Текст книги "Почетный караул"

Автор книги: Джеймс Коззенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 46 страниц)

Полковник Моубри, при несомненной честности и поразительном простодушии, отличался детской, можно даже сказать, младенческой наивностью и невежеством во всем, что хоть немного выходило за рамки довоенной жизни армейского гарнизона. Моубри и сам знал за собой этот грех и всю жизнь страдал из-за своего недостатка. Когда человек плохо слышит, он нередко становится подозрительным, и ему кажется, что все вокруг говорят про него да только и думают, как бы обвести его вокруг пальца; точно так же и полковнику Моубри чудилось, что любое предложение – особенно если оно поступало в виде пространного и детально разработанного проекта – нарочно составлено в сложной и запутанной форме, чтобы обдурить его и скрыть истинную, неблаговидную цель затеи.

Однажды, за несколько недель до того, как генерал Бил принял командование в Оканаре, полковнику Моубри передали на рассмотрение такой замысловатый проект. Некий Маккормак предлагал наладить движение рейсовых автобусов между центром Оканары, авиабазой и новой территорией АБДИПа. При всей своей занятости полковник Моубри посвятил целое утро тщательнейшему, но, увы, бесплодному изучению предлагаемой сделки. Потом связался с Маккормаком и попросил, чтобы тот сам к нему зашел.

Но разговор как-то сразу пошел вкривь и вкось.

Полковник Росс знал об этой истории лишь в пересказе – довольно путаном – самого Моубри, сейчас уже трудно было сказать, что там было правдой, а что – лишь домыслами и превратно истолкованными фактами. Моубри не удосужился справиться ни о положении своего посетителя в местной иерархии, ни о его репутации; он почему-то сразу, еще не видя его, решил, что перед ним мошенник. «Этот Маккормак, – объяснил он Россу, – сам признался, что владеет львиной долей акций в Оканарской транспортной компании и, хотя контракты составлены на имя некоего Уотерса, можно не сомневаться, что Уотерс – лишь подставное лицо». Предполагалось, что армия выделит машины для новой автобусной линии. После этого Уотерс сдаст эти автобусы в аренду Транспортной компании (то есть самому Маккормаку). При этом оговаривалась очень высокая арендная плата, так что Уотерс получал солидные барыши фактически ни за что – он ведь просто передавал государственную собственность третьему лицу. Моубри сразу понял, что Маккормак с Уотерсом заключили левую сделку и теперь хотят обвести его вокруг пальца; ну да не на того напали, его не проведешь. «Я сразу понял, что тут дело нечисто, – с искренним негодованием закончил свой рассказ полковник. – Вернул договор и дал ему пять минут, чтобы убраться с территории гарнизона, если он, конечно, не хочет, чтобы его выставила военная полиция».

Всякий, кто хорошо знал полковника Моубри, мог без труда представить себе истинную картину этой встречи и как-то увязать вопиющее неправдоподобие его версии с несомненной порядочностью и правдолюбием полковника. Дело в том, что полковник Моубри был фантастически невежествен в коммерческих вопросах, ему и в голову не приходило навести справки о будущих партнерах, убедиться, что они располагают достаточными финансовыми средствами и в состоянии выполнить условия контракта. Он понятия не имел – и не желал знать, – с кем собирается вести дело. Ему было совершенно наплевать, что Маккормак – один из самых уважаемых, богатых и влиятельных граждан Оканары, а тот, кого он пренебрежительно называл «некий Уотерс», в прошлом долгое время был членом законодательного органа и президентом комитета демократической партии штата, то есть, иными словами, был в политическом отношении одним из самых могущественных людей во Флориде. Те, кто думает, что все эти регалии могут произвести на полковника впечатление и повлиять на исход сделки, глубоко ошибаются.

А Маккормак наверняка не сомневался в том, что полковник Моубри знал или, во всяком случае, позаботился навести справки о его общественном и финансовом положении. Социальный статус самого полковника не вызывал сомнения – мундир и высокое воинское звание говорили сами за себя. И форма, и звание, видимо, произвели впечатление на Маккормака, и он держался несколько скованно. Быть может, дело было в подсознательном чувстве вины: он считал, что по возрасту не годен для военной службы, а вот человек примерно его лет честно исполняет свой долг перед страной. Кроме того, Маккормаку приходилось вести переговоры в непривычной обстановке – хотя он и до войны подозревал, что в Америке существуют вооруженные силы, но никогда прежде с военными не сталкивался и не имел с ними никаких дел.

Так или иначе, но Маккормак вдруг разоткровенничался, чего за ним прежде не водилось. Войдя в кабинет, он увидел уже немолодого офицера с живыми умными глазами, сдержанного и немногословного, требовательного и деловитого, ибо именно за таким фасадом полковник Моубри умело скрывал свою неспособность к какой бы то ни было практической деятельности. Должно быть, Маккормак стал подробно объяснять суть сделки, в чем, собственно, не было никакой необходимости – ведь договор говорил сам за себя; но, к сожалению, для Моубри все это была китайская грамота. Но не мог же он признаться, что ничего не понял; и дело тут было вовсе не в личном самолюбии: сейчас он представлял в своем лице всю армию и не хотел уронить перед штатским престиж Вооруженных сил Соединенных Штатов. Разумеется, ему не следовало подписывать договор, смысла которого он не понимал, но он вполне мог бы отложить окончательное решение на вечер и после ухода Маккормака связаться с военно-юридическим отделом и выяснить, законна эта сделка или нет.

Полковник Росс ни секунды не сомневался, что она законна. Маккормак, крупный коммерсант, в состоянии посоветоваться с грамотными юристами и получить все, что ему нужно, в полном соответствии со всеми существующими федеральными законами и законодательными актами штата Флорида. Маккормаку следовало бы прямо объяснить Моубри, для чего он затеял эту сделку. Он вовсе не собирался надуть военное министерство. Он никогда бы не унизился до мошенничества. Другое дело, что он надеялся облапошить налогового инспектора – сделать так, чтобы Транспортная компания потеряла значительную сумму, и тем самым избавиться от облагаемой налогом прибыли. Кто, кроме такого дуралея, как Моубри, не отличил бы обычного здравого смысла от откровенного мошенничества? Маккормак, скорее всего, никак не ожидал взрыва благородного негодования, последовавшего в ответ на его предложение. Он, вероятно, выложил начистоту все, или почти все, и – сама любезность и чистосердечие – сказал что-нибудь вроде: «Понимаете, полковник, хотя сама сделка нам и в убыток, вкладчики ничего не потеряют. Эта сумма так или иначе ушла бы на налоги…»

После этого заявления ему было дано всего пять минут, чтобы покинуть территорию гарнизона, иначе, объяснил Моубри, его выставит за ворота военная полиция.

Поначалу казалось, что Маккормак молча проглотил обиду. Он, конечно, мог пожаловаться в Вашингтон, но, видимо, решил, что ничего от этого не выиграет. Теперь уже всем стало ясно: при всей своей недалекости, при всем своем невежестве полковник Моубри вывел плуга на чистую воду, а все потому, что твердо знал, как во всех случаях должен поступать честный человек. Итак, все вроде бы обошлось как нельзя лучше. Но, как и следовало ожидать, Маккормак, «разоблаченный плут», так же как и Уотерс, оказался близким другом и постоянным партнером по покеру Арта Буллена. Более того, он оказался его тестем. И, начиная со следующего номера, оканарская «Морнинг сан» стала регулярно печатать саркастические комментарии о жизни соседей-военных – впрочем, выдержанные скорее в печальных, чем в гневных тонах.

А поводов для сарказма хватало. Когда две большие, непохожие и независимые друг от друга группы людей не просто живут бок о бок, а активно соприкасаются и взаимодействуют, всегда возникают трения. Поэтому полковник Росс взял себе за правило каждое утро первым делом просматривать газету, чтобы узнать, какие новые последствия этих трений попали в поле зрения мистера Буллена за последние сутки.

Впрочем, и Буллена можно понять. Вся эта история с несостоявшейся автобусной линией, даже если судить со слов полковника Моубри, не говоря уже о версии, изложенной Буллену Маккормаком, не могла не вызвать возмущения и утвердить оканарцев в мысли, что пришло время дать отпор этим безмозглым и наглым солдафонам. И все же полковник Росс считал, что публикациям надо положить конец: Буллен порой обнаруживал излишнюю осведомленность в делах, которые не то чтобы содержали какую-то военную тайну, но, во всяком случае, его не касались, и это наводило на мысль, что где-то в штабе АБДИПа происходит утечка информации.

Отыскав в газете колонку сегодняшних новостей, полковник увидел, что Буллен опять прошелся на их счет, причем на этот раз постарался от души. И хотя само по себе это никак не могло обрадовать полковника Росса, он все же обрадовался: благодаря старой судейской привычке сопоставлять и анализировать факты уже во время чтения, он понял, что, кажется, на этот раз ему представился случай, которого он так долго ждал.

Вот оно, доказательство явной утечки информации. Кто-то из сотрудников, читавший составленный полковником Моубри меморандум о предполагавшемся чествовании генерала, рассказал о нем Буллену. А документ этот оказался помеченным грифом «секретно». Именно «оказался». Дело в том, что полковник Моубри скрепил меморандум этим штампом вовсе не потому, что содержащиеся в нем факты затрагивали вопросы национальной безопасности Соединенных Штатов, изложенные в постановлении номер пятьдесят о шпионской деятельности свода законов США с учетом соответствующих поправок; просто ему не хотелось, чтобы о его сюрпризе растрезвонили раньше времени.

Полковник Росс чуть заметно улыбнулся. Он прекрасно знал, как это можно обыграть: речь идет о передвижении войск! Сведения о действиях воинских подразделений! Документ совершенно обоснованно отнесен к разряду секретных. «Передача, а равно и разглашение тем или иным образом содержания документа лицам, не имеющим допуска к секретной работе, запрещено законом». Полковник Росс еще раз внимательно перечитал заметку.

Завтра, – писал Буллен, – наши славные друзья военные, обосновавшиеся на Тропикал-авеню, собираются отпраздновать день рождения одного выдающегося генерала, который сражается не где-то за тысячу миль от наших границ, а живет совсем неподалеку от пишущего эти строки. Если вы еще теряетесь в догадках, кто бы это мог быть, я не стану более испытывать ваше терпение: я сам себя назначаю руководителем и единственным членом делегации, уполномоченной передать генерал-майору Айрес Н. Балу сердечные поздравления от всех честных налогоплательщиков Оканары и всего нашего округа по случаю сорок первой годовщины со дня его рождения. Насколько я знаю, он самый молодой генерал-майор (не путать с бригадным генералом) в Соединенных Штатах. За годы безупречной службы на Тихом океане и в Европе он показал себя первоклассным летчиком-истребителем. Те, кому посчастливилось встречаться с генералом Билом и его юной, очаровательной и элегантной женой, могут подтвердить, что он не только замечательный пилот и солдат, но до кончиков ногтей джентльмен – скромный, любезный и обходительный. Мы счастливы, что он служит у нас в Оканаре, и желаем ему новых славных свершений на поле брани, здоровья и счастья.

Что ж, тут, как говорится, не придерешься, вынужден был признать про себя полковник Росс. Он удивленно хмыкнул: Буллен то ли догадывался, что каждое слово его язвительных публикаций тщательнейшим образом изучается пристальным враждебным оком, то ли просто интуитивно чувствовал, что здесь лучше действовать хитростью, но таким сладкоречивым вступлением ему удалось сбить с толку своего главного и наиболее опасного противника – полковника Росса. Впрочем, это не меняло того обстоятельства, что сведения Буллен получил от человека, имеющего доступ к документам со штампом «секретно». Однако, подумал полковник Росс, разыграть эту карту будет непросто. Но, так или иначе, нужно прекратить эти публикации, возмущающие общественное спокойствие. Честно говоря, нападки газеты давно уже надоели Россу, он только и искал случая прижать Буллена, но для этого нужно было поймать его с поличным. Буллена, правда, не так-то легко испугать, но попробовать стоит, очень даже стоит, подумал полковник. Он удовлетворенно кивнул и стал читать дальше. …Остается только надеяться, что генерал Бил также доволен тем, что служит в Оканаре. Автор этих строк выражает лишь робкую надежду, а не твердую уверенность в том, что наши доблестные соседи все как один довольны своей жизнью в нашем городе хотя бы по одной причине: как известно, те, кто привык сражаться с неприятелем в воздухе и командовать боевыми частями, обычно тяготятся спокойной службой в тылу. Тут я должен сразу же оговориться, ибо не хочу, чтобы меня неправильно поняли: в большинстве своем тыловики превосходные люди и горячие патриоты, они по первому призыву взяли в руки оружие, готовы без колебаний отдать жизнь за родину и служат ей верой и правдой. Счастлива страна, у которой есть такие верные сыновья, и счастлива Оканара, в которой они служат. Итак, выходит, все счастливы?

К сожалению, не совсем. Во всяком случае, если говорить о самом генерале. Ведь мир наш, как известно, юдоль слез, и даже в цветущей солнечной Оканаре не все так прекрасно, как может показаться на первый взгляд. Что греха таить: среди прибывших в Оканару замечательных представителей наших Военно-воздушных сил нашлось немало людей иного сорта, резко отличающихся от основной массы офицеров. Вы уже поняли, о ком идет речь. Я говорю о старых армейских служаках, не пригодных ни для какой полезной работы, за всю жизнь не ударивших пальцем о палец, единственная заслуга которых в том, что они дотянули до нынешней войны. Есть и тупые, напыщенные ничтожества, которых включают во всевозможные комиссии, лишь бы они поменьше путались под ногами. Есть и безмозглые шалопаи, успевшие обзавестись офицерскими званиями перед самым призывом и каждый вечер наносящие сокрушительное поражение шеренгам бутылок в лучших оканарских барах. Я никогда не стал бы писать о таких печальных исключениях из общего правила, если бы это не имело прямого отношения к теме моей статьи, ведь раз уж они отравляют жизнь оканарцам, то что же тогда говорить о самом генерале Биле. Уверен, что и сам он отнюдь не в восторге от таких подчиненных…

В полутемной столовой послышались быстрые, твердые шаги; полковник Росс оторвался от газеты и взглянул поверх очков на подходившего к его столику офицера. Так и есть, майор Сирс, начальник военной полиции. Полковник сложил газету и указал на свободный стул:

– Доброе утро, Джонни, – сказал он, – присоединяйтесь.

Майор Сирс не был кадровым военным, прежде он служил в полиции, но такую безукоризненную военную выправку и бравый вид полковник видел разве что на картинках в новом строевом уставе пехоты. Без видимого усилия и напряжения майору Сирсу всегда удавалось держать корпус прямо, строго вдоль идеальной вертикальной оси, шея и голова в плоскости туловища, подбородок на себя. Плечи прямые, грудь колесом, бедра узкие; безукоризненные складки на свежевыглаженных брюках и рубашке цвета хаки. Башмаки сияют. Медная пряжка холодным ровным блеском напоминает свежепротертое зеркало. Знаки различия приколоты в центре петлиц на воротнике с точностью до десятой дюйма.

Сам полковник Росс не отличался подчеркнутой военной выправкой, да и не стремился к этому, но всегда с удовольствием смотрел на Сирса. Уж если взялся за дело – нужно делать его как следует, особенно когда тебе всего тридцать и все еще впереди. Майор Сирс совершенно прав: раз в число обязанностей начальника полиции входит следить, чтобы военнослужащие Оканары выглядели и вели себя, как подобает солдатам, он должен первым подавать им пример.

Майор Сирс сел за столик рядом с полковником. В руках у него тоже был номер «Сан».

– Ага, вижу, вы уже прочли, – сказал он.

– Только начал, – ответил полковник Росс, – уж больно длинная статья.

– Дошли до места, где он поливает военную полицию?

– Еще нет.

– Скажите, когда дойдете, я вам насчет этого кое-что расскажу. На этот раз ему нельзя спускать. Я еще вчера хотел с вами поговорить, да вы куда-то летали с генералом. Да, и еще: знаете, что приказы насчет этой именинной чепухи шли под грифом «секретно»? Чушь, конечно, как и все остальное, но факт остается фактом. Поняли, к чему я клоню?

– Отлично понял. Я и сам об этом подумал. Что ж, может сработать. Информацию о бэ-семнадцатых из Хендрикса можно подать как сведения о передвижении войск. Это на случай, если спросят, зачем понадобилось ставить гриф «секретно». Тогда уж ему не отвертеться. Но прежде надо все хорошенько обдумать. В конце концов, мы здесь не для того поставлены, чтобы скандалы устраивать.

– Ясно, что все эти секреты гроша ломаного не стоят, – сказал майор Сирс, – но тот, кто читал приказы, имеет доступ и к действительно важным документам. Думаю, судья, пора его прищучить.

– Ее, – рассеянно сказал полковник. – Могу поспорить, что это девушка.

Он стал мысленно составлять план на утро. Первым делом нужно, пожалуй, зайти к Нюду насчет вчерашней истории с Бенни – приятного мало, да ничего не попишешь. Вчера вечером Бил под горячую руку посадил Бенни под домашний арест и пообещал, что отдаст под суд, но сегодня он наверняка был бы не прочь замять это дело. Цветной летчик сейчас в госпитале, травма у него не очень серьезная – во всяком случае, так ему вчера передали. Впрочем, лучше еще раз проверить.

– С утра я, скорее всего, буду занят у генерала, – сказал он. – Но если увидите Ходена, подходите с ним ко мне часам к десяти. Нужно будет проверить, кто из вольнонаемных девушек родом из Оканары. Может, кто-нибудь из них раньше работал в «Морнинг сан» или родители дружат с Булленом. Пусть люди Ходена этим займутся. Только не надо пороть горячку. Я сам решу, кого из девушек допросить, и сам с ними поговорю. Не хватало только нам слез и истерик. – Он внимательно посмотрел на майора Сирса. – Ну, вы понимаете…

– Ходен грубоват, это верно, – сказал майор Сирс. – Что вы хотите – контрразведка шутить не любит.

– Муху легче поймать на мед, чем на уксус, – сказал полковник Росс. – Но погодите, дайте мне сперва закончить. – И он снова углубился в чтение.

Если генерал и впредь будет позволять подобным типам отдавать от его имени приказы, ответственность за которые по существующим в армии порядкам ложится на него самого, то рано или поздно он неизбежно попадет в неловкое положение. Ведь уже случалось – и не раз, – что другие принимали за генерала решения, которые никак не назовешь разумными. Я уже писал, как плачевно закончилась попытка наладить регулярное движение автобусов между городом и авиабазой. Солдаты, уволенные в краткосрочный отпуск, иногда по нескольку часов ждут автобуса в город, что едва ли способствует повышению боевого духа армии. История эта достаточно широко известна. Один из жителей нашего города решился взять на себя нелегкие хлопоты по организации автобусной линии с единственной целью – помочь нашей армии (пусть даже в ущерб собственному карману) – и, основываясь на многолетнем опыте, предложил разумный реалистичный проект. И вот, в награду за хлопоты его грубо оскорбляют и, по сути дела, обвиняют в мошенничестве. Второе: все чаще приходится слышать о произволе военной полиции, которая беззастенчиво вмешивается в работу Местных полицейских и не дает им исполнять возложенные на них обязанности. Но если прежде речь шла о неправомерных действиях рядовых военных стражей порядка, то во вчерашнем инциденте принимал участие сам начальник военной полиции, попытавшийся запугать и унизить местного полицейского, чья многолетняя безупречная служба на благо нашего округа дает ему право рассчитывать на большее доверие к его показаниям по поводу случившегося прошлой ночью.

– Ну вот, дошли и до вас, – сказал полковник Росс майору Сирсу. – Что вы натворили, Джонни?

– Да меня там и в помине не было – я узнал об этом уже после. Лейтенант Дей все делал правильно. Отличный парень. Надо будет похлопотать, чтобы его повысили. Городской полицейский, Тайлер, был пьян. Это могут подтвердить пять человек, включая бармена Джимми – тот уже перестал ему наливать. Не знаю, что он там наговорил в участке, но все знают, что он уже много лет не просыхает.

– Понятно, – сказал полковник.

– Ну так вот, этот Тайлер как раз патрулировал в среду вечером. И задержал нашего офицера, лейтенанта, – тот, правда, пропустил пару рюмок, но не был пьян, – задержал лишь за то, что тот забежал за кустик во Флорар-Парке: дело было где-то в половине десятого, когда уже совсем темно; он ждал автобуса, чтобы вернуться на базу, боялся отходить далеко от остановки и зашел в кусты отлить. Тайлер – уже по одному этому видно, в каком он был состоянии, – надел на него наручники и потащил в участок, но мимо как раз проезжали на джипе двое моих ребят. Остановились посмотреть, что происходит. Видят, стоит полицейский, еле держится, ребята говорят, он был пьян в стельку, они с трудом его понимали, оказалось, что он собирается арестовать нашего лейтенанта «за непристойное поведение в общественном месте».

Майор Сирс откинулся на стуле и презрительно фыркнул.

– Сперва они решили, что он шутит. Даже если бы мои ребята просто забрали лейтенанта у Тайлера и посоветовали ему освежиться в озере, чтобы немного протрезветь, я бы и тогда им слова не сказал. Но они этого не сделали. Они пытались по-хорошему уговорить Тайлера, чтобы тот отдал им лейтенанта. Но Тайлер уперся, как осел. Тогда один из них вернулся в джип и вызвал по рации лейтенанта Дея. Дею удалось припугнуть Тайлера – он сказал, что, если тот немедленно не снимет с арестованного наручники и не передаст им лейтенанта, как это предусмотрено соглашением, он, Дей, лично отправится в участок и предъявит Тайлеру обвинение в пьянстве при исполнении служебных обязанностей. Как бы то ни было, Тайлер все же снял наручники, и Дей подвез его до дому. Мы не собирались поднимать шум – главное, что мы отобрали нашего офицера у этого пьяного шизика. Но если им хочется скандала – они его получат.

Полковник Росс кивнул. Он прекрасно знал психологию конфликтов – ему ведь столько раз случалось наблюдать в суде, как каждая из сторон старается свести точку зрения противника лишь к голой схеме – было или не было, бил он жену или не бил? – и в то же время настаивает, чтобы ее точка зрения была изложена со всеми нюансами и подробностями. В результате все считают себя правыми и кипят от справедливого негодования. Полковник Росс снова заглянул в газету.

– Ну хорошо, а почему Буллен пишет: «В инциденте принимал участие начальник полиции»?

– А вот это наглая ложь, – сказал майор Сирс. – Разве что Дей сказал, что выполняет мой приказ. Кстати, так бы оно и было, если бы он со мной связался. Этого он, конечно, делать не стал, потому что знает, что я всецело ему доверяю и разрешаю действовать по собственной инициативе и самому принимать решения. И в этот раз я полностью одобрил его действия.

– А Буллен просто об этом догадался?

– Да чихать я хотел на этого Буллена! Да и с чего он, собственно, так разоряется? Думаю, все дело в том, что он в приятельских отношениях с Ловуэллом, начальником полиции. У них там чуть ли не каждый вечер собирается целая компания позади полицейского участка – метать подковы. Я слышал, там большинство городских дел и обделывается. Наверное, там ему Ловуэлл и наплел с три короба.

– Очень может быть, – сказал полковник Росс. – Ну а сам Ловуэлл откуда эти три короба набрал? От Тайлера?

– Ну разумеется. Тайлер, видимо, к утру немного проспался – говорят, полностью он никогда не протрезвляется – и расписал ему, как мы якобы силой отбили у него задержанного лейтенанта. Тогда Ловуэлл мне и позвонил.

– На все это должно было уйти немало времени, – сказал полковник. – Ну и что он сказал?

– У него хватило наглости заявить, – сказал майор Сирс, – что им для отчета нужна копия приказа о дисциплинарных мерах, принятых к «виновному» – так он выразился, – переданному нам патрульным Тайлером.

– Это предусмотрено соглашением, – сказал полковник Росс. – Вы же и прежде всегда отсылали им копии приказов, разве не так?

– Посылал, но в том случае, когда такие меры действительно принимались, – нетерпеливо перебил его майор Сирс. – А о каких мерах может идти речь в данном случае? Они что же, думают, мы будем собирать военный суд высшей инстанции всякий раз, когда кто-то ночью зайдет за кустик помочиться? Мы тут же отпустили лейтенанта. И не собираемся его наказывать.

– Вы ему так и сказали?

– Так и сказал. Не буквально, конечно. Просто объяснил, что у нас нет никаких оснований наказывать лейтенанта и мы не собираемся принимать никаких дисциплинарных мер; на наш взгляд, вопрос исчерпан. Я даже не упомянул, что их патрульный был абсолютно пьян. И сказал, что Тайлер превратно истолковал действия нашего офицера.

– Порой мне кажется, что, если бы люди не изобрели спиртное, жизнь в этом мире была бы намного счастливее, – сказал полковник Росс. – Впрочем, я так думаю лишь до тех пор, пока самому не приходит охота промочить горло. Если я не ошибаюсь, вы сказали, что этот превратно понятый лейтенант сам пропустил в тот вечер пару рюмок?

– Да, но действительно две, не больше. Я с ним сам говорил и потом еще проверил. Он был с приятелем в офицерском клубе здесь, в отеле. И бармен его помнит. Он сказал, что тот выпил…

– Два стакана пива, – сказал полковник Росс.

– Верно, – с удивлением взглянув на полковника, подтвердил майор Сирс.

Полковник Росс рассмеялся.

– Знаете, Джонни, это мне сразу напомнило старое доброе время. Бывало, идет квартальная сессия в суде и кого-нибудь обвиняют, скажем, в управлении машиной в нетрезвом виде; допустим, есть показания полицейского, что от обвиняемого пахло спиртным; так окружной прокурор мне обычно подмигнет, а потом спрашивает обвиняемого, что именно он выпил до ареста. Все как один отвечают: два стакана пива. Еще не было случая, чтобы кто-то ответил иначе – каждый думает, что это как раз то, что надо: объясняет, откуда запах и неопровержимо доказывает, что обвиняемый не был пьян.

В ответ майор Сирс тоже рассмеялся – впрочем, как-то не очень уверенно.

– Точно, – сказал он. – И у нас та же история. Но тут мне бармен сказал…

– Что вы говорите?.. Не знаю, как в ваших краях, а у нас трудно найти бармена, который показал бы, что это он напоил клиента до бесчувствия.

Майор Сирс укоризненно взглянул на полковника.

– Да я и сам знаю. По правде говоря, я разговаривал с лейтенантом только на следующее утро. Уже после того, как мне позвонил Ловуэлл. Чтобы знать обо всем из первых рук, на случай, если Ловуэлл захочет раздуть дело. Но я верю Дею и моим патрульным. Так что я говорю с их слов, а не только со слов лейтенанта и бармена.

– Я не сомневаюсь, что вы абсолютно правы, Джонни, – сказал полковник Росс. – А кстати, как фамилия лейтенанта? Он из какого отдела?

Майор Сирс отстегнул отглаженный клапан нагрудного кармана и достал записную книжку.

– Эдселл, – сказал он. – Первый лейтенант Джеймс А. Эдселл. Из секции донесений отдела нестандартных проектов полковника Култарда. Руководитель секции, непосредственный начальник лейтенанта Эдселла – майор Уильям У. Уитни. Я с ним тоже переговорил. Он считает, что Эдселл очень ценный работник. Писатель или что-то в этом роде. Майор Уитни говорит, что Эдселл не похож на пьяницу. Скорее, наоборот – он несколько раз отказывался от приглашения выпить после работы. Эдселл живет в гостинице для несемейных офицеров. Женат, но сейчас живет один. Ему тридцать четыре года. Майор Уитни считает, что все свободное от службы время он тратит на свою книгу – в общем, что-то там пишет. Кстати, он закончил офицерскую школу, а не школу подготовки офицерского состава.

– И что же из этого следует?

– Ну, прежде всего то, что он честно заработал офицерское звание, оно ему не даром досталось.

– Он в одной секции с капитаном Хиксом. Мне кажется, я его знаю. Немного странноватый. Такой черный, лохматый.

– Он самый, – сказал майор Сирс. – Во всяком случае, я уверен, что он не был пьян.

– Как бы там ни было, он, однако, весьма основательно заправил баки, раз не мог дотерпеть до уборной. Поймите меня правильно, Джонни. Я считаю, что вы все сделали верно. Вряд ли Ловуэлл захочет раздуть это дело. Но все же напоминайте своим людям время от времени, что лучше нам ладить с местной полицией. Если патрульный действительно был в таком состоянии, как утверждают лейтенант Дей и те двое, видимо, им следовало посадить его вместе с Эдселлом в джип и привезти в участок. Пусть бы сержант, или кто там у них дежурит, сам бы на него полюбовался.

– Да эти сукины дети все заодно.

– Ага, а вы, значит, нет, – добродушно рассмеялся полковник Росс. – Я понимаю, Джонни, легче советовать, чем делать, но мне хотелось бы, чтобы мы по возможности шли им навстречу, иногда даже в чем-то уступали. Если этот полицейский, Тайлер, был пьян до такой степени, что шатался и с трудом говорил, дежурный сержант при всем желании вряд ли мог бы сделать вид, что ничего не замечает.

– Да знаю я этих старых алкашей – пока везешь, их ветерком продует, глядишь, вроде и не такой уж пьяный, – запальчиво возразил майор Сирс. – Я был бы очень благодарен, если бы им кто-нибудь подсказал, пусть бы и они тоже старались поддерживать с нами хорошие отношения – хотя, видимо, считается, что это не так важно. А уж от этого поганца Буллена меня просто тошнит. Я не знаю, правда или нет, что он там дальше пишет, но этот саркастический тон насчет секретности – он что, не слышал, что идет война?

– Сейчас посмотрим, – сказал полковник и стал читать дальше.

Пару дней назад пишущего эти строки посетил некий самонадеянный лейтенантик из службы общественной информации и буквально отчитал его за опубликование в газете сведений, на которые, по мнению моего юного гостя, требуется предварительное разрешение в их секретном отделе.

Признаюсь честно, я был уязвлен. С возрастом становишься раздражительным, и я отнюдь не в восторге, что меня оттаскал за седые баки мальчонка, только-только расставшийся с детским садом. Кроме того, если бы я и заслужил взбучку, они могли бы пощадить мое самолюбие и расщедриться хотя бы на капитана. А особенно обидно то, что когда я писал злополучную статью, то был уверен, что использую силу печатного слова лишь к вящей пользе ВВС.