Текст книги "Шпионы «Маджонга»"

Автор книги: Джон Тренейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

– Человеческими экскрементами, – ответила Джинни. – От земли живут восемьсот миллионов китайцев. Удобрений не хватает, поэтому они используют то, что у них есть.

– Ты хочешь сказать, что они используют… дерьмо.

– Да. И, пожалуйста, не употребляй это слово.

– Боже мой! Господи Боже мой!..

– Через некоторое время ты привыкнешь.

– Я не останусь здесь так надолго, чтобы привыкнуть к этому.

– Когда же ты опомнишься? Отсюда некуда идти!

– А люди тут!.. Посмотри вон на ту. Спорю, что она не мыла волосы как минимум месяц.

Джинни вздохнула. Она устала, но она знала, что если сын выведет ее из душевного равновесия, то она не скоро сумеет восстановить его.

– В деревне люди не моют волосы, Мэт, – очень медленно произнесла она. – Только когда купаются в реке.

– Что, вообще не моют?

– Именно так. Потому что, понимаешь ли, им просто нечем их мыть здесь. И, пожалуйста, поосторожнее в высказываниях и поступках. Я знаю этих людей. – Она умолкла, но потом все же договорила. – Я сама одна из них.

Они вышли на площадь. Впервые за долгую дорогу Диана оторвала взгляд от тропы перед собой и подняла голову, чтобы осмотреться вокруг. Она устала, у нее было тяжело на душе, но она еще сохранила достаточно сил, чтобы выглядеть достойно в глазах окружающих. Она знала, что ни один иностранец еще никогда не бывала в этой деревне. И, где-то глубоко внутри нее, та часть ее существа, которой было десять тысяч лет, начала подавать признаки жизни. Ибо это была ее деревня.

Кайхуэй подошла к одному из глинобитных домов, сняла с крюка на стене ведро, перевернула его вверх дном и взобралась на импровизированную трибуну. Деревенские женщины обступили ее молчаливым кружком.

– Хм-м, попрошу внимания! В производственную бригаду спустили распоряжение. С этого дня эти люди – гости нашей деревни. Это моя старшая сестра, а это ее младшая дочь… это ее старший сын. Все будут работать, но сейчас они должны отдохнуть.

При словах «все будут работать» бесстрастные лица женщин чуть просветлели, и Джинни поняла, что, хотя Чаян и стал богаче со времен ее детства, тем не менее оставался бедным. Бедным настолько, что два богатых подростка из Гонконга, просто не в состоянии себе представить… Вот они стоят, возвышаясь над крестьянками, и даже несмотря на их слабость и усталость, очевидно, что они вскормлены молоком и мясом. Они для этих женщин – дети помещиков, дети партийных работников. Как они здесь выживут?

Кайхуэй слезла с ведра и снова повесила его на крюк.

– Пошли, – сказала она.

Когда они покинули площадь, залитую бетоном, идти стало значительно труднее: недавно прошел дождь, и улица превратилась в колею, заполненную грязью. Джинни шла, будто во сне. Деревня была построена очень бестолково и запутанно, но она помнила каждый поворот, каждый перекресток, каждый дом, мимо которого они проходили. И вот они подошли к последнему дому на восточной окраине деревни.

– Но… он стал больше!

– О да! Минчао сделал пристройку, чтобы было где жить с молодой женой. Они скоро поженятся. Сейчас у нас есть свой двор, как и положено… как в старые дни. – Кайхуэй была очень горда этим. – За это и тебе спасибо, старшая сестра. Мы использовали деньги, которые ты присылала нам каждый год. Теперь у нас и участок земли побольше. В прошлом году семья заработала две тысячи юаней. В этом году будет больше. – Она вдруг помрачнела. – Все бы хорошо, но этот кадровый работник и его семья заняли новую часть дома, пока они не уедут, свадьба не может состояться.

Джинни посмотрела через плечо. Цю шел следом за ее детьми, не спуская с них пристального, недоброжелательного взгляда.

– А что он здесь делает? – прошептала она на ухо Кайхуэй.

– Я не знаю. Он очень большой человек, прямо как секретарь партийного комитета, но если ты спросишь мое мнение, то я скажу, что он нуждается в перевоспитании. «Сяфан!» – «На перевоспитание в деревню!» Знаешь этот лозунг? Убрать в тень. Понимаешь, я думаю так: какая еще другая причина может быть тому, что он здесь? Его работа – присматривать за тобой. Больше я ничего не знаю, кроме того, что он, его жена и сын живут в нашем доме. Ха! – Она опять отхаркнулась и сплюнула. – Но мальчик у него хороший. Тинчень. Он мне очень нравится. Он зовет меня тетушкой.

Они подошли к двухэтажному дому, в котором Джинни провела первые годы своей жизни. Она нерешительно коснулась деревянной двери, недавно выкрашенной, и толкнула ее. Дверь со скрипом подалась, открыв взору главную комнату. Она была такой же, точно такой же! Стулья, крашеный стол, портрет Красного Солнца, Несущей Избавление Звезды – Председателя Мао Цзэдуна, а рядом с ним подборка фотографий, составленная ее сестрой: двенадцать фотографий в рамках, на которых изображен юный герой Лэй Фэн, [29]29
  Лэй Фэн – солдат НОАК, ходульный образец верности служения Родине; погиб, спасая людей. Считается национальным героем.


[Закрыть]совершающий все новые подвиги. Взгляд Джинни метнулся к двери, ведущей на кухню. Там, рядом с косяком, висел маленький ящичек с палочками для еды. Помыть и сосчитать «куай-цзы» после каждой еды и перед тем, как снова ссыпать их в ящичек, было ее обязанностью. Все то же самое… и в то же время другое. Да, все здесь стало старое, но дом казался как-то и удобнее и уютнее. На некогда голых деревянных стульях теперь надеты красные чехлы, на столе вместо клеенки дней ее детства – голубая хлопковая скатерть. Железная печь осталась там же, где и прежде, но теперь рядом с ней современный примус.

Большую часть пола покрывал толстый ковер, да не простой, а с рисунком: бурый медведь на светло-зеленом фоне.

– Я вижу, пол бетонный, не земляной?.

– Да. Теперь такой в большинстве домов. Зимой от земляного пола так сыро.

Из кухни показалась женщина и, вытирая руки тряпкой, посмотрела на Кайхуэй. Та подозвала ее:

– Невестка, это моя старшая сестра Линьхуа. Линьхуа, это Чжаоди, невеста Минчао.

Две женщины улыбнулись и кивнули друг другу. Чжаоди была тоненькая и невысокая, но живая, а в глазах светился ум. Как это похоже на Минчао, подумала Джинни, выбрать себе жену с именем, которое звучит так грустно. Ибо «чжао ди» означает «искать младшего брата», и девочку могли назвать так только родители, которые ждали мальчика и которых не заботило, кто что об этом подумает. В этом был весь Минчао, который жил не умом, но сердцем: в семьях рождение девочек не очень-то приветствовалось.

– У меня один сын, – сообщила Кайхуэй. – Большое счастье. Он сейчас на работе, но скоро вернется поесть рису. Минчао тоже придет. – Кайхуэй махнула рукой в сторону детей Джинни. – Они должны знать своих родственников, а?

– Да.

В дом вошел Цю, захлопнув за собой дверь. Он молча прошел через комнату, и Джинни впервые заметила в дальней стене дверь, которой прежде не было. По периметру двери еще не высох цементный раствор. Когда Цю входил в ту комнату, она успела заметить еще одну женщину, прижимавшую к себе ребенка. На лице ее застыло испуганное выражение. Дверь, однако, сразу же захлопнулась. Кайхуэй выразительно фыркнула.

– Соседи! – насмешливо прокомментировала она. – Так, теперь пора поесть. Садитесь, садитесь.

Джинни не нужно было повторять два раза. Она опустилась на ближайший стул и наконец позволила своей усталости взять над ней верх. Мэт уже сидел на полу, обхватив голову руками. Диана стояла, с безразличием прислонившись к стене.

– Ты тоже садись, будущая свояченица, – сказала Чжаоди, подавая поднос с чайником и чашками. – Ты уже достаточно потрудилась этим утром.

– Спасибо. – Кайхуэй разлила чай и раздала чашки. Цветы, нарисованные на них, наполовину исчезли – глазурь стерлась, но Джинни эти чашки напомнили о прошлом больше, чем что-либо другое, увиденное ею за сегодняшний день. Она взяла свою чашку и повертела ее в ладонях, рассматривая ее снова и снова, как завороженная.

– Кайхуэй, – прошептала она.

– Да?

Джинни торопливо поставила чашку на стол и закрыла глаза, чтобы не дать волю слезам, накопившимся за день.

– О Кайхуэй…

Кайхуэй взяла руку Джинни в свои.

– Что с тобой, старшая сестра?

Джинни поднесла руку сестры к щеке.

– Я скучала по тебе, – выдохнула она.

– Да. И я тоже. – Кайхуэй увидела, что Джинни проиграла свою битву с навернувшимися слезами.

Она присела на колени рядом с Джинни и попыталась успокоить ее, но сестре нужно было выплакаться. Она плакала очень тихо. Наконец она вытерла глаза и, запинаясь, сказала:

– Это странно, но какая-то часть меня рада, что я дома, младшая сестра.

Однако, у Кайхуэй не было времени на нежности. Видя, что Джинни пришла в себя, она перевела разговор на вещи более практические.

– Нам надо поговорить, – начала она. – Старшая сестра, у тебя неприятности?

Джинни достала носовой платок. Чай уже помог ей восстановить силы.

– Да.

– Ты оказалась здесь против своей воли, потому что этот человек из Пекина захотел этого.

– Да.

– Где твой муж?

Джинни покачала головой:

– Я не знаю.

– Это очень плохо, старшая сестра. Он приедет сюда?

– Не знаю.

– Но этот… за дверью знает.

– Он знает.

– Что мы скажем детям?

– Не знаю.

– У тебя ничего нет? Ни одежды, ни вещей?

– Нас привезли силой. У нас ничего нет.

Кайхуэй вздохнула.

– Твоя дочь, – сказала она, кивнув в сторону Дианы, – ю мей ю дао мей?

– Этот вопрос дословно означал: «У нее есть тухлое счастье?», то есть: У нее уже начались менструации?

– Нет.

– Жаль. А то у меня есть запасной пояс, и я могу дать ей тряпок или туалетной бумаги, если ей больше нравится. Скажи ей, что, когда понадобится, пусть подойдет ко мне.

– Тампонов нет?

– А что это такое?

Джинни задумалась, как бы получше объяснить, но сказала лишь:

– Да не важно, не имеет значения.

– Одежду достать можно. У этого сотрудника есть на это деньги и письменное разрешение. Вам предоставят рабочие места на том же основании, что и всем нам. Но это потом. А теперь, старшая сестра, я хотела попросить тебя сделать одно дело.

– Что?

Кайхуэй кивнула в сторону Дианы и Мэта.

– Скажи им, что это тот тип за дверью привез вас сюда. Ты должна это сделать. Пожалуйста, прости свою младшую сестру за то, что она говорит так резко.

– Ты права. – Джинни подняла голову и по-английски обратилась к своим детям: – Я должна поговорить с вами.

Диана тут же устремила на мать вопросительный взгляд, а спустя несколько секунд и Мэт поднял голову.

– Я должна поговорить с вами. Вы должны знать, почему мы здесь оказались. Я хочу вам кое-что рассказать.

Дети выжидающе смотрели на нее, но ей было трудно подобрать нужные слова. Ее мозг устал, так сильно устал…

– Когда я была молодой, – наконец начала она, – меня забрали отсюда. Мне была предоставлена большая возможность – уехать из здешних мест. Уехать из Китая. Но с условием: я должна была работать на них. Всегда.

Дети смотрели на мать в изумлении, словно рядом с ними внезапно оказался совершенно незнакомый человек. Диана пыталась понять, о чем это говорит ее мать.

– На них?..

– На бригаду «Маджонг». Это такое спецподразделение, известное также, как Седьмое управление Центральной разведки.

И тогда они наконец поняли.

– Ты была шпионкой. – Голос Мэта оставался совершенно спокойным. Ему оказалось нетрудно и ухватить суть, и принять ее.

Для Дианы, однако, это было не так-то легко. Ее лицо побелело так, что могло теперь сравниться со стеной, рядом с которой сидела девочка, рот открылся, но она не произнесла ни звука.

– Около двадцати лет от меня ничего не требовали. У меня не было никаких обязанностей. Потом появился Цю Цяньвэй… Ну, этот человек, что сидит за дверью. Он дал мне задание. Он хотел, чтобы я открыла сейф вашего отца и достала оттуда документы. Я отказала ему… в тот раз.

– Ты… Отказала?

– Да, Диана. В тот раз я сказала ему, что прошлое для меня мертво. Даже не смотря на то, что это означало, – она судорожно сглотнула и продолжила, – означало, как я считала, смерть моих брата и сестры. Они были заложниками за меня, понимаете?

Диана постепенно осознавала все с выражением ужаса на лице. Она спросила:

– Почему же ты отказала ему?

– Потому что я люблю вашего отца. Я не могла предать его. – Джинни непроизвольно поставила ударение на последнем слове, и глаза ее виновато посмотрели на Кайхуэй. – Мои родственники ничего этого не знают.

– Ты сказала «в тот раз». Почему?

– Потому что сначала я была сильная. Вы с Мэтом были далеко в школе, в Англии. Но потом, когда вы приехали в Гонконг и Цю захватил вас, у меня не осталось выбора. Или я выполнила бы его приказ, или вы погибли бы. Есть пределы тому, что способна вынести мать… Поэтому я сделала то, что он хотел. Я открыла сейф. Я написала… письмо. – Джинни прервала свой рассказ, ее нижняя губа задрожала.

Дверь кухни открылась, и вошла Чжаоди с полным подносом, но Диана не обратила на нее внимания.

– Если ты помогла ему, если ты уступила ему, то почему мы здесь?

– Я много думала над этим. Я не знаю ответа на твой вопрос, но я могу высказать свое предположение. Точно так же, как мои мать и сестра были заложниками за меня, так и мы теперь станем заложниками, жизнь которых будет зависеть от поведения твоего отца. Пока они держат нас здесь, они могут контролировать его действия.

– Но, мама, зачем, ради всего святого, им надо подчинить себе отца?

– Эта история слишком запутана, чтобы рассказывать ее сейчас. Позже, когда я отдохну, я расскажу вам все.

Теперь заговорил Мэт, и довольно агрессивным тоном:

– Как долго мы должны здесь оставаться?

– Я не знаю.

Чжаоди поставила поднос на стол и начала раздавать миски с дымящимся рисом, смешанным с овощами. Вдруг Диана вскочила, и Чжаоди испуганно отпрянула назад.

– Где отец? – Девушка крикнула во всю мочь. Чжаоди и Кайхуэй уставились на нее в замешательстве.

– Мама! Ты не слышала, о чем я спросила? Где па?

– Я не знаю.

– Он жив? Или мертв?

Джинни не ответила на вопрос, и Диана сжала руки в кулаки. Каждая мышца ее тела напряглась, и она закричала:

– Мама!..

Джинни стало плохо. Она сквозь туман взглянула на миску с рисом, стоявшую перед ней, и усталым жестом отодвинула ее от себя.

– Я не знаю.

Глава 21

Это было на следующий день после исчезновения Джинни и детей. Из окна первого этажа Дома правительства Саймон мог бы насладиться прекрасным зрелищем знаменитых клумб с розовыми азалиями, если бы он только взял на себя труд выглянуть в окно. Но он не делал этого. У него были другие, более важные дела.

Он обнаружил, что находится в странном физическом состоянии. Иногда его зрение затуманивалось, а иногда становилось неестественно обостренным. То же самое происходило и со слухом. За прошедшие двадцать четыре часа он почти не спал и не ел, и теперь струны его души были натянуты очень туго. Количество проблем продолжало расти.

Каждый час он звонил Риду, но ответ был один и тот же: как только мы что-либо выясним, мы тут же сообщим; еще около тридцати свидетельств остается непроверенными…

А ведь оставались еще и обычные, повседневные дела «Дьюкэнон Юнг», которые надо было вести. Бизнес не останавливается только из-за того, что у председателя Совета директоров личная драма. Существовали собрания и заседания, которые надо было созвать и организовать, контракты и счета, ожидавшие подписания, телефонные звонки, на которые надо было ответить и которые надо было сделать самому. И за всем этим неотступно стояло не дававшее покоя воспоминание о жутком балансе: сто миллионов фунтов стерлингов с процентами, набежавшими за два года, вот тот долг, который надо вернуть.

Саймон без устали мерил шагами комнату, терзаемый беспокойными мыслями. Неужели Джинни продолжала обманывать его и последние два года? Нет! Нет, он не мог поверить в это. Но ведь это она открыла сейф. Кроме нее это никто не мог сделать. Ведь на сейфе не было следов взлома. Почему? Где она?

Он заметил свежие англоязычные газеты, лежавшие стопкой на столике у окна, и торопливо схватил одну из них. Из зала суда. Он швырнул «Саус Чайна морнинг пост» обратно и взял другую, но передовица оказалась на ту же тему.

Все заголовки походили друг на друга: «Директор „Дьюкэнон Юнг“ попал в переплет в суде», «Банк хочет востребовать с Гонконга миллиард долларов через суд», «Судья: „В историю директора трудно поверить“».

За спиной у Саймона бесшумно открылась одна из створок двойных дверей. Вошла секретарша. Саймон не повернулся, он даже не слышал, как она тихо кашлянула.

– Мистер Юнг. – Нет ответа. – Мистер Юнг, прошу прощения.

– Черт побери!

Женщина, приняв строгий вид, поправила очки большим и указательным пальцами правой руки. Из всего ее обширного арсенала она посмела употребить лишь этот нерешительный жест.

– Прошу прощения…

Саймон отвернулся от окна. В свете, заливавшем приемную, он напоминал вампира; этакий медленно передвигающийся бледный труп с двумя темными провалами вместо глаз.

– Пресса, – мягко сказал он. – Я совсем забыл о прессе.

– Секретарь по делам финансов примет вас сейчас, мистер Юнг.

Саймон подсобрался и прошел следом за секретаршей из приемной в строгом стиле по коридору в кабинет, обшитый дубовыми панелями. Жалюзи на окнах придавали помещению мрачноватый вид. Обычно этим кабинетом пользовался губернатор. Но сегодня, однако, в нем сидел сэр Мартин Барни, финансовый сек ретарь Гонконга, чья должность приблизительно соответствовала лорду-казначею в Англии. Барни встал, чтобы пожать Саймону руку. Саймон заметил еще одного человека, находившегося в кабинете. Он стоял у окна и смотрел на улицу. В руке он держал очки. Что-то в согнутой спине человека говорило о том, что он присутствует здесь помимо своей воли. Мужчина обернулся, и Саймон узнал своего отца.

– Доброе утро, Саймон.

– Здравствуй, отец. – Наступило напряженное молчание. – Этот случай в «Оушн-парк»… Я рад, что с тобой все в порядке.

– Да. Спасибо. Ты держишься?

– Пока да. Что привело тебя сюда?

– Я здесь по приглашению правительства.

Саймон повернулся к Барни.

– Я просил о личной встрече, – резко сказал он. – То, о чем я хотел поговорить, не имеет никакого отношения к делам Корпорации.

Но Барни лишь тонко улыбнулся в ответ и указал ему на кресло от Луиса Куинза, стоявшее перед столом.

Том Юнг отошел от окна, все еще автоматически перекладывая очки из руки в руку. Он не смотрел на сына и не обращался к нему. Необходимые слова приветствия, казалось, истощили его словарный запас, заготовленный для предстоящего разговора. Он принялся рассматривать роскошное позолоченное убранство кабинета, будто ему предстояло убирать это помещение, а содержание беседы Юнга и Барни его нисколько не интересует.

Пока Саймон рассматривал своего отца с едва скрываемой враждебностью, дверь еще раз открылась и в кабинет вошел заместитель комиссара полиции Рид, прошедший прямо к столу и занявший место рядом с секретарем по делам финансов, не дожидаясь приглашения. Он не поприветствовал Саймона и даже не взглянул в его сторону.

– Садись, Саймон. – Голос Барни так же, как и его манеры, был солиден, щедр и доброжелателен, как говорят китайцы, сказывалась выучка годами осторожно прихлебывать суп ложкой с длинной ручкой. [30]30
  Суп на трапезе подают последним; едят из общей чаши (супницы); китайские фарфоровые суповые ложки короткие и скорее напоминают чайные. Длинная ручка означает, что человек сидит дальше других от супницы как не слишком почетный гость. Выражение синонимично нашему «слуга своего господина», «умеет приспосабливаться».


[Закрыть]Ему уже было под шестьдесят, и понятно, он не мог особенно надеяться на то, что карьера его продлится дольше, чем британское владычество в Гонконге. Короче говоря, Барли был конченым человеком во всех смыслах этого слова.

Саймон опустился в предложенное кресло, довольный тем, что отец остался у него за спиной и он не видит его. Барни вернулся на свое место и подтолкнул гостю через стол серебряную сигаретницу. Саймон покачал головой.

– Ну, что… Позвольте мне для начала сказать лично от своего имени, как грустно мне было узнать про это жуткое происшествие с вашей семьей. – Барни подался вперед, поставив локти на стол, и понизил голос на полтона. – Его Превосходительство специально просил меня передать вам, что все… все, что в человеческих силах, будет сделано для того, чтобы найти их.

Том Юнг расхаживал по комнате у Саймона за спиной, и сын ощущал неловкость.

– Спасибо, – сказал Саймон и повернулся к Риду. – Спасибо тебе, Питер. Я знаю, что я надоел тебе за вчерашний и сегодняшний день, но я хочу высказать тебе свою искреннюю благодарность.

Рид натянуто улыбнулся, кивнул, но ничего не ответил.

Барни откинулся на спинку, очевидно довольный своим вступительным словом.

– Тем не менее я понимаю, что ты не поэтому попросил об этой встрече…

– Частной встрече.

– А-а… – Барни с извиняющимся видом слегка приподнял ладони над столом. – Мне очень жаль, что тебе так не нравится присутствие твоего отца. Мне искренне хотелось, чтобы он поприсутствовал при этой беседе и узнал, как обстоят дела.

– Я не понимаю, какое Корпорации до этого дело. Рид – это другой разговор… Я рад, что ты здесь, Питер.

Рид опять ничего не ответил, а Барни продолжал как ни в чем не бывало:

– Но, дорогой мой Саймон, Корпорация имеет к этому делу самое прямое отношение. Все «это дело», вся его суть в больших деньгах. В Гонконге «большие деньги» подразумевают участие банка Гонконга, «Стэндард чартеред» или Корпорации. При тех суммах, с которыми ты имеешь дело, с кем еще нам говорить?

– С Лондоном.

– Лондон ничего не хочет знать об этом деле. – Барни посмотрел через плечо Саймона на Тома Юнга и нахмурился. – Мы немного в курсе относительно тех проблем, которые существуют между Корпорацией и «Дьюкэнон Юнг». Если бы имелась какая-то альтернатива…

– Так что же насчет банка, а? Почему не может помочь Гонконгский и Шанхайский? Или «Стэндард чартеред»?

– Они заявили, что не желают иметь с этим делом ничего общего. Экономический климат таков, что…

– Ну что ж, тогда пинайте их под задницы до тех пор, пока они не захотят принять участие в этом деле. Мартин, что толку с того, что ты обладаешь большой властью – практически диктаторствуешь, – если ты даже не можешь выстроить по струнке свои поганые банки?

– Это так характерно, – съязвил холодный голос за спиной у Саймона.

Саймон сердито повернулся в своем кресле.

– Не вмешивайся в это дело!

– И не собираюсь. – Том прошелся по кабинету и встал за спинкой кресла Барни, положив руку на изголовье, словно желая подчеркнуть, на чьей он стороне. – Мартин слишком деликатен, чтобы высказать тебе все это напрямую, поэтому лучше я выскажусь вместо него. И банк, и «Стэндард чартеред» не хотят никогда иметь с тобой дело. И знаешь почему? Потому что они думают, что ты или безумец, или дурак, и никак не могут решить, кто же ты именно. – Саймон попытался заговорить, но отец продолжал: – У тебя около трех месяцев, не больше, чтобы придумать способ оттянуть платежи по долгу, который, даже по меркам Гонконга, просто астрономически велик. Если у тебя не выйдет, то двадцать акций учредителей перейдут к русским. К русским, Боже мой!.. И все мы знаем, что это значит.

– Брось ты! СКБ вполне законный сингапурский банк.

– Законный! Я бы предпочел, чтобы ты взял этот кредит хоть у самого черта! Наверное, ты скажешь сейчас: что было, то прошло и забылось, но ты ошибаешься. Ты узнаешь, насколько ты ошибаешься, когда попытаешься делать здесь свой бизнес и дальше. Если вообще ты когда-нибудь будешь им заниматься… В результате нападения террористов на твой опреснительный завод, он, похоже, вступит в строй не скоро, во всяком случае, не достаточно быстро, чтобы спасти тебя.

– В том, что кто-то подложил эти бомбы под мой завод, нет моей вины.

– Возможно. Я не могу высказать свои соображения по этому поводу, не будучи знаком подробно с условиями страхового договора. Насколько я знаю, страховые компании не особенно спешат выплачивать страховку. Что-то там насчет пневматического ружья, верно? Нелегальное хранение и применение огнестрельного оружия в нарушение условий контракта – неплохой повод не платить страховку, а?

Саймон ничего не ответил. Отец был прав на все сто. Страховые компании, не заявляя открыто, что не собираются платить, тянули со своими расследованиями гораздо дольше, чем обычно бывает в таких случаях и чем им требовалось на самом деле. И всему причиной это ружье охранника, насчет которого Саймон не давал никаких распоряжений. Конечно, если бы он знал о нем, он бы немедленно запретил это…

– Нынче ты утверждаешь, что Советский Коммунальный банк основывается на поддельных документах. Насколько я понимаю, ты уже видел сегодняшние газеты?

– Да.

– Тогда поправь меня, если я понял что-то не так. Первое: ты получил деньги; второе: ты «по ошибке» подписал фальшивые документы, чтобы потом не выплачивать долг; третье: весь Гонконг знает, что ты осмелился дать эти показания под присягой во время открытого слушания дела в суде. – Он сделал паузу, ожидая ответа. Когда его не последовало, он продолжил: – Так скажи мне, Саймон, скажи мне, кто именно после всего этого захочет иметь с тобой дело, а? Кто поспешит выстраиваться в очередь, чтобы иметь честь вести бизнес с председателем Совета директоров «Дьюкэнон Юнг»?

– Отец, если бы я был на твоем месте, я бы просто продолжал заниматься своими собственными делами.

– Понятно. Ты не думаешь о своих детях, об их будущем. Ты не думаешь о Джинни.

– Вот уж не ожидал от тебя такого, – взорвался Саймон. – Она ведь китаянка, ты что, забыл? Не надо лицемерить, отец. Только не сейчас…

– Не надо оскорблять меня. Я никогда не имел ничего против Джинни потому, что она китаянка. Ты никогда не слышал, чтобы я сказал твоей жене хоть одно грубое или даже просто невежливое слово.

– Да, ты прав, – язвительно согласился Саймон. – Я всегда чувствовал, как трудно тебе сдерживаться все эти годы, быть с ней вежливым: ведь сын женился на китаянке, его дети – полукровки…

Барни, видя, что разговор начинает выходить из-под контроля, громко кашлянул.

– Джентльмены, так мы ни к чему не придем. Том, я думаю, ты преувеличиваешь проблемы Саймона. Ведь это Гонконг, и наши правила уже почти не соблюдаются. Твой сын – уважаемый человек, а человеческая память коротка. Его репутация может оказаться на время подпорченной, но он восстановит ее. Мы должны надеяться и молиться, чтобы он восстановил ее, потому что если «Д. Ю.» рухнет…

– Если «Д.Ю.» рухнет, – перебил его Том, – то я и многие другие захотим узнать ответы на целую кучу «как», «почему» и «с какой целью».

– Тогда задай эти вопросы ему, – Саймон презрительно ткнул пальцем в сторону сэра Мартина Барни. – Или спроси губернатора. Они втянули меня в это. – Он сердито развернулся в кресле. – Питер, если я подписал поддельные документы, то тебе-то известно, почему. – Он повернулся к Барни. – Спроси его и послушай, что он скажет.

Барни посмотрел на Тома Юнга и двое мужчин обменялись невеселыми взглядами.

– Мы спрашивали его, – сказал секретарь. Было заметно, что он избегает даже смотреть в сторону Рида.

– И что?

– Лучше будет, я думаю, если он сам скажет.

– Ну, что же ты, Питер, давай, скажи им!

Рид улыбнулся. Его улыбка показалась Саймону какой-то садистской.

– Я все тогда объяснил тебе очень четко. Я сказал, что, если ты обратишься к нам и сообщишь, что у тебя есть деньги на этот проект, губернатор Ее Величества не станет задавать тебе нескромных вопросов, откуда ты их взял и на каких условиях, лишь бы кредитор был уважаем в финансовом мире, платежеспособен и не запятнан связями с коммунистами.

– Но это ужасное искажение того, что ты говорил мне тогда!

– Я возражаю.

– Ты активно подталкивал меня к сделке с Советским Коммунальным, потому что, как ты выразился, это полностью отвечает твоим планам, которые ты – как мне вряд ли надо уточнять – был не готов обсуждать.

– Сейчас ты искажаешь мои слова.

– Это ложь! Ложь, черт бы тебя побрал! Ты же сам говорил мне, что это совместная операция ДИ-6 и китайской разведки.

– Я не говорил этого.

– Но это… нелепо! – Саймон вскочил. – У меня есть свидетели. Джордж Форстер. Он подтвердит…

– Твой главный бухгалтер? – В голосе Тома Юнга послышалось презрение. – Это очень надежный свидетель, Саймон, в самом деле очень надежный.

– Тогда Цю.

– Кто?

– Цю Цяньвэй, агент КНР.

Сэр Мартин Барни развел руки, жестом показывая свою полную беспомощность.

– Прошу прощения, но у меня мало времени, я опаздываю, Питер…

Рид кивнул головой.

– Том?..

– Я опоздал давным-давно, Мартин. – Он уже не делал попыток скрыть свою горечь. – Когда-то, когда Саймон был еще ребенком, я опоздал. – Том снова повернулся к своему сыну. – Что бы здесь ни говорил господин секретарь по делам финансов, ты конченый человек в Гонконге. Каким-то чудом ты не отдал в руки русским «Д. Ю.». Как только я закончу все необходимые приготовления, я позабочусь о том, чтобы тебя убрали из всех советов директоров, и верну компанию на правильный курс…

– Она всегда была на верном пути. – Вся желчь Саймона выступила наружу. – С тех самых пор, когда я спас ее от этой гагары – Дэвида, твоего брата, прежде чем он успел пустить все на ветер и его прокляли…

– Замолчи!

– Только милостью Божьей он убрался на тот свет от наследственного сифилиса… прежде чем…

Лицо Тома окрасилось в малиновый цвет. Он пошел вокруг стола, сжав руки в кулаки, но Саймон продолжал оставаться на месте.

– В этом паршивом маленьком приюте в Маниле, в этой дыре, куда ты упек его от греха, чтобы газеты не пронюхали и не раструбили об этом…

– Замолчи, или я…

– Изможденный, вечно пьяный, гниющий заживо…

– Еще слово, и я дам тебе отведать ремня, что мне следовало сделать много лет назад.

– Ты? Ты недостаточно силен, отец.

Саймон увидел, как глаза его отца расширились, и понял, что в следующее мгновение отец ударит его. В его ушах поднялась и завибрировала какая-то звуковая волна, заглушая все другие шумы реального мира. Потом началось что-то совсем странное, чего он никогда не испытывал прежде. На мгновение он почувствовал себя невыразимо слабым, слабым до того, что едва не рухнул на пол. Однако в следующую секунду по его телу прокатилась оживляющая волна силы и энергии, словно он хлебнул какого-то волшебного эликсира, и где-то глубоко внутри его мозга, поверх налетевшей волны звуков, раздался громкий треск.

Начались странные вещи, но все происходило в каком-то раздражающе медленном темпе. Будто издалека он увидел пару рук, – неужели его собственных? – схвативших Тома Юнга за лацканы пиджака и рванувших его так, что лицо Тома оказалось вплотную к его собственному. В мгновение ока выражение лица и глаз Тома абсолютно изменилось, и он превратился из разгневанного патриарха в старого и очень испуганного человека.

Сверхъестественная звуковая волна достигла своего апогея, и зрение Саймона вновь сфокусировалось. Каждый абрис в обстановке кабинета, казалось, приобрел бритвенную остроту, и все вещи и предметы стали хрустально прозрачными.

Рот Тома открылся, и Саймону показалось, что тело отца, которое он почти держал на весу, невероятно отяжелело. Отец вдруг стал оседать – у него подгибались колени – и рухнул на стол Барни, ударившись головой о край.