Текст книги "Срочно нужен гробовщик (Сборник)"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Соавторы: Джозефина Тэй,Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)
– Согласен с тобой. Но он уже влип, и ему придется через это пройти. А для нас пока так даже лучше… Кругом звонки, теперь еще и в дверь. Войдите.
В комнату заглянул констебль:
– К вам доктор Фолкнер, сэр.
– Очень кстати. Входите, доктор. Вы уже закончили исследование?
– Да, инспектор. Очень любопытно. Могу сразу сказать, что вы абсолютно правы.
– Рад слышать. Садитесь же и расскажите нам все подробно.
Доктора прислал Скотланд-Ярд, вероятно в утешение Паркеру после вчерашнего «плакальщика». Этот худощавый седой человек, типичный лондонец, с проницательным взглядом, привык сотрудничать с полицией и знал, как взяться за дело.
– Я буду краток, – начал он. – Прежде всего, удар по голове действительно не имеет ничего общего с причиной смерти. Вы сами видели: кровотечения практически не было. Эту рану нанесли через некоторое время после наступления смерти, чтобы внушить мысль о нападении банды. Та же история с порезами на руках. Типичный камуфляж.
– Точно. Однако ваш коллега…
– Мой коллега, с вашего позволения, просто осел, – презрительно фыркнул доктор. – Если это образец его диагностики, то смертность в Кроуз-Бич должна расти день ото дня. Но это так, к слову. Вас ведь интересует причина смерти?
– Хлороформ?
– Может быть. На вскрытии я не обнаружил симптомов отравления. Я отослал все важные органы сэру Джеймсу Лаббоку для токсикологического исследования. Но, честно говоря, не удивлюсь, если результат будет отрицательный. При вскрытии грудной клетки не ощущалось запаха хлороформа. Конечно, он легко испаряется, а после смерти прошло довольно много времени. Есть и другое объяснение: доза могла быть небольшой. Никаких признаков заболеваний сердца. Чтобы убить молодую здоровую девушку, хлороформ следовало вводить длительное время.
– Так вводили его или нет?
– Думаю, да. На это указывают ожоги на лице.
– И тот платок, что мы нашли в машине, – сказал Уимзи.
– Однако, – настаивал Паркер, – дать хлороформ сильной молодой женщине не так просто. Она ведь должна была отчаянно сопротивляться.
– Должна была, – мрачно согласился доктор, – но почему-то не сопротивлялась. Я уже сказал: все следы насилия появились после смерти.
– А если она спала в тот момент, – предположил Уимзи, – тогда можно было справиться по-тихому?
– Без труда. После нескольких глубоких вдохов она впала бы в бессознательное состояние, и покончить с ней было бы проще простого. Возможно, она действительно задремала на солнцепеке. Ее спутница в это время отошла прогуляться, и на нее напали. Потом похитители наткнулись на мисс Файндлейтер и избавились от нее.
– Вам не кажется это лишним? – спросил Паркер. – Зачем вообще было возвращаться и убивать ее?
– Так вы считаете, что они обе заснули и им дали хлороформ одновременно? Это уж чересчур.
– Нет, мы так не считаем. Послушайте, доктор, только это сугубо между нами.
И Паркер кратко рассказал ему всю историю, начиная с первых подозрений по поводу Мэри Уиттейкер. Потрясенный доктор слушал с огромным интересом и вниманием.
– Мы считаем, – заключил рассказ Паркер, – что случилось примерно следующее: мисс Уиттейкер по какой-то причине решила избавиться от несчастной, преданной ей девушки. Она организовала этот пикник и оповестила всех заранее, куда именно они едут. И когда Вера Файндлейтер задремала на солнышке, она убила ее либо с помощью хлороформа, либо – что более вероятно – своим обычным методом. Не могу сказать, что это за метод, но мисс Уиттейкер с успехом применяла его во всех предыдущих случаях. Потом она нанесла удар по голове и порезы, чтобы создать видимость борьбы. В кустах оставила кепи, которое заранее купила и обильно полила бриллиантином. Мы, конечно, проследим путь этого кепи. Мисс Уиттейкер – высокая сильная женщина, у нее вполне хватит сил на такой удар по безжизненному телу.
– А следы в лесу?
– Я как раз собирался о них сказать. Со следами явные неувязки. Допустим, бандитское нападение было на самом деле. Но подумайте: за двадцать миль кругом – сушь страшная. Сплошной камень, следов никаких не видно – езжай куда хочешь. Так наши гангстеры не поленились сделать крюк, чтобы отметиться в единственной на всю округу луже!
– Верно подмечено, – сказал доктор. – И я бы добавил: незачем было бросать кепи в кустах. Почему не вернуться за ним, даже если его случайно оставили?
– Вы правы. Есть еще кое-что. Обе пары мужских ботинок совершенно новые. Каблуки и носки ни капли не стерты, а резиновые подошвы более крупной пары явно только что из магазина. Скоро получим снимки, сами увидите. Конечно, преступники могли одновременно надеть только что купленную обувь, но в целом это маловероятно.
– Безусловно, – согласился доктор.
– А теперь подходим к самому главному. У одного гангстера размер ноги гораздо больше, чем у другого. Из этого следует, что он выше и тяжелее напарника и шаг у него должен быть шире. Мы измерили следы – и что же? У всех троих – обоих мужчин и женщины – длина шага одинаковая. Более того, все отпечатки уходят в почву на равную глубину. Остальное еще можно как-то объяснить, но этот факт не может быть простым совпадением.
Доктор Фолкнер на секунду задумался.
– Принято, – сказал он наконец. – Вы абсолютно убедительно доказали свою точку зрения.
– Это поразило даже сэра Чарлза Пиллингтона, – сказал Паркер, – а он у нас умом не блещет. Я его еле удержал, так он рвался выложить результаты измерений тому парню из «Ивнинг вьюз».
– Вы хотите сказать, что мисс Уиттейкер запаслась обувью и сама оставила эти следы?
– Да, причем после каждого захода возвращалась к машине с другой стороны, через заросли папоротника. Чистая работа! Она ни разу не спутала последовательность следов, какие должны быть сверху, какие внизу. Сумела создать впечатление, что там одновременно были три человека. Каждый набор отпечатков на своем месте, выверено все точно. Дама явно начиталась Остина Фримана[89]89
Фриман Ричард Остин (1862 – 1943) – английский писатель, автор модных детективов.
[Закрыть].
– И что же дальше?
– Думаю, дальше нам удастся доказать, что ее сообщница, миссис Форрест, дожидалась в лесу. Возможно, она занималась отпечатками, пока Мэри Уиттейкер разыгрывала нападение. В любом случае она появилась в лесу уже после того, как те двое оставили свою машину на поляне и ушли завтракать на холмы. Когда Мэри Уиттейкер завершила свою часть работы, они подбросили в «остин» платок и журнал «Черная маска», а сами уехали на большой машине миссис Форрест. У нее темно-синий четырехместный «рено» с шинами марки «мишелин», номер ХО 4247. Известно, что эта машина вернулась в гараж в понедельник вечером, миссис Форрест была в ней одна.
– А где же мисс Уиттейкер?
– Прячется где-нибудь. Но мы ее достанем. Она не может взять деньги со своего счета, банк уже предупрежден. За миссис Форрест следят, и если она попробует передать деньги, то выведет нас прямо к мисс Уиттейкер. Так что в худшем случае возьмем ее измором, не помирать же ей с голоду в своем логове. Но у нас есть еще одна зацепка. Уже сделана попытка свалить всю вину на несчастного родственника мисс Уиттейкер. Он темнокожий нонконформистский проповедник с таким замечательным именем: Аллилуйя Досон. У Мэри Уиттейкер есть по отношению к нему определенные финансовые обязательства, хотя и не оформленные юридически. Любой порядочный человек с уважением отнесся бы к ним, но только не она. Так что бедняга вправе иметь на нее зуб. Вчера утром он пытался получить десять тысяч фунтов по чеку на предъявителя с ее подписью. Причем рассказал совершенно неубедительную историю, будто бы чек пришел с первой почтой, в простом конверте, без всяких объяснений. В результате Аллилуйя задержан как один из похитителей.
– Слишком грубо сработано. У него ведь наверняка есть алиби.
– Думаю, версия будет такая: он нанял пару головорезов, чтобы работу сделали за него. Он служит в миссии в Степни, где, кстати, было куплено лиловое кепи. В округе крутых ребят хватает. Разумеется, мы наведем справки, допросим людей, и подробности о ходе следствия будут во всех газетах.
– А потом?
– Потом мисс Уиттейкер вынырнет где-нибудь в крайне плачевном состоянии и поведает миру душещипательную историю – с учетом всех обстоятельств, разумеется. Если у кузена Аллилуйи не окажется убедительного алиби, мы узнаем, что он возглавлял убийц на месте. Если же удастся доказать, что его там не было, значит, его имя упоминалось преступниками либо бедняжка видела его в какой-нибудь жуткой пещере, куда ее затащили, но ни времени, ни места указать не может.
– Дьявольский замысел!
– Да. Мисс Уиттейкер вообще очень милая дама. Может, у нее и есть что-то святое, но я, право, затрудняюсь сказать, что, именно. А прелестная миссис Форрест – одного с ней поля ягода. Док-мы рассчитываем на ваше молчание. Мэри Уиттейкер должна быть уверена, что мы проглотили все их фальшивые улики, иначе нам не удастся ее задержать.
– Я не болтлив по природе, – сказал доктор. – Вы говорите, банда – пусть будет банда. А мисс Файндлейтер погибла от удара по голове. Я лишь надеюсь, что мой коллега и начальник полиции будут также сдержанны в своих высказываниях. После вчерашнего разговора с вами я их, разумеется, предупредил.
– Все это замечательно, – сказал Уимзи. – Но какие у нас доказательства? Какое обвинение мы собираемся ей предъявить? Кроме того, что она вломилась в тот дом на Хемпстед-Хит и стащила уголь. Да любой стоящий адвокат нас в порошок сотрет! Те двое, по официальной версии, умерли своей смертью, а мисс Файндлейтер… Даже если удастся подтвердить историю с хлороформом, это вам не мышьяк и не цианистый калий: хлороформ любой может достать! И если даже нам повезет, и на гаечном ключе окажутся отпечатки…
– Их там нет, – хмуро сказал Паркер. – Девица знала, что делает.
– А зачем, собственно, ей было убивать Веру Файндлейтер? – вдруг спросил доктор. – Девушка ведь была для нее ценным свидетелем: никто, кроме нее, не может подтвердить алиби мисс Уиттейкер в предыдущем убийстве – если это было убийство.
– Она могла узнать о связи мисс Уиттейкер с миссис Форрест. Вероятно, она уже отслужила свое и становилась опасной. Единственное, на что мы еще можем рассчитывать, так это на встречу наших дам. Как только она произойдет…
– Гм! – произнес доктор Фолкнер, подойдя к окну. – Не хотел бы я сеять панику, джентльмены, но в поле моего зрения в настоящий момент находится сэр Чарлз Пиллингтон, оживленно беседующий со специальным корреспондентом «Уайер». Вы помните, что сегодня утром «Йелл» напечатал вашу сказку про гангстеров на первой полосе, а передовицу посвятил угрозе засилья цветных в стране. Не мне вам говорить, что «Уайер» с радостью совратит самого Архангела Гавриила, лишь бы переплюнуть «Йелл».
– Дьявол! – Паркер кинулся к окну.
– Поздно! – сказал доктор. – Репортер уже на почте. Вы, конечно, можете позвонить в газету и попытаться остановить материал.
Паркер так и сделал. Редактор заверил его в самых изысканных выражениях, что ему пока ничего не известно, но, если статья попадет к нему, он, безусловно, выполнит инструкции господина инспектора.
Редактор говорил правду. Статью получил не он, а его коллега из «Ивнинг бэннер» – газеты, тесно сотрудничавшей с «Уайер». Очень удобно, когда правая рука не знает, что делает левая. Особенно в такие тяжелые времена! В конце концов нельзя же упускать эксклюзивный материал!
Глава XXII. ВОПРОС СОВЕСТИЯ знаю, ты в религии воспитан,
В тебе есть то, что совестью зовется,
Папистских разных штучек и обрядов
Усердный ты – я знаю – исполнитель.
У. Шекспир, «Тит Андроник», акт V
Канун Иоанна Предтечи пришелся на 23 июня, скромное зеленое убранство, сменившее свадебное одеяние Пятидесятницы, тоже было снято, и алтарь снова засиял девственной белизной. В капелле Пречистой Девы храма св. Онисима закончилась вечерня, легкий фимиам окутывал тусклые своды, низенький служка гасил свечи, и к запаху ладана примешивался менее приятный, но тоже умиротворяющий запах расплавленного воска. Прихожане, в основном пожилые дамы, неторопливо опускались на колени, завершая молитвы. Мисс Климпсон собрала свои многочисленные книжечки, потянулась за перчатками и уронила папку. Папка завалилась за длинную скамью и упала в дальний угол за исповедальней, а из нее посыпался ворох троичных и пасхальных открыток, картинок с ликами святых, листочков с Ave Maria и засушенных веток вербы.
Мисс Климпсон рассерженно охнула – и тут же остановила себя: негоже гневаться в святом месте. «Грешна, – пробормотала она, забирая последнюю из своих отбившихся овечек из-под подушечки, – грешна. Надо учиться владеть собой». Она сложила бумаги обратно в папку, взяла сумочку и перчатки, поклонилась алтарю, уронила сумочку, подняла ее – на этот раз со смиренным видом мученицы – и пробралась через проход к южным дверям храма, где ее уже дожидался ризничий с ключами, чтобы запереть за ней дверь. Она еще раз бросила взгляд на алтарь, одинокий и неосвещенный, на высокие свечи, напоминавшие в полутьме арок привидения, – и слегка вздрогнула. Зрелище было мрачное и пугающее.
– Спокойной ночи, мистер Станнифорт, – поспешила откланяться она.
– Спокойной ночи, мисс Климпсон, спокойной ночи.
После тишины храма она обрадовалась буйству июньского вечера. Ей было не по себе – преследовало ощущение нависшей угрозы. Может, суровый Креститель призывает к покаянию? К осуждению порока и мольбам о милосердии? Мисс Климпсон решила поскорее идти домой, чтобы обратиться к Евангелию и Посланиям Апостолов с их бесконечной любовью и состраданием, столь необходимыми в праздник этого строгого и непримиримого святого.
«И кроме того, – подумала она, – мне надо разложить рассыпавшиеся листочки по кармашкам».
После свежести летнего вечера ей показалось, что в доме душновато, она распахнула окно и расположилась со своим ворохом на подоконнике. «Тайная Вечеря» оказалась рядом с молитвой об освящении вещей: «Благовещение» Фра Анджелико[90]90
Анджелико Фра Джованни да Фьезоле(1400–1455) – итальянский живописец раннего Возрождения.
[Закрыть]покинуло кармашек 25 марта[91]91
Благовещение в католической и англиканской церквах празднуется 25 марта, в феской Православной Церкви – 7 апреля.
[Закрыть] и застряло в одном из воскресений после Троицы; Святейшее Сердце каким-то образом очутилось в Corpus Christi[92]92
Тело Христово (лат.) – католический праздник (первый четверг после воскресения Троицы).
[Закрыть], а… «Боже мой! – воскликнула мисс Климпсон. – Должно быть, я подобрала этот листок вместе с моими».
Она замерла, держа в руках небольшой, исписанный чужим почерком лист – видимо, кто-то обронил в храме. А вдруг там что-нибудь важное?
Мисс Климпсон принадлежала к любителям повторять: «Я не из тех, кто читает чужие письма», как бы намекая тем самым, что все остальные этим грешат. И говоря так, эта порода людей не лжет, а просто искренне заблуждается – по воле Провидения они, как и гремучая змея, честно предупреждают о своих намерениях. А дальше ваше дело: если вы настолько глупы, что им поверили, – можете не прятать свои письма.
Мисс Климпсон развернула листок.
В «Наставлениях для католиков» часто содержится один совет, который открывает всю бездну непонимания составителями психологии мирян. Вам советуют, готовясь к исповеди, вспомнить и записать все свои неугодные Богу поступки, дабы и самый незначительный из них не остался без покаяния. Вас, правда, предостерегают, чтобы там не было имен других людей, чтобы вы этот список никому не показывали и не теряли. Но ведь всякое случается. И не противоречит ли этот совет повелению Церкви шепотом рассказать о своих грехах на ухо священнику, от которого требуется не только соблюсти тайну исповеди, но и, отпустив грехи, тут же о них забыть?
Перед мисс Климпсон лежал именно такой листок. Видимо, кто-то обронил его в прошлую субботу, а убиравшие храм не заметили его в углу за исповедальней.
Надо отдать ей должное – возможно, мисс Климпсон и порвала бы листок не читая, если бы ей в глаза не бросилась одна запись: «Лгала ради М.У.». И мисс Климпсон осенило – это же почерк Веры Файндлейтер. («Меня как молнией ударило», – объяснила она потом.)
Долгих полчаса мисс Климпсон вела ожесточенную борьбу со своей совестью. «Прочти!» – твердило природное любопытство; «Не читай!» – убеждало религиозное воспитание; «Выясни, в чем дело», – уговаривал служебный долг перед Уимзи; «Этого нельзя делать!» – возмущалась ее собственная порядочность, а чей-то скрипучий противный голос монотонно зудел: «Речь идет об убийстве. Ты хочешь стать пособницей убийцы?» Она чувствовала себя Ланчелотом Гоббо[93]93
Ланчелот Гоббо – персонаж комедии У. Шекспира «Венецианский купец» (слуга и шут Шейлока).
[Закрыть], мечущимся между совестью и искушением – только вот что здесь совесть, а что искушение?
Выступи и осуди порок.
Убийство.
И у нее реальная возможность его раскрыть.
Но так ли это? А вдруг она неправильно поняла запись?
В таком случае не ее ли прямой долг прочесть все до конца и развеять свои ужасные подозрения?
А может, пойти к мистеру Тредголду и спросить совета? Наверное, он посоветует сжечь записку немедля и подавить сомнения постом и молитвой.
Она встала и принялась искать спички – лучше уж сжечь и не мучиться.
Но сомнения продолжали терзать ее.
Что она делает? Уничтожает ключ к разгадке?! Слово УБИЙСТВО вставало перед глазами огромными буквами, как повестка из полиции. Сравнение навело на мысль: Паркер – полицейский. Возможно, он не так серьезно относится к тайне исповеди. Он смахивает на протестанта или вообще далек от религии. В любом случае профессиональный долг для него превыше всего. Почему бы не послать бумагу ему не читая и вкратце объяснив, как она к ней попала. И тогда вся ответственность ляжет на него.
К чести мисс Климпсон, последнюю мысль она отвергла как иезуитскую. Тайна исповеди все равно нарушена, раз вмешивается третье лицо. Даже больше, чем если она прочтет сама. А тут и старый грешник Адам возвысил голос – если уж кому-то суждено прочесть записи, то почему бы не тебе. Удовлетвори свое вполне умеренное любопытство. Не говоря уж о том, подхватила мисс Климпсон, что если она ошибается и слово «лгала» не имеет отношения к алиби Мэри Уиттейкер, то она предает секреты другого человека в чужие руки без всякой на то надобности. Уж если она решит показать листок третьему лицу, то сделает это только ради пользы дела. А в этом случае сначала надо прочесть.
Может, стоит снова заглянуть, прочесть еще пару слов и если они никак не связаны с убийством – просто уничтожить бумагу и забыть о ней. Мисс Климпсон понимала, что, уничтожь она записи не читая, ей не избавиться от подозрений до конца своих дней. Так и проживет, подсознательно считая Мэри Уиттейкер убийцей. Глядя в эти жесткие синие глаза, она и раньше пыталась представить, какое выражение появлялось в них, когда девушка планировала задуманное. Подозрения уже были – их заронил Уимзи. Но одно дело подозревать с чужих слов, а другое – увидеть что-то самой. «Что же мне делать?!»
Она бросила быстрый стыдливый взгляд на бумагу. На этот раз ее глаза остановились на слове «Лондон».
Вздрогнув, как от холодного душа, она решилась.
«Если это грешно, значит, я совершу грех – да простит меня Господь».
Покраснев, как если бы она подсматривала в замочную скважину, мисс Климпсон погрузилась в чтение.
Записи были краткими и малопонятными – Паркер наверняка бы их не разобрал. Но для мисс Климпсон, с ее опытом разговоров полунамеками, все было ясно как день.
«Ревность». Написано крупно и подчеркнуто. Далее ссылка на ссору с ужасными обвинениями и злобными выпадами. А потом, исповедуя свой грех перед Богом, Вера пишет: «Кумир»[94]94
Вера исповедуется в грехе сотворения кумира
[Закрыть].
Мисс Климпсон не составило труда восстановить всю «сцену ревности» по бессвязным наброскам. Она слишком хорошо знала эти выплески любви и ненависти во время ссоры двух подруг: «Я… я все для тебя делаю, а ты… ты меня ни в грош не ставишь. А как ты со мной обращаешься! Я тебе больше не нужна!» И в ответ: «Послушай, не будь идиоткой. Это же смешно, Вера! Прекрати истерику, надоело – ты не даешь мне шагу ступить». Ужасные, унизительные, пошлые сцены. Сколько их было и будет в женских школах, общежитиях и пансионах! Надменные эгоистки, уставшие от своих обожательниц. Глупенькие schwarmerei[95]95
Мечтательницы (нем.).
[Закрыть], потерявшие остатки собственного достоинства. Изнурительные ссоры, не рождающие ничего, кроме стыда и ненависти.
«Гадкая безжалостная женщина, – со злостью подумала мисс Климпсон. – Она же попросту играет на чувствах этой бедняжки».
Следующая запись. Теперь внутренний судья бился над решением другой проблемы (сопоставив разбросанные намеки, мисс Климпсон быстро разобралась, в чем дело): ложь – даже ради спасения друга – грех. «Но (спрашивала себя Вера) почему я хочу рассказать правду – из неприятия лжи или из-за ненависти к подруге? Как же трудно разобраться в собственных помыслах!» И нужно ли ей исповедоваться только священнику или следует признаться во лжи перед всем миром?
У мисс Климпсон не было сомнений, как бы ответил священник на последний вопрос: «Нельзя предавать доверие друга. Молчи, храни тайну, но если заговоришь – говори правду. А подруге скажи, что не будешь больше лгать ради нее. Она вправе попросить тебя никому не рассказывать о ее секрете – но не более того». С этим все ясно. Но как быть со следующим вопросом?
«Должна ли я потворствовать ее грехам?» И чуть ниже своеобразное разъяснение – «Мужчина с Саут-Одли-стрит».
Это уже что-то новенькое! Непонятно. Хотя нет! Наоборот, все становится на свои места. Вот и объяснение ревности, ссор – всего.
Значит, в апреле и мае, когда все считали, что девушки неотлучно живут в Кенте, Мэри ездила в Лондон, а Вера обещала об этом молчать. И поездки в Лондон были связаны с этим мужчиной с Саут-Одли-стрит. Возможно, какая-то интрижка.
Мисс Климпсон поджала губы с видом оскорбленной добродетели. Но в глубине души новость не столько шокировала, сколько удивила ее. Мэри Уиттейкер и мужчина! Вот уж никогда бы не подумала. Но тогда и ревность, и ссоры понятны: Вера сочла, что ее бросили. Интересно, откуда она узнала? Неужели Мэри призналась? Нет – вот объяснение, как раз под словом «ревность»: «Следила за М. У. в Лондоне». Значит, девочка ее выследила, до поры до времени молчала, а потом разразилась упреками, сказала, что все знает, что это предательство… Очевидно, поездка в Лондон была до их разговора с Верой, но тогда девочка еще считала, что Мэри к ней привязана. Или убеждала себя, что в этой истории с мужчиной нет ничего «такого». Скорее всего. А потом, очевидно, Мэри оскорбила ее холодностью и жестокостью, подавляемые чувства выплеснулись – обиды, упреки, подозрения, а дальше – больше: скандал и разрыв.
«Но почему же Вера не пришла ко мне со своими обидами? – размышляла мисс Климпсон. – Наверно, ей было стыдно. Бедное дитя. Ну ничего, мы уже больше недели не виделись, я загляну к ней, и, возможно, она захочет со мной поделиться. А тогда, – радостно вступила совесть мисс Климпсон, заметив брешь в обороне врага, – тогда я узнаю все вполне праведным образом и смогу рассказать об этом лорду Питеру, не нарушая законов чести».
На следующий день – это была пятница – она проснулась, ощущая-таки уколы совести. Листок в папке не давал покоя. Она отправилась к Вере и узнала, что та гостит у мисс Уиттейкер. «Значит, помирились», – подумала мисс Климпсон. Видеть Мэри ей не хотелось: уж больно неприглядно, что бы там она ни скрывала – убийство или нескромность. Но ради лорда Питера мисс Климпсон была просто обязана прояснить вопрос алиби.
На Уэллингтон-авеню ей сказали, что обе девушки уехали в понедельник и еще не возвращались. Она постаралась успокоить горничную, но у самой сердце было не на месте: непонятно почему, стало тревожно. Она зашла в церковь, помолилась, но сосредоточиться на молитве не смогла. Повинуясь импульсу, остановила мистера Тредголда, когда он выходил из ризницы, и спросила, можно ли прийти завтра, чтобы разобраться в вопросах совести. Разрешение было получено, и она решила пройтись, чтобы на свежем воздухе «проветрить мозги».
Она отправилась в путь, разминувшись с лордом Питером на каких-нибудь четверть часа, села в поезд до Гуилдфорда, потом еще прошлась, перекусила в придорожной чайной, вернулась в Гуилдфорд и поехала домой, где ей немедленно сообщили, что «мистер Паркер и еще много-много джентльменов весь день ее спрашивали и что случилась ужасная неприятность: представляете, мисс, Мэри Уиттейкер и Вера Файндлейтер пропали, их ищет полиция, а машины – это же так опасно, прямо ужас, правда, мисс? Дай Бог, чтоб ничего не случилось».
Перед глазами мисс Климпсон, как наваждение, замаячило название «Саут-Одли-стрит».
Не зная, что Уимзи направился в Кроуз-Бич, она рассчитывала застать его в Городе. К тому же ей не терпелось (интересно, с чего бы?) попасть на Саут-Одли-стрит. Зачем, с какой целью, она сказать не могла, – но не пойти было выше ее сил. Она не может воспользоваться тайной исповеди, но если что-нибудь обнаружит сама – тогда другое дело. Эта мысль ей очень понравилась. Мисс Климпсон села в первый же поезд до Ватерлоо, оставив – на случай, если Уимзи или Паркер снова заглянут, – такое таинственное, вдоль и поперек подчеркнутое письмо, что ум заходил за разум. Но Уимзи и Паркер благополучно избежали помутнения рассудка: письмо до них не дошло.
На Пикадилли она застала Бантера, который сообщил, что все уехали в Кроуз-Бич и что он тоже туда собирается. Мисс Климпсон снабдила его запиской для милорда, еще более загадочной, чем письмо, после чего отправилась на Саут-Одли-стрит, и только там до нее дошло, что, просто прогуливаясь по улице, мало что можно узнать. А следом она сообразила, что если Мэри скрывает какой-то личный интерес, то, увидев знакомую, праздно шатающуюся по улице, она непременно насторожится. Эта мысль заставила мисс Климпсон пулей влететь в ближайшую аптеку и купить зубную щетку. А вдруг ей повезет и аптекарь окажется разговорчивым? Она постаралась потянуть время: выбор щетки – дело серьезное; форма, размер, густота щетины… Есть над чем подумать, о чем спросить.
В ожидании вдохновения мисс Климпсон судорожно оглядывала полки и, заметив порошок от насморка с именем аптекаря на этикетке, моментально оживилась.
– И упаковку порошка, пожалуйста. Изумительное средство, прямо чудодейственное. Всегда только им и пользуюсь – уже многие годы – и ужасно довольна. И постоянно – буквально постоянно – рекомендую друзьям, особенно при сенной лихорадке. У меня есть подруга, она здесь недалеко живет и буквально каждый день проходит мимо вашей аптеки. Так она мне только вчера звонила и жаловалась, что ее прямо замучила эта болезнь. «Дорогая моя, – ответила я, – тебе обязательно надо раздобыть этот удивительный порошок, и ты на все лето забудешь о своем недуге. Она так меня благодарила, уж так благодарила – кстати, она у вас еще не была?» И мисс Климпсон подробно описала Мэри Уиттейкер.
К слову сказать, душевная борьба между совестью и тем, что Уилки Коллинз[96]96
Коллинз Уильям Уилки (1824–1889) – английский писатель, один из зачинателей детективной литературы. Выражение «сыскная лихорадка» часто встречается в романе «Лунный камень» (1868).
[Закрыть] называет сыскной лихорадкой, закончилась у мисс Климпсон полным триумфом последней – совесть уже давно сморщилась и пожухла под градом лжи и перестала подавать голос.
Аптекарь, однако, никогда не видел подругу мисс Климпсон. Ей ничего не оставалось, как покинуть поле боя и старательно обдумать стратегию и тактику дальнейших действий. На всякий случай она уронила ключ в корзинку с губками, стоявшую на прилавке, – чтобы иметь предлог вернуться на Саут-Одли-стрит.
Совесть испустила последний вздох, а ангел-хранитель пролил слезу на губки.
Зайдя в ближайшее кафе, мисс Климпсон заказала кофе и принялась составлять план прочесывания местности. Прежде всего надо было решить, в какой роли она будет обходить квартиры. И с какой целью. Ее настолько распирало от авантюрности предприятия, что первые десятка полтора идей, пришедшие в голову этой почтенной дамы, попахивали явной уголовщиной.
Наконец ее осенило. Она просто создана для сбора денег по подписным листам – тип, манеры (мисс Климпсон не боялась смотреть правде в глаза). Более того, у нее есть прекрасный повод: церковь, которую она посещала в Лондоне, вела непрерывную благотворительную работу в бедных кварталах и постоянно нуждалась в деньгах. Подписные листы хранились у мисс Климпсон дома, и она имела право собирать пожертвования. Чем не предлог, чтобы обходить квартиры в богатых домах?
Теперь надо было решить, как изменить внешность. Задача, в общем-то, несложная. Мисс Уиттейкер привыкла видеть ее элегантно и богато одетой. Так что стоптанные башмаки, уродливая шляпа, обвислое пальто и дымчатые очки сделают ее неузнаваемой издали. А вблизи – вблизи пусть узнает. Как только она столкнется с Мэри нос к носу, ее миссия кончена – адрес известен.
Мисс Климпсон поднялась, заплатила по счету и спешно бросилась покупать очки: в субботу магазины закрывались раньше. Она выбрала пару, которая хорошо скрывала глаза и в то же время не придавала ей излишне таинственный вид; после чего отправилась домой, чтобы заняться туалетом. Времени было навалом – раньше понедельника приступать к работе бессмысленно: вечер субботы и воскресенье – гиблое время для сбора подписей.
Выбор одежды и аксессуаров занял всю вторую половину дня, мисс Климпсон осталась довольна результатом и решила спуститься к домоправительнице попросить чаю.
– Разумеется, мисс, – ответила добрая женщина. – Правда ужасно, мисс? Кошмарное убийство!
– Какое убийство? – рассеянно спросила мисс Климпсон.
Домоправительница протянула ей «Ивнинг вьюз».
Так мисс Климпсон узнала о смерти Веры Файндлейтер.
* * *
Воскресенье она провела ужасно – страшнее дня в ее жизни не было. Активная по натуре, она вынуждена была сидеть сложа руки, снова и снова прокручивая в голове всю трагедию. Не зная подоплеки, она приняла историю с похищением за чистую монету и даже обрадовалась: теперь можно снять подозрения с Мэри Уиттейкер. Оставалось, правда, убийство Агаты Досон – но ведь это могло быть и не убийство, а вполне естественная смерть. Все остальные преступления мисс Климпсон с легким сердцем навесила на мужчину с Саут-Одли-стрит. У нее даже сложился образ этого монстра – кровожадный, зловещий, и что самое ужасное – не гнушается услугами черных наемников и террористов. Надо отдать должное мисс Климпсон: ее боевой дух не дрогнул. Она была полна решимости преследовать зверя до самого логова.
Она написала длиннющее письмо лорду Питеру, подробно изложив свой план. Бантер уже уехал, поэтому она решила послать письмо не на Пикадилли, 110а, а в полицейское управление Кроуз-Бич, инспектору Паркеру для передачи лорду Питеру Уимзи. В воскресенье почта из Города не отсылалась, но в полночь ее уже соберут и отправят.
Утром в понедельник мисс Климпсон облачилась в костюм, нацепила очки и поехала на Саут-Одли-стрит. Никогда раньше ее природное любопытство и опыт проживания в третьеразрядных пансионах не приходились так кстати. Она научилась задавать вопросы, не нарываясь на отпор, умела настаивать, пропуская мимо ушей колкости, наблюдать и запоминать. В каждой квартире она играла себя самое: мягко и доброжелательно гнула свою линию, не отлипала, пока не добивалась подписи. Без нее она ушла всего раз или два, но без информации – ни разу.
