Текст книги "Край Ветров: некроманс"

Автор книги: Диэр Кусуриури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

– Она умерла.

Я теребил дыры на пайте, оставленные когтями давешней незнакомки, очумело смотрел по сторонам и пытался понять, что это такое было.

– Интересно, – проговорил Роман, – если бы Камориль оставил мне тот пистолет, может, мы смогли бы убить ее, когда она еще не превратилась в сороконожку?

– А ты бы смог? – спросил я.

– Н… не уверен, – честно признался мальчик.

Итак, Мйар был сыт, напоен и приведен в некое подобие душевного равновесия. Уютный закуток в любимом восточном ресторанчике некроманта располагал к неторопливой расслабленной беседе всеми силами своего вычурного декора. Камориль, вольготно расположившись на алой бархатной кушетке, потягивал дамский ликер и заставлял Ромку в третий раз повторять рассказ о «таинственной незнакомке». Эль-Марко держал руку у Мйара на груди, обнаружив там достаточно глубокие царапины. Мйар не особо сопротивлялся насильственному излечению, хотя лицо его и выражало усталый протест, но не слишком убедительно. Время стремилось к полуночи.

– Это никак не связано с некромантией, – постановил вердикт Камориль.

– Да ясен пень! – эмоционально вскинулся Мйар. – Она не светилась ни разу!

– Не в том дело, – покачал головой Тар-Йер. – В некромантии никогда ничего не «растет». Никакого гниения. Никакой плесени. Гниение – это у нас что? Это у нас сложный процесс с участием микроорганизмов. Так вот, – никаких безумно размножающихся микроорганизмов, иначе… магия не работает! – он сделал страшные глаза.

– А как у вас волосы растут? – удивленно спросил Роман.

Камориль подарил ему долгий, тяжелый и немного недоуменный взгляд.

– Это, бесспорно, очень интересный вопрос, – серьезно сказал он. – Но сейчас меня другое интересует. Мйар. Почему ты не выпустил когти себе и не выпустил ей кишки?

– Я испугался, – просто и обреченно ответил Мйар. – И, к тому же, я тупо не знал, где у нее что. Она была больше меня, ничего не сработало внутри, как обычно бывает. Мой организм сказал – бежать. Рви когти, мол! Ну, я и побежал. Говорю же, Йер, это было что-то с трудом вообразимое, биологический сюр, честное слово. Я такого никогда не видел. Никогда.

– Ну, не станем забывать, что ты можешь такого попросту не помнить, – Камориль развел руками. – Прям глаз да глаз за тобой.

– Ну, я же ничего не делал, чтобы так было! – Мйар мученически уткнулся лбом в ладони. – О, высокое небо, за что мне это!?

– Ей был нужен Роман, а не ты, – резюмировал Эль-Марко. – Можем ли мы связать это нападение с тем полуживым и телом на кресте?

– Их связывает лишь сверхъестественность обстоятельств, – Камориль хотел было отхлебнуть еще ликера, но потом подсунул его Мйару. – Пей давай. А то ты все еще как пружина. А пружина – не струна.

Мйар безропотно принял бокал.

– Мы можем связать эту женщину-краба и с теми мутантами в катакомбах, собственно, их связывает не только сверхъестественность, но и намерение что-то сделать с Романом, – продолжал Камориль. – Однозначно, для некоторой организации (или группы организаций) мальчик представляет ценность. При этом, срочную. Так как он не отходит теперь от Мйара, эти ребята решили действовать напрямик. Однако они не связаны с гильдиями или правительством – иначе бы тут уже были вертолеты или отряды мускулистых поглощающих чародеев. На методы пламенного просвещения это все тоже не шибко походит…. По крайней мере, даже если наш противник связан с могущественными инстанциями, действует он не по поручению свыше. Это напоминает мне, знаете, какую-то междусобойную возню. Вот просто чую, буквально на уровне интуиции. Это как будто горцы пытаются умыкнуть друг у друга особо прекрасную невесту.

Мйар недоверчиво покосился на некроманта.

– И зачем им «невеста»?

– Очевидно же: чтобы использовать по назначению ее «самое дорогое сокровище»!

– Это какое еще сокровище? – нахмурился Мйар.

– Опять-таки очевидно: им интересен магический дар мальчика.

– Но ведь он не умеет им пользоваться!

– Но они-то этого не знают. Да и, может, не надо оно им. С другой стороны, они, в отличие от нас, знают этому дару цену… И на этот аспект нам стоит обратить внимание.

– А на мой взгляд, очевидно, что эти ребята сами вне закона, – заметил Эль-Марко. – Чтобы описанная Мйаром тварь была одобрена к использованию кем-то из гильдий? Кем-то из правительства?

– Ты, что ли, веришь в благие цели руководителей этой страны? – развеселился Камориль. – Может, еще и в мою девственность?

– Камориль Тар-Йер!

– Да, Мйар.

– Потише, а. И все-таки, я одного не пойму. Почему эта сильная, страшная тварь умерла?..

– Мы можем пройтись туда все вместе, – осторожно предложил Камориль, – и посмотреть, что там было такое. Может, я что-то…

– Нет, – резко оборвал его Мйар. – Я туда – ни ногой. Давай, разве что, завтра. На рассвете. Или днем.

– Как скажешь.

– А сейчас пойдемте, как и планировали, к колдунье вероятностей. Гулять так гулять.

И Мйар, уходя, прихватил початую бутыль ликера с собой.

Алкоголь действует на меня, скорее, хорошо, чем плохо. Ну, это по моим наблюдениям. Во-первых, он снимает болезненность слишком четкого восприятия реальности. Я когда боюсь чего-то – у меня же все обостряется. Мне кажется, что об звуки и запахи я могу порезаться. А тут оно все как-то сглаживается, так, как будто бы этого всего вокруг не чересчур, а как раз. Не хочется бежать домой и лезть под одеяло, в блаженный теплый покой. Море по колено, да? Ну, почти. И еще – я расслабляюсь, я перестаю беспокоиться, что называется, совсем. Я отпускаю этот мир на волю, позволяю и ему, и себе быть несовершенными.

Но, вот беда, ночная прохлада быстро выветривает хмель из головы, и к тому моменту, как мы вывалились из такси на западной окраине города, я был снова трезв, как стеклышко.

– Хорошо, Ром, что ты компактный, – Эль-Марко, нагнувшись, тер колени. – Кто придумал эти крошечные иномарки?

– А где здесь дом колдуньи? – Роман оглядывался по сторонам.

За поворотом дорога уходила серпантином в горы. Мы находились уже достаточно высоко, чтобы можно было увидеть панораму города, широко раскинувшегося на морском берегу, и даже не одну его бухту, а все три. Над морем взошла половинчатая луна, бликуя на далеких, хаотично разбросанных крышах. Справа от дороги черной стеной стоял сосновый лес, а слева на холмах, за кованным забором, мирно покоилось старое кладбище. Погост был крайне заросшим и на вид полузаброшенным. Тут и там высились тополя, шумели плодовые деревья, стрекотала оркестрами сверчков дикая ежевика.

– Мы пойдем в обход кладбища по тропинке, – сообщил Камориль.

– А долго идти? – спросил Ромка.

– Два локтя по карте, – улыбнулся некромант.

И мы пошли. Оставив позади дорогу, мы двинулись в ночь, и чем дальше мы продвигались, тем неуютнее мне становилось. Мы все-таки вошли на территорию старого кладбища, потому как именно к боковому входу нас в итоге и привела тропинка.

Камориль приобнял меня за плечи:

– Что, Мйар, опять страшно?

– С чего ты взял?

– Ну, нет – так нет.

Я позволил ему так и идти с собою в обнимку. Нет, просто кладбища и темноты я не боялся. Я теперь боялся внезапного появления твари по типу той, что мы встретили несколько часов назад. Честно сказать – ее превращение так запало мне в голову, что, когда я смотрел на Камориль или Эль-Марко, мне представлялся рог, растущий у них изо лбов. Я отгонял мерзкое видение прочь, но этот визуальный шок, видимо, еще долго будет преследовать меня.

Мы наконец миновали старое кладбище, выйдя на совсем узкую тропку, бегущую по холмам куда-то вглубь леса, параллельно линии берега. По лесу мы брели не долго. Тропка свернула вниз. Мы прошли мимо нескольких заброшенных хибар по старой железной лестнице, врытой в землю. Я увидел отблески электрического света вдалеке, и вскоре мы и правда выбрались к добротным, огороженным заборами особнякам. Нас проводил лай сторожевых псов, но путь наш лежал дальше. Неширокая проселочная дорога вывела нас к роднику в скале. Он был облагорожен каменной плиткой с мозаичными орнаментами. Ромка и Камориль напились, а я умылся. Эль-Марко набрал родниковой воды во флягу, которую спрятал в потайной карман пиджака.

Мы свернули с проселочной дороги на очередную, едва заметную тропку, уходящую круто вниз. Корни деревьев стал укрывать густой туман. Мы углублялись все дальше в лес, прошли еще какой-то заброшенный сарай, затем спустились по большим, поросшим мхом камням и оказались в устье высохшей горной речки. Тут туман слопал нас целиком, и я в который раз осведомился у Камориль, сколько еще «локтей» по карте до нашей цели.

И вот тропинка привела нас к неглубокому болотистому озерцу, однако же, достаточно обширному. В нем на бетонных сваях стоял одноэтажный дом, к которому вел деревянный мост. В занавешенных плотными шторами окнах горел свет, а из трубы поднимался дымок.

– Экое классическое жилище для ведьмы, – присвистнул Эль-Марко. – Но нас же слишком много для кормления-омовения и укладывания спать с целью последующего поедания, так?

– А что, – хмыкнул Камориль, – я бы от баньки не отказался, тем более в вашей, дорогие друзья, компании! Мйарчика веничком похлестал бы!

Я не стал ничего говорить – просто посмотрел на него косо.

– А ты знаешь, Мйар, – Камориль заиграл бровями, – что одна из интерпретаций этого классического сказочного действа с купанием и кормлением включает в себя…

– …ритуал инициации для маленьких мальчиков, – ответствовал я, – а так же символизирует переход героя из мира живых в мир мертвых.

– Ай, Мйар, да не об этом я, – расстроился Камориль, – какой же ты, порою, скучный.

– Я первым пойду, – сказал я, – вдруг что. Вдруг туда толпой нельзя.

– Давай, иди, – протянул некромант, усаживаясь на поваленное дерево. И зачем-то добавил:– Кстати, трупов тут нигде нет.

Я хмыкнул и ступил на деревянный настил моста. Туман заползал и на мост тоже, спешно убегая из-под моих ног. Прежде, чем позвонить в дверной звонок, я обернулся глянуть на ребят: Камориль снова курит, Эль-Марко предлагает Ромке воду из фляги.

Я повернулся нажать звонок. В тот же момент дверь открылась и чуть не заехала мне по носу.

– Ой, – сказала Мари, – простите, а вы ко мне?

– Все нормально, я уклонился, – мои губы непроизвольно разъехались в улыбке. – Да, я к вам, здравствуйте, точнее, добрый вечер. Точнее, доброй ночи.

Из дверного проема на меня пахнуло теплом и светом, а мимо моих ног прошмыгнула на мост рыже-черно-белая кошка.

– А я тут кота выпускала погулять, вот и…

– Точнее, я не к вам… эм… Мари, я как-то очень растерян, еще раз прошу прощения за поздний визит. Я…

– Да ничего страшного, – она смотрела на меня все так же расфокусированно, – то есть, мы знакомы, да?

– Ну да, мы виделись на пляже недавно, я Мйар, ну, хотя, вы можете меня не помнить, конечно…

Я ужаснейшим образом лепетал и нес чепуху. Проклятье.

– Ой, а что это мы на пороге разговариваем, – щеки Мари зарумянились. – Давайте, проходите внутрь, только тихонько, у меня бабушка спит, а я занимаюсь допоздна. Надеюсь, Сливка ее не разбудил…

– Да я… Тут э-э…

– Проходите-проходите. Чаю хотите? В наше время редко кто в гости ходит, я, конечно, думала, что вы мне на почту напишете или постучитесь просто, но раз уж вы человек действия, то что уж тут…

И этот диалог вел меня к эпическому фиаско, но я героически взял себя в руки и твердо произнес:

– Мари. Не сочтите меня хамом или сумасшедшим. Но я здесь как бы не к вам. То есть, я очень, очень рад что мы снова увиделись. Я и не надеялся, если честно. Точнее, не верил в вероятность встречи до последнего. То есть это, мне казалось, практически невероятно. Вот.

И я замолк. Решимость кончилась.

– Почему же невероятно? – улыбнулась Мари. – Вполне вероятно! Может, все-таки, чаю?

– Мы пришли чтобы просить помощи у колдуньи вероятностей, – произнес за меня кто-то другой моим голосом.

Ну, то есть, это был я, но я бы на своем месте этого не говорил. Мне казалось, что эта фраза разрушит на корню все те сумасшедшие перспективы, которые успели буйным цветом расцвести у меня в голове.

– Что ж, – улыбка Мари стала чуть бледней, – это вполне объясняет ваш поздний визит. Но бабушка спит, как я и говорила. А мы – это кто?

Я с шумом выдохнул. Мне как-то разом полегчало. Не знаю, почему, но мне казалось, что после того, как я озвучу истинную цель визита, Мари попросту захлопнет передо мной дверь.

– Я тут с друзьями, – смущенно улыбнулся я. – Все те же, что и на пляже, плюс один.

– Ну, зовите тогда друзей. А они… будут чай?

– Необычные у вас имена, – заметила Мари, насыпая в блюдце конфет.

Камориль отчего-то улыбался во все свои несчитанные зубы шире обычного и был на редкость молчалив. Эль-Марко снял цилиндр и уложил его на свободный табурет. Мйар сидел на кухонном диванчике ближе всего к хозяйке, едва ли не задевая ее локтем. Ромка попросился выйти с компьютера Мари в сеть, поэтому пропадал где-то в соседней комнате.

Дом, к слову, оказался внутри много просторнее, чем выглядел снаружи. Или так казалось от того, что в нем везде горел приглушенный свет. Мйар отчаянно краснел, разворачивая конфетку. Камориль отчаянно улыбался, глядя на Мйара. Поэтому заговорил Эль-Марко:

– Так сложилось исторически. Я, например, имени такого не выбирал, и родители у меня не шутники, просто… так вот получилось. А у Мйара и Камориль история может быть, конечно, и поинтересней. У меня, кстати, мята с собой есть, по дороге нарвал, может, в чай добавим?

– На кладбище нарвал? – мило улыбнулась Мари.

– Ну, близь оного, не скрою, – так же мило улыбнулся Эль-Марко, подмигнув Камориль. Некромант подмигнул Эль-Марко в ответ, и они оба с растянутыми лыбами уставились на Мйара. Тот, казалось, не может быть еще краснее, но после этих перемаргиваний – стал. – А Мйарчику в чай и коньячка можно, если есть, или даже водки.

– А что он такой напряженный? – невинно осведомилась Мари. Сидевший буквально рядом с ней Мйар даже вздрогнул.

– Бессонница, плохие условия работы, низкая зарплата, стрессы, – перечислил Эль-Марко, – все это не имеет никакого отношения к его напряженности, ну, разве что, стрессы… Мы ведь, Мари, к вам на самом деле не просто так.

– Да я поняла уже. Я вижу, что в тот раз мне Мйаровы особенности не привиделись. Я уже думала, что вы, молодой человек, плод моего больного воображения, – она повернулась к Мйару, – а вот вблизи я вижу, что вы и правда… особенный. И самый, что ни на есть, настоящий. Но не совсем человек, так ведь?

Мйар, казалось бы, покрасневший максимально в прошлый раз, переплюнул поставленный рекорд и зарделся втрое ярче. А потом, внезапно, побледнел.

– Совсем не, – ответил за него Камориль. – Как и я. Наиболее «человек» из нас – Эль-Марко. И как вам это, барышня? Не смущает?

– Камориль, – наконец с трудом вымолвил Мйар, глядя в свою чашку, – мне кажется, ты грубишь, а мы все-таки в гостях.

– Так, – Мари поднялась из-за стола. – Чая тут явно мало, Марко прав. Я сейчас глинтвейн сварю и мы в зал пойдем, у камина сидеть. Вы мне будете все рассказывать.

– А мы тебя не отвлекаем от чего-нибудь важного? – спросил Мйар, глядя на нее снизу вверх.

– От бесцельного штудирования мистических саг? Нисколечко, – с улыбкой протянула Мари.

– Вот и отлично, – порешил Камориль. – Может, мы с Эль-Марко пройдем в гостиную сами прямо сейчас, а Мйара оставим тут, тебе помогать с глинтвейном?

– Можно и так.

– Замечательно! Пошли, Кападастер! Нам прямо и налево, да? Все, мы ушли.

И Камориль с Эль-Марко ушли.

А я остался с ней на кухоньке, один.

Кухонька была довольно просторная, чистая. Ползучие комнатные растения заполонили подоконник и разрослись даже по потолку. Яркие пятна специй в прозрачных банках, орнаменты на полотенцах и ухвате, веселые разноцветные губки для мытья посуды и медные трубы создавали торжественный тихий уют.

Мари открывала деревянные дверцы кухонного шкафчика одну за другой, очевидно, разыскивая вино.

– Мари, да может, не надо… С чего бы тебе нас кормить и поить, – наконец проговорил я. – Трое здоровых лбов, свалились, как снег на голову посреди ночи…

– Но это же твои друзья, – она обернулась ко мне, найдя искомое.

– Но ведь ты знаешь меня меньше одного дня!

– Мйар, – она стала вкручивать штопор в пробку, – вот ты – веришь в судьбу?

Пылинки плясали в свете низко висящей лампы, отсветы которой рисовали причудливые узоры на улыбчивом лице девушки. Светлые прядки падали ей на лоб. Ресницы и брови у нее были тоже светлые, но чуть темнее волос. Она была одета в лиловую майку и укороченные джинсы (и куда делся романтический стиль?), и на плечах ее я увидел россыпь блеклых веснушек. Нежная и немного угловатая. И эта линия бедер и талии… И щечки. И пальчики. И вздернутый нос.

Она все никак не могла вынуть пробку из бутылки.

– Давай, помогу, – вызвался я.

А на вопрос ее я тогда так и не ответил.

Казалось, этот дом внутри не просто большой. Казалось, что он огромный. Ромка шел по коридору, которому, чудилось, не будет конца. Коридор был узкий и захламленный. Оленьи рога, обувь, старый телевизор, лыжи, матрасы, какие-то остовы техники, банки, полки, шкафы с одеждой. Ромка шел почти на ощупь, потому как свет от гостиной сюда проникал уже с большим трудом.

Пару минут назад он еще сидел в комнате Мари, общаясь с матерью по сети, и даже камеру включил, чтоб мать его не только слышала, но и видела. Матушка, в итоге, тревожиться почти перестала, миф о девушке ей все объяснял. Фон успокоению способствовал: трюмо с косметикой и яркая одежда, повешенная на спинку стула, недвусмысленно свидетельствовали о том, что хозяйка комнаты женского пола. Некоторое время Ромка разглядывал миниатюрки в шкафу: рыцари, драконы, единорожики и волшебницы застыли в красивых позах, сверкая позолотой и серебром. На книжных полках Ромка обнаружил Книги Мастеров и Книги Игроков, коробки с карточными настольными играми, а так же книги, написанные по играм и про игры. Еще там были словари и художественная литература на иностранных языках.

– Дядька не дурак, – протянул он, отыскав среди книг фотоальбом.

Но смотреть его не стал.

Ромка услышал, как мимо комнаты кто-то прошел, и решил выглянуть и узнать, кто. Ну, или сходить на кухню, попросить и себе чая и конфет. Когда он выглянул из комнаты, то увидел, как Каморль заходит в гостиную. Ромка, было, двинулся за ним, но что-то заставило его притормозить у самой приоткрытой двери. Аккуратно заглянув внутрь, он тут же инстинктивно отвернулся. «Представим себе, что я этого не видел», – подумал он.

Может, конечно, быть так, что это какая-то обрядово-ритуальная магия. Или зачем Камориль стоял там, на коленях, перед Эль-Марко, с пальцами того у себя во рту? Или не во рту? Рука Эль-Марко точно была где-то на уровне лица Камориль, и… Неужели они?.. Какая мерзость!

– Они там надолго, – услышал Роман голос Камориль. – Значит, время есть. Поколдуй надо мной немного, будь так добр.

Ромка сглотнул и быстро юркнул за дверь, вглубь темного коридора.

Его переполняли эмоции. Нет, ясное дело, что он уже видел как Камориль цепляется к Мйару. Но это казалось как будто бы в порядке вещей, это казалось достаточно ненастоящим чтобы быть… приличным? А тут!.. Там некромант играл. Нет, он очень часто играл, он колдовал играючи и ребра тому трупу ломал тоже как-то наигранно, как будто бы это не он делает и все не по-настоящему. Но здесь…

Ромка пробирался вглубь коридора, обходя полки, неработающий холодильник, склад поленьев, выстроенные в ряд раскладушки со скрипящими пружинами.

Или, может, эта ненароком подсмотренная ситуация так шокировала его, потому что там был Эль-Марко? Может, в голове у него уже отложилось и утряслось, что Камориль посягает на Мйара, безрезультативно, привычно, верно и… честно? Как тут можно оперировать понятием честности… чести… чистоты. Почему его не шокировали свежие парящие внутренности, черный монстр, родившийся из девушки, но так здорово дала по мозгам подсмотренная сцена… близости? О нет. Нет-нет-нет.

Какая же это близость. Это извращение.

Ромка пробирался все глубже. Он шел уже совсем наощупь. Ему уже было интересно, насколько длинен этот коридор. И что же находится там, в конце.

Так. Отлично. Хорошо. Но не делает же их то, чем они занимаются, врагами? Не делает же это их хуже, чем они есть? Нет, они на самом деле без мозгов и без башни, вот оно что. Вот в чем дело. Они немного сумасшедшие. Все. Именно потому они и взялись помогать Роману. Все трое. Может, им и не много лет вовсе. Всем троим. Может, они просто выдумали это все, и им на самом деле по двадцать лет.

Но Ромка сам видел магию Камориль. И видел прыжки Мйара, и как у него горели глаза там, в катакомбах. И как зарастали в мгновение раны на его груди под ладонью Эль-Марко.

И Ромка сам, своими глазами видел ослепительно-яркий мир, эту самую изнанку бытия. Может, он и сам уже того… сумасшедший?

Но… Как же сложить все воедино? Можно ли продолжать им верить? И почему он должен переставать им верить, только потому ли, что у них какая-то неправильная «любовь»?

– Но у Мйара же правильная любовь, – напомнил он сам себе, – Мйар – нормальный. И он еще ни разу мне не врал.

Ромка уткнулся в тупик. Через пару секунд он понял, что это дверь – нащупав ручку. Он надавил на нее, и дверь открылась.

В комнате, тускло освещенной зеленоватой лампой, на высокой кровати лежала старуха. Она была тоже большой. Плотной, но не толстой. Кожа ее была желтоватой и морщинистой, глаза закрыты.

Но Ромка всем собой ощущал: она видит его.

– Здравствуй, сыночка, – сказала она, приоткрыв рот и почти не двигая губами. Голос ее был скрипящим, старушечьим, с придыханием. – Как звать тебя?

– Роман.

– Ромка, значит… И что ты тут делаешь, Ромочка?

– Я… Я хотел… Извините, если помешал.

Ромка все еще стоял в дверном проеме, не решаясь войти и не решаясь уйти.

– Да я все равно не сплю, – старуха, кажется, чуть улыбнулась. – Я слышу, как там твои друзья разговаривают, и вижу, какие они прекрасные, и это мешает мне спать.

– Видите?

– На старости лет я совсем разучилась ничего не видеть, – проскрипела старая женщина, – Да минет тебя чаша сия, сыночка. И не стой на пороге, садись вот на стул, дверь закрывай, а то сквозняк.

Ромка закрыл дверь и, секунду помявшись, сел на высокий стул у ее кровати.

– А как вас зовут? – спросил он.

– Имя мое Пелагея, но зовут меня обычно баба Паша.

– Вот оно как, – протянул Ромка озадаченно. – А с вами… у вас все хорошо?

– Могло бы и лучше быть, но и так, как есть, не плохо. Не жалуюсь, так сказать, – и она рассмеялась скрипучим кашляющим смехом. – А ты не бойся за меня. Колдуньи не умирают сразу, и никогда не умирают во сне.

– Колдуньи? – Ромка дернулся.

– Ну да, а, стало быть, зачем ты здесь? Разве вы не искали колдунью вероятностей, чтобы решить, что вам делать дальше?

– Ну да, но…

– А что «но»? Я она и есть.

– Я просто думал, что… Что с вами дядька Зубоскал говорить будет. Ну, или Камориль. Я не думал… Я вообще здесь случайно… Я просто…

– Ничего не бывает случайного, – тихо сказала баба Паша. – Уж поверь мне, я-то знаю. И ты тоже однажды это будешь знать.

– Наверное… – решил не перечить Роман.

– Ты должен знать, сыночка, что колдуньи вероятностей – это самые слабые из практикующих провидцев, – она подняла руку и положила ее Ромке на локоть. Рука была теплой. – И я смотрю на тебя и вижу, что ты – мой брат. Ты из нашего племени.

Она открыла глаза. Они были темные и раскосые. И правда… из одного. Баба Паша смотрела на Ромку недолго, не больше двух секунд. Потом ее веки снова опустились.

– Ты провидец, – сказала она. – Провидец и судьбоплет. Пускай это заботит тебя больше, чем суета.

– Х… хорошо… – Ромка сглотнул. – Баб Паша, а что это значит? Это значит, что я могу видеть будущее?

– Да.

– А что делает «судьбоплет»?

– Плетет судьбы.

– А как?

– Этого я тебе не скажу, – она отпустила его локоть. – Потому что не знаю. Провидцев и судьбоплетов никто не учит. Их некому учить, потому что таких, как ты – один на миллион. Нет, на миллиард. Нет, таких как ты больше нет вообще.

Ромка нервно хихикнул.

– Так я, что ли, получается… избранный?

– Ты одаренный. И ты же – проклятый. Тебе нужно быть очень осторожным.

– Баб Паш… А мой дед… тоже был судьбоплетом и пророком?

– Возможно. Прошлого я не вижу.

– Ага… Ну, в общем, он в письме сказал, чтобы я верил Мйару, и что Мйар мне поможет.

Она снова открыла глаза и внимательно посмотрела на Ромку. В этот момент она чем-то походила на сову.

– Да. Поможет.

Она закрыла глаза.

Ромка немного помолчал и спросил:

– Так а… Что же нам теперь делать?

– Это ты у Маришки спроси, – ответила Пелагея.

– Ага, так она все-таки Марина!

– Да, и она тоже… ведьма вероятностей. И не делай глупостей, сыночка! Помни, высокое небо не посылает нам бед, с которыми мы не в силах справиться. Я верю в тебя. Ты – хороший мальчик. Иди.

Мне было приятно смотреть на то, как ловко двигаются ее руки. Длинные пальцы с аккуратными ногтями. Отсвет лампы на мелькающем ноже. Она быстро порезала яблоко и высыпала очищенные дольки в кастрюльку с разогретым вином. Щепоть корицы, палочки гвоздики, перец, мята, сахар. Помешивая свое дурманящее зелье, она сказала:

– Люблю сладкий глинтвейн. Просто вино не такое вкусное. Я когда была маленькой и читала всякие книги, там, где застолья, где описывался «хмельной мёд» или «густое вино», представляла себе этот мед именно таким – пряным, густым и сладким.

– Да, это не идет ни в какое сравнение с кислотой нынешних столовых вин, – охотно согласился я.

– Ну, рассказывай, как дела, – Мари, помешивая глинтвейн, смотрела на меня. А я молчал. Потому что мне виделось, как в глубине ее лазурных глаз отражается океан. Мой мозг внезапно перестал поддерживать два потока мыслей одновременно, оттого я не сразу понял, что нужно что-то говорить.

– Да вот… очень рад, что мы с тобою снова встретились, – наконец сказал я первое, что пришло в голову. – Хоть и при таких странных обстоятельствах.

– Я так и не поняла, что у вас приключилось. Я только поняла, что вы – классные ребята, но это все!

– А-а… Да, на самом деле… много чего. И все… как на подбор… такое, во что сложно будет поверить.

– Не бойся, рассказывай, – подбодрила Мари. – И, кстати, расскажи мне… кто ты есть?

– В смысле?

– Ну… что ты такое?

Я замешкался. Не то чтобы мне хотелось от нее что-то скрывать. Наоборот. Я бы всё рассказал, что знаю. Проблема только в том, что…

– М-м, проблема в том, что я не знаю, что я. То есть, я не помню. Прости. Я не обманываю. Я на самом деле не помню, что я есть.

– Как так? – она чуть наклонила голову.

– Ну… – я замешкался, – это… Ты прямо так сразу спросила меня самое сложное… Это вообще очень мутная история.

– Тебе больно об этом вспоминать?

– Нет, не так, – я замотал головой. – Это не больно. Да и я не такая уж неженка. Просто это сложно.

Она рассмеялась.

– Ну да, – улыбнулся я. – Сложно и просто… Просто и сложно. Ладно, если вкратце, то так: я совсем не помню своего детства. Мне даже кажется, что не было его никогда. Может, конечно, мне и на него память отшибло, но ведь большую часть жизни своей я помню хотя бы урывками… Ну так вот. Первое мое воспоминание – это…

И я замолк. Я посмотрел на нее. Прочувствовал тепло уютной кухоньки, запах глинтвейна и запах девушки. На границе слуха почуял чужие разговоры за несколькими стенами. Услышал, как за окном, в чаще, мяучет кот, который, на самом деле, конечно же, кошка, ведь не бывает черно-рыже-белых котов… И все искрилось. И блик от луны на воде. И эти голубые глаза. И баночки с пряностями. И локоны неровно подстриженных светлых волос.

И все это было так искренне, чисто и непорочно. И очень непрочно.

А я все-таки решился и рассказал, как был, долго и одиноко, в металлических стенах лагеря, где росли странные, уродливые, больные существа, ни на что не похожие, разные, дикие, неразумные, или разумные, но сумасшедшие. Как люди в белых халатах оберегали меня от этих замерших грязных сирот. Как я коротал время в странной, жилой и нежилой одновременно комнате, пластмассовой, бутафорской, глухой. Как учился читать, писать и говорить, не понимая, чем же я отличаюсь от других, тех, кто ночует под открытым небом в дождь и снег.

Я не рассказывал о том, как изучал свое тело. И как его изучали те люди. И как мне приходилось там быть. И кого мне нужно было убивать, еще до того, как я понял, что лучше бы этого не делать, и что это очень больно и очень страшно. Я же даже не знал тогда, что могу, на самом деле, сам решать, как мне быть, и что мое тело и моя жизнь – только мои и ничьи больше, и что никто не вправе заставлять меня убивать. Но откуда же взяться самосознанию у того, кто больше ничего не видел? А я именно таким и был: ничего не знал, мало что понимал и, уж тем более, не смел «докторам» перечить, потому что чего-то очень сильно боялся. Но вот… чего?.. Страх – это же всегда страх потери. Что я боялся потерять тогда, когда ничего не имел, когда самого себя не считал своим?..

Но я рассказал ей про Даньслава Белого Когтя – то, что помнил. Даньслав был тогда моим другом, лучшим и единственным. Кажется, он был со мной с самого первого дня, который я могу вспомнить. И он же однажды помог мне бежать на Север.

– Это… ужасно, – проговорила Мари. – Но, Мйар… Это не дает ответа на вопрос, кто ты и что ты.

– Я знаю, – ответил я. – Но я больше не помню ничего. Я есть. Вот такой. Тебе… жалко меня?

– Нет, не жалко, – просто сказала она. – Но я сочувствую тебе. Не хотелось бы мне иметь за плечами такую историю, – она вздохнула, а потом спросила с улыбкой: – Ну, а память-то у тебя почему такая дырявая?

Я рассмеялся. Похоже, что у меня ни спроси – ответ будет из разряда «сами мы не местные, так проголодались, что переночевать негде».

– Память дырявая – это уже следствие моего собственного волеизъявления, – я постарался сделать голос пободрей. – Кажется. Судя по всему, что-то очень нехорошее произошло со мной после того, как я вернулся с Севера в этот город. Камориль говорит, будто бы я сам просил спрятать мою память в бусины из золатуни. Собственно, так и стало. С тех пор все вроде бы спокойно течет, без проблем, вот только теперь эта история с Романом… Кстати, Ромка – внук Даньслава, того моего друга. Я думаю, что должен помочь мальчику. Ну, или хотя бы попытаться – в память о Даньке Белом Когте.

Мари снова наклонила голову.

– Погодь. Ты сказал, что Ромка – внук Даньслава?

– Ну да.

– Так а сколько же тебе лет, Мйар Вирамайна?

Я вздохнул.

– Я точно не знаю, но… Учитывая, что Даньславу было двадцать два, когда мы с ним познакомились… И что себя я не помню ни в каком другом состоянии… То есть, я уже был таким, какой я есть сейчас, когда мы познакомились с Белым Когтем… Предположим, что мне тогда было тоже двадцать лет. Учитывая, что Элви сказала, что он родился примерно в сороковых годах прошлого века, то мне… Примерно семьдесят, плюс-минус два-три года. Но это если округлять…