Текст книги "Хороший немец"

Автор книги: Джозеф Кэнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Глава девятая

На следующий день опять было жарко. В Берлине буквально парило. Дождь промыл воздух от пыли, и теперь над влажными руинами поднимались облачка испарений, от чего вонь становилась еще хуже. Отец Эмиля жил в Шарлоттенбурге, в нескольких кварталах от шлосса,в одном из уцелевших многоквартирных домов в стиле модерн, где выделили комнаты для семей из разбомбленных домов. Улицу не расчистили, поэтому им пришлось оставить джип на Шлосс Штрассе и пробираться через развалины по тропинке, помеченной палками с номерами домов, воткнутыми прямо в груды обломков, как указатели маршрута. Когда наконец они добрались, с них лил градом пот, но профессор Брандт был одет в костюм и рубашку с высоким накрахмаленным воротничком веймарской эпохи, который не размяк даже при такой убийственной жаре. Его рост удивил Джейка. Эмиль и Джейк были одинакового роста. Но профессор Брандт возвышался над ним настолько, что когда поцеловал Лину, сложился в поясе, как офицер в поклоне.

– Хорошо, что ты пришла, Лина. – Он был скорее вежлив, чем сердечен, как будто к нему явилась бывшая студентка.

Он взглянул на Джейка, увидел военную форму, и его глаз дернулся.

– Он убит, – сказал он без всякого выражения.

– Нет-нет, это друг Эмиля, – сказала Лина и представила его.

Профессор Брандт протянул сухую руку:

– Из более счастливых времен, полагаю.

– Да, с довоенных, – ответил Джейк.

– Тогда добро пожаловать. Я подумал, это официальный визит. – Проблеск облегчения, которое не могло скрыть даже его бесстрастное лицо. – Извините, что ничего не могу предложить гостям. Сейчас с этим трудно, – сказал он, показав на узкую комнату, в которую сквозь разбитое и заделанное картоном окно пробивались лучи света. – Если вы не против, мы можем погулять в парке. В такую погоду там приятнее.

– Мы ненадолго.

– Прекрасно, тогда небольшая прогулка, – сказал он, явно стесняясь комнаты и желая побыстрее выйти. Он повернулся к Лине. – Но сначала я должен сообщить тебе. Мне очень жаль. Ко мне приходил доктор Кунстлер. Ты знаешь, я просил его узнать в Гамбурге. Твои родители. Прими мои соболезнования, – сказал он, выговаривая слова официально, как панегирик.

– Ох, – вскрикнула она и смолкла, в горле перехватило, как от всхлипа. – Оба?

– Да, оба.

– Ох, – снова вскрикнула она. И, закрыв глаза рукой, опустилась на стул.

Джейк ожидал, что профессор Брандт подойдет, начнет утешать ее, но тот, наоборот, отошел и оставил ее наедине с этой новостью. Джейк нерешительно посмотрел на нее, беспомощно застряв в навязанной роли друга семьи, которому остается только помолчать.

– Воды? – спросил профессор Брандт.

Она покачала головой.

– Оба. Это точно?

– В документах столько напутано, можешь себе представить. Но их опознали.

– Итак, больше никого не осталось, – тихо сказала она себе.

Джейк вспомнил Бреймера, глядящего в иллюминатор на разрушенный пейзаж. То, что они заслужили. Видя только здания.

– Ты в порядке? – спросил Джейк.

Они кивнула, затем встала, разглаживая юбку, зримо приводя себя в порядок.

– Я знала, это должно случиться. Спросила так – чтобы услышать. – Она повернулась к профессору Брандту. – Пожалуй, лучше прогуляться. Воздухом подышим.

Он с явным облегчением взял шляпу и повел их по коридору прочь от главного входа. Лина брела за ним, не замечая руки Джейка.

– Мы выйдем через черный вход. За домом наблюдают, – сказал профессор.

– Кто? – удивленно спросил Джейк.

– Молодой Вилли. За плату, полагаю. Он всегда на улице. Или один из его дружков. С сигаретами. Откуда они их только достают? Этот тип всегда был подлецом.

– А кто ему платит?

Профессор Брандт пожал плечами:

– Воры, наверно. Может, конечно, они следят не за мной.За кем-нибудь другим в доме. Ждут момента. Но предпочитаю, чтобы они не знали, где я.

– Вы уверены? – спросил Джейк, глядя на его седые волосы. Старческое выдумки, оберегает заделанную картоном комнату.

– Герр Гейсмар, каждый немец – в этом деле специалист. За нами следили двенадцать лет. Я даже во сне могу определить. Вот мы и здесь. – Он открыл дверь черного хода. В глаза ударил слепящий свет. – Никого, видите.

– Насколько я понял, Эмиль сюда не приходил? – спросил Джейк, все еще размышляя.

– Вы поэтому приехали? Извините, я не знаю, где он. Убит, возможно.

– Нет, жив. Он был во Франкфурте.

Профессор Брандт остановился:

– Жив. У американцев?

– Да.

– Слава богу. Я думал, у русских… – Он опять зашагал вперед. – Итак, он выбрался. Он говорил, что мост Шпандау все еще открыт. Я решил, что он с ума сошел. Русские…

– Он уехал из Франкфурта две недели назад, – перебил его Джейк. – В Берлин. Я надеялся, что он придет к вам.

– Нет. Его у меня не было.

– Я имею в виду – чтобы найти Лину, – несмело сказал Джейк.

– Нет, приходил только русский.

– Его искал русский?

– Лину, – ответил профессор, колеблясь. – Так я ему и сказал. Свинья.

– Меня? – спросила Лина, которая, оказывается, все слышала.

Профессор Брандт отвел взгляд и кивнул.

– Зачем? – спросил Джейк.

– Я не спрашивал, – сказал профессор Брандт почти недовольно.

– Но Эмиль ему нужен не был, – сказал Джейк, размышляя вслух.

– Зачем? Я подумал…

– Он назвал себя?

– Они не представляются. Только не они.

– А вы не спросили? Русский наводит справки в британском секторе?

Профессор Брандт, расстроившись, остановился, как будто его уличили в какой-то непристойности.

– Я и не хотел знать. Понимаете, я полагал – это личный вопрос. – Он взглянул на Лину. – Извини, не обижайся. Я полагал, может, он твой друг. Столько немецких женщин – только и слышишь в последнее время.

– Вы так подумали? – сердито спросила она.

– Не мне судить о таких вещах, – ответил он подчеркнуто и отстраненно.

Она посмотрела на него неожиданно жестко.

– Не вам. Но вы судите. Вы осуждаете всех. Теперь меня. Вы же об этом подумали? Русская шлюха? – Она отвела взгляд. – О, почему я удивляюсь? Вы всегда предполагаете самое худшее. Смотрите, как вы осуждаете Эмиля – родную кровь.

– Моя родная кровь. Нацист.

Лина махнула рукой:

– Ничего не изменилось. Ничего, – сказала она и широкими шагами ушла вперед, стараясь унять гнев.

Они молча перешли через дорогу. Джейк чувствовал себя непрошеным свидетелем при семейной ссоре.

– Она не в себе, – произнес наконец профессор Брандт. – Это, полагаю, из-за плохой новости. – Он повернулся к Джейку. – Тут что-то не так? Этот русский – к Эмилю это имеет отношение?

– Не знаю. Но если он появится, дайте мне знать.

Профессор Брандт пристально посмотрел на Джейка.

– Могу я спросить, чем конкретно вы занимаетесь в армии?

– Я не служу в армии. Я – журналист. Мы обязаны носить форму.

– Ради вашей работы. Именно так говорил Эмиль. Вы ищете его как друга? Больше ничего?

– Как друга.

– Он не под арестом?

Нет.

– Я подумал, мало ли что, кругом процессы. Они не собираются отдать его под суд?

– Нет, с какой стати? Насколько я знаю, он ничего не сделал.

Профессор с интересом посмотрел на него, затем вздохнул.

– Ничего, кроме вот этого. – Он показал на выпотрошенный шлосс. – Вот, что они натворили. Он и его дружки.

Они подходили к дворцу с запада. Земля все еще была покрыта осколками стекла от разбитой оранжереи. Берлинский Версаль. Замок получил прямое попадание, восточное крыло было разрушено, а уцелевшие бледно-желтые стены покрылись черным налетом гари. Лина шагала впереди к английскому саду, который теперь было не узнать. Пустое грязное поле, усеянное снарядными осколками.

– Так оно и должно было закончиться, – сказал профессор Брандт. – Все понимали это. Почему же он не понимал? Они уничтожили Германию. Сначала книги, потом все остальное. Эта страна была не только их. Она была и моей. Где теперь моя Германия? Посмотрите. Исчезла. Убийцы.

– Эмиль не был таким.

– Он работал на них, – сказал профессор, повышая голос, как в суде: этот диспут явно шел уже много лет. – Будьте осторожны, надевая мундир. В него вы и превратитесь. Всегда работа. Знаете, что он мне сказал? «Не могу ждать, пока история изменит положение дел. Я должен выполнять свою работу сейчас. После войны мы можем заняться более прекрасными делами». Космосом.Мы. Кто? Человечество? После войны. И говорит это, когда вокруг падают бомбы. Когда они грузят людей в поезда. Никакой связи. Что вы собираетесь делать в космосе, говорю я, смотреть оттуда на мертвых? – Он откашлялся, успокаиваясь. – Вы согласны с Линой. Считаете, что я резок.

– Не знаю, – ответил Джейк, чувствуя себя неловко.

Профессор Брандт остановился и посмотрел на шлосс.

– Он разбил мне сердце, – сказал он так просто, что Джейк даже моргнул, как будто со старика вместе с повязкой сорвали кожу. – Она считает, что я его осуждаю. А я даже не знаю его, – сказал он, казалось бы, сутулясь от своих слов. Но когда Джейк поднял взгляд, профессор стоял, так же чопорно выпрямившись, как и прежде. Шея сжата высоким воротничком. Он двинулся к парку. – Ну, теперь этим займутся американцы.

– Мы пришли сюда не судить.

– Да? А кто тогда? Считаете, мы может судить себя сами? Наших собственных детей?

– Может, никто.

– Тогда они избегнут наказания.

– Война закончилась, профессор Брандт. И никто ничего не избежал, – сказал Джейк, глядя на обугленные остатки замка.

– Не война. Нет, не война. Вы знаете, что здесь творилось. Я знал. Все знали. Станция Грюневальд. Знаете, они любили отправлять их отсюда. Не из центра, где могли видеть люди. Неужели полагали, что мы не увидим этого здесь? Тысячи людей в грузовиках. Дети. Их что, на отдых отправляли? Я сам это видел. Боже, думал я, как же мы будем расплачиваться за это, как заплатим? Как могло это случиться? Здесь, в моей стране, такое преступление? Как они могли творить такое? Не гитлеры, Геббельсы – этих типов можно видеть каждый день. В зоопарке. В сумасшедшем доме. Но Эмиль? Мальчик, который играл в паровозики. В кубики. Всегда что-то строил. Я спрашивал себя миллион раз, снова и снова, как такой мальчик мог стать частью этого?

– И какой ответ вы получили? – тихо спросил Джейк.

– Никакого. Нет ответа. – Он остановился и снял шляпу. Затем вынул платок и вытер лоб. – Ответа нет, – повторил он. – Знаете, его мать умерла при родах. И мы остались вдвоем. Только вдвоем. Может, я был слишком строг. Иногда я думал, что причина в этом. Но он был тихим, спокойным мальчиком. Прекрасный ум, который работал, даже когда Эмиль играл – кубик за кубиком, именно так. Иногда я просто сидел и наблюдал за его умом. – Джейк взглянул на него и постарался представить его без воротничка, как он лежит на полу в детской среди разбросанных кубиков. – А позже, в институте – чудо. Все предсказывали великое будущее, все. А вместо этого, вот. – Он простер руку, охватывая прошлое вместе с настоящим разрушенным садом. – Как? Как такой ум мог не видеть этого? Как можно было видеть только кубики и ничего больше? Что-то упущено. Как и во всех остальных, что-то упущено. Может, у них этого никогда и не было. Но Эмиль? Хороший немецкий мальчик – и чем все закончилось? Оказался вместе с ними.

– Но он же в конце приехал за вами.

– Да, а знаете, как? Вместе с эсэсовцами. Ты что, сказал я ему, думаешь, я сяду в этот автомобиль вместе с ними?

– За вами приехали эсэсовцы?

– За мной? Нет. За документами. Даже когда здесь уже были русские, они приехали забрать документы – представляете? Чтобы спасти самих себя. Они полагали, мы не знаем, чем они занимались? Как можно такое скрыть? Глупость. И тогда, здесь. «Это единственный способ, – сказал Эмиль, – у них машина, они заберут тебя». – Он изменил голос. – «Скажи этому старому хрену, чтоб поторапливался, или мы его тоже пристрелим», – сказали они. Пьяные, думаю, но пристрелят. Они расстреливали людей даже тогда, в последние дни, когда все было кончено. Хорошо, сказал я, пристрелите старого хрена. Будет на одну пулю меньше. «Не говори так, – сказал Эмиль. – Ты с ума сошел?» Это ты сошел с ума. Русские повесят тебя, если схватят вместе с этими свиньями. «Нет. Шпандау открыт, мы уйдем на запад». Я лучше останусь с русскими, чем с этим отребьем, сказал я. Спорили даже тогда. – Снова голос эсэсовца. – «Оставь его. У нас нет времени». – И это, конечно, верно – артиллерию было слышно отовсюду. И они уехали. Это был последний раз, когда я видел его, как он сел в автомобиль вместе с эсэсовцами. Мой сын. – Голос его затих. Он словно бы мысленно перематывал бобину с кинопленкой, снова воспроизводя эту сцену.

– Он пытался спасти вас, – сказал Джейк.

Но профессор Брандт пропустил его слова мимо ушей и вернулся опять к разговору.

– А откуда вы его знаете?

– Лина работала вместе со мной в «Коламбии».

– На радио, да, помню. Когда это было. – Он взглянул на Лину, которая поджидала их у кромки сада, где медленные воды Шпрее делали поворот. – Она плохо выглядит.

– Болела. Теперь ей лучше.

Профессор Брандт кивнул:

– Так вот почему не приходила. Обычно после налетов она меня навещала – посмотреть, в порядке ли я. Верная Лина. Не думаю, что она ему сказала об этом.

Когда они подошли ближе, Лина повернулась к ним.

– Посмотрите на уток, – сказала она. – Они все еще здесь. Кто их кормит, как вы думаете? – Заговорила как бы извиняясь за свою выходку. – Ну что, закончили?

– Закончили? – переспросил профессор Брандт и внимательно посмотрел на Джейка. – А что вам нужно?

Джейк достал из нагрудного кармана фотографию Талли.

– Этот человек приходил к вам? Вы его видели?

– Американец, – сказал профессор Брандт, рассматривая фотографию. – Нет. А что? Он тоже ищет Эмиля?

– Мог искать. Он познакомился с Эмилем во Франкфурте.

– Он из полиции? – спросил профессор Брандт настолько быстро, что Джейк посмотрел на него с удивлением. Интересно, как это – быть под слежкой двенадцать лет.

– Был. Его убили.

Профессор Брандт пристально посмотрел на него.

– И поэтому вы хотите найти Эмиля. Как друг.

– Да, как друг.

Он посмотрел на Лину.

– Правда? Он не хочет арестовать его?

– Вы считаете, что я бы помогала ему в этом? – спросила она.

– Нет, – ответил за нее Джейк. – Но я беспокоюсь. Две недели – слишком большой срок для без вести пропавшего в Германии в такое время. Он последний, кто видел Эмиля, и он мертв.

– Что вы говорите? Вы полагаете, что Эмиль…

– Нет, я так не думаю. Я не хочу, чтобы он закончил свою жизнь так же. – Он помолчал, заметив тревогу профессора Брандта. – Эмиль может что-то знать, вот и все. Нам нужно найти его. На квартиру к Лине он не приходил. Единственное место, куда он мог еще прийти, – это к вам.

– Нет, ко мне он не придет.

– Раньше приходил.

– Да, и что я ему сказал? В тот день, когда он явился с эсэсовцами, – сказал профессор, снова прокручивая фильм. – «Не возвращайся». – Он отвел взгляд. – Он больше сюда не вернется. Сейчас, по крайней мере.

– Ну, а если вернется, вы знаете, где Лина живет, – сказал Джейк, возвращаясь к началу.

– Я прогнал его, – сказал профессор Брандт, все еще погруженный в собственные мысли. – Что я мог сделать? СС. И я был прав.

– Да, правы. Вы всегда правы, – устало сказала Лина, отворачиваясь. – И вот посмотрите.

– Лина…

– О, хватит. Я устала от споров. От вечной политики.

– Какая политика? – сказал он, качая головой. – Какая политика? Ты считаешь, это была политика – то, что они натворили?

Она подняла на миг глаза, затем повернулась к Джейку:

– Пошли.

– Ты еще придешь? – спросил профессор Брандт, как-то сразу нерешительно, по-стариковски.

Она подошла, ткнулась головой ему в плечо, затем с неожиданной кротостью провела руками по костюму, как бы желая поправить ему галстук. Он стоял, выпрямившись, позволяя ей вместо объятий разгладить руками материю. – В следующий раз я вам его поглажу, – сказала она. – Вам что-нибудь нужно? Еда? Джейк может достать продукты.

– Если только кофе, – сказал он нерешительно, не желая просить.

Лина похлопала по его костюму в последний раз и ушла, не дожидаясь их.

– Я немного погуляю, – сказал профессор Брандт, и посмотрел в спину уходящей Лине. – Она как дочь мне.

Джейк только кивнул, не зная, что сказать. Профессор Брандт приосанился, выпрямил плечи и надел шляпу.

– Герр Гейсмар? Если вы найдете Эмиля… – Он замолчал, тщательно подбирая слова. – Будьте ему другом. У американцев. Полагаю, у него проблемы. Поэтому помогите ему. Вы удивлены, что я прошу об этом? Старый немец, такой строгий. Но ребенок – он всегда ребенок, здесь, в твоем сердце. Даже когда они становятся… теми, кем становятся. Даже тогда.

Джейк посмотрел на него. Высокого и одинокого посреди грязного поля.

– Эмиль не сажал людей в поезда. Есть разница.

Профессор Брандт посмотрел на обугленное здание, затем повернулся к Джейку и опустил поля шляпы.

– Вам судить.

Когда они вернулись к джипу, Джейк целую минуту рассматривал улицу, где жил профессор Брандт, но никого там не увидел – даже молодого Вилли, дежурящего за сигареты.

У фрау Дзурис ничего не изменилось: так же тек потолок в коридоре, так же варилась картошка, так же украдкой выглядывали из спальни дети с ввалившимися глазенками.

– Лина, господи, ты. Так вы нашли ее. Ребята, смотрите, кто к нам пришел, Лина. Заходите.

Но все внимание было обращено на Джейка, вынимающего плитки шоколада. Шоколад мгновенно оказался в руках у детей, блестящие обертки «Херши» сдернуты, фрау Дзурис даже не успела остановить их.

– Что за манеры. Дети, что нужно сказать?

Ребятишки, откусывая, пробормотали «спасибо».

– Проходите, садитесь. Ох, Ева будет жалеть, что не повидалась с вами. Она опять в церкви. Каждый день туда ходит. Что ты вымаливаешь, спрашиваю я, манну небесную? Попроси господа, пусть картошки пришлет.

– Так она в порядке? А ваш сын?

– Все еще на востоке, – сказала она, понизив голос. – Где именно, не знаю. Может, она молится за него. Но там бога нет. Только не в России.

Джейк планировал заглянуть на пару минут – задать простой вопрос, – но уже сидел за столом, поддавшись гостевому ритуалу. Разговор велся на чисто берлинскую тему: перечисление тех, кто выжил. Грета снизу. Квартальный, который выбрал не то убежище. Сын фрау Дзурис, который уберегся от армии, но был схвачен на заводе «Сименс» и угнан русскими.

– А Эмиль? – спросила фрау Дзурис и искоса посмотрела на Джейка.

– Не знаю. Мои родители погибли, – сказала Лина, меняя тему.

– Налет?

– Да, как мне сказали.

– Столько людей, столько людей, – запричитала фрау Дзурис, покачивая головой, потом просияла. – Но увидеть вас снова вместе – такое счастье.

– Для меня, да, – сказала Лина, слабо улыбнувшись и глядя на Джейка. – Он спас мне жизнь. Достал лекарство.

– Вот видишь? Американцы. Я всегда говорила, что они хорошие. Но Лина – особый случай, да? – почти игриво обратилась она к Джеку.

– Да, особый.

– Знаешь, он может и не вернуться, – сказала она Лине. – Нельзя винить женщин. Мужчины затевают войны, а ждут их женщины. Но как долго? Ева ждет. Он мой сын, конечно, но я не знаю. Сколько их вернется из России? А есть надо. Как она прокормит детей без мужчины?

Лина посмотрела на детишек, которые продолжали жевать шоколад, и ее лицо смягчилось.

– Они выросли. Я их даже не узнала бы. – На какой-то миг она, кажется, стала другой, вернулась в ту свою жизнь, которой Джейк никогда не знал, которая была прожита без него.

– Да, и что с ними будет? Так жить, как сейчас, на одной картошке? Даже хуже, чем во время войны. А теперь у нас еще и русские.

Джейк решил воспользоваться ситуацией.

– Фрау Дзурис, военный, который искал Лину и Эмиля, – он был русским?

– Нет, америкос.

– Этот человек? – Он передал ей фото.

– Нет, нет. Я же говорила вам, высокий. Блондин. Как немец. Даже фамилия немецкая.

– Он назвал вам имя?

– Нет, здесь, – сказала она и ткнула пальцем себе в грудь, где могла быть нашивка с именем.

– Какое имя?

– Не помню. Но немецкое. Я подумала, верно говорят. Неудивительно, что американцы выиграли войну – офицеры все немцы. Посмотрите на Эйзенхауэра, [60]60
  Дуайт Дэвид Эйзенхауэр (1890–1969) – 34-й президент США (1953–1961), от Республиканской партии, генерал армии (1944). С декабря 1943 г. – верховный главнокомандующий экспедиционными войсками союзников в Западной Европе. В 1945 г. командовал оккупационными силами США в Германии. Семья Эйзенхауэров – действительно немецкого происхождения (Форбах, Лотарингия), переселилась в Америку в XVIII в.


[Закрыть]– сказала она, слегка сострив.

Джейк забрал фотографию. Он был разочарован – ниточка внезапно потерялась.

– Так он искал не Эмиля, – облегченно сказала Лина, глядя на фотографию.

– Что-то не так? – спросила фрау Дзурис.

– Нет, – сказал Джейк. – Я просто подумал на этого мужчину. А тот американец, который был здесь, – он сказал, зачем пришел к вам?

– Как и вы – по записке на Паризерштрассе. Я подумала, он один из ваших друзей, – сказала она Лине, – с прежних времен, когда вы работали у американцев. Ой, не как вы, – сказала она, улыбаясь, Джейку. И повернулась в Лине. – Понимаешь, я всегда знала. Женщина может понять что к чему. А теперь вы снова нашли друг друга. Можно я тебе кое-что скажу? Не жди, не будь как Ева. Многие не возвращаются. Ты должна жить. И он тоже. – И, к смущению Джейка, похлопала его по руке. – Это за шоколад.

Они выходили из квартиры еще пять минут. Фрау Дзурис без умолку болтала. Лину не отпускали дети, и она обещала прийти снова.

– Фрау Дзурис, – уже в дверях обратился к ней Джейк, – если кто придет…

– Не беспокойтесь, – заговорщически сказала она, неверно истолковав его слова. – Я вас не выдам. – И кивнула на Лину, которая уже спускалась по лестнице. – Заберите ее в Америку. Здесь уже ничего не осталось.

На улице он остановился и по-прежнему озадаченно оглянулся на дом.

– Что теперь? – спросила Лина. – Видишь, это был не он. Это хорошо, да? Никакой связи.

– Но она должна быть. Она имеет смысл. Теперь я вернулся туда, откуда начал. Кто же приходил?

– Твой друг сказал, что американцы будут искать Эмиля. Может, кто-то из Крансберга.

– Но не Талли, – упрямо сказал он, все еще занятый своими мыслями.

– Ты думаешь, все ищут Эмиля, – сказала она, садясь в джип.

Он направился вокруг джипа к своему месту, затем остановился и уставился в землю.

– Кроме русского. Он искал тебя.

Она повернулась к нему:

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего. Пытаюсь сложить два плюс два. – Он сел в джип. – Но мне нужно, чтобы это сделал Эмиль. Где же он, черт побери?

– Раньше ты не так сильно хотел видеть его.

Джейк повернул ключ зажигания.

– Раньше никого не убивали.

Эмиль не появлялся. Потянулись дни безжизненного ожидания. Они бесконечно выглядывали в окно, прислушивались к шагам на тихой лестнице. Любовью они теперь занимались как бы наспех, ожидая, что в любую минуту кто-то может войти. Их время истекло. Ханнелора вернулась, ее русский уехал, и она крутилась по квартире, постоянно болтая, ей было наплевать на их ожидание, что еще больше усиливало напряжение. Джейк, даже сидя, мысленно продолжал ходить по комнате, наблюдая, как она час за часом раскладывает карты на столе, пока наконец не складывалось ее будущее.

– Смотрите, вот он опять. Пики означают силу, так говорит фрау Хинкель. Лина, тебе надо сходить к ней – ты не представляешь, как она все видит. Понимаешь, я думала, что это так, забава. Но она знает. Она рассказала о моей матери – откуда она могла это узнать? Я и словечком не обмолвилась. И ведь не какая-то цыганка – немка. Сразу за «КДВ», представляешь, все это время. Это дар так предсказывать. А вот опять валет – видишь, двое мужчин, как она и говорила.

– Только двое? – улыбнулась Лина.

– Два замужества. Я сказала, и одного достаточно, так нет, говорит, что выпадает всегда двое.

– А что хорошего знать вес это? Пока замужем за первым, думать будешь о втором.

Ханнелора вздохнула.

– Наверное. И все же тебе надо сходить.

– Ходи сама, – сказала Лина. – Я не хочу знать.

И это была правда. Пока Джейк ждал и решал в голове кроссворд – Талли по вертикали, Эмиль по горизонтали, пытаясь свести их вместе, – Лина выглядела странно довольной, словно решила, будь что будет, все утрясется само. Известие о родителях сильно огорчило ее, а потом она выбросила все из головы с тем фатализмом, который приобретаешь, как полагал Джейк, во время войны: проснулся живой – и хорошо. По утрам она ходила в детский сад для детей перемещенных лиц. Днем, когда Ханнелора уходила, они занимались любовью. Вечерами она готовила из пайков ужин, занятая обычной жизнью, не загадывая на день вперед. А Джейк ждал, мучаясь неопределенностью.

Они гуляли. В церкви, лишенной крыши, звучала музыка. Влажный вечер, немцы устало клюют носом под мелодию Бетховена, скрипуче выводимую трио. Джейк набрасывает материал для статьи. Редактору «Колльерс» понравится идея – музыка, звучащая из руин, город возвращается. Он повел ее в «Ронни», чтобы повидаться с Дэнни, но когда они туда добрались, ее испугали пьяные крики, которые были слышны даже на улице. Он зашел туда один, но ни Дэнни, ни Гюнтера не было. Поэтому они прошли по Ку-дамм немного дальше, до кинотеатра, который открыли англичане. В кинотеатре, душном и переполненном, крутили «Неугомонный дух», и к его удивлению зрители – одни военные – наслаждались им, хохотали над мадам Аркати, свистели при виде развевающейся ночной сорочки Кей Хаммонд. [61]61
  «Неугомонный дух» (1945) – комедия английского режиссера Дэвида Лина по пьесе Ноэла Кауарда. Мадам Аркати – персонаж фильма, эксцентричная ясновидящая. Кей Хаммонд (Дороти Стэндинг, 1909–1980) – английская актриса театра и кино.


[Закрыть]Наряды к ужину, кофе и бренди в столовой – все это, казалось, происходило на другой планете.

И только когда сочные цвета сменились зернистыми черно-белыми кадрами кинохроники, они опять оказались в Берлине. В буквальном смысле. На смену Черчиллю приезжает Эттли. [62]62
  Клемент Ричард Эттли (1883–1967) – премьер-министр Великобритании в 1945–1951 гг., лидер лейбористской партии в 1935–1955 гг. В 1940–45 гг. входил в коалиционное правительство.


[Закрыть]Очередная фотосессия в Цецилиенхофе. Новая Тройка располагается на террасе точно в том же порядке, что и старая в первый раз, пока в воздухе не замелькали банкноты. Затем матч сборных союзников по футболу. Бреймер у микрофона завоевывает мир, в зоне защиты взмывают вверх кулаки – англичане забили невероятный гол. Джейк улыбнулся про себя. Хронику смонтировали так, что они выиграли матч. Кадры, мелькнув, сменились па изображение рухнувшего дома. «Еще одно очко в нашу пользу – американский журналист, проявив мужество, спасает…»

– Господи, это же ты, – сказала Лина, схватив его за руку.

Он смотрел на себя, стоящего на веранде, обхватив за плечи немку, как будто они только что вынырнули из-под обломков. И на мгновение даже он забыл, что в действительности произошло. Хронология фильма убедительнее памяти.

– Ты мне не говорил, – сказала Лина.

– Было совсем не так, – прошептал он.

– Не так? Но ты же видишь.

И что он мог сказать? Что он просто появился там, где был? Кино сделало это реальностью. Он беспокойно заерзал в кресле. Что, если вообще все – не так, как видится? Футбол, герой хроники дня. То, как мы смотрим на события, определяет, какими они были. Труп в Потсдаме. Пачка денег. Одно ведет к другому, по кусочкам, – а если ты все сложил неправильно? Если дом рухнул уже потом?

Когда зажегся свет, она приняла его молчание за скромность.

– А ведь ты никогда не говорил. Теперь ты знаменитость, – сказала она, улыбаясь.

Он ее повел в проход, в гущу британских хаки.

– Как ты вывел ее оттуда? – спросила Лина.

– Мы просто вышли, Лина. Ничего не было.

Но по выражению ее лица он видел, что было, и перестал отпираться. Они прошли в вестибюль вместе с толпой британских офицеров и их Ханнелорами.

– О, герой дня собственной персоной. – Брайан Стэнли дернул его за рукав. – Герой, в натуре. Я действительноудивлен.

Джейк усмехнулся:

– Я тоже, – сказал он и представил Лину.

– Фройляйн, – произнес Брайан, беря ее руку. – И что нам теперь о нем думать? История в аккурат для «Мальчишечьей газеты», [63]63
  «Мальчишечья газета» – английский ежемесячный журнал; печатал занимательные рассказы и статьи, практические советы по внешкольным занятиям, издавался с 1879 по 1967 г.


[Закрыть]должен сказать. Пропустим по рюмочке?

– В другой раз, – сказал Джейк.

– Ну вот, как всегда. Фильм понравился? Не говоря о себе, то есть.

Они вышли на теплый вечерний воздух.

– Конечно. Затосковал по дому? – спросил Джейк.

– Дорогой мой, это Англия, которой никогда не было. Мы теперь страна простого люда, разве не слышал? На этом настаивает мистер Эттли. Я, конечно, и сам прост, так что не возражаю.

– В фильме все выглядит довольно мило, – сказал Джейк.

– Ну еще бы. Снят перед войной, но его не выпускали в прокат, пока шла пьеса, а шла она беспрерывно, так что вспомнили о нем только сейчас. Ты же видишь, как молодо выглядит Рекс. [64]64
  Рекс Харрисон (1908–1990) – британский актер театра и кино.


[Закрыть]

– Тебе лучше знать, – сказал Джейк. Еще один обман хронологии.

Брайан закурил.

– Как продвигается твое дело? С тем парнем в сапогах.

– Никак. Занимался другим.

Брайан взглянул на Лину.

– Судя по всему, не конференцией. В последнее время тебя вообще не видно. Дело в том, что ты меня заставил немного поразмышлять. О багаже и прочем. И я вот о чем подумал: как он вообще попал на самолет?

– Ты о чем?

– Ну там было не пробиться. Ты же помнишь. Попасть в эту дуру можно было, только если дернешь за веревочки.

– Так за какую веревочку он дернул? – закончил за него Джейк.

– Смотри. Мы там сидели как сельди в бочке. Достопочтенный и все остальные. А потом еще один. В самую последнюю минуту. Без багажа, как будто и не планировал лететь. Похоже на то, что его вызвали,понимаешь, о чем я.

Но Джейк уже скакнул мыслями дальше – как Эмилю это удалось? Никто не мог просто так зайти в самолет, тем более – немец.

– Не думаю, что они нашли проездные документы, – сказал Брайан.

– Мне не известно.

– Конечно, ему могли помочь по блату – я и сам так не раз делал. А если кто-то дал добро? Я хочу сказать, если ты им так интересуешься, хорошо бы об этом разузнать.

– Да, – согласился Джейк. А кто дал добро Эмилю?

– Армия есть армия – тут ведут учет всему, кроме того, что нужно. Но что-то типа судовой роли должно быть. Но это лишь предположение.

– А вот задумайся на минутку, – сказал Джейк. – Как бы туда мог попасть немец?

– Как делают все? Военный транспорт – надо вписаться, чтоб подбросили. Гражданского транспорта нет. Он мог воспользоваться и велосипедом, если только русские не согнали его с дороги. Они так развлекаются, я слышал.

– Да, – сказала Лина. Брайан взглянул на нее, удивившись, что она следит за разговором.

– Имеешь в виду кого-то конкретно? – спросил он у Джейка.

– Одного моего друга, – быстро ответил Джейк, прежде чем могла вмешаться Лина. – Он должен был подъехать еще неделю назад.

– Ну, это запросто. Представляешь, что там творится? – Он широким жестом обвел рукой темное пространство за городом. – Хаос. Полный бардак. Видел автобаны? Беженцы в обоих направлениях. Поляки возвращаются домой. И удачи им всем.Спят, где только могут. Он, скорей всего, застрял где-нибудь на сеновале, ноги растирает.

– На сеновале.

– Это для красного словца. Я бы не волновался, появится.

– Но если он полетел… – сказал Джейк, все еще размышляя.

– Немец? Для этого надо иметь очень большие связи. Как бы там ни было, он появится, не так ли?

Джейк вздохнул:

– Да, конечно. – Он посмотрел на редеющую толпу, как будто из нее мог внезапно появиться прогуливающийся по Ку-дамм Эмиль.

– Ладно, пойду пропущу рюмашку. Фройляйн. – Он кивнул Лине. – И держись подальше от падающих домов, – сказал он, подмигнув Джейку. – Везет только раз. А мы красиво выиграли матч, правда?

– Красиво, – улыбаясь, согласился Джейк.