Текст книги "Частный детектив. Выпуск 1"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Джон Диксон Карр,Чарльз Вильямс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

Глава 18
ДЫМОХОД

Снова три человека – напряженных, с измученными нервами – собрались в гостиной. Стюарт Миллз, стоя спиной к камину, прочищал свое горло способом, который приводил Розетту в неистовство. Эрнестина Дюмон спокойно сидела у огня, когда Мэнгэн ввел в гостиную доктора Фелла, Хедли, Петтиса и Рэмпола. Свет не зажигали, тень Миллза закрывала слабые проблески огня, только бледные отсветы снеговой пелены дня проникали через тяжелые кружевные занавеси. Вошел Барнэби.

– Вы не сможете его увидеть, – сказала Эрнестина, сосредоточив свое внимание на тени Миллза. – С ним сейчас доктор. Все одно к одному. Возможно, он сошел с ума.

Розетта, скрестив руки на груди, ходила взад–вперед с присущей ей кошачьей грацией. Она повернулась лицом ко вновь пришедшим и заговорила неожиданно резко:

– Я, знаете ли, больше не в силах всего этого вынести. Это может продолжаться еще очень долго… У вас есть какие–нибудь соображения по поводу того, что случилось? Вы знаете, как был убит мой отец или кто его убил? Ради бога, скажите что–нибудь, даже если вы обвините во всем меня!

– Вы не могли бы рассказать нам подробно о том, что случилось с мистером Дрэйменом, – спокойно произнес Хедли, – когда это произошло, насколько опасно его положение?

Мадам Дюмон пожала плечами:

– Возможно, опасность достаточно серьезная. Его сердце… Я не знаю. Он – в полном изнеможении. Лежит сейчас без сознания. И станет ли ему лучше, я тоже не могу сказать. Что же касается того, что с ним произошло, у меня нет никаких предположений…

Миллз снова кашлянул, прочищая горло. Голова его качалась из стороны в сторону, а на лице застыла страдальческая улыбка.

– Сэр, – обратился он к Хедли. – Если вы полагаете, что мы имеем дело с нечестной игрой, или думаете, что совершено нападение с целью убийства, – оставьте эти мысли. Как бы это ни казалось странным, вы получите объяснения по поводу этого от нас, так сказать, попарно. Я имею в виду то, что те же самые люди, которые присутствовали здесь вчера вечером, вновь собрались все вместе. Пифия и я, – он поклонился в сторону Эрнестины Дюмон, – находились вместе наверху в моем кабинете. И, как я понимаю, мисс Гримо и наш друг Мэнгэн были здесь внизу…

Розетта кивнула головой:

– Вы бы лучше послушали все с самого начала. Вам Бойд не рассказывал, что Дрэймен спускался сюда?

– Нет, я ничего не говорил об этом, – ответил Мэнгэн с некоторой горечью. – После того случая с пальто я хотел бы получить некоторые объяснения у кого–нибудь. – Он повернулся, мышцы его лица напряглись. – Полчаса назад, как вы можете убедиться, мы с Розеттой были здесь одни. У меня вышла ссора с Барнэби, обычное явление. Все переругались из–за того пальто, и мнения наши разделились. Барнэби ушел. Я вообще не видел Дрэймена, он оставался у себя в комнате все сегодняшнее утро. Каким–то образом Дрэймен вошел сюда и спросил меня, как он может связаться с вами.

– Вы считаете, что он что–то обнаружил?

Розетта презрительно фыркнула.

– Скорее всего он думал, что обнаружил. Очень загадочно. Он вошел, подергиваясь, как он это обычно делает, и, как уже сказал Бойд, спросил о том, как ему поговорить с вами. Бойд спросил его, что случилось…

– Не вел ли он себя так, как будто он обнаружил, гм, что–то существенное?

– Да, именно так. Мы оба аж подпрыгнули.

– Почему это?

– С вами было бы то же самое, – сказала невозмутимо Розетта, – если вы ни в чем не виноваты. – Она поежилась как от холода. – Итак, мы спросили, что случилось в конце концов? Он подергался немножко и сказал; “Я обнаружил, что у меня из комнаты пропала одна вещь, и это напомнило мне кое–что, о чем я забыл прошлым вечером”. Глупо полагаться на память сумасшедшего человека, хотя он выглядел вполне разумным. В общем, ему показалось, что, когда он лег вчера вечером спать, приняв снотворное, кто–то входил в его комнату.

– До убийства?

– Да.

– И кто же входил к нему в комнату?

– В этом–то весь вопрос! Он или не знал, или не хотел говорить, или это было просто видение. Вероятнее всего последнее. Я не вижу, – сказала Розетта столь же безучастно, – другого варианта. Когда мы задали ему этот вопрос, он уклонился от ответа и произнес: “Я действительно не могу этого сказать”. О господи! Как я ненавижу людей, которые не могут открыто сказать, что они имеют в виду! Мы оба были так раздосадованы.

– Бог с ним, – сказал Мэнгэн, чувствуя все большую неловкость. – Черт бы побрал все это, тогда я сказал ему…

– Сказали что? – быстро спросил Хедли.

– Я сказал ему: “Ну, если вы обнаружили так много, почему бы вам не пойти на место, где совершено это страшное убийство, чтобы обнаружить еще что–нибудь?” Да, я был обижен. Он задел меня за живое. В течение минуты он смотрел на меня, а потом сказал: “Да, кажется, я так и сделаю. Мне следует получше во всем убедиться”. С этими словами он вышел. Приблизительно через двадцать минут мы услышали такой звук, как будто кто–то с грохотом скатился вниз по лестнице… Как видите, мы не покидали комнаты, хотя… – тут он запнулся.

– Ты мог бы продолжать, – обратилась к нему Розетта с удивительным безразличием. – Я не возражаю, пусть все знают об этом. Я хотела прокрасться за ним и проследить. Но мы ничего такого не сделали. И через двадцать минут мы услышали, как он, спотыкаясь, спускается по лестнице. Когда он делал, наверно, последний шаг, раздался сдавленный стон и глухой звук, шлепок, я бы сказала. Бойд открыл дверь: там, скрючившись, лежал Дрэймен. Лицо его покраснело от прилива крови, вены на лбу посинели. Страшное дело! Естественно, мы сразу же послали за доктором. Он, будучи в бреду, прошептал что–то вроде слов “дымоход” и “фейерверк”.

Эрнестина Дюмон, оставаясь абсолютно беспристрастной, не отводила глаз от огня. Миллз сделал небольшой шаг вперед.

– Позвольте мне вмешаться в рассказ, – сказал он, наклоняя голову, – я, возможно, смогу дополнить его. Если, конечно, Пифия мне разрешит…

– Бог ты мой! – вскричала Эрнестина. Ее лицо было в тени, когда она подняла голову, но Рэмпол успел все–таки заметить, как сверкнули ее глаза. – Вы всегда изображаете из себя шута. Может быть, хватит? Пифия, Пифия… Ну и замечательно! Я достаточно Пифия, чтобы знать, что вы не любите бедного Дрэймена и наша маленькая Розетта тоже его не любит. Господи! Что вы понимаете в людях? Дрэймен – хороший человек, несмотря на то, что он чуть–чуть сумасшедший. Он мог ошибиться. Он был накачан наркотиками. Но сердце у него доброе, и если он умрет, я буду молиться за его душу.

– Могу ли я начать – осведомился Миллз, ничуть не смутившись.

– Да, можете начинать. – Она состроила ему гримасу и замолчала.

– Пифия и я были в моем кабинете на верхнем этаже напротив кабинета Гримо, как вам известно. Дверь была открыта. Я перекладывал какие–то бумаги и заметил, как мистер Дрэймен поднялся наверх и вошел туда.

– Вы знаете, что он там делал? – спросил Хедли.

– К сожалению, нет. Он закрыл дверь. Я даже не могу предположить, чем он там занимался, так как из кабинета не доносилось ни звука. Спустя некоторое время он вышел оттуда в таком состоянии, которое я могу описать словами “неустойчивое положение”.

– Что вы подразумеваете под этим?

Миллз нахмурился.

– Я сожалею, сэр, но здесь невозможно подобрать более точное определение. Я только хочу сказать, что у меня создалось впечатление, что он позволил себе лишние перегрузки. Это, без сомнения, вызвало или ускорило коллапс, так как у него налицо была явная предрасположенность к апоплексии. Если можно, я поправлю Пифию: с его сердцем ничего не случилось. И еще я хочу добавить то, о чем до сих пор не упоминалось. После того, как его подняли с пола, я заметил, что его руки и рукава запачканы сажей.

– Опять дымоход, – тихо проворчал Петтис, а Хедли повернулся к доктору Феллу. Тут он оказался просто шокированным, потому что доктора Фелла в комнате не оказалось. Человек его веса и размеров, как правило, не может исчезнуть столь таинственно, но доктор исчез, и Рэмпол подумал, что знает, где он.

– Идите за ним скорее, – быстро сказал Хедли американцу, – и смотрите, чтобы он не устроил вам очередную мистификацию. Итак, мистер Миллз…

Вопросы Хедли гулом отдавались в голове Рэмпола, который вышел из гостиной в темный холл. В доме было очень тихо, так тихо, что когда он поднимался по лестнице, внезапный телефонный звонок на нижнем этаже заставил его слегка вздрогнуть. Проходя мимо двери Дрэймена, он услышал хриплое дыхание и тихие шаги по комнате. Через дверь он смог увидеть чемоданчик доктора и его шляпу на стуле. На верхнем этаже не горело ни одной лампы, и тоже стояла такая тишина, что он слышал голос Энни, разговаривавшей по телефону.

В кабинете Гримо царил полумрак. За окном кружились редкие снежинки. Слабый неясный свет предзакатного солнца проникал сквозь окно. Он разливался багрянцем по комнате, поблескивал на старинных доспехах, раззолотил каминную решетку и сделал призрачными белые бюсты на книжных полках. Казалось, после смерти Шарля Гримо, наполовину ученого, наполовину невежды, его призрак полюбил эту комнату, он прохаживался по ней и радостно посмеивался. Большое свободное пространство на стене между деревянными панелями, оставленное для картины, встретило Рэмпола с насмешкой. У окна в черном плаще неподвижно стоял доктор Фелл, опершись на свою трость, и пристально смотрел на закат.

Скрип двери не оторвал его от этого занятия. Рэмпол, чей голос звучал словно эхо, произнес:

– Ну, как?

Доктор Фелл оглянулся. С усталым раздражением он выдохнул табачный дым, так что тот свернулся в тонкую струйку.

– А? Что “ну, как”?

– Нашли что–нибудь?

– Мне кажется, я знаю правду, – ответил он и упрямо повторил, – мне кажется, я знаю правду. И к вечеру, вероятно, смогу это доказать. Гм, гм. Как видите, я стоял здесь, размышляя, как бы это сделать. Это старая проблема, сынок, и она с каждым годом все труднее и труднее: небеса становятся более снисходительными, кресло – более мягким, а человеческое сердце… – Он потер рукой лоб. – Что такое справедливость? Я спрашивал себя об этом почти после каждого дела, которым я руководил… Ну да ладно. Пойдемте вниз!

– Все–таки, как насчет камина? – настаивал Рэмпол. Он подошел к нему, начал его рассматривать, выстукивать, но так и не заметил ничего необычного. Немножко сажи высыпалось в очаг, на слое копоти, покрывающем заднюю стенку камина, была проведена линия, – Что же здесь не так? Может быть, существует какой–нибудь тайный проход?

– О нет. Здесь нет никаких оснований для твоих подозрений Никто там не стоял. Я боюсь, – добавил он, когда Рэмпол засунул руку в отверстие дымохода и стал ощупывать его, – ты напрасно теряешь время. Здесь нечего искать.

– Но, – с отчаянием в голосе произнес Рэмпол, – если этот брат Анри….

– Да, – раздался в дверях металлический голос, – брат Анри.

Этот голос был настолько не похож на голос Хедли, что они сразу не узнали его. Хедли стоял на пороге с листком бумаги в руке; лицо его было в тени, но столько мрачного спокойствия было в его голосе, что Рэмпол уловил в нем что–то вроде отчаяния. Тихо закрыв за собой дверь, Хедли продолжал:

– Наша ошибка заключалась в том, что мы поддались гипнотическому воздействию версии о брате Анри. Версия растаяла – и мы вынуждены начинать все сначала. Фелл, мне трудно поверить, что, когда вы говорили, что дело перевернуто с ног на голову, вы были абсолютно уверены в справедливости своих слов. Ведь это дело не только перевернуто с ног на голову, оно вообще неправдоподобно! У нас черт побери, выбита почва из–под ног! – Он с яростью посмотрел на бумагу. – Звонили из Скотленд—Ярда. Из Бухареста получено сообщение.

– Кажется, я догадываюсь, о чем вы собираетесь нам сообщить, – кивнул головой доктор Фелл. – Вы хотите сказать, что брат Анри…

– Брата Анри не существует, – произнес Хедли, – последний из трех братьев Хорватов умер тридцать лет назад.

Тусклый красноватый свет заката становился все слабее. В тишине холодного кабинета был слышен доносившийся издалека шум Лондона, готовящегося к наступлению ночи. Хедли подошел к письменному столу и развернул листок бумаги, чтобы все могли прочесть его.

– Ошибка здесь невозможна, – продолжал Хедли, – случай хорошо известен. Телеграмма, которую они прислали была слишком длинная, и я записал дословно наиболее существенные места из того, что они прочитали мне по телефону. Взгляните.

“Требуемая информация получена без труда… Два человека из моего собственного отделения работали тюремщиками в Зибентюрмене в 1900 году и подтвердили следующее. Факты: Кароль Гримо Хорват, Пьер Флей Хорват и Николас Реви Хорват были сыновьями профессора Кароля Хорвата (из Клаузенбургского университета) и Сесили Флей Хорват (француженки), его жены. За ограбление Банка Кунара в Брассо в ноябре 1898 года три брата были приговорены в январе 1899 года к двадцати годам тюремного заключения. Банковский сторож умер от нанесенных ран. Похищенное так и не было обнаружено, считается, что оно спрятано. Все трое при помощи тюремного доктора во время чумы в августе 1900 года предприняли отчаянную попытку совершить побег путем симулирования смерти с целью быть захороненными в чумной могиле. Тюремщики Дж. Ланер и Р. Георгей вернулись к могилам час спустя с деревянными крестами и обнаружили, что поверхность могилы Кароля Хорвата нарушена. Проведенное расследование показало, что гроб в ней открыт и пуст. Вскрыв две другие могилы, тюремщики обнаружили Пьера Хорвата, окровавленного и бесчувственного, но еще живого. Николас Хорват уже умер от удушья. Он был перезахоронен после того, как окончательно убедились в его смерти. Пьер был возвращен в тюрьму. Скандал замяли, беглеца искать не стали, и история оставалась неизвестной до конца войны. Пьер Флей Хорват никогда с тех пор не был умственно полноценным. Освобожден в январе 1919 года, отсидев полный срок. Заверяю вас, что третий брат без сомнения мертв.

Александр Куза,

директор полиции.

Бухарест”.

– Да, – сказал Хедли, – когда они закончили читать, – это подтверждает, что цель событий восстановлена правильно, за исключением одной маленькой детали: убийца, за которым мы гонялись, оказался призраком. Брат Анри (а если быть точным – то брат Николас) никогда не покидал своей могилы. Там он остается и по сей день. А что касается всего дела в целом…

– Это моя ошибка, Хедли, – признался доктор Фелл. – Я говорил вам сегодня утром, что вплотную подошел к величайшей в моей жизни ошибке. Я был постоянно парализован мыслью о брате Анри и не мог думать о чем–либо другом вообще!

Итак, нам не остается ничего другого, как признать свою ошибку. Однако где искать ключ к разгадке? Остается только месть в отношении Гримо и Флея. Но если исключить и это, то что же тогда?

– Не считаете ли вы, – спросил Хедли, – что кто–то умышленно повернул все дело таким образом, чтобы оно выглядело как месть? Сейчас я уже готов поверить во что угодно. Но существуют совершенно не объяснимые вещи, например: как настоящий убийца узнал бы, что мы можем забраться так далеко в прошлое, как бы он узнал, что мы должны увязать профессора Гримо с венгерским преступником, а также с Флеем? У нас появился чертовски замечательный повод задуматься над тем, что существует третий брат, который убивает первых двух, а это вызвало сомнения в том, что Николас мертв. Гримо сказал, что в него стрелял его третий брат, а когда человек чувствует, что умирает, он никогда не врет… Но может быть, он имел в виду Флея?

– Приношу свои извинения за то, что прерываю вас, – вмешался Рэмпол, – но это не объясняет, почему Флей также постоянно твердил о третьем брате. Так жив братец Анри или нет?

– А может быть, – предположил Хедли, – он действительно мертв, но убийца заинтересован в том, чтобы вернуть его к жизни. Полагаю, что это уже теплее. Реальный убийца принимает на себя роль человека, которого братья не видели в течение почти тридцати лет. Затем совершается убийство, мы нападаем на его след и классифицируем преступление как месть. Что вы думаете об этом, Фелл?

Доктор Фелл тяжело вздохнул и обошел вокруг стола.

– Неплохо, неплохо. Но каковы мотивы убийства Гримо и Флея?

– Что вы имеете в виду?

– Ведь должна быть какая–то канва, целая цепь мотивов. Миллз, Дюмон, Барнэби или еще кто–то должен был убить Гримо. Еще кто–то должен был убить Флея. А я должен указать на кого–то среди целой группы людей. Почему Флея должен был убить кто–то из тех, кто окружал Гримо, если ни один из них, вероятно, даже не видел его? Если эти убийства совершил только один человек, где же связывающая их нить? Уважаемый профессор из Блумсбери и балаганный актер с тюремным прошлым, что их связывает?

– Я полагаю, что это один и тот же человек, имеющий отношение к прошлому обоих, – заметил Хедли.

– Кто? Вы имеете в виду мадам Дюмон?

– Да.

– Тогда как быть с тем, кто олицетворяет собой брата Анри? В этом случае Дюмон оказывается вне подозрений.

– Я так не думаю. Послушайте, ведь вы основываете свою версию о том, что Эрнестина Дюмон не убивала Гримо на том, что, как вы полагаете, она его любила. Нет, Фелл, это не может служить веским доводом. Вспомните хотя бы ее абсолютно неправдоподобную историю…

– В сговоре… с Миллзом, – сардонически усмехаясь, сорвался доктор Фелл. – Способны ли вы вообразить себе еще каких–нибудь заговорщиков, которые могли бы так дурачить полицию своими сказками? А когда такие, как Дюмон да Миллз надевают маски да еще вступают в сговор, – это уж слишком! Учтите, что “двойной убийца Эрнестина Дюмон” абсолютно вне всяких подозрений, – ведь в момент смерти Флея она находилась здесь, в этой комнате.

Доктор Фелл задумался, в его глазах замерцал огонек.

– А если обратиться к следующему поколению? Розетта – дочь Гримо. Думаю, что загадочный Стюарт Миллз на самом деле – сын мертвого брата Анри.

Хедли изучающе посмотрел на Фелла, почувствовав, как в нем начинает укрепляться зловещее подозрение.

– Я полагаю, что нам открывается еще более страшная мистификация, поэтому споры с вами считаю бесполезными. Почему вам так хотелось убедить меня в правильности вашей версии?

– Во–первых, – ответил доктор Фелл, – я хочу убедить вас в том, что Миллз говорит правду, а во–вторых, потому что я знаю, кто истинный убийца.

– Тот, кого мы неоднократно встречали и с кем беседовали?

– О, да! И очень часто.

– И у нас есть шанс?..

Доктор Фелл, еле сдерживаясь, некоторое время сверлил взглядом поверхность письменного стола.

– Господи, помоги нам, – произнес он странным тоном, – а я тем временем возвращаюсь домой…

– Домой?

– Да, чтобы заняться опытами по системе Гросса, – пояснил доктор Фелл.

Глава 19
ЧЕЛОВЕК-ПРИЗРАК

Доктор Фелл заперся в маленькой каморке в библиотеке. Эта комнатка предназначалась для его “научного экспериментирования”, как это он называл, и что, по мнению его жены, было просто валянием дурака. Валять дурака – одно из любимых человеческих занятий, поэтому Рэмпол и Дороти предложили доктору свою помощь. Но он был столь серьезен и так непривычно взволнован, что они покинул” его, осознавая, что шутить в данном случае было бы неуместно. Неутомимый Хедли где–то бегал, проверял алиби. И Рэмпол, уходя, задал только один вопрос:

– Я слышал, вы собираетесь прочесть те сгоревшие письма, – сказал он. – И я знаю, что вы считаете их важными для нас. Но что вы ожидаете в них найти?

– Наихудшее из возможного, – ответил доктор Фелл, – то, что вчера вечером поставило меня в глупое положение. – И он, сонно кивнув, закрыл дверь.

Рэмпол и Дороти сидели около камина, глядя друг на друга. За окном кружился снег, и этот вечер не располагал ни к каким приключениям. Сначала Рэмпол подумал, что стоило бы пригласить Мэнгэна на обед, и позвонил ему. Но тот ответил, что Розетта, по–видимому, не сможет пойти, а ему лучше было бы не покидать ее. Соответственно, чета Фелл сослалась на необходимость работы в библиотеке.

– Еще со вчерашнего вечера, – произнес Рэмпол, – я слышу о методике чтения сгоревших писем, разработанной Гроссом. Но, кажется, никто толком не знает, в чем она заключается. Вероятно, она основывается на применении химических реактивов.

– А я знаю, в чем она заключается, – ответила ему Дороти с чувством собственного превосходства. – Я прочитала о ней сегодня днем, пока ты бегал по своим делам. Но бьюсь об заклад, что несмотря на всю свою простоту, эта методика не будет работать… Я могу поспорить на что угодно!

– Ты читала Гросса?

– Да, это достаточно просто. Он пишет о том, что надписи на сгоревшей бумаге светлеют. Ты никогда этого не замечал?

– Я не припоминаю, чтобы я когда–либо наблюдал нечто подобное, – заметил Рэмпол. – Но по правде говоря, я вообще редко видел открытый огонь до моего приезда в Англию.

Дороти нахмурилась.

– Вообще–то эта методика приемлема для картонных коробок, на которых что–нибудь напечатано, коробок из–под мыла или чего–нибудь еще в этом роде. Но обычное письмо… Во всяком случае, вот что нужно делать. Ты берешь побольше прозрачной копировальной бумаги и прикалываешь ее к доске булавками, а затем наклеиваешь на нее кусочки сгоревшего письма.

– А если кусочки бумаги сильно скомканы? Они ведь порвутся.

– Ага! В этом–то, по мнению Гросса, вся хитрость и заключается. Нужно размягчить эти кусочки. Для этого ты сооружаешь вокруг кальки рамку высотой 2–3 дюйма так, чтобы все кусочки были внутри нее. Затем ты протаскиваешь рамку через сложенную в несколько слоев влажную ткань. Это увлажняет бумагу и все кусочки расправляются. После того, как они уже разглажены и приклеены, ты отрезаешь лишнюю кальку вокруг каждого кусочка, а затем восстанавливаешь их расположение на куске стекла. Как мозаику. Потом ты накрываешь все вторым куском стекла, скрепляешь края обоих стекол и смотришь сквозь них на свет. Но я спорю на что угодно…

– Что ж, попробуем, – сказал потрясенный Рэмпол, загоревшись этой идеей.

Эксперименты со сгоревшей бумагой не были столь уж успешными. Сначала он вытащил из кармана старое письмо и поднес к нему спичку. Несмотря на все его старания, оно вспыхнуло слишком резко, свернулось в трубочку и, выскользнув из его рук, медленно упало в камин. От всего письма осталось около двух дюймов съежившейся черноты. И хотя он опустил на колени и тщательно обследовал вое уголки бумаги, никаких надписей не осталось и в помине. Рэмпол поджег еще несколько клочков, которые разлетелись в разные стороны, как маленькие ракеты во время салюта. Вскоре он просто обезумел и стал поджигать все, что попадалось ему под руки. И чем больше он входил в раж, тем сильнее он верил, что фокус удастся когда–нибудь, если он сделает все как нужно. Был опробован и печатный текст. Он напечатал несколько раз на пишущей машинке доктора Фелла: “Сейчас пришло время всем добрым людям прийти на помощь партии”, и вскоре весь ковер был усеян клочками бумаги.

– Кроме того, – продолжал убеждать себя Рэмпол, прислонившись щекой к полу и закрыв один глаз, изучая их, – они не просто обгорели, они сожжены до тла. Они абсолютно не удовлетворяют поставленным условиям. Ага! Держи–ка. Слово “партия” я вижу как при свете дня. Буквы несколько меньше, чем обычный шрифт, они как будто выдавлены на черном, но они существуют.

Дороти разволновалась, когда сделала следующее открытие.

В письмах удалось разобрать слова “11–я восточная улица”. Исследуя мелкие хрупкие кусочки, они в конце концов без труда обнаружили слова “субботний вечер”, “похмелье” и “джин”. Рэмпол удовлетворенно поднялся с коленей.

– Ну вот, если эти кусочки можно будет расправить, то метод себя оправдает, – провозгласил он. – Единственная загвоздка состоит в том, сможем ли мы отыскать столько слов, чтобы понять смысл письма? Кроме того, мы с тобой всего лишь дилетанты. Гросс смог бы разобрать все. Но что же все–таки собирается найти доктор Фелл?

***

Рэмпол проспал все следующее утро, частично из–за усталости, а частично из–за того, что наступивший день был таким мрачным, что до десяти часов ему не хотелось открывать глаза. Было не просто так темно, что нужно было зажигать свет, но и крайне холодно. Когда он спустился вниз в маленькую столовую позавтракать, горничная, подавая яйца и ветчину, была в негодовании:

– Доктор только что пошел принимать ванну, сэр, – сообщила она. – Он не спал всю ночь из–за своих научных штучек, и я обнаружила его спящим здесь в кресле в восемь часов утра. Я не знаю, что скажет миссис Фелл, просто не могу себе представить. Хедли тоже пришел сюда. Он в библиотеке.

Хедли нетерпеливо спросил о новостях:

– Видели ли вы Фелла? – спросил он. – Ходил ли он за теми письмами? И если так, то?..

Рэмпол поинтересовался:

– У вас есть новости?

– Да, и притом важные. Петтис и Барнэби исключаются. У них железное алиби.

По Адельфи—Террас кружил ветер, широкие оконные рамы дребезжали. Хедли продолжил:

– Я виделся вчера с карточными партнерами Барнэби. Один из них, между прочим, судья, старик Бэйли. Было бы довольно–таки трудно затащить человека в суд, когда судья может подтвердить его невиновность. В субботу вечером Барнэби играл в покер с восьми часов почти до половины двенадцатого. А сегодня утром Беттс побывал в театре, в котором Петтис, по его словам, смотрел в тот вечер пьесу. И он действительно смотрел. Один из буфетчиков в театре достаточно хорошо его знает.

Кажется, второй акт представления заканчивается в пять минут одиннадцатого. Несколькими минутами позднее, во время антракта, буфетчик может в этом поклясться, он обслуживал Петтиса, подавая ему в баре виски с содовой. Другими словами, он выпивал как раз в тот момент, когда Гримо был застрелен почти в миле от театра.

– Я ожидал этого, – помолчав, сказал Рэмпол. – То, что я услышал, лишний раз подтверждает мои догадки – я был бы рад предложить вам взглянуть на это.

И он достал свое расписание, которое он составил прошлой ночью. Хедли взглянул на него.

– О, да. Я и сам набросал нечто подобное. Это звучит убедительно, особенно пункт о девушке и Мэнгэне, хотя мы не можем слишком точно ручаться за время в данном случае. Однако, я думаю, это нам пригодится. – Он постучал листом по ладони. – Я допускаю, что это сужает круг наших поисков. Надо еще раз сходить к Дрэймену. Я звонил туда сегодня утром. Все там слегка в истерике, так как старика привезли назад в дом, и я не смог многого добиться от Розетты, кроме того, что Дрэймен находится в полусознательном состоянии и под морфием. Мы…

Он остановился, так как услышал знакомые неуклюжие шаги, которые замерли перед дверью при последних словах Хедли. Затем дверь открылась и в комнату вошел доктор Фелл. Взгляд его был тусклый, он казался частью этого хмурого утра и во взгляде его читался суровый приговор.

– Ну что, – затормошил его Хедли. – Вы нашли, что искали в этих бумагах?

Доктор Фелл пошарил по карманам и вытащил свою черную трубку. Прежде чем ответить, он, переваливаясь с ноги на ногу, подошел к камину и выбросил спичку в огонь. В конце концов он усмехнулся, но как–то чересчур криво.

– Да, я нашел, что хотел. Хедли, я дважды в моих гипотезах, высказанных в субботу вечером, неумышленно направил вас по ложному следу. Настолько ложному, с такой чудовищной, ошеломляющей нелепостью, что, если бы я не сохранил свое самоуважение пониманием очевидности этого, я бы заслуживал самого страшного наказания, предназначенного для дураков. Но мои соображения были не единственной грубой ошибкой. Случай и окружение способствовали еще большей ошибке, они объединились, чтобы создать ужасающую, необъяснимую головоломку из того, что в действительности было просто банальностью и безобразным, пустым убийством. О, убийца был проницателен, я не отрицаю этого. Но я узнал все, что хотел узнать.

– Итак, как все–таки насчет тех писем? Что в них было?

– Ничего, – сказал доктор Фелл.

Было что–то жуткое в том, как он медленно и трудно говорил.

– Это значит, – вскричал Хедли, – что метод не работает?

– Нет, метод работает. Я имел в виду, что в этих бумагах ничего не было, – прорычал доктор Фелл. – Мы вряд ли смогли бы найти там хотя бы одну строчку, либо отрывок, либо кусочек рукописного текста – слабый шелест в напоминание о тех страшных секретах, которые я поведал вам в субботу вечером. Вот что я имел в виду. Впрочем, да, гм. Там было несколько кусков плотной, как картон, бумаги, на которых были напечатаны одна или две буквы.

– Так почему же эти буквы…

– Потому что это были не буквы. Именно так. Вот поэтому–то мы и ошиблись. Разве вы до сих пор не понимаете, что это было?.. Так вот, Хедли, давайте–ка покончим с этим и выкинем всю эту мешанину из головы. Вы хотели бы встретиться с Невидимым убийцей, не так ли? С ужасным вурдалаком, с человеком–призраком, который проходит через наши сны? Хорошо, я вас представлю друг другу. Вы на машине? Тогда вперед. Посмотрим, смогу ли я получить признание.

– От кого?

– От одного лица из дома Гримо. Пойдемте.

Рэмпол смутно видел приближающуюся развязку и боялся, какой она может быть. Хедли вынужден был прокрутить вручную полузамерзший двигатель, прежде чем машина завелась. Они несколько раз попадали в уличные пробки, но Хедли не ругался. Спокойнее всех был доктор Фелл.

В доме на Рассел–сквер все шторы были опущены. Он выглядел еще более мертвым, чем вчера, так как смерть вошла вовнутрь и поселилась в нем. Было так тихо, что они снаружи услышали перезвон колокольчика, когда доктор Фелл позвонил. После долгого ожидания Энни открыла дверь. Она была без наколки и передника, выглядела очень бледной и напряженной, но достаточно спокойной.

– Нам бы хотелось увидеть мадам Дюмон, – сказал доктор Фелл.

Хедли нервно озирался по сторонам, стараясь внешне оставаться безразличным ко всему. Энни, отступая, произнесла из темноты коридора:

– Она дома с… она дома, – и направилась к двери гостиной. – Я позову ее, – тут она запнулась

Доктор Фелл покачал головой. Он переступил через порог и удивительно спокойно открыл дверь в гостиную.

Тяжелые коричневые шторы были опущены, и многослойные кружевные занавески приглушали слабые лучи, пробивавшиеся сквозь них. Комната выглядела теперь еще просторнее, так как вся мебель затерялась в полумраке, впрочем, за исключением одного предмета из мерцающего черного металла, обшитого белым сатином. Это был открытый гроб. У покойника, вспоминал потом Рэмпол, ему виден был только кончик носа. То ли свечи так подействовали, то ли запах цветов и ладана, но вдруг все происходящее сверхъестественным образом из каменного Лондона перенеслось в окрестности Венгерских гор, где золотой крест, неясно мерцая, охраняет от дьявола, а чесночный венок отгоняет завывающего вампира.