Текст книги "Почетный караул"

Автор книги: Джеймс Коззенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 46 страниц)

– Ну, меня не спрашивайте! – сказал лейтенант Петти.

– Палм, никому таких вопросов не задавайте, – сказал лейтенант Эдселл. – В них нет никакого смысла. При чем тут, что у него было бы в Германии, а чего не было бы? Важно, что он получает здесь. Вы сейчас сами прочли, что он здесь получает. Чванный подонок, пролезший в призывную комиссию, чтобы было над кем измываться, выставляет его подлым трусом и мерзавцем. Он получает право провести войну – а если будет, как в прошлый раз, то и несколько лет после – в концентрационном лагере. Чем же он обязан своей родине за это? И что, по-вашему, такое – его родина? Государство?

– Нет. При чем тут государство? Я говорю про родину, про всю страну.

Лейтенант Эдселл позволил себе улыбнуться.

– Пусть так, – сказал он. – Но страной-то управляет федеральное государство, продукт классового антагонизма и орудие классового господства. И что он должен этому государству? Как бы оно себя ни называло, где бы ни находилось – будь то мы, Россия, Германия, Япония, – оно остается средством сохранения власти для кучки людей, которые ложью и обманом пробрались на самый верх, а всех остальных оно заставляет работать на эту кучку. Ногой в зубы – вот все, что он ему должен. И пусть наподдает всякий раз, когда может себе это позволить без того, чтобы его ликвидировали. Естественно, если он правда верит в непротивление, то ни для каких конструктивных действий все равно не годится, а потому и пусть его ликвидируют…

Он умолк.

Дверь из кабинета майора Уитни отворилась бесшумно и быстро. Капитан Дачмин, изображая человека, увертывающегося от удара, ловко проскользнул вокруг нее, потом тихонечко ее закрыл и привалился к ней широкой спиной.

– Чуть было меня не ликвидировали, – сказал он. – Брр! Этот Ходен, полковник, поглядишь на него и уверуешь в петушиные яйца. Нет-нет! – сказал он мисс Канди. – Вовсе не то. И к тому никакого отношения не имеет. Просто он доподлинный живой василиск, сказочное чудище – оно убивает взглядом, а на свет выходит из яйца, которое сносит петух. Не путать с василиском-ящерицей… Вот что, лейтенант, – сказал он лейтенанту Петти, – извини, что продержал тебя столько. Сегодня я не могу. Майор взвалил на меня другую работку.

– Капитан Дачмин! – сказала мисс Канди. – Что это у вас на руке?

– Меня произвели в наблюдатели боя, – сказал капитан Дачмин. – За доблесть. Где Нат?

– Капитан Хикс звонил, капитан Дачмин, – сказала мисс Канди. – Поручил мне передать капитану Уайли, что будет здесь в два часа или около. А капитан Уайли и сержант ушли поесть. Им пора вернуться…

– Без сомнения, без сомнения, – сказал капитан Дачмин. – Пусть возвращаются. Вернутся как жертвы в праздничном убранстве к огненноглазой деве дымной войны… Мне надо и капитана Хикса произвести в наблюдатели. Он начальник моей транспортной службы. Хочешь тоже? – сказал он лейтенанту Петти. – У меня есть еще одна повязка, а машина у капитана Хикса просторная.

Лейтенант Петти уже поднялся на ноги. Он сказал:

– Мне, пожалуй, не стоит. Я распорядился вывезти голубятню. А там есть неопытные. Так мне лучше последить за ними. – Он пошел к двери, но остановился. – А как насчет… то есть позже… мы… то есть мы…

– А! – сказал капитан Дачмин. – Я как раз хотел тебя предупредить, когда меня майор вызвал. Еще бы! Все организовано. Рукой мастера. Они там готовят что-то вкусненькое, домашнее. Джун заедет за нами на своей машине. Мило и экономно, так? Встречаемся в баре «Башни» в шесть.

– Ладно, – сказал лейтенант Петти. – Приду. – Он заметно порозовел и вышел, совсем смутившись.

– Красавчик Джоки ждет меня, – сказал капитан Дачмин. – Веселый, нежный ждет меня, хороший ласковый малыш и самый лучший для меня! Старинная песня. – Он позволил себе плюхнуться в заскрипевшее под ним кресло, легко вскинул толстые ноги, положил ступни на стол и одарил лейтенанта Эдселла благодушным взглядом, весело посмеиваясь: над чем-то симпатичным ему в робкой плотской жажде лейтенанта Петти, над собой за ту шутливую ловкость, которую он, наверное, вложил в организацию приятного вечерка, и (блаженно) над всеми прелестями жизни, над своим неистощимым миром – устрицей, вскрываемой мечом.

Лейтенант Эдселл, чей мир (во всяком случае, в этот день) был совсем иным, ответил ему угрюмым взглядом. Он сказал:

– А что ты собираешься наблюдать? Что-нибудь интересное для меня?

– Не знаю, – сказал капитан Дачмин. – Будут сбрасывать парашютистов с каких-то новых транспортных самолетов. Отделу боевой подготовки требуется оценка. Они займут или попробуют занять дальний конец строящейся длинной полосы.

– Пожалуй, я с вами, – сказал лейтенант Эдселл. – Какого дьявола! Увяжу с отчетом об автоматических парашютах… – Он подошел к картотеке, вытащил ящик со своей фамилией и начал прогладывать карточки.

– Ну… э… лучше тебе согласовать с Три У, – сказал капитан Дачмин. – Он поручил мне сообщить тебе, чтобы ты никуда не уходил.

– Почему?

– Не знаю. Он сказал, что хочет тебя увидеть.

Лейтенант Эдселл вернулся к своему столу с папкой.

– Увидит в понедельник. К тому времени у него для этого может появиться весомая причина. – Он говорил презрительно, даже угрожающе, будто это каким-то образом должно было поставить майора Уитни на место. – Зачем я ему понадобился?

– Не знаю, – повторил майор Дачмин и потупил насмешливые глаза, полуопустив тяжелые веки. – Может, он считает, что ты слишком мало двигаешься. Может, он хочет рекомендовать, чтобы ты почаще уходил из отдела, бывал бы повсюду, знакомился с людьми, интересовался бы чем-нибудь помимо своих прямых обязанностей. – Ошеломление на лице лейтенанта Эдселла, недоуменный, полный возмущения взгляд рассмешили капитана Дачмина. С дружеской сердечностью он сказал: – Да-да! Сплошная работа и никаких развлечений, сам понимаешь! А вот посмотри на меня…

– Не стану! – Преодолев парализующий гнев, лейтенант Эдселл обрел дар речи. С яростным, рассчитанно язвящим отвращением он сказал: – Я на тебя несколько минут назад уже посмотрел. Зрелище запоминающееся! – Припомнив или просто слепо ощутив все обиды, все несправедливости, которые он с утра терпел от окружающих его ослов, горилл и подлых собак, он сказал с палящей ненавистью: – Есть ли хоть что-нибудь, на что ты ради этого не пошел бы?

Капитан Дачмин поднял веки как мог выше, его благодушные глаза заискрились. На безмятежном толстощеком лице появилось приятное предвкушение, готовность не упустить случая позабавиться. Однако он принял серьезный вид.

– Прежде чем мы перейдем к этому, – сказал он, – и пока еще мы говорим о вашей деятельности вне отдела, я хотел бы заявить свой крохотный протест. Мне, собственно, мало радости торчать тут одному, час за часом морочить Три У и сочинять для Паунда уважительные причины вашего отсутствия. Содействовать я буду, об этом речи нет, но спроси себя, так ли уж тебе необходима эта экскурсия.

– Я тебя не виню за уклонение от темы, – презрительно сказал лейтенант Эдселл. – Только подумать! Заставляешь их прислать за тобой машину. Заставляешь их кормить тебя обедом, черт подери! – сказал он в бешенстве. – Почему бы тебе просто не поместить объявление в газете: «Жеребец-производитель. Крою»!

Лицо капитана Дачмина выразило притворное страдание. Он с наслаждением укоризненно покашлял.

– Право, что за выражения! – сказал он. – При девицах! Мисс Канди от ужаса в шоке. Мы должны возвысить твой дух, очистить твои чувства от скверны. Да, я побеседую с тобой о любви…

Мисс Канди встала, вздернула голову и сказала:

– Я ухожу на несколько минут.

– Незачем, незачем, – сказал капитан Дачмин. – Дискуссия будет вестись сугубо деликатно. Ничего низкого, никакой грубости. Именно от этого мы и должны его очистить. Лейтенант, оставьте непристойный нахрап, мальчишеское тисканье и лапанье. Идите сюда, Палм! Покажем ему, как это делается.

– Ни за что, – сказала мисс Канди.

– Жаль-жаль! – сказал капитан Дачмин. – Одна наглядная картина стоит тысячи слов. Хорошо, проинструктирую его словесно. Это просто, лейтенант. И ты добьешься успеха. Дай говорить душе. Нежно возьми ее атласную ручку в свои, гляди благоговейно в пленительные очи (свет гасить еще рано!) и скажи ей, как она прекрасна. А все остальное она сама сделает, крошка милая!

– О! – сказала мисс Канди с возмущением. Она достала из ящика свою сумочку и полотенце и вышла в коридор.

Лейтенант Эдселл сказал:

– А что они делают, когда ты им это выдаешь? Блюют?

Массивные бока капитана Дачмина тряслись, хотя своему лицу он старательно придавал серьезность.

– Что тут смешного, жирная туша?

– Ты, друг мой, ты, – сказал капитан Дачмин и, дав себе волю, расхохотался до слез. Он утер глаза. – Огонь начинает жечь палку, палка начинает бить собаку, – сказал он. – Что они натворили нынче утром, лейтенант? Осудили твои политические взгляды? И ты сводишь счеты, язвяще кивая головой при упоминании блаженства? И все по моей вине? Отныне ты намерен сурово блюсти себя, а я еще пожалею? – Он всматривался в лицо лейтенанта Эдселла с веселым любопытством, потом сказал многозначительно: – А что твоя жэвээсочка? Или все это и ее вина?

– А в зубы не хочешь? – сказал лейтенант Эдселл. Он вскочил на ноги. – Давай-давай! Вставай же!

Капитан Дачмин захохотал, не меняя почти горизонтальной позы.

– Твой и в смерти рядах! – сказал он. – Садись, лейтенант, не то я не выдержу!

Лейтенант Эдселл бешено взмахнул кулаком над столом. Капитан Дачмин, все еще смеясь, отдернул голову, и удар пришелся мимо. Заметив, что лейтенант Эдселл снова замахнулся, он ловко вскинул ногу, упер ее в грудь лейтенанта Эдселла и с силой, но беззлобно толкнул. Лейтенант Эдселл отлетел назад и опрокинулся на пол.

– Прошу прощения, лейтенант, – сказал капитан Дачмин, снова утирая глаза. – Пусть жирная туша, если тебе так хочется. Но могучая. Но бдящая. Не забывай этого.

Телефон у него на столе зазвонил, и он взял трубку.

– Капитан Дачмин слушает… А как же, мэм, – сказал он. – Рядом.

Лейтенанту Эдселлу он сказал очень серьезно:

– Вас, лейтенант! Звонит лейтенант Липпа.

* * *

Дверь между маленьким, без окон кабинетиком Ботвиника и более просторной комнатой, где помещались миссис Спен и мисс Джеллиф, была приоткрыта, и потому мисс Джеллиф осмелилась отворить ее пошире.

– Я уже здесь, Ботти, – сказала она. По ее тону, подчеркнуто спокойному и вместе с тем не лишенному оттенка некоторой назойливости, можно было понять, что она осведомлена о крупных неприятностях, грозящих полковнику Моубри и его верным соратникам, и, более того, готова их разделить, коль скоро ей это будет дозволено.

В участливом тоне мисс Джеллиф чувствовалось также, что ей не чуждо то приятное возбуждение, которое мы так часто испытываем перед лицом опасности, грозящей не нам, а нашему ближнему. Едва сдерживая радостное волнение, мисс Джеллиф приблизилась на цыпочках, легко неся свое небольшое, плотно сбитое тело, и положила на стол мистера Ботвиника несколько срочных, с красной полосой, писем, которые она напечатала, прежде чем уйти на ленч.

– Я подумала, может, захотите посмотреть их, – сказала она.

Мистер Ботвиник предавался работе, не щадя сил, он мог трудиться с неустанным усердием с утра до вечера, если того требовало дело. Сейчас он ловко прижимал плечом к уху одну телефонную трубку, а другую держал чуть в стороне. Разговаривая по телефону, он делал торопливые пометки в блокноте, изредка отрываясь от него и бегло просматривая объемистый отчет, лежащий перед ним поверх груды бумаг.

Напротив мистера Ботвиника сидел тощий светловолосый очкарик с сержантскими нашивками и ждал, когда мистер Ботвиник займется им. Весь вид очкарика говорил, что он скорей умрет, чем позволит себе дерзость выказать скуку или нетерпение, однако по нему было видно, что он испытывает крайнюю неловкость. Бедный малый изо всех сил старался показать, что его как бы и нет здесь и, стало быть, он никак не может быть заподозрен в подслушивании беседы, которую ведет по телефону мистер Ботвиник; он все время бросал вокруг осторожные взгляды, то опуская глаза к затейливой табличке на столе «Старший уорент-офицер Ф. К. Ботвиник», то поднимая их на самого владельца стола. Казалось, сержант никак не может решить, какому из замечательных качеств мистера Ботвиника отдать предпочтение.

Пока мисс Джеллиф раскладывала письма, мистер Ботвиник торопливо царапал что-то левой рукой в блокноте. Кивком головы он поблагодарил ее, положил на стол телефонную трубку, освободив тем самым правую руку, и взял авторучку. Карандаш на мгновение замер в его руке, зато пришла в движение авторучка, и мистер Ботвиник с размаху поставил свою подпись на лежащей перед ним бумаге. Затем он ткнул перо в держатель на чернильнице того специального образца, что принят только в военном ведомстве, и протянул лист мисс Джеллиф, указав на него движением бровей, схватил со стола телефонную трубку, коротко бросил туда: «Подождите минуту» – и слегка отвел ее в сторону, продолжая меж тем слушать то, что ему говорили по первому аппарату, и строчить карандашом в блокноте.

Сержант, созерцавший мистера Ботвиника, получил, кажется, убедительные доказательства того, что означенный джентльмен с легкостью пишет обеими руками, причем делает это одинаково хорошо, и снова отвел взор от объекта своего наблюдения, пытаясь, видимо, скрыть оторопь, которая все же читалась в его глазах сквозь очки. Смущение его росло с каждой минутой. Внимательный взгляд мог бы уловить в облике мистера Ботвиника явные признаки маниакальности: впалые щеки, глубоко посаженные глаза, вытянутый в ниточку рот, жидкие, взмокшие от пота волосы – в прохладном-то кабинете – да еще эта лихорадочная, фанатичная, бессмысленная суета.

В напряженной согбенности, в позе осторожного выжидания, в невероятной ловкости тощих маленьких рук угадывалось некое фантасмагорическое сходство. Мистер Ботвиник напоминал паука. Он так и виделся в центре хитроумной и прочной паутины, опутывающей все тело АБДИПа. Чутко улавливающий тончайшее натяжение каждой нити этой сети, вечно бодрствующий в ожидании своего часа, не знающий устали, неизменно готовый к действию всевидящий и многорукий, мистер Ботвиник был поистине вездесущ.

Мисс Джеллиф слегка замешкалась, принимая подписанную им бумагу.

Мистер Ботвиник, который внимательно слушал то, что ему говорили по телефону, сказал в трубку:

– Ну, ладно, ладно. Что? Велел ему ехать сюда? Хорошо. Минутку. Может, еще что-нибудь понадобится. – Он взглянул на мисс Джеллиф.

– Он там? – спросила она.

– Он пошел на ленч в клуб с генералом Николсом. Там миссис Спен ждет у аппарата. Скажите ей, я сейчас позвоню ему. С самолетом порядок. Мне только что сообщили с командно-диспетчерского пункта. Они вернулись.

– Кто вернулся?

Мистер Ботвиник сдержанно усмехнулся:

– Она поймет – кто. Скажите ей. – Он пошевелил плечом, прилаживая трубку к уху, и произнес туда: – Уортингтон? Повесьте трубку, но не уходите, вы мне можете понадобиться. – Он дал отбой большим пальцем и назвал другой номер. – Полковника Моубри. Это из его отдела, мистер Ботвиник. – И взял было другой аппарат, но помедлил и вдруг отрывисто бросил томящемуся в ожидании сержанту: – Олмстед, вы не потрудитесь принести мне кофе?

Сержант Олмстед вздрогнул, внезапно выведенный из тревожного оцепенения. Мистер Ботвиник мог внушать не только страх. Получив счастливую возможность оказать услугу мистеру Ботвинику, сержант почувствовал себя окрыленным. Кто он сейчас – простой сержант, шестерка, но, угодив мистеру Ботвинику, он сможет получить назначение в штаб и надбавку – восемнадцать долларов в месяц.

– Охотно, сэр, – радостно воскликнул он.

Мистер Ботвиник с телефонными трубками в обеих руках откинулся на спинку стула. Локтем прикрыл дверь за мисс Джеллиф. В ожидании ответа полковника Моубри мистер Ботвиник прижал к левому уху трубку, причем развернул ее так, что микрофон оказался у него на затылке; в результате этих манипуляций он без помех смог поднять другую трубку и сказал:

– Хайт? Порядок. У меня здесь Олмстед. Я сейчас поговорю с ним. – Он сильно прищурился, почти совсем закрыл глаза. Его изможденное лицо приняло еще более суровое выражение. – Ну так вот, первое, что я хочу тебе сказать. – Он помотал головой. – Чтобы впредь этого не было. Может, Олмстед что-то и знает, но вам до этого нет дела. И ему нет дела до вас. Все, что вы раскопаете, предназначается только мне и полковнику. И больше никому ни слова. Никакого трепа на эту тему. Иначе какой от вас прок. Ладно, действуй, как я сказал, выполняй мои указания. Если заметишь хоть что-нибудь, сразу сообщи мне. Пока что ты не слишком-то напрягался. Так что давай, шевелись, Хайт. Это в твоих же интересах.

Мистер Ботвиник повесил трубку.

В дверь тихо постучали.

– Да? – сказал он. Дверь приоткрылась, и показалась мисс Джеллиф:

– Ботти, миссис Спен спрашивает, если вам удастся связаться с полковником, скажете ли вы ему что-нибудь?

– Возможно, если узнаю что-нибудь. Если ж нет, вот и ответ.

И мистер Ботвиник захихикал, чрезвычайно довольный своим остроумием.

– Вы ведь понимаете, о чем я, – многозначительно заметила мисс Джеллиф. – Полковник Култард ждет у аппарата. Он страшно злится. Хочет, чтобы полковник Моубри позвонил ему.

– Почему же он злится?

– Да он сказал, как поняла миссис Спен, что-то вроде того, что будь он проклят, если вздумает шпионить за кем-нибудь, и что лучше бы полковнику Ходену и начальнику военной полиции не соваться не в свое дело. Я думаю, они, не спросясь Култарда, учинили что-нибудь в его отделе, наверное, расспрашивали его подчиненных, распоряжались там и все такое прочее. – Мисс Джеллиф пожала плечами. – Миссис Спен говорит, у полковника Култарда опять разыгрался приступ шуриномании. – Она многозначительно улыбнулась. – Не без помощи миссис Бил.

Мистер Ботвиник изобразил подобие улыбки, означающей, что он оценил шутку, потом придал лицу строгое выражение и изрек:

– Мы всегда рады сотрудничать, но полковник Моубри не допустит, чтобы АБДИП сел ему на шею.

– Да уж, конечно, – поддакнула мисс Джеллиф и прикрыла за собой дверь. Тотчас же распахнулась другая дверь, и из коридора появился сержант Олмстед с кофе.

– Без сахара, сэр. Я знаю, вы любите без сахара.

– Благодарю. Садитесь, сержант.

Мистер Ботвиник снял с чашки крышечку и, хотя кофе был очень горячий – от него просто пар валил, – принялся проворно глотать его; потом отер рот тыльной стороной руки, перевел дух и сухо заметил:

– Звонил Хайт. Сказал, что вы должны мне что-то передать. А что, сержант, Хайт набивается вам в приятели?

– Да вроде как, сэр, – выдавил сержант с тревогой в голосе.

– Ну смотрите, дело ваше, дело ваше, – сказал мистер Ботвиник, уставясь в угол. – На Хайта нам особенно рассчитывать не приходится. По-моему, он и не особенно старается, к тому же он слишком болтлив, я имел случай убедиться. Как-то на днях в клубе прапорщиков он разошелся и выложил такое, чего никто не должен знать. Вы ему что-нибудь говорили?

– Нет, сэр, я вроде не сказал ему ничего такого, что он сам не знает… Я…

– Вообще не болтайте с ним ни о чем, – перебил сержанта мистер Ботвиник. – Сколько можно долбить одно и то же. Никому ни слова! Ничего не записывайте. Никакой болтовни по телефону без моего особого разрешения. – Мистер Ботвиник смолк, пристально глядя на сержанта Олмстеда, потом продолжал: – Стоит вам распустить язык, мне тут же доложат. Не забывайте об этом. Все, что касается этого дела, следует знать только полковнику Моубри, и главное: никто не должен подозревать, что полковнику это известно, понимаете? Пошевелите-ка мозгами как следует. Болтуны – народ опасный; мы с ними не церемонимся – сдерем нашивки, вот и вся недолга. Уразумели?

– Да, сэр, – испуганно сказал сержант Олмстед.

– Отлично. Не забывайте об этом. Так что же наше дело?

Сержант откашлялся.

– Значит, так, сэр, – начал он, – только вы мне приказали, я, само собой, стал глядеть в оба, и довольно скоро, около одиннадцати, появляется лейтенант Уиллис с этим самым цветным, ну, со стариком этим. Говорят, это его отец.

Мистер Ботвиник резко перебил:

– А почему вы решили, что это Уиллис? Вы же раньше никогда его не видели.

– Ну как же, сэр, я видел, они вышли из санитарной машины, и этот офицер тоже, у него еще лицо было здорово разбито и губа пластырем заклеена. Но я подстраховался, сэр. Когда он выходил, я подошел к нему, сказал, что я дежурный по казарме, и спросил, не он ли лейтенант Уиллис, мне велено проводить его в комнату.

– Отлично, – сказал мистер Ботвиник. – Ведь иначе и не узнаешь, с кем имеешь дело. А дальше?

– Ну и тут, сэр, всем вмиг все стало известно. Хайт сказал, что кто-то аж в другой казарме орал наверху, что Уиллиса выпустили. Собралась куча народу. Мне кажется, Уиллис сам велел передать арестованным офицерам, что он хочет сразу же поговорить с ними. И они спустились в гостиную, ту самую, где я обычно дежурю. Настоящего-то сборища там не было, просто Уиллис что-то долго говорил им, я слышал.

– И что же именно?

Сержант ответил нерешительно:

– Все я расслышать не смог, сэр. Вы ведь велели мне не подавать виду, что я подслушиваю, вот я и старался. Они закрыли дверь в гостиную. А я взял какие-то полотенца и подошел к комнатам, вроде как проверить белье, ну и кое-что слышал. Кто-то из них что-то говорил, видно, они спорили, но очень тихо. Мне показалось, он уговаривает их, убеждает, то ли что-то предпринять, то ли на что-то согласиться. Они говорили тихо, но я догадался, сэр. – Он с надеждой посмотрел на мистера Ботвиника. – Ведь если бы они не были заодно, то спорили бы, стоял бы шум и гам, а тут все было тихо.

– Стало быть, вы не поняли, о чем шла речь?

– Нет, сэр, понял. Наверняка понял, сэр. Когда подслушивал, что они там говорят на своем сборище, я и правда не смог точно все узнать. Но потом, попозже, узнал. Когда они разошлись, лейтенант Уиллис спустился вниз, и здесь его ждал этот цветной, который вроде как его отец. Через минуту я тоже спустился в холл и услышал, как отец спрашивает его, что происходит. А лейтенант Уиллис говорит, что толковал с ребятами о тех делах, что творились, пока он был в госпитале. А старик в ответ: «Теперь тебе снова быть у них начальником». А лейтенант ему: «Нет, вряд ли кто на это согласится».

– Это все?

– Нет, сэр, – озабоченно сказал сержант. – Я слышал еще кое-что. Двое других говорили в умывалке: один – из тех, заключенных в казарме, лейтенант Картер, как другого зовут – не знаю. Там довольно хорошо слышно, потому что стоит вентиляционный короб. Лейтенант Картер сказал, что все в порядке, их освободят из-под стражи. А другой говорит, вроде бы со смехом: «Не только освободят, но и в клуб пригласят, не побрезгуют». Картер снова говорит: мол, порядок. Они решили подождать удобного случая. Сейчас, дескать, не время. Сначала пусть сформируют из них группу. «Да, – говорит другой, – а если не сформируют, не быть Уиллису майором». Но это еще не все.

– Что же еще? – спросил мистер Ботвиник. – Не упускайте ничего, даже то, что вам кажется неважным или непонятным, будто речь идет вроде бы совсем о другом. Постарайтесь вспомнить именно их слова, ваши домыслы меня не интересуют. Мне важно знать не то, о чем вообще шла речь, а что именно они говорили.

– Понял, сэр, – отвечал сержант. – Ну тут, значит, мне показалось, лейтенант Картер как бы вышел из себя. Он сказал, что с превеликим его удовольствием согласен, пусть лейтенант Уиллис будет майором, полковником, хоть маршалом, лишь бы группу сформировали да послали за океан воевать, ведь мы отлично подготовлены и техника у нас первоклассная; и пусть тогда кто-нибудь попробует унизить негра – да мы просто откажемся летать, и точка, кто бы нами ни командовал – хоть Уиллис, хоть кто другой, вот это и есть наш главный козырь. – Сержант умолк, видимо силясь сосредоточиться, потом снова заговорил: – Тот, другой, ему: «Слышал я этот треп!» А Картер: «Конечно, тебе-то хорошо рассуждать – треп, мол. Как же, ты здесь важная птица. Только где это ты прятался, когда мы в клуб ходили? Что-то я тебя там не видел. Там это был совсем не треп. Обложить начальство за глаза каждый может, а ты поди схватись с ним врукопашную. Бездельники, – говорит, – палец о палец ударить не хотите, а ведь мы могли бы своего добиться. Мы и добились, хоть нас было всего шестеро, и теперь уже не отступимся. А вы ничего не сделали, хоть вас семьдесят лбов или, может, восемьдесят. Так что лучше заткнись, – сказал он. – Почему мы должны по вашей милости идти под трибунал, а может, и за решетку? Вы что, рехнулись? – сказал он. – Все вы хороши – ни одной извилины в башке, ждете, что добрый дядя за вас…»

Тут мистер Ботвиник повелительным жестом остановил сержанта.

– Это я, сэр, Ботти, – произнес он в трубку голосом, в котором слышались одновременно тревожное ожидание и готовность действовать. – Самолет вернулся. Да, самолет подполковника Каррикера. Я располагаю полной информацией, сэр. – Он полистал свой блокнот. – Я связался с полигонной вышкой в Чечотре и установил контакт с дежурным офицером, лейтенантом Виерумом. Там не сразу поняли, кто это, но потом догадались – когда он запросил посадку на полосу в демонстрационном районе. Однако он там не сел. Все увидели, как пэ-тридцать восемь подполковника Каррикера пошел прямо на сорок седьмой и почти сел ему на крыло. Несколько минут они летели как бы сцепившись. Лейтенант Виерум доложил, что они переговаривались по каналу А и он уловил только, что тридцать восьмой включился, но слушать ничего не стал, а сразу включился сам и объявил, чтобы демонстрационную зону штаба не запрашивали для посадки. И тут оба самолета взяли курс на юг. Вот все, что он знает.

Полковник Моубри деликатно поинтересовался:

– Вы не знаете, может, он спятил? Я про Бенни, ведь его, кажется, отстранили от полетов.

– Достоверно не известно, сэр, – ответил добросовестный мистер Ботвиник. – Но я послал Уортингтона, чтобы он был наготове, когда они приземлятся. Он очень внимательно наблюдал за ними все время и докладывает, что, как только подполковник Каррикер приземлился, вслед за генералом, он тотчас же к ним подошел. Поставили в известность Лабарра, начальника склада боеприпасов. И они сразу проверили оружие, минометы, даже магазины открывали. Потом Лабарр что-то сказал подполковнику Каррикеру, а тот взорвался, полез в сорок седьмой и сообщил на вышку, что немедленно уезжает и не вернется, пока…

– Отлично! Великолепно! У него была машина?

– Да, сэр, машина командно-диспетчерского пункта. Она уже подошла и стояла, ожидая, пока подполковник Каррикер спустится. Потом они направились сюда. Я распорядился, чтобы миссис Пеллерино сообщила нам, как только они прибудут. Думаю, сэр, это произойдет с минуты на минуту.

– Хорошо, как только она сообщит, сразу звоните мне. Генерал Николс сейчас занят, у него люди. Я его не буду тревожить, пока не узнаю, что полковник вернулся. Кстати, вам известно, где полковник Росс?

– Известно, сэр, он в центре. Я выходил на связь с его машиной. Теперь он, видимо, уже на выезде из города. Попробовать связаться с ним по телефону?

– Да. Передайте Норму… скажите ему, где меня найти. Передайте, что я советую ему всенепременно проверить – надеюсь, вы меня понимаете, – кто будет на спуске флага. Миссис Бил уже сообщили?

– Я так и не дозвонился туда, сэр. Однако ей сообщили, что подполковник Каррикер отправился на полигон. Кажется, я знаю, где можно найти миссис Бил, но мне бы не хотелось ей звонить, или вы считаете, что нужно? Она собиралась с миссис Росс к парикмахеру.

– Бог с ней. Пока подождем. Пусть генерал сам звонит ей. Кто-нибудь еще мной интересовался?

– Да, сэр, полковник Култард, сэр. Полковник Ходен тут разбирается с тем самым лейтенантом. А полковник Култард из себя выходит, миссис Спен жаловалась. Я решил, что он без вас вполне обойдется.

– Конечно. Ради Бога, избавьте меня от него. И вот еще что, Ботти. Вы, надо полагать, ничего больше не сумели выведать, а?

Мистер Ботвиник скромно улыбнулся в своем темном углу.

– Напротив, сэр, – произнес он, – я располагаю полной информацией. Рад сообщить вам, что все в порядке. Не вижу поводов для беспокойства.

– Стало быть, все обошлось?

– Насколько мне известно, да, сэр.

– Точно?

Глаза мистера Ботвиника засияли.

– Да, сэр. Насколько я могу судить, ситуация управляема, сэр. – Со скромной уверенностью он добавил: – Мы вне опасности, сэр, вывернулись и из той передряги, и из этой.