Текст книги "Хороший немец"

Автор книги: Джозеф Кэнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Когда она принялась раскладывать их рядами, его вдруг кольнула тревога – как будто, вопреки всему здравомыслию, они действительно могли что-то сказать. Он понимал, что все это лишь театр, ярмарочный обман, но вдруг обнаружил, что хочет услышать хорошие новости, подлинные или нет, вытащить из «печенья судьбы» предсказание счастливых путешествий и долгой жизни, безоблачной. А кто этого не хочет? Он вспомнил усталые лица людей в приемной, надеющихся, что им выпадет счастливый знак.

– Вам карты показывают удачу, – сказала фрау Хинкель, как будто услышала его. – Вам везет в жизни.

Абсурд, но ему стало легче. Но разве кто-то был тут несчастливым за двадцать пять марок?

– Да, хорошо. Потому что вы были близко от смерти. – Верная догадка после стольких лет войны, подумал он, представление ему начинало нравиться. – Но вас защитили. Вот, видите? Кажется, женщина.

Он взглянул на нее, но она уже раскладывала карты дальше, закрыв первый ряд, вся уйдя в процесс.

– Женщина? – спросила Лина.

– Думаю, что да. Но, может, только по этой удаче, сказать не могу. Символ. А теперь наоборот, – сказала она, разглядывая новый ряд. – Теперь вы – защитник. Риск, какая-то опасность, но удача все еще с вами. Дом.

– Кинохроника, – сказала Лина тихо.

– Вот, опять. Защитник, как рыцарь. С мечом. Возможно, спасаете. Вы – воитель? – спросила она, архаичное слово легко и естественно слетело с ее губ.

– Нет.

– Тогда судия. Меч судии. Да, точно он. Вот вокруг вас бумаги. Много бумаг.

– Вот, видишь? – сказала Лина. – Он писатель.

Фрау Хинкель сделала вид, что не слышит ее, занятая картами.

– Но вам, судье, трудно. Вот здесь, видите, глаза смотрят в две стороны, а не в одну, а это трудности. Но судить вы будете. – Она разложила новый ряд. – А у вас интересные карты. Противоречия. Бумаги продолжают поступать. Удача. Но и обман. Это объясняет, почему глаза смотрят в обе стороны, – потому что вокруг вас обман. – Она говорила так, как будто анализировала эти карты впервые, хотя для нее это было привычным делом. – И всегда женщина. Сильная, в центре. Об остальных трудно сказать, но женщина всегда здесь, вы постоянно к ней возвращаетесь. В центре. Можно посмотреть вашу руку? – Она взяла его ладонь и провела пальцем по одной линии. – Ну, так я и думала. Боже, вот это линия. У мужчины. Такая глубокая. Видите, какая прямая. Одна, в течение всей вашей жизни. У вас сильное сердце. Противоречиво остальное, но не сердце. – Она посмотрела на него. – Будьте осторожны, когда судите. Такое сильное сердце. – Она повернулась к Лине, не выпуская его руки. – Женщина, которая его найдет, будет счастлива. Однолюб, других у него не будет. – Голос ее зазвучал сентиментально профессионалка. Лина улыбнулась.

Фрау Хинкель разложила еще один ряд.

– Давайте посмотрим. Да, то же самое. Снова смерть, рядом. По-прежнему удача, но будьте осторожны. Мы только предполагаем. И снова обман.

– Карты говорят – кто?

– Нет, но вы узнаете. Теперь глаза смотрят только в одну сторону. Вы узнаете об этом.

Джейк смущенно заерзал на стуле.

– А путешествие там есть? – спросил он, снова вспомнив о «печенье судьбы».

– О да, и очень много. – Ответила тут же, будто и так все ясно, чтобы еще и об этом беспокоиться. – Вскоре путешествие по воде. – Очередная верная догадка в случае американца.

– Домой?

– Нет, короткое. Много поездок. Домой вы так и не уедете, – сказала она медленно и задумчиво. – Всегда в другие места. Но вас это не печалит. Место не имеет значения. Вы всегда будете жить этим. – Она постучала пальцем по линии сердца на его открытой ладони. – Так что это счастливая жизнь, да? – спросила она, переворачивая карты и передавая их Лине, предлагая перетасовать.

– Тогда и моя будет счастливой, – сказала Лина радостно.

Рассчитывай на нее, хотел сказать Джейк, только заплати двадцать пять марок.

Но, разложив карты Липы, фрау Хинкель только озадачено посмотрела на них, а затем снова собрала.

– Что они говорят?

– Не могу сказать. Иногда, если приходят вдвоем, это путает карты. Попытайтесь снова. – Она передала колоду Лине. – Необходимо, чтобы только вы касались их.

Джейк смотрел, как серьезно она тасует карты – так, наверно, Ханнелора слушала радио.

– Вот теперь я вижу, – сказала фрау Хинкель, раскладывая карты рядами. – Карты матери. Столько любви – так много червей. Что очень важно для вас, так это дети. Да, двое.

– Двое?

– Да, двое, – уверенно сказала фрау Хинкель, даже не взглянув, чтобы убедиться наверняка.

Джейк посмотрел на Лину, хотел ей подмигнуть, но она, разочарованная, побледнела.

– Всех по двое, – сказала фрау Хинкель. – Двое мужчин. Короли. – Она по-дружески взглянула на нее. – Был другой?

Лина кивнула. Фрау Хинкель взяла ее руку, как перед этим брала руку Джейка, чтобы дополнить свое заключение.

– Да, вот. Двое. Вот проходят две линии.

– Они пересекаются, – заметила Лина.

– Да, – сказала фрау Хинкель и затем без объяснений пошла дальше. – Но в конце только один. Другой, возможно, умер? – Еще одна верная догадка в отношении любого в комнате ожидания.

– Нет.

– Ага. Тогда решение вами принято. – Она перевернула руку на ребро. – Дети есть. Видите, двое.

Она вернулась к другому ряду карт.

– Много печали, – сказала она, покачивая головой. – Но и счастья тоже. Тут болезнь. Вы болели?

– Да.

– Но не долго. Видите эту карту? Она борется с болезнью.

– Та, которая с мечом? – спросил Джейк.

Фрау Хинкель мило улыбнулась.

– Нет, вот эта. Она обычно подразумевает медицину. – Она подняла взгляд. – Рада за вас. Так много событий за эти дни – но никаких болезней, даже в картах.

Еще один ряд.

– Вы были в Берлине во время войны?

– Да.

Фрау Хинкель кивнула:

– Разрушения. Сейчас я постоянно вижу это. Карты не врут. – Она положила черную карту, затем быстро вытянула другую и закрыла ею первую.

– Что она говорит? – настороженно спросила Лина.

Фрау Хинкель посмотрела на нее.

– В Берлине? Она обычно обозначает русского. Извините меня, – сказала она, внезапно смутившись за свое краткое пояснение. – Но это в прошлом. Видите, какой теперь расклад? Больше червей. Вы добрая от природы. Вам не следует смотреть в прошлое. Вы же видите, как оно старается вернуться – посмотрите на эту карту, – но она уже не такая сильная, слабее червей. Вы можете похоронить прошлое, – странно заметила она. – У вас преимущество. – И стала раскладывать их дальше, еще один ряд красных.

– А теперь? Что будет?

– Что может быть, – напомнила ей фару Хинкель, не отрывая взгляда от карт. – Также двое. Решайте насчет мужчины, Если примете решение, успокоитесь. У вас столько печали в жизни. Теперь я вижу… – Она замолчала, сгребла свои карты, а когда начала снова, ее голос повеселел, став теперь уже настоящим голосом «печенья судьбы». Хорошее здоровье. Благополучие. Даете и получаете любовь.

Когда улыбающаяся Лина отдала ей деньги, фрау Хинкель, словно благословляя, похлопала ее по руке. Но, отодвинув перед ними штору, она взяла Джейка за руку и задержала его.

– Минуточку, – сказала она, дождавшись, когда Лина перейдет в другую комнату. – Я не люблю говорить. О том, что будет. Это не мое дело.

– Что такое?

– У нее не очень хорошие карты. Все червями не перекроешь. Неприятности. Говорю вам это, потому что вижу – ваши карты перемешаны с ее. Если вы защитник, оберегайте ее.

На мгновение изумленный Джейк не знал, смеяться ему или злиться. Она специально так делает, чтобы обеспокоенные люди регулярно к ней возвращались? С мыслями, которые не дают спать ночью. Хаусфраус приемной, полной озабоченных вдов.

– Может, она еще встретит прекрасного незнакомца. Уверен, вы по картам видите много таких.

Она слабо улыбнулась.

– Да, верно. Понимаю, о чем вы. – Она посмотрела в сторону другой комнаты. – Но какой от этого вред? – И снова повернулась к нему. – Кто скажет? Иногда все верно. Иногда карты удивляют даже меня.

– Прекрасно. Буду присматривать – в обе стороны.

– Как пожелаете, – сказала она и повернулась спиной, больше не задерживая его.

– Чего она хотела? – спросила Лина у дверей.

– Ничего. Американских сигарет.

Они пошли вниз по лестнице. Лина притихла.

– Да, ушло пятьдесят марок, – сказал Джейк.

– Но она все знала, – сказала Лина. – Откуда?

– Что знала?

– Что она имела в виду – рядом со смертью, женщина?

– Откуда я знаю? Туману напускала.

– Нет, я видела, как ты посмотрел на нее. Для тебя это что-то значило. Расскажи мне.

Она остановилась в двери так, чтобы ее не было видно с улицы.

– Помнишь ту девушку на Гельферштрассе? В гостинице? На следующий день ее убили. Несчастный случай. Я стоял рядом, думаю, она это имела в виду. Вот и все.

– Несчастный случай?

– Да.

– А почему ты мне раньше не рассказал?

– Не хотел расстраивать тебя. Это был просто несчастный случай.

– Фрау Хинкель так не думала.

– А что она знает?

– Она знала о детях, – опустив глаза, сказала Лина.

– Двоих.

– Да, двоих. Моего ребенка от русского. Откуда она могла узнать о нем? – Расстроившись, она отвела взгляд. – Карты матери. А я его убила. И никакой любви для него.

– Не надо, Лина. – Он взял ее за подбородок и приподнял его. – Глупости все это. Ты же знаешь.

– Да, знаю. Это был просто ребенок. Я не хочу думать об этом. Убить ребенка.

– Ты не убивала. Это разные вещи.

– Ощущение одинаковое. Иногда я вижу его перед собой, знаешь? Повзрослевшего. Мальчика.

– Перестань, – сказал Джейк, гладя ее по волосам.

Она кивнула, ткнувшись головой ему в ладонь.

– Знаю. Только будущее. – Она подняла голову, как бы физически прогоняя настроение, взяла его руку, провела пальцем по ладони. – А это я?

– Да.

– Такая линия. У мужчины, – сказала она, копируя голос фрау Хинкель.

Джейк улыбнулся:

– Должны же они говорить хоть какую-то правду, иначе люди просто не придут. Как насчет ванны?

Она повернула его руку и посмотрела на часы.

– Ой, смотри. Уже поздно. Извини. – Она наклонилась и чмокнула его в щеку. – Я ненадолго. А ты что будешь делать? – спросила она, когда они направились к площади.

– Собираюсь поискать нам новую квартиру.

– Зачем? С Ханнелорой же неплохо.

– Думаю, это необходимо.

– Зачем? – Она остановилась. – Ты чего-то недоговариваешь.

– Я не хочу, чтобы ты была приманкой.

– А как же Эмиль?

– Там остается Ханнелора, если он вдруг придет.

Она посмотрела на него.

– Значит, ты думаешь, что он не появится. Рассказывай.

– Вполне возможно, что он попал к русским.

– Я не верю в это, – сказала она так быстро, что Джейк обеспокоенно взглянул на нее. Две линии.

– Я сказал – возможно. У человека, который вывез его из Крансберга, были русские деньги. Думаю, он продал информацию – о местонахождении Эмиля. Я не хочу, чтобы они достали и тебя.

– Русские, – сказала она сама себе. – Я им нужна?

– Им нужен Эмиль. А ты его жена.

– Они думают, я поеду к ним? Никогда.

– Русские об этом не знают. – Они снова пошли через площадь, где женщины все еще таскали кирпичи. – Это просто мера предосторожности.

Она посмотрела на их дом, целехонький среди груды развалин.

– А где сейчас безопасно? Здесь я всегда чувствовала себя в безопасности. Всю войну я знала, что все будет хорошо.

– И сейчас нет никакой опасности. Я просто хочу найти что-нибудь более надежное.

– Защитник, – хмыкнула Лина. – Все-таки она была права.

– Давай, поехали, – сказал он, забираясь в джип.

Она снова посмотрела на дом, затем села в машину и стала ждать, когда он заведет мотор.

– Безопасность. В больнице они хотели, чтобы я стала монахиней. Надела на себя рясу, понимаешь? «Наденьте это и вы будете в безопасности», – говорили они. Но она меня не уберегла.

Пастор Фляйшман исхудал так, что остались кожа да кости, а над белым воротничком выпирало адамово яблоко. Он стоял перед вокзалом «Анхальтер» с ручной тележкой и в своем облачении странным образом был похож на носильщика.

– Лина. Я уже стал беспокоиться. Смотрите, что я нашел. – Он показал на тележку. – О, но автомобиль… – Он с интересом посмотрел на джип.

Лина в замешательстве повернулась к Джейку:

– Ты не против? Я не хочу просить – знаю, это запрещено. Но они так устают после поезда. А идти очень далеко. Ты не поможешь?

– Не вопрос, – сказал он пастору, потом протянул руку и представился. – Скольких вы ожидаете?

– Точно не знаю. Возможно, двадцать. Очень любезно с вашей стороны.

– Тогда придется перевозить их поочередно, группами, – сказал Джейк, но пастор просто кивнул – детали его уже не интересовали, как будто господь преумножит джип, как хлебы и рыбу.

Они ждали на переполненной платформе; сквозь пустую искореженную клеть крыши просматривалось небо. Фляйшман привел с собой еще одну помощницу, и пока они с Линой разговаривали, Джейк стоял, прислонившись спиной к колонне, курил и наблюдал за толпой. Вокруг кучками понуро сидели люди, держась за рюкзаки и сумки. Обычная вокзальная сутолока замедлилась здесь до безжизненного оцепенения. Компания мальчишек-беспризорников рыскала глазами в надежде что-нибудь стянуть. Слонялся русский военный – наверное, в поисках девчонки. Усталые женщины. Все как обычно, что навевало ощущение покоя. Джейк вспомнил собственные проводы. На платформе с шумом пили шампанское, было полно военных в новенькой форме. Кому-то подмигивала Рената, намереваясь что-то отколоть.

– А где вы выучили немецкий? – вежливо спросил Фляйшман, чтобы скоротать время.

– Я жил в Берлине.

– Ясно. А Техас знаете?

– Техас?

– О, простите. Американец. Конечно, это большая страна. Там есть церковь, понимаете. Фредериксбург, Техас. Лютеранская церковь, так я подумал, может, там живут бывшие немцы. Они предложили забрать часть детей. Для которых это, конечно, счастливый случай. Будущее. Но отсылать их так далеко, после всего – даже не знаю. И как мне их отобрать?

– Сколько детей они хотят взять?

– Пятерых. Они могут взять пятерых. – Он вздохнул. – Теперь мы отсылаем своих детей. Ну, господь о них позаботится.

Здесь он уже позаботился, подумал Джейк, глядя на обугленную стену.

– Они сироты?

Фляйшман кивнул.

– Из Судет. Родителей убили во время депортации. Затем Силезия. Теперь здесь. А завтра, кто знает? Ковбои.

– Уверен, они хорошие люди, раз предложили.

– Да, да. Знаю. Дело в выборе. Как мне их отобрать?

Он отошел, не дожидаясь ответа, прежде чем Джейк смог ему что-то сказать, в голове рой имен. Снаружи стало темнеть. Люди все еще бесцельно бродили. Поезд опаздывал уже на целый час.

– Извини, – сказала Лина. – Я не знала. Ты хочешь уехать?

– Нет, все нормально. Сядь, посиди. Отдохни. – Он опустился к основанию колонны, потянув ее за собой. Она склонила голову ему на плечо.

– Тебе скучно.

– Нет, есть время подумать.

Но все его мысли, плывя в полудреме ожидания, сводились к картам – к глазам, обращенным в разные стороны. Обман. Бессмыслица. Ему хотелось кроссворда, где одно угаданное слово вело к другому, абсолютно рационально. Человек садится в самолет – по горизонтали. Без багажа, но с некой информацией, тем, что нести не надо. Но стоит денег. Русских. Итак, информация для русского. В Потсдаме. Где к полуночи его убивают. А как он провел остальную часть дня? Эмиля он не искал. Так же как и русский, который пришел к профессору Брандту. Возможно, как сказал Гюнтер, они уже знают, где он. Но тогда кто хотел убить Талли? Вероятно, не тот, кто платил, зачем тогда вообще было платить? Может, он просто попался под руку. Но кому?

Он опустил голову на грудь, стараясь не смыкать глаз. Мелькнул вопрос, спит он или нет. Вокзал погрузился в черноту. Остались только мелкие пятна резкого света от голых лампочек между колонн. Ландшафт грез с ползающими в темноте существами. Лина так и сидела, прислонившись к нему, тихо и спокойно дыша. Он закрыл глаза. Без ключа кроссворд не разгадаешь. Неважно, с чего начинать, в центре – всегда Эмиль, который знает, где пересекаются колонки. Без него это просто россыпь чая, случайный расклад карт. Иногда они удивляют даже меня. Но люди слышат то, что хотят услышать.

Всех разбудил резкий гудок паровоза. Люди потихоньку вставали на ноги. Тусклые рельсы становились четче в луче прожектора локомотива, приближающегося к платформе так медленно, словно вес прожектора не давал ему разогнаться. Люди сидели на крышах вагонов, свисали со всех сторон, облепили подножки или просто держались за любую металлическую деталь, за которую только можно было зацепиться. Так примерно выглядели поезда в Египте, набитые феллахами.Несколько товарных вагонов, из открытых дверей торчат во все стороны ноги. Измотанные дорогой люди настолько одеревенели, что, спрыгнув на платформу, двигались медленно, ковыляя на затекших ногах. Последнее шипенье выпущенного пара, резкий лязг тормозов. Теперь вперед устремилась толпа на платформе. Подхватив узлы, пихая друг друга, люди забирались в вагоны, не дожидаясь, пока выйдут прибывшие. Пастор Фляйшман в смятении бегал вдоль поезда, пытаясь найти своих подопечных. Он махнул Лине рукой. Фрау Шаллер, другая помощница, уже забирала детей из вагона.

С бритыми головами – профилактика от вшей, – тощие, как скелеты. В коротких штанишках, ноги как спички. С шеи свисают бумажки, рукописные удостоверения личности, личики оцепенелые. Люди, толкаясь, обходили их, а они лишь стояли и моргали. У некоторых кожа была покрыта темными пятнами.

– Взгляни на это. Их что, били? – сказал Джейк.

– Нет, это эдема. От недоедания. Любая болячка переходит в синяк.

Пастор Фляйшман стал загружать самых маленьких в тележку, другие тупо наблюдали за ним, сбившись в кучку. Никакого багажа у них не было. Девчушка, из носа течет. Еще одна история, которую «Колльерс» никогда не напечатает, – о тех, кто в действительности проиграл войну.

Джейк, решив помочь пастору, нагнулся к одному из малышей, но ребенок, отпрянув, завизжал:

– Найн! Найн! – Люди на платформе испуганно оглянулись. Лина встала между ними, наклонилась и тихо заговорила с мальчиком. Потом оглянулась через плечо на Джейка:

– Это из-за формы. Он боится военных. Скажи ему что-нибудь по-немецки.

– Я только хочу помочь, – сказал ему Джейк. – Но если хочешь, иди с тетей.

Мальчик внимательно посмотрел на него и спрятался за Лину.

– Сейчас такое бывает, – сказала она, словно оправдываясь. – При виде любой военной формы.

Джейк повернулся к другому ребенку:

– А ты меня боишься?

– Нет. Это Курт боится. Он маленький. Видите, как он описался? – Затем показал на карман Джейка. – Шоколадка есть?

– Сегодня нет. Извини. Завтра принесу.

Мальчик опустил глаза – так надолго воображения не хватало.

Фрау Шаллер открыла сумку и раздавала куски хлеба. Дети, прижав их к груди, стали есть. Они пошли по платформе. Пастор Фляйшман тянул тележку, остальные брели за ним, Лина и фрау Шаллер шли сзади. Ребята постарше, широко открыв глаза, оглядывались вокруг. Не тот Берлин, о котором они слышали, – огни Ку-дамм, зеленые бульвары. Вместо этого – толпы беженцев, черные от пожаров стены, а в арках – темные кучи кирпичей. Но и взрослые реагировали так же, буквально вываливаясь из дверей. Теперь, когда они здесь, куда им идти? Джейк вспомнил перемещенных лиц, устало бредущих по Тиргартену в его первый день в Берлине.

Они сумели разместить самых маленьких в джипе. Лина держала на руках описавшегося малыша. Детский приют размещался в церкви в Шёнеберге, и не успели они проехать полпути, как дети начали клевать носом – их покачивало, как в поезде. Глазеть по сторонам не имело смысла, улицы были сплошным лабиринтом залитых лунным светом руин. А что с теми людьми, которых не встретили? Джейк вспомнил, как в тот первый день выехал из Темпельхофа и растерялся так же, как и сегодняшние беженцы, потерявшись на улицах по дороге в Халлешес Тор. А ведь он знал Берлин. Но их, конечно, встречали – Бреймер разместился в своей служебной машине, Лиз и Джейк сели к Рону, позаботились обо всех. Кроме Талли. Как такое могло случиться? Срочная поездка, как по вызову, считал Брайан. Оставили среди руин человека, который не знал Берлин? Его должны были встречать. Берлин разросся. До Потсдама много миль. Такси не найдешь, сказал Рон. В Потсдам – точно. Кто-нибудь в толпе в Темпельхофе. Он подумал о снимке, который сделала Лиз: Рон на фоне военных. И почему она не засняла Талли, как бы это все облегчило? Он должен был быть где-то там, одним из размытых пятен в дверях. А Джейк глазел на развалины по ту сторону улицы и ничего не заметил. Посмотри еще раз. Может, эта связь там. В тот момент в Берлин прибыли только они – и еще беженцы из Силезии.

В подвале церкви было несколько кроватей и разложенные рядами матрасы, собранные среди разрушенных домов. В углу на старой дровяной печке разогревался суп. Помещение было пустым – ни рисунков карандашом, ни аппликаций, ни игрушек. Наблюдая, как Лина размещает ребятишек, он впервые подумал, насколько должно быть утомительно развлекать их воображаемыми играми. Курт вцепился в нее и не отходил ни на шаг, пряча головку всякий раз, когда ему на глаза попадался Джейк. Но остальные ребятишки тут же побежали к печке.

– Я лучше оставшихся привезу, пока готовят суп, – сказал Джейк, радуясь, что нашел предлог уйти.

Обратный путь занял больше времени. Фляйшман настоял на том, чтобы он забрал с собой тележку. Пристроив ее у задней стенки джипа, он привалился к ней телом для надежности, потому что от каждой колдобины на дороге она могла упасть. Казалось, они не ехали, а ползли – так же медленно, как и поезд. У церкви тележка все-таки упала, но они снова поставили ее на-попа, хоть и с трудом.

– Спасибо. Понимаете, это для дров. Иначе печка…

Джейк представил его, как он бродит среди развалин, в белом воротничке, собирает куски разбитой мебели.

Спящих детей пришлось переносить на руках; сонные, они были тяжелыми, даже самые худенькие. Когда Джейк появился в дверях подвала с малышом, уютно устроившимся у него на груди, Лина подняла глаза и улыбнулась ему так же открыто и радушно, как и у фрау Хинкель, только нежнее, как будто они уже лежали в постели.

Суп был сварен из капусты и заправлен несколькими кусочками картофеля, но дети в момент прикончили его и растянулись на матрасах. Очередь в единственный туалет, мелкие ссоры, которые улаживал вконец усталый пастор Фляйшман. Лина обтирала личики куском мокрой ткани. Бесконечная ночь. Сопливая девочка плакала, и фрау Шаллер, успокаивая, гладила ее по голове.

– Что их ждет? – спросил Джейк Фляйшмана.

– Лагерь для перемещенных лиц на Тельтовердамм. Там неплохо – по крайней мере, есть еда. Но сами понимаете, это все равно лагерь. Мы стараемся пристроить их. Иногда люди берут детей ради дополнительных продовольственных карточек. Но, конечно, это трудно. Их так много.

Некоторым еще не заснувшим детям дали книжки. Старый ритуал чтения перед сном. Лина и фрау Шаллер стали шепотом им читать. Джейк взял одну. Детская книжка библейских историй, оставшаяся от воскресной школы. С его знанием немецкого он тоже мог их почитать. Он сел рядом с любителем шоколада и открыл книжку.

– Моисей, – сказал мальчик, стараясь произвести впечатление.

– Да.

Он немного почитал, но мальчика, похоже, больше интересовала картинка, и он удовлетворился тем, что просто сел рядом и стал ее рассматривать. Египет, точно такой, как и сейчас. Воображаемый пейзаж, который в первую очередь возникает перед глазами каждого – голубая река, быки в упряжке, мальчик на ишаке крутит водяное колесо, финиковые пальмы на фоне узкой полоски зелени, а далее, до самого верха страницы, – коричневая пустыня. На картинке женщины, спустившись к воде, ловили плывущую по реке плетеную корзину. Взволнованные, сбившиеся в кучку. Точно так же в Потсдаме вытаскивали из воды Талли. Дрейфующего к берегу.

Но Моисея должны были найти – его пустили по течению навстречу лучшему будущему. Талли сбросили в воду, чтобы он исчез. Как? С моста, ведущего в город? Волокли, пока вода не поглотила его? Мертвый груз. Взрослый человек намного тяжелее истощенного ребенка, кому-то пришлось повозиться. А зачем вообще беспокоиться? Почему просто не оставить его там, где упал? Что значит еще один труп дня Берлина, где их и так полно в руинах?

Джейк снова посмотрел на картинку, на взволнованных женщин. Потому что Талли не должны были найти. Джейк попытался представить, что это означало. Отделаться от него недостаточно; он должен был исчезнуть. Сначала просто ушел в самоволку, потом пропал без вести – дезертир – и, наконец, безвозвратно потерян. Дело, которое никто не будет рассматривать. Расследовать нечего, постоянные нестыковки, каждый след, даже личный номер, который должен остаться с ним на дне Юнгфернзее. Но сапоги слетели, даже шнуровка их не удержала, и он поплыл по воле волн и ветра, пока русский солдат, словно фараонова дочь, не выловил его. В том месте, где его не должны были найти.

Он поднял взгляд и увидел, что Лина смотрит на него. Щеки ввалились, так устала, что глаза почти не видят, слезятся. Мальчик заснул, уткнувшись ему в плечо.

– Мы можем ехать. С ними останется Инга.

Джейк осторожно переложил мальчугана на матрас и укрыл одеялом.

Пастор Фляйшман поблагодарил их и проводил до двери.

– Насчет климата? Там жарко. Наверное, нужно отправлять самых крепких. – Он вздохнул. – Как мне выбрать?

Джейк посмотрел на спящих детей, свернувшихся под одеялами калачиком.

– Не знаю, – ответил он.

– Он хороший человек, – сказала Лина, сев в джип. – Знаешь, его арестовали нацисты. Он сидел в Ораниенберге. А прихожане вытащили его оттуда. Это было так необычно.

Вот так оно и шло, изо дня в день. Официантка требовала оплатить счет. Совершались тысячи жестокостей. И странный акт милосердия.

– Ты его раньше знала? Я имею в виду, это был твой приход?

– Нет. А что?

– Интересно, могут тебя через него найти?

– Ох, – сказала она тихо.

Он посмотрел на нее. Она клевала носом, чуть не засыпая, – мирно, будто сама еще ребенок. Не просто приманка, а легко ранимая женщина, которая живет с мужчиной, задающим вопросы. Нужно найти другое место, о котором никто не знает. Но у кого есть квартиры? У генеральских девчонок и проституток.

– Ты проехал улицу, – пробормотала она, когда он помчался по Тауенциенштрассе к Мемориальной церкви.

– Мне нужно заглянуть кое-куда. На минутку.

Он припарковался во втором ряду перед баром «Ронни».

– Сюда? – спросила она озадаченно.

– Я недолго. – Он повернулся к одному из водителей. – Будь другом, присмотри за дамой?

– Мне что, охрана нужна? – сказала тихо Лина.

– Сам присматривай, – ответил рядовой, но, рассмотрев нашивки Джейка, вскочил. – Сэр, – сказал он и отдал честь.

Войдя, он услышал привычный грохот музыки. Труба задорно выводила «Подкинь меня в квартал к богатеньким», перекрывая шум зала. Народу в баре было больше, чем в прошлый раз, но Дэнни по-прежнему сидел за своим угловым столиком, волосы гладко зализаны назад под Ноэла Кауарда, пальцы барабанят по столу в ритм музыке – тут он просто мебель. Сегодня всего одна девушка, но рядом с ним сидел, уставившись в стакан, Гюнтер.

– Вот так сюрприз, – сказал Дэнни. – Пришел поднять дух старого Гюнтера, да? – Он пихнул локтем Гюнтера, который с трудом оторвался от стакана, посмотрел на Джейка, едва узнав его, и снова уткнулся в выпивку. – Он немного не в настроении. Не лучшая реклама для девочек. Ты помнишь Труди? – Блондинка многообещающе ему улыбнулась.

– Есть минутка? – спросил Джейк. – Мне нужна помощь.

Дэнни встал:

– А именно?

– Можешь найти мне комнату? Квартиру, если есть.

– Для тебя?

– Для дамы, – сказал Джейк, наклонившись поближе, чтобы никто не слышал.

– На какое время? – спросил Дэнни, посмотрев на часы.

– Для постоянного проживания.

– Ох, не впутывайся. Соблазнят мужика, а дальше что? Мажь равномерно. В конечном счете, себе дешевле.

– Так сделаешь?

Дэнни пристально посмотрел на него, готовый к сделке.

– Тебе это встанет.

– Я заплачу. Но никто не должен знать. – Он встретился взглядом с Дэнни. – Она замужем. С хозяином договоришься?

– Ну, хозяин – это я, устроит?

– Ты владелец квартиры?

– Я же говорил тебе, нет ничего лучше недвижимости. Видишь, как пригодилось. Имей в виду, мне придется кое-кого выкинуть – им это не понравится. Придется подкинуть на переезд. Так что еще немного сверху.

– Договорились.

Дэнни поднял взгляд, удивившись такой уступчивости.

– Хорошо. Дай мне день.

– И чтобы там никаких девочек не было. Не хочу, чтобы народ шастал.

– Значит, порядочная.

– Да.

– Ладно, твоя вахта. Покурим? – Он открыл золотой портсигар, реквизит из «Частных жизней». [76]76
  «Частные жизни» (1931) – комедия режиссера Сиднея Фрэнклина по пьесе Ноэла Кауарда.


[Закрыть]– Хочешь совет? Не делай этого. Зачем тебе обустраиваться, потом хуже будет. На мой взгляд, лучше иметь выбор.

– Спасибо за совет, – сказал Джейк, не обращая внимания. Он вынул несколько купюр. – Предоплата нужна?

Дэнни отвел взгляд, снова смущенный предложением наличных.

– Тебе можно доверять, не так ли? Друг Гюнтера. – Он повернулся и вытянул стул. – Садись, выпьем. Эй, Гюнтер, поделись по-братски. Давай, налей.

– Спасибо, – сказал Джейк. – Но меня ждут. – Он кивнул на бутылку. – Похоже, мне пришлось бы постараться, чтобы догнать. Вы здесь весь день сидите? – спросил он Гюнтера.

– Нет, – спокойно ответил Гюнтер, – работал на вас. – И так уверенно посмотрел на Джейка, что тот понял: об утреннем суде можно не вспоминать, все утонуло в бутылке. – Я говорил с Вилли.

– Давайте угадаю, – сказал Джейк, присаживаясь на минутку. – За слежку платил русский.

– Да.

– Узнали что-нибудь о том на рынке? О стрелке?

– Да, спрашивал.

– Один из людей Сикорского?

– Скорее всего. Но Василий сказал, что не знает, а Василий знает всех. Вот так. – Он поднял взгляд. – А вы откуда узнали?

– Поговорил с Шеффером. Это в него стреляли. Он с Сикорским уже пару недель играет в кошки-мышки. Сикорский расставил ловушку, он в нее и угодил.

– Но мышка убежала. Ага. В конечном счете, вам мои услуги оказались ни к чему. Что еще узнали?

– Талли знал, где Брандт. Он не просто отпустил, он послал его туда. Все было подстроено заранее. Затем он получает от русских деньги. Тут все стыкуется. Именно это он и продал – информацию о Брандте.

Гюнтер немного поразмышлял, а потом поднял стакан.

– Да. Все спутали деньги. Такое количество. Люди в Берлине стоят дешевле. Их можно продать за бесценок.

– Только не этого. Он дорого стоит. Ваш друг Сикорский, к примеру, заинтересовался бы.

– Мой друг, – чуть не фыркнул Гюнтер. – Деловое знакомство. – Он слегка улыбнулся, увидев лицо Джейка. – Бизнесом понемногу занимаются все.

– Эмиль должен быть у русских. Вы предположили это утром.

Кивок.

– Логично. И вы считаете, что Василий сказал бы мне об этом? В таких делах, боюсь, он человек принципа. Если знает.

– Тогда, может быть, он расскажет вам, кто отвозил Талли в Потсдам. Я все время думаю об этом. Как он туда попал?