Текст книги "Хороший немец"

Автор книги: Джозеф Кэнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

– Формулы, для оружия Эмиля. В них формулы, да?

– Нет, по словам Шеффера.

– Но Эмиль приезжал за ними. Так и полицейский считает. Не за мной.

– А может, и за ними, и за тобой.

– Чтобы создать еще больше оружия? Война закончилась.

– Чтобы продать. Вот что есть у ученых, – формулы, чтобы торговаться.

– Зачем?

Джейк пожал плечами.

– Ради своего будущего.

– Чтобы создавать оружие для других, – сказала Лина. Съехав с холма, Джейк повернул налево, затем резко свернул вправо к лесу.

– Куда ты едешь?

– Хочу посмотреть, как все было. Сколько времени ушло.

– На что?

– На то, чтобы сбросить тело.

Она ничего не сказала, только ссутулилась, как в прошлый раз в лесу, когда продрогла под дождем. В Груневальдском лесу было темно. За границей лучей фар ничего не было видно. Только небольшой ломтик луны отражался в озере Крумме Ланке. На дороге никого. За толстыми деревьями мог спрятаться кто угодно. Даже мелкие банды перемещенных лиц в поисках укрытия. Их бы все равно никто не увидел. Тело могло кулем лежать на сиденье, будто пьяный. Легко. В любом месте вдоль дороги. Но не у центра с его охраной и прожекторами. Здесь, в темноте. Или на самом берегу. Через пару минут они будут там. На воде лунная рябь. Очевидно, последнее, что видел Талли.

У Дэнни был нюх на недвижимость. Его дом, когда-то элегантное многоквартирное здание в стиле модерн, находился на одной из улочек, отходящих от Савиньиплац, что всегда считалось хорошим местом. Квартира оказалась на втором этаже, дверь полуоткрыта, в проеме – чемодан и несколько наволочек, набитых на скорую руку одеждой.

– Не беспокойтесь, я уезжаю, – сказала девушка, увидев их. Почти хорошенькая, босоножки с ремешками вокруг щиколоток, губы накрашены, раздраженное лицо. – Он сказал к десяти. Стервятники. – Это она сама себе, запихивая юбку в последнюю сумку.

– Извините, – обескураженно сказала Лина.

– Ха.

Лина отвернулась и, не глядя на Джейка, в ожидании прислонилась к стенке. В коридор из другой квартиры вышел мужчина с рюкзаком. Прищурившись, он узнал их, подошел и снял шляпу.

– И снова здравствуйте. Как вы себя чувствуете?

– О, доктор.

– Да, Розен. С вами все в порядке?

Лина кивнула.

– У меня так и не было возможности поблагодарить вас.

Он махнул рукой, затем повернулся к Джейку – те же старческие глаза на молодом лице. Кинул взгляд на чемоданы.

– Она здесь будет жить?

– Некоторое время.

Розен снова посмотрел на Лину.

– Рецидивов не было? Лекарство помогло? Не лихорадит?

– Нет, – сказала она, вежливо улыбнувшись, – просто обгорела на солнце. – Что мне от этого принять?

Он назидательно поднял палец:

– Носите шляпку.

Из дверей на них зло смотрела девушка.

– Вот, – сказала она и протянула Джейку ключи.

– Берегите себя. Рад повидаться с вами снова, – сказал Розен Лине, прощаясь. – И поменьше бывайте на солнце. – Он кивнул девушке. – Мари, – сказал он, – и зашаркал прочь.

– Так ты новая девочка. Американец за тебя платит – ловко устроилась. Ты уже знаешь Розена?

– Он лечил меня, когда я болела.

Девушка скорчила мину:

– Этот еврей? Да я не позволю ему даже прикоснуться ко мне. Особенно там, своими жидовскими руками.

– Он спас мне жизнь, – сказала Лина.

– Неужели? Тебе повезло. – Она схватила один из чемоданов. – Евреи. Если б не они…

Джейк занес чемоданы в квартиру, чтобы поскорей от нее избавиться.

– Извини, что пришлось тебя выселить, – сказала Лина, заходя следом.

– Пошла к черту.

В квартире царил бардак переезда. Все лежало как бы не на своем месте. В следующей комнате Джейк заметил незаправленную кровать и гардероб с распахнутой дверцей. На абажуре лампы висел шарфик, создавая красный полумрак.

– Милая девушка, – сказал он.

Лина подошла к лампе, сняла шарфик и упала в мягкое кресло, как будто осмотр комнаты утомил ее.

– Таких, как она, были сотни. – Она закурила сигарету. – Думает, что я проститутка. Тут как раз этим и занимаются?

– Это квартира. Тебя тут никто не побеспокоит. – Он бросил взгляд на улицу, задернул шторы.

Она криво усмехнулась, разглядывая сигарету:

– Мама была права. Она сказала, если я поеду в Берлин, то кончу именно так.

– Я найду другую квартиру, если эта тебе не нравится.

Она оглядела комнату.

– Да нет, хорошая площадь.

– Когда приберемся, будет еще лучше. Ты даже и не вспомнишь, что она была здесь.

– Жидовские руки, – сказала она задумчиво. – В школе была одна такая девчонка. Не нацистка, просто девочка. А как от этого очиститься? – Она затянулась, рука слегка дрожала. – Знаешь, когда пришли русские, они заставили нас смотреть фильмы. О лагерях. Немцы, говорили они, вот что творилось от вашего имени. Представляешь, они вытворяли это от моего имени. И что теперь? Это тоже моя вина? То, что творилось.

– Никто так не говорит.

– Говорят. Это натворили немцы, вот что все говорят. А ты знаешь, кто-то это делал. Кто-то вытворял все это. – Она подняла взгляд. – Кто-то создал оружие – а это, может, еще хуже. Немецкий народ. Даже мой брат. Он приезжал в отпуск, как раз перед тем… И знаешь, что он сказал? Что там, в России, ужас что творится, но об этом никто не должен знать. А я подумала, какими делами занимается Петер? Такой мальчик, как он. А теперь я даже рада, что не знаю. Мне не нужно думать об этом. Чтобы он там ни натворил.

– Ну, может, он этих дел и не совершал, – сказал тихо Джейк. Он сел рядом с ней. – Лина, ты это к чему?

Она стала тушить сигарету, возбужденно тыча окурком в пепельницу.

– Я точно так же не хочу знать, чем занимался Эмиль. Чтобы не думать о нем так. Я не хочу знать, что там в документах. Его формулы. Может, они делали что-то страшное, создавали оружие, но он был моим мужем. Знаешь, когда он приехал в Берлин, я думала, что спасаю его. Уезжай, сказала я ему, пока не поздно. Я сказала это ради него. А теперь ты…

– И что я теперь?

– Делаешь из него преступника. Из-за того, что он работал на войну. Но этим занимался и мой брат. Этим занимались все, даже твой полицейский. Кто знает, чем они занимались? От моего имени. Иногда я думаю, что больше не хочу быть немкой. Разве это не ужасно? Не желать быть тем, кто ты есть. Я не хочу знать, чем они занимались.

– Лина, – сказал он терпеливо, – документы здесь. Их уже видели.Эмиль сам их передал. Там не о нем.

– Тогда зачем ты хочешь увидеть их?

– Потому что я считаю, что они могут рассказать нам о человеке, которого убили. Он торговал информацией – что там еще можно было продать? Теперь понятно? – спросил он спокойно, словно убеждая ребенка.

– Да.

– Тогда почему это тебя беспокоит?

Она опустила глаза:

– Не знаю.

– Дело в квартире. Мы переедем.

– Дело не в квартире, – вяло сказала она.

– Тогда в чем?

Она сложила руки на коленях.

– Он приезжал в Берлин за мной. – Она подняла глаза и неуверенно, опустошенно повторила: – Он приезжал за мной.

Джейк накрыл ладонью ее руку.

– Я тоже приехал за тобой.

Глава четырнадцатая

– Проблема в перекрестных ссылках, – говорил Берни, шагая мимо рядов картотек. – Сюда просто все скинули, а мы теперь сортируем. Личный архив Гиммлера вон там, общий архив СС тут, но иногда, если документы за какие-то даты отсутствуют в одном архиве, можно попробовать поискать в другом. Вы знаете, что считать личным архивом, а что – нет? Допустим, папки Брандта были зарегистрированы правильно.Чего вы утверждать не можете. Они начали участвовать в ракетной программе в сорок третьем, так что все это можно не смотреть. – Он обвел рукой полкомнаты. – Программа получила обозначение А-4, поэтому мы пытаемся хранить все вместе в разделе А-4, но, как я уже сказал, надо перепроверять. Прошу, – сказал он, выдвигая ящик, – приятного чтения.

– И здесь может быть то, что передал Брандт?

– Только часть. Источники не указаны. Но если они от него, то будут здесь. Научные документы, конечно, находились в Нордхаузене. Фон Браун прятал их – думаю, в какой-то старой шахте, – так что ВИАТ заполучил их, но вам же нужны только документы Брандта, правильно?

– Правильно.

– Тогда ищите здесь, – сказал он, похлопав по ящику.

– Боже, – сказал Джейк, оглядывая длинный ряд папок.

– Да, знаю. Они так были заняты, прикрывая задницы, что остается только удивляться, как они находили время воевать.

– Армия есть армия. Они только этим и живут, верно? Я бы не хотел лезть в дела наших военных.

– Есть некоторая разница, – сказал Берни. – Когда устанете, посмотрите вон там досье авиационных медиков. Хотите знать, сколько нужно времени, чтобы человек замерз до смерти? Там есть все – температура крови, давление, вплоть до последней секунды. Все, кроме криков. Если потребуется помощь, я внизу.

Но по крайней мере в первых досье были обычные документы: служебные записки, кадровые распоряжения, сводные отчеты, – то, что можно отыскать в любых служебных папках компании «Американские красители» в Ютике, за исключением фирменных бланков СС. Бумажный след бюрократического переворота с использованием троянского коня, полного работяг. Пенемюнде [78]78
  Пенемюнде – небольшой населенный пункт на северо-востоке Германии, где с 1938 по 1945 г. находился военно-исследовательский центр, возглавляемый Вернером фон Брауном.


[Закрыть]начали строить иностранцы, пригнанные сюда на работу, но к июлю 43-го нужды программы возросли, а дополнительные рабочие руки могло обеспечить только СС – хэфтлинге,арестованные, дипломатический термин для заключенных в лагерях смерти. После первой заявки – роковой сделки – пошли настоящие досье, пухлые от дат и событий. Шквал бумаг между начальниками департаментов, которые старались использовать ситуацию. 7 июля – показ программы А-4 Гитлеру. Он впечатлен. 24 июля – массированный воздушный налет на Гамбург. 25 июля – А-4 присвоена категория первоочередной программы по производству ракет, оружия возмездия. 18 августа – Пенемюнде бомбят; 19 августа, как за днем наступает ночь, Гитлер отдает приказ Гиммлеру предоставить заключенных для ускорения производства. Три дня спустя, 21 августа, Гиммлер берет на себя руководство строительством нового производства в Нордхаузене, подальше от бомбардировок. 23 августа прибывают первые рабочие, конь прошел в ворота.

В следующих папках описывалось, какими ускоренными темпами строилась пещера Аладдина, которую выгрызали в скальной породе, чтобы разместить там огромный подземный завод. Папка за папкой с изложением ошеломляющих подробностей проекта, еженедельные отчеты о ходе строительства, новые лагеря для рабочих. По мере того как глаза Джейка стекленели от просмотра ежедневных учетных карточек, передним постепенно вырастал целый город. Об этом говорил сам масштаб цифр. Десять тысяч рабочих. Два гигантских тоннеля, уходящих на две мили в глубину горы. Сорок семь поперечных штолен, каждая длиной с два футбольных поля, с каждым днем – все больше. Так, наверно, в свое время строили пирамиды. Фактически тем же способом. Десять тысяч были рабами. Никакого упоминания о том, сколько умерло – можно было только догадываться по заявкам на замену, обеспечиваемой бесконечными поставками Гиммлера. Весь ужас проекта был скрыт за инженерными расчетами и ежемесячными контрольными цифрами. В Берлине отчеты датировали, ставили печати и отправляли в архив. Видел ли их Эмиль там, в Пенемюнде, когда ученые собирались вечером за чашкой кофе обсудить траектории?

Тем временем, страница за страницей, тоннели росли, ракеты строились, количество лагерей увеличивалось, и, наконец, 8 августа 1944 года состоялась официальная передача: Ганс Каммлер, генерал-лейтенант СС, заменяет Дорнбергера на посту руководителя программы. Теперь ученые и их чудо-ракеты принадлежат Гиммлеру. Раздаются награды. Джейк пробежал взглядом памятную записку о церемонии награждения. Пенемюнде – не Берлин; фамилий не было; особый завтрак. Подали шампанское. Произошел обмен тостами.

Очередные папки. Февраль 45-го, команда ракетчиков наконец покидает Пенемюнде. Заявка на спецпоезд. Лететь самолетом слишком опасно для научного персонала, когда в небе полно бомбардировщиков. Теперь все на юге. Расселены по деревням вокруг огромного завода. Число заключенных достигает сорока тысяч – прием заключенных из восточных лагерей по мере приближения русских. Несмотря ни на что, из горы каждый день постоянным потоком выходят «Фау-2», которые направляются далее на Лондон. В марте количество документов увеличивается – в них требования, невероятно, увеличить производство. И вдруг поток бумаг внезапно иссякает. Но Джейк сам мог закончить историю – он уже описал ее. 11 апреля американцы захватывают Нордхаузен. Программа А-4 закончена. Он откинулся на спинку стула. Но что это означало? В картотеках полно данных, неизвестных ему, но, вероятно, известных кому-то другому. Ради этого не стоило лететь в Берлин и получить пулю. Что он упустил?

Он оставил последнюю папку открытой на столе и вышел покурить на залитых солнцем ступеньках. Желтый полуденный свет омывал деревья Груневальда. Потрачены часы, но ничего не найдено. Талли в тот день был здесь?

– Перекур? – спросил Берни в дверях. – Вы просидели дольше других. Вы, наверно, более толстокожий.

– Документы не те. В основном конторские интриги. Производственная статистика. Ничего.

Берни закурил сигарету.

– Вы не умеете их читать. Это не немецкий язык, а новояз. Слова означают совсем другое.

– Хэфтлинге, – привел пример Джейк.

Берни кивнул.

– Бедолаги. Думаю, секретаршам было просто легче печатать. Вместо того, кем они в действительности были. Читали «дисциплинарные меры»? Это повешение. Их вешали на кране, на входе в туннель, и все по пути на работу проходили под ними. Так они висели неделю, пока не начинало вонять.

– Дисциплинарная мера за что?

– За саботаж. Незатянутый болт. Недостаточно быстрая работа. Может, им повезло – по крайней мере, быстрая смерть. Для остальных проходили недели, прежде чем они умирали. Но они умирали. Смертность составляла сто шестьдесят человек в день.

– Вот так статистика.

– Догадка. Кто-то взял карандаш и усреднил. За достоверность не ручаюсь. – Он подошел к ступенькам. – Как я понял, вы не нашли того, чего искали.

– Пока ничего. Буду снова просматривать документы. Информация должна быть в них. Что бы это ни было.

– Беда в том, что вы не знаете, что ищете, и не понимаете, что искал Талли.

Джейк на мгновение задумался:

– Но не где. Он, должно быть, тоже выуживал наугад. Поэтому и нуждался в вашей помощи.

– Тогда, очевидно, и он ничего не нашел.

– Но он приезжал. Его имя есть в регистрационном журнале. Эта информация должна быть здесь.

– И что теперь?

– А теперь пойду снова искать. – Джейк щелчком отправил окурок на пыльный двор. – Каждый раз я думаю: ну все, нашел. А оказываюсь там, откуда начал. Талли спускается с самолета. – Он встал и отряхнул сзади брюки. – Эй, Берни, можно вас попросить еще об одной услуге? Переговорите еще раз с вашими парнями во Франкфурте – пусть проверят, вписан ли Талли в полетный лист 16 июля. И по чьему распоряжению. Я сделал запрос в ВА, но от них будешь ждать ответа до скончания веков. У них есть привычка теряться в чужих входящих. И пусть проверят, знает ли кто, куда он ездил в тот уикэнд, когда исчез Брандт.

– Они говорят – во Франкфурт.

– Но куда? Где вы проводите во Франкфурте уикэнды? Спросите, может, он чего говорил.

– Это имеет значение?

– Не знаю. Просто зацепка. По крайней мере, хоть что-то делается, пока я тут вожусь с документами.

Берни поднял на него взгляд:

– А ведь, возможно, он все понял неправильно – и здесь ничего нет.

– Должно быть. Эмиль приезжал в Берлин за этими документами. Зачем бы он это делал, если в них ничего нет?

– Ничего того, что вам нужно, вы имеете в виду.

– Ничего того, что надо было и ему. Я только что проглядел их.

– Зависит от того, как посмотреть. Хотите версию? – Берни помолчал, ожидая одобрительного кивка Джейка. – Я думаю, его послал фон Браун.

– Зачем?

– Две недели после взятия Нордхаузена ушло на то, чтобы собрать всех ученых. Они были там рассеяны по всей округе. Сам фон Браун сдался только второго мая. Следовательно, что они все это время делали?

– Сдаюсь, что?

– Создавали себе алиби.

– Ну, это разговор окружного прокурора. Зачем им алиби?

– Чтобы не оказаться частью того, о чем вы только что прочитали, – сказал Берни, кивнув в сторону здания. – Этим занимались не мы, этим занималось СС. Смотрите, тут все отражено. Все это вытворяли они. Мы всего лишь ученые. – Может пригодиться, когда люди начнут задавать вопросы. Что мы и сделали, когда увидели заключенных, которые работали у них на заводе. Возглавлял команду фон Браун – у него были технические документы, настоящая козырная карта. А они для торга в самый раз. Чистые руки. – Он поднял ладонь вверх. – Давайте пожмем друг другу руки и заключим сделку. Вот спецификации и чертежи. Давайте делать ракеты вместе. Остальное – можете сами посмотреть, не виноватые мы, это все СС.

– Но это и было СС – в документах так и указано.

– Тогда он был прав, что хотел их заполучить, не так ли? Даже вас он убедил в этом.

– Да ладно вам, Берни, они же никого не вешали. Они были в Пенемюнде до февраля – так указано в документах. Сколько они могли знать?

– Каждый знал, – сказал он резко, тоном прокурора, открывающего новое дело. – Именно в это никто и не хочет верить. Знали все. Рената Науманн знала. Гюнтер знал. Все в этой проклятой стране всё прекрасно знали. Выдумаете, тот, кто в те последние дни мог достать машину СС, не знал? Людей не переставали вешать и после февраля – они должны были это видеть. Не говоря уже обо всех остальных. У них там было сорок лагерей для рабочих, Джейк, сорок, и во всех лагерях умирали люди. Они знали.

– Но это не делает из них…

– Нет, лишь соучастников. Вы полагаете, они были лучше, потому что умели работать с логарифмической линейкой? Они знали. – Он помолчал, а потом продолжил, но уже не прокурорским тоном. – А я не могу даже пальцем их тронуть. Им повезло, что СС любило все заслуги приписывать себе. Так что они отмазались от очень большой ответственности. Ради этого стоило мчаться в Берлин, как вы считаете? Как бы там ни было, это лишь версия. У вас есть лучше?

– Тогда зачем посылать Эмиля? Почему не какого-нибудь помощника?

– Может, только он изъявил желание ехать. У него здесь жена.

Джейк отвел взгляд, потом покачал головой.

– Кроме того, он приехал не один. С ним было еще двое. К чему рисковать и посылать его?

– Он знал, что искать.

Джейк вздохнул.

– Талли тоже знал. Он приехал сюда.Тут должно что-то быть. А что, не могу понять.

Берни пожал плечами:

– Вы же читали дела.

– Да, – сказал он и поднял голову. – Но не только я. Сохраните место для меня, ладно? Я попозже вернусь.

– Куда вы собрались?

– Выслушать другое мнение.

Шеффер переместился с кровати в кресло, но повязка по-прежнему была на месте. Рана явно заживала: когда Джейк вошел, он почесывал повязку.

– Ага, мой новый партнер, – сказал он, радуясь, что может отвлечься. – Что-нибудь есть для меня?

– Нет, это у вас есть что-то для меня. – Джейк присел на кровать. – Вы ездили в Центр документации, чтобы ознакомиться с документами по А-4. Что вы там обнаружили?

Шеффер посмотрел на него, как пацан, застигнутый на месте преступления, потом улыбнулся:

– Ничего.

– Ничего.

– Верно, ничего.

– Неутешительно, должно быть. После вторичного поиска.

– Ну вы и ищейка, а?

– Ваша фамилия в журнале регистрации. Талли тоже. Тем же днем. Но вы знали об этом.

Шеффер поднял на него взгляд:

– Нет.

– Но вас это не удивляет.

Шеффер снова почесался и ничего не сказал.

Джейк внимательно посмотрел на него, затем откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

– Мы так может весь день просидеть. Расскажете, что вы искали, или мы будем играть в вопросы и ответы?

– Что? То, что я еще не знал, вот что. Но не нашел.

Джейк опустил руки:

– Рассказывайте, Шеффер. Это не так смешно, как вы думаете. Человек приезжает вслед за Талли в тот самый день, когда он был убит, копается в тех же документах, имеет при себе оружие, подобное тому, которым его убили, – я знал людей, которые получали срок и при меньших уликах.

– Стоп, а кто тут смешной? За десять центов я вам такое подкину. Я же сказал вам – я не знал,что он был здесь.

– Ладно, зайдем с другой стороны. Брандт что-то рассказал Талли. Допускаю, что вы об этом узнали благодаря прослушке?

Шеффер кивнул:

– Сначала мне это даже в голову не пришло. Операторы записывают только то, что может представлять интерес – когда слушают. Тебе передают обрывки разговора. А об остальном догадывайся сам. Но если разговор шел о технике, они записывают все.

– А этот разговор не записали.

– Они болтали о личном. То да се. А потом он говорит: «Все, что мы делали, зафиксировано в документах». Смысл, в общем, такой. И ничего странного – все былов Нордхаузене, они ничего не утаили. Тонны документов. Они сами хотят пользоваться ими, правильно? Так зачем что-либо утаивать? Затем он делает ноги, а я просматриваю расшифровки, и думаю: а что, если? Может, он имеет в виду другие документы. Надо проверить. Но там ничего нового, если только вы чего-нибудь не обнаружили. Я вот не нашел. Поэтому и решил, что он имел в виду документы Нордхаузена.

– Но Талли так не думал. И он знал то, чего не знали вы.

– Чего?

– Остальную часть разговора.

Шеффер какое-то время обдумывал это, потом покачал головой.

– Но там ничего нет. Я смотрел.

– Дважды.

– Ну да, дважды. Мой немецкий не так хорош, как ваш.

– А Бреймера? Он тоже в журнале регистрации. Вы поэтому брали его с собой? Или у него были свои причины?

– Он в этом не участвует…

– Рассказывайте, или я сам у него спрошу. Партнер.

Шеффер пристально посмотрел на него, затем опустил плечи и начал ковырять пластырь.

– Послушайте, мы тут ходим по тонкой грани. Эти парни – лучшие ракетчики в мире, с ними никто рядом не стоял. Нам нужно заполучить их. Но они – немцы. А некоторые очень щепетильны в этом вопросе. Одно дело, если они просто исполняли приказы – а кто, черт побери, не исполнял? – но если есть что-то еще, ну, мы не можем ставить в неловкое положение Бреймера. Нам нужна его помощь. Он не может…

– Дать работу нацистам.

– Плохим парням, по крайней мере.

– И вы полагали, что в архивах могло быть нечто щекотливое.

– Нет, я так не думал. – Он отвел взгляд. – Во всяком случае, не оказалось. Я не знаю, что, черт побери, имел в виду Брандт, если он вообще что-то имел в виду. Важно то, что там не оказалось.Эти парни чистые.

– Тайтель не считает их уж такими незапятнанными.

– Он еврей. Чего вы от него хотите?

Джейк посмотрел на него.

– И это я слышу от американца, – сказал он тихо.

– Вы знаете, о чем я. Он, блядь, пустился в крестовый поход. Но этих парней он не получит. На них ничего нет.

Джейк встал.

– Должно быть. То, что Талли решил продать русским.

– Но не то, что они были нацистами. Русским на это плевать.

– Нам тоже.

Шеффер поднял голову, выставив подбородок, как мальчик на плакате.

– В отношении этих парней – да.

На улице темнело, день мягко угасал. В гостинице уже готовятся к ужину, старуха разливает суп. Джейк вышел из джипа и пошел по Гельферштрассе, вспоминая первый вечер, когда Лиз флиртовала с ним в ванной. В это же время Талли, очевидно, просматривал документы, кого-то ждал. Или они появились неожиданно? Проанализируй пункты заново. Талли прибывает в аэропорт. Где-то среди размытых фигур на снимках Лиз, если только они не окажутся очередным пустым досье.

Когда он проходил мимо столовой, старик накрывал на стол. В гостиной пропускали по стаканчику. Избегая их, Джейк прошел наверх. Его комната была убрана и проветрена, розовое синельное покрывало на кровати аккуратно заправлено. Горничная прибралась. Фотографии Лиз аккуратной стопкой сложены на туалетном столике, так, как он их и оставил, не рассортировав. Рухнувший самолет в Тиргартене, в углу – несколько перемещенных лиц. Черчилль. Ребята из Миссури. Еще раз они, но не дубликат, позы слегка другие. Лиз работала так же, как все фотографы, которых он знал: щелкала все подряд, а потом делала вид, что хороший снимок был тем единственным, который она сумела сделать, при этом – наугад. Вот один, который он пропустил: он сам разглядывает развалины на Паризерштрассе, сгорбленный, лицо разочарованно вытянулось. В глянцевом журнале его снимок, напечатанный без подписи, приняли бы за фотографию солдата, вернувшегося с войны. Он взглянул на свое отражение в зеркале. Другой человек.

Аэропорт. Он вытащил фотографию из пачки и стал изучать ее, медленно водя глазами, будто проявлял отпечаток, стараясь придать четкость расплывчатым фигурам. Странно, но впечатление было такое же, как от снимка на Паризерштрассе, – сцена вне контекста. Был ли он там вообще? Пропущенное им мгновение. В центре, самоуверенно улыбаясь, стоит Рон. За ним водоворот толпы в Темпельхофе. Затылок, скорее всего – Брайана Стэнли. Лысина блестит. Французский солдат с помпоном. Ничего. Он взял следующий снимок, почти такой же, но сделанный под другим углом, Лиз переместилась влево. Если быстро перевести глаза с одного на другой, то фигуры шевельнутся, как на старых движущихся картинках. Чуть правее, небольшой отблеск. Начищенные сапоги? Он поднес фотографию к глазам – размылось, затем опять отстранил. Может, и сапоги, рост соответствует, но лицо нечеткое. Он снова быстро перевел глаза, но отблеск остался. Если б это был Талли, он стоял бы неподвижно, боком к камере, и смотрел бы влево.

Раздался еле слышный вежливый стук. Джейк повернулся и увидел, что в дверь просунулась голова старика.

– Извините, герр Гейсмар. Не хотел вас беспокоить.

– В чем дело?

Секунду он просто смотрел, моргая, и Джейку показалось, что вместо него старик видит свою дочь, которая сидит и пудрится на своем обычном месте.

– Герр Эрлих сказал спросить вас о подвале. Фотооборудование? Я вас не тороплю, но понимаете, нам нужно помещение. Когда удобно.

– Извините. Забыл. Сейчас я все оттуда уберу.

– Как вам будет удобно, – сказал он и попятился.

Джейк последовал за ним вниз по лестнице и был уже почти в подвале, когда из гостиной с бокалом в руках вышел Рон.

– Мне показалось, ты проскользнул мимо. Поужинаешь сегодня с нами? – Та же ухмылка, что и на снимке.

– Не могу. Я заберу вещи Лиз. Куда их отослать?

– Не знаю. В пресс-центр, наверно. Послушай, не убегай, у меня для тебя кое-что есть. – Он вытащил из кармана сложенный листок. – Не спрашивай почему, но мне дали разрешение. Сказали, она потребовала. Между вами было, о чем я не знаю? Ладно, в общем, тебе дали добро. Просто покажи им это. – Он протянул листок. – И помни, это не только для тебя, каждый имеет право на свою часть.

– Часть чего?

– Интервью. С Ренатой Науманн. То, о котором ты просил, помнишь? Боже, я тут только что на руках не хожу перед русскими, а тебе и дела нет. Как всегда.

– Она попросила свидания со мной?

– Она, очевидно, подумала, что ты опишешь ее положительные стороны. Я бы на это не рассчитывал. Русские меняют мнение каждые пять минут. Кроме того, ты можешь воспользоваться этим материалом. Немцы начинают волноваться. – Из того же кармана он вытащил телеграмму и показал ее Джейку.

– Читал?

– Пришлось. Таковы правила.

– И?

– «Великолепная почта историю героем, – процитировал он, не открывая телеграммы. – Высылайте материал как можно скорее. Крайний срок пятница». – И похлопал листками по груди Джейка. – Тебя спас гонг, герой. Ты мой должник.

– Ага, – сказал Джейк, забирая листки. – Запиши на мой счет.

Фотолаборатория Лиз представляла собой небольшую пропахшую плесенью комнатенку рядом с ларем для угля. В одном углу стояли глубокие деревянные ящики для овощей. Стол с тремя кюветами для растворов под свисающим с потолка абажуром, в который она вкрутила переносную красную лампу. Несколько банок с проявителем, на веревке, как белье, висело несколько отпечатанных снимков. Пачка матовой бумаги. Может, отдать все старикам? За это явно можно что-то получить на рынке. Но кто сейчас занимается фотографией? Разве сейчас проводят свадьбы в Берлине?

Лиз, во всяком случае, наснимала много. Стол был завален контрольными листами, пухлая пачка придавлена тяжелой лупой. Такой пользуются библиотекари, чтобы читать мелкий шрифт. Джейк посмотрел в нее, и кадры величиной с почтовую марку выросли до реального размера. Достаточно мощная, чтобы разглядеть, идет ли тот отблеск от сапог. Он положил лупу в карман, затем сложил все фотооборудование на одном краю стола. У стены стоял приставной столик с другим комплектом фотографий. Он просмотрел их. Те же снимки, что и у него наверху, но другой ракурс, не такие четкие – отбракованные, такие редакторам не показывают. Рейхсканцелярия. Снова аэропорт. Рон со своей ухмылкой, но задний фон размыт еще больше. И только когда он поднес фотографию к тусклому свету, рассматривая на ней сапоги, он заметил матовый отблеск пистолета, висящего на стене.

Джейк положил снимок, взял кобуру и поднес ее к свету. «Кольт 1911». Но такой у каждого – штатное оружие. Он вытащил «кольт» из кобуры и удивился его тяжести. С этим «кольтом» она, очевидно, была в Потсдаме. Трое на рынке. Некоторое время он внимательно его рассматривал. Ему не хотелось углубляться в размышления. Из него стреляли? Можно сравнить пули, следы от сгорания пороха такие же четкие, как и отпечатки пальцев. Но это безумие. Он оттянул затвор. Патронник пуст. Поднес дуло к носу. Только намек на старую смазку – ну а чего он ожидал? Остается ли в патроннике запах выстрела, как нагар, или все улетучивается? Но патронов не было. Даже не заряжен, экспонат для отпугивания волков. Так и фрау Хинкель окружила его обманом. Он бросил пистолет на фотографии, затем сгреб всю кучу обеими руками и понес наверх.

Лупа была небольшой, но свое дело сделала – фон остался нечетким, но по крайней мере размытости приобрели очертания. Военные шли мимо других военных. Определенно сапоги. Он повел лупой вверх – форма американская, лицо, которое могло быть лицом Талли – должнобыть, заякоренное сапогами. Значит, Лиз его все-таки щелкнула. Ну и что? Ничего нового это ему не давало. Талли только что прилетел и теперь стоял и смотрел влево. Джейк повел лупой по снимку. Но там был только затылок Брайана, те же военные, что и прежде, никто не смотрел в сторону Талли; белая кромка.

Он откинулся на спинку стула и разочарованно кинул снимок на стол. Рон со своей ухмылкой, как будто насмехается. Когда его лицо упало на свою же копию в куче снимков, показалось даже, что он шевельнул с усмешкой головой. Еще один снимок, скорее всего сказала Лиз, меняя место, чтобы взять лучший ракурс. Рон был фиксированной точкой, как в стереоскопе. Сколько снимков она сделала? Джейк наклонился и схватил снимки. Может, получится небольшая панорама? Из разбросанной кучи он выбрал снимки, сделанные в аэропорту, и веером разложил их вместе с другими, не обращая внимания на Рона. Состыковал вместе совпадающие кусочки заднего фона – голову Брайана наложил на голову Брайана, дальше влево, совместил выходные двери, пока не закрыл кромки. Теперь он может посмотреть вместе с Талли на толпу.