Текст книги "Шпионы «Маджонга»"

Автор книги: Джон Тренейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Часть II
ТРИНАДЦАТЫЙ КОН, 1988

Глава 14

Лето 1988 года началось с небольших пыльных смерчей, проносившихся по бескрайним просторам пустыни Гоби: злые духи из желтой пыли и песка проникали сквозь самые толстые стены и самую плотную одежду и, смешиваясь с потом, превращали человеческие лица в маски из засохшей глины. Ночами эти песчаные духи росли и множились, стократно увеличиваясь в размерах, покуда ветер гнал их на юго-восток. Пересекая Внутреннюю Монголию, они вторгались в Шаньси и Хэбэй и, обернувшись жаркой воздушной волной, насыщались порошкообразной взвесью лесса. Клубившиеся столбы желтой пыли были видны за несколько километров. Они неустанно приближались, наползали, пританцовывая, и продвигались в сторону Желтого моря и к Пекину. Между концом весны и наступлением настоящего лета природа давала людям временную передышку, во время которой дожди смывали с городских улиц всю грязь и мусор, накопившиеся за зиму. А потом волны раскаленного воздуха обрушивались на город, словно из внезапно распахнутого жерла доменной печи. Бойцы бригады «Маджонг» мужественно переносили этот натиск жары примерно с неделю, но затем начали собирать свое имущество, готовясь к переезду в Бейдахэ, чтобы провести лето на благословенном морском побережье к северо-востоку от задыхавшейся столицы.

В преддверии переезда Цю Цяньвэй собрал по окончании рабочего дня своих сотрудников, вознамерившись проверить, насколько твердо каждый из них знает свои обязанности на период отлучки. Всем выдали расписание и задания на этот отрезок времени, и сотрудники отдела корпели над бумажными распоряжениями и приказами, стремясь выслужиться, обнаружить неточности и неувязки в намеченных планах.

План Цю был просто превосходен, Цяньвэй очень вырос за прошедшие два года, приобретя массу практических познаний. С помощью инструкторов физической подготовки он превратился из тщедушного человечка, каким был, когда получил звание Красного Дракона, в сильного и опасного бойца.

Он вырос и интеллектуально, усвоив много новых знаний и навыков. В этом была уже заслуга армии, преподававшей ему тактико-технические данные и способы применения различных видов оружия. Он прошел не просто курс военной подготовки, а нечто значительно большее: в армии развились его способности выполнять любую задачу своими силами, его уверенность в себе и умение полагаться на собственные силы. Цинцин не узнавала его, не могла поверить, что нынешний Цю – это тот самый хлюпик, за которого она выходила замуж.

– Ты позаботишься о себе? – спросила она утром в день переезда.

– Позабочусь. – Цю отмахнулся, поглощенный возней с Тинченем: он пытался противостоять попыткам сына завладеть его кокардой для своих целей.

Отец уезжал из дома почти на четыре месяца, и его мозги были заняты важными вещами, о которых предстояло позаботиться, и тот факт, что его жена вот-вот расплачется, никак не входил в число его забот. Когда водитель постучал во входную дверь, Цю выхватил фуражку из рук Тинченя и, уже направившись к машине, словно о чем-то вспомнил. Он обернулся у двери и спросил Цинцин:

– С вами все будет в порядке, а?

Она кивнула.

– Жаль, что моей матери нет больше с вами…

Цю, сообразив, что затронул больную тему, представлявшую притом спорный вопрос, скис на полуслове и отвел глаза в сторону. Его терзали угрызения совести. После недолгого раздумья он развернулся и, взяв под руку жену, провел во внутренние покои и там нежно поцеловал в губы.

– До свидания, – грустно пробормотал он. – Хотел бы я, чтобы ты могла поехать со мной в Бейдахэ.

– Да. И я так хотела этого! – Цинцин обвила руками его шею и потерлась кончиком носа о мочку его уха. Однако она, как и ее муж, научилась за прошедшие три года многому. Теперь Цинцин стала хорошей женой военного. Она уже знала, что не нужно виснуть на полковнике… на любом полковнике.

– До свидания, – выдохнула она и подтолкнула его к двери, упершись кулачками ему в грудь, – мужественный ободряющий жест маленькой женщины.

У Цю еще оставалось время, поэтому он приказал водителю притормозить у Тяньаньмэнь и через Мемориальный парк Председателя Мао пошел к Южному входу.

Он вошел в центральный зал, снял фуражку и приблизился к хрустальному гробу на постаменте из черного мрамора, уставленном цветами. Несколько мгновений, он постоял в молчаливых раздумьях, а затем поднял глаза на южную стену из белого мрамора, на которой ЗОЛОТОМ было выбито: «ВЕЧНАЯ СЛАВА ВЕЛИКОМУ ВОЖДЮ И УЧИТЕЛЮ ПРЕДСЕДАТЕЛЮ МАО ЦЗЭДУНУ». До него ДОШЛО, что слово «вечный» утеряло свое прежнее значение бесповоротности, и он вышел из усыпальницы в мрачном расположении духа.

Он оставил машину у штаб-квартиры, где принял под свое командование девяносто человек, и караван из микроавтобусов с прицепами выехал из города по направлению к Бейдахэ. Прежде чем они успели отъехать от города на значительное расстояние, Цю Цяньвэй обнаружил, что он чертовски зол. Было очень жарко. Специально для этого случая он решил надеть свою новую форму НОАК, только что сшитую. Недавно вновь были введены знаки различия, и свежее зеленое обмундирование украшали нарядные красные петлицы. Однако уже после первых километров пути ему не в чем было красоваться перед подчиненными, так как он стал таким же потным, помятым и раздраженным, как и другие пассажиры автобуса.

Ко всем остальным неприятностям водителем оказалась женщина – своенравная старая карга, которая все нудела о том, что маршрут неверен и ей лично известен более короткий путь. В конце концов из-за постоянных сетований Красный Дракон потерял терпение и приказал остановиться у одной из придорожных закусочных. Тетка попыталась возразить, настаивая на том, чтобы проехать еще десять километров до ближайшей заправки, а уж там одновременно удовлетворить нужды автобуса и его пассажиров. Но Цю Цяньвэя не интересовали ее соображения, и он глянул на водителя так сурово, что та мгновенно поняла: лучше подчиниться.

Остановка приободрила и освежила их силы, но отряд выбился из графика. Цю знал, что их будет встречать сам Сунь Шаньван, и, по мере того как караван приближался к предместьям Бейдахэ, командир становился все более раздражительным. Он ощущал, что его сослуживцы чувствуют себя иначе: они улыбались, выглядывали в окна, тыча пальцами в достопримечательности, болтали и смеялись.

Бейдахэ не особенно нравился Цю. Это было прекрасное курортное местечко с большими обильно орошаемыми зелеными массивами, со множеством чайных домиков и несколькими хорошими ресторанами. На этом курорте тут и там попадались всевозможные клубы и отели, где иностранцы и приезжие получали редкую возможность общаться с самыми высокопоставленными китайцами. Здесь любил проводить лето сам Мао Цзэдун. В летнее время сюда наезжали толпы прекрасно одетой молодежи, которая останавливалась в молодежных отелях, платя по три юаня за ночь.

Когда микроавтобус въехал на территорию, пассажиры, как и полагается их полу, начали бросать восхищенные взгляды на девушек в волнующих цветастых платьях, а то и на молодых людей, которые вызывали зависть дорогими солнцезащитными очками. Те, кто отдыхал в Бейдахэ, имели деньги, только самые состоятельные могли позволить себе эту роскошь.

Цю, равнодушный ко всем этим соблазнам, поднялся со своего сиденья и повернулся лицом к подчиненным. Водитель улучила момент и резко легла на поворот, не снижая скорости. Цю пошатнулся.

– Вам лучше сесть, полковник, – сухо откомментировала она. – Стоять во время движения небезопасно.

Цю схватился за спинку сиденья, едва сдерживая свое раздражение. Подчиненные равнодушно взирали на него, но он знал, о чем они думают, о да, он знал! Ему показалось необходимым вновь взять бразды правления в свои руки и держать всех в узде, хотя бы до того момента, когда Сунь Шаньван узнает об их прибытии. Красный Дракон придумал, как приструнить своих расслабившихся сослуживцев, и в глазах его сверкнул огонек самодовольства.

– Я думаю, было бы превосходно, если бы мы продемонстрировали свой энтузиазм по поводу прибытия на место. Давайте споем. Подпевайте мне, пожалуйста.

Люди мгновенно помрачнели, но им и в голову не пришло не подчиниться: Красный Дракон – есть Красный Дракон. Цю откашлялся и начал отбивать ритм, захлопав в ладоши. Все сели прямо и приготовились подпевать.

– На границу или в деревню, туда, где революция нуждается в нас, – разнеслось по автобусу.

Пассажиры не горели особым желанием петь такое старье, но три года их наблюдений за восхождением Цю по служебной лестнице не оставляли места для сомнений в том, кто здесь самый главный. Они хором подхватили:

– Великая партия, любимый Председатель, мы готовы выполнить приказ…

И Сунь Шаньван стал свидетелем бравого патриотического энтузиазма, когда автобус, с ненужной лихостью взвизгнув тормозами, остановился во Внутреннем дворе летней резиденции «Маджонга», выходившей окнами на море.

Цю вылез на площадку, щурясь от солнца, и поприветствовал своего начальника улыбкой равного. Сунь Шаньван задумчиво разглядывал его.

– Иногда мне приходит в голову, Цю Цяньвэй, вполне ли ты нормален? – Сунь Шаньван задал свой вопрос, понизив голос так, чтобы никто из подчиненных не мог расслышать сказанного.

Улыбка Цю вмиг испарилась.

– «На границу, в деревню» – ха! Ты что, тоскуешь по тем дням, когда мы жили, словно в штормовом море?

Цю обиделся и не пожелал скрыть это.

– Я просто хотел поднять дух.

– Хоровым исполнением песен времен культурной революции? – Сунь покачал головой, и на его лице отразилась неподдельная грусть. – «Ветер ломает высокие деревья». Не пытайся высовываться. Пойдем со мной, Младший брат. Мне надо кое-что сказать тебе.

Цю окунулся вслед за ним в прохладу, царившую внутри дома, который был когда-то гостиницей. Толстые кремового цвета стены и черепичная крыша напоминали о прежних временах процветания, более благодатных, чем нынешние. Двое мужчин прошли по крытой террасе, ведущей к морю, и Цю мельком увидел молодежь в белых одеждах и широкополых шляпах, разгуливавшую по аллеям соседнего парка. Он хотел бы присоединиться к ним, но вместо этого послушно плелся за Сунь Шаньваном, пока тот внезапно не толкнул деревянную дверь со стеклянными филенками и не начал спускаться по темной лестнице.

Переход от жары к холоду был мгновенным: Цю ощутил, как пот высыхает на коже. Спустившись по шаткой лестнице, Сунь двинулся дальше, пока наконец они не оказались в квадратной комнате с провисшими потолками, которую, очевидно, недавно белили, потому что в ней все еще пахло свежей краской. Помещение проветривалось через одну-единственную зарешеченную отдушину в дальней стене. Цю, который кроме сладкой пампушки ничего не ел на завтрак, почувствовал тошноту.

В комнате стояли всего два стула, массивный деревянный стол и пепельница и телефон на нем. Все. Бетонный пол и абсолютно белые стены. Сунь указал на стул, и Цю послушно уселся. Теперь ему было холодно; холодно и тошно. Едкий запах скипидара раздражал гортань. Казалось, вонь проникает прямо в мозг. Сунь уселся на другой стул, поднял трубку телефона и пробормотал в нее несколько слов. Некоторое время ничего не происходило. Двое мужчин молча смотрели через стол друг на друга. Наконец Сунь достал пачку сигарет и закурил. Цю никак не отреагировал на это. Каким-то чутьем он сообразил, что ему курить не положено. Однако его начальник сделал две затяжки и небрежным жестом, сопровождавшимся короткой улыбкой, подтолкнул пачку через стол в сторону Цю. Красный Дракон отодвинул ее назад, покачав головой, но не произнеся никаких слов благодарности. Ему вдруг стало очень холодно.

Так прошло минут пять.

Наконец дверь внезапно открылась, и Цю, вздрогнув, обернулся на звук как раз вовремя: в комнату влетел человек, которого сильно толкнули сзади, и упал на пол. Девушка!.. Следом за ней в комнату быстро вошли два человека. Они рывком подняли девушку с пола и поставили на колени. Это было совсем не трудно: бедняга больше напоминала скелет, обтянутый кожей.

– Нагни голову! – крикнул один из них.

– Руки назад и вытянуть! Положение «Крылья», – добавил другой.

Второй голос не допускал и мысли о неповиновении. Девушка выполнила приказ, и, пока Цю наблюдал, как она принимала указанную позу, он, вздрогнув, сообразил, что знает ее. Она исхудала, как тростинка, сальные волосы прядями прилипли к голове, на лице, руках, ногах были раны и ссадины, но в ней все еще можно было узнать Вэй Шаша.

Несмотря на душевное смятение, вызванное неожиданным появлением неузнаваемо изменившейся Вэй Шаша, Цю со странной отчетливостью представил, что происходит сейчас в мозгу у девушки. Ведь правила существовали одни для всех: для Цю, для Вэй и даже для самого Суня. Как любой другой гражданин Китайской Народной Республики, Шаша всегда знала, что такой день может когда-нибудь настать. И когда она оказалась здесь, она уже точно знала, что ее ждет. Единственное, что ей оставалось, – повиноваться и делать это достойно. Нагнув голову, она стояла вытянув руки назад, в то время как странные голоса затянули над ней страшную литанию.

– Призрак!..

– Демон!..

– Урод!

– Подними голову, люистка. [23]23
  В ходе очередной политической кампании видный деятель КПК Лю Шаоци был объявлен предателем. Провинившихся награждали ярлыком «люист».


[Закрыть]

Шаша подняла голову и встретилась взглядом с бесстрастными глазами Суня, смотревшего на нее с таким видом, будто ничего особенного не происходило.

– Ты предательница? Да? Говори!

– Я прошу прощения.

– Вот видите! Она сразу призналась!

Двое прибывших стояли по обе стороны стола. Когда первоначальный шок прошел, Цю пристально вгляделся в них: лица искажены злобой, руки угрожающе сжаты в кулаки. Он не встречал никого из них прежде, но сразу понял, кто они такие. Они были из подразделения «8341», личной гвардии Председателя Мао, прежний командир которой Ван Дунсин узурпировал право контроля над всеми вопросами внутренней безопасности. Даже Сунь Шаньван, заместитель начальника Центральной разведки, косвенным образом подпадал под их контроль и воздействие.

Эти люди носили белые рубашки с открытыми воротами и черные брюки. Их длинные прямые волосы были немыты, а руки в мозолях. Тот, что повыше, был здоровым детиной за сорок; второй казался моложе и гораздо тоньше. Он был на полголовы ниже своего товарища. Оба – выходцы из крестьян – превратились в тех, которые немало сделали для того, чтобы времена так называемой культурной революции называли теперь не иначе, как «мрачное десятилетие».

Эти люди не имели никакого образования и были лишены ума и души. Официально их, как и всех их товарищей, распустили, ликвидировав это подразделение. Они числились теперь в «лицах на подозрении», и самый факт их бесконтрольного существования никто не признавал вслух. Но в Китае ничего так просто не делается, ничто не отметается окончательно. Тот или иной политический курс, линию, кампанию можно зашвырнуть подальше на полку – пусть себе собирает пыль, но не существует такой высокой полки, до которой нельзя дотянуться. Китайская цивилизация насчитывает уже десять тысячелетий. «Нет ничего нового под этим солнцем. И всему наступает свой черед».

Цю, внутренне дрожа, внешне сохранял спокойствие. Он не треснул кулаком по столу, не закричал, что он, черт возьми, полковник, мать их, и что какого черта они себе позволяют? Это ведь Поднебесная Империя. Каждый из находившихся в маленькой комнате знал свою роль, словно все они были артистами китайской оперы. Роль Шаша состояла в том, чтобы сносить все, что бы с ней ни проделывали. Она была обязана повиноваться. У Красного Дракона была другая обязанность. От него требовалось наблюдать, а затем извлечь из происходящего урок для себя.

Сунь Шаньван подался вперед, чтобы затушить сигарету, и, повернувшись к Цю с вежливой улыбкой, начал:

– Возникли трудности, – сказал он спокойным голосом, словно констатировал очевидный факт. – Ты знаешь это, Вэй Шаша.

Хотя его слова были обращены к девушке, Цю сразу понял, что адресованы они ему одному. Все это поняли. Один из мужчин схватил девушку за плечо и встряхнул.

– Отвечай, оппозиционерка! – Но взгляд его сверлил Цю.

Вэй Шаша прошептала что-то и замолчала. Красный Дракон понял, что теперь он должен отвечать за девушку и за себя самого, но ум его отказывался работать.

– Трудности?..

– Полковник, к несчастью, твои люди не сумели добыть экземпляр контракта, принадлежащий Юнгу. Его жена Линьхуа серьезно нас огорчила. А катастрофа в Сингапуре – это подкоп под стену, возводимую вокруг Гонконга. Ты знаешь это.

– Прошу прощения, но действительно ли это была катастрофа? – Цю одарил Суня такой же вежливой улыбкой. – И потом, это случилось больше двух лет назад. Это неизбежные осечки, которые случаются в начале каждого предприятия. К тому же лично я никогда не верил, что Хризантема имеет такое уж большое влияние на Линьхуа, как он сам утверждал. Правда, я не видел причин, почему бы не дать ему попробовать убедить ее.

– Я понимаю. Конечно, у него ничего не вышло. Но за два года ничего не было сделано, чтобы исправить ситуацию. И только сейчас мы убедились в полной мере, насколько велики твои трудности. Вспомни Линьхуа, эту Вэй Девять Палочек… обе они – твои люди, и не справились с заданиями.

– Простите мою бестолковость, Старший брат, но я не понимаю вас.

Один из людей подразделения «8341» нагнулся, схватил Шаша за волосы, приподнял ей голову и плюнул в лицо.

– Вы, интеллектуалы! – закричал он. – Как называл вас Великий Кормчий? Вонючки!

Его товарищ, в свою очередь, изогнулся так, что лицо его оказалось на одном уровне с лицом Шаша.

– Ты перевертыш, контра! Ты против китайского народа!

– Предательница!

– Да, ты улыбающийся тигр, ты лицемерка!

– Мы наденем на тебя колпак, Вэй Шаша, мы разоблачим тебя!

– Да, и обуем тебя в тесные ботинки! Вколотим тебя в гроб. – Он перешел на визг. – Время пришло! Время припомнить все! – Он ударил девушку по уху, словно вколачивая страшные слова, которые должны были дойти и до полковника.

В комнате одновременно велись два разных, но тем не менее тематически связанных между собой разговора: люди из подразделения «8341» продолжали «увещевать» несчастную девушку, исполнявшую роль манекена Цю, а два «брата» занимались спокойным обсуждением не вполне успешной операции, словно они были одни и никто не мешал им. Но все понимали, что Вэй Шаша никоим образом не подходит под определение «интеллектуал». Никто не сомневался, кто тут настоящий враг.

Сунь снова заговорил. Двое людей из подразделения «8341» нехотя отступили – они с трудом способны были сдерживать себя.

– Существует двенадцать экземпляров контракта между Юнгом и Советским Коммунальным. Только двенадцать. Это включая и черновики и все такое. Терпеливо и с большим мастерством наши друзья в заграничном мире собрали для нас все эти документы и доставили их в Пекин. Простые клерки в адвокатских конторах. Триады. [24]24
  Триады – тайные общества эзотерического характера; зачастую – мафиозные структуры.


[Закрыть]Да, даже обычные воры, но все они – друзья Китая. Один за другим были возвращены одиннадцать документов из двенадцати и все заменены фальшивками, которые приготовили мы с тобой. Почти со всеми документами не было проблем. Ни у кого не возникли подозрения. Но в одном случае, Младший брат, все пошло по-другому. И еще в одном случае – должен с глубоким сожалением заметить это – твой отдел не выполнил задание.

Он прервался, чтобы прикурить еще одну сигарету. На этот раз он не предложил Цю закурить. Люди из подразделения «8341» скрестили руки на груди, не сводя с Цю враждебных глаз. Запах краски забивал ноздри, рот, желудок – Цю хотел, чтобы ему стало плохо. Но, несмотря на враждебные взгляды, запугивание и тошноту, он четко сознавал, что Сунь Шаньван продолжает называть его Младшим братом. Это означало, что, когда «беседа» закончится, жизнь опять пойдет своим чередом, а мир снова станет таким же, как прежде. Происходящее в комнате должно было послужить предостережением, и Цю дадут еще один шанс. Поэтому заместитель начальника соблюдал хотя бы видимость вежливого обращения с Цю, чтобы на следующий день они оба, встретившись, смогли смотреть в глаза друг другу. Когда Сунь перестанет соблюдать эту видимость, Цю займутся другие. Но пока Сунь остается вежливым, Цю в безопасности. В относительной безопасности.

– В Сингапуре сработали плохо, Младший брат. Напортачили. Но ведь ты лично пожелал руководить операцией. Это была твоя идея – послать в Сингапур Вэй Девять Палочек. И ты сам отправился туда с ней. Ты контролировал весь ход операции, точно так же, как ты выразил желание лично контролировать изъятие нужного экземпляра из сейфа Юнга в Гонконге. Можешь ли ты объяснить, почему ты принял такое решение?

– Конечно. – Цю сам удивился тому, как спокойно прозвучал его голос. – Эти экземпляры были для нас самыми важными, Старший брат. Экземпляр банка и экземпляр самого Юнга. Именно они имели бы значение, если бы дело рассматривали в суде. – Он замолчал, поддавшись воспоминаниям о последней схватке с Джинни Юнг. – Я… я чувствовал, что должен заняться этим лично, чтобы быть уверенным, что банк проиграет дело, если захочет завладеть залогом. Поэтому я лично принял участие в этих операциях.

– Да, ты принял участие. И из всех операций по подмене экземпляров контракта только эти две сорвались.

– Могу ли я смиренно заметить, что они не сорвались. В Сингапуре контракт был добыт из сейфа. Что еще могла сделать эта девушка? Подмена была произведена.

– Да, была. К несчастью, мы не знаем, заметил ли КГБ эту подмену. Вэй Девять Палочек оставила следы. Взять хотя бы тот листок с именем Хризантемы, оставленный Таном в договоре о кредите. Был ли он оставлен там намеренно? Попал ли туда по воле случая? Мы не знаем это.

– В Сингапуре много людей по имени Чжао.

– Мы оба знаем, какой Чжао имеется в виду в данном случае. Ты хотя бы проверил телефонный номер, который был написан на этом листке рисовой бумаги?

– Я попытался. – Ощутив, что попал на более ровную почву, Цю почувствовал себя увереннее. – Но мне было приказано прекратить проверку, мне сказали, что начиная с этого момента все, что произошло в Сингапуре, не мое дело.

Сунь нахмурился.

– Я не знал об этом, Младший брат. Иногда такое случается. Но, так или иначе, этот номер проверили. Когда кто-то звонит по этому телефону, срабатывает только автоответчик. Этот телефон стоит в абсолютно пустой квартире – там нет даже половика. Раз в месяц туда заезжает Чжао – Хризантема Чжао.

– Но может быть, я смею предложить объяснение? Я думал, что мы попытаемся перевербовать Тана, привлечь его на свою сторону. Возможно, что Хризантема Чжао успел начать работу в этом направлении…

– Мистер Тан представлял и представляет для нас интерес. Но Хризантема не привлекался для выполнения этого задания. И он не мог вмешиваться в эту работу.

Челюсть Цю отвисла.

– Тогда это ужасно!

– Нет, это не ужасно. Это вопрос, с которым мы разбираемся, вот и все. Мистер Чжао контактирует с Советским Коммунальным банком по многим вопросам. Мы позволяем ему это. Так что вполне естественно для человека в его положении поддерживать контакты с мистером Таном, управляющим филиалом. Сам по себе этот листок рисовой бумаги ни о чем не говорит. Он мог попасть в договор с «Дьюкэнон Юнг» по чистой случайности. Хризантема сумел справиться со многими финансовыми проблемами, которые обступили его два года назад. Он снова богатый человек, с вполне устойчивым положением. Теперь у нас нет причин не доверять ему.

– Но раньше вы говорили, что концы его финансовых операций ведут в места…

– Да, было время, когда мы сомневались в его преданности. Это время уже в прошлом. Но, пожалуйста, не забивай себе этим голову. У тебя хватает и своих собственных проблем. Листок бумаги – это еще не все. Шаша оставила следы своего присутствия.

– Да, она оставила следы. Но банк не заметил их.

– Почему ты так считаешь?

– Тогда они подняли бы этот вопрос, вошли бы в контакт с Саймоном Юнгом и попросили бы его переоформить документацию. Они этого не сделали.

– Это могло быть не в их интересах. Хотя они еще успеют сделать это. Плюс к тому, что у тебя был провал в Гонконге, с женой Юнга Линьхуа. Так-то, Цю Цяньвэй.

В комнате наступила мертвая тишина. Один из людей подразделения «8341» опустил руки, до того скрещенные на груди. В одной из них Цю заметил длинный нож. Он сглотнул, но во рту было сухо, и в горле запершило. Шаша подняла голову и невнятно простонала. Человек стал ей за спину, и в следующую секунду девушка почувствовала, что острие уперлось ей в шею. Она опустила руки. Она дышала тяжело, как загнанная собака, повизгивая от ужаса. Внезапно ее вырвало. Она задергалась в судорогах и повалилась на пол. Человек ударил ее по затылку ребром ладони, и она застыла на полу в луже собственной блевотины.

– Ты должен работать получше, Цю Цяньвэй, – сказал Сунь. – В некоторых отношениях ты продвинулся и удовлетворяешь нас, а в некоторых нет. Ты работаешь абы как, лишь бы день прожить. Ты также чересчур высокого мнения о своих способностях. Это нам не требуется. Организация ожидала от тебя большего.

Организация – другими словами, партия. Смысл слов Суня был ясен: Цю грозила непосредственная опасность лишиться пусть не жизни, но своего звания «Красный Дракон», приобрести ярлык политически неблагонадежного. Сунь продолжал говорить, говорить, словно не обращая внимание на синюшную бледность своего подчиненного. Однако теперь он снова обращался якобы к девушке.

– Вэй Шаша, попомни, что говорят свекрови своим невесткам, когда те рожают девочку, а не мальчика: «Ты собрала цветочки, пусть в следующий раз будут ягодки». Если ты провалишься, мы отдадим тебя им. А пока мы милостиво дадим тебе еще один шанс. Поднимите ее, пожалуйста.

Старший из экзекуторов нагнулся и, схватив Вэй Шаша за воротник армейской куртки, вздернув девушку, поставил на ноги. Она зашаталась, но все же устояла. А Сунь все продолжал говорить тем же мирным тихим голосом.

– Девять Палочек только что вернулась из Цинхая, Младший брат, где она проходила перевоспитание трудом.

Цю содрогнулся: этот вид наказания мог означать многое, но в наиболее широкоупотребительном смысле данное словосочетание означало непосильный труд до смерти. Цинхай служил китайским эквивалентом Сибири: немногие из тех, кого отправляли туда, вернулись обратно. Вэй Шаша крупно повезло.

– Ты должна извлечь для себя урок, – продолжал Сунь. – Как это говорится: «Убить курицу, чтобы напугать обезьяну», верно?

Цю опустил голову.

– Верно, – подхватил он, дав понять, что сознает: слова эти относятся и к нему.

– Вот мы и подошли к самому главному, Цю Цяньвэй, к цели нашей встречи. В этот раз ты – везучая обезьяна. А Девять Палочек – негодящая курица. Ты тоже должен извлечь урок из всего увиденного и услышанного. «Мертвая свинья не боится, что ее ошпарят». Но ведь тебе-то есть, зачем жить. Ты все понял?

– Я понял. – От стыда Цю Цяньвэй опустил голову.

Он был очень напуган. Это он должен был лежать там, на полу, а вовсе не Вэй Шаша. Но сознание этого не мешало какой-то части его существа радоваться, что пострадала она, а не он.

– Ладно, ладно. К тому же надо еще многое сделать. Сейчас, однако, я думаю, тебе надо сосредоточиться кое на чем. Возможно, мы поступили правильно, выбрав тебя для этой цели, а возможно, и нет. Ты все еще теоретик, Младший брат. Ты должен завершить свою трансформацию в человека действия. И, как я уже сказал, ты не должен больше считать, что знаешь ответы на все вопросы.

Сунь Шаньван повернулся к девушке:

– Что касается тебя… Я думаю, мы покончим на том, что ты напишешь заявление, в котором раскаешься в допущенных ошибках. На этот раз тебе не грозит потерять лицо, читая текст вслух на собрании. Это останется между мной, тобой, Красным Драконом и этими двумя товарищами. – Он указал на людей из подразделения «8341». – Они помогут тебе. У них есть… опыт в таких делах.

Тот из двоих, что поменьше, поднял стол и вынес его из комнаты, в то время как его товарищ взял стулья. Сунь Шаньван отключил телефон и взял его под мышку. Когда он подошел к двери, те двое вернулись; Цю увидел, как Сунь приостановился, пропуская их, и это зрелище доставило ему злорадное удовлетворение. Он опустил глаза, видя, что они принесли с собой. Его передернуло.

– Выпрямись!

Когда Вэй Шаша подняла голову, первый из них окатил ее ледяной водой из ведра, в то время как второй расплескивал воду по грязному полу. Потом тот, что был повыше, толкнул девушку, и она упала, сев на кобчик.

– Вот… бумага! – Он швырнул в Шаша стопку чистых листков. Большая часть их упала в лужу, но она все же сумела поймать несколько страничек и поспешно подхватила с полу еще штук пять, наполовину промокших.

– Вставай! Можешь писать и на стене. Что скажешь?

– Могу.

– Ах ты, капиталистический хищник! Как долго ты будешь лелеять свои коварные замыслы?

Сунь заговорил, стоя у двери:

– Я думаю, полковник, что будет лучше, если ты останешься здесь и поможешь товарищу Шаша.

Цю сглотнул.

– Конечно.

– Возможно, тебе захочется предложить ей, с какой фразы лучше начать?

На лице Цю появилось выражение приниженной покорности.

– Можно начать… «Я глубоко раскаиваюсь в своей неправильной позиции…». – Он отвел глаза в сторону, не желая встретиться взглядом с Шаша.

– Хорошо, хорошо. Пусть будет так.

Шаша дрожащими руками взяла листок бумаги и, приложив его к стене, начала писать. Сунь несколько мгновений наблюдал за ней, затем повернулся к Цю и в последний раз обратился к нему.

– Когда ты поможешь товарищ Вэй выработать более верную линию поведения, у тебя будет чем заняться. Ты должен наметить план дальнейших действий по подмене экземпляра контракта, который находится у Юнга. Потом, пожалуйста, сделай анализ документов «Дьюкэнон Юнг» по этому кредиту, обратив особое внимание на меморандум о депонировании.

– Меморандум?

– Да. – Сунь нахмурился. – Мы что-то упустили из виду, Младший брат. Меморандум касается не только тех акций учредителей, которыми Юнг владеет сейчас, но и тех, которые поступят в его распоряжение когда-либо в будущем. Скажи мне, зачем в меморандум внесена такая статья? В этом не было необходимости. Это было ошибкой. И мы упустили из виду важность этого дополнения. Я не знаю почему, но я знаю, что это важно. Поэтому подготовь мне свои соображения на этот счет.

– Старший брат, но это не более чем стандартная банковская практика.

– Я чувствую, что тут что-то есть. И ты напишешь мне отчет об этом.

– Конечно, конечно.

– И наконец, пожалуйста, уведоми заместителя комиссара Рида, что «Маджонг» собирается взять Гонконг в свои руки. Это начнется тридцать первого июля тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, то есть за восемь лет и одиннадцать месяцев до того, как власть над городом перейдет к КНР официально. Понял?