Текст книги "Хороший немец"

Автор книги: Джозеф Кэнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

– Да, на Гауптштрассе, – ответила фрау Герш.

Джейк посмотрел на Ренату. Умно, если именно это было тебе нужно, – собирать данные в сапожных мастерских. И все свои приемчики по сбору информации она предложила убийцам.

– Итак, она там с вами заговорила?

– Да, знаете, о погоде, о налетах. Обычный разговор. Мне это не понравилось – мне надо было быть осторожной, – так что я ушла.

– И пошли домой?

– Нет, мне надо было соблюдать осторожность. Я пошла в парк Виктории, потом стала бродить туда, сюда. Но когда я вернулась, она была там. С мужчинами. Другие – хорошие немцы, которые помогали мне – уже исчезли. Она их тоже отправила.

– Я должен обратить внимание, – сказал защитник, – что в то время, в 1944 году, закон запрещал немецким гражданам прятать евреев. Это являлось противозаконным актом.

Судья удивленно посмотрел на него:

– Нас не интересует немецкое законодательство, – сказал он наконец. – Или вы хотите сказать, что фройляйн Науманн действовала правильно?

– Я считаю, что она действовала законно. – Он опустил глаза. – На тот момент.

– Продолжайте, – сказал судья обвинителю. – Заканчивайте.

– И вас арестовали? По какому обвинению?

– Обвинению? Я была еврейка.

– А как фройляйн Науманн узнала это? Вы ей говорили?

Фрау Герш пожала плечами:

– Она сказала, что всегда может определить. У меня есть документ, сказала я. Нет, сказала она им, она еврейка. И, конечно, они послушались ее. Она работала на них.

Обвинитель повернулся к Ренате:

– Вы говорили это?

– Она была еврейкой.

– Вы могли определить. Как?

– По ее виду.

– А какой у нее был вид?

Рената опустила глаза:

– Еврейский.

– Могу я спросить подсудимую: при таком навыке – вы когда-нибудь ошибались?

Рената посмотрела ему прямо в глаза:

– Нет. Никогда. Я всегда знала.

Джейк откинулся на спинку стула. Ему стало противно. Гордится этим. Его старая подруга.

– Продолжайте, фрау Герш. Куда вас отвезли?

– В еврейский дом престарелых. Гроссе Гамбургер Штрассе. – Точные сведения, натасканный свидетель.

– И что произошло там?

– Нас там держали, пока у них не набралось на целый грузовик. А затем по вагонам. И на восток, – сказала она упавшим голосом.

– В лагерь, – закончил обвинитель.

– Да, в лагерь. В газовую камеру. Я была здоровой, поэтому работала. Другие… – Она замолчала, затем снова посмотрела на Ренату. – Других, которых ты послала в лагерь, убили.

– Я их не посылала. Я не знала, – ответила Рената.

На этот раз судья поднял руку, чтобы она замолчала.

– Ты видела.Видела, – закричала женщина.

– Фрау Герш, – сказал обвинитель, и его спокойный голос заменил удар молотком председательствующего, – можете ли вы определенно опознать подсудимую как женщину, которая пришла к вам домой, чтобы арестовать вас?

– Да, определенно.

Берни склонился, что-то обдумывая:

– А вы еще раз ее видели?

Джейк посмотрел на прокурора, удивляясь, к чему он клонит.

– Да. Из грузовика. Она наблюдала за нами из окна. Когда они нас увозили. Наблюдала.

Повтор рассказа Берни. Обувная мастерская в Шёнеберге, американский сектор. Все же Берни нашел ее, еще один подарок русским.

– Та же женщина. Вы уверены.

Свидетельницу затрясло. Она уже начала терять самообладание.

– Та же самая. Та же самая. – Женщина стала подниматься со стула, глядя на Ренату. – Еврейка. Убивала своих же. Ты смотрела, как нас забирают. – Послышался всхлип, уже не в суде. – Свой собственный народ. Животное! Пожирала себе подобных, как животное.

– Нет! – закричала в ответ Рената.

Судья хлопнул по столу ладонью и что-то сказал по-русски, вероятно, объявляя перерыв, но обвинитель спешно подошел к столу и стал что-то шептать ему. Судья кивнул, слегка опешив, затем официально объявил присутствующим:

– Объявляем перерыв на пятнадцать минут, но сначала зайдут фотографы. Подсудимая остается стоять.

Джейк увидел, как обвинитель дал сигнал кому-то в задней части комнаты; из сектора для прессы вышел Рон и открыл дверь, чтобы впустить фотографов. Небольшая группа гуськом проследовала в центр зала. Перед лицом Ренаты засверкали вспышки. Она стала моргать и отворачиваться, тряся головой, как будто вспышки были мухами. Судьи, позируя, сидели прямо. Солдат помог фрау Герш взять костыли. На секунду Джейку показалось, что сейчас появится Лиз, чтобы запечатлеть историю. Вспышки прекратились, и судья встал.

– Пятнадцать минут, – сказал он, уже закуривая.

В коридоре толпе репортеров пришлось вжаться в стенку, чтобы пропустить фрау Герш на костылях. Перекрестного допроса явно не будет. Чуть в стороне стоял Брайан Стэнли и отхлебывал из карманной фляжки.

– До московских стандартов не дотягивает, да? – Он предложил Джейку сделать глоток. – Без покаяний совсем не то. Это им нравится – когда заламывают руки. Конечно, им есть в чем каяться, этим русским.

– Это фарс, – сказал Джейк, наблюдая, как уходит фрау Герш.

– Конечно, фарс. А ты ожидал, что здесь будет Олд Бейли? [71]71
  Центральный уголовный суд в Лондоне.


[Закрыть]– Он взглянул на свою бутылку. – И все же не самая красивая девушка в Берлине, верно?

– Когда-то была. Хорошенькая.

Брайан в недоумении посмотрел на него, не видя связи.

– Ну да, – сказал он в растерянности, потом медленно покачал головой. – Никогда не ошибалась. Выявляла лучшее в каждом, не так ли? Кстати, я нашел тебе лодку.

– Лодку?

– Ты же спрашивал о лодке? В любом случае, у них еще несколько осталось. В яхт-клубе. Просто сошлись на меня. – Он поднял взгляд. – Ты действительно спрашивал.

В тот день он пообещал Лине поплавать под парусами на озере, вдали от всего.

– Да, извини, забыл. Спасибо.

– Смотри, не утопи ее. Меня заставят платить.

– Это выпивка? – спросил Бенсон, появившись вместе с Роном.

– Была, – ответил Брайан, передавая ему фляжку.

– Что вы здесь делаете? – спросил Бенсон у Джейка, затем повернулся к Рону. – Вы же обещали. Экслюзив для «Звезд и полос».

– Не смотрите на меня так. Как ты сюда попал? – спросил он у Джейка. – Сказали же, что пропусков больше нет.

– Я помогаю обвинению. Она была когда-то моей знакомой.

Неловкое молчание.

– Боже, – наконец сказал Рон. – Так или иначе, ты всегда тут как тут, да?

– Можешь организовать мне интервью?

– Могу подать заявку. Но сейчас нет. Она не в настроении разговаривать. Я имею в виду, что ты скажешь после этого? Что ты можешь сказать?

– Не знаю. Может, она мне расскажет.

– Придется поделиться, – сказал Рон деловито. – Этот материал всем нужен.

– Хорошо. Только проведи меня туда. – Он взглянул на Бенсона. – Статья о Лиз получилась отличной. Ей бы понравилось.

– Спасибо, – сказал Бенсон, ему было явно немного не по себе от комплимента. – Печальное событие. Я слышал, ее друг в полном порядке. Выписался сегодня утром.

Джейк вскинул голову:

– Что? Вчера к нему никого не пускали, а сегодня он выписался? Как это так получилось?

– Насколько я слышал, у него друзья в Конгрессе, – сказал Бенсон, пытаясь перевести все в шутку. – Кому на хрен охота торчать в лазарете? Там же не лечат, там калечат. Но устроился он великолепно. Медсестра на квартире и все такое. А тебе-то что?

Джейк, не успокоившись, повернулся к Рону:

– Ты об этом знал?

– О чем ты?

– Я говорил тебе, – сказал он, схватив Рона за руку. – Она приняла на себя его пулю – убить хотели его. Там есть охрана? Кто еще с ним в квартире?

– Что ты имеешь в виду «приняла пулю»? – спросил Бенсон, но Рон, отведя руку Джейка, пристально на него посмотрел.

– Армия США, – сказал Рон Джейку, – вот кто. Организуй охрану сам, если тебя это так беспокоит.

– В чем дело? – спросил Бенсон.

– Ни в чем, – сказал Рон. – У Гейсмара начались видения, вот и все. Может, тебе самому неплохо полежать в больнице? Пусть они тебя там проверят. В последние дни тебя сильно заносит.

– Там кто-нибудь есть постоянно?

– Ага. – сказал Рон, все еще не отвода от него взгляда. – Русских не пускают. Ни при каких обстоятельствах.

– Так я могу навестить его?

– Тебе решать. Он никуда не уезжает. Почему бы не купить цветочков и не посмотреть, что из этого получится? Господи, Гейсмар. – Он посмотрел на людей, снова входящих в зал суда. – Звонок. Ты идешь или побежишь прямо туда играть медсестру? – спросил он и, посмотрев на Джейка, сказал серьезно. – Не знаю, в чем тут дело, но тебе не нужно о нем беспокоиться. Он в такой же безопасности, как и ты. – Он кивнул на русских у двери. – А может, даже в большей.

– Я не знал, что Шеффер твой друг, – сказал Бенсон, продолжая удивляться.

– У Гейсмара в друзьях пол-Берлина, не так ли? – сказал Рон, уходя. – А как ты с этой познакомился, кстати? – спросил он, показав большим пальцем в сторону зала.

– Она была репортером, – сказал Джейк. – Как и все мы. Я ее учил.

Рон остановился и обернулся.

– Это должно дать тебе пишу для размышлений, – сказал он и прошел вслед за Бенсоном в дверь.

Берни стоял рядом с Гюнтером в конце стола, но подошел, едва Джейк сел. Судьи друг за другом занимали свои места.

– Ну, – сказал он Джейку. – Как, по-вашему, идет суд?

– Господи, Берни. Костыли.

Лицо Берни напряглось.

– Костыли настоящие. Как и газ.

– Почему бы просто не вывести ее и не расстрелять?

– Потому что нам надо все это запротоколировать – как это делали они. Люди должны знать.

Джейк кивнул.

– Тогда она кто? Дублер?

– Нет. Она реальная. Такая же настоящая, как и Отто Клопфер. Такая же. – Он заметил недоумение Джейка. – Водитель, который просил закрепить ему выхлопную трубу. Вы, наверно, уже забыли. Как и остальные. – Он оглянулся на сектор для прессы. Беспокойный скрип стульев. – Может, на этот раз послушают.

– Ее заставляли делать это. Вы же знаете.

– То же самое говорит и Отто. Они так все говорят. Вы верите?

Джейк посмотрел на него.

– Иногда.

– И что? У каждого печальная история. А конец всегда один. Когда я служил окружным прокурором, понял одно: начнешь жалеть людей, обвинений не будет. Не тратьте симпатий. Она полностью виновна.

Обвинитель вызвал Гюнтера. Но прежде чем тот занял место, защитник вскочил, проявив наконец какую-то активность:

– Можно обратиться к суду? В чем цель этих свидетелей? Все это эмоции. Характер работы обвиняемой здесь не рассматривается. Она сама все уже описала. – Он взял расшифровку стенограммы. – Я бы еще добавил, что эту работу она выполняла под угрозой собственной смерти. Не будем забывать, что она помогла нам опознать ее хозяев, пошла с нами на полное сотрудничество, чтобы советский народ мог предать настоящих фашистов суду. И что она за это получила? Вот это? Советский народ должен решать ее судьбу, а не западная пресса. Я прошу покончить с этим театральным представлением и приступить к серьезной судебной работе.

Это было так неожиданно, что некоторое время судьи просто молча сидели. Затем переговорили между собой. И попросили, чтобы он повторил свою речь на русском языке. И Джейку опять стало интересно, как много они понимают из того, что здесь говорят. Рената безучастно стояла, пока защита снова повторяла свое заявление. Полное сотрудничество. Выбили из нее? Или она села и по собственной воле исписала листы именами? Новое задание – ловить ловцов. Когда защитник закончил, судья хмуро сказал ему:

– Садитесь.

Затем взглянул на Гюнтера.

– Приступим.

Защитник опустил голову, как школьник, получивший взбучку за не вовремя сказанное слово, и Джейк понял, что сути происходящего он не уловил. Театр и был задачей суда. Что будет, когда закончится это послевоенное лето? Не очистка завалов, не шаркающие перемещенные лица – все это второстепенно. Наступал период обвинений, персональных репрессий, невыполнимых моральных компенсаций. Трибуналы, обритые головы, указующие персты – аутодафе для очистки души. У каждого Гюнтера был свой счет.

Они стали внимательно слушать его свидетельские показания, медленное перечисление многих лет службы в полиции. Спокойный монотонный голос, возврат к порядку после плача фрау Герш. Берни знал свою аудиторию. Их можно разжалобить костылями, но в итоге они поведутся на рассудительность и авторитетную уверенность. Судьи слушали вежливо, как будто, – ирония судьбы – они наконец узнали одного из своих.

– Правильно ли будет сказать, что эти годы обучения сделали из вас хорошего наблюдателя?

– У меня глаз полицейского, да.

– Тогда расскажите нам, что вы видели в тот день в… – Он прервался, чтобы свериться со своими записями. – Кафе «Хайль», Оливаерплац. – На той же улице, недалеко от квартиры Лины, где вокруг них крутился мир. – Вы в кафе бывали?

– Нет. Поэтому я был особенно внимателен. Посмотреть, чтобы там не оказалось опасно.

– Для вашей жены, вы имеете в виду?

– Да, для Марты.

– Она пряталась.

– В то время она была вынуждена гулять целыми днями, чтобы хозяйка квартиры думала, что она на работе. В общественных местах, где люди не обратят внимания. Станция «Зоопарк», например. Тиргартен.

– И вы встречались с ней во время этих прогулок?

– Два раза в неделю. По вторникам и пятницам, – уточнил Гюнтер. – Чтобы удостовериться, что с ней все в порядке, передать продукты. У меня были купоны. – Каждую неделю, несколько лет, ожидая хлопка по плечу.

– И где это происходило?

– Обычно в «Ашингере», [72]72
  Сеть дешевых кафе самообслуживания, названная по имени владельца.


[Закрыть]у станции «Фридрихштрассе». Там всегда было полно народа. – Большое кафе-закусочная. Джейк сам часто заходил туда перекусить по пути на радиостанцию. Джейк представил, как они притворялись, что случайно встретились, и, потолкавшись в толпе, закусывающей у столиков-стоек, съедали блюда дня на синих тарелках. – Важно было менять места. Ее лицо могло примелькаться. Поэтому в тот день была Оливаерплац.

– Это был 1944 год?

– Семнадцатого марта, 1944 года. Час тридцать.

– К чему такая точность? – вскочив, спросил защитник.

– Сядьте, – махнул рукой судья.

Крупные облавы начались в 42-м. Два года растворяться в толпе.

– У вас прекрасная память, герр Бен, – сказал обвинитель. – Пожалуйста, расскажите, как дальше было дело.

Гюнтер взглянул в сторону Берни. Тот кивнул.

– Сначала, как всегда, пришел я. Проверить.

– Подсудимая была там?

– В глубине зала. Кофе, газета – как обычно. Потом пришла Марта. Спросила, свободно ли место рядом. Притворство, естественно, чтобы не думали, что мы вместе. Я заметил, что подсудимая посмотрела на нас, и подумал, что нам лучше уйти, но она опять уткнулась в свою газету, и я решил: все нормально. Мы заказали кофе. Еще один взгляд. Понимаете, я подумал, что она посматривает на меня,что, может, она одна их тех, которых я арестовывал – иногда так бывает, – но нет, просто назойливая дамочка. А потом она пошла в туалет. Там есть телефон – я потом проверял – и оттуда она позвонила своим друзьям.

– И вернулась?

– Да, допила кофе. Затем оплатила счет и прошла мимо нас к двери. Именно в этот момент они и пришли за Мартой. Двое, в кожаных пальто. Кто еще в сорок четвертом носил кожаные пальто? Так что я все понял.

– Извините, герр Бен. Вы точно знаете, что обвиняемая звонила им? Каким образом?

Гюнтер опустил глаза.

– Потому что Марта заговорила с ней. Глупый прокол при такой осторожности. Но, в конечном счете, какая разница?

– Она заговорила с ней?

– Они были знакомы. Со школы. Школьные подруги. «Рената, неужели это ты?» – сказала она. Так удивилась, увидев ее. Марта, очевидно, подумала, что она тоже скрывается. Еще одна подводная лодка. «Столько лет, – сказала Марта, – и все такая же». Глупо.

– А фройляйн Науманн узнала ее?

– О да. Узнала. «Вы ошиблись», – сказала она, и это, конечно, была правда. Марте ничего не надо было говорить. Опасно быть узнанной. «Подводные лодки» иногда подвергали пыткам, чтобы найти других, выведать имена. Но она узнала. – Он замолчал, отвел глаза, а затем опять заговорил, быстрее, желая поскорее покончить с этим. – Она попыталась тогда уйти, конечно, но тут вошли эти в пальто, и она не смогла. И вот тут я увидел. Они, один из них, посмотрел на нее.Сначала оглядели зал, ища, а затем посмотрели на нее. Чтобы она им сказала. Она могла бы сказать, что ее нет, только что ушла. Она могла бы спасти ее. Свою старую школьную подругу. Но нет. «Вот эта, – сказала она. – Она – еврейка». Так что Марту схватили. – «Рената», только и произнесла она, только имя, но грайфердаже не посмотрела на нее.

– А вы? – спросил обвинитель в притихшем зале. – Вы что делали?

– Конечно, люди стали глазеть. «В чем дело? – сказал я. – Здесь какая-то ошибка». А они спрашивают у нее, у грайфера:«Его тоже?» А она, понимаете, не имела представления, кто я такой. Так что они собирались забрать и меня, но меня спасла Марта. «Он – никто, – сказала она. – Мы просто сидели за одним столиком». Никто. И она ушла с ними, пока они не успели сообразить, что к чему. Тихо, знаете ли. Без шума. И даже не обернулась, чтобы не выдать меня.

Джейк выпрямился, в голове заметались мысли. Конечно. Если ты не знаешь свою жертву, тебе кто-то должен показать ее. Могут и ошибиться. Переполненное кафе. Переполненная рыночная площадь. Но спасти Лиз было некому.

– Герр Бен, извините, что снова спрашиваю. Итак, никаких сомнений – вы определенно утверждаете, что видели и слышали, как обвиняемая опознала вашу жену с целью депортации. Женщину, которую она знала. Верно?

– Конечно. Я видел это. – Он посмотрел на Ренату. – Она послала ее на смерть.

– Нет, – тихо сказала Рената. – Они сказали, что в трудовой лагерь.

– На смерть, – сказал Гюнтер, затем вновь посмотрел на прокурора. – И она уехала с ними в автомобиле, в том же автомобиле. Все грайферывместе.

– Я не хотела, – сказала Рената, бесполезное пояснение.

– Спасибо, герр Бен, – сказал обвинитель, прекращая допрос.

– И все, больше вы ничего не хотите узнать? – спросил Гюнтер.

Берни удивленно поднял голову: сценарий этого не предусматривал.

– Что? – недоуменно спросил обвинитель.

– Не хотите знать, как это все выглядело? Тогда? Подошла официантка. «Заплатите за обоих? – спросила она. – Вы заказывали два кофе». – Он замолчал. – Ну, я и заплатил. – Конец колонки. Его заключительный пункт.

– Спасибо, герр Бен, – снова сказал обвинитель.

Поднялся защитник:

– Вопрос. Герр Бен, вы были членом национал-социалистической партии?

– Да.

– Занесите в протокол, что свидетель признается в том, что он – фашист.

– От всех полицейских требовали вступления в партию, – сказал прокурор. – Отношения к делу это не имеет.

– Полагаю, что это – пристрастные показания, – сказал защитник. – Нацистского официального лица. Который обеспечивал осуществление преступных законов фашистского режима. И который свидетельствует по личным причинам.

– Это абсурд, – сказал прокурор. – Свидетельские показания – правда. Спросите ее. – Он показал на Ренату. Оба правоведа стояли и превращали официальную процедуру в перебранку между законником, свидетелем и подсудимой. – Вы были в кафе «Хайль»? Вы доносили на Марту Бен? Вы ее опознали? Отвечайте.

– Да, – сказала Рената.

– Знакомую. Женщину, которую вы знали, – сказал прокурор, повышая голос.

– Я была вынуждена. – Она опустила глаза. – Вы не понимаете. Мне нужен был еще один человек в ту неделю. Квота. Тогда уже немного осталось. И мне нужен был еще один человек.

У Джейка екнуло внутри. Количество для заполнения грузовика.

– Чтобы спасти себя.

– Не для себя, – покачала она головой. – Не для себя.

– Фройляйн Науманн, – опять официальным тоном сказал защитник. – Пожалуйста, расскажите суду, кого еще держали под арестом на Гроссе Гамбургер Штрассе.

– Мою мать.

– На каких условиях?

– Ее держали там, чтобы я возвращалась каждый вечер, когда закончу свою работу, – сказала она, смирившись, ибо понимала, что теперь это уже не имеет значения. Но подняла голову и нашла взглядом Джейка. Так лектор выбирает человека в аудитории и говорит только с ним, давая личные пояснения, диалог, которого у них, скорее всего, не будет. – Они знали, что я ее не оставлю. Нас забрали вместе. Сначала для работы в Сименсштадте. Рабами. Затем, когда начались депортации, мне сказали, что ее вычеркнут из списков, если я буду работать на них. По столько-то человек в неделю. Я не могла отправить ее на восток.

– И вы стали отправлять других евреев, – сказал прокурор.

– На тот момент уже немного осталось, – сказала она, все еще обращаясь к Джейку.

– В… как вы их назвали?.. трудовые лагеря.

– Да, трудовые лагеря. Она была старенькой. Я знала, что там тяжелые условия. Чтобы там выжить…

– Но вы же занимались не только этим, не так ли? – настойчиво спросил прокурор. – Ваш начальник… – Он заглянул в листок. – Ганс Беккер. У нас есть показания, что вы состояли с ним в интимных отношениях. Вы состояли в интимных отношениях с ним?

– Да, – сказала она, не отводя глаз от Джейка. – Такое было.

– И он вычеркнул вашу мать из списка? За ваши старания?

– Сначала. Потом он выслал ее в Терезиенштадт. Сказал, что там полегче. – Она сделала паузу. – Он исчерпал списки.

– Расскажите суду, что с ней случилось там, – попросил защитник.

– Она умерла.

– Но после этого вы продолжали работать, – сказал прокурор. – И по-прежнему каждую ночь возвращались, не так ли?

– А куда мне было деваться? Евреи обо мне знали – прятаться с ними я не могла. У меня никого не осталось.

– Кроме Ганса Беккера. Вы продолжали ваши с ним отношения.

– Да.

– Даже после того, как он депортировал вашу мать.

– Да.

– И вы по-прежнему утверждаете, что защищали ее?

– Разве для вас имеет значение, что я говорю? – ответила она устало.

– Если это правда, то да.

– Правда? Правда заключается в том, что он принуждал меня. Снова и снова. Ему это нравилось. Я сохраняла жизнь своей матери. Я сохраняла жизнь себе. Я делала то, что вынуждена была делать. Я думала, что хуже не бывает, но это закончится, придут русские. Так же ненадолго. Потом пришли вы и стали охотиться за мной, как за бешеной собакой. Меня называли подругой Беккера. Что за подруга, если он так ко мне относился? В чем мое преступление? В том, что я осталась в живых?

– Фройляйн, здесь это не преступление.

– Нет, наказание, – сказала она Джейку. – Остаться в живых.

– Да, – сказал неожиданно Гюнтер, никуда не глядя, так что никто и не понял, о чем он.

Русский прокурор откашлялся:

– Думаю, фройляйн, нас теперь просветили тем, что во всем виноваты нацисты. Только жаль, что вы так хорошо выполняли свою работу.

– Я делала то, что была вынуждена делать, – сказала она, продолжая пристально смотреть, пока Джейк наконец не отвел взгляд. Каких слов она ждет от него? Прощаю тебя?

– Вы закончили со свидетелем? – нетерпеливо спросил судья.

– Еще один вопрос, – сказал защитник. – Герр Бен, вы крупный и сильный мужчина. Вы не дрались с мужчинами в кафе?

– С гестаповцами? Нет.

– Нет. Вы спасали себя. – Подчеркнутый взгляд на Ренату. – Или, если быть точным, вас спасла ваша жена. Кажется, так вы сказали.

– Да, она спасла меня. Для нее было уже поздно, раз они ее опознали.

– И после этого вы продолжали работать в полиции.

– Да.

– Следя за соблюдением законов правительства, которое арестовало вашу жену.

– Расистские законы были вне нашей компетенции.

– Понимаю. Тогда некоторых законов. Не всех. Но вы проводили аресты?

– Преступников, да.

– А их куда посылали?

– В тюрьму.

– В конце войны? Большинство отсылали в «трудовые лагеря», не так ли?

Гюнтер ничего не ответил.

– Скажите, как вы решали, какие законы соблюдать ради национал-социалистов?

– Решал? Я ничего не решал. Я был полицейским. Выбора у меня не было.

– Понимаю. Выбор был только у фройляйн Науманн.

– Возражаю, – сказал прокурор. – Это абсурд. Ситуации были разными. Что зашита пытается предположить?

– То, что данные показания скомпрометированы от начала до конца. Это личная обида, а не советское правосудие. Вы хотите, чтобы эта женщина отвечала за преступления нацистов? У нее не было выбора. Послушайте вашего собственного свидетеля. Ни у кого не было выбора.

Осталась только одна возможная защита. Виноваты все, никто не виновен.

– У нее был выбор, – сказал Гюнтер хриплым голосом.

Защитник кивнул, довольный собой. Наконец он добился своего.

– А у вас?

– Не отвечайте, – сказал прокурор быстро.

Но Гюнтер решительно поднял голову – он ждал этого момента, даже если его не ждал Берни, другой ход мыслей. Не дать отвлечь себя даже бутылке, чтобы не дать уничтожить себя. Он смотрел прямо перед собой окаменелым взглядом.

– Да, у меня был выбор. И я тоже на них работал, – сказал он также твердо и уверенно, как держал в руке бритву. – На ее убийц. Даже после этого.

Зал в замешательстве затих. Не ответа от него ожидали, маленькой смерти, на излете, как последний вздох Лиз. Одного взмаха бритвой.

Он повернулся к Ренате.

– Мы все работали, – сказал он, на этот раз тихо. – Но вы – вы могли отвернуться. От вашей подруги. Всего лишь раз.

При этих словах она отвела взгляд, повернувшись к стенографисткам, так что ее слов почти не было слышно.

– Мне нужен был еще один человек, – сказала она, как будто это все объясняло. – Еще один.

В зале опять установилась неловкая тишина, которую на этот раз прервал судья.

– Здесь судят не свидетеля, – сказал он. – Вы оспариваете то, что он видел?

Защитник покачал головой. Теперь ему, как и всем остальным, хотелось продолжить слушание дальше.

– Хорошо. Тогда с вами все, – сказал судья Гюнтеру. – Можете идти. – Он посмотрел на ручные часы. – Встретимся завтра.

– Но у нас есть другие свидетели, – сказал прокурор, не желая терять набранного темпа.

– Вызовем их завтра, на сегодня достаточно. И в следующий раз придерживайтесь фактов.

Каких фактов, подумал Джейк. Еще одна колонка с цифрами.

Когда никто не пошевелился, судья махнул рукой в сторону зала.

– Перерыв, перерыв, – сказал он раздраженно, затем встал и жестом приказал остальным двумя судьям следовать за ним.

Джейк услышал скрежет стульев, тихое шуршанье – это адвокаты собирали бумаги. Гюнтер продолжал сидеть на своем стуле, все еще глядя прямо перед собой. Конвойные, удивленные неожиданным перерывом, слегка подталкивая, отвели Ренату от ограждения и, наставив на нее автоматы, стали выводить из зала. Джейк наблюдал, как она прошла перед судейским местом, а когда приблизилась к столу, где сидели обвинители, их глаза встретились. Она остановилась.

– Так это действительно вы, – сказала она ему своим обычным голосом. – Вы вернулись.

Конвойные, не зная, можно ей говорить или нет, стали крутить головами в поисках распоряжений. Но судьи ушли, а с ними опустел и зал.

Джейк кивнул, не зная, что и сказать. Рад видеть тебя снова? Ключицы острые.

– Я не ради себя это делала, – сказала она Джейку, не отводя от него взгляда, ожидая ответа.

Джейк опустил глаза, не зная, что сказать. Сбоку за ним наблюдал, тоже ожидая, Берни. Но что тут скажешь? Конвойный взял ее за руку. Через минуту она уйдет. Одно слово, хоть что-нибудь.

Он прибегнул к пустой вежливости тюремного визита:

– Тебе что-нибудь принести?

Она еще какое-то мгновение разочарованно смотрела на него, а потом качнула головой. Русский снова заговорил, теперь настойчивее. Конвойные оттолкнули ее от стола.

Джейк не трогался с места, пока зал совсем не опустел, только из коридора доносился шум голосов. Гюнтер все еще сидел на месте. Когда Берни подошел к нему, он бросил на него взгляд, затем отодвинул его рукой в сторону, чопорно встал и размеренным шагом пошел к Джейку.

– Я подвезу вас, – сказал Берни, но Гюнтер отмахнулся. На секунду он остановился у стола.

– Я поговорю с Вилли, – сказал он Джейку и зашагал из комнаты.

Подошел расстроенный Берни и стал складывать папки в портфель.

– А вы? – спросил он.

Джейк взглянул на него.

– У меня джип. – И встал, собираясь уйти, но потом обернулся. – По-прежнему считаете, что у всех историй один конец? – спросил он.

Берни сунул последнюю папку в портфель.

– У истории Марты Бен – да.