Текст книги "Почетный караул"

Автор книги: Джеймс Коззенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 46 страниц)

Капитан Уайли помолчал немного – видимо, ждал, что Хикс добавит что-нибудь или даст полезный совет. Не дождавшись, он принялся снова смотреть по сторонам. Хикс, довольный, что они закончили этот разговор, тоже отвернулся и скользнул взглядом по широкой затененной галерее. Сквозь арку входной двери просвечивало яркое послеполуденное солнце. Он заметил, что на ступенях снаружи стоят какие-то люди.

Хикс раскрыл было рот, чтобы процитировать строчку из Попа[10]10
  Поп, Александр (1688–1744) – английский поэт.


[Закрыть] – раз капитан Уайли не чужд поэтического мышления, это может его поддержать, – но тут его снова отвлекли люди у входа – что-то странное показалось ему в их жестах и движениях. Он стал наблюдать за ними, пытаясь понять, что происходит.

Казалось, там собралась уже целая толпа. Сквозь сетчатые двери да еще против слепящего солнечного света их нельзя было хорошо разглядеть, но силуэты вырисовывались довольно отчетливо. В невысоком прямом офицере Хикс узнал лейтенанта военной полиции. Он покинул свой пост сбоку от входа и стоял теперь на верхней ступеньке, внутри арки, так что голова его возвышалась над остальными. Все прочие стояли ниже – казалось, они собрались, чтобы прослушать приказ или пройти инструктаж, но это не были полицейские, которых Хикс заметил в джипе перед клубом, – те все были в касках.

Стоявшие внизу на ступенях, кажется, были чем-то взволнованы – видно было, как задвигались головы и плечи. Лейтенант застыл в напряженной позе и только поворачивал голову то вправо, то влево, словно оглядывая слушателей. Потом резко отступил на шаг назад, так что вплотную прижался спиной к широкой решетке большой двухстворчатой двери. Движением, чем-то похожим на движение человека, делающего утреннюю гимнастику или готовящегося совершить сложный прыжок в воду с трамплина, он поднял руки и расставил их точно в стороны.

Это, как видно, поначалу смутило остальных. Несколько секунд они стояли неподвижно. Потом один из них поднялся на одну, а другой на две ступеньки. Первый сделал еще шаг и встал рядом с товарищем. Остальные задвигались и, толкая друг друга, последовали за ними. Послышался неясный гул голосов. Лейтенант, по-прежнему стоявший перед дверью руки в стороны, не шелохнулся. Те двое, что шли впереди, вошли под арку и встали на верхнюю ступеньку рядом с лейтенантом – теперь видно было, что оба они выше его ростом.

Натаниел Хикс, приоткрыв рот, следил за этим странным немым представлением.

– Что там такое, Нат? – спросил капитан Уайли. Он обернулся и поглядел через плечо на дверь.

А у двери силуэты за сеткой-экраном застыли в новой позиции. Потом вдруг все снова пришло в движение. Тот, высокий, что стоял лицом к лицу с лейтенантом, немного подался вперед. Он медленно распростер руки и обхватил лейтенанта за плечи. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, точно обнимались или собирались потанцевать.

Беспорядочная людская волна захлестнула арку. Сетчатые двери задрожали, потом, качнувшись, широко распахнулись, и внутрь ввалилась вибрирующая бесформенная масса, вытолкнув перед собой лейтенанта, который наверняка не удержался бы на ногах, если бы не крепкие объятия державшего его верзилы. Остальные обогнули эту обнявшуюся парочку и вбежали внутрь, вертя головами, словно кого-то искали или хотели о чем-то спросить. Их черные лица сверкали – теперь Натаниел Хикс увидел, что это были те самые цветные летчики.

Здесь, внутри, таинственные плоские силуэты превратились в трехмерные фигуры людей из плоти и крови. Тишина немого представления, сопровождавшегося лишь неясным гулом, нарушилась громкими звуками, усиливаемыми сводчатыми потолками галереи.

Они услышали высокий, срывающийся от гнева, но все же уверенный голос, несомненно принадлежащий лейтенанту полиции:

– А ну-ка, уберите руки! Вы что, повязки не видите? Кто дал вам право…

Ему ответил низкий голос – запыхавшийся, натужный:

– Да мы тебя не тронем, лейтенант. Вот только возьмем твой пистолет, чтобы ты никого…

Другой голос, настойчивый и взволнованный, властно приказал:

– Да прижми ты его как следует, говорю тебе, прижми его…

– Да он никак нас арестовать хочет…

– Теперь-то ладно. Картер забрал у него пистолет. Пусть попробует. Пустите его, посмотрим, как он нас арестует.

Объятия разомкнулись так внезапно, что лейтенант от неожиданности пошатнулся.

– Приказываю немедленно вернуть мне мое личное оружие, – задыхаясь, сказал он. – Приказываю немедленно покинуть здание…

– Не пойдем, никто не пойдет!

– Не пойдем, не пойдем!..

За спиной Хикса негромко вскрикнула одна из девушек. Со скрежетом шаркнули ножки отодвигаемых стульев – инженеры вскочили с мест. Но их опередил капитан Уайли, поднявшийся на ноги с таким неожиданным проворством, что стул со стуком упал набок. Его высокая фигура распрямилась с грозной быстротой; из-за неверного вечернего света казалось, что он плавно скользит по галерее, становясь все выше и выше по мере приближения к чернокожим летчикам.

– А ну-ка, дай сюда эту игрушку, приятель, – сказал капитан Уайли. Длиннющая рука мелькнула в воздухе, и капитан вырвал у чернокожего офицера автоматический пистолет лейтенанта военной полиции вместе с болтающимся ремнем. Потом тоном, не предвещавшим ничего хорошего, скомандовал: – А ну-ка, марш отсюда, все, живо… – Теперь в его приятном, сочном голосе отчетливо слышался алабамский акцент, который прежде лишь угадывался по едва заметной манере растягивать слова…

Покачивая висящим на ремне пистолетом, он так решительно двинулся на бунтовщиков, что те ошеломленно попятились.

– Ну, вы же слышали, что сказал лейтенант, – произнес он спокойным, серьезным тоном. – Марш отсюда! Да побыстрее. И вы там, тоже. Выматывайтесь!

Лейтенант, растрепанный, без фуражки, но все с той же прямой и непреклонной осанкой, поднес к губам неизвестно откуда взявшийся свисток. Резкий, пронзительный звук пронесся под сводами галереи. Натаниел Хикс, изумленно наблюдавший эту сцену, понял, почему остальные полицейские до сих пор не пришли на помощь лейтенанту – видимо, им было приказано не вмешиваться, пока он не подаст сигнал.

Теперь их время пришло. Слышно было, как они, стуча коваными каблуками, бегом поднимаются по ступеням. На фоне освещенной ярким солнцем входной арки показались подпрыгивающие круглые стальные каски. Решетчатые двери распахнулись.

– О Господи, – услышал Натаниел Хикс женский голос за столиком сзади.

Первым в клуб ворвался дородный сержант с автоматом наперевес, в низко надвинутой на глаза каске. Сразу же за ним ввалилась целая толпа людей в касках и с повязками военной полиции на рукавах. Из дверей, ведущих в гостиную, в галерею вышел худощавый седовласый майор.

– Пожалуйста, прошу вас, – обратился он к капитану Уайли, – я сам этим займусь.

Капитан Уайли немного раскраснелся, глаза его еще больше сузились и блестели; он спокойно повернулся и посмотрел на майора. Потом взглянул на сержанта в каске и с автоматом в руках, на толпу полицейских. Снова перевел взгляд на майора – и расхохотался.

– Может, вы заодно и этим займетесь, – сказал он и протянул автоматический пистолет в кобуре и ремень.

– Это мое оружие, сэр, – сказал лейтенант военной полиции.

– Я заведую клубом, капитан, – сказал майор. – Мне даны особые инструкции относительно этого инцидента. Убедительно прошу вас вернуться на свое место. Я вынужден попросить свидетелей задержаться. – Он повернулся к цветным офицерам. – А вы все выйдите, пожалуйста, из помещения. И приготовьте, пожалуйста, ваши личные карточки. Вы все арестованы, все до одного.

IX

Ночь выдалась влажная и душная. Небо над верхушками пробковых деревьев и виргинских дубов – видимо, из-за каких-то особенностей в преломлении света в тропиках или по какой-либо другой причине, неизвестной полковнику Россу, – было сплошь усеяно звездами, огромными, похожими на светящиеся алмазы, и маленькими, бесчисленными, сливающимися в сплошную сияющую дымку. Они давали так много света, что повсюду, кроме густой тени под деревьями, тьма отступала и напоминала больше поздние сумерки. С веранды было хорошо видно озеро Армстронг, и можно было даже различить линию противоположного берега, находившегося отсюда на расстоянии более мили.

За лощиной, в которой находились теннисные корты и бассейн, темнела громада отеля «Олеандровая башня», похожая на длинный холм с сотней нарисованных светящихся окон. Все они были распахнуты, в ночном воздухе – ни ветерка. Из окон неслась какофония отдаленных звуков: смех, голоса, дребезжащая музыка из радиоприемников. Громче всех, то нарастая, то слабея, звучал нестройный хор хриплых мужских голосов, распевающих «У меня шесть пенсов».

Неутомимые певцы дошли уже до куплета, когда у них оставалось всего два пенса – «вот как, вот как, у меня два пенса», – до которого людям трезвым ни за что не дотянуть; полковник Росс с досадой покачал головой. Если шум этой пирушки – причем в пятницу, а не в субботу, перед выходным, – долетит до бунгало генерала Била, расположенного всего в сотне ярдов от гостиницы, певцам может не поздоровиться. А раз их слышно здесь, их вполне может быть слышно и в столовой генеральского дома, где тот беседует сейчас с генералом Николсом и генералом Бакстером.

Полковник Росс точно знал, где в данный момент находятся генеральские гости. Полчаса назад, на лужайке между генеральским бунгало и домом полковника Росса, появилась миссис Бил в замысловатом белом вечернем туалете; вид у нее был самый несчастный. Надув губки, она сообщила, что ее выставили из столовой, как только закончился обед, а ей просто осточертело сидеть одной. Она уселась в шезлонг и небрежно положила ногу на ногу, так что пышные складки платья топорщились вокруг ее тонких ног. Потом свесила правую руку и со свойственной ей ребяческой манерой завладела ладонью миссис Росс. Левой она прикрыла сердитый зевок.

– Послушайте, что у нас все-таки происходит? – спросила она. – Что-то на базе случилось?

– С чего вы взяли? – сказал полковник Росс. – Они что-нибудь об этом говорили?

– Не знаю, о чем они говорили, – сказала миссис Бил. – Но могу поспорить, что вы-то наверняка знаете, Норм. Да ладно, не больно и интересно. Я просто уверена, что что-то стряслось. Нюд пришел вместе с Джо-Джо и Олли Бакстером, и они были в прекрасном настроении – видимо, пропустили пару рюмок у него в кабинете. Потом пришел этот Буллен с фотографом… – Она хихикнула. – Он сперва позвонил и спросил, можно ли им прийти, и я сказала – разумеется. Нюд не возражал – вы же сказали, что ему нужно подлизаться к Буллену. – Она снова хихикнула. – Нюд говорил, что я не должна употреблять таких выражений, так воспитанные дамы не говорят. Вот поэтому-то я сегодня и вырядилась как на бал. Кстати, Кора, по-моему, это платье на мне плохо сидит. Вы не посмотрите? Может, нужно немного ушить? Да, так вот. Они сделали кучу снимков: мы с Нюдом на диване, и малыша тоже сфотографировали – он страшно безобразничал. Буллен сказал, они напечатают все в завтрашней газете. А потом Нюда позвали к телефону. Это вы ему звонили, Норм. Я знаю, что вы. И я сразу почувствовала – что-то стряслось. Опять кто-то разбился? Или снова этот Бенни?

– Нет, – сказал полковник Росс. – Никто не разбился, и Бенни здесь ни при чем. Обычная история – нарушение воинской дисциплины; я вынужден был сообщить Нюду. Вот и все, что я пока могу сказать.

В этот момент в двери веранды постучал полковник Култард; он заходил к генералу, узнал, что тот занят, и пришел спросить, нельзя ли ему посидеть с ними. По просьбе миссис Росс он вскоре отправился на кухню приготовить кувшин ромового пунша – считалось, что он в этом деле большой мастак.

Полковник Росс очень устал и прекрасно обошелся бы сегодня без гостей, но в любом случае он не мог лечь: во-первых, сегодня у них ночует генерал Бакстер, а во-вторых, он ждал Ботвиника и военного прокурора майора Тайтема, которые должны были принести обвинительные заключения на цветных офицеров, арестованных сегодня в клубе. Впрочем, вряд ли ему удалось бы уснуть в такую жаркую ночь, да еще когда так неспокойно на душе. Полковник Култард, как видно, тоже устал и, довольный, что его никто не трогает, молча сидел в кресле, потягивал пунш и курил сигару. На другом конце веранды миссис Бил о чем-то шепталась с миссис Росс.

Из долетавших до них звуков песни они узнали, что у исполнителей не осталось уже ни единого пенса – «вот как, ни пенса»; полковник Росс не выдержал, устало поднялся и пошел в дом. В дальнем конце холла около телефона горела лампа. Он набрал номер гостиницы и сказал телефонисту на коммутаторе:

– Говорит полковник Росс. Узнайте, в каком номере так горланят, и соедините меня с ними.

Почти тотчас же раздался звонок – видимо, гуляки уже изрядно надоели всем в гостинице. Чей-то игривый голос в трубке сказал:

– Генерал Бил слушает!

– Говорит полковник Росс, инспектор ВВС. – Он постарался, чтобы его голос звучал как можно более сурово. – Прекратите немедленно. Если услышу пение, запишу ваши фамилии и личные номера, и завтра вы мне все принесете рапорта.

Остряк на том конце провода опешил от неожиданности и поспешно сказал:

– Так точно, сэр.

Полковник Росс повесил трубку и вернулся на веранду. Полковник Култард, догадавшись, зачем Росс ходил в дом, сказал:

– Сейчас многие воображают, будто война – что-то вроде пикника на лужайке, прекрасный повод пошуметь и повеселиться.

– Что ж, – мрачно сказал полковник Росс, – отчасти так оно и есть. В этом они не далеки от истины. Поэтому-то война многим и нравится.

– Ну, мне-то нынешняя война совсем не нравится, – сказал полковник Култард. Он покачал красивой седой головой. – Во всяком случае, мне не нравится, как я сам в ней участвую. Если бы мне удалось перевестись в действующую армию…

– Да брось ты, Хэл, – подала голос миссис Бил. Судя по ее язвительному тону, она тоже была недовольна войной и тем, как это отражается на ней лично, и считала, что у нее гораздо более серьезные причины для недовольства. – Ты уже слишком стар и толст, – безжалостно сказала она. – И жутко ленив. Мы тебе дали самую легкую работу, какую только удалось найти, а ты еще плачешься. И кстати, при следующей аттестации Айра собирается поставить тебе оценку «плохо». Так что тебя никуда не возьмут.

– Каково иметь такую сестренку? – невозмутимо сказал Россу полковник Култард. – Видели когда-нибудь такую грубиянку?

– Да уж молчал бы, – сказала миссис Бил. – Ты ведь целыми днями валяешь дурака. Когда ты хоть немного проснешься, Хэл? – Из темноты смутно выступало ее бледное лицо с воинственно поднятым подбородком и белое топорщившееся платье. Она так и сыпала колкостями, голос ее дрожал от негодования. Видимо, они давно уже привыкли разговаривать в таком тоне, решил полковник Росс. Быть может, все началось еще в те годы, когда она была ребенком, настоящей «маленькой сестренкой», и Хэл, красивый и самоуверенный, чем-то ее разочаровал, не сумел помочь в какой-то детской беде, преподав тем самым одну из горьких житейских истин: не все то золото, что блестит. И с тех пор к ее любви примешивалась обида. Она снова постаралась поддеть его: – А как насчет того, о чем ты говорил вчера вечером, про какого-то распрекрасного офицера из твоего отдела, который устроит публикацию в журнале? Спорим, ты даже не почесался!

– А вот тут ты ошибаешься, – сказал полковник Култард. – Я исполнил в точности все, что обещал. Сегодня утром я привел капитана Хикса к Нюду, и мы обо всем договорились. Он уже приступил к работе. Так что – нечего…

– Да я уверена, что ты все испортишь, – сказала миссис Бил. Она судорожно вздохнула и повернулась к миссис Росс. – Пойду спать. Устала смертельно. Не стану ждать этих надутых индюков. Нюд с Джо-Джо могут часами языком чесать, уж я их знаю! До сих пор небось перебирают всех знакомых и говорят: «Ну нет, этот никуда не годится»; а все оттого, что тот, видите ли, что-нибудь не так сделал в Академии, или в Келли, или еще где-то. Кора, посмотрите, пожалуйста, мое платье, и я пойду.

Когда они остались вдвоем с Россом, полковник Култард сказал извиняющимся тоном:

– Сэл любит пошуметь, но сердце у нее доброе. – Он отхлебнул из стакана и полыхнул огоньком сигары. Полковник Росс не сомневался, что так оно и есть на самом деле. Полковник Култард защищал не себя, а сестру, ему не хотелось, чтобы у Росса сложилось о ней превратное мнение. Полковник Култард знал, что никто всерьез не считает его ленивым. Он предан армии, усердно трудится, долгое время выполняет непростую для него работу и может похвастаться внушительным списком проектов, завершенных под его руководством. Да и совсем он не толстый! Просто приходится много времени проводить за письменным столом, вот он чуть-чуть и прибавил, да лицо немного округлилось. А для старшего офицера он совсем не стар. Его густая шевелюра поседела еще в тридцать лет, а сейчас ему всего сорок пять. Так что Сэл пошутила – просто она вспыльчивая, у нее характер такой. А насчет аттестации – это, разумеется, наглая ложь, вернее, тоже лишь шутка. Полковник Росс, осведомленный о баллах всех офицеров в гарнизоне, поскольку генерал Бил при аттестации с ним советовался, не мог не знать, что полковник Култард всегда получал только высшую оценку. Так что всякому, кто хорошо знаком с Сэл, ясно, что она просто дурачилась.

Вот что, по мнению полковника Росса, хотел сказать своей извиняющейся репликой полковник Култард, именно эти чувства и мысли были написаны на его добром серьезном лице, белым пятном выделяющемся в темноте.

Полковника Росса сейчас гораздо больше занимало другое: его мучали сомнения – правильное ли решение он принял; может быть, размышлял он, разумнее было бы допросить задержанных сегодня же, или, может, он прав, и пусть лучше посидят до завтра, подумают, что им за это будет. Того офицера – кажется, его зовут Амос Гранджент, – того самого, который поднял руку на заместителя начальника военной полиции, придется, видимо, отдать под трибунал, да и второго лейтенанта, Чарлза Картера, тоже – утверждают, что, пока Гранджент держал Дея, Картер незаконным образом завладел его личным оружием. Он никак не мог решить, стоит или не стоит выдвигать обвинения против остальных офицеров и каковы будут последствия в каждом из этих случаев. Обычно в юридической практике исходят из того, что все, кто с ними пришел, считаются соучастниками уже в силу своего присутствия и в равной степени виновны; но, возможно, здесь такой подход неоправдан или по крайней мере может быть признан неосновательным. Нет никаких причин предполагать, что, не напади на офицера военной полиции Гранджент и Картер, на него непременно напал бы кто-то из этих четверых. Полковник Росс вовсе не был уверен, что все шестеро были в равной степени решительно настроены и достаточно сплочены – они ведь наверняка понимали, чем все это может для них кончиться. Может быть, лучше не раздувать этого дела – ведь, если классифицировать его как нападение на офицера военной полиции при исполнении служебных обязанностей, вырисовывается настолько серьезное воинское преступление, что можно, да и просто необходимо, привлечь к суду почти всех прикомандированных цветных офицеров.

И это еще не самое худшее. Могут повернуть так, что Нюду придется разбирать дело о мятеже. По сообщениям осведомителей Ботвиника, в одной из уборных появились надписи, причем разным почерком: «Белые войну начали – пусть сами и расхлебывают», «Японцы воюют за свободу афро-американцев»; кроме того, была нарисована могила с крестом, на котором печатными буквами значилось: «Только для белых». Представляю, как за это ухватится контрразведка. Люк Ходен непременно раздует дело о подрывной деятельности и к завтрашнему утру представит все подробности заговора. Полковник Росс неожиданно для себя громко вздохнул.

На его вздох отозвался полковник Култард, о чьем присутствии Росс как-то забыл, пока, напрягая утомленный мозг, пытался разобраться в этом скопище фактов, предположений, возможных вариантов и предварительных решений.

– Да, собачья жизнь, Норм, – сказал полковник Култард, – работы невпроворот; крутишься как можешь, а потом ты же еще и виноват. Я слышал, из Вашингтона утром справлялись насчет этой истории. Джо-Джо Николс что-нибудь говорил?

– При мне – нет, – ответил полковник Росс. – Их Дед встречал – его и Бакстера. Потом мы собрались у Нюда, выпили немного, разговор в основном шел о том, как они долетели. Все были в прекрасном настроении.

– Боюсь я этого Николса – иногда взгляну на него, прямо мурашки по коже, – уныло произнес полковник Култард. – Вы ведь его плохо знаете?

– Никогда с ним прежде не встречался. Мне показалось, он большой любитель ломать комедию.

– Это точно, да вот только комедию довольно странную, побольше его узнаете – увидите. Вы еще смеяться не закончите, а он уже прикажет, если сочтет целесообразным: «Расстрелять вот этого!» – и укажет на вас. Мы когда-то вместе служили в Селфридже, много лет назад. Он был начальником отдела личного состава, но фактически сам всем заправлял в гарнизоне. Он всегда всем заправляет, везде, где бы ни служил. Другие, знаете, болтаются иногда без дела, развлекаются, могут устать, им все может надоесть, могут расслабиться. Только не Джо-Джо. Он всегда идет точно к цели. И сюда он тоже не развлекаться приехал, Норм, помяните мое слово.

Люди, давно служащие в военно-воздушных силах, обычно прекрасно знают друг друга, нередко образуют противоборствующие кланы и склонны придумывать друг про друга самые невероятные легенды, порой превознося до небес, порой изображая в черных красках, а иногда и то, и другое вместе. В мирное время летчики – в большинстве своем народ нервный и легковозбудимый. Полковник Росс понимал, что иначе и быть не может. Тут нужно обладать психическим складом особого рода – чем-то вроде раздвоения личности. Человек, которому приходится постоянно рисковать в воздухе, должен иметь живой и беспечный характер, но, садясь за штурвал, он мгновенно преображается – становится хладнокровным и предельно собранным, расчетливым. Без этого в авиации не выжить; такое раздвоение – единственный способ заставить себя не думать об опасности и возможной гибели.

Полковник Росс не сомневался, что Николс, как и прочие, еще уцелевшие из старой гвардии, иногда казался психом своим не совсем психически нормальным товарищам по оружию.

– Джо-Джо прилетел вовсе не из-за утреннего скандала, – сказал он. – Решение о поездке было принято несколько дней назад. Он приехал на завтрашнее чествование.

– Наверняка есть еще какая-то причина, – сказал полковник Култард. – Я уверен, что и Олли Бакстер здесь неспроста. Наверное, Уилли приказали прислать кого-нибудь и из его конторы. Думаю, скоро все выяснится. Кстати, что вы решили, Норм, с моим офицером, с Хиксом? Все хотел вас спросить.

У полковника Росса не было ни малейшего желания решать сейчас вопрос о капитане Хиксе. Несмотря на то что он всячески поддерживал идею с публикацией, да, собственно, он сам все это и организовал, тем не менее он понимал, что это вовсе не главное, что статья может лишь немного украсить или в чем-то дополнить то, что было для него сейчас наиглавнейшим – а этим главным, как он окончательно понял во время своих грустных размышлений в аудитории отдела личного состава, был для него генерал Бил. Здравый смысл не позволял ему признать, что затея с публикацией и вправду необходима, а опыт подсказывал ему, что она попросту бесполезна.

Следует признать, что в какой-то мере у работников службы общественной информации есть основания утверждать, что их методы не только эффективны, но даже неотразимы. Свое умение формировать общественное мнение они доказали на самой армии, заставив почти всех высших чинов покорно повторять вслед за ними, что работа по пропаганде, или, если хотите, по «идеологической обработке», является для армии жизненно необходимой. Хотя навряд ли, думал полковник Росс, эта блестящая победа над умами высшего командования привела к каким-то положительным сдвигам в общественном мнении – скажем, люди стали лучше относиться к войне, удвоили усилия и оказали армии единодушную поддержку. И хотя кое-что из того, что несет с собой война, кому-то нравится, большинство людей не любят войну, и никто не заставит их ее полюбить. Людям нравится, что во время войны больше платят, что у многих появляется возможность воспользоваться чрезвычайным положением и сделать карьеру, оттеснив более достойных конкурентов. Нет никакой необходимости силой заставлять людей любить то, что им и так нравится. А любые попытки заставить их полюбить то, что им не нравится, всегда нелепы и обречены на провал.

Масштабы этого провала тем грандиознее, чем большее значение придается ожидаемому успеху. Сравним, к примеру, все усилия по «идеологической обработке» рядового состава в плане объяснения «цели войны» каждому солдату с полученными результатами, то есть посмотрим, как солдаты относятся к войне и что они о ней на самом деле думают. Обычный средний человек твердо знает, какую именно цель он лично преследует в войне. Цель эта – как можно скорее с войной покончить и отправиться домой. Это вовсе не значит, что он не будет сражаться – как раз наоборот. Как только его привезут на фронт и он увидит противника, он сразу смекнет, что, пока он не перебьет врага или не обратит его в бегство, домой ему не попасть. Ему вовсе не нужно знать о злодеяниях противника и том, какой он нехороший. Все злодеяния, все коварные замыслы вражеского командования – сущие пустяки по сравнению с тем обстоятельством, что враг сейчас перед ним, что он в него стреляет и заставляет торчать здесь. И хотя интеллектуальный уровень среднего человека и вправду довольно низок, все же немного найдется таких, у кого он низок настолько, чтобы поверить, будто все они, стоящие в одной шеренге, – братья, сражающиеся во имя «благородных идеалов». Да если им такое скажешь, они же со смеху помрут. В большинстве своем они презирают своих офицеров, ненавидят уставы и дисциплину и нарушают их при всяком удобном случае; они проклинают армию с утра до ночи и только и думают, как бы отсюда вырваться, они поднимают вой из-за малейших неудобств, не говоря уже о настоящих тяготах.

Казалось бы, ну как можно начинать с такой армией сколько-нибудь серьезную военную кампанию? Да таким солдатам просто необходима «идеологическая обработка». Все это так, но только на первый взгляд, если забыть об истории американской армии. Еще со времен своей юношеской армейской одиссеи полковник Росс помнил отношение к службе ветеранов прошлой войны, ворчливых добровольцев. От них он услышал песню, которая, и это весьма знаменательно, поется в армии со времен Гражданской войны. В песне этой был замечательный последний куплет:

 
Славный путь ветеранов – вот пример для солдат.
Все пойдем на сверхсрочку – да поди-ка ты в зад!
 

Вот такое язвительное, почти яростное презрение, такое соединение высокого и низкого – специально чтобы позлить тех, кто дома тешит себя (как они считали) разной высокопарной чушью, – это и есть суть отношения американцев к армии. Полковник Росс, как и всякий, у кого есть глаза и уши, знал, что чувства солдат к армии не изменились и по сей день. И едва ли их можно изменить, да и вряд ли стоит менять, если подойти к этому с практической точки зрения. Когда дойдет до драки, даже нытики будут сражаться как надо. И нынешняя война это уже доказала. Они еще чаще жалуются, еще больше презирают офицеров, еще сильнее ненавидят армию, еще меньше подчиняются приказаниям – и при этом сражаются гораздо лучше, все, как один, побеждая любого противника.

Немного пофилософствовав про себя об этой стороне затеи с публикацией, полковник Росс сделал попытку – впрочем, не слишком успешную – вспомнить вчерашний разговор.

– Мне кажется, если это вообще осуществимо, – сказал он, – Хикс как раз тот, кто нужен. Вы об этом спрашиваете? Я уверен, что у него есть связи и он, если захочет, сможет ими воспользоваться. Но не думаю, чтобы это задание его особенно вдохновляло.

– Почему? – спросил полковник Култард. – Сегодня утром мне показалось, что это его заинтересовало.

– Возможно, я ошибаюсь, – сказал полковник Росс, – но думаю, что я все-таки прав. Ведь Хикс в своем деле собаку съел. Наверняка прежде он занимал видное положение, пользовался влиянием. Я хочу сказать, ему не надо было никого спрашивать, что ему следует думать по тому или иному поводу. Он вам говорил, что ему нравится эта идея?

– Ну, так прямо не говорил, – сказал полковник Култард. – Я, собственно, его и не спрашивал. Мне показалось, что он не против. Во всяком случае, у меня не сложилось впечатления, что он будет заниматься этим из-под палки. Вы со мной не согласны?

– Как вы считаете, какого он о вас мнения?

– Как-то никогда не задумывался, – удивленно ответил полковник Култард. – Мы ведь не часто видимся. Он всегда любезен и вежлив. И приказы выполняет охотно, хотя прежде он, возможно, вправду был большой шишкой.

– Чтобы стать большой шишкой, нужно прежде всего головой работать, – сказал полковник Росс. – В армии же голова нужна только для того, чтобы отвечать «Есть, сэр».

– Понимаю, к чему вы клоните, – сказал полковник Култард. Видимо, слова полковника Росса его задели. Он нервно рассмеялся. – Может быть, Хикс считает меня тупицей. Очень может быть. Что ж, вполне естественно. Он, вероятно, знает гораздо больше меня. В моем отделе, Норм, есть удивительно талантливые люди. Разумеется, я бы не отказался знать столько же, сколько знают они. Пятеро, а может, шестеро записаны в справочнике «Кто есть кто в Америке» – так что сами видите, какой уровень. И все же не думаю, что меня недолюбливают…

– Я просто хотел сказать, что, если бы мы обратились к Хиксу как к редактору журнала, его наша тема могла бы и не заинтересовать. Ну так что ж. Мы и не будем его привлекать как редактора.

Полковнику Култарду стало неловко.

– Я понимаю, Норм, – сказал он, – возможно, я действительно говорил с ним в приказном тоне, и он просто ответил: «Есть, сэр». Но я на самом деле подумал, что он хочет…

– И абсолютно правильно подумали, – сказал полковник Росс. – Из вчерашнего разговора я понял, что он не прочь выполнить особое задание генерала. К сегодняшнему утру он все обдумал и, возможно, по-прежнему согласен. А когда он посмотрит все, что мы собираемся ему показать, может случиться так, что ему ни одна из предложенных тем не покажется подходящей. А может, лучше сделать иначе? Что, если отправить его в Нью-Йорк в командировку: пусть потолкует с кем нужно, побывает в редакциях разных журналов, посмотрит, что можно сделать. Кстати, где-то в тех краях у него жена и дети…