Текст книги "Шпионы «Маджонга»"

Автор книги: Джон Тренейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– Что?!

– Он также рассказал мне об изменении в ваших планах. Вы сами хотите заполучить эти акции, Цю Цяньвэй.

– Вы лжете…

– Вы хотите заполучить эти акции, но здесь есть проблема. И вот в чем она состоит: этот самый Роберт Чжао работает и на другую сторону, которая тоже хочет их заполучить. Только эта другая сторона знала, что на карту поставлен контрольный пакет акций, а вы до этого момента не подозревали это.

– Ложь, ложь!

– Не надо слишком много воображения, чтобы представить себе, кто именно эта другая сторона, не так ли? Кто еще заинтересован в получении контроля над Корпорацией, Цю Цяньвэй?

Цю был ошеломлен свалившейся на него информацией. Он попытался встать, но не удержал равновесие и упал на стул. Он открыл было рот и собрался что-то сказать, но вдруг в тишине спящего дома прокатился, отдаваясь эхом, душераздирающий женский крик. Цю дернул головой в ту сторону, откуда донесся этот крик, но раздался стук шагов по лестнице, и в кухню влетела Цинцин, вся в слезах.

– Тинчень… Тинчень!

– Что… где?..

– Нет… его нет!

Мгновение никто не шевелился. Потом Цю сунул руку в карман пиджака и, когда он вытащил ее оттуда, в ней оказался револьвер.

– Ты! – Китаец навел оружие на Саймона. – Куда ты дел моего ребенка? Куда делся Тинчень, Саймон Юнг? – Голос Цю скрипел от усталости и напряжения.

На ум Саймону пришло выражение, которое ему всегда не нравилось: «Триггер-хэппи» – человек, который кайфует, нажимая на спуск…

– Они в безопасности, Цю Цяньвэй. – Саймон говорил спокойно и медленно, держа расставленные руки на столе. – Я отослал их отсюда на время. Только я знаю, где они. Моя жена ничего не знает. Мальчик в безопасности. У них есть вода и пища.

Прежде чем Цю успел что-то сказать, Цинцин бросилась вперед:

– Пожалуйста, не делайте это, я прошу вас, прошу вас!.. Мой муж так болен.

– Замолчи! – крикнул ей Цю. – Ты что, из ума выжила? – Он повернулся к Саймону. – Ваш сын с ними?

– Да.

– Я не доверяю ему. Он плохой элемент. Он враг Китая!

– Он мой сын, Цю Цяньвэй. Ему даны распоряжения заботиться о мальчике. Он их выполнит.

Цю вытер свободной рукой пот со лба. Саймон заметил все усиливавшееся выражение отчаяния в его глазах и на мгновение испытал жалость к китайцу.

– Я думал, что у тебя есть мозги, – сказал Цю. – Я думал, что ты умный человек. И как далеко, ты думаешь, они сумеют уйти? Одни, без карты, преследуемые солдатами?

– Они там, где ты никогда их не найдешь, Цю Цяньвэй. Или, если даже найдешь, то через много, много дней. И кто знает, что может случиться за это время? – Саймон старался говорить тверже. – Твой сын очень юн, Цю Цяньвэй. Твой долг отца – позаботиться о том, чтобы его страдания не продлились долго.

– Этого не будет! Не будет! Но твои страдания, Саймон Юнг, только начинаются. – Он ударил кулаком по столу. – И еще многие здесь пострадают из-за тебя. Твой план провалился, Саймон Юнг. Я получил из Пекина очень ясные и простые инструкции. В случае возникновения проблем я имею право решать их любыми средствами, которые сочту нужными. И для начала – вот этим! – Он прицелился из револьвера в голову Джинни. Саймон увидел, как палец Цю на спусковом крючке побелел.

Не затрудняя себя анализом ситуации и не размышляя долго, он метнул в Цю свою деревянную миску, словно диск. Она угодила китайцу в лоб, залив ему глаза остатками теплого густого супа.

Еще до того, как миска перелетела за край стола, Саймон сам прыгнул вслед за ней. Он врезался в Цю, одной рукой пытаясь ухватить его за горло, а второй – дотянуться до оружия. Схватка была очень короткой: у Цю не осталось сил для борьбы. Его стул опрокинулся назад, и двое мужчин упали на пол. Саймон был высоким и относительно сильным, а Цю – тщедушным и больным. Спустя некоторое время Саймон прекратил борьбу. Он лежал, навалившись на Цю и дожидаясь, пока его вес довершит дело.

Наконец он поднялся на ноги и оглянулся, ища оружие. Джинни подняла его. Она стояла напротив Цю.

– Джинни, дай его мне!

Джинни сказала абсолютно спокойным голосом:

– Этого надо убить.

– Нет.

– Тогда я сделаю это сама.

Она подняла револьвер, держа его обеими руками. Ствол оказался в горизонтальном положении, направленный через стол на Цю Цяньвэя.

– Джинни!

Но она не спускала глаз с побледневшего как мел Цю.

– Это старый долг, – медленно проговорила она. – Он касается моего брата, сестры, сына, дочери и мужа. – Этот долг ты не обязан выполнять, Саймон.

Никто не шевелился. Никто не произнес ни слова. Палец Джинни начал давить на спуск, ударник пошел назад, а губы женщины сжались в тонкую прямую линию. Время в комнате словно остановилось. Должно быть, прошли секунды, может быть, даже минуты. Потом ствол слегка качнулся, не больше чем на миллиметр, но все заметили это. Саймон быстро шагнул к другому краю стола и подхватил оружие, выпавшее из ослабевших пальцев Джинни. Она всхлипывала. Помогая ей сесть на ближайший стул, он прошептал ей на ухо.

– Прости меня за то, что я сомневался в тебе. Прости меня, прости…

Саймон Юнг отпустил свою жену и выпрямился. Когда он снова обратился к Цю Цяньвэю, ею злой шепот показался неестественно громким:

– Ты выйдешь на связь с Пекином. Ты скажешь им, что акции учредителей, как и твой сын, исчезли и что я, только я могу вернуть их назад. Ты сделаешь это сейчас же! Немедленно!

Глава 25

Начальник Центральной разведки Китая с течением времени еще больше сдал, так что теперь, при определенном угле освещения, его лицо казалось рисунком, выцарапанным на стекле, когда слабые белые линии едва выделяются на посеревшем фоне. Когда старец коснулся руки Тана, банкир отпрянул. Папа ощутил это и улыбнулся, но ничего не произнес. Полностью потеряв теперь зрение, он знал, что Тан, как и большинство китайцев, благоговеет и ужасается, помня о легендарных способностях слепых видеть то, что скрыто от зрячих.

– Спасибо тебе, товарищ Тан. – Голос Папы едва колебал воздух. Банкир, как показалось старцу, услышал его слова не ушами. И точно: голос Папы словно раздался у него в голове. – Ты проявил большую, очень большую доброту к старому человеку.

– Я ничего не сделал.

– Ты сделал все. Благодаря тебе мы узнали об истинном лице Хризантемы. Оно открыто нам. Ты достал цифры, которые убедили меня в том, что этот человек продает все, что у него есть. Ты проследил все его сделки так, как никто другой не сумел бы это сделать.

– Но я только применил свои… – Тан хотел было сказать «глаза», но поспешно передумал: – связи…

– Которые весьма обширны. – Старец снова улыбнулся, будто разгадал подмену слов, и продолжил: – Сейчас я хотел бы попросить тебя еще об одном. Будь моими глазами, товарищ Тан. Смотри для меня на то, что я не могу увидеть.

– Все, что угодно… – Голос Тана стал глухим, словно гость подстраивался под голос своего собеседника.

– Этот дом, который ты описал… Он очень красив, не правда ли?

– Да, очень.

– И очень пуст, не правда ли?

Тан подумал секунду.

– Пуст?

– Из того, что ты рассказал, я понял, я почувствовал, что в этом доме больше никто не живет.

– Там был слуга…

– Я не его имел в виду. В доме не хватает хозяев.

– Это правда, Папа. Я тоже ощутил это.

– И еще… известно, что любовница хозяина – Лай Вань, тоже живет в доме. Или, может, я должен сказать «жила»?

– Да.

– Но ты ее не видел.

– Ни ее, ни жены Чжао я там не видел.

– И никакие женские голоса не раздавались в доме… в других комнатах?

– Нет.

Папа медленно кивнул.

– И во всем этом доме не было никаких следов присутствия женщины?

Тан задумался.

– Никаких.

– Ни запаха парфюмерии. Ни женских вещей. Ни фотографий.

– Ничего такого.

– Эх… эх! – Старик вздохнул, словно человек, тоскующий по своей ушедшей дочери.

– Тогда она исчезла. Ее нет в Гонконге. Ее нет здесь. Она где-то на земле, но где, я не могу сказать. И Хризантема… возможно, тоже скоро уедет.

– Он ничего не говорил об этом, Папа.

– Нет, тебе бы он об этом не сказал. – Старик вздохнул. – Я рад, что встретился с тобой, товарищ Тан. Всегда приятно, когда заморские китайцы возвращаются домой. Я знаю: ты не всегда был на нашей стороне. Но новый друг часто лучше, чем старый.

– Надеюсь на это. В прошлом я допускал ошибки.

– Если бы ты это не сделал, ты не работал бы на русских. А если бы ты не работал на русских, то я не построил бы мою стену. Прошлое умерло, товарищ Тан. Забудь о нем!

– Спасибо.

– Но Хризантема… О нем я не могу забыть. – Папа смотрел прямо перед собой, словно читал послание, невидимое никому, кроме него.

Через некоторое время Сунь Шаньван догадался, что разговор окончен, и сделал знак банкиру, чтобы тот удалился. Банкир встал, но замешкался, ожидая формального указания от старца. Когда таковое не последовало, Тан попятился от стола, не сводя глаз с призрачного лица.

Когда дверь за банкиром закрылась, Сунь Шаньван спросил:

– Можно, я зажгу еще пару ламп, Папа?

– Что, сейчас ночь?

– Два часа ночи, Папа.

– Для меня всегда стоит ночь. – По улыбке, скользнувшей по лицу старика, Сунь понял, что это не жалоба. Папа давно полюбил свое царство сумерек, постоянно затемненное, где он мог бродить, куда хотел, вслушиваясь в тишину.

– Пожалуйста, позови Ху Чуанмэй.

– Сейчас. – Сунь вышел из комнаты.

Спустя мгновение дверная панель скользнула в сторону, пропустив Суня и сгорбленную женщину, опиравшуюся на трость. Ху Чуанмэй проковыляла к креслу со стоном опустилась рядом со стариком.

– Я не могу видеть, жена моя. Я смотрю, но не вижу. – Шепот старика стих, и наступило долгое молчание, нарушенное затем резким голосом старухи:

– Достань книгу. – Старуха вдруг стукнула об пол своей тростью, и Сунь Шаньван подпрыгнул. – Достань кости!

Сунь подскочил к книжному шкафу и с благоговением вынул «Ицзин». Он положил тяжелую книгу перед Ху Чуанмэй, а затем достал из ящика замшевый мешочек с костями.

– Ты устала, Ху Чуанмэй, – сказал Папа. – Мне очень жаль.

– Я уже стара, Папа. Почти так же стара, как эти костяшки маджонга.

В комнате было темно, но старой женщине не нужен был свет. Она вытряхнула кости из мешочка и зажала их в ладонях, чтобы они почувствовали ток крови в ее жилах.

– Что бы ты хотел увидеть?

– Предаст ли нас Хризантема?

Ху Чуанмэй снова фыркнула.

– Неплохо бы тебе сказать, какой период времени тебя интересует.

– Это трудно определить. В течение месяца… или полугода.

Ху закрыла глаза, стиснула кости и закричала:

– Предаст ли нас Хризантема в следующем месяце?

Кости со стуком покатились по столу.

– Цянь сверху и снизу, – назвала она выпавшую комбинацию. – Восприимчивый! – Она подняла голову и начала петь.

 
Восприимчивый приносит большой успех и выгоду
посредством качества кобылы.
Вышестоящий возглавляет предприятие
и сбивается с пути.
Позже он получает услуги проводника.
Найди друзей на юге и востоке.
Забудь их на севере и западе.
Мирная настойчивость. Удача.
 

Она снова опустила взгляд на стол и сказала обычным голосом:

– Открой книгу, Сунь Шаньван.

Он молча повиновался. Ху Чуанмэй пролистала расслоившиеся по углам страницы. Наконец она нашла то, что искала.

– Шесть в основании, – выдохнула она. – На земле иней. За ним последует твердый лед. – Она захлопнула книгу. – Предзнаменования плохие, это ясно.

– Друзья на юге и западе, – тихо откликнулся старец. – Может быть, это означает иностранца – друга Китая?

– Может быть. – В голосе Ху прозвучало нетерпение. – Гонконг лежит отсюда на востоке в таком же удалении, как и на юге. Не воспринимай это слишком дословно, старый! Спроси еще раз.

– Посоветуй мне. Что я должен спросить?

Ху Чуанмэй пристально изучала кости, хмурясь так, что брови сошлись на переносице.

– Я думаю, – сказала она наконец, – что нам грозит большая опасность, Папа. Задай свой вопрос еще раз, но только в отношении следующей недели.

– Ясно, ясно. Предаст ли нас Хризантема в течение следующих семи дней?

Она громко повторила вопрос и снова выкинула кости.

– Возрастание, – сказала она затем. – Сунь над Чжень. Возрастание. «Выгода в том, чтобы пуститься в путешествие. Выгода в путешествии через большую воду». Время возрастания продлится недолго, поэтому надо действовать без промедления.

– А что гексаграммы, каковы они?

Ху Чуанмэй посмотрела на графические символы сплошных и прерванных линий и со всхлипом втянула в себя воздух.

– Девять сверху!

– Да? Скажи мне, пожалуйста, Ху Чуанмэй, что это значит?

Старая женщина запела:

 
Девять сверху. Одного не коснется возрастание.
Кто-то превосходит его.
Его сердце непостоянно.
Опасность.
 

Она опять заговорила нормальным голосом:

– Линии говорят об измене, отчуждении и утрате, Папа. А также: настало время возмездия.

– Ха… – Вздох старика растаял в тишине. – Спасибо, Ху Чуанмэй. Должно быть, ты устала. Извини нас за то, что мы утомили тебя.

– Не стоит. Теперь я могу идти?

– Можешь-можешь.

Старуха поднялась на свои изуродованные ноги – две хрупкие, давно искалеченные лапки – и поковыляла из комнаты. Сунь Шаньван подождал, пока потайная панель скользнет на место и спросил:

– Что мне делать, Папа?

Но старец продолжал сидеть молча, глядя сквозь своего заместителя вдаль. Потом он поднял руку, и Сунь замер в ожидании.

– Ха!.. Кости, книга… пожалуйста, убери их на место, Сунь Шаньван.

Заместитель начальника Центральной разведки подавил реплику, готовую сорваться с его губ, и молча повиновался. Вернувшись к столу, он сказал:

– Папа… между Чжао и КГБ есть какая-то связь. И ведь это КГБ пытался ликвидировать Томаса Юнга и его внучку. Я уверен в этом.

– Возможно.

– А кто еще это мог быть? Покушение осуществляли подонки, которых используют русские. Другие подонки этих русских заблаговременно известили нас об этом. Откуда бы еще узнали об этом те, кто сообщил нам о покушении, если бы за всем этим не стояли русские?

– Русские хорошо умеют это делать. Но – зачем?

– Я не могу объяснить это.

– Хм-м. Мы должны обеспечить безопасность Томаса Эдварда Юнга.

– Меры уже приняты.

– Но, Папа… предположим, что Чжао связан с русскими. Предположим, что он связан с ними уже давно, еще до того, как Тан стал работать на нас. Что тогда?

– Ты думаешь о бумажке, которую девушка видела в Сингапуре?

– Да. Тот листок бумаги, который Вэй Шаша нашла в сейфе и на котором была написана фамилия Чжао. Какие дела могли быть у него с Таном, а?

– У Хризантемы много интересов, Сунь Шаньван.

– Но время! Здесь слишком уж много совпадений. Почему Чжао летел в Сингапур на том же самолете, что и Саймон Юнг?

– Чжао может летать куда ему угодно.

Сунь в отчаянии воздел руки.

– Папа, пожалуйста!

И тут во внешние двери раздался стук. Сунь нетерпеливо крякнул и пошел открывать.

– Что?! – выпалил он в лицо молодому сотруднику, стоявшему за дверью.

– Радиограмма из Чаяна на аварийной частоте. Заместителю начальника. Статус «молния».

– Давай ее сюда. – Сунь выхватил листок бумаги из рук курьера и быстро пробежал текст глазами.

Старик повернул голову в сторону Суня и спросил:

– Что случилось?

– Прошу прощения, Папа, текст слишком длинный. Можно, я прочитаю его вам?

– Пожалуйста. Пожалуйста, прочти.

Сунь Шаньван начал читать медленно, но очень скоро принялся частить и запинаться. Закончив, он сорвал очки с переносицы и вытер лоб. Его била дрожь. Только когда прошла целая минута, он надел очки и коротко спросил:

– Какие будут распоряжения?

Но старик продолжал молча смотреть в пространство, и, хотя за окном сквозь темень уже начали пробиваться первые предрассветные проблески света, они не могли разогнать тьму, продолжавшую сгущаться, проникнув в каждую извилину старого мозга. И тут даже Сунь Шаньван, при всей его прозорливости и уме, был вынужден признать поражение.

Глава 26

День свадьбы выдался не только сухим, но и безоблачным. В половине седьмого легкий предутренний туман рассеялся, и стало ясно, что день будет жарким – на небе не было ни облачка.

Саймон очень осторожно отодвинул край занавески, закрывавшей окно в комнате Цю, и выглянул наружу.

– Все тихо, – пробормотал он.

В комнате было жарко и душно. Цинцин лежала на соломенном тюфяке, в полусне мотая головой из стороны в сторону. Ее истощенный мозг и во сне не мог отдохнуть – женщину мучили кошмары. Цю был привязан к креслу в ногах кровати. Он сидел лицом к Саймону. Он не спал и поминутно стискивал подлокотники кресла, вне себя от злости, пытаясь разорвать веревки, стягивавшие его. За всю ночь он ни на минуту не сомкнул глаз, не сводя их с Саймона. Сейчас, когда первые лучи солнца пробились сквозь тонкую занавеску, ему, казалось, полегчало. Однако напряжение бессонной ночи сказывалось. Оно без труда читалось в его ввалившихся щеках, в каплях пота, катившихся по лбу, в злобном взгляде его лихорадочно горевших глаз.

Джинни сидела на стуле, придвинутом к двери. Двумя руками она держала тяжелый револьвер, направив его на Цю. Из четырех человек, находившихся в комнате, она выглядела наиболее уставшей. Когда Саймон отвернулся от окна, она сказала:

– Я думаю, тебе лучше выйти, или они что-то заподозрят.

– Я не хочу оставлять тебя одну с ним. – После событий прошлой ночи он знал, что жена не сумеет заставить себя нажать спусковой крючок.

– Я могу побыть здесь еще некоторое время.

– Да? Но ведь пройдет много часов, прежде чем в Пекине примут какое-то решение. Цю Цяньвэй привязан, он не может двигаться. Мы будем здесь, когда ты вернешься. – Джинни догадалась о невысказанных опасениях своего мужа и вспыхнула. – В следующий раз я уже не проявлю слабости!

Она встала, следя за тем, чтобы ствол револьвера все время смотрел точно в грудь Цю, и отодвинула ногой свой стул. Саймон положил ладонь на руку своей жены, но этот его жест не вызвал никакой ответной реакции с ее стороны. Как только он закрыл за собой дверь, он услышал, как Джинни снова пододвинула стул на место.

Гостиная была пуста, но Саймон услышал звуки, доносившиеся с кухни. Он прокрался на цыпочках к входной двери и тихонько отворил ее. Мгновение он стоял на пороге и смотрел на Минчао, который слонялся со своими друзьями взад-вперед перед домом. Поминутно какой-нибудь из парней протягивал свою ладонь к солнцу, а затем со смехом хлопал ею себя по лбу. На лицах у парней застыло недоверчивое выражение: все, что выпало, было не обычным для Китая. Ведь не бывает так, что просто потому, что ты женишься, ты заслуживаешь такого счастья: тут тебе и воскресенье, выходной день, погода стоит прекрасная. Минчао увидел Саймона и улыбнулся ему.

– Хорошо, а? – Он ждал этого дня всю свою сознательную жизнь.

Саймон тоже улыбнулся.

– Очень хорошо. Когда ты отправляешься за приданым к Чжаоди?

– Скоро, скоро. Ты хочешь пойти со мной, шурин Саймон?

Саймон замешкался. С одной стороны, ему не хотелось далеко уходить от дома – Джинни могла понадобиться его помощь, но с другой – он рассчитывал ничем не выделяться и не привлекать к себе внимания.

– Если можно…

– Пожалуйста! Можно, конечно.

Родители Чжаоди жили на другом краю деревни, поблизости от того места, где дорога спускалась с холмов. К счастью, идти было не так уж далеко, ведь надо было перенести много вещей. Мать Чжаоди, которая занималась всем этим, заключила сделку по всем правилам: приданое получилось большое.

Минчао откладывал понемногу последние пять лет. Он должен был купить своей невесте ножную швейную машинку, часы и велосипед, то есть подарки, известные под названием «три колеса», что означает тот минимум, без которого и речи не может быть о свадьбе. Подарки несколько месяцев хранились в доме невесты, выставленные на всеобщее обозрение. Теперь их предстояло отнести на восточный конец деревни, где должна была поселиться молодая пара.

Как только Минчао с товарищами пришли к дому Чжаоди, Саймон, не дожидаясь приглашения, сразу же направился к самому тяжелому предмету – швейной машинке. Он знал, что именно он должен нести ее, будучи самым высоким человеком в деревне. Никто ничего не сказал вслух, но все окружающие заулыбались.

– Эй, шурин Саймон!..

Он обернулся и увидел Минчао, с довольным видом курившего у ворот дома невесты. В соответствии с традициями, чтобы пройти мимо братьев Чжаоди, жених должен был откупиться сигаретами. На этот ритуал было потрачено всего несколько секунд.

– Хочешь водки?

– Да, я с удовольствием выпью, спасибо. – Саймон взял чашку и кивнул жениху. – За долговечность союза!

Старший брат Чжаоди нахмурился при виде самоуверенного иностранца и скривил рот, собираясь сплюнуть, но передумал и вместо этого улыбнулся Саймону.

– На Западе нет ничего похожего на маотай, – заявил он.

– Это правда.

– Хорошо. – Брат Чжаоди улыбнулся, довольный тем, что с его мнением безоговорочно согласились. Но вдруг он снова нахмурился. – Этот кадровый работник не с тобой ли пришел?

– Нет. Он все еще приходит в себя после несчастья, приключившегося с ним. Его жена присматривает за ним. Думаю, сегодня мы их не увидим.

– Это тоже хорошо. Его не приглашали на свадьбу. Лучше, чтобы он не показывался, не так ли?

– Я согласен. Было бы неразумно прерывать его отдых.

Казалось, брат Чжаоди остался очень доволен солидарностью Саймона с его мнением, потому что кивнул много раз кряду, улыбаясь Саймону.

– Минчао, – безапелляционно заявил Юнг, – нам пора идти.

Швейную машинку подвесили на два шеста. Саймон шел впереди, согнувшись под тяжестью неудобного старомодного устройства. Следом шел Минчао, сжимая в охапку ворох цветастых стеганых одеял, на которых ненадежно стояли десять противней с пирогами. Дальше несли гардероб, комод, еще одеяла, тащили кровать и такое количество еды, которого хватило бы на всю деревню: сдобу, рис с приправами, овощи, сахар, рыбу и множество бутылей с неизбежным маотаем. Кайхуэй выглянула из кухни, увидела приближавшуюся процессию и радостно захлопала в ладоши.

– Скорее, скорее! – крикнула она. – Дел много.

Она проснулась еще до рассвета, присматривая за огнем в печи и распределяя между соседями задания по подготовке угощения. Она твердо решила устроить самую пышную, самую обильную свадьбу из всех, которые когда-либо проходили в этой деревне!

Саймон опустил свой конец шеста со швейной машинкой перед входной дверью. Кайхуэй жестом позвала его в гостиную.

– Иди сюда, – прошептала она, приложив ухо к двери, ведущей в комнаты, которые занимал Цю. – Что ты натворил?

Еще от двери Саймон уже мог слышать тихий женский голос, причитавший с бесконечной монотонностью дождя, что разделяет весну и лето. Значит, Цинцин проснулась. Кайхуэй выпрямилась и посмотрела на Саймона странным взглядом.

– Она все спрашивает: «Где мой ребенок?» Это правда, я не видела его сегодня. Что ты знаешь об этом?

Саймон Юнг задумчиво посмотрел на нее, тщательно подбирая слова. Наконец он сказал:

– Тинченя нет здесь, Кайхуэй. Мои дети увели его отсюда.

Кайхуэй судорожно втянула в себя воздух и отпрянула. Когда она опять посмотрела на Саймона, она заметила, как хищно раздулись его ноздри, придав его лицу жестокое выражение. Ей стало не по себе.

– Ты знаешь, что ты наделал? – спросила она приглушенным голосом.

– Знаю. Но мы должны выбраться отсюда, и это – единственный способ. Поверь мне, Кайхуэй, единственный.

Женщина прижала трясущиеся руки к щекам.

– Я догадывалась, что ты что-то задумал. Я знала, что Линьхуа тайком припасает пищу… Линьхуа согласна с тобой?

– Моя жена… она согласилась.

– Еще бы она не согласилась. Она же твоя жена! Но я спросила тебя, согласна ли она с тобой?

Саймон не ответил.

– А что будет с нами? С жителями деревни? Теперь у нас у всех будут неприятности, Саймон Юнг. Большие неприятности, и ты будешь этому виной. Ты подумал об этом?

– Поживем – увидим.

Кайхуэй уже давно поняла, что у этого англичанина стальной характер. Некоторое время она обдумывала сложившуюся ситуацию, потом спросила:

– С маленьким Тинченем ничего не случится?

– Конечно нет. О чем ты говоришь!

Кайхуэй увидела, что он потрясен самой постановкой вопроса, и слегка успокоилась.

– Уже кое-что. И где он?

– Лучше, чтобы ты этого не знала, Кайхуэй.

– Да, вообще-то, ты прав. Тогда, если меня спросят…

– То тебе нечего будет им ответить. Ты совершенно права, Кайхуэй. А теперь ты должна помочь нам.

– Я? – Она со страхом взглянула на него. – Как?

– Ты должна продолжать вести себя так, будто ничего не знаешь. Продолжай готовиться к свадьбе, будто все в порядке.

– Как я смогу сделать это? Люди поймут, что что-то не так. Они обратят внимание, что этот… из Пекина не слоняется вокруг, потом они заметят, что его ребенка нигде нет. Никто из нас не любит этого пекинца и его жену, но всем нравится маленький Тинчень.

– Мы должны справиться со всем этим как можно лучше, Кайхуэй. Все, что мне нужно, это время, ты понимаешь? Время, чтобы произошло кое-что. Мы должны протянуть этот день, чтобы все шло, как всегда.

– Почему?

– Потому что прошлой ночью кадровый работник связался по радио с Пекином. В деревню сегодня приедут гости, Кайхуэй, я уверен в этом. Когда они поедут назад, они возьмут нас с собой. Тогда не будет здесь больше кадрового работника, не будет больше и англичанина.

– И не будет больше сестры. – Кайхуэй опустила глаза в землю. – Я понимаю… Что ж, тебе лучше поесть. Насколько я поняла, это будет долгий день.

Во дворе вспыхнула перебранка. Минчао и его друзья на скорую руку сооружали очаг из камней, чтобы запечь поросенка. Впервые жители Чаяна собирались зажарить животное целиком, и никто из них не знал точно, как соорудить очаг. Предлагались различные решения, и, как следствие, возникла неизбежная перебранка.

Кайхуэй снова посмотрела на англичанина.

– Ты хочешь, чтобы я вела себя как обычно?

– Да.

– Тогда я лучше пойду и усмирю этих болванов. – Ее губы опустились в грустной улыбке. – Они ведь ожидают, что я вмешаюсь – как обычно.

Она выскочила с веником наружу, и вскоре ей удалось примирить спорщиков. Саймон наблюдал за ней в дверной проем. Когда она вернулась назад, вытирая руки о передник, она мотнула головой в сторону спорящих и сказала:

– Надеюсь, они не получат ее назад без хвоста, а?

– Что?

Кайхуэй ухмыльнулась, на мгновение позабыв все свои страхи.

– Ты что, не знаешь, что ли?

– Нет.

– A-а, ну да! Тогда садись и подожди немного – я принесу тебе поесть.

Она выскочила на кухню и спустя секунду появилась с двумя дымящимися деревянными мисками.

– Садись, садись! Завтрак!

– А как насчет той двери? За ней Джинни, она охраняет кадрового работника и его жену.

Кайхуэй взвесила в уме это последнее осложнение.

– Ладно, давай сначала поедим, – предложила она наконец. – Всему свое время. Садись!

Саймон сел. Кайхуэй уселась напротив и принялся хлебать суп. Между делом она поведала Саймону о старом крестьянском обычае: если муж посылает родителям жены поросенка без хвоста… на третий день после свадьбы… то это значит, что его жена была не девушкой. Ты не знал это?

– Нет. Но я уверен, что в данном случае ничего подобного не произойдет.

– Ха! Как романтично! Но я думаю, что ты прав.

Снаружи доносились обрывки песни, которую затянули мужчины, разводившие огонь. Хотя было еще рано, но маотай уже лился рекой. Утром в понедельник у всех жителей Чаяна будут трещать головы с похмелья. Кайхуэй заметила, как Саймон насмешливо улыбнулся, и резко сказала:

– Я знаю, ты считаешь нас, сычуаньцев, неотесанными, но у нас очень твердые моральные принципы.

– Я никогда и не сомневался в этом.

– Конечно, мы всегда были очень бедны. Очень многих женщин из Сычуани родители просто продают. За хорошую дочь семья получает целую тысячу юаней или даже больше.

– Я уверен, что партия принимает меры по искоренению таких извращений.

– Ха, партия! Еще супа?

– Нет, спасибо. А что с теми за дверью? Может быть, они тоже поели бы?

– Да. Я отнесу им. Подожди.

Когда она вернулась из кухни с тремя мисками на подносе, Саймон постучал в дверь смежной комнаты.

– Джинни, это я!

Он услышал скрип отодвигаемого стула и щелчок открывающейся задвижки. Наконец дверь чуть приоткрылась, и он увидел, что Джинни стоит, одной рукой держась за косяк, в то время как ее револьвер все так же нацелен на Цю.

– Завтрак, – тихо сказал Саймон. – Впусти нас.

Джинни шагнула в сторону, и Кайхуэй протиснулась в дверной проем, но, задев нагруженным подносом о косяк, потеряла равновесие. Цю мгновенно вскочил, умудрившись сделать это вместе с креслом, к которому был привязан, и бросился вперед. То, что произошло потом, отложилось в мозгу у Саймона, как цепь несвязанных между собой моментов: одна рука Цю почему-то свободна, он сумел развязать веревки, связывавшие его ноги… Вот Цю и Джинни в двух метрах друг от друга, вот его ноги снова запутались в веревках. Он покачнулся, чуть не упал. Вот он бросился вперед всем телом вместе с креслом и ударил Джинни головой в живот. Джинни задохнулась от боли, сложилась пополам и выронила оружие.

Цинцин до этого лежала на кровати. Однако, как только ее муж двинулся с места, она вскочила и, когда Джинни уронила револьвер, кинулась к оружию.

Саймон отбросил Кайхуэй с дороги резким ударом локтя. Поднос полетел на пол. Цю навалился на Джинни, прижав ее к полу своим телом и привязанным креслом. Его голова оказалась всего в нескольких сантиметрах от ступни Саймона. Англичанин нанес сильный удар ногой по голове Цю, и тот закричал.

Краем глаза Саймон увидел, что Цинцин завладела оружием. Не размышляя он бросился к Цю и Джинни, схватил китайца за свободную руку и завел ее за подлокотник кресла. Цю застонал. Саймон рывком вздернул кресло вверх.

– А теперь, – пропыхтел он, – положи оружие, Цинцин.

Цинцин поняла, что иностранец использует ее мужа как щит, и начала медленно опускать револьвер.

– Ты, дура! – заорал Цю. – Стреляй в женщину… стреляй в Линьхуа!

Испуганные глаза Цинцин метнулись к лежавшей Джинни. Она тупо навела на соседку ствол револьвера. За мгновения, потребовавшиеся ей, чтобы осознать приказ и начать выполнять его, Саймон успел изо всех сил пихнуть кресло вместе с Цю в сторону Цинцин. Цю врезался в жену, и они вместе полетели на пол. Саймон нагнулся, чтобы выхватить револьвер из слабой руки Цинцин, и увидел, что Цю потерял сознание. У него на темени начало расплываться большое пурпурно-красное пятно. Такой хлипкий и тщедушный, Цю напомнил Саймону сломанную детскую куклу.

– С тобой все в порядке? – спросил он Джинни, помогая ей встать.

– Да. Немного ушиблась, вот и все.

– Тогда займемся уборкой. Я принесу тряпку. Держи револьвер.

И тут он увидел, что Кайхуэй со стоном встает на ноги.

– Тебе больно? – спросил он ее.

– Не очень. – Она попыталась стряхнуть еду со своего передника, но оставила это бесполезное занятие.

– Я побежала за супом, Саймон Юнг.

Он улыбнулся.

– Там его еще хватит, я уверен.

Когда Саймон вернулся с тряпкой, Цю уже начал приходить в себя. Он тихо застонал. Англичанин развязал его и помог ему сесть прямо. Поняв, что Цю еще не может передвигаться самостоятельно, он отнес его на кровать. Китаец открыл глаза.