Текст книги "Почетный караул"

Автор книги: Джеймс Коззенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 46 страниц)

– А насчет Николса вы что-нибудь знаете – зачем он едет? – спросил полковник Росс.

– Так точно, сэр, – с опаской посмотрев по сторонам, ответил Ботвиник. – Его прислали от начальника штаба с медалью «За выдающиеся заслуги» для генерала. Полковник Моубри хочет пока сохранить это в тайне. Генерал Николс сделает вид, что приехал с обычной проверкой. А потом официально вручит медаль на церемонии спуска флага.

Полковник Росс с самого начала смотрел на затею полковника Моубри как на непозволительное ребячество, которое, как ни странно, нередко свойственно прямолинейному, слишком рациональному, рассудочному мышлению военных, для которых люди – лишь «живая сила», а убитые – просто «потери». Теперь же известие о новом дополнении окончательно вывело полковника из себя.

– Да на кой дьявол эти тайны – все давно уже всё знают! – с раздражением воскликнул он. – Насчет парада, например, напечатано в сегодняшней газете. И я вынужден показать эту заметку генералу. Так что скажите полковнику Моубри, что хватит секретов!

II

Без пяти восемь у ворот КПП базы выстроилась длинная очередь автомобилей. Со стороны Оканары то и дело подъезжали припозднившиеся офицеры, так что военная полиция едва успевала проверять документы и пропускать двойной ряд машин. По обеим сторонам каждого ряда под широкой, выкрашенной в белый цвет деревянной аркой с буквами «АБДИП», увенчанной крылатой звездой военно-воздушных сил, работало по двое полицейских. Полицейские отдавали честь. Потом делали шаг вперед, чтобы взглянуть на пропуск. Шаг назад. Снова отдавали честь и шли к следующей машине.

Сейчас в воротах стояла колонна военных грузовиков и бронетранспортеров с пулеметами и противотанковыми орудиями с изящными тонкими стволами, загородив половину широкой асфальтовой полосы, которая вела к флагштоку перед прямоугольником штабных зданий АБДИПа. Грузовики были битком набиты чернокожими солдатами в полном походном снаряжении. Поверх ранцев висели стальные каски. На груди болтались противогазы. Хотя солнце палило вовсю, а слезать с переполненных грузовиков им, видно, не разрешили, они пребывали в прекрасном расположении духа, смеялись, болтали и жестикулировали. Около джипов с красными флажками инженерных войск, похожими по форме на хвост ласточки, виднелись немногочисленные белые офицеры: засученные рукава рубашек обнажали загорелые руки; выкрашенные в грязноватый желто-коричневый цвет каски заломлены на затылок; они сосредоточенно рассматривали карты. Вдоль длинной колонны машин сновали мотоциклисты; из-за тесноты ехать приходилось очень медленно, так что мотоциклы вихляли, двигатели «двоили» и то и дело глохли.

Другая сторона дороги была забита гражданскими и военными, не поместившимися на тротуаре. Сплошной поток людей двигался от автобусной остановки на базу. Даже миновав ворота КПП, Хикс по-прежнему вел машину с черепашьей скоростью.

– Какой дурак поставил здесь колонну, да еще в это время? – сказал сидевший рядом с ним капитан Эндрюс.

– Вот и скажи об этом генералу Билу, – отозвался с заднего сиденья капитан Дачмин. – Или лучше попроси Хикса, пусть он сегодня доложит генералу. И вообще, куда мы так спешим? Посмотри на этих черномазых! Им на все наплевать, и они совершенно счастливы. Вот с кого надо брать пример и никуда не торопиться. Да, чуть не забыл, Нат. Высади нас вон там, чуть подальше. Нужно соды купить. Зайдем в гарнизонный универмаг. – Он повернулся к сидящему рядом с ним лейтенанту Петти. – Ты же обещал своему сержанту принести соды для голубя.

– Точно, обещал, – отозвался лейтенант. Он провел рукой по покрытому испариной лбу и издал глубокий тяжелый вздох. Он уже раскаивался, что не остался досыпать, а поехал со всеми вместе. Несмотря на загар, он был очень бледен, в широко расставленных голубых глазах застыло выражение страдания, слегка смягченного отупением – неизбежным спутником похмелья.

– Голубок совсем расхворался, – с жаром пояснил Дачмин, – у него сухость зоба. Слушай, а это не заразно? Ты ничего такого не чувствуешь, лейтенант?

Лейтенант Петти выдавил из себя мученическую улыбку.

– Чтобы я еще хоть раз мешал пиво с виски…

– И с ромом, – сказал капитан Дачмин. – Мы же завершили старым добрым ромом. Лет десять назад я тоже любил зарекаться: «Да чтобы я еще хоть раз…» Тебе просто нужно чаще практиковаться.

– Так это был ром? – спросил лейтенант Петти. – Что ты говоришь! Знал бы – ни за что бы не пил… – Он замолчал, обессиленный столь длинной речью. Ему было стыдно и тошно – как в переносном, так и в самом прямом смысле; моральные муки усугублялись невыносимой головной болью; он сидел опустошенный, не в силах произнести больше ни слова.

Скосив глаза на лейтенанта, капитан Дачмин со спокойным любопытством обозрел покрытое холодным потом лицо и остекленевший взгляд. Созерцание человеческого безрассудства во всех его проявлениях доставляло ему почти такое же удовольствие, как пиво и девушки. Ему никогда не надоедало наблюдать за этой неувядающей комедией под названием «хмурое утро похмелья». Он прекрасно знал, чего стоят все эти громогласные клятвы. Сколько существует мир, хмурые, комичные в своем раскаянии мужчины дают зарок впредь больше никогда не пить, но тут же, как только им становится лучше, нарушают его.

Вспоминая забавные номера, которые откалывал вчера лейтенант Петти, капитан Дачмин мог без труда представить себе дальнейший ход его мыслей и поступков – гораздо лучше, чем сам лейтенант. Петти искренне считал, что это в первый и последний раз; насчет того, что первый, Дачмин не сомневался, но вот насчет того, что последний… Лейтенант Петти молод и здоров, и уже завтра или даже сегодня к вечеру похмелье пройдет. И тогда он, по простоте душевной, взглянет на этот, казалось бы, уже раз и навсегда решенный вопрос с другой стороны. Разумеется, до такого состояния он больше никогда не будет напиваться. Это абсолютно исключено. Но все же нужно спокойно во всем разобраться. Дело ведь не в том, чтобы вообще не пить; главное – это не пить лишнего и не смешивать напитки. Теперь насчет девушек. Чертовски рискованное дело: всякий знает, что гораздо больше шансов что-нибудь подцепить от девиц такого сорта, чем от профессиональных проституток. Может быть, даже и к лучшему, что он вчера вырубился в последний момент. А если бы не напился, то вообще не стал бы с ними связываться. Ну а поскольку впредь он напиваться не станет, то без труда сможет избежать подобных предложений.

Итак, решено. Нет никакой нужды отказывать себе в удовольствии ощутить то восхитительное, ни с чем не сравнимое состояние – капитан Дачмин помнил, какая простодушная радость была написана на физиономии лейтенанта, когда тот стоял у стойки (как всякий порядочный человек, он не разбавлял виски), чтобы в обмен на пару долларов получить свою порцию отваги и обрести блаженство. Все правильно! Знай он вчера то, что знает сейчас, с ним ничего дурного не случилось бы. Вот тут ему и нужно было бы остановиться. Теперь, спокойно оглядываясь на события вчерашнего вечера, он ясно видит, что все началось только после того, как они пришли в это бунгало и стали пить ром; вообще-то от первого стакана особого вреда не было. Да он и не понял поначалу, к чему все идет, – обстановка в доме настраивала на самые благопристойные мысли. Даже когда Дачмин увел на веранду ту, с каштановыми кудряшками, а он остался с блондинкой, он еще не слишком представлял, как себя вести, и поэтому очень обрадовался, когда девушка снова подлила в его стакан, – ему было теперь чем заняться. Дачмин прежде в разговоре упомянул голубей, и лейтенант принялся ей рассказывать, как мальчишкой стал держать голубей и построил на крыше голубятню. Она подала ему стакан и села рядом с ним на кушетку. Дальше все оказалось проще простого, и вскоре он уже крепко обнимал ее теплое, нежное, сладко пахнущее тело; поначалу она хихикала и противилась, но постепенно ее сопротивление слабело, и наконец она позволила его рукам все вольности, какие только приходили ему в голову; а потом (он о таком и мечтать не смел) она не только не протестовала, но сама помогала ему, упрашивала, учила и даже настаивала… Нет, в другой раз он уже не вырубится как идиот, в другой раз он…

– Да ты не переживай, – фыркая от смеха, сказал капитан Дачмин. – Мы можем предпринять новую атаку – по просьбе общественности. Дело-то еще не закончено…

– Только без меня, – сказал лейтенант Петти. – Я больше в эти игры не играю. Кстати, я хотел бы извиниться за вчерашнее. Я, разумеется, очень благодарен за ваше…

– Да ладно, чего там, – добродушно прервал его капитан Эндрюс. – Не ты первый, не ты последний – разве можно угнаться за Дачмином по части выпивки. Да ты посмотри на него – двести фунтов живого веса.

– Двести фунтов жил и стальных мускулов, – уточнил капитан Дачмин.

Машина впереди остановилась, и Хиксу тоже пришлось притормозить. Капитан Дачмин открыл дверцу и вышел из автомобиля.

– Ну уж во всяком случае – не мозгов, – с неожиданным раздражением сказал капитан Эндрюс.

Пока лейтенант Петти выбирался из машины, Дачмин смотрел на капитана Эндрюса с удивлением, но по-прежнему с довольной улыбкой на губах.

– Мозгов? – спросил он. – А это что за штука? – Плечи его снова затряслись от смеха. – Совсем безмозглый, – пропел он. – Совсем безмозглый был мой ми-и-лый!

Автомобиль впереди тронулся с места, и Хикс тоже включил передачу.

– Эй, – крикнул вслед капитан Дачмин, – скажите Уитни, что я уехал на задание, ладно?

Натаниел Хикс повернул к отделу нестандартных проектов; взглянув на капитана Эндрюса, он заметил, что тот покраснел.

– Напрасно Кларенс думает, будто я против него что-то имею, – сказал Эндрюс. – Просто он иногда меня утомляет. Все время старается доказать, что другие ничуть не лучше его.

– А они лучше? – спросил Хикс и вырулил на стоянку позади здания.

– Во всяком случае, ты – насколько я мог заметить – не пьянствуешь и не бегаешь за каждой юбкой.

– Может быть, тут все дело в том, что мне просто не хочется, – сказал Хикс.

– Разумеется, – ответил капитан Эндрюс, – тут все дело в том, что тебе хочется. Каждый хочет то, что хочет. Я понимаю. Но ведь у людей могут быть самые разные желания. А он думает, будто все хотят того же, что и он, да только у них не хватает духу в этом признаться. То, чего он добивается, меня не интересует; почти наверное можно добиться того, ради чего трудишься.

– С каких это пор? – попытался поддразнить его Хикс.

– С тех пор, как существует мир, – серьезно ответил капитан Эндрюс. – Что посеешь, то и пожнешь. Если это не так, то жизнь вообще не имеет смысла.

Хикс поставил машину вплотную к ограде стоянки.

– Ты меня, конечно, извини, – сказал он, – но в формальной логике это называется софизмом и не является доказательством. Ты говоришь, что некоторое утверждение истинно лишь потому, что тебя сильно огорчит, если оно окажется ложным. Следовательно, истинно все, что доставляет нам удовольствие.

– Дело не в том, доставляет нам истина удовольствие или нет, – очень серьезным тоном сказал капитан Эндрюс. – Я вот что скажу. Я, например, лучше всего разбираюсь в математике. Там сразу видно, что истинно, а что ложно: либо ты вязнешь в груде неразрешимых уравнений, либо получаешь просто элегантное решение, и это, конечно, не может не доставить удовольствие. Разумеется, в жизни все гораздо сложнее. Я хочу сказать, что числа не врут, да вот вычислители могут оказаться врунами…

Он с довольным, хотя и несколько неуверенным видом взглянул на Хикса: видимо, считал, что, отважившись на каламбур, он вторгается в его, Хикса, профессиональную область, и не был уверен, что каламбур ему удался.

– То есть я хочу сказать, – торопливо продолжал он, – математические доказательства не годятся в таких областях, скажем, как религия… Я логику не изучал, но думаю, любое математическое доказательство должно быть логичным. Впрочем, я и в математике многого не знаю. Нет времени следить за новыми работами. Сейчас, например, очень быстро развивается тензорное исчисление. Часто новые открытия в физике связаны с появлением нового математического аппарата… В общем, я хочу сказать, что я многого не знаю в своей области. Но у меня достаточно знаний, чтобы понять смысл этих новых направлений – во всяком случае, если понадобится, я разберусь в любой математической теории…

Натаниел Хикс вытащил ключ зажигания и уже взялся за ручку дверцы, но продолжал сидеть и слушать Эндрюса. Хотя если бы он вышел из машины, оборвав его на полуслове, Эндрюс вряд ли бы обиделся. Тому всегда казалось, что все, что он говорит, скорее всего, никому не интересно и он лишь беззастенчиво и безо всякого права отнимает драгоценное время собеседника. И хотя то, о чем сейчас говорил Эндрюс, было и вправду довольно скучным, а продолжение явно будет еще скучнее, да и дел сегодня у Хикса было невпроворот, он чувствовал угрызения совести и не решился прервать приятеля. Он сочувственно поддакнул и приготовился дослушать его речь, состоящую, как он знал по опыту, из бессвязного изложения его удивительно наивных и бесхитростных представлений о жизни.

Возможно, Хикс снисходительно относился к занудству Эндрюса потому, что тот был ему симпатичен: за несколько месяцев знакомства Хикс убедился, что Эндрюс всегда и при всех обстоятельствах остается порядочным человеком. Добропорядочность – явление не только отрадное, но и достаточно редкое. Видимо, оно неизбежно должно сочетаться с некоторой наивностью; такие люди не желают признавать тот подтверждаемый жизненным опытом факт, что поступки большинства людей основываются отнюдь не на высоких побуждениях; они уверены, как только что заявил капитан Эндрюс, что в основе мироздания лежат правда и справедливость, которые рано или поздно восторжествуют. Такое прекраснодушие невольно вызывает, даже у людей не слишком доброжелательных, снисходительное и слегка покровительственное отношение. Однако не так-то просто смотреть на капитана Эндрюса свысока. Этот простодушный чудак, отметил с восхищением Натаниел Хикс, отличается незаурядными умственными способностями, которые в некоторых специфических сферах настолько же превосходят способности людей с так называемым нормальным умственным развитием, насколько их собственный мозг превосходит скопление нервных мозговых клеток у рыб.

Даже для тех, кто совершенно не разбирается в статистике, было ясно, что Эндрюс – специалист высокого класса: он без труда молниеносно справлялся с любым сложным заданием. Но особенно сильное впечатление на сослуживцев производили импровизированные представления. Капитан Эндрюс терпеть не мог выделяться и тем более выставлять напоказ свое превосходство над другими, но иногда все же уступал просьбам друзей и демонстрировал свои уникальные способности. Ему было достаточно одного беглого взгляда, чтобы запомнить целую страницу чисел. При игре в бридж, взглянув на карты «болвана», он через пару ходов мог почти безошибочно назвать карты, оставшиеся на руках у каждого из партнеров. Эти трюки всегда доставляли зрителям огромное удовольствие, впрочем, их нетрудно было объяснить: первый – тренировкой памяти, а второй – несложными расчетами. Однако один раз Хиксу довелось воочию убедиться в выдающихся способностях капитана Эндрюса, и уж это никак нельзя было снести к тривиальным фокусам, потому что тут он поразил даже видавших виды экспертов, которые, впрочем, вряд ли испытали при этом положительные эмоции. Суть этой скандальной истории состоит в том, что Эндрюсу удалось разгадать новейший шифр военно-морского флота США.

Это случилось еще в ту пору, когда они, в ожидании нового назначения, маялись от безделья в Грейвелли-Пойнт в Вашингтоне. К ним то и дело заходили офицеры из других отделов – с донесениями или просто узнать последние новости. Поскольку полковник Ван Пелт и начальники секций были постоянно заняты на бесконечных и бессмысленных совещаниях, посетителям приходилось подолгу ждать; они разбредались по захламленным, грязным комнатам и проводили время в разговорах с томящимися от скуки офицерами АБДИПа. Как-то к ним зашел связист-подполковник, специалист по шифровальному делу из Арлингтон-Холла, порученец полковника Ван Пелта. Он разговорился с Эндрюсом и Хиксом и в числе прочих подробностей рассказал им о современных шифрах и объяснил принципы их построения, благодаря которым, при простоте употребления, их фактически невозможно разгадать. Для примера он показал им копии пяти радиограмм, закодированных с помощью шифра, применяющегося сейчас на флоте.

– Ну-ка, попробуйте разобрать, что здесь написано, – сказал он.

Лейтенант Эндрюс уважительно присвистнул.

– А можно мне их посмотреть, сэр? – спросил он.

Связист сказал, что, если ему охота, Эндрюс может изучать их хоть до второго пришествия – все равно не разгадает. Лейтенант Эндрюс сел в углу комнаты на перевернутую корзинку для бумаг и разложил радиограммы на пустом ящике. Прошло около часа. Связиста наконец вызвали к полковнику Ван Пелту. Выйдя из кабинета начальника, он подошел к Эндрюсу забрать бумаги.

Лейтенант Эндрюс встал и почесал затылок.

– Да, крепкий орешек, – сказал он. – Но мне кажется, я усек, в чем тут суть. Вот, взгляните. – Он обвел карандашом несколько групп цифр в первой радиограмме. – Я правильно угадал?

Даже второе пришествие не произвело бы такой сенсации. Правда, Эндрюсу сперва объяснили принцип составления подобных шифров, но самого шифра он в глаза не видел. Он ничего не смыслил в шифровальном деле. Он так и не понял, что, по существу, разгадал шифр ВМФ Соединенных Штатов. Теперь ему достаточно было раздобыть еще несколько радиограмм, о смысле которых можно догадаться по месту и времени их передачи, чтобы иметь возможность прочесть большую часть сверхсекретных сообщений ВМФ.

К несчастью, подполковник был так поражен, что подтвердил: да, черт побери, лейтенант Эндрюс угадал правильно. Он поспешно забрал у лейтенанта копии радиограмм с обведенными цифрами, чиркнул спичкой, сжег бумагу и растер на полу пепел. В Арлингтон-Холле соблюдались очень строгие правила секретности – и не без основания. Подполковнику пришлось тотчас же уведомить по телефону контрразведку, а те в свою очередь сообщили обо всем командованию ВМФ. Через час командующий отдельным военным округом Вашингтона направил двух военных полицейских с приказом арестовать лейтенанта Эндрюса и препроводить его вместе с полковником Ван Пелтом в здание штаба ВМФ; здесь их уже поджидала целая комиссия разгневанных адмиралов. Самое скверное во всей этой истории, заявили они, заключается в следующем: то, что удалось сделать лейтенанту Эндрюсу, невозможно сделать за час, да еще на основании всего лишь пяти радиограмм. Получалось, что лейтенант Эндрюс с каким-то тайным умыслом уже давно трудился над разгадкой шифра и, когда ему это удалось, зачем-то рассказал об этом человеку, который наверняка сообщит об этом в контрразведку; бессмысленность такого предположения еще больше раздражала адмиралов.

Они допросили лейтенанта Эндрюса – сперва вежливо и доброжелательно, потом строго и на повышенных тонах. С чисто флотской бесцеремонностью они, пользуясь тем, что на плечах у них адмиральские погоны, устроили разнос полковнику Ван Пелту: вот до чего он распустил подчиненных. Вызвали экспертов. В комнату, робея, вошли капитаны первого и третьего рангов, представители контрразведки и специалисты по шифровальному делу. Они задавали лейтенанту Эндрюсу неожиданные технические вопросы в надежде, что он проговорится и обнаружит познания в области шифров. В конце концов ему дали пять новых шифровок сходного типа и предложили расшифровать за один час.

Лейтенант Эндрюс не сумел справиться с заданием за час, возможно из-за того, что нервничал, да еще ему все время мешали, спрашивали без конца, какую именно операцию он в данный момент выполняет, но даже на основании того, что он успел сделать, стало ясно, что задача разрешима – во всяком случае, для лейтенанта Эндрюса. После сурового многословного предупреждения впредь применять свои таланты лишь для исполнения непосредственных обязанностей, обоих наконец отпустили с миром.

Натаниел Хикс хорошо понимал, о чем свидетельствует история с шифром. Эндрюс обладал незаурядным интеллектом, который некоторые путают с обычной сообразительностью, живым умом или способностью запомнить какие-то сведения, которые никому другому просто не приходило в голову запоминать. Он был наделен такой силой и ясностью мышления, что мог удержать в памяти и видеть одновременно бесконечное или по крайней мере очень большое количество сочетаний чисел. Каждое сочетание и каждое из чисел тоже имело большое, но не бесконечное число допустимых случайных вариантов. Нужно было последовательно, одно за другим, не забывая ни одно из них и не путая между собой, сравнивать каждое сочетание вместе с допустимыми вариантами, с пятью наборами чисел до тех пор, пока не станет очевидно, что одно из них повторяется несколько раз в виде знакомого набора цифр среди бессмысленных случайных групп чисел. Считалось, что шифр нельзя разгадать не потому, что никто не в состоянии был проделать такую логическую операцию, а потому, что для этого требовался многонедельный труд нескольких людей, вооруженных калькуляторами. Но и эти усилия не дали бы желаемого результата. Через произвольные короткие промежутки времени несложное изменение в системе размещения сочетаний путало всю картину. Для того, чтобы разгадать шифр, нужно было начинать все сначала, потому что прежний шифр годился лишь для сообщений недельной или даже месячной давности. Вот почему следовало признать, что за высоким лбом капитана Эндрюса скрывался незаурядный ум.

– Ты спрашиваешь, как я отличаю, что истинно, а что ложно, – сказал капитан Эндрюс. – Видишь ли, в математике истина – это некий известный факт, который не противоречит другим известным фактам. Это всего лишь вопрос соотношения с другими фактами. Истинно то, что не противоречит чему-то другому. Без этого «другого» понятие истинности теряет смысл. Это так же, как когда мы говорим «рядом». Рядом с чем? Просто рядом, безотносительно к чему-либо – это бессмыслица.

– Допустим, – сказал Натаниел Хикс, – но…

– Что такое «над чем-то»? Или «под чем-то»? – Чувствовалось, что капитану Эндрюсу самому понравилось пришедшее ему в голову сравнение. – Черт, не умею я выражать свои мысли. Всегда завидовал людям с литературным даром. Особенно писателям, вроде тебя или Джима Эдселла.

– Ну, я-то, положим, не писатель, – сказал Хикс. – И писательскую братию терпеть не могу. Во всяком случае, нечего меня мешать в одну компанию с Эдселлом. Эдселл – болван.

– Но писатель-то он хороший. Я читал в журнале его рассказ «Зал ожидания». И сразу догадался, что это про Грейвелли-Пойнт, о том, как мы ждали там назначения. По-моему, замечательный рассказ. Очень точно передано, что мы все тогда чувствовали. А тебе что, не понравилось?

– Да нет, почему же, – сказал Хикс. – Хороший рассказ. Просто сам Эдселл меня утомляет. Меня вообще писатели утомляют. Обычная болезнь всех редакторов. Впрочем, уверен, что и он меня не слишком-то жалует.

– Он говорил, что ты самая светлая личность в вашей секции. И что ты – славный парень.

– С чего бы это вдруг? – удивился Хикс, но, как ни странно, слова Эндрюса доставили ему удовольствие. – Мы же с ним все время цапаемся. Он когда-нибудь нарвется на неприятности, и это, кстати, подтвердит твою философию.

– Думаю, он уже нарвался, – понизив голос, сообщил капитан Эндрюс, шагая рядом с Хиксом к черному ходу. – Вчера с ним долго беседовал начальник военной полиции, майор Сирс. Эдселл мне ничего не рассказал, а сам я не стал спрашивать. Хотя, конечно, мне было интересно, о чем они говорили. Я уж думаю, не из-за этого ли рассказа? Ты его хорошо помнишь?

– Вполне. Вряд ли начальству понравится, что он изобразил армию в виде сборища кретинов. Впрочем, это неизбежный профессиональный риск в писательском ремесле…

– Как ты думаешь, тот капитан – ну, который выдумывает все эти бессмысленные задания для подчиненных, это Уитни?

– Разумеется, – ответил Хикс. – Всякий, кто общается с писателем, рискует стать героем повествования, которое воспримет не иначе как «злобную карикатуру».

– Я рад, что мы об этом заговорили, – сказал капитан Эндрюс. – Я, конечно, не думаю, что Билли Уитни пойдет жаловаться. Он только вчера прочел и, мне кажется, очень расстроился. Он и меня спросил, но я сказал, что не нахожу никакого сходства, хотя на самом деле это, конечно, не так. У Джима в рассказе капитан говорит точь-в-точь как Уитни. Думаю, он и тебя спросит.

– Я могу соврать не хуже тебя, – сказал Хикс. – И не переживай ты так за всех на свете, Дон. Ты же сам всегда говоришь, что чему быть, того не миновать.

* * *

– Думаю, будет лучше, если вы сделаете это лично, Нюд, – сказал полковник Росс. – Позвоните ему часиков в девять, к этому времени он уже должен быть на месте.

Генерал Бил сидел на краешке письменного стола. Рукава закатаны выше бицепсов, так, что выше некуда, мускулистые загорелые руки обнажены. Молодые летчики почему-то любят именно так закатывать рукава; может быть, тут какие-то психологические или физиологические причины, подумал полковник Росс. Во всяком случае, закатывать рукава до локтей, как все люди, им казалось недостаточным. Генерал Бил нервно покачивал ногой, так что упругие мышцы перекатывались под тонким сукном брюк, обтягивающих узкие бедра. На ногах у него были так называемые техасские сапожки, некогда элегантные, а теперь раздолбанные, с закрывающими икры узорчатыми отворотами и высокими каблуками. То ли потому, что они удобны в полете, то ли просто из юношеского тщеславия, но многие летчики, проходившие обучение в Сан-Антонио лет десять-двенадцать назад, покупали именно такие сапожки; и, покинув базу в Келли, появлялись в них в Селфридже, Лангли или Максуэлле – лихие командиры эскадрилий, которым сам черт не брат. И возможно, в эту самую минуту на взлетной полосе какой-нибудь бравый лейтенантик, только что вернувшийся с переподготовки, с веселой улыбкой, словно не чувствуя тяжелого парашюта за плечами, небрежно ступает с крыла самолета в кабину, демонстрируя наземному обслуживающему экипажу такие же – только новые – техасские сапожки.

Глядя на вальяжную позу генерала, сидящего на краешке письменного стола, на потрепанную форму, на худощавое, совсем еще гладкое лицо, на расчесанные после купания в бассейне и уже подсохшие, упрямо курчавившиеся волосы, трудно было поверить, что на вороте распахнутой рубашки у него генеральские звезды, а не лейтенантские полоски.

– Вы в этих делах смыслите больше меня, – сказал генерал Бил. – Согласен. И сделаю так, как вы считаете нужным. Но мне все же хочется знать, почему я должен это сделать. Айлин! – позвал он.

За его спиной из раскрытой двери возникла маленькая толстушка – сержант ЖВС Омара – и встала по стойке «смирно», старательно втягивая подбородок, выпятив грудь и держа пухлые ручки точно по швам юбки.

– Слушаю, сэр.

– Будьте добры, принесите мне кока-колы, – сказал генерал Бил. – Постойте. – Он выгреб из кармана горсть монет вперемешку с ключами и выбрал несколько пятицентовиков.

– Хотите кока-колы, судья? Нет? Ну, как знаете. Тогда, Айлин, принесите мне пару и себе одну.

– Слушаюсь, сэр.

– И узнайте, где полковник Моубри. Сейчас он мне не нужен, но попозже пусть позвонит.

– Слушаюсь, сэр.

– Что ж, попытаюсь объяснить свои соображения, – сказал полковник Росс. – Ведь что он хочет этим сказать, – полковник ткнул пальцем в газету. – Лишь то, что он гораздо более важная фигура, чем мы думаем. Ну и давайте это признаем. Нам это не будет стоить ни цента…

– Хорошо, но ради всего святого, что именно я должен признать? Может быть, он будет теперь вместо меня здесь командовать? А как насчет прочих его утверждений? Про офицера службы общественной информации? Что ж мне его, расстрелять? А Дед? Приказать ему, чтобы дал задний ход в этой сделке с автобусами? Я на это не пойду, судья.

Генерал Бил сунул в рот сигарету, потом вынул ее и, зажав между большим и указательным пальцами, стал слегка сжимать с двух концов, словно испытывая на прочность.

– Дед первый в армии выполнил аэрофотосъемку на самолете, на котором я не то что летать, а и по полю проехать бы побоялся. Когда я служил первым лейтенантом в Максуэлле, он был уже подполковником, ну, может, майором; он всегда чем мог помогал молодым. И всегда оставался предельно честным и отвечал за свои слова. Не могу же я отчитать его, как мальчишку! Лучше вот как договоримся: когда Дед забудет про эту историю, мы дадим поручение закончить дело с автобусами кому-нибудь другому. – Сигарета в его пальцах сгибалась все больше и больше и наконец сломалась пополам. – Черт, – выругался генерал Бил. Он бросил испорченную сигарету в корзину для бумаг и стряхнул с колен табачные крошки. – Лучше бы он, конечно, не затевал всей этой кутерьмы с завтрашним чествованием. И почему вы его сразу не остановили? Получается, я сам себе организую пышные поздравления! Меня же сюда работать прислали. Вот увидите, мне еще за это всыплют в Вашингтоне!

– Ну, я и не предлагаю отчитывать Деда, – ответил полковник Росс сухо. Во-первых, его смущало предложение генерала: как можно, не зная сути дела, предвидеть конечный результат? Во-вторых, уважительное прозвище Дед всегда выходило у него как-то фальшиво. Дед был на год его младше. – А насчет Вашингтона не волнуйтесь. Скажу по секрету… только не говорите Деду, что знаете, а то он решит, что это Ботти проболтался… Короче, Николс приезжает специально, чтобы вручить вам «За выдающиеся заслуги». Не знаю, кто это устроил. А насчет прочего, о чем пишет Буллен, советую пока не торопиться. Мне Джонни рассказывал эту историю с полицией. Ничего серьезного. При случае я просто переговорю с капитаном Коллинзом. И вообще, пусть уж Коллинз разбирается сам, а не посылает помощника. Ну а я постараюсь сегодня выяснить, откуда Буллен узнает штабные сплетни…

– Господи, – воскликнул генерал Бил. – Они послали Джо-Джо Николса за тридевять земель, чтобы вручить мне медаль? На кой черт она мне сдалась? Да надо мной же смеяться будут! В нашей армии и так столько медалей, что скоро уже вешать некуда будет…

– Согласен, – сказал полковник Росс. – Но тут ведь что важно… Они бы не стали вас награждать, если бы в Вашингтоне были какие-то серьезные претензии к АБДИПу. Значит, они вами довольны.

– Так-то оно так, – с сомнением в голосе ответил Бил, – но одному моему знакомому медаль дали, а потом вставили хороший фитиль. – Он принялся крутить пальцем пропеллер блестящей металлической модели самолета, установленной на вертикальном стержне: это был новый сверхтяжелый бомбардировщик Б-29. – Видели? – спросил он. – Дед прислал в среду. – Он задрал хвост самолета кверху, послав бомбардировщик в головокружительное пике. – Могу поспорить, что так он сразу останется без крыльев. – Он погладил вытянутый металлический нос. – Знаете, какое у него вооружение? Две пятидесятки и еще двадцатимиллиметровая пушка в хвостовой турели. Неплохо бы взглянуть. Вы ведь знаете, где они базируются? На следующей неделе можно было бы как-нибудь вечерком туда подскочить. Их пока что держат в секрете и разрешают летать только в строго ограниченных районах. Считают, что с их помощью мы сумеем задать жару японцам. Надо, чтобы АБДИП был в курсе. Пожалуй, возьму с собой полковника Хайда и кого-нибудь из отдела бомбардировочной авиации. Полетите с нами?