Текст книги "Срочно нужен гробовщик (Сборник)"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Соавторы: Джозефина Тэй,Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 43 страниц)
23. Vive la Bagatelle![114]114
Да здравствует пустячок! (фр.).
[Закрыть]
В середине широкой площадки мистер Лагг остановился, в руках у него был поднос.
– Не хотите ли сандвич с бужениной? – спросил он, предлагая пять крекеров на дорогом фарфоровом подносе, и, повернувшись, кивнул в сторону комнаты мисс Эвадны: – Собрание старичков-отравителей «Пришлите гроб к восьми».
Кампьен с интересом посмотрел на него.
– Что это ты делаешь?
– Помогаю, шеф. Ходил , ходил, вас искал. Вдруг останавливает меня старая дама и велит обносить гостей с подносом. А голос у нее – не говорит, а чирикает. Сразу смекнула, что это моя работа. Конечно, это не печенье, а подошвы, но дама мне понравилась.
– Кто? Мисс Эвадна?
– Старшая мисс Палинод. Мы с ней еще не до такой степени на дружеской ноге. У нее знаете, что на лице написано – ты простолюдин, и слова-то мои вряд ли тебе понятны, но ты мне нравишься. Очень трогательно, – Лагг потупился. – Особенно если знаешь, что можешь ее с потрохами купить. Вот что такое «шарм».
– Шарм, говоришь? Что-нибудь от Тоса узнал?
– Не очень много. Я сам только что сюда явился. Это ваша комната? Узнал вашу любимую половинку расчески на туалетном столике. – Лагг осторожно закрыл за собой и Кампьеном дверь.
– Успел собрать кое-какие крохи, – понизил он голос из соображений конспирации. – Тос на самом деле завязал. Такой стал почтенный господин.
– Да, знаю. Знаменье времени. Выяснил что-нибудь насчет Эйпрон-стрит?
– Очень мало. Год назад «пройтись по Эйпрон-стрит» было как бы шуткой. А потом вдруг все изменилось.
– Так вообще перестали говорить?
– Нет, зачем же, – повествовал Лагг с необычной серьезностью. Его маленькие глазки смотрели недоуменно. – Потом стали бояться. Спрашиваю, а они играют в молчанку. Я задавал вопрос, какой вы, шеф, велели. Так оказалось, только один решился прогуляться по Эйпрон-стрит. Эд Джедди из уэст-стритской банды. Тос говорит, его застукали и он ушел в подполье. Не знаю, известно ли вам, шеф, банда эта промышляет табачком. Помните, в табачном киоске кокнули барышню? Убийцу не нашли. А это их рук дело.
– Не очень хорошо, но помню, – признался Кампьен. И, немного подумав, прибавил: – Убийство было около года назад… Но я не вижу связи между этой бандой и Эйпрон-стрит. А что еще?
– Разузнал про Питера Джорджа Джелфа и его грузовичок. Он сейчас хозяин одного дела в Флетчер-тауне. Работает с напарником, перевозят грузы. Имя переменил. Он теперь «В. П. Джек». Это он был на днях у аптеки. Но у него все в ажуре, комар носа не подточит. Это, конечно, не много, но есть адресок. Полиция на досуге может к нему заглянуть. А на закуску одна маленькая новость – еле удержался, чтобы сразу не брякнуть. Гроб-то вернулся!
– Что?!
– Здорово огорошил? – Лагг был в восторге. – Я и сам, как услышал, от ума отстал. Пришел сюда днем, мне говорят, вы в отлучке, когда вернетесь, неизвестно, и я решил заглянуть к Дже-су, родственник как-никак. Стучаться на этом основании не стал. Проник через боковую дверь. Обошел весь дом – никого. Мастерская у него в маленьком дворике. Когда-то, верно, там стояли баки для мусора. Дворик глухой, в мастерской есть маленькое окошко. Дверь, вижу, закрыта, я и позволил себе заглянуть внутрь. Оба были там. Стоят, наклонившись, над этой штуковиной. Распаковывают. Гроб тот самый, черный, похож на пианино и весь в золоте, как портки у лакея. Но самое главное – он был чем-то набит, под завязку.
– Ишь ты! – Кампьен был безгранично удивлен, к вящему удовольствию Лагга. – Ты уверен?
– Провались я на этом месте. И к тому же он складывается и раскладывается, как эта, как ее… ширма в гостиной. Ну, я тихонько дал задний ход.
– Крышка, что ли, на петлях?
– Скорей всего. Петель не заметил. На нем сверху мешковина. И еще узкая длинная коробка стояла рядом, наверное для упаковки. Я ведь мельком увидел. С Джесом нужно ухо держать востро. Без ордера на обыск не суйся. Зайди я туда, только бы все дело испортил. Но кажется, я все равно опоздал. Чего кашляете? Ведь не хотите же. – Голос его даже охрип от огорчения. – Мне тут все объяснили, нам с вами можно упаковывать вещи.
– Это еще почему?
– Для вас это тоже новость? Хоть не так обидно. Толком ничего не знаю. Наших геройских фараонов тут пруд пруди. Говорят, взяли Палинодов в кольцо. Остается сделать прыжок и сесть в лужу, если преступничек успел смотать удочки.
– Кто это тебе сказал?
– Все говорят, кого ни спроси. Кроме полиции. А наш «крошечный» умник все где-то хоронится. Хороша новость? Ладно, идемте к гостям. Может, вы побольше моего там узнаете. Такое представление нельзя пропустить, шеф. Все они как из другого мира. Только решите сначала, что будете пить – чашку парагвайского чая или горячего крапивного. Есть что-то еще, пахнет, как от цветов в холле. Но охотников промочить горло не так много.
Он помешкал секунду, держась за ручку двери. Настроение у него было двойственное.
– Обратите внимание на мою старуху. Она стоит того. Один чулок у нее спустился. В буфете ничего, кроме пустой бутылки хереса. Сестру ее укокошили, и гости в большинстве пришли из пустого любопытства. Она им предлагает сухари с сыром, а им бы побольше подробностей. Войди вместо меня леди Годива[115]115
Легендарная покровительница Ковентри, XI в. Чтобы избавить горожан от тяжких повинностей, наложенных ее мужем, леди Годива – таково было условие мужа – проехала на коне обнаженная через весь город, прикрытая только своими длинными волосами. Повинности были сняты.
[Закрыть], она бы и бровью не повела, и, уж конечно, не испугалась бы. Тонкость воспитания – вот как это называется. По душе мне такие люди. Вас объявить или вы так войдете?
Кампьен ответил, что не хочет его затруднять.
Праздник мисс Эвадны был настоящим светским приемом. Хотя публика была разношерстная, а угощение, мягко говоря, отличалось своеобразием, элегантная изысканность, коей славились приемы Палинодов в девяностые годы, все еще витала над этим, по большей части мелкотравчатым обществом.
Гости тесно толпились между внушительными предметами обстановки и высказывались веско, но приглушенно. Собралось куда больше народу, чем обычно бывало на четвергах мисс Эвадны, так что присутствие театрального люда почти и не ощущалось.
Одним из первых Кампьен узнал Харольда Лайнза, одного из лучших репортеров уголовной хроники из «Воскресного слова». Его полные скорби глаза, ища сочувствия, взглянули поверх полного бокала на сухощавого мужчину в роговых очках. Полный бокал в его руке – такого еще никто никогда не видел.
Хозяйка стояла у камина недалеко от своего кресла с высокой спинкой. На ней был все тот же красный бухарский халат, так не шедший к цвету лица, но кружевная шаль и оправленные в золото бриллианты, которые были на ней накануне вечером, скрашивали ее непритязательный наряд. Вряд ли кто назвал бы ее красавицей, но перед силой ее характера пасовали все. С высоты своего величия она равно повелевала и мистером Генри Джеймсом, и невысоким молодым человеком, по виду не то бразильцем, не то аргентинцем, который один из всех только и мог быть режиссером труппы «Феспид».
Чтобы дойти до нее, Кампьену пришлось протолкаться сквозь толпу гостей, ощутив на себе несколько откровенно любопытных взглядов. Неожиданно он нос к носу столкнулся с обладателем пышных усов, которые прямо-таки врезались ему в память.
Оливер Охламон Кляч дружелюбно приветствовал его.
– Добрый вечер, сэр! Видите? Веселенькое дело! – В голосе его явно звучало огорчение. – Не самое подходящее время для таких сборищ, – он махнул бы рукой в сторону хозяйки, да в тесноте невозможно было и пальцем шевельнуть. – Впрочем, стыд не дым… Хуже другое – они ведь не ведают, что творят. – Он говорил на удивление понятно. Даже дед его не смог бы столь же вразумительно выразить вежливое неодобрение. – Яблоки! – вдруг выпалил он. Это последнее восклицание показалось Кампьену бессмысленным, но, продвинувшись еще на шаг, он заметил в правой руке у мисс Эвадны маленькую хозяйственную сумку, сплетенную из проволоки и зеленой бечевки. Она была полна блестящих кислых на вкус яблок, хотя уже многие держали в руках, затянутых в перчатки, такие яблоки, не зная, куда их деть. И Кампьена вдруг осенило.
– Это сумка мисс Руфи? – спросил он Кляча.
– Старуха всюду таскала ее с собой, – ответил тот, удивившись, что Кампьен этого не знал. Он перестал понижать голос и просто перешел на шепот. – Никогда никуда не выходила без нее. А разживется яблоками, ходит и всем предлагает. И очень любила при этом говорить: «Скушай яблочко скорей, позабудешь про врачей». Эвадна, верно, считает, что все это помнят, потому и устроила свой безумный прием. Вроде «гамлетовской мышеловки». Бред какой-то!
Секунду-другую Кампьен молчал, осмысливая это простое, но убийственное объяснение сегодняшнего сборища и укоряя себя за скудоумие. Надо же не сообразить, что мисс Эвадна, с ее характером, наверняка захочет провести собственное расследование. Она, видимо, решила, что, предлагая гостям яблоки, пробудит у преступника совесть и он так или иначе выдаст себя. Театр-то, стало быть, у нее в крови.
– Послушайте, Кампьен, это верно, что все говорят? Будто полиция уже знает, кто отравил, – опять зашептал Кляч, к немалому изумлению Кампьена.
– Официально мне ничего не известно.
Густая краска залила все свободное от усов пространство на лице поверенного.
– Тысяча извинений, – произнес он покаянно. – Это непростительно с моей стороны. Служебная тайна и все такое. Еще раз тысяча извинений. Да, между прочим, мой добрый вам совет – желтую отраву не пейте!
Кампьен искренне поблагодарил его и пошел продираться сквозь толпу дальше.
Следующим препятствием на пути оказалась Картонная Шляпка. Мисс Джессика, все еще одетая для прогулки – только что, по-видимому, вернулась из парка, – беседовала о чем-то с доктором. Ее тонкий голос достиг самых высоких нот, выражая крайнюю степень восторга.
– Так вы говорите, что ему помогло? Очень, очень интересно! Герберт Бун утверждает, что это одно из самых древних средств от простудных воспалений. Все равно что шотландские пиявки. Нераспустившийся тысячелистник надо собирать, когда восходит Венера. Боюсь, что это условие я не соблюла. Затем растираешь его со сливочным маслом. Я растирала с маргарином. И можно накладывать на больное место. Хотите, я с вами поделюсь этим притиранием. Буду гордиться, если вы начнете его применять.
– Посмотрим, – ответил доктор, легкая улыбка тронула его тонкие губы. – Сначала все-таки надо выяснить причину простудного воспаления.
– Вы полагаете, это важно? – Она была явно разочарована, и доктор вдруг рассердился.
– Не просто важно, а очень, чрезвычайно важно. С народными снадобьями надо быть предельно осторожным. Хорошо, если кожный покров не нарушен, риск в этом случае не так велик, но ради Бога… а-а, добрый вечер, – глянув поверх картона, он заметил Кампьена. – Рад вас видеть. А ваш коллега тоже здесь?
– Пока не видел, – ответил Кампьен, почувствовав, как ему на руку легла маленькая ладонь.
– Это вы? – Мисс Джессика, видимо, обрадовалась, увидев Кампьена, но и слегка смутилась. – Правда, как замечательно? Я сделала припарку на колено бакалейщику. И ему стало гораздо лучше. Даже доктор признал. А для приема я приготовила крапивный чай и еще чай из пижмы. Отведайте непременно. Он разлит по бокалам. Вы его ни с чем не спутаете, он желтого цвета. Видите, вон он, – она кивнула своей невозможной картонкой в дальний угол, где на столе, покрытом красивой кружевной скатертью, стояла целая батарея бокалов и чашек, до краев наполненных желтой жидкостью, и два огромных эмалированных кувшина. – Вы никогда не пробовали ничего подобного!
Нельзя сказать, чтобы она говорила эти слова в простоте душевной. Она, очевидно, подсмеивалась над ним.
– Вот поздороваюсь с вашей сестрой, – ответил он, – и непременно отведаю.
– Не сомневаюсь, – сказала она. – Вы очень добры.
Но Кампьен не успел ретироваться – доктор Смит крепко ухватил его пуговицу. Он явно нервничал и был готов в любую минуту взорваться.
– Я слыхал, они вот-вот произведут арест. Им нужна только какая-то очень важная улика. Это действительно так?
– Прошу прощения, – ответил Кампьен, которому уже надоело притворяться, что он, так сказать, ни сном ни духом. – Боюсь, что нет, – прибавил он и подался в сторону, чтобы пропустить Лоренса Палинода, который шел нетвердой походкой с рюмкой в руке, расталкивая толпу. Он не останавливался, не приносил извинений; дойдя до двери, поспешно устремился на площадку и исчез из виду.
– Лоренс никогда не отличался хорошими манерами, – заметила мисс Джессика, когда толпа обратной волной подтащила ее к Кампьену. – Никогда, даже в детстве. Конечно, он очень близорук И это существенно осложняет ему жизнь. А вы знаете, – понизила она голос, давая этим понять, что последующее высказывание связано с предыдущим: – Вы знаете, что у Клайти визитер?
Видя ее удовольствие, Кампьен развеселился.
– Мистер Даннинг? – спросил он.
– Ах, так вы в курсе дела. – Мисс Джессика была счастлива.
– Я ее не узнала. В ней появилась целеустремленность и уверенность в себе.
Кампьен не вдруг понял, что мисс Джессика не заметила, как сильно изменился внешний вид ее племянницы. Ее поразила только происшедшая в ней внутренняя перемена. Это наблюдение опять повергло его в раздумье, и он, погруженный в свои мысли, добрался наконец до мисс Эвадны. Увидев Кампьена, хозяйка смилостивилась над почетным гостем и, отпустив его душу на покаяние, протянула вновь пришедшему левую руку.
– Моя правая так устала, – объяснила она, улыбаясь очаровательной улыбкой королевы, снизошедшей до объяснения с одним из верноподданных. – Столько сегодня народу!
– Да, гостей сегодня больше, чем всегда, – заметил стоявший рядом мистер Джеймс. Он говорил чуть напыщенно, по обыкновению выговаривая каждый звук четко и ясно. Какой-то миг он колебался, не присовокупить ли к этому замечанию очевидное объяснение наплыву гостей, но передумал и только сказал, как бы подводя черту: – Гораздо больше!
Одновременно его встревоженный взгляд искал в глазах Кампьена ответ на мучившее всех сомнение. Поняв, однако, по виду последнего, что сейчас лучше ни с чем таким к нему не подступаться, он вздохнул и стал молча наблюдать, как мисс Эвадна представляет Кампьена режиссеру, который улыбнулся новому знакомцу усталой актерской улыбкой и предложил яблоко.
– Вряд ли мистер Кампьен соблазнится нашими яблоками, – рассмеялась мисс Эвадна, давая понять, что между двумя детективами существует маленький профессиональный секрет и что она уверена, Кампьен разгадал это ее представление с яблоками.
– Боюсь, мои яблоки… что же это я хотела сказать?
– Падают недалеко от яблони, – Кампьен не нашел ничего лучшего и был справедливо вознагражден недоуменными взглядами. Скромно потупив взор, он нечаянно пробежал глазами по маленькому столику, тому самому, что в день знакомства был придвинут к самому ее креслу. На нем был прежний беспорядок, стояла та же чашка с засохшим джемом, еще больше запылившимся, из вазы торчал букетик бессмертников, но двух рюмок с сухими цветами не было – единственное изменение. Обдумывая это обстоятельство и его возможное значение для хода следствия, Кампьен краем уха выслушал обращенный к нему вопрос мисс Эвадны и чуть не подпрыгнул от изумления.
– Так вы все-таки не привели с собой вашего доброго приятеля, сэра Уильяма Глоссопа? – Это был не столько вопрос, сколько легкий упрек.
Потрясение было так велико, что в первый миг ему показалось, что он ослышался. Он поднял голову и увидел мисс Эвадну, веселую и торжествующую и уже несколько оттиснутую от него толпящимися гостями.
Воцарилась неловкая пауза, и мистер Джеймс, чувствительный к мелким светским шероховатостям, галантно поспешил на помощь.
– Это тот Глоссоп, что консультирует казначейство? – спросил он с важностью. – На редкость блестящий ум.
– Да, это верно, – подтвердила довольная мисс Эвадна. – И очень интересная карьера. Я заглянула сегодня в справочник. Он окончил Кембридж. А мне почему-то взбрело в голову, что непременно выпускник Оксфорда. Не знаю почему. На фотографии в справочнике он выглядит совсем молодо. Мужчины в этом отношении более тщеславны, чем женщины. Любопытно, не правда ли?
– Он здесь был? – На мистера Джеймса упоминание об этом великом финансисте произвело сильнейшее впечатление.
– Едва ли… – начал было Кампьен, но мисс Эвадна перехватила у него инициативу.
– Да, да! – сказала она. – Не далее как вчера вечером. Ожидал этого достойного человека. Равно как и я. И мы с ним разговорились. Он забыл представиться, но… – мисс Эвадна победоносно оглядела всех: – Я прочитала его имя на внутренней поверхности шляпы, она лежала на стуле. Я, знаете ли, очень дальнозорка. Он весьма образован, но электрический чайник выше его понимания.
– Она легко рассмеялась, как человек, не умеющий долго обижаться, и повернулась к стоящему рядом актеру.
– Адриан, так вы будете сегодня декламировать?
Разговор был мастерски переведен на другую тему. Молодой человек, по крайней мере по виду, до смерти перепугался, а часы мистера Джеймса как бы сами собой выскочили из кармана.
– Я думал, это удовольствие ожидает нас в следующий четверг, – быстро проговорил он. – Вернее, надеялся, потому что сегодня я не могу долго оставаться. Господи помилуй! Я понятия не имел, что уже так поздно. Вы превосходная хозяйка, мисс Палинод. Очаровательный прием. Вы навестите меня завтра или мне самому зайти?
– Приходите, пожалуйста. Я очень ленива, – сказала она, махнув рукой с обворожительной грацией, и мистер Джеймс, кивнув ей в ответ и оглядев гостей быстрым прощальным взглядом, поспешил к двери, энергично прокладывая в толпе путь.
– Достойнейший человек, – заметила старая дама, точно розу бросила небрежным жестом вслед гостю. – Я уверена, Адриан, его уход не помешает вашему вдохновению. Я бы не отнесла его к интеллектуалам. Что вы будете читать? Для Ибсена сегодня слишком многолюдно. Но всегда ведь есть в запасе Меркуцио[116]116
Персонаж из трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта».
[Закрыть]. Если вы, конечно, не предпочитаете сегодня современного автора.
Кампьен огляделся вокруг, высматривая, где меньше толпа, и неожиданно узрел сбоку себя доктора.
– Я так понял, это вы обнаружили автора писем, – начал тот тихим истовым голосом, твердо глядя в очки Кампьену. – Мне хотелось бы обсудить это с вами. Видите ли, она не была моей пациенткой. То есть, я хотел сказать, я ее не лечил. Она ничем не болела, если не считать психического расстройства, что, кажется, я ей и сказал…
Он продолжал шептать все в том же духе, как человек, чьи нервы напряжены до крайности. Увидев возникшего рядом Лагга, Кампьен мягко высвободился от него. Лагг взмахом бровей и едва заметным колыханием трех подбородков пригласил обоих следовать за собой. И все трое, без лишнего шума, двинулись из комнаты. Выбравшись не без труда на площадку, они увидели ожидавшую их Рене. Бледная как полотно, она шагнула навстречу, взяла доктора с Кампьеном под руки и повела к лестнице.
– Опять случилось, – сказала она, стараясь взять деловой тон, но голос ей не повиновался. – На этот раз Лоренс. Он что-то съел или выпил. Не знаю что, не знаю, кто ему дал, может даже, и гости это выпили. Тогда кошмар. Но надо скорее идти к нему. Я… я думаю, Альберт, что он умирает.
24. Ускользнул сквозь сеть
Повергший гостей в панику слух, что отрава, которой потчевали гостей на новоселье у Борджиа, простой лимонад по сравнению с угощением Палинодов, скоро уступил место шушуканью, более похожему на истину. Покидать «Постминстерскую ложу» было, однако, запрещено, и нервы у всех напряглись до предела.
Пресса не совсем добровольно избрала местом пребывания сад, как губка насыщенный водой. Журналисты были в той стадии возбуждения, когда уже не думаешь о конкурентах; мокрые и злые, они сгрудились у ограды и обменивались на редкость непродуктивными идеями.
Внутри дома возбуждение было еще сильнее. В комнате мисс Эвадны прием, осененный зловещей тенью, кое-как продолжался. Других жертв отравления пока не было. Младший инспектор Порки Боуден, правая рука Люка, аккуратно заносил в блокнот адреса и фамилии гостей, их случайные замечания, а Дайс и его помощники с непроницаемыми лицами собирали вещественные доказательства – посуду и остатки скудного угощения.
Время от времени тишину нарушала декламация Адриана Сиддонса.
Нижняя гостиная и примыкающая к ней гардеробная были превращены в импровизированную больницу для Лоренса. По просьбе доктора Кларри снял все абажуры с ламп, и заброшенное помещение, давно считавшееся нежилым, обнаружило в голом электрическом свете всю мыслимую мерзость запустения – покрытые толстым слоем пыли половицы, обшарпанная мебель, выщербленная эмалированная посуда.
Когда доктор Смит уже раскатывал рукава рубашки, в комнату впорхнула Рене со стопкой чистых полотенец и в кухонном фартуке поверх черного праздничного платья. Опасность, угрожавшая жизни Лоренса, миновала, и она была на седьмом небе от счастья.
Она ласково улыбнулась Лоренсу, лежавшему на старинной, изящной, но изрядно вытертой софе. Вид у него был как у общипанной вороны: кожа лица влажная, мертвенно бледная, покрытая мурашками. Но мрачная покорность судьбе исчезла с его лица; им стали овладевать недоумение и злость оскорбленного в лучших чувствах человека.
Люк и Кампьен сравнивали свои записи. Они оба устали, но у Люка уже открылось второе дыхание.
– Видите? Пойло совсем другое. – Голос его вибрировал над ухом Кампьена. Обведя кружком соответственные места на том и другом листах, он продолжал: – Парню дали выпить совсем не то, что пили другие, – другой цвет, другой запах. Химический анализ будет готов только завтра. Придется пока вести расследование без него.
Его карандаш побежал вниз по страничке и остановился на следующих словах: «Говорит, не заметил, кто дал ему рюмку».
– Что вы об этом думаете?
– Вполне может быть, – ответил Кампьен. – Если бы он заметил, то сказал бы. Он хочет помочь следствию. И наверняка смутно себе представляет, как все произошло.
– И я того же мнения. – Люк изо всех сил старался говорить тише, отчего жужжал теперь, как майский жук. – Все, и знакомые и сами Палиноды, стараются помочь. Сюда заглянули со словами сочувствия мисс Джессика, Лагг, даже Клайти ненадолго. Приходили мистер Джеймс, поверенный мистер Кляч, Рене, актеры – словом, все.
Кампьен повернулся к доктору.
– Не берусь утверждать, Люк, – начал он, – да и никто не взялся бы до получения анализа, но, по-моему, это был не просто растительный яд. Было примешано еще что-то. Как вы думаете?
– Питье было не такое, как у всех, это ясно, – проговорил озадаченный Люк. – Другой цвет…
– Скорбе всего, и травяной чай был токсичен. Это, наверное, и спасло ему жизнь. Он вызвал сильную рвоту. Но, думаю, в питье было что-то еще. – Он помолчал, переведя несчастный взгляд с Люка на доктора. – Что-то более ортодоксальное, если можно так выразиться. Лоренс ведь как бы одеревенел, впал в сонливость, а это характерные признаки. К тому же подействовало слишком быстро. Возможно, добавили приличную дозу хлорала, не знаю. Конечно, это скоро выяснится. Кстати, где его рюмка? Он ведь унес ее с собой.
– Она у Дайса. Все вещественные доказательства у него. – Люка они пока больше не интересовали, он, как бульдог, вцепился в новую идею. – Думаете, опять гиосцин, доктор?
– По-моему, нет. Естественно, я сразу о нем подумал и стал искать симптомы, но никаких таких симптомов не было. Буду очень удивлен, если это окажется гиосцин.
– Кто-то хочет навлечь подозрение на мою сестру, – слова были сказаны голосом, сорванным рвотой и звучавшим как хруст валежника. От неожиданности все резко обернулись и одновременно двинулись к софе. Лоренс, ожившая Горгулья, с мокрыми, торчащими во все стороны волосами и блестящим лицом, смотрел на них, как всегда, умно и интеллигентно.
– Навлечь подозрение на сестру, – он старался произносить слрва как можно более внятно, точно принимал присутствующих либо за полоумных, либо по меньшей мере за тугоухих. – Явно хотят сделать ее козлом отпущения.
– У вас есть основания так думать? – спросил Люк с живым интересом.
Больной приподнялся на подушке и ответил, стараясь совладать с непослушным голосом:
– В моей рюмке был сухой листик. Я его вынул после первого глотка. Этим глотком я ополовинил ее. Иначе эти напитки пить нельзя, очень неприятный вкус. – Он говорил так серьезно, что никто не решился улыбнуться. – Это был листик болиголова. Классический яд. Вот вам и основание. И я тут же вышел из комнаты.
– Почему вы уверены, что мисс Джессика ни при чем? – спросил доктор, опередив обоих детективов. Он говорил просто, без обиняков, как будто считал, что ум Лоренса в том же состоянии, что и тело.
Больной закрыл глаза в полном отчаянии.
– Она не могла поступить так вульгарно, – прошептал он. – Даже если бы и забыла о милосердии. Еще древние греки считали, что болиголов применять как яд нельзя, некрасиво. Она должна это знать. Какой-то невежда хочет всех убедить, что это она отравила Руфь. Смешно и жестоко.
Доктор Смит вздернул подбородок.
– Я уверен, что мистер Лоренс прав, – сказал он. – Я чувствовал, меня все время что-то гложет, но никак не мог понять что. Кто-то очень хитрый, но не очень умный затеял все это, мистер Люк. – Доктор немного помолчал и прибавил: – Я только одного не могу понять, при чем здесь этот юноша Майк Даннинг.
– А я-то думала, вы знаете, кто преступник! Что полиция уже расставила сети. – Про Рене как-то все забыли, и ее вторжение в разговор было столь же неожиданным, сколь и неловким. – Вы хотите сказать, что все еще ничего не знаете? – возмущенно продолжала она. – Арестуете вы наконец кого-нибудь или нет? Сколько еще это будет длиться?
Доктор кашлянул.
– Я так понял, – нерешительно начал он, – что полиция несколько активизировалась. Сложилось общее мнение, что она готова сделать последний бросок.
Полувопрос-полуутверждение повисло в воздухе. И Люк сразу же принял официальный тон.
– Мы озабочены сейчас тем, чтобы как можно скорее найти и допросить человека по имени Джозеф Конгрив, – сказал он сдержанно. – Все разговоры и слухи, возможно, вызваны именно этими нашими поисками. Вы идете со мной, мистер Кампьен? Нас ждет мисс Джессика в соседней комнате. Вы сказали, доктор, что у вас кто-то рожает? Ступайте и как можно скорее возвращайтесь. А вы, Рене, останьтесь с Лоренсом.
Вошли в столовую, и первым, кого они увидели, был старший инспектор Скотланд-Ярда Йео. Он не принимал участия в происходящем, просто стоял и смотрел, заложив руки за фалды смокинга; увидев входящих, он воззрился на обоих без тени улыбки.
Все было ясно – его появление ничего хорошего не сулит. Это был ультиматум Скотланд-Ярда: пора предъявлять преступника.
Люк без промедления подошел к нему. Кампьен тоже было последовал за ним, но прикосновение чьей-то легкой руки остановило его. Мисс Джессика приветствовала его как спасителя. Картонки у нее на голове уже не было, вуаль же была небрежно сдвинута на макушку по моде художников-романтиков викторианской эпохи. И сумка исчезла, но наряд все тот же – муслин поверх шерсти, что создавало интересный драпировочный эффект. Вид ее в общем был, как ни странно, живописный и очень женственный.
– Лоренс съел или выпил что-то вредное, – с бесподобным самообладанием проговорила она. – Вы уже знаете?
– Да, – ответил Кампьен. – Все могло кончиться очень плохо.
– Знаю, – кивнула она. – Они мне сказали. – Взмахом руки она указала на Дайса и его подручных. Голос ее был интеллигентен, как всегда, но в нем исчезли командные нотки, и еще Кампьен с огорчением отметил, что ей очень, очень страшно.
– Я все делала правильно, – продолжала она с убийственной категоричностью человека, который сам сомневается в своих словах. – Вы должны мне помочь убедить их в этом. Я точно следовала рецептам Буна, отклонялась только тогда, когда под рукой не было требуемого продукта. Это ведь прием, и очень хотелось угостить всех как можно лучше.
Ее маленькое личико было серьезно, в глазах затаилась глубокая тревога.
– Я люблю Лоренса, – сказала она, как признаются в слабости. – Мы с ним ближе всех по возрасту. Я никогда не причинила бы ему вреда. Да и вообще никому на свете.
– Скажите, что именно вы приготовили в этот раз? – спросил Кампьен.
– Два чая – крапивный и из пижмы, – поспешила ответить мисс Джессика. – Эвадна купила парагвайский чай и сама его заварила. Он был светло-коричневый. Это ведь почти настоящий чай. Мой чай из крапивы серого цвета, из пижмы – желтого. А питье, которое пил Лоренс, было густого бутылочного тона.
– И в нем плавали какие-то листики, – невольно заметил Кампьен.
– Листики? – в тот же миг повторила мисс Джессика. – Тогда это наверняка не мой напиток. Я свои всегда процеживаю сквозь льняную тряпочку, разумеется чистую. – Она вопросительно посмотрела на Кампьена. – Вы помните, что сказано у Буна? «Остаток представляет собой ценный продукт растительного происхождения, которым хорошо разнообразить стол».
– О Господи! – вздохнул Кампьен. – Да, кажется, помню. Скажите, а у вас не остались там внизу… э-э… растительные остатки?
Ответа он не услышал – в эту минуту дверь распахнулась, и Кларри Грейс, красный и смущенный, появился на пороге с подносом в руках, на котором стояла закупоренная бутылка ирландского виски, сифон и полдюжины бокалов.
– Мисс Роупер прислала для подкрепления духа, – объявил он, точно обращаясь к зрительному залу. – Бутылка закупорена, никаких сюрпризов не будет.
Он поставил поднос на краешек той части стола, которая служила для письменных занятий, одарив всех яркой театральной улыбкой, и поспешно вышел, всем видом давая понять, что их секреты его ни капли не интересуют.
Полицейские, увлеченные разговором, никак не отреагировали на вторжение. А мисс Джессика опять обратилась к Кампьену.
– Глупая женщина, но такая добрая, – сказала она.
– Да, по-видимому, – рассеянно согласился он, метнув взгляд на портрет, висевший над камином.
И вдруг, к его изумлению – Кампьен успел забыть о ведовском даре мисс Джессики, – она повела себя так, точно прочла его мысли. Щеки ее окрасил легкий румянец, и она тихо сказала:
– Ах, так вы знаете? Замечательное сходство, верно? Ее мать, кажется, была танцовщицей.
Он взглянул на нее, и она стала поспешно рассказывать все тем же тихим голосом, явно получая удовольствие от производимого впечатления.
– Я думаю, что она к тому же была весьма практичной особой. Моя матушка, поэтесса, на которую я очень похожа, не знала ни о ней, ни, разумеется, о дочери. Мой отец был человек справедливый и позаботился об их безбедном будущем. Думаю, он знал, что Рене унаследовала от него практическую сметку, и распорядился таким образом, что этот дом, а он питал к нему сентиментальную привязанность, перешел к ней. Вот почему ее щедрость не оскорбительна.
