Текст книги "Срочно нужен гробовщик (Сборник)"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Соавторы: Джозефина Тэй,Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)
XIV
На следующий день Грант встретил Каррадайна, сидя в постели, но ходить ему все еще не разрешали.
– Вы не можете себе представить, насколько увлекательнее смотреть на стену, чем в потолок. И каким мелким и незначительным кажется мир там, наверху.
Брент был искренне рад, что Грант пошел на поправку, и Грант расчувствовался. История была забыта. Первым вспомнил о деле инспектор.
– Ну ладно. Так как же все-таки жилось престолонаследникам из дома Йорков в царствование Генриха Седьмого?
– Сию минуту, – сказал юноша, вытаскивая из кармана ставший уже привычным ворох бумаг; придвинув носком туфли стул и усевшись, он спросил – С кого начнем?
– Так. Про Елизавету мы знаем. Вышла замуж за Генриха и стала королевой Англии, а после ее смерти Генрих посватался к испанской принцессе, Хуане Безумной.
– Да. Елизавета вышла замуж весной 1486 года, хотя нет, погодите, это произошло в январе, через пять месяцев после битвы при Босворте. Скончалась в 1503 году.
– Семнадцать лет… Бедная Елизавета! Семнадцать лет с Генрихом тянулись, должно быть, как все семьдесят. Он был, мягко говоря, не самым примерным мужем. Ладно, пошли дальше. Что вы узнали про детей Эдуарда? Судьба двух принцев неизвестна. Ну а что с Сесилией?
– Ее выдали замуж за старого дядюшку, лорда Уэллеса, проживавшего в графстве Линкольншир. Анна и Екатерина, в то время еще малышки, впоследствии были выданы замуж за столь же верных сторонников Ланкастерского дома. Младшая, Бриджит, постриглась в монахини в Дартфордском монастыре.
– Пока все в норме. Кто у нас следующий? Сын Джорджа?
– Да. Юный Уорик. Приговорен к пожизненному заключению в Тауэре и казнен. Якобы за попытку бежать.
– Так-так. Ну а дочь Джорджа, Маргарет?
– Стала графиней Солсбери. Была казнена Генрихом Восьмым, обвинение явно сфабриковано, короче, типичное убийство под покровом закона.
– Что с сыном Элизабет? Вторым наследником престола?
– Так… Джон де ла Пуль. Уехал из Англии и жил у тетки в Бургундии до…
– У Маргарет, сестры Ричарда?
– Умер во время восстания Симнела[157]157
Под восстанием Симнела известны выступления сторонников Йорков против Генриха VII, имевшие место в 1486–1487 годах и поддержанные Элизабет Вудвилл, Маргаритой Бургундской и лордом Ловеллом. В 1486 году оксфордский монах Ричард Саймондс создал легенду о том, что принцы не были убиты и в качестве принца Эдуарда представил девятилетнего мальчика Ламберта Симнела, сына торговца из Оксфорда. В 1487 году он был коронован в Дублине под именем Эдуарда VI. В том же году восстание было подавлено.
[Закрыть]. Но у него был младший брат, вы забыли внести его в список. Так вот, он был казнен при Генрихе Восьмом. Генрих Седьмой, выдав ему охранную грамоту, держал слово – видно, боялся сглазить удачу. Впрочем, он и без того был в крови по самые уши. Ну а Генрих Восьмой рисковать не стал. Он не ограничился ла Пулем. Вы позабыли еще четверых: Эксетера, Сарри, Бекингема и Монтегью. Никого в живых не осталось.
– А сын Ричарда? Джон, бастард?
– Генрих Седьмой пообещал ему пенсион: двадцать фунтов в год, да с ним первым и расправился.
– В чем его обвинили?
– В том, что принял приглашение из Ирландии.
– Шутите!
– Ничуть. Ирландия в то время была очагом анти-Тюдоров-ских настроений. Йорки всегда были симпатичны ирландцам, и в глазах Генриха само намерение поехать в Ирландию заслуживало смертного приговора. Хотя чем не угодил ему юный Джон, не могу сказать. Судя по отзывам хронистов, он был «живой, добродушный отрок».
– У него было больше прав на престол, чем у Генриха, проворчал Грант. – Джон был незаконным сыном короля. А Генрих – всего-навсего правнуком незаконного сына младшего брата короля.
Оба замолчали. Через некоторое время Каррадайн произнес: – Да.
– Что «да»?
– Я согласен с тем, что вы думаете.
– Никуда не денешься. Вывод напрашивается сам собой. В нашем списке нет только принцев.
Разговор снова оборвался. Помолчав, Грант сказал:
– Всякий раз находился тот или иной предлог. Все убийства совершались под видом наказания за преступление. Но нельзя же обвинить в сколько-нибудь серьезном нарушении закона мальчишек.
– Это точно, – согласился Каррадайн. Он не сводил глаз с воробьев. – Пришлось выдумать что-то новое. С ребятами нельзя было не считаться: как-никак принцы.
– Еще бы, для Генриха они были что заноза в сердце.
– С чего начнем наше следствие?
– Давайте действовать, как при расследовании обстоятельств, сопутствующих коронации Ричарда. Попробуйте узнать, кто где был и что делал в первые месяцы правления Генриха Седьмого. Скажем, в течение первого года. И попытаемся отыскать в нормальном ходе событий какое-нибудь отклонение, вроде той внезапной остановки в приготовлениях к коронации Эдуарда Пятого.
– Понятно.
– Вам удалось разузнать про Тиррела? Что он за человек?
– Знаете, я его воображал совсем другим. Я ведь думал, что он – проходимец, разбойник с большой дороги. А вы? Вы тоже думали о нем не слишком лестно?
– Пожалуй, да. А на самом деле?
– Он был вельможа, сэр Джеймс Тиррел из Гиппинга. При Эдуарде Четвертом состоял членом различных комитетов. За осаду Берика посвящен в рыцари-баннереты[158]158
Почетный титул, который присваивался до XVI века в Англии особо отличившимся (как правило, на военном поприще) рыцарям. Давал право разворачивать на поле боя прямоугольное знамя.
[Закрыть]. При Ричарде Третьем ему тоже жилось неплохо, а вот участвовал ли он в битве при Босворте, мне узнать не удалось. Впрочем, был он там или не был, разницы большой не составляет: к сражению не поспели многие. Так или иначе, но сэр Тиррел отнюдь не был человеком, готовым во всякое время на любую услугу, каким я его представлял.
– Любопытно. И как обошелся с ним Генрих Седьмой?
– Вот это на самом деле любопытно. Преуспевающий слуга Йорков процветал и при Генрихе Седьмом. Генрих сделал его комендантом крепости в Гине. Потом – послом в Риме. Тиррел состоял также в комиссии по выработке условий мирного договора с Францией в Этапле. И еще Генрих даровал ему право на пожизненные доходы с поместий в Уэльсе, но потом, уж не знаю из каких соображений, заменил их равноценными доходами с поместий в графстве Гин.
– Я, кажется, понимаю, почему Генрих так поступил, – сказал Грант.
– Почему?
– Вам не бросалось в глаза, что Тиррел все время получал посты за границей? Значит, и поместья тоже должны были быть заграничные.
– Верно. Вам это о чем-нибудь говорит?
– Пока не много. Может, у Тиррела был хронический бронхит, и климат в Гине он считал полезнее для здоровья. Исторические данные отнюдь не всегда допускают однозначное толкование. Их, подобно пьесам Шекспира, можно толковать по-разному. И как долго длился медовый месяц Тиррела с Генрихом?
– Порядочно. Тишь да гладь вплоть до 1502 года.
– А в 1502 году что-то случилось?
– Генриху донесли, что Тиррел помог перебраться в Германию бежавшему из Тауэра стороннику Ричарда. На осаду крепости в Гине Генрих выслал весь стоявший в Кале гарнизон. Но этого ему показалось мало, и он отправил к Тиррелу лорда-хранителя малой королевской печати. Знаете, что это такое?
Грант кивнул.
– Ну и названия вы, англичане, даете своим чиновникам! Генрих, значит, отправил к Тиррелу лорда-хранителя малой печати с наказом посулить Тиррелу жизнь, если он согласится побеседовать с канцлером казначейства на борту английского корабля, стоявшего в Кале.
– Ну и ну!
– Я вижу, можно не продолжать. Его заточили в Тауэр. А шестого мая 1502 года обезглавили – «в великой спешке и без суда».
– А как же его признание?
– Не было никакого признания.
– Что-о?!
– Не смотрите на меня так, я тут ни при чем.
– А я ведь думал, что он признался в убийстве принцев.
– Так написано в разных книгах. Однако текста признания нет ни в одной, так что сами понимаете…
– То есть текст признания Тирреяа не был опубликован?
– Вот именно. Полидор Верджил, историк, состоявший на службе и содержании у Генриха Седьмого, подробно описывает, как были убиты принцы. Но уже после того, как Тиррела казнили.
– Но коль Тиррел признался, что по настоянию Ричарда убил принцев, почему не было обвинительного заключения и открытого судебного разбирательства?
– Ничего не могу вам ответить.
– Давайте подытожим. При жизни Тиррела о его признании никто ничего не знал.
– Так
– Тиррел признается, что давным-давно, в 1483 году, чуть ли не двадцать лет назад, он прискакал из Уорика в Лондон, получил ключи от коменданта Тауэра… Как бишь его звали?
– Брекенбери. Сэр Роберт Брекенбери.
– Получил от сэра Роберта Брекенбери ключи от замка, убил принцев, вернул ключи и возвратился с докладом к Ричарду в Уорик. Он признается в убийстве, которое до сих пор считалось страшной тайной, – и всё?
– И все.
– Я бы постеснялся пойти в суд с такой историей.
– Да и я не пошел бы. Тут все притянуто за уши.
– А как же Брекенбери? Что, его так и не вызвали в суд, чтобы он подтвердил либо опровергнул показания Тиррела?
– Брекенбери погиб в битве при Босворте.
– Как это кстати: значит, и свидетелей нет. – Грант задумался над новыми сведениями. – А ведь то, что Брекенбери погиб при Босворте, косвенно подтверждает нашу правоту.
– Каким образом?
– Если события развивались именно так, как описывает Вер-джил, то есть если ключи от замка действительно были выданы по приказу Ричарда, об этом не могли не знать подчиненные коменданта. Быть того не может, чтобы ни один из них тотчас же не пересказал Генриху все, что знал, лишь только Тауэр был взят. Тем более, если мальчики исчезли. Брекенбери был мертв, Ричард – мертв. В ответе за принцев оказывался тот, кто после коменданта оставался старшим в замке. И раз он не мог по первому требованию представить мальчиков, живых и здоровых, ничего другого не оставалось, как сказать: «Комендант отдавал на одну ночь ключи от крепости, и с тех пор принцев не видно». А тогда человека, получившего ключи, нашли бы на краю света. Ведь он был главным свидетелем обвинения. И суд над Ричардом стал бы личным триумфом Генриха.
– Вот еще что. Тиррел не мог бы пройти по замку неузнанным: слишком хорошо его знали в Тауэре. И вообще, в том небольшом городишке, каким был в те дни Лондон, он был, безусловно, человеком заметным.
– Тоже верно. Случись все так, как пишут историки, Тиррела отправили бы на эшафот еще в 1485 году. И никто бы за него не вступился. – Грант потянулся за сигаретами. – Итак, Генрих казнил Тиррела в 1502 году и только после казни объявил через придворных историков о признании Тиррела в убийстве принцев?
– Точно.
– И даже не удосужился объяснить, почему Тиррел так долго оставался безнаказанным?
– Насколько мне известно, никаких объяснений не было. Генрих всегда был скользкий, как угорь. Он никогда не шел прямо к цели, будь то убийство или что другое. Предпочитал окольные пути. Годами выжидал, не отваживаясь на расправу с неугодными, пока не находился благовидный предлог. Кривой у него был мозг, лукавый. Знаете, чем он отметил свое, восшествие на престол?
– Нет.
– Придя к власти, он казнил по обвинению в измене нескольких дворян, выступивших на стороне Ричарда в битве при Босворте. И знаете, как он придал обвинению видимость законности? Проще не бывает: приказал считать началом своего царствования день, предшествовавший битве. Тот, кто способен на такое, способен на все. – Каррадайн взял протянутую инспектором сигарету и добавил злорадно – Но эта затея ему с рук не сошла. Нет, не сошла. Англичане тут же дали ему понять, что не намерены глядеть сквозь пальцы на королевские забавы. И сделали это безукоризненно.
– Как?
– Совершенно по-английски: Генриху вручили парламентский акт и заставили придерживаться его буквы, а стояло в акте следующее: того, кто служит суверенному государю своей страны, впоследствии нельзя ни обвинить в измене, ни приговорить к тюремному заключению или конфискации имущества. Такая бескомпромиссная вежливость совершенно в английском духе. Не было ни криков возмущения королевской властью, ни разбитых окон. Депутаты вежливо вручили скупой, бесстрастный акт, и Генриху пришлось проглотить пилюлю. В душе он, наверное, с ума сходил от злости. Ну, мне пора. Очень рад, что вам лучше. Наша поездка в Гринвич не за горами. Кстати, что там такого особенного, в этом Гринвиче?
– Несколько архитектурных памятников. Да и сама прогулка на катере – тоже дело не последнее.
– И это все?
– Есть там еще парочка недурственных погребков.
– Раз так, мы едем в Гринвич.
После ухода Каррадайна Грант поудобнее устроился и, куря сигарету за сигаретой, углубился в размышления о престолонаследниках из дома Йорков, процветавших во время царствования Ричарда, а при Генрихе нашедших безвременный конец.
Возможно, кое-кто был наказан по заслугам. По рассказу Брента трудно судить: он сделал только беглый обзор судеб Йорков, не вникая в детали и не давая оценок. Но быть того не может, чтобы виновны были все без исключения, кто представлял хоть какую-то угрозу для династии Тюдоров, – вероятность такого совпадения слишком мала.
Без большого энтузиазма Грант взглянул на книгу, которую принес Брент. Джеймс Гэрднер, «Жизнь и царствование Ричарда III». По мнению Брента, д-ру Гэрднеру стоило уделить часок-дру-гой. Это «фантастический» писатель, заверял он.
На первый взгляд, книга казалась не слишком занимательной, но самая скучная книга о Ричарде лучше любой другой. Прочитав всего пару страниц, Грант понял, почему Брент назвал автора «фантастическим». Д-р Гэрднер был непоколебимо убежден, что Ричард – убийца, но, как честный и, в общем-то, добросовестный историк, не считал возможным утаивать факты. Вот и приходилось изворачиваться: пытаясь подогнать теорию к фактам, Гэрднер совершал неимоверные, просто фантастические курбеты – этакого цирка Грант давно не видал.
Не отдавая себе отчета, до какой степени противоречивы его воззрения, Гэрднер признавал мудрость Ричарда, обаяние и широту души, талант полководца и государственного деятеля, отмечал любовь к нему простого народа и доверие к его суду, разделяемое даже его заклятыми врагами, – и тут же на одном дыхании рассказывал о клевете Ричарда на мать и об убийстве беспомощных ребятишек. Выложив жуткую басню – такова, мол, традиционная точка зрения, – доктор с удовольствием присоединял свой голос к общему хору. В характере Ричарда, по мнению доктора, не было ничего подлого или низкого, но он был убийцей невинных малюток. Даже враги верили в его справедливость, но он убил племянников. Он был безукоризненно честен, но убил из корысти.
Д-р Гэрднер являл чудеса изворотливости и гибкости поистине акробатической. Все более удивлялся Грант складу ума историков. Их способ мышления в корне отличался от способа мышления простых смертных. Грант никогда – ни в литературе, ни в жизни – не встречал человека, хотя бы отдаленно напоминавшего Ричарда, каким он был в изображении д-ра Гэрднера, или Елизавету Вудвилл, как ее представлял себе Олифант.
Видно, права Лора, человеческой натуре свойственно упрямо цепляться за привычные убеждения. При встрече с новым в душе человека возникает неосознанное внутреннее сопротивление, чувство, близкое к досаде. Так по крайней мере вел себя д-р Гэрднер: словно ребенок, в испуге отталкивающий руку помощи, он упорно отказывался сойти с проторенного пути.
Инспектор знал, и знал даже слишком хорошо, что прекрасные, глубоко порядочные люди тоже совершают убийства. Но не такие убийства и по другим причинам. Человек, описанный Гэрднером, мог совершить убийство только в том случае, если под влиянием какого-нибудь катаклизма рушился весь его мир. Он мог, например, убить жену, узнав нечаянно о ее неверности. Или компаньона, тайными махинациями толкнувшего фирму к банкротству и оставившего его семью без куска хлеба. Во всяком случае, это было бы убийство в состоянии аффекта, а не подлое убийство с заранее обдуманным намерением.
Короче, нельзя сказать, что по своему характеру Ричард вообще был не способен на убийство. Но не на такое убийство – это можно утверждать со всей определенностью.
Это убийство было глупо, а Ричард был человеком исключительно умным. Это убийство было вероломно, а он был человеком щепетильно порядочным. Это было зверское убийство, а он был человеком большой души.
Перебирая одну за другой признанные добродетели Ричарда, приходишь к выводу, что каждая делает его участие в убийстве исключительно неправдоподобным. Взятые вместе, они превращали эту версию в бред сумасшедшего.
XV
Брент появился через пару дней; он влетел к Гранту и прямо с порога радостно крикнул:
– Вы еще одного человека пропустили! В вашем списке изучаемых!
– Привет! Кого же?
– Стиллингтона.
– И правда! Как же я забыл про достойного епископа из Бата? Генрих видеть не мог «Titulus Regius» – еще бы, парламентский акт свидетельствовал, что у Ричарда были все права на престол, а его, Генриха, жена – незаконнорожденная. Но человека, который заложил основу возвышения Ричарда, он должен был в буквальном смысле слова ненавидеть. Так что же произошло со стариной Стиллингтоном? Снова убийство под сенью закона?
– Генрих упустил епископа.
– Неужели?
– Епископ сумел остаться в живых. То ли он был необычайно умен, то ли чересчур наивен, чтобы разглядеть ловушку. По моему мнению, если может быть свое мнение у архивной крысы, он был наивен как дитя, и подбить его на поступок, за который можно было бы поплатиться головой, так и не удалось.
– Неужто он сумел обвести Генриха вокруг пальца?
– Ну уж нет. Генрих сам мог обвести вокруг пальца кого угодно. Он отправил епископа в тюрьму «до выяснения обстоятельств» и позабыл его освободить. Домой тот не вернулся никогда, как поется в песне.
– Вы сегодня что-то слишком веселы.
– Оставьте ваши подозрения. Кабаки еще закрыты. Моя экзальтация чисто интеллектуального свойства. Духовный подъем. Вы смогли уловить эманацию моего мозга вследствие ее необычайной интенсивности.
– Ну ладно. Давайте-ка садитесь и выкладывайте, в чем дело. Предчувствую хорошие новости.
– Не то слово. Новости чудесные, изумительные, великолепные.
– Нет, вы все-таки слегка хлебнули, не отпирайтесь.
– Сегодня утром я не смог бы выпить, даже если бы очень хотел. Радость буквально переполняет меня.
– А значит, вам удалось обнаружить сбой в нормальном течении событий?
– Да. Правда, это случилось несколько позже, чем мы думали. Первые месяцы все шло нормально. Генрих, не упомянув ни слова о принцах, женился на их старшей сестре и взял бразды правления в свои руки. Поддержанный своими приспешниками, он добился отмены акта, которым все они осуждались за измену, а Генрих лишался права наследовать престол, и сам провел в парламенте акт, осуждающий теперь уже Ричарда и верных Ричарду дворян в измене и приговаривавший их всех к конфискации имущества и лишению наследственных прав, – помните его трюк с переносом даты? Одним махом Генрих избавился от врагов и заметно пополнил казну конфискованным имуществом. Кройленд-ский монах был шокирован до глубины души; он писал: «О Боже! Разве могут теперь английские короли рассчитывать на поддержку дворян в бою, если их верные рыцари в случае поражения могут быть лишены состояния, наследственных прав и самой жизни!»
– Он, видно, забыл о национальном характере соотечественников.
– Угу. А ведь ему следовало бы знать, что англичане этого дела так не оставят. Может, он был иностранцем? В общем, все шло нормально – с поправкой на то, что у власти стоял Генрих Тюдор. Его короновали в августе 1485 года, а в январе следующего он женился на Елизавете. Их первенец родился в Винчестере, во время родов с дочерью была мать, она присутствовала также на крестинах принца. Осенью, после крестин, вдовствующая королева возвращается в Лондон. А в феврале, нет, вы только послушайте, в феврале ее заключают в монастырь, где она остается до самой смерти!
– Элизабет Вудвилл?! – изумленно воскликнул Грант. Чего-чего, но уж этого он никак не ожидал.
– Вот именно. Элизабет Вудвилл, мать принцев.
– А может, она сама решила уйти в монастырь, вы об этом не подумали? – спросил Грант через пару минут. – Знатные дамы поступали так довольно часто, когда им приедалась светская жизнь. Там от них самоотречения не требовали. А с деньгами можно было жить вполне прилично.
– Прежде чем отправить Элизабет в монастырь в Бермондси, Генрих обобрал ее до нитки. Заточение вдовствующей королевы стало сенсацией. По мнению современников, это было «чрезвычайное» событие.
– Действительно, событие из ряда вон. Невероятное событие. Генрих как-то объяснил свое поведение?
– Угу.
– За что же он ее так?
– За приверженность Ричарду.
– Шутите?
– Нисколько.
– Это официальная версия?
– Нет. Так объясняет заточение Элизабет Вудвилл придворный историк.
– Верджил?
– Да. В постановлении совета говорилось просто: «вследствие разных причин».
– Вы ничего не путаете? – недоверчиво спросил инспектор.
– Все точно. Именно так: «вследствие разных причин».
Помолчав, Грант сказал:
– Да, он не умел находить оправдания своим поступкам, не было таланта. На его месте я бы придумал с десяток убедительнейших доводов в пользу монастыря.
– Может, ему было все равно, что думают о нем окружающие, вероятно, он считал всех, кроме себя, последними идиотами. На ее приверженность Ричарду он не обращал внимания добрых восемнадцать месяцев – с тех пор, как занял его место. Элизабет Вудвилл как сыр в масле каталась. Генрих ублажал ее изо всех сил, даже дарил имения и ценные подарки – при его-то скупости.
– По-вашему, какова истинная причина ее заключения в монастырь? Есть у вас соображения на этот счет?
– Знаете, я сделал еще открытие, оно может и вас натолкнуть на мысль. Лично мне пришла в голову грандиозная идея.
– Так что вы там раскопали?
– В июне того самого года…
– Какого «того самого»?
– Тысяча четыреста восемьдесят шестого. Когда Елизавета вышла замуж и родила в Винчестере принца Артура, мать тогда была с ней.
– Понял. Давайте дальше.
– В июне того самого года король даровал сэру Джеймсу Тир-релу общее помилование, то есть прощение всех вольных и невольных прегрешений. Это случилось шестнадцатого июня.
– Что ж такого! Получение помилования ровным счетом ничего не значит, в то время это широко практиковалось. Такое помилование получали по окончании той или иной службы. Или когда приступали к новой. Помилование освобождало от ответственности за прошлые грехи, чтобы впоследствии нельзя было вменить человеку в вину его действия при исполнении поручения.
– Да, конечно. Я это знаю. Меня удивило не первое помилование, которое получил Тиррел.
– Первое? Неужели было и второе?
– Да. Вот что удивительно. Джеймс Тиррел получил вскоре второе помилование. 16 июля 1486 года – то есть ровно через месяц.
– Вот как, – задумчиво произнес Грант. – Не может быть.
– Случай невероятный. Я обратился к одному пожилому ученому – в Британском музее мы сидим рядом, он занимается историческими архивами и не раз мне помогал, – так вот он сказал, что ни разу в жизни не встречал ничего подобного. Я показал ему два абзаца в «Воспоминаниях Генриха VII». Он пришел в дикий восторг.
– Шестнадцатого июня Тиррел получает общее помилование. Шестнадцатого июля снова получает помилование. Элизабет Вудвилл, мать принцев, после крестин внука, примерно в ноябре, возвращается в Лондон. А в феврале ее пожизненно заключают в монастырь, – задумчиво произнес Грант.
– Впечатляет, не правда ли?
– Да, поневоле призадумаешься.
– По-вашему, это его работа? Тиррела?
– Очень может быть. Найденный нами сбой в ритме придворной жизни по времени почти совпадает с невероятным событием в жизни Тиррела. Кстати, когда об исчезновении принцев заговорили открыто? Вслух?
– В самом начале царствования Генриха Седьмого.
– Да, все сходится. Тем самым разрешается загадка, от начала следствия не дававшая нам покоя.
– О какой загадке вы говорите?
– Теперь понятно, почему исчезновение принцев не привело к скандалу. Полное молчание ставило в тупик даже тех, кто свято верил, что принцев убил Ричард. Непонятно, как удалось бы Ричарду скрыть все от народа? Ведь при нем существовала активная и могущественная оппозиция, его враги могли беспрепятственно передвигаться по всей стране. Исчезни принцы, и на Ричарда ополчились бы Ланкастеры, Вудвиллы и вся их клика. Зато Генрих мог не опасаться чрезмерного любопытства. Спокойствия ради всех своих противников он рассовал по тюрьмам. Единственной угрозой оставалась теща, она как раз вернулась в Лондон и могла сунуть нос куда не надо; пришлось ее отправить подальше и посадить под замок.
– По-вашему, она была в состоянии ему навредить? Если бы вдруг перестала получать весточки от принцев?
– Вряд ли она вообще узнала бы об их исчезновении. Генрих мог заявить: «Я не хочу, чтобы вы виделись с сыновьями. Ваше влияние тлетворно, вот мое мнение, ведь вы покинули монастырь и позволили дочерям посещать балы у этого человека!»
– Верно. Зачем дожидаться, пока у нее проснутся подозрения? Чтобы избавиться от хлопот в будущем, достаточно сказать: «Вы – плохой человек и плохая мать; я отправляю вас в монастырь, чтобы спасти вашу душу, а заодно и души ваших детей от пагубного общения с вами».
– Об остальной Англии можно было не беспокоиться. С тех пор как Генриха осенила счастливая мысль обвинить в измене верных сподвижников Ричарда, народ сразу же поумнел. Вряд ли кто стал бы рисковать головой, справляясь о здоровье принцев. Это было бы уж очень неблагоразумно. Кто знает, что еще взбредет Генриху в голову, какую еще «измену» найдет он в прошлом, чтобы схоронить любопытного в тюрьме и прибрать к рукам его состояние? Обстановка к расспросам не располагала. Да и не так уж просто было удовлетворить любопытство.
– Поскольку принцы жили в Тауэре?
– Поскольку принцы жили в Тауэре, и охраняли их люди Генриха. Принцип Ричарда «живи и давай жить другим» при Генрихе был забыт. Немыслим был при нем и союз Йорков и Ланкастеров. Следовательно, люди в Тауэре были людьми Генриха.
– Вы правы. А вам известно, что Генрих первым из английских королей ввел личную охрану? Интересно, как он объяснил жене отсутствие принцев?
– Очень интересно. А ведь он мог сказать ей правду.
– Он? Генрих? Да ни за что! Признать, что дважды два четыре, и то стоило бы ему жестокой внутренней борьбы. Он же был как угорь, правда ему что нож острый.
– Если он был садистом, то мог совершенно безнаказанно признаться в убийстве. Что она могла сделать? Даже если бы очень хотела. А может, у нее и не было большого желания мстить за смерть братьев. Только что родила Генриху сына и наследника. И снова ждала ребенка. Возможно, крестовый поход был бы ей не по нутру.
– Генрих не был садистом, – огорченно сказал юноша: Бренту хотелось бы видеть в Генрихе скопище всех пороков. – Уж скорее полной его противоположностью. Убийства вовсе не доставляли ему удовольствия. Прежде чем приступить к делу, он всячески его приукрашивал. Подводил под убийство законную основу. Вы ошибаетесь, если думаете, что он наслаждался, рассказывая в постели жене, как обошелся с ее братцами.
– Возможно, вы и правы, – согласился инспектор. Он лежал и думал о Генрихе. Наконец Грант заговорил: – Я подобрал для него подходящий эпитет. Мелкотравчатый. Это был мелкотравчатый индивид.
– С жиденькими волосками, прилипшими к черепу.
– Я не имел в виду его физический облик.
– Понятно.
– Все его поступки мелкотравчаты. Вы только подумайте, как это мелко: отнять у человека последний пенс! За всю свою историю Англия не знала ничего подобного «вилам Мортона». Впрочем, не только алчность, все в Генрихе мелкотравчато.
– С ним доктору Гэрднеру было бы просто: поступки Генриха вполне соответствуют его характеру. Кстати, как вам Гэрднер?
– Ну эквилибрист! А как подвигается ваша книга?
– Я, можно сказать, наконец заложил фундамент. Я придумал, какой она будет. Надеюсь, вы не станете возражать.
– Почему я должен возражать?
– Дело в том, что я хочу описать, как все происходило. Как я пришел к вам и как мы взялись за изучение документов, касающихся Ричарда, не зная заранее, чего, собственно, ищем, как собирали факты и отбрасывали домыслы, как в нормальном течении событий искали сбои, эти отметины, которые преступление оставляет на канве истории, подобно тому как пузырьки воздуха отмечают пунктиром в воде путь ныряльщика.
– Ну что ж, мысль прекрасная.
– Правда?
– Конечно.
– Тогда ладно. Буду продолжать. Мне еще надо, так сказать на гарнир, изучить архивные материалы, касающиеся Генриха Седьмого. Хочу привести рядышком характеристики Генриха и Ричарда. Так, чтобы можно было сравнить их друг с другом. Знаете, ведь это Генрих Седьмой создал Звездную палату[159]159
Звездная палата – высший королевский суд, ставший орудием королевского произвола. Существовал с 1487 по 1641 г., ликвидирован во время Английской буржуазной революции.
[Закрыть].
– Значит, это его изобретение? Я и забыл. «Вилы Мортона» и Звездная палата. Классические примеры беспринципности и тирании. Вам будет нетрудно создать два прямо противоположных портрета. «Вилы Мортона» и Звездная палата – рядом с правом выхода из заключения под залог и актом о принятии мер против запугивания присяжных заседателей.
– Это постановления парламента, созванного при Ричарде? Господи, сколько же мне еще нужно прочесть! Атланта уже со мной не разговаривает. А вас она ненавидит до дрожи. По ее словам, девушке от меня столько же проку, сколько от прошлогоднего журнала мод. Но по совести говоря, мистер Грант, у меня никогда в жизни не было ничего более важного. То есть как бы это сказать? Атланта – это важно, она для меня – все на свете, больше мне ничего не надо. Но она, я – мы ничего не значим, ну, вы понимаете, что я хочу сказать…
– Понимаю. Вы наконец нашли занятие, которое стоит затраченного труда. Вы нашли свое дело.
– Верно. Я нашел свое дело. И это дело буду делать я. Я. Сын миссис Каррадайн. Я приехал сюда за Атлантой, занялся архивами, только чтобы иметь алиби. Пошел в Британский музей за успокоительным средством для отца, а нашел цель жизни. Это ли не прекрасно?! – Он вопросительно взглянул на Гранта. – Мистер Грант, а вы уверены, что не захотите написать про Ричарда? Сами говорите, дело того стоит.
– Я в жизни ничего не напишу, – твердо сказал Грант. – Даже про двадцать лет работы в Скотланд-Ярде.
– И автобиографию?
– И автобиографию. По моему твердому убеждению, книг и так слишком много.
– Но эта книга должна быть написана, – несколько обиженно сказал Каррадайн.
– Ну конечно. Уж ее-то обязательно нужно написать. Послушайте, я кое о чем хотел вас спросить. Как скоро после двойного помилования Тиррел получил назначение во Францию? Долго ли ему пришлось ждать места коменданта в Гине?
Брент тут же забыл о своих обидах, и его лицо приняло свирепое выражение – насколько вообще может выглядеть свирепым агнец.
– А я удивлялся, почему вы молчите. Ну да я все равно бы сказал перед уходом. Ибо ответ таков: почти сразу.
– Вот как! Значит, еще одно стеклышко в нашу мозаику. Интересно узнать, в чем было дело: место коменданта как раз освободилось или Генрих постарался создать вакансию за границей, чтобы удалить Тиррела из Англии?
– Уверен, что второе. Только, по-моему, это Тиррел решил унести ноги подобру-поздорову. Будь моим королем Генрих Тюдор, я бы тоже предпочел, чтобы мной управляли издалека. И особенно если бы мне пришлось исполнить какое-нибудь его деликатное поручение: вдруг движимый чувством благодарности король захочет избавить меня от болезней и тягот преклонного возраста.
