Текст книги "Частный детектив. Выпуск 1"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Джон Диксон Карр,Чарльз Вильямс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

– Это всегда так кажется, – ответил Хедли, – я сам, бывало, ошибался. Помните то дело об убийстве в Кайнестоне, Фелл? Там чертовски умный убийца пытался создать себе алиби, пользуясь тем, что свидетели всегда склонны преувеличивать все промежутки времени. Это все оттого, что мы мыслим в минутах, а не в секундах. Попробуйте сами. Положите часы на стол, закройте глаза и откройте их, когда, по–вашему, пройдет одна минута. Скорее всего, пройдет только тридцать секунд. Так что я не согласен – не больше трех минут! Дальше. Мэнгэн позвонил, и “скорая помощь” приехала очень быстро. Вы запомнили адрес больницы, Фелл?

– Нет, эти скучные детали я оставляю Вам, – ответил Фелл, – кто–то говорил, что она за углом, насколько я помню.

– На Гилфорд–стрит, сразу за детской больницей. Фактически это рядом с Калиостро–стрит… Предположим, что “скорая помощь” доехала до Рассел–сквер минут за пять. Получается десять двадцать. А что же следующие пять минут – время, оставшееся до второго убийства? И не менее важные десять–пятнадцать минут после? Розетта Гримо, одна, уехала на “скорой помощи” вместе со своим отцом, и какое–то время ее не было. Мэнгэн, один, находился где–то внизу, звонил по телефону по моей просьбе и не поднимался наверх, пока не вернулась Розетта. Я никого из них всерьез не подозреваю, но привожу как пример. Дрэймен? Никто не видел Дрэймена в это время и еще очень долго после. Что касается Миллза и мадам Дюмон, то они, я думаю, вне подозрений. Миллз все это время с самого начала провел с нами почти до половины одиннадцатого, а мадам Дюмон вскоре присоединилась к нему, оба они были у нас на виду.

Доктор Фелл усмехнулся,

– Единственные, кто остался вне подозрений, – это те, кого мы и так не подозревали. Позвольте пожать вашу руку, Хедли! Кстати, вам что–нибудь дал осмотр комнаты Дрэймена? И что там насчет этих пятен?

– О! Это человеческая кровь, вне всяких сомнений. Но осмотр комнаты Дрэймена ничего не дал. Мы там нашли несколько масок гномов, но все это не то: с большими носами, ушами, бакенбардами и прочим. Ничего похожего на гладкое розовое лицо. Там вообще было много всякой всячины для детского любительского театра…

– “Погладить – на пенни, покрасить – на два!” – продекламировал доктор Фелл строку из детской песенки. – В годы моего детства, бывало…

– Какое это имеет отношение к делу? – грубо перебил его Хедли. – К чему нам ваши сентиментальные воспоминания?

– Потому что мне пришла в голову одна идея, – вежливо ответил доктор Фелл, – и какая идея! – Он посмотрел на Хедли. – А что с Дрэйменом? Вы его арестовали?

– Нет. Во–первых, я не понимаю, как он мог это сделать. Во–вторых…

– Вы не верите в его виновность?

– Гм-м, – задумался Хедли, – я бы так не сказал, но тем не менее он выглядит в качестве потенциального преступника наименее убедительно из всех. Как бы то ни было, пора бежать! Сначала – на Калиостро–стрит, потом нужно побеседовать кое с кем. Наконец…

Они услышали звонок в дверь, и служанка пошла открывать.

– Там внизу какой–то джентльмен, сэр, – доложила она, вернувшись, – который говорит, что хочет видеть вас и мистера Хедли. Его зовут мистер Энтони Петтис, сэр.

Глава 12
КАРТИНА

Доктор Фелл, широко улыбаясь и роняя пепел из трубки, сердечно приветствовал гостя. Мистер Петтис слегка поклонился.

– Вы должны извинить меня, джентльмены, за столь раннее вторжение, – сказал он, – но поймите мое состояние. Я знаю, что вы искали меня вчера вечером, и это стоило мне бессонной ночи, – он улыбнулся. – Самым серьезным в моей жизни преступным деянием было то, что однажды я забыл вовремя продлить разрешение на содержание собаки, и меня долго потом мучили угрызения совести. И Когда я выходил гулять со сбоим незаконным псом, мне казалось, что каждый полицейский в Лондоне смотрит на меня с подозрением Я тогда потерял аппетит и сон. Поэтому сейчас я решил сразу же разыскать вас. Ваш адрес мне дали в Скотленд—Ярде.

Доктор Фелл помог гостю снять пальто, потом проводил его к креслу. Мистер Петтис был низкорослый, болезненного вида человек с лысой головой и удивительно громким голосом Лицо у него было аскетичным и довольно нервным.

– Это ужасно – то, что случилось с Гримо, – сказал он, – и я готов сделать все, чтобы помочь вам. – Он улыбнулся – Вы не хотите усадить меня под настольную лампу? Не считая детективных романов, это мое первое знакомство с полицией.

– Что за ерунда, – ответил доктор Фелл – Я давно хотел с вами познакомиться, у нас с вами есть статьи по одной и той же тематике Что вы будете пить? Виски? Бренди с содовой?

– Сейчас слишком рано, – неуверенно сказал Петтис, – но если вы настаиваете, спасибо Я хорошо знаком с вашими трудами о сверхъестественном в английской классической литературе, доктор Они очень интересны Но я не совсем согласен с вами (и доктором Джеймзом), что привидение в романе всегда должно быть зловещим.

– Конечно же, оно должно быть зловещим И чем зловещее, – возразил доктор Фелл, – тем лучше Мне не нужны всякие там легкие дуновения у изголовья, шепот и вздохи. Мне нужна кровь! – Он взглянул на Петтиса так, что тот почувствовал себя неуютно. – Привидение должно быть зловещим, – повторил доктор – Оно не разговаривает. Оно не призрачно, а вполне ощутимо Оно возникает лишь на короткое мгновение и никогда не появляется при дневном свете Наконец, обстановка должна быть старинной, классической, так сказать А то сейчас появилась нездоровая тенденция пренебрегать старинными библиотеками и древними руинами и населять привидениями бакалейные лавки и пивные. Это они называют “дань современности”. Но и в современной жизни люди боятся не пивных, а старинных руин и заброшенных кладбищ. Никто не может отрицать этого.

– Кое–кто утверждает, – заметил Петтис, – что старинные руины больше никому не нужны Вы верите, что в наше время может существовать настоящая литература о привидениях?

– Естественно, может, и есть блестящие авторы, но и им грозит опасность под названием “мелодрама”. Страх только тогда страх, когда он разработан как точная наука, без размазывания манной каши. Если человеку в субботу вечером рассказали анекдот, а засмеялся он только в воскресенье в церкви, это означает, что у него что–то неладно с чувством юмора. Но если человек прочитал повесть о привидениях вечером в субботу, а через две недели до него дошло, что он должен был испугаться, это значит, что повесть никуда не годится.

Хедли хлопнул по столу ладонью:

– Вы замолчите наконец? – спросил он. – Нам некогда слушать ваши лекции. Мы лучше послушаем мистера Петтиса. – Заметив, что доктор Фелл обиделся, он примирительно добавил:

– Кстати, сейчас хочу поговорить как раз о субботнем вечере, о том, что было вчера.

– И о привидении? – спросил Петтис. – О том, что посетило беднягу Гримо?

– Да… Во–первых, всего лишь для проформы, я должен попросить вас подробно рассказать, что вы делали вчера вечером. Особенно в промежутке между девятью тридцатью и десятью тридцатью.

Петтис отставил свой стакан. На его лице снова отразилось беспокойство:

– Так вы хотите сказать, мистер Хедли, что я под подозрением?

– Привидение сказало, что оно – это вы. Разве вы не знаете?

– Что? О боже, нет! – воскликнул Петтис, вскакивая с кресла. – Сказало, что оно – это я? Что вы имеете в виду?

– Так вы расскажете нам, что вы делали вчера вечером? – повторил Хедли, пропуская мимо ушей тираду Петтиса.

– Никто вчера мне об этом не сказал. Я был в доме Гримо после того, как его убили, но мне никто не сказал, – зачастил Петтис взволнованно, – что касается вчерашнего вечера, то я был в театре. В Королевском театре.

– Вы, конечно, можете доказать это?

Петтис пожал плечами:

– Я не знаю. Я могу рассказать вам о спектакле, он мне, кстати, не понравился. Ах, да! У меня где–то должны были сохраниться билет и программа. Но вы хотите знать, видел ли меня там кто–нибудь из знакомых? Нет, боюсь что нет. Я ходил один. У меня не много друзей, и каждый из них, особенно в субботний вечер, движется по своей орбите.

– И каковы эти субботние орбиты? – спросил Хедли.

– Гримо обычно работает – простите, я не могу свыкнугься с мыслью, что его уже нет в живых, – работал до одиннадцати. После этого его можно было беспокоить сколько угодно, но не раньше. Барнэби обычно играет в покер в своем клубе. Мэнгэн проводит почти все вечера с дочерью Гримо. Я хожу в театр или кино, но не всегда. Я – исключение из правил.

– Понятно. А после спектакля? Когда вы ушли из театра?

– В одиннадцать или около того. Спать было рано. Я решил зайти к Гримо и выпить с ним. А дальше вы знаете. Миллз рассказал мне, и я хотел сразу же вас увидеть. Я долго ждал внизу, в прихожей, но никто не обращал на меня внимания. Тогда я пошел в больницу узнать о состоянии Гримо. Я пришел туда сразу после того, как он умер. Это ужасно, мистер Хедли, и я клянусь…

– Зачем вы хотели меня видеть?

– Я был в “Уорвикской таверне”, когда этот Флей болтал языком, и я решил, что могу быть вам полезен. Я, естественно, сразу подумал, что это Флей его убил, но утром я раскрыл газету и…

– Минуточку! Мы к этому еще вернемся. Тот, кто прикинулся вами, использовал ваши привычные выражения и тому подобное. Так кто же из вашего окружения (или вне его), по вашему мнению, способен на это?

– Хотел бы я это знать, – ответил Петтис, задумчиво глядя в окно. – Не думайте, что я хочу уйти от ответа на ваш вопрос, мистер Хедли, – сказал он, помедлив, – честно говоря, я не могу подумать ни на кого. Но эта мысль не дает мне покоя. Давайте на минутку представим, что убийца – это я.

Хедли напрягся.

– Успокойтесь! – продолжал Петтис. – Я не убийца, но предположим, что это так. Я отправляюсь убивать Гримо в каком–то дурацком наряде (а я бы скорее пошел на риск быть узнанным, чем надевать что–нибудь подобное). А по пути я зачем–то сообщаю двум молодым людям свое имя.

Он сделал паузу.

– Но это только на первый взгляд. Опытный следователь может сказать: да, умный убийца мог так поступить. Это самый действенный способ выставить дураками всех тех, кому придет в голову его заподозрить. Он слегка изменил голос, ровно настолько, чтобы люда потом могли об этом вспомнить, он говорил как Петтис, потому что хотел, чтобы люди подумали, что это не Петтис. Вам понятно?

– Да, – сказал Фелл, улыбнувшись, – я тоже об этом подумал.

Петтис кивнул.

– Тогда вы, вероятно, подумали и о том, что я бы изменил не только голос. Я бы допустил в словах какую–нибудь оговорку. Я бы сказал что–нибудь необычное, не свойственное мне, что они потом смогли бы вспомнить. Посетитель этого не сделал. Его имитация была слишком тщательной, что снимает с меня подозрения.

Хедли усмехнулся.

– Вы оба хороши, – сказал он, обращаясь к Петтису и Феллу, – но скажу вам как профессионал, что преступник не смог бы провести полицейского таким образом. Его все равно вывели бы на чистую воду – и отправили на виселицу.

– Значит, вы меня отправите на виселицу, – сказал Петтис, – если найдете улики против меня?

– Непременно!

– Спасибо за откровенность, – сказал Петтис, – я могу продолжать?

– Конечно, продолжайте. Что у вас еще?

– Позвольте мне сделать одно предположение. В сегодняшних утренних газетах вы – или кто–то из ваших коллег – рассказываете об убийстве Гримо. Вы рассказали, что убийца использовал снегопад в своих целях, то есть он должен был быть уверен, что вечером пойдет снег, который закончится к определенному времени, поставив на это все. То есть он зависел от снегопада. Верно?

– Да, я говорил что–то в этом духе. Ну и что?

– Тогда я думаю, вы могли бы вспомнить, – ответил Петтис, – что в прогнозе погоды ничего подобного не было. Вчерашний прогноз не обещал никакого снега.

– О черт! – воскликнул доктор Фелл, ударив по столу кулаком. – Неплохо! Я об этом и не подумал. Хедли, это все меняет! Это…

Петтис достал пачку сигарет и раскрыл ее.

– Вы можете возразить мне, – продолжал он, – что убийца знал, что будет снег, именно потому, что прогноз говорил, что его не будет. Но я думаю, что метеослужба заслуживает не больше насмешек, чем, например, городская телефонная сеть. То есть она допускает ошибки, но ведь не всегда. Вы мне не верите? Загляните во вчерашние газеты и…

– Да, – сказал Хедли, – это, кажется, вес меняет. Если бы человек собирался совершить преступление в расчете на снегопад, то он обязательно заглянул бы в прогноз погоды. У вас есть что–нибудь еще?

– Боюсь, что это все. Криминалистика – это скорее по части Барнэби, чем по моей, – сказал Петтис, – я обратил внимание на прогноз случайно, хотел узнать, надевать мне калоши или нет. Привычка… Что касается человека, имитировавшего мой голос, то почему вы подозреваете меня? Я – безобидный старый человек, мне не подходит роль таинственного мстителя. Это мог сделать любой, кто знает мою манеру говорить.

– А как насчет членов кружка в “Уорвикской таверне”? Бывал ли там кто–нибудь еще, о ком мы до сих пор не слышали?

– Да, бывали еще два непостоянных члена. Но я не могу ни одного из них представить в этой роли. Это старик Морнингтон, который больше пятидесяти лет прослужил в Британском музее, у него надтреснутый тенор, который никогда не спутаешь с моим голосом, и еще Суэйл, а он вчера вечером выступал по радио, так что у него алиби…

– В какое время он выступал?

– В девять сорок пять или около, хотя я не ручаюсь за точность. Кроме того, никто из них не бывал у Гримо в доме. Другие посетители таверны? Кто–нибудь из них мог слышать наши разговоры, но в беседу они никогда не вступали. Я думаю, что вам стоит подумать над этим. Повторяю, единственными близкими друзьями Гримо были я и Барнэби. Но я не убивал, а у Барнэби – алиби, он вчера вечером играл в карты в своем клубе.

Хедли внимательно посмотрел на него:

– Я надеюсь, что он действительно играл в карты?

– Я не знаю, но держу пари, что это так. Барнэби не дурак. И он не стал бы совершать преступление именно в тот вечер, когда его отсутствие в обычном для него месте было бы обязательно замечено.

Это, кажется, убедило Хедли больше, чем все ранее сказанное Петтисом. Он продолжал барабанить пальцами по столу. Доктор Фелл был погружен в свои мысли. Петтис переводил взгляд с одного на другого.

– Если я дал вам пищу для размышлений, джентльмены… – начал он, и Хедли оживился:

– Да, да! Конечно! Кстати о Барнэби: вы знаете о картине, которую Гримо приобрел у него, чтобы защитить себя?

– Защитить себя? Как? От чего?

– Мы не знаем. Я думал, что вы сможете объяснить это нам. Вам что–нибудь известно о семье профессора?

Петтис был озадачен.

– Ну, что ж, Розетта – очень приятная девушка. На мой взгляд, чересчур современная, – он поморщил лоб, – жену Гримо я никогда не знал, она умерла много лет назад. Но я не понимаю…

– И не надо. Что вы думаете о Дрэймене?

Петтис усмехнулся.

– Старик Хьюберт Дрэймен – самый неподозрительный человек из всех, кого я знаю. Настолько неподозрительный, что кое–кто думает, что он просто мастерски прикидывается.

– Вернемся к Барнэби. Вы знаете, что вдохновило его написать ту картину, или когда он ее сделал, или еще что–нибудь о ней?

– Я думаю, он написал ее год или два назад. Я запомнил ее, потому что это был самый большой холст в его студии. Как–то раз я спросил его, что он хотел изобразить. Он ответил: “Это воображаемое отображение того, что я никогда не видел”. У нее было какое–то французское название, что–то вроде “Dans l’Ombre des Montagnes Du Sel”[3]3
  “О человеке в соляных горах” (фр.).


[Закрыть]. Да! Я вспомнил! Барнэби еще сказал мне: “Вам она нравится? Гримо, когда увидел, аж подпрыгнул”.

– Почему?

– Я не обратил внимания на его слова, решил, это шутка, что очень похоже на Барнэби. Картина стояла в студии, собирая пыль так долго, что я был удивлен, когда Гримо в пятницу утром вдруг пришел и попросил ее продать.

Хедли подался вперед.

– Вы были при этом?

– В студии? Да. Я зачем–то зашел в то утро к Барнэби – не помню зачем. Гримо очень спешил и был…

– Испуган?

– Нет, скорее возбужден. Гримо затараторил, как пулемет: “Барнэби, где ваша картина с соляными горами? Мне она нужна. Скажите вашу цену”. Барнэби с удивлением посмотрел на него: “Эта картина ваша, если она нравится вам, возьмите ее”. Гримо ответил: “Нет, мне она нужна для дела и я хочу купить ее”. Тогда Барнэби назвал какую–то смехотворную цену вроде десяти шиллингов, и Гримо сразу же выписал ему чек. Он ничего не объяснил, кроме того, что у него есть свободное место на стене в кабинете, и он хочет повесить ее туда. Вот и все. Он забрал картину, и я помог ему поймать такси…

– Она была завернута? – спросил вдруг доктор Фелл так громко, что Петтис вздрогнул.

Кажется, этот вопрос заинтересовал доктора больше всего.

– А почему вы об этом спрашиваете? – спросил Петтис. – Я как раз хотел сказать – насчет шума, поднятого Гримо по поводу упаковки картины. Он потребовал бумагу, а Барнэби сказал: “Где, по–вашему, я возьму вам такой лист бумаги, чтобы завернуть ее? Зачем вам это нужно? Несите как есть”. Но Гримо настоял, чтобы тот сходил и принес ему несколько ярдов коричневой оберточной бумаги из соседней лавки. Барнэби это не понравилось.

– Вы не знаете, Гримо сразу повез картину домой?

– Нет, кажется, он хотел еще вставить ее в раму, но я не уверен.

Доктор Фелл сел в кресло и больше вопросов не задавал.

Хедли продолжал еще какое–то время спрашивать Петтиса, но, как заметил Рэмпол, ничего важного узнать больше не удалось. Когда разговор переходил на личности, Петтис был осторожен в суждениях. Он рассказал, что среди домашних профессора никаких трений не было, не считая неприязни между Мэнгэном и Барнэби. Барнэби, хотя и был на тридцать лет старше, проявлял интерес к Розетте Гримо. Профессор никогда об этом ничего не говорил, но, похоже, не осуждал его ухаживания, хотя, по мнению Петтиса, против Мэнгэна у него тоже не было возражений.

– Но я полагаю, джентльмены, вы понимаете, – заключил Петтис, вставая, чтобы уйти, когда часы Биг—Бэна пробили десять, – что все это – второстепенно. Едва ли кто–нибудь из нашего круга может иметь отношение к убийству. Что касается финансовой стороны дела, то мне известно немногое. Гримо был богат. Его адвокаты, насколько я знаю, – Теннант и Уильяме с Грэйс—Инн… Кстати, джентльмены, как насчет совместного ленча у меня? Я живу на другой стороне Рассел–сквер. Хотелось бы продолжить с доктором Феллом беседу о привидениях…

Он улыбнулся. Доктор Фелл поспешил принять приглашение, пока Хедли не отказался, и Петтис вышел.

– Итак, – проговорил Хедли, – с ним все ясно. Конечно, мы все проверим. Интересная мысль: зачем любому из них совершать преступление именно в тот вечер, когда их отсутствие обязательно будет замечено? Надо повидаться с этим Барнэби, но, похоже, что и он здесь ни при чем…

– А прогноз погоды обещал, что снега не будет, – сказал доктор Фелл задумчиво. – Хедли, это разбивает вдребезги все наши предположения! Это все переворачивает вверх тормашками. Едем на Калиостро–стрит! Это лучше, чем блуждать в потемках.

Он снял с вешалки пальто и шляпу.

Глава 13
ТАЙНАЯ КВАРТИРА

В это зимнее воскресное утро Лондон казался вымершим. Улицы на многие мили были пустынны. И Калиостро–стрит, куда, наконец, свернула машина Хедли, выглядела так, будто еще не просыпалась.

Калиостро–стрит была перенаселена лавками и меблированными комнатами. Это были задворки Кондуит–стрит – тоже вытянутой и узкой торговой улицы, тянувшейся от спокойной Гилфорд–стрит на севере до перегруженной транспортом Теобальдзроуд на юге. Калиостро–стрит примыкала к ней ближе Гилфорд–стрит, почти незаметная между домами, нижние этажи которых занимали мясная и бакалейная лавки. Улица была прямой и всего через двести ярдов упиралась в глухую кирпичную стену.

Хедли, доктор Фелл и Рэмпол стояли в начале Калиостро–стрит и разглядывали ряды магазинчиков и лавок, тянувшиеся по обеим сторонам улицы. Все они были закрыты, витрины большинства из них закрывали щиты из гофрированной жести. Не закрытые ставнями витрины были различной степени чистоты – от сверкающего ювелирного магазина в дальнем конце справа до пыльной и беспросветной табачной лавки в начале улицы на той же стороне. Поверх лавок тянулись два жилых этажа из красного кирпича с желтыми или белыми оконными рамами. Холодный ветер гнал по улице обрывки газет и прочий мусор.

– Славное местечко, – заметил доктор Фелл, – ну что же, давайте выясним некоторые детали, прежде чем перейдем к делу. Покажите мне, где находился Флей, когда его убили. Кстати, где он жил?

Хедли указал на табачную лавку, возле которой они стояли.

– Над ней, в самом начале улицы, как я вам и говорил. Мы сейчас туда зайдем, хотя Самерс уже был там и ничего не нашел. А пока давайте пройдем, строго держась середины улицы… – Он двинулся вперед. – Очищенные тротуары заканчивались где–то здесь, футов через сто пятьдесят. Дальше – нетронутый снег. Еще дальше, тоже около ста пятидесяти футов – вот здесь.

Он остановился и осмотрелся по сторонам.

– Как раз на полдороги. Вы обратили внимание на ширину улицы? Отсюда и справа и слева до стен домов не меньше тридцати футов. Если бы он шел по тротуару, мы могли бы предположить, что кто–то высунулся из окна с пистолетом, присоединенным каким–то образом к шесту, и…

– Чушь!

– Конечно чушь, но что мы еще можем предположить? Вот перед вами улица, вы можете убедиться сами. Я знаю, что ничего подобного не было, а тогда что же? Опять же свидетели ничего не видели, если бы что–нибудь было, они не могли бы не заметить. Посмотрите! Останьтесь там, где вы стоите, и не оборачивайтесь!

Хедли прошел дальше, следя за нумерацией домов. Потом он перешел на тротуар справа.

– Вот здесь находились Блэквин и Шорт, когда услышали вскрик. Вы идете посередине улицы. Я иду впереди вас. Я оборачиваюсь – вот так. Как далеко я сейчас от вас?

Рэмпол, которому все это уже надоело, посмотрел на Фелла, возвышающегося посреди пустынной улицы.

– Эти двое, – сказал доктор, – были не дальше, чем в тридцати футах! Хедли, это все кажется мне даже более странным, чем я думал. Он находился посреди снежной целины. Они обернулись, услышав выстрел… гм-м!

– Именно так. Теперь об освещении. Представьте, что вы – Флей. Справа от вас, чуть впереди, возле дома номер 18 – уличный фонарь. Чуть позади, тоже справа, освещенная витрина ювелира. Свет в пей не яркий, но все же… Теперь попробуйте объяснить, могут ли свидетели ошибаться, говоря, что возле Флея никого не было?

Его слова отзывались на пустынной улице гулким эхом.

– Ювелир… – задумчиво произнес Фелл. – Ювелир! И свет в витрине. В магазине кто–нибудь был?

– Нет. Уизерс тоже об этом подумал и проверил. Это было обычное витринное освещение. И витрина и дверь были закрыты решетками, как сейчас. Никто не мог туда войти или выйти оттуда. Кроме того, это довольно далеко от того места, где находился Флей.

Доктор Фелл подошел, чтобы взглянуть на зарешеченную витрину. За стеклом на черном бархате были разложены дешевые кольца и часы, пара подсвечников, а в середине стояли большие немецкие настольные часы, которые показывали одиннадцать часов. Доктор Фелл вернулся на середину улицы.

– Все это, – сказал он, – с правой стороны улицы. А Флей был застрелен со спины слева. Отсюда можно заключить, что нападавший подошел с левой стороны. Даже если он не оставил следов на снегу, мы все равно можем определить, с какой стороны он подошел.

– Он подошел отсюда, – раздался чей–то голос.

Порыв ветра создавал впечатление, что слова сами собой возникли из воздуха. На мгновение Рэмпол ощутил страх. Ему показалось, что он слышит голос невидимого убийцы точно так же, как его слышали свидетели убийства. Он, вздрогнув, обернулся. Плотный молодой человек с красным лицом, в низко надвинутом котелке, спускался по ступенькам из открытой двери дома номер 18. Молодой человек улыбнулся и помахал рукой Хедли.

– Он подошел отсюда, сэр! Моя фамилия Самерс. Помните, вы вчера поручили мне узнать, куда этот лягушатник направлялся, когда его убили! И поспрашивать домовладельцев насчет подозрительных жильцов… Я узнал об одном таком жильце. Он вышел отсюда. Извините, что перебил вас.

Хедли сухо поблагодарил его. Он увидел, что из двери показалась еще одна фигура. Самерс заметил этот взгляд.

– Нет, сэр, – сказал он улыбнувшись, – это не он. Это мистер О’Рурк, парень из Мюзик–холла, тот, что опознал вчера лягушатника. Он мне помог сегодня утром.

Человек отделился от дверного косяка и спустился по ступенькам. Он выглядел тощим, несмотря на теплое пальто. В нем действительно было что–то итальянское, это впечатление усиливалось черными длинными усами с нафабренными кончиками. В зубах он держал трубку, с удовольствием выпуская клубы дыма. О’Рурк представился – ирландец с итальянским псевдонимом, выговор у него был американский, а подданство, как оказалось, канадское.

– О’Рурк. Джон Л. Салливэн О’Рурк, – сказал он, – кто–нибудь знает, что означает “Л”? Я не знаю, и папаша мой тоже не знал, “Л”, и все! Я знал старика Флея. Мне чертовски жалко этого чудака…

– Спасибо, что вы помогли нам, – сказал Хедли.

– Я сейчас не могу работать, – О’Рурк показал забинтованное запястье левой руки, – если бы я знал, что так выйдет, то пошел бы вчера с Флеем… Простите, если я помешал вам…

– Извините, сэр, – перебил Самерс, – если вы пойдете со мной, я покажу вам нечто важное. Домовладелица тоже хочет рассказать вам о своем жильце. Это несомненно тот, кого мы ищем. Но сначала я хочу показать вам его жилье.

– Что там у него дома?

– Во–первых кровь, – ответил Самерс, – а еще – довольно странная веревка. Вас она должна заинтересовать, да и все остальное тоже. Этот тип – взломщик, если судить по его имуществу. Он вставил в дверь специальный замок, так что мисс Хейк (это домовладелица) не могла войти. Но я использовал отмычку. Этот тип уже успел скрыться. Мисс Хейк сказала, что он довольно долго снимал комнаты, но пользовался ими всего один или два раза.

– Идемте, – сказал Хедли.

Самерс провел их через сумрачную прихожую и наверх через три лестничных пролета. Дом был тесным: на каждом этаже всего по одной меблированной квартире. Дверь в квартиру на верхнем этаже, расположенная поблизости от люка, ведущего на крышу, была открыта. Самерс ввел их в темный коридор с тремя дверьми.

– Сначала сюда, сэр, – сказал он, показывая на первую дверь слева. – Это ванная. Я был вынужден бросить шиллинг в электросчетчик, чтобы включить свет.

Он повернул выключатель. Ванная комната с облезлыми стенами и рваным линолеумом на полу, с сидячей, покрытой пятнами ржавчины ванной, мутным зеркалом на стене и умывальником была переоборудована из кладовки.

– Он пытался вымыть здесь все, сэр, – продолжал Самерс, – но на ванне остались красноватые подтеки. Здесь он мыл руки. А здесь, в шкафчике для полотенец…

Театральным жестом он распахнул шкафчик и извлек оттуда еще влажное полотенце, на котором были хорошо заметны пятна, напоминающие кровь.

– Отлично, Самерс! – похвалил Хедли, рассматривая полотенце, – теперь, пожалуйста, другие комнаты. Меня заинтересовала веревка.

В комнатах стоял странный химический запах, который не перебивал даже запах крепкого табака из трубки О’Рурка. Окна в большой комнате закрывали тяжелые шторы. На широком столе был разложен набор каких–то стальных инструментов с округлыми концами и изогнутыми ручками (Хедли присвистнул: “Отмычки?”), несколько разобранных замков и какие–то записи. Там же стоял мощный микроскоп, коробка, наполненная осколками стекла, химикаты в банках. На стене была полка с книгами, а в углу – маленький металлический сейф, увидев который, Хедли издал возглас удивления.

– Если он взломщик, – сказал он, – то это самый современный взломщик из всех, что я видел. Я не встречал ничего подобного у нас в Англии. Вы занимались этим, Фелл. Узнаете?

– В верхней части вырезано большое отверстие, – вставил Самерс, – если он использовал автоген, то это самая тонкая работа из всех, что я видел.

– Он не пользовался автогеном, – сказал Хедли, – все гораздо тоньше и проще. Я не силен в химии, но, думаю, что это порошок алюминия и окись железа. Все это смешивается на сейфе, добавляется магниевый порошок и подносится спичка. Смесь не взрывается, она просто выделяет температуру в несколько тысяч градусов и выплавляет отверстие в металле… Видите эту металлическую трубку на столе? У нас есть одна такая в полицейском музее Это – дефектоскоп, или, как они его называют, “рыбий глаз”, с линзой в форме полусферы. Вы можете вставить его в отверстие в стене и наблюдать все, что происходит в соседней комнате. Что вы думаете обо всем этом, Фелл?

– Да, да, – сказал доктор, – я думаю, что вы правы… Но где же веревка? Меня она очень заинтересовала.

– В другой комнате, сэр, – ответил Самерс, – комнате, обставленной в каком–то, я бы сказал, восточном стиле. И впрямь – азиатская роскошь: яркие драпировки, мебель, мишура и безделушки. Странно было видеть все это здесь.

Хедли отдернул шторы, впустив в окна тусклый зимний свет Окна выходили на задние дворы домов вдоль Гилфорд–стрит и на аллею, ведущую в сторону детской больницы. Но Хедли недолго разглядывал вид из окна. Взор его привлек моток веревки, лежащий на диване.

Веревка была тонкая, но очень прочная, с завязанными через каждые два фута узлами – обычная веревка, если не считать любопытного приспособления, прицепленного к одному ее концу. Оно выглядело как черная резиновая чашка, чуть больше кофейной, очень плотная на ощупь.

– Ого! – сказал Фелл, – посмотрите, да это же… – Он покрутил что–то пальцами, потом вдруг развел руки с видом победителя. Веревка разделилась на две части.

– Вот так! Да, я думаю, что это из реквизита Флея. Видите? Веревка с секретом. Она снабжена винтом с одного конца и резьбой с другого, и вы можете скрутить их. Соединения не видно – можете разглядывать сколько хотите, и веревка выдерживает любое натяжение. Вы уловили мысль? Люди из публики связывают иллюзиониста внутри его ящика. Это место с резьбовым соединением проходит там, где руки. Зрители снаружи могут держать концы веревки в руках. Видите? А он раскручивает соединение и освобождается, а потом снова быстро все закручивает. Оп–ля! – О’Рурк затянулся табачным дымом. – Да, это одна из его веревок, теперь я не сомневаюсь.

– Я тоже не сомневаюсь, – сказал Хедли, – а как насчет присоски?

– Видите ли, Флей был скрытным человеком, и как все фокусники, не любил раскрывать свои тайны. Но кое–что я от него узнал. Это – довольно известный фокус.

Вы слыхали об “индийской веревке”? Факир бросает веревку вверх и она застывает вертикально. По ней поднимается мальчик и – бац! – исчезает.