Текст книги "Частный детектив. Выпуск 1"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Джон Диксон Карр,Чарльз Вильямс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Но первое, что они заметили, силуэт Эрнестины Дюмон, которая стояла за гробом, положив руку на его край. Нежный свет свечей позолотил ее седеющие волосы, смягчил и сгладил сгорбленную линию спины. Когда она медленно повернула голову, они увидели, что глаза ее глубоко запали, хотя она не плакала. Ее плечи окутывал тяжелый ярко–желтый платок с длинной бахромой, красной вышивкой и бисерным шитьем.

И тут она заметила их. Ее руки стиснули край гроба, как будто она хотела заслонить умершего.

– Было бы лучше, мадам, если бы вы во всем сознались, – сказал доктор Фелл очень мягко. – Поверьте мне, так действительно было бы лучше.

На секунду Рэмпол подумал, что она перестала дышать. Затем она издала звук, напоминающий кашель, ее безутешное горе сменилось истерическим весельем.

– Признаться? – произнесла она. – Что еще вы придумаете, идиоты несчастные? И не подумаю. Признаться! Признаться в убийстве?

– Нет, – сказал доктор Фелл.

Его голос прозвучал очень громко. Она уставилась на него широко раскрытыми глазами, и впервые во взгляде ее появился страх – она увидела, что Фелл приближается к ней.

– Нет, – повторил доктор. – Вы не убийца. Позвольте мне сказать, кто вы.

Он нависал над ней, заслоняя собою горящие свечи, но говорил на удивление мягко.

– Видите ли, мадам, вчера человек по имени О’Рурк кое–что рассказал нам. Среди прочего – и то, что большинство фокусов, как на арене, так и вне ее, исполняются с помощью ассистента. Этот трюк не был исключением. Вы были ассистенткой фокусника и убийцы.

– Человека–призрака, – добавила Эрнестина с истерическим смехом.

– Человека–призрака, – повторил доктор и обернулся к Хедли, оцепеневшему от недоумения. – Хотите увидеть убийцу, за которым вы охотились все это время? Он перед вами, но господь не позволит предать его суду!

Фелл медленно поднял руку, указывая на мертвенно–белое, с плотно сжатыми бескровными губами лицо доктора Шарля Гримо.

Глава 20
ДВЕ ПУЛИ

Доктор Фелл не сводил глаз с женщины, которая заслонила собой гроб, словно желая защитить мертвого.

– Мадам, – обратился он к ней. – Человек, которого вы любили, мертв. Теперь он недосягаем для закона и за все уже расплатился. Наша неотложная задача, ваша и моя, расставить все точки над “i”, чтобы не пострадал никто из живых. Вы замешаны в этом деле, хотя и не принимали непосредственного участия в убийстве. Поверьте, мадам, если бы я мог объяснить все сам, не прибегая к вашей помощи, я бы так и поступил. Знаю, что вам это приносит страдание. Но вы сами садите, что это необходимо. Мы должны убедить инспектора Хедли в том, что дело можно закрывать.

Что–то в его голосе, возможно – искреннее сочувствие, убедило ее. Истерика прошла.

– Вы знаете? – воскликнула она. – Не обманывайте меня! Вы действительно знаете?

– Да, это так.

– Идите наверх. Идите в ЕГО комнату, – грустно произнесла она. – Скоро я к вам приду. Я не могу начать разговор прямо сейчас. Я должна еще раз подумать обо всем. И ради бога, ни с кем ни о чем не говорите, пока я не приду. Прошу вас! Я никуда не убегу.

Доктор Фелл жестом удержал Хедли от высказываний. В полном молчании они поднялись по сумрачной лестнице на верхний этаж. Они никого не встретили, и никто не видел их. Войдя в темный кабинет, Хедли включил настольную лампу, Убедившись, что дверь плотно прикрыта, он обернулся к доктору.

– Вы хотите сказать, что Гримо убил Флея?

– Да, именно так.

– В то время, когда он лежал без сознания, умирая на глазах у свидетелей? Или он из больницы отправился на Калиостро–стрит и…

– Не тогда, – спокойно возразил доктор Фелл. – Видите ли, именно здесь кроется ваша ошибка. Она и направила вас по ложному пути. Вот что я имел в виду, когда сказал, что дело повернулось не с ног на голову, а пошло в ложном направлении. Флей был убит раньше Гримо! И что самое ужасное, Гримо пытался нам сказать об этом, зная, что умирает. А мы неверно истолковали его слова. Садитесь, я попробую объяснить вам. Когда вы уловите три основных момента, не понадобится больше никаких моих комментариев. Все объяснится само по себе.

Он уселся в кресло за письменным столом. Некоторое время молчал, разглядывая лампу, затем продолжил:

– Три основные момента заключаются в следующем: первое – братца Анри не существует, братьев было только двое; второе – оба они говорили правду; третье – вопрос времени повернул дело в ложном направлении.

Многое в этом деле связано с короткими промежутками времени и с тем, насколько они коротки. Можно смело сказать, что все это дело – следствие неправильно определенного времени. И вы легко в этом убедитесь, если вспомните кое–что.

Например, вчерашнее утро! Я уже тогда подумал, что есть что–то необычное в показаниях свидетелей на Калиостро–стрит. Выстрел прозвучал, как нам они сообщили с удивительным единодушием, в десять двадцать пять. Я заинтересовался, откуда такая потрясающая точность? Даже при обычном уличном происшествии большинство свидетелей расходятся в определении времени. Значит, у этих троих была какая–то причина для подобной точности. Почему время убийства не вызывало у них никаких сомнений?

Причина, конечно же, была. Как раз напротив того места, где упал Флей, находилась ярко освещенная витрина ювелирного магазина. Она была самой приметной точкой на всей улице. Свет из нее падал на убитого, к ней в первую очередь бросился констебль в поисках убийцы – короче, она не могла не привлечь внимания. А в ней стояли большие часы необычной формы и их не могли не заметить. И уж конечно никто не мог не обратить внимания на время, которое они показывали. Отсюда и такое единодушие.

Но меня насторожило еще кое–что. После того, как Гримо был убит, Хедли вызвал своих людей на Рассел–сквер и сразу же приказал одному из них задержать Флея в качестве подозреваемого. Во сколько же прибыли сюда эти люди?

– Около десяти сорока, – сказал Рэмпол, – по приблизительным подсчетам. Это отмечено в моей таблице.

– А когда мог прибыть на Калиостро–стрит полицейский, посланный задержать Флея? Между пятнадцатью и двадцатью минутами после того, как, предположительно, Флей был убит. Но что происходит за этот короткий промежуток времени? Невероятное количество событий! Флея отнесли в квартиру врача, где он умер. Врач констатирует смерть. Была предпринята безрезультатная попытка установить личность убитого, а потом, по словам газеты, “спустя некоторое время” приехала машина, которая увезла тело Флея в морг. Вот сколько всего! А когда человек, посланный Хедли, прибыл на место происшествия, все уже закончилось – даже констебль уже опросил жильцов соседних домов! И все утихло, просто невероятно!

К сожалению, я был настолько глуп, что не оценил важность всего этого вплоть до вчерашнего утра, пока не увидел часы в витрине того магазина. Вспомните еще раз. Вчера утром мы мирно завтракали у меня дома; ворвался Петтис, и мы проговорили с ним – до какого времени?

Возникла пауза.

– Ровно до десяти, – ответил Хедли и щелкнул пальцами. – Да! Я вспомнил потому, что как раз, когда он собрался уйти, пробили часы на Биг—Бене.

– Совершенно верно. Он ушел, а мы оделись и поехали прямо на Калиостро–стрит. Теперь прикиньте, сколько времени нам понадобилось, чтобы одеться, спуститься вниз, проехать небольшое расстояние по безлюдным улицам в воскресное утро? Эта поездка и в субботний вечер, когда улицы забиты транспортом и пешеходами, не займет больше десяти минут. В общем, все вместе едва ли заняло больше двадцати минут. Но на Калиостро–стрит мы увидели ювелирный магазин, часы в витрине которого показывали одиннадцать! Но даже тогда мое скудоумие не позволило мне усомниться в их точности – так же, как это произошло с тремя свидетелями убийства.

Сразу после этого, если вы помните, Самерс и О’Рурк провели нас в квартиру Барнэби. Мы довольно долго осматривали ее, а затем беседовали с О’Рурком. И пока он говорил, я услышал звон церковных колоколов. Когда начинают звонить церковные колокола? Не после одиннадцати часов, когда служба уже началась, а перед этим, естественно. Но если те немецкие часы были точны, то времени было бы уже далеко за одиннадцать! И тогда мой сонный разум пробудился. Я вспомнил Биг—Бен и нашу поездку на Калиостро–стрит. Сочетание этих колоколов и Биг—Бена против каких–то паршивых часов иностранного происхождения! Церковь и государство – так сказать – не могут ошибаться! А часы в витрине спешили больше чем на сорок минут. Следовательно, выстрел на Калиостро–стрит накануне вечером не мог прозвучать в десять двадцать пять. Он раздался в девять сорок.

Рано или поздно кто–нибудь должен был заметить это. Возможно, что кто–то уже заметил. Что–нибудь в этом роде непременно всплыло бы на дознании… Факт остается фактом: происшествие на Калиостро–стрит произошло за несколько минут до того, как человек в маске позвонил в дверь этого дома в девять сорок пять.

– Но я все равно не понимаю… – запротестовал Хедли.

– Невероятная ситуация? Нисколько! И я готов теперь рассказать вам всю эту историю с самого начала.

– Хорошо. Но позвольте мне прежде кое–что узнать, Если Гримо, как вы говорите, застрелил Флея незадолго до девяти сорока…

– Я не говорил этого, – перебил его доктор Фелл.

– Что?

– Вы поймете, если внимательно выслушаете мои рассуждения с самого начала. На прошлой неделе в среду, когда Флей впервые появился на нашей сцене, можно сказать, прямо из могилы, чтобы предстать с ужасными угрозами перед своим братом в “Уорвикской таверне”, Гримо принял решение убить его. В самом деле, Гримо – единственный, у кого были мотивы для убийств:”. И, черт побери, это были серьезные мотивы! Он жил в безопасности, был богат и уважаем в обществе, его прошлое похоронено. И вдруг – занавес! – и появляется некто, оказавшийся его братом Флеем. Гримо, совершив побег из тюрьмы, убил одного из своих братьев, оставив его заживо погребенным в могиле. Пьера Флея спас случай, и он принялся разыскивать предателя. Гримо грозила депортация и смертная казнь.

Теперь вспомните, что сказал Флей, представ перед Шарлем в тот вечер в таверне. Подумайте, почему он говорил и действовал так, а не иначе, и вы поймете, что полоумный Флей вовсе не был сумасшедшим, каким хотел бы казаться. Если он хотел отомстить, то почему появился в присутствии свидетелей – друзей Гримо? Он использовал в своих угрозах умершего брата только один раз. Зачем он так акцентировал его образ? Зачем он сказал: “Мой брат опасен для вас” и “Мне прислать моего брата”? И зачем, в конце концов, он оставил свою визитную карточку с адресом? Эта карточка в сочетании с угрозами и дальнейшими действиями очень важны. Вот что имел в виду Флей на самом деле; “Ты, мой брат, разжирел и разбогател на ограблении, которое мы совершили когда то вместе. Я беден и презираю свою работу. Ты должен прийти ко мне по этому адресу, чтобы обсудить наши дела. Или, может, мне лучше обратиться в полицию?”

– Шантаж, – заключил Хедли.

– Именно! У Флея, конечно, не все были дома, но он был далеко не дурак. Заметьте, как он закрутил в последних словах: “Я тоже в опасности, когда появляется мой брат, но я готов взять риск на себя”. Здесь он ясно дает понять Гримо: “Ты, братец мой, можешь попытаться убить меня, тебе не привыкать, но я готов рисковать. Договоримся по–хорошему или должен появиться умерший брат, чтобы отправить тебя на виселицу?”

Теперь припомните его действия вечером накануне убийства. Помните, как он сжигал свой реквизит фокусника? А что он при этом сказал О’Рурку? Этим словам, если их рассматривать в свете того, что нам сейчас уже известно, можно найти только одно объяснение. Итак, он сказал: “Они мне больше не понадобятся. Моя работа закончена, разве я не говорил тебе, что иду повидаться с братом? Мы должны уладить с ним одно старое дельце”. Он имел в виду, что Гримо принял его условия и Флей расстается со своей прежней жизнью бедняка–артиста. Но имея возможность в прошлом убедиться в коварстве Шарля, Пьер Флей решил подстраховаться и обиняками предупредить О’Рурка напоследок: “Если со мной что–нибудь случится, моего брата можно найти на той же улице, где живу я. Он не постоянно живет там, но сейчас снял квартиру”.

Я объясню это его заявление чуть позже. Но вернемся к Гримо. Профессор никогда и не думал принимать условия Флея. Флей должен быт умереть. Изощренный, коварный ум Гримо (который, как вам известно, больше чем кто–либо из всех, с кем мы столкнулись р этом деле, имел пристрастие к магическим трюкам) отказывался принять сумасбродные требования невесть откуда появившегося брата. Флей должен умереть – но сделать это было сложнее, чем кажется.

Если бы Флей пришел к нему без свидетелей, чтобы ни одна живая душа не видела и не могла потом как–то связать его с Гримо, все было бы очень просто. Но Флей был слишком опытен для этого. Он показал всем друзьям профессора свою визитную карточку и намекнул на страшную тайну, связанную с Гримо. Неудобно получается! Теперь, если Флея найдут убитым, кто–нибудь может сказать:

“Привет! Это не тот тип, который?..” и т. д. И следствие может заинтересоваться, потому что одному богу известно, что еще мог наговорить Флей другим людям о Гримо. Что бы ни случилось с Флеем, имя Гримо всплыло бы на следствии, Единственное, что он мог сделать, – это представить дело таким образом, будто Флей угрожает его жизни, посылать самому себе письма с угрозами, переполошить домашних, сообщив всем, что Флей грозится нанести ему визит в тот вечер, когда он сам собирается навестить Флея. Скоро вы поймете, как блестяще он спланировал это убийство.

Эффект, который он хотел произвести, заключался в следующем. “Смертельно опасного Флея” должны увидеть, когда он якобы пришел к Гримо в субботу вечером. Для этого нужны свидетели. Они должны видеть, как Флей вошел к нему в кабинет. Раздается шум борьбы, выстрел, падение тела. Дверь открывается. Гримо находят одного – с ужасно кровавой, но неопасной огнестрельной раной. Никакого оружия нет. Из окна свисает веревка, по которой, как все думают, Флей спустился вниз. (Вспомните: в прогнозе погоды говорилось, что к тот вечер снега не будет, так что следы искать бесполезно…) Гримо говорит: “Он хотел меня убить, я притворился мертвым и он скрылся. Кет, не вызывайте полицию – я не пострадал”. А на следующий день Флея находят мертвым в его собственной квартире. Его найдут с простреленной грудью, пистолет в руке и курок спущен, так что факт самоубийства не вызовет сомнений. На столе – записка самоубийцы. В расстройстве от содеянного он убил и себя… Вот какое впечатление хотел произвести Гримо, джентльмены.

– Но как он собирался это сделать? – спросил Хедли. – И, кстати, все было не так!

– Нет, конечно. План не удалось осуществить. О заключительной части фокуса – с Флеем, входящим к нему в кабинет, когда он на самом деле уже лежал мертвым в приемной врача на Калиостро–стрит, я скажу чуть позже. Гримо, не без помощи мадам Дюмон, провел необходимую подготовку.

Он договорился с Флеем, что встретится с ним у него на квартире на верхнем этаже над табачной лавкой. Он сказал Флею, что придет в девять часов вечера в субботу, чтобы уладить вопрос с деньгами (вы помните, что Флсй расстался со своим реквизитом и оставил свой театр в Лаймхаузе около восьми пятнадцати).

Гримо выбрал субботний вечер, потому что, по нерушимому обычаю, он должен был находиться в это время один в кабинете и никому не разрешалось беспокоить его ни под каким предлогом. Он выбрал этот вечер и потому, что должен был воспользоваться черным ходом, уйти и вернуться через полуподвал, а Энни, чья комната расположена там, в этот вечер уходит из дому – у нее выходной. Вы помните, что после того, как Гримо поднялся к себе в кабинет в семь тридцать, НИКТО не видел его до тех пор, пока он, согласно показаниям свидетелей, не открыл дверь кабинета перед незнакомцем в девять пятьдесят. Мадам Дюмон заявила, что разговаривала с ним в кабинете в девять тридцать, когда приносила ему кофе. Кратко объясню, почему я не поверил этому заявлению, – на самом деле его не было в кабинете, он находился на Калиостро–стрит. Мадам Дюмон было приказано спрятаться за дверью кабинета, а в девять тридцать выйти оттуда. Зачем? Затем, что Гримо попросил Миллза подняться наверх в девять тридцать и понаблюдать за дверью кабинета из комнаты напротив. Миллзу нужно было убедить в том, что Гримо работает. Но на всякий случай, если Миллзу вдруг взбредет в голову, проходя мимо кабинета, окликнуть профессора или заглянуть в кабинет, мадам Дюмон должна была помешать этому.

Миллзу была отведена в этом фокусе роль зрителя, которого дурачит фокусник. Почему? Во–первых, потому что хотя он и необычайно исполнителен и готов выполнить все инструкции в точности, он настолько запуган этим “Флеем”, что никогда не вмешается, когда человек–призрак начнет подниматься по лестнице. Он не только не попытается остановить человека в маске за те несколько опасных секунд, пока тот не зайдет в кабинет (как что могли бы сделать Мэнгэн или Дрэймен), но даже не выйдет за порог своей комнаты. Ему велели оставаться у себя, и он так и сделал. Во–вторых, Гримо выбрал его, потому что он очень маленького роста – значение этого факта станет понятно чуть позже.

Итак, в девять тридцать ему было приказано подняться наверх и наблюдать за кабинетом. Это потому, что человек–призрак должен был появиться сразу же после половины десятого, хотя на самом деле он опоздал. Отметим первое противоречие: Миллзу было сказано, что посетитель придет в девять тридцать, а Мэнгэну – в десять! Причина очевидна. Внизу должен был обязательно находиться кто–то, кто потом засвидетельствовал бы, что посетитель вошел через парадную дверь, подтвердив показания мадам Дюмон. Но Мэнгэн мог проявить любопытство к посетителю, мог окликнуть его, если бы профессор не сказал ему, что гость вообще не придет, а если и придет, то не раньше десяти. Было сделано все, чтобы ввести его в заблуждение, заставить его сомневаться до тех пор, пока человек–призрак не минует опасную дверь. А на всякий случай, чтобы исключить любую неожиданность, Мэнгэна и Розетту всегда можно было запереть.

Что касается остальных: у Энни выходной, Дрэймена обеспечили билетом на концерт, Барнэби играет в карты у себя в клубе, Петтис в театре. “Поле боя” свободно. Незадолго до девяти часов Гримо выскользнул из дома через черный ход. Игра началась.

Некоторое время, вопреки прогнозу, шел сильный снег. Но Гримо не принял его всерьез. Он был уверен, что успеет сделать свое дело и вернуться к половине девятого, и если снег к этому времени еще будет идти, то потом не придется объяснять, почему ускользнувший через окно посетитель не оставил следов. В любом случае Гримо зашел слишком далеко, чтобы остановиться.

Он вышел из дому, прихватив с собой старинный револьвер “Кольт”, заряженный только двумя патронами. Я не знаю, что за шляпа была на нем, но пальто было твидовое, желтое в красноватых пятнах. Он купил пальто на несколько размеров больше, весьма экстравагантного цвета, потому что ничего подобного он никогда не носил и никто не смог бы его узнать в нем, если бы увидел. Он…

Хедли перебил его:

– Подождите! Как насчет этих пальто, меняющих свой цвет? Это случилось чуть раньше. В чем тут дело?

– Я снова вынужден просить вас подождать, пока мы не дойдем до его заключительного трюка.

Итак, Гримо отправился к Флею. Там он должен был какое–то время проговорить с ним вполне дружелюбно. Он сказал бы ему что–нибудь вроде: “Ты должен бросить эту берлогу, братец! Теперь ты будешь жить в комфорте – я об этом позабочусь. Почему бы не оставить здесь все и не перебраться в мой дом? Оставь все это барахло своему домохозяину!” – я общем, все что угодно, лишь бы заставить Флея написать записку для домовладельца. “Я возвращаюсь в свою могилу”, – все, что могло потом быть истолковано как записка самоубийцы!

Доктор Фелл подался вперед.

– А потом Гримо вынимает свой “Кольт”, приставляет его к груди Флея и улыбаясь нажимает на спусковой крючок.

Это произошло бы на верхнем этаже пустого дома. Как вы заметили, стены там очень толстые и не пропускают звук. Домовладелец живет далеко внизу и он – самый нелюбопытный человек на всей Калиостро–стрит. Никакой выстрел, особенно из револьвера, приставленного к груди, не будет услышан. Пройдет некоторое время, пока обнаружат труп – это может случиться не раньше утра. А что в это время будет делать Гримо? Убив Флея, он повернет оружие стволом к себе, чтобы нанести себе легкое ранение, пусть даже если пуля застрянет в его теле – вы помните по эпизоду с тремя гробами, что он здоров как бык и чертовски хладнокровен. Револьвер он оставляет Флею. Приложив платок к своей ране и прилепив его пластырем – чтобы в нужную минуту сорвать, он отправляется домой с намерением завершить свой трюк, который должен доказать, что Флей приходил к нему, что Флей стрелял в него, а потом вернулся на Калиостро–стрит и застрелился из того же револьвера, так что никакое дознание ничего бы и не заподозрило. Я понятно объясняю? Это было бы преступление, направившее следствие в ложном направлении.

Именно так Гримо собирался действовать. Если бы ему удалось все, что он задумал, это было бы гениальное преступление, и вряд ли мы могли бы усомниться в самоубийстве Флея.

Была только одна загвоздка с осуществлением этого плана. Если бы кто–нибудь – не обязательно опознанный – был замечен входящим в дом Флея, дело запахло бы жареным. Тогда это не сошло бы так просто за самоубийство. С улицы имелся только один вход – дверь позади табачной лавки. А на Гримо было приметное пальто, в котором он вел разведку накануне (Долберман, владелец лавки, заметил, как он крутился возле дома). И Гримо нашел выход из положения в тайной квартире Барнэби.

Вы понимаете, что Гримо скорее всех мог узнать о логове Барнэби на Калиостро–стрит. Барнэби сам рассказал нам, что за несколько месяцев до убийства, когда Гримо заподозрил его в тайных мотивах для написания картины, он принялся не только расспрашивать его, но и следить за ним. Итак, Гримо знал об этой квартире. Ведя слежку, он узнал, что у Розетты есть ключ. И когда пришло время, он стащил его у нее.

Дом, в котором находится квартира Барнэби, был на той же стороне улицы, что и дом, где жил Флей. Все эти дома стоят вплотную друг к другу, их крыши соприкасаются и можно пройти вдоль всей улицы, просто переступая с одной крыши на другую. Оба – и Барнэби, и Флей, если вы помните, жили на верхних этажах. Вы помните, что мы увидели, когда поднимались к Барнэби?

– Да, конечно, – кивнул Хедли. – Лесенку, ведущую к люку на крышу.

– Именно. И возле квартиры Флея есть точно такая же. Гримо оставалось только пройти задами на Калиостро–стрит – через аллею, которую мы видели и, окна Барнэби. Он вошел через заднюю дверь (как позже это сделали Барнэби и Розетта), поднялся на верхний этаж, а затем на крышу. Потом он прошел по крышам до дома, где жил Флей, спустился через люк, так что никто не мог его заметить. Более того, он знал, что Барнэби будет в этот вечер играть в карты у себя в клубе.

Но вот тут–то все и пошло вкривь и вкось. Он должен был прийти к Флею раньше, чем тот возвратится домой, так как приход через крышу мог насторожить Флея. Но мы уже знаем, что Флей был предусмотрителен. Возможно, его насторожила просьба Гримо принести с собой одну из своих веревок, которая была нужна Гримо в качестве улики против Флея. А может быть, Флею стало известно, что Гримо в последнее время крутился на Калиостро–стрит.

Братья встретились в той квартире, освещенной газовой лампой, в девять часов. Мы не знаем, о чем они говорили, и никогда уже не узнаем. Но очевидно, что Гримо усыпил бдительность Флея, они как будто забыли старые счеты. Гримо удалось убедить его написать ту самую записку. И тогда…

– Я не оспариваю это, – вставил Хедли, – но как вы узнали?

– Гримо сам рассказал нам, – ответил доктор Фелл.

Хедли удивленно уставился на него.

– О, да! Когда я понял эту ужасную ошибку со временем, я начал кое–что подозревать. Итак, Флей написал записку. Он надел шляпу и пальто, чтобы идти – Гримо хотел, чтобы дело выглядело таким образом, будто он убил себя сразу же после своего визита к нему. Они собрались выходить. И тогда Гримо решил действовать.

Возможно, что Флей был начеку и, увидев пистолет, пытался убежать, а может быть, он бросился на Гримо, и это случилось во время борьбы – мы этого уже не узнаем. Но Гримо допустил ужасную ошибку. Он выстрелил, и пуля попала не в грудь жертвы, а вошла ему под левую лопатку. Рана была смертельной, но не из тех, что вызывают мгновенную смерть. План Гримо рушился на глазах. Флей успел вскрикнуть, и Гримо уже мерещились голоса преследователей. Но он не потерял присутствия духа даже в эту трудную минуту. Он вложил пистолет в руку упавшего Флея. Потом взял моток веревки. Как бы то ни было, план должен был быть выполнен. Но у него не было времени, и он не хотел рисковать, стреляя еще раз. Он бросился вон из квартиры. Крыша – слышите, крыша! Крыша была его единственным шансом. Ему везде мерещились полицейские. Возможно, он вспомнил о трех могилах, затерянных в Карпатских горах. Итак, он вернулся на крышу дома Барнэби и спустился в его квартиру.

Только там он начал приходить в себя.

А что произошло за это время? Пьер Флей смертельно ранен, но у него железная закалка – ведь он пережил погребение заживо. Убийца скрылся. Но Флей не сдается. Он должен идти – идти к врачу. Помните, Хедли? Вы вчера спросили, почему он шел в дальний конец улицы, в тупик? Да потому что там (как мы узнали из газеты) жил врач, тот самый, к которому его потом отнесли. Он смертельно ранен и знает это, но он не побежден! Пистолет все еще в его руке – он сует его в карман, на всякий случай, и спускается вниз – из последних сил на пустынную улицу, где нет возможности даже поднять тревогу. Он идет…

Вы задавали себе вопрос: почему он шел посередине улицы и озирался по сторонам? Самым правдоподобным объяснением будет следующее: он знал, что убийца где–то рядом, и опасался нового нападения. Ему казалось, что посередине улицы он будет в большей безопасности. Впереди него шли двое. Он проходит освещенную витрину и видит впереди справа уличный фонарь…

Но где же Гримо? Он не обнаружил за собой погони, но все еще боится. Он не осмеливается выйти на крышу и посмотреть. Но постойте! Он не может удержаться от того, чтобы не проверить, как там – все ли спокойно? Он может выглянуть из парадного и уйти по улице, не так ли? В этом нет ничего опасного, поскольку дом, где обитает Барнэби, пуст.

Гримо потихоньку спускается вниз, открывает дверь, перед этим расстегнув пальто, чтобы намотать на себя веревку. И как раз под фонарем он видит Флея, медленно идущего посередине улицы, – человека, которого он всего минут десять назад оставил умирать в соседнем доме.

И это была последняя встреча братьев. Рубашка Гримо служила хорошей мишенью в свете фонаря, и Флей, теряя рассудок от боли и ярости, не колебался ни секунды. Он громко произносит: “Вторая пуля – тебе!”, вскидывает оружие и стреляет.

Это отнимает у него последние силы. У него сильное кровотечение. Он вскрикивает, выпускает из руки револьвер, которым пытался запустить в Гримо, и падает вниз лицом. Это, друзья мои, и был выстрел, который трое свидетелей слышали на Калиостро–стрит. Это был тот выстрел, которым Гримо был ранен в грудь прежде, чем успел закрыть дверь.