре, не так ли?

На подъезде к зданию Контрольного совета стояли часовые, но он упомянул Мюллера, и его пропустили. Он развернулся и заехал в посыпанный гравием внешний двор, который выходил в парк. Поискав место, припарковался среди джипов и служебных машин. Рабочая бригада сделала свое дело – парк был вычищен, все блестело и сверкало, как и часовые с белыми шарфами. В массивные двери торопливо проходили офицеры с портфелями – кто опаздывал, кто просто важничал, так и мельтешили. Джейк, не привлекая внимания, проследовал за одной группой в холл под люстрой. Конференцзал, вход для прессы запрещен – это другой вопрос, но имя Мюллера один раз сработало и может сработать еще раз, так что он направился прямо в его кабинет. Секретарша, по-прежнему с ярко-красными ногтями, собиралась на обед.

– Он будет не скоро. Русские начинают поздно, и потом будут заседать весь день. Не скажете ваше имя? Я вас помню – журналист, правильно? А как вы прошли?

– Вы можете передать записку?

– Нет, я не хочу терять работу. Никакой прессы в дни заседаний. Он меня убьет.

– Не ему. Одному из русских. Сикорскому. Он…

– Я знаю, кто он. Вы хотите увидеться с ним? Почему бы не попросить русских?

– Мне хотелось бы встретиться с ним сегодня, – улыбнулся он. – Вы же знаете, какие они. Не могли бы вы передать простую записку? Это чисто служебное дело.

– Чье служебное дело? – спросила она сухо.

– Одну записку?

Она вздохнула и дала ему листок бумаги.

– Пишите, только быстро. У меня уже обед. – Как будто она направлялась в «Шраффтс». [79]79
  Сеть американских семейных ресторанов.


[Закрыть]

– Премного благодарен, – сказал он, набрасывая записку. – Джини, правильно?

– Капрал, – сказала она, но улыбнулась в ответ, польщенная.

– Кстати, вы нашли того диспетчера?

Она уперлась рукой в бедро.

– Вы меня прибалтываете, или это что-то значит?

– Диспетчер в аэропорту во Франкфурте. Мюллер собирался найти его для меня. Вспомнили?

Он посмотрел на ее лицо, все еще озадаченное, но потом оно прояснилось.

– А, перевод по службе. Верно, – сказал она. – Мы только получили документы. Мне надо было сообщить вам?

– Его перевели? Как зовут?

– Ну разве упомнишь? Знаете, сколько тут документов проходит? – сказала она, кивнув в сторону картотек. – Еще один дембель уехал домой. Я и запомнила только благодаря Окленду.

– Окленду?

– Он оттуда. Я тоже. Ладно, думаю, еще один из наших возвращается домой. А он кто?

– Друг одного друга. Я сказал, что поищу его, а потом забыл имя.

– Ну, сейчас он уже в дороге, так что какая разница? Подождите, может, это еще в нерассмотренных. – Она вытащила ящик с папками и быстро просмотрела их. – Нет, уже в архиве, – сказала она, ставя ящик на место, еще один тупик. – Вот так. А что, очень нужно?

– Уже нет. – Транспортное судно где-то в Атлантике. – Спрошу у Мюллера – может, он помнит.

– Он? Да он в половине случаев даже не знает, что приходит. Для него это просто бумаги. Армия. А говорили, что это отличный способ с кем-то познакомиться.

– И познакомились? – спросил, улыбаясь, Джейк.

– С целой кучей. Вы книгу пишете или как? У меня ужеобеденный перерыв.

Она повела его по коридору в старинный зал суда, и, показав записку, без проблем провела его мимо часовых. Через открытые двери Джейк увидел четыре стола для совещаний, сдвинутые вместе квадратом. От пепельниц, как пар из клапанов, валил дым. Мюллер сидел рядом с генералом Клэем: по его мрачному лицу с заострившимися чертами можно было подумать, что он слушает проповедь. Русский докладчик, судя по всему, застращал всех. Даже своих, которые, окаменев, сидели за столом, склонив головы, словно тоже ждали перевода. Джейк увидел, как Джини прошла на сторону, где сидели русские, удивив Мюллера, затем последовала пантомима жестов, когда она наклонилась вручить записку Сикорскому, – быстрый взгляд, палец в сторону коридора, кивок, осторожно отодвинутый стул, под монотонный бубнеж русского докладчика.

– Мистер Гейсмар, – сказал он в коридоре и, заинтригованный, поднял брови.

– Извините, что отрываю.

– Ерунда. Поставки угля. – Он кивнул головой в сторону закрытых дверей, затем выжидающе посмотрел на Джейка. – Вы чего-то хотели?

– Встречи.

– Встречи. Сейчас, возможно, не самое удобное время…

– Вам решать. Нам нужно поговорить. У меня кое-что для вас есть.

– И что же?

– Жена Эмиля Брандта.

Сикорский ничего не сказал и кинул жесткий взгляд на Джейка.

– Вы меня удивляете, – наконец сказал он.

– Не понял, почему. Вы заключали сделку по Эмилю. Теперь можете заключить и в отношении его жены.

– Вы ошибаетесь, – невозмутимо сказал он. – Эмиль Брандт на западе.

– Разве? Поищите на Бургштрассе. Он, вероятно, будет рад увидеть вас. Особенно если вы скажете, что к нему пришла на свидание жена. Он только обрадуется.

Сикорский отвернулся и, оттягивая время, стал прикуривать сигарету.

– Знаете, иногда случается, что люди переходят к нам. По политическим причинам. Ради советского будущего. Они смотрят на вещи так же, как и мы. Но это, как я понимаю, не ее случай?

– Ей решать. Может, вы и сможете уговорить ее – расскажите, как хорошо работать в колхозах. Или Эмиль уговорит. Он же ей муж.

– А вы-то кто?

– Старый друг семьи. Считайте это очередной поставкой угля.

– Из такого неожиданного источника. Можно спросить, что вас подвигло на такого рода предложение? Полагаю, не союзническое сотрудничество.

– Не совсем. Я же сказал, сделка.

– Ага.

– Не беспокойтесь. Возьму не дорого, не так, как Талли.

– Вы говорите загадками, мистер Гейсмар.

– Нет, я тут пытаюсь решить одну проблему. Я привожу вам жену, вы мне даете информацию. Не так уж и дорого, всего лишь информация.

– Информация, – уклончиво повторил Сикорский.

– Кое-какие мелочи, которые я никак не могу выяснить. Почему вы встречали Талли в аэропорту. Куда вы его повезли. Что вы делали на рынке в Потсдаме. Такого типа вопросы.

– Интервью для прессы.

– Нет, частный разговор. Между нами. В тот день в Потсдаме убили мою хорошую подругу. Прекрасная девушка. Никому ничего плохого не делала. Я хочу знать, почему. Для меня это вопрос принципа.

– Иногда – как это ни прискорбно – происходят несчастные случаи.

– Иногда. Но не в случае Талли. Я хочу знать, кто его убил. Это моя цена.

– И за нее вы приведете фрау Брандт? Для воссоединения семьи.

– Я сказал, что приведу ее. Но не говорил, что она останется у вас. Есть условия.

– Опять переговоры, – сказал Сикорский, бросив взгляд на дверь за его спиной. – Судя по моему опыту, толку от них нет никакого. Мы не получаем того, что мы хотим, вы не получаете того, что вы хотите. Утомительный процесс.

– Ее вы получите.

– А почему вы считаете, что мне нужна фрау Брандт?

– Вы искали ее. Вы поставили человека наблюдать за отцом Эмиля на тот случай, если она появится.

– Вместе с вами, – сказал он многозначительно.

– И если я знаю Эмиля, он просто бредит ею. Очень трудно допрашивать мужчину, который хочет увидеться со своей женой. Неловко.

– Вы считаете, в этом все дело.

– То же самое происходило, когда он был у нас. Он не хочет без нее никуда ехать. В противном случае вы бы уже давно отправили его на восток.

– Если б он у нас был.

– Так вас это интересует или нет?

Позади них открылась дверь, и кто-то громко позвал на русском. Сикорский повернулся и кивнул адъютанту.

– Англичане откликнулись. На этот раз зерно. Наше зерно. Похоже, всем чего-нибудь, да надо.

– Даже вам, – сказал Джейк.

Сикорский посмотрел на него, бросил сигарету на мраморный пол и растер сапогом – грубый неприятный жест, выдающий крестьянина под налетом учтивости.

– Приходите в «Адлон». Около восьми. Поговорим. С глазу на глаз, – сказал он, показав на ручку Джини, которую Джейк все еще держал в руке. – И никаких записей. Может, что-нибудь и выгорит.

– Я знал, что вы это скажете.

– Да? Тогда позвольте удивить вас. На этот раз загадка для вас. Я не могу заплатить такую цену. Я тоже хочу знать, кто убил лейтенанта Талли. – Он улыбнулся, увидев лицо Джейка, словно только что выиграл раунд. – Итак, в восемь.

Джейк пошел обратно по коридору, нервно крутя в руках ручку Джини. Ничего из этого не получится, ни у Шеффера с его заимствованной советской пилоткой, ни даже из этой встречи – еще одни переговоры с топтанием на месте. Я не могу заплатить вашу цену. Тогда почему он согласился? Хитрая славянская улыбочка, сигарету раздавил легко, как жука.

Дверь в приемную была закрыта, но не заперта. Стол такой, каким его оставила Джини, уходя на обед. Все прибрано. Он поставил ручку обратно в стаканчик и посмотрел на папки. Где она обедает? Столовая в подвале? Он вытянул ящик с нерассмотренными документами и обнаружил толстую пачку копий, а все остальное расставлено по алфавиту с помощью закладок. Из Франкфурта в Окленд. И даже имени не знает, но должен быть где-то здесь. И что потом? Послать сообщение по своим каналам, телеграмму Хэлу Рейди, чтобы отыскал его? В любом случае пройдут недели. Отплыл на судне неизвестным в Атлантику, еще одно iбез точки. Джейк задвинул ящик на место.