Текст книги "Срочно нужен гробовщик (Сборник)"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Соавторы: Джозефина Тэй,Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)
6. Ночное приключение
Кампьен проснулся, сел и, опершись на локоть, стал ждать.
– Выключатель сбоку, мой мальчик, – тихо прозвучал голос мисс Роупер. – Включи, пожалуйста, свет. У меня тебе письмо.
Кампьен нащупал кнопку выключателя, часы на ночном столике показывали без четверти три; он посмотрел в сторону двери – хозяйка была уже в комнате, на полдороге к его постели. На ней был коротенький жакет поверх шерстяной пижамы и ночной в лентах и кружевах чепец. Она несла поднос, на котором стояли сифон, полбутылки шотландского виски и два больших бокала. Пальцы легко сжимали синий конверт. Записка была написана на гербовой бумаге полицейского участка крупным ученическим почерком и очевидно наспех.
«Дорогой сэр, результаты анализа сэр Доберман передал мне сегодня в 0.30 ночи. Органы Руфи Палинод содержат гиосцин: в материале его оказалось два-три грана, что гораздо больше допустимого количества этого вещества в теле. Яд, по всей вероятности, был введен в организм в составе соединения гиосцин-гидробромида, но нет никаких указаний, как именно: подкожным вливанием или через рот. Обычная медицинская доза от одной сотой до одной пятидесятой грана.
По делу Эдварда Бона Хретина Палинода. Решено провести эксгумацию. Похоронен на Бельведерском кладбище, Северный У ил свич. Эксгумация намечена на 4.00 утра. Ваше присутствие очень желательно; если не сможете прийти, в обиде не буду.
Ч. Люк.»
Кампьен дважды прочитал послание и аккуратно его сложил. В который раз подумал, что Чарли Люк определенно ему нравится. Значит, он решил провести эксгумацию как можно скорее. Толковый парень! Ну что ж, пожалуй, стоит побывать там, покопаться в земле. Размышления его прервала мисс Роупер, протянув ему бокал, наполненный до половины темно-янтарной играющей жидкостью.
– А это зачем? Для душевного спокойствия? – спросил он и, к своему ужасу, заметил, что рука у нее дрожит.
– О Господи, – сказала она. – Надеюсь, неплохие новости? Письмо принес полицейский. И я подумала, может, это ваше удостоверение, может, вы сейчас лежите и беспокоитесь о нем.
– Что мое?
Ее добрые, глупые глазки заморгали недоуменно.
– Ну, я не знаю что, – проговорила она, пытаясь защищаться. – Я думала, у вас должно быть что-то такое на случай… если вдруг…
– Меня отравят? – улыбнулся он.
– Не беспокойтесь, виски не отравлено, – сказала она, не поняв его. – Клянусь вам жизнью. Я держу его под замком. А что делать в таком положении? Вот я и запираю все. Смотрите, я первая выпью.
Она изящно присела на самый краешек кровати и отпила внушительный глоток. Кампьен тоже потянул из своего бокала, но с меньшим энтузиазмом. Он не был большим охотником до виски, тем более среди ночи и в постели.
– Полицейский разбудил вас? – спросил он. – Очень сожалею. Особенной надобности не было.
– Ничего, я не спала, – говорила ночная гостья приглушенно.
– Я хотела бы поговорить с вами, мистер Кампьен. Во-первых, это точно, что в письме нет плохих новостей?
– В письме нет ничего для нас неожиданного, – ответил не покривив душой Кампьен. – Боюсь, нам скоро сообщат, что мисс Руфь отравлена, вот и все.
– Конечно, отравлена. Надеюсь, они разбудили нас среди ночи не для того, чтобы сообщить эту новость, – она говорила безо всякой досады. – В чем, в чем, а в этом мы не сомневаемся, не такие мы дураки. Послушайте, мистер Кампьен, я что хочу сказать. Я с вами абсолютно откровенна. И очень, очень вам благодарна, вы можете во всем мне доверять. Я ничего от вас не таю. Поверьте моему слову.
Это горячее обращение могло бы показаться в любых других устах подозрительным, но, как ни странно, в устах мисс Роупер оно прозвучало впечатляюще. Ее румяное птичье личико совершенно серьезно выглядывало из-под рюшек и бантиков чепца.
– Не сомневаюсь, – ответил Кампьен.
– Вы знаете, у каждого человека есть свои маленькие тайны. Но у меня нет от вас тайн. Раз уж я вас позвала на помощь, буду вести честную игру.
– Что вас гложет, тетушка? Молодая девушка, которая меняет на крыше платье? – тихо рассмеялся Кампьен.
– На крыше! Так вот, оказывается, как она это проделывает. Дикая кошка! – мисс Роупер восприняла новость с облегчением, явно проглядывающим сквозь притворное удивление. – Я знала, что она где-то переодевается, потому что Кларри видел ее на той неделе на Бейзуотер-роуд разряженной в пух и прах, а вечером того же дня она вернулась домой в своей старой одежке. И я молила Бога, чтобы она переодевалась… не в чьем-нибудь присутствии, но она не из этих дурочек. Бедное дитя.
Кампьену было не совсем ясно, из-за чего сокрушается Рене
– из-за этого последнего обстоятельства или какого другого изъяна племянницы Палинодов.
– Вы к ней хорошо относитесь?
– Она такая лапочка. – Старая актриса улыбнулась доброй и вместе озабоченной улыбкой. – Клайти получила чудовищное воспитание. Эти бедные старики не понимают, что значит быть молодой. Да и как они могут понимать? Клайти влюблена по уши, она сейчас как розовый бутон – вот-вот распустится. Я где-то вычитала это сравнение. Но это и на самом деле так. Колючая, а розовые лепестки уже выглядывают. Кларри говорит – этот парень очень трогательно к ней относится. Боится до нее дотронуться.
– Он тоже совсем юнец?
– Не скажите, вполне взрослый мужчина. Уже девятнадцать. Длинный, угловатый, ходит в вязаном свитере. Знаете, есть шерстяные вещи, которые с каждой стиркой садятся. Вот он такой и носит – как есть ободранный кролик. Думаю, это платье – его выбор. Платила, разумеется, Клайти. Но она даже купального костюма не способна выбрать. Кларри мне описал ее наряд – я по его описанию и сужу, что это его идея.
Она еще чуть-чуть отпила и вдруг хихикнула.
– Он сказал про Клайти: она выглядит как помесь барышни из кордебалета с прачкой. Множество оборок и всюду в обтяжку. Мальчишки это любят. А она ведь еще ездит с ним сзади на мотоцикле. Страшный риск!
– А как они познакомились?
– Бог их знает. Она никогда о нем не говорит. А услышит тарахтение мотоцикла, вспыхнет, точно маковый цвет. И уверена, что никто ничего не замечает. – Помолчав немного, Рене с чувством прибавила: – Помню, я такая же была в ее годы. А вы себя помните? Ах, что это я! Вы еще не в том возрасте, чтобы вспоминать прошлое. Но, конечно, и вас эта пора не минует.
Сидя в постели с бокалом виски, ощущая, как убегают в вечность тихие предрассветные минуты, Кампьен подумал – а хорошо бы все-таки миновала. Но Рене уже опять говорила, конфиденциально приблизив к нему лицо:
– Как я уже сказала, мистер Кампьен, есть одно маленькое обстоятельство, оно тянется уже давно, и я просто обязана о нем рассказать, чтобы вы не так удивлялись, если случайно узнаете… Кто там?
Последние слова были обращены к двери, которая начала медленно отворяться. На пороге появилась худощавая с военной выправкой фигура, облаченная в синий тяжелый шлафрок прекрасного покроя, с вышивкой. Капитан Алестер Сетон явно не знал, как быть дальше. Лицо у него было смущенное, взгляд просил снисхождения.
– Приношу свои самые искренние извинения, – начал он в точно такой манере, как Кампьен и ожидал, но более низким голосом. – Я шел мимо. Думал, что в этой комнате никто не живет, и вдруг вижу – слабая полоска света.
– Да полноте, капитан. Просто вы учуяли запах виски, – рассмеялась Рене. – Присоединяйтесь к нам. Возьмите вон там полоскательный стакан и несите его сюда.
Капитан обезоруживающе улыбнулся, как улыбается ребенок, признающийся в невинной проказе.
«Чей-то он баловень?» – подумал Кампьен и внимательно посмотрел на мисс Роупер. Она наливала в стакан виски, отмерив ровно на два пальца – по-видимому, узаконенная дозировка.
– Пейте, – сказала она. – В общем, хорошо, что вы пришли, потому что расскажете мистеру Кампьену во всех подробностях, как мисс Руфь заболела. Только умерьте голос. У нас ведь тайный совет, да и виски скоро кончится, если еще кто-нибудь пожалует.
Так вот оно что! Рене организовала это ночное бдение, чтобы как будто невзначай посвятить его в свою тайну. Что ж, связь вполне респектабельная.
Капитан удобно расположился в кресле мореного дуба, похожем на трон скандинавского короля.
– Я не убивал леди, – произнес он, застенчиво улыбнувшись Кампьену, точно не сомневался, что понравится ему.
– Ты ее не знал, Альберт, – поспешно вставила Рене, как будто боялась, что ситуация может выйти из-под контроля. – Она была высокая дородная женщина, выше всех остальных Палинодов. К тому же в отличие от них не отличалась большим умом. Я знаю, что думает Кларри. Но он совершенно не прав…
– Как это ни странно, – пробубнил себе в стакан капитан Сетон и опять улыбнулся, на этот раз со злинкой, как порой улыбаются коты.
– Они не стали бы убивать ее из-за этого, – продолжала Рене, не обращая внимания на капитана. – Они все были очень сердиты на нее, я знаю, но не потому, что она была глупая. Она была очень больна, бедняжка. Доктор сообщил мне об этом за два месяца до ее смерти. «Если она будет принимать все слишком близко к сердцу, с ней обязательно случится удар, – сказал он. – И опять хлопот не оберешься. Она кончит, как ее брат».
Кампьен спустил ноги с кровати.
– А мистер Эдвард умер от удара?
– Так говорит доктор, – веско произнесла мисс Роупер, вложив в эти слова мучившие ее подозрения и пытаясь внушить их Кампьену. Склонив голову набок, как малиновка, она продолжала: – Но точно никто, конечно, не знает. Ну так вот, в день своей смерти мисс Руфь вышла из дому рано утром со своей хозяйственной сумкой. А накануне вечером у них была ссора, я слышала, как они все кричали на мисс Руфь в кабинете мистера Лоренса. Вернулась она домой в половине первого, и кажется, все утро никто ее не видел. Я была на кухне, остальные разошлись кто куда, и ее встретил внизу, в холле, капитан. А дальше, дорогой, рассказывайте вы.
Услыхав «дорогой», капитан поднял брови и чуть улыбнулся.
– Я сразу увидел, что она больна, – проговорил он с расстановкой. – Этого ведь нельзя не заметить. Она, знаете ли, кричала.
– Кричала?
– Ну, говорила очень громко, – при этих словах его собственный бархатистый голос понизился чуть не до шепота. – Лицо у нее было ярко-красное, она шаталась и размахивала руками. Ну а поскольку, кроме меня, рядом никого не было, я, разумеется, сделал все, что в моих силах. – Капитан замолчал и, пригубив бокал, начал задумчиво тянуть виски. – Я повел ее к нашему костолому, он живет по соседству. Хорошенькая мы были пара, доложу я вам. Из всех окошек вылезли любопытные поглазеть на нас, или мне только показалось? – он рассмеялся, вспомнив эту картину, но по глазам было видно, что ему все еще неловко.
– Благородный поступок, хотя, конечно, удовольствия он вам не доставил, – отозвался Кампьен.
– Вот и я говорю, – поддержала его Рене, – какой он молодец! Другой позвал бы меня. А он взял и спокойненько повел ее к врачу. Он весь в этом. Доктора они застали, но он им не помог.
– Нет-нет, милая Рене, это было немного не так. Постараюсь быть предельно точным. Идем мы по улице с криками и воплями, точь-в-точь – полицейский ведет в участок подвыпившую женщину, подходим к приемной доктора и видим – он запирает наружную дверь. А рядом с ним огромный верзила, который в довершение всего обливается горючими слезами. Насколько я понял, они спешили к роженице.
Было заметно, что описываемая картина живо встает у него в воображении, доставляя ему мало удовольствия.
– Так мы и стояли на крыльце, – рассказывал дальше капитан. – Я был в совершенной растерянности и, не зная, что делать, мял в руках свою зеленую шляпу. Да и сам я был, должно быть, ей под цвет. Доктор выглядел очень усталым и озабоченным, выслушивая интимные подробности совершающегося таинства, которые излагал ему верзила. Моя спутница, одетая по-весеннему – сари из мешковины поверх фланелевой нижней юбки – я не ошибаюсь, Рене?
– Думаю, это была не нижняя юбка, а несколько обыкновенных верхних. Палиноды вообще все странно одеваются. Они выше этого.
– Выше или ниже, но мисс Руфь была явно в середке этих юбок, – без тени улыбки продолжал капитан. – Булавки, которыми они были сколоты, не держались, и сомнений на этот счет не было никаких. Как бы то ни было, она тоже стояла на крыльце и все выкрикивала цифры.
– Цифры? – переспросил Кампьен.
– Да, цифры. Из всей семьи у ней одной была математическая жилка. Разве Рене вам не сказала? Полиция меня без конца спрашивает: «Что она говорила?» Насколько я мог понять, она все время очень громко повторяла какие-то цифры. Произносила их с трудом. Почему я и понял, что она не сошла с ума, а заболела.
– Доктор должен был вернуться и осмотреть ее, – вставила Рене. – Он занятый человек, это все знают, но…
– А я, в общем, его понимаю, – капитан Сетон хотел быть предельно справедливым. – Тогда и мне показалось, что его поведение не лезет ни в какие ворота, но я и сам был почти вне себя. Он знал, что ее дом буквально в двух шагах, и не сомневался, что с ней случился тот самый предсказанный им удар. Он взглянул на нее и сказал: «О Господи! Да, да, конечно! Отведите ее домой, хорошенько закутайте. Я приду сразу, как только освобожусь». Учтите, – обратился он к Кампьену со своей странной, чуть виноватой улыбкой, – этот рыдающий верзила, а он был на фут шире в плечах любого из нас и лет на тридцать моложе, дал мне ясно понять, что доктор пойдет не с нами, а с ним. Поверьте, он это сказал весьма внушительно. Во всяком случае, мне пришлось уступить, и я повел мою шатающуюся кулему сквозь толпу любопытных, а у нее уже и пена на губах появилась. Дома я посадил ее в кресло, на котором не было книг, навалил на нее гору тряпья и отправился на кухню за Рене.
– Я оставила его мешать соус на сковородке, а сама пошла в комнату мисс Руфи, – улыбнулась мисс Роупер и поглядела на капитана с любовью и восхищением. – Добрая, благородная душа!
– Что бы там кто ни говорил, – капитан Сетон поддразнил Рене и улыбнулся.
– Пейте и помалкивайте. Любит, когда его хвалят. Ну так вот, мистер Кампьен, поднялась я к ней, она как будто задремала. Мне не понравилось, как она дышит, но я знала, что скоро придет доктор. Укрыла ее еще одним одеялом и ушла – ей ведь нужен был покой.
Капитан выпил виски и вздохнул:
– Больше ее живой никто не видел, никто, – сказал он. – Никому не доставила никаких хлопот. Кроме меня, конечно.
– Какой ужас вы говорите. – Розовые банты на чепце мисс Роупер негодующе задрожали. – Я пошла наверх, а тут как раз вернулась мисс Эвадна, и мы поднялись к мисс Руфи вместе. Было около двух часов. Мисс Руфь все еще спала, но при этом страшно хрипела.
– Мисс Эвадна оказала какую-нибудь помощь? – спросил Кампьен.
Рене не опустила глаз под его взглядом.
– Нет, не оказала, – ответила она. – Такой уж это характер. Она позвала сестру, а когда та не откликнулась, оглядела комнату, взяла с полки книгу, почитала немного, а потом велела мне послать за доктором, как будто я сама не знаю, что делать.
– Когда он пришел?
– Около трех. Он принял ребенка и поспешил домой. Сказал, что ему надо было вымыться и переодеться. А по-моему, он заскочил домой объяснить жене, почему опоздал к обеду. Когда он пришел, мисс Руфь уже умерла.
На какой-то миг воцарилось молчание, прерванное капитаном.
– Доктор написал, что смерть наступила от тромбоза. В конце концов, он именно это и ожидал. Так что винить его не в чем.
– И все-таки нашелся человек, который обвиняет его, – заметил Кампьен и с удивлением отметил, что оба немедленно встали на защиту доктора.
– Люди любят поговорить, – возразила Рене, как будто Кампьен укорил ее в чем-то. – Такова человеческая природа. А внезапная смерть каких только кривотолков не вызывает. «Очень быстрая смерть», – скажет один, а другой прибавит: «Довольно-таки подозрительно!», третий воскликнет: «Надо иметь железные нервы!» И кто-нибудь обязательно заключит: «Это наверняка кому-то выгодно». Как я их ненавижу! – Ее маленькое личико пылало, старушечьи глаза метали молнии.
Капитан встал и отнес стакан на место. Легкий румянец заиграл и у него на скулах.
– Я, во всяком случае, не убивал эту вульгарную старуху, – вдруг произнес он с открытой злобой. – Я ссорился с ней, признаю, и по сей день считаю, что правда на моей стороне. Но говорю раз и навсегда: я не убивал ее!
– Тихо, тихо! – Рене старалась утихомирить капитана, пользуясь непререкаемым авторитетом у домочадцев. – Перебудите весь дом, дорогой. Мы знаем, что вы не убивали.
Капитан, худой, подтянутый, в своем эдвардианском шлафроке, поклонился сперва Рене, потом Кампьену – даже у него нет-нет да и проскользнет театральный жест.
– Спокойной ночи, – сказал он сухо. – Премного благодарен за компанию.
– Ну вот… – Рене подождала, пока дверь закроется, и прибавила: – Видели старого дурака? Но думаю, это все равно выплыло бы. Он весь на нервах, и одна рюмка выбивает его из колеи. – Она опять замолчала и с сомнением посмотрела на мнимого племянника. – А все из-за комнаты. Старый что малый, комнату не поделили. Когда мы сюда переехали, я поселила его в очень хорошей комнате. Оказалось, в ней давно хотела жить мисс Руфь. Она сказала, что это была ее детокая, но я не изменила своего решения. И тогда она стала нападать на него. Вот и вся история. Честное слово, я вас не обманываю. Такие пустяки, вряд ли даже стоит упоминать.
Вид у Рене был такой виноватый, что Кампьен не выдержал и рассмеялся.
– И сколько же времени длилась распря?
– В общей сложности довольно долго, – призналась она. – Все время, пока мы здесь живем. То затихала, то опять вспыхивала. Вы ведь знаете, как бывает. Дело выеденного яйца не стоит, а сколько ужасных вещей он ей наговорил, и первый же пришел к ней на помощь. Он такой. Старый, добрый чудак, узнаете его поближе, сами в этом убедитесь. Я готова чем угодно за него поручиться.
– Не сомневаюсь. Между прочим, не это ли тот ужасный секрет, который вы мне хотели открыть?
– Что?! Мои отношения с капитаном секрет? – запрокинув голову назад, она от всей души рассмеялась. – Дорогуша, – наконец сказала она с грубоватым простодушием, – мы все живем под одной крышей почти пятнадцать лет. И не надо никакого сыщика, чтобы тайное стало явным. Нет, я хочу рассказать вам о складе гробов.
Клевавший носом Кампьен был, как говорится, взят врасплох.
– Что вы сказали? – переспросил он.
– Конечно, может, это вовсе и не гробы. – Мисс Роупер плеснула себе в бокал немного виски, добавила из сифона воды, ровно столько, сколько полагается в бокал дамы, и спокойно продолжала: – Но что-нибудь в этом же духе.
– Мертвецы? – пришел ей на помощь Кампьен.
– Конечно, нет, дорогой, – укоризненно произнесла она и рассмеялась, помолодев лет на десять. – Может, дерево для гробов, а может, ужасные маленькие козлы, которые они используют. Я никогда не заглядывала внутрь. Как-то не приходилось. Они всегда являются ночью, в этом все дело.
– Может, вы все-таки объясните мне, о чем идет речь. – Кампьен внутренне весь собрался.
– Я как раз и пытаюсь объяснить, – чуть не плача сказала Рене. – Я сдала один из моих подвалов – это такие помещения под полом с отдельным выходом слева и справа от парадного крыльца – нашему старому гробовщику Пузо. Он очень просил меня, и я пошла ему навстречу. С соседями надо жить в дружбе, правда?
– Правда, если вам нравится, что в любую минуту вас могут побеспокоить. Но это неважно, продолжайте дальше. Когда вы сдали подвал?
– Очень давно. Несколько лет назад, но год-то уж наверняка. Он человек тихий. И у нас никогда не было никаких неприятностей. Но я подумала: вы увидите, что одна подвальная дверь закрыта на ключ, отопрете ее и решите, что вещи, которые там, принадлежат мне. А вдруг там что-нибудь не то? – Она говорила очень серьезно, но круглые серые глаза ее встретили его взгляд спокойно. – Я даже хотела спросить, может, вы слышали этой ночью, как они с сыном что-то там делают.
– Они что, сейчас там?
– Если нет, то скоро явятся. Когда вы были наверху, у мисс Эвадны, Пузо на минуту заскочил ко мне, предупредил, чтобы я не пугалась – они с сыном придут сюда часа в три-четыре ночи. Он очень внимательный человек. Старое воспитание.
Кампьен не слышал ее последних слов. Как же так, Чарли Люк совершенно точно указал время эксгумации – четыре часа утра. А это ведь на Уилсвичском кладбище. Может, он не совсем проснулся, когда читал записку?
– Ну конечно же! – вдруг сообразил он. – Не они ведь хоронили его.
– Мистера Эдварда? Пузо и сын его не хоронили, нет. – Вид у Рене был встревоженный. – Из-за этого было столько шуму! Такова была воля мистера Эдварда, написанная в завещании. Бесчувственный старик. Не думал, как сильно это может задеть добрых людей. Мертвым все равно. У него в завещании было сказано: «Проводя бессонные ночи в своей жалкой конуре и слушая раскаты грома и пушечную канонаду готовящегося к нападению врага, я пришел к следующему решению: если я умру раньше мистера Пузо, который многие годы мысленно снимал с меня мерку в предвкушении предстоящей работы, прошу моих близких не обращаться к нему в его ничтожную контору и не хоронить меня в одном из его богомерзких гробов».
Она произнесла этот монолог с большим чувством и кончила его характерным взмахом руки, проявив незаурядный талант подражателя.
– Я выучила завещание, как роль, – сказала она. – Мне оно показалось таким злобным.
Единственный зритель был явно в восторге.
– Брат был, видно, с характером?
– Напыщенный старый дурак. Набит всякими идиотскими идеями, и никаких манер, даже в могиле. От великого-то ума он и оставил всю семью без гроша. Вот я вам все и рассказала. Так что услышите – стучат под полом, не бойтесь, это всего-навсего гробовщик.
– Вдохновляющее предупреждение, – заметил Кампьен, встал с кровати и облачился в халат.
– Может, пойдем посмотрим? – предложила Рене самым беззаботным тоном. И Кампьен подумал, уж не было ли это предложение главной целью ее визита. – Мне никогда не приходило в голову шпионить за ним, – поведала она ему доверительно. – Во-первых, не было причины, а во-вторых, из моей комнаты ничего не увидишь. Последний раз он приходил сюда месяца три-четыре назад.
В дверях Кампьен остановился.
– А что там Коркердейл? – спросил он.
– О нем можно не беспокоиться. Он спит на кухне.
– Что?
– Послушай, Альберт, – сказала Рене, и Кампьен почувствовал, что она заставила себя обратиться к нему по-родственному. – Прояви благоразумие, не надо подвергать взысканию бедного молодого человека. Это была моя идея. Я не хотела, чтобы он увидел Пузо с сыном. «Все дома, – сказала я ему. – Вы должны теперь наблюдать за происходящим внутри, а не снаружи. Идите сюда, в тепло, и садитесь в это кресло». Он не стал возражать. Я сделала что-нибудь не так?
– Всего-навсего сбили с пути истинного хорошего полицейского, – улыбнулся Кампьен. – Ну так идем? Вы впереди.
Они тихо пересекли широкую лестничную площадку и двинулись в глубину дома, в котором стояла даже в этот ночной час относительная тишина. Палиноды спали так же, как бодрствовали, – с завидным пренебрежением к остальным жителям пансиона. Громоподобный храп, доносившийся из одной из комнат, навел Кампьена на мысль, что гортанный голос брата Лоренса обязан своим тембром аденоидам. В одном месте мисс Роупер остановилась, ее спутник тоже задержал шаги, внимание его привлек не шум, а зловоние, шедшее из цокольного этажа. Оно поднималось волнами и вызывало приступы тошноты. Кампьен втянул носом воздух и чуть не закашлялся.
– Господи, что это такое?
– Так, ничего. Не обращайте внимания. Это от стряпни, – проговорила Рене с нарочитым спокойствием. – Вы слышите их?
Действительно, откуда-то снизу доносился отдаленный глухой звук – какое-то царапанье, стук, как будто стучат по полому дереву. И хотя отвратительный запах не имел ничего общего с вонью мертвецкой, в соединении со странными звуками он производил жутковатый эффект. Кампьен вздрогнул, ощутив прикосновение руки Рене.
– Сюда, – прошептала она. – Мы идем в гостиную. В ней есть окно, расположенное над входом в подвал. Не отставайте от меня.
Дверь в гостиную бесшумно отворилась, и они оказались в просторной, полной теней комнате, слабо освещенной единственным неярким фонарем, горящим довольно далеко отсюда, на углу Эйпрон-стрит.
Эркер был довольно большой, жалюзи отчетливо обозначали верхний квадрат окна. Стук доносился теперь гораздо сильнее; скоро внизу центральной створки появился слабый свет.
Кампьен осторожно пробрался между нагромождениями мебели и наконец, нагнувшись над последней полосой препятствий – батареей пустых цветочных горшков, стоявших на высокой скамье, выглянул в окно.
Гроб появился внезапно. Он торчал вертикально и слегка покачивался – очевидно, его вытаскивали наружу снизу из подвальной двери. Увидев его, Рене шумно вздохнула, подавив вскрик; в то же мгновение Кампьен включил мощный фонарик, который он до этой минуты остерегался зажечь.
Белый широкий луч высветил гроб, как прожектором. Зловещий предмет походил на пианино. Он был длинный, широкий, внушительный, черная полировка придавала ему особенно жуткий вид.
Бумага, в которую он был завернут от пыли, скользнула вниз, и открылась широкая бронзовая пластинка с именем. Надпись была крупная, отчетливая, казалось, ее над ухом прокричали в мегафон. Значилось в ней следующее:
ЭДВАРД БОН ХРЕТИН ПАЛИНОД
Родился 4 сентября 1883 г.
Умер 2 марта 1946 г.
В душной притихшей комнате двое зрителей не спускали с нее глаз, пока гроб мягко не опустился вниз и не исчез. И сразу отчетливо послышались осторожные шаги.
