Текст книги "Край Ветров: некроманс"
Автор книги: Диэр Кусуриури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)
– А тебе не страшно было? – спросил Ромка.
– Ну, разве что немного… Я к тому времени слышала о таком, мне думалось, что из нас будут готовить разведчиков, и мне тогда казалось, что послужить родине таким образом – не только увлекательно, но еще и достойно. Думала, что в другие страны поеду, а может, и на другой материк полечу… Тесты, что мы проходили сперва, были, скорее, психологическими. Мы определяли среди представленных мужчин потенциальных маньяков, нас оставляли на несколько часов под наблюдением общаться с детьми разных возрастов и со стариками, водили в морг на вскрытия. Операции на живых пациентах показывали тоже, разнообразные. Барышни падали в обмороки со стабильной периодичностью, срывались, зарабатывали психозы, дрались друг с другом в обреченных попытках установить иерархию в группе. Мне удалось как-то обойти все эти треволнения стороной. Не знаю, что мне помогло. Может, пять сестер (и три покойные к тому времени) или сам по себе характер стойкий, северный…
– Северный? – перебил Ромка. – А я думал, ты с юга…
– Все так думают, – улыбнулась Варамира. – Но это не так. В общем, к концу первой волны тестов нас осталось двадцать, вторая волна была жестче. Барышни не выдерживали. Никто из руководящих отбором на нас напрямую не давил – но как-то так все оборачивалось, что существование начало казаться невыносимым. Мне тоже было не легко. Хотелось, знаешь, или этих куриц всех передушить, или на себя руки наложить. Так думала не я одна, и к концу третей волны тестов нас осталось пять. А потом тесты и задания внезапно кончились. Мы ничего не делали, просто жили в ставшей внезапно очень просторной белой комнате, каждая в своем углу. Кто-то целыми днями тягал железо на тренажерах, а я читала книги по биологии и анатомии, – все, что нам предоставили на тот момент, – и мне, пожалуй, было даже интересно. А потом меня вызвали куда-то «на выход», и более своих соседок по «камере» я не видела никогда. Мужчина в белой плотной форме, скорее похожей на парадную морскую, чем на больничную, вел меня по длинным белым коридорам, ничего не говоря. Да и я не задавала вопросов. Мне тогда, если честно, более всего хотелось вернуться домой, а мечты о служении родине я к тому моменту знатно пересмотрела. И, собственно… именно тогда… я думала, это еще один тест. Мне выдали романтическое шелковое платьице, синее, с юбкой солнце-клеш и рукавами-фонариками, а потом в нем, в этом платьице, я прошла процедуру дезинфекции (я так понимаю, какое-то облучение плюс тепловая обработка с паром). Потом было еще полкилометра коридоров, и вот, наконец, надо мной разверзлось огромное звездное небо. Я поежилась тогда от холода, помню, хотя радость моя от того, что я снова вижу небо, была невероятной. А небо я увидела потому, что то, для чего нас тестировали, находилось в отдельном, особенно тщательно укрепленном здании. И вот меня туда провели… внутри там все было таким же белым, – а потом провожатый оставил меня, так же не сказав ни слова, перед простой деревянной дверью с пластмассовой ручкой. За моей спиной тогда захлопнулись металлические створки толщиной с круп коня, – а тут, надо же, дверка.
Я открыла ее и очутилась в комнатке, в которой вполне можно было бы жить. Обои, шторки, все сдержанно, нежно, мило даже, сувениры и статуэтки на полках не забыты. В общем, помещение выглядело обжитым. В нем никого не было. Я обнаружила еще одну дверь и, рассудив, что все делаю верно, открыла ее и вошла в спальню (как оказалось). Там на большой кровати, запутавшись ногами в скомканном покрывале, лежал спиной ко мне рыжеволосый мужчина лет двадцати-тридцати на вид. Абсолютно… э-э, в общем, когда я вошла, он тут же проснулся, глянул на меня зеленым любопытным глазом, и я почти сразу поняла, что уровень его умственного развития соответсвует разуму полуторагодовалого ребенка. Неприятное, знаешь, зрелище, когда взрослый человек… так себя ведет.
– Не знаю, – посчитал нужным ответить Роман. Он уже порядком устал грести, но пересиливал себя, понимая, что Варамира только-только подобралась к моменту встречи с Мйаром. – И это был «тот человек», да?
– Ага. Он был чем-то похож на пьяницу… знаешь, когда взрослый невнятно говорит, булькает, не может ходить и все такое прочее… единственное, что спасало меня от приступов совершенно нормального в такой ситуации отвращения – это, во-первых, подготовка, а, во-вторых, тот факт, что рыжий, все-таки, физически был очень красив. В общем, в кармане платьица, выданного мне, обнаружилась инструкция, распечатанная на листе. Лист полагалось после прочтения сжечь, что я и сделала. В инструкции было указано, что моя обязанность – воспитывать его, как своего ребенка, при этом не обращая внимания на определенные странности. А странности были. Во-первых, он мог спонтанно поменяться… Когти черные отращивать, каким-то образом вздувать мускулатуру… Силищи в нем было на шестерых, – и при таком-то своем скудоумии он был невинен и опасен одновременно. Однажды мы вообще обнаружили его с длинными черными маслянистыми волосами и в глубокой депрессии. Это было, когда он осознал смертность всего живого. Как раз в тот день он нечаянно убил третью свою кошку. Мне вообще кажется, что убивать что-то дорогое для себя – это его любимое занятие… А, ну и, конечно, основная его странность была в том, что, будучи при первой нашей встрече умственно неполноценным, он, чем дальше, тем скорее – развивался. Умнел, что ли. Или взрослел. Он впитывал буквально все. С невероятной скоростью. Копировал меня, мои жесты, мои фразы. Делал их «своими».
– Ты говоришь – «мы обнаружили», – перебил ее Ромка. – Мы – это кто?
– Я и твой дед, – улыбнулась Варамира слегка мечтательно. – Да. Твоего деда тоже, вроде как, приставили к тому человеку для… Даже не знаю, как сказать-то. Чтобы Даньслав стал для него мужской поведенческой моделью?
– А из тех комнат вас выпускали?
– Сначала – нет, а когда у рыжего пошел пубертат, стали выпускать. Но тут уже… тут я уже точно ничего не расскажу. Его уводили от меня и Даньслава куда-то… в какие-то другие отсеки, и он возвращался оттуда молчаливым, подавленным и всегда очень чистым. На расспросы ничего не отвечал. А однажды сказал «Хватит этого с меня».
– А что потом? – спросил Ромка.
– Эй-эй, а грести ты чего перестал?
– Устал, – признался мальчик.
– Ну, отдохни тогда, тут, в принципе, недалеко уже.
– А почему не видно ничего? – Ромка стал оборачиваться и искать взглядом хоть какой-то признак близкой земли.
– Шелковичный остров – очень непростое место, – сказала Варамира. – Ты увидишь его скоро, но не ранее, чем следует.
– Ага… так и чем кончилась вся та история с тобой, моим дедом и рыжим?
– Боюсь, история еще не закончилась, – улыбнулась Варамира. – Но, что касается того ее отрезка… В общем, линия фронта сместилась, и лагерь был атакован. К нам туда прилетела пара бомб. Стена была разрушена, оттуда поперли солдаты и чужие твари… А ведь все там было из стали и бетона, охраны (читай – солдат) в лагере было чуть ли не втрое больше, чем содержащихся в клетках существ, и все равно враг наделал шороху более чем, посеял ту еще панику. А казалось бы – солдаты видели совершенно невероятных и мерзких чудовищ, но все равно оказались не готовы… Не уверена, прав ли был Даньслав, заявляя, что вражеская атака в лоб имела целью захват проекта, над которым мы работали. Они же легко могли убить этого своего сверхценного рыжего, так?..Но очевидно, что так просто такое громадное и хорошо охраняемое учреждение брать бы не стали. Учитывая, что располагалось оно глубоко в горах, поросших сосняком… В общем, противник осознанно пошел на большие потери. А мы поняли, что нас спасать никто не станет. И предприняли меры, какие умели.
– Какие? – заинтересовался Ромка, снова начав грести.
Солнце поднялось над водой еще выше и стало светить ему прямо в глаза. Это раздражало, но подсвеченные этим самым солнцем волосы «бабки» выглядели очень красивыми. Ромка даже залюбовался.
– Ну, мы – руки в ноги и бежать, прям в том, в чем были: я – в платьице, Даньслав – в домашней одежде. Мы спустились вниз через один из запечатанных люков, чудесно оказавшийся открытым, а потом, пробираясь через подвалы и камеры с биологическим мусором, оказались в подземной части бункера, а из нее, петляя железными кишками потайных ходов, выбрались в какие-то старинные руины, расположенные вокруг подземной реки. Пробираясь к ее истоку, мы, в конце концов, оказались на поверхности с другой стороны горной гряды. Даньслав откуда-то знал там все. Всю дорогу нам вообще невероятно везло. Мы успевали проскользнуть перед обвалами, которые загораживали путь нашим преследователям. В самом жутком месте – в стальном кармане смертельного тупика, обнаружилась потайная дверь, реагирующая на тепло. Узкие дыры, в которые мы протискивались, оказывались не настолько узкими, чтобы кто-то из нас застрял. А с беглыми экземплярами, встретившимися нам на пути, рыжий твой расправлялся с хладнокровностью мясника и проворством циркача.
И вот, когда над нами загорелись звезды и зашумел черный ночной лес, Даньслав сказал рыжему, чтобы тот уходил на далекий север – мол, только так рыжий сможет скрыться от погони и преследований. И чтобы шел так быстро, как умеет! И Данька предупреждал его, чтоб тот не возвращался. Дед твой знал, что охота на него не закончится никогда, – больно ценный он был лот, – и что искать его будут и свои, и чужие.
– А он тогда уже довольно сообразительный был, да? – уточнил Ромка.
– Тогда он был уже, пожалуй, даже умнее нас всех. В смысле, эрудированней. Чистый такой разум, абсорбированный интеллект. Ну, в смысле, мудрости в нем, по-моему, никакой не было – был пытливый, пластичный ум, плохо контролируемые эмоции, теоретические знания почти обо всем на свете и никакого житейского опыта. Он был… странный. А еще, кажется, он не смог преодолеть естественные при взрослении комплексы и не сумел, как планировалось, воспринимать меня… как мать.
– В смысле?
– Не делай такое невинное лицо. Ты понимаешь прекрасно, чего он от меня хотел.
– Э-э… – Ромка сосредоточенно нахмурился. – Любви-семьи-детей, что ли?
– Ну да. Того, о чем он читал в своих книгах, того, о чем люди с упоением мечтают и изливают эти свои мечты на авторские листы. Я его понимаю отчасти: он почти не видел тогда других женщин, и это была для него, наверное, на самом деле трагедия. Но жалеть я его не могу. Потому, что с севера он однажды вернулся. Тогда, когда война закончилась и материк утопал в тиши.
– Он вернулся, а вы с моим дедом были уже женаты?
– Да, у меня на руках подрастал твой будущий отец. Я не знаю, как он нас нашел. Может быть, по запаху – с него станется. И тогда… и тогда…
Варамира замолкла.
– Баб Варя, а вот это что там такое? Шелковичный остров? – Ромка указал на запад, где в дымке над водой стал проступать массивный, но пока еще совсем бледный силуэт.
Ветер к тому времени уже стих, а вот туман, что окружал подножье приближающегося острова, стремительно густел, наступая, обволакивая и заполоняя собой все вплоть до самого горизонта.
– Да, это он… Шелковичный остров. Место, где мир снов, – морок, – всегда соприкасается с реальностью.
– Ого, какой, – проговорил Ромка.
Остров приближался, загораживая собой солнце и даже половину неба. Он оказался не столько большим по площади, сколько высоким – нагромождение скал, похожих на опрокинутые друг на друга игральные кости, сложенные под углом. Тут и там эти серые камни были покрыты, словно вышивкой, живыми, подвижными пятнами колышущихся в мнимом безветрии деревьев. Листва их трепетала в восходящих потоках воздуха. Сам же остров производил впечатление чего-то очень миру чуждого и упорно напоминал о смерти. Может, такое впечатление производили все эти углы, из которых был соткан его силуэт, или черные птицы, остервенело кричащие в полете и никак не похожие на белых чаек, или – как Ромка сумел заметить, когда лодка подошла совсем близко, – эти темные, вытянувшиеся, как спущенные луки, кривые у корней и острые на верхушках ели, притаившиеся чуть глубже и много выше тех лиственных деревьев, что растут у самого берега.
– Вон туда правь, – Варамира указала налево, – между скал будет проход в бухту, там мы и высадимся.
Ромка, сцепив зубы, снова налег на весла, вкладывая уже, кажется, последние силы в этот итоговый рывок. Когда лодка уткнулась носом в песок, он сначала сидел несколько минут, глядя куда-то в днище, пытаясь отдышаться. А когда все же выбрался из лодки, ступив по колени в прохладную воду, обнаружил, что песок в заводи ярко-голубой.
– Что это? – спросил он у Варамиры, которая помогала ему затащить лодку на берег и перевернуть.
– Это… отголосок сердца острова, – сказала «бабка». – Сейчас… вон по тем ступеням каменным поднимемся, и ты все увидишь. Или, может, посидим, отдохнешь?
– Отдохну, – согласился Ромка, чувствуя, что совсем выжат. – Это тебе не за игрой сидеть.
Они, не боясь испачкать одежды, уселись прямо на перевернутую лодку. Солнце осталось где-то с другой стороны Шелковичного острова, так, что заводь с голубым песком была вся в тени. В щели между скал, в которую как раз и прошла лодка, виднелось синее море, чистое до краев. Черные птицы успокоились и перестали кричать, рассевшись по глубоким норам, выдолбленным в скалах.
– Это вулканический остров, да? – спросил Ромка.
– Типа того, – ответила Варамира.
– А почему я на карте ничего такого рядом с городом не находил раньше?
– Потому что на карте этого острова нет, – сказала «бабка».
– Ага. Ну ладно.
Ромка вздохнул. История, рассказанная Варамирой, в его голове отпечатывалась странно. Она говорила слова – и эти слова были как будто бы ключами к сундукам с настоящей историей. Кое-где настоящая история совпадала с рассказанной Варамирой, а кое-где – нет. Например, «бабка» умолчала о том, что все те тридцать женщин, отобранных для тестов, были колдуньями, и в борьбе за «иерархию» не обходилось без смертельного волшебства, жуткого и кровавого. Откуда это знание взялось и догадывается ли Варамира о том, что Ромка, просеивая ее слова через сито своего восприятия, ведает правду, мальчик не знал. Впрочем, врала «бабка» несущественно и, скорее, чего-то не договаривала. Но, так как она не договаривала, не было и «ключей», чтобы раскрыть истину – а потому Ромка не мог никак собрать воедино картинку того, что произошло в прошлом. А может, Варамира и сама не понимает, что врет. Может, у нее в голове все так и записалось – кто знает. Мир-то у всех в голове свой.
– Все, я, кажется, отдохнул, – сказал Роман. – По крайней мере, теперь мне придется работать ногами, а не руками, так? Пойдем, куда там ты меня вела.
– Вверх, – сказала Варамира. – Пойдем.
Когда они поднялись чуть выше, голая скала нарядилась высокими травами, которые щекотали Ромке голени под закатанными джинсами. Но потом трава кончилась, землю устлала павшая листва, а над головой зашумел шелковичный сад.
– Сейчас самое начало лета, – сказала Варамира, – где-то через месяц тут все будет черным. В смысле, вся земля покроется упавшими ягодами и почернеет.
– Мы рановато, выходит, приехали? – спросил Ромка, вглядываясь в морской горизонт и защищая глаза от солнца рукой, приставленной ко лбу козырьком.
– Да нет, в самый раз, – ответила «бабка». – Скоро уже дойдем… А значит, я должна тебя предупредить о том, что там случится.
– Да ладно, можешь и не предупреждать, я уже привык, – ответил мальчик.
– И все же, – Варамира поставила рюкзак на камень и тоже оглянулась по сторонам.
Они поднимались вверх по тонкой тропинке, слева и справа от которой вниз уходили крутые скалистые спуски, ступенчатые, угловатые.
– Это хорошо, что ты спросил меня про того человека. Так или иначе, я должна была рассказать тебе эту историю… ведь она нужна для того, чтобы ты понял, отчего я здесь, такая, как есть, и зачем здесь ты.
– М-м, так я мог не настаивать, – сдержанно улыбнулся Ромка.
– Пойдем, – позвала Варамира. – Еще чуть-чуть осталось.
Они снова двинулись вверх. Теперь уже они шли меж высоких валунов, поросших теми самыми темными, узловатыми елями, которые Ромка видел вдалеке еще из лодки. Вблизи деревья оказались просто огромными. Массивные стволы были, как будто бы, скручены из чугунных штырей. Верхушки елей слегка покачивались на ветру, размеренно, тихо, без всякого ритма, одна за другой. Ромка шел меж ними, задрав голову.
И вот они забрались на самую высокую точку острова, на этакий перевал – хоть он перевалом и не был. Перед ними разверзся широкий кратер неправильной формы, заполненный темно-синей субстанцией, – то ли водой, то ли грязью, то ли нефтью.
Ветер ударил в лицо, растрепал Ромке челку, расправил волосы Варамиры у той за плечами, как крылья.
– Что это? – спросил мальчик.
– Живая глина. Вещество, из которого древние боги слепили человека, – произнесла Варамира.
– Что-что?
– Не веришь? – хмыкнула «бабка».
– Скорее, не понимаю. Разве это не грязевой вулкан?
Варамира смотрела куда-то в центр кратера, не отвлекаясь. Поговорила медленно:
– Сейчас поймешь. Давай, как мы учили с тобой… закрой эти глаза и открой те, что видят изнанку.
Ромка подчинился. Он опустил веки и, укротив дыхание, повел головой сначала в одну, потом в другую сторону, сосредотачиваясь, призывая из небытия странную свою силу, боязливую, хрупкую, спонтанную и все еще почти неизведанную. Он почувствовал, что ветер слабеет. А когда Ромка открыл глаза, чтобы видеть изнанку бытия, ветер стих совсем.
Над кратером, заполненным теперь сияющей бурлящей синевой, разверзся яркий, солнечный водопад, сплетенный из тысячи тысяч нитей, уходящих в небо, в землю, по всем сторонам света, разветвляющихся и переплетающихся друг с другом и с самими собой.
– Что-то эти древние боги никудышные вышивальщицы, – хмыкнул мальчик. И моргнул. Ветер с былой силой, а то и еще более неистово ударил по нему. Моргнув, Ромка нечаянно смахнул видение изнанки и теперь снова наблюдал перед собой просто грязевой вулкан.
Когда солнце поднялось еще немного, тень на противоположной стороне кратера сместилась, и Ромка смог различить, что там, вдалеке, почти у самой синей «грязи», сидит человек.
– Кто это там? – спросил Ромка.
– Сейчас он к нам подойдет, – ответила «бабка». – Это один из тех, кто помог мне… вернуться.
Человек на той стороне и правда поднялся и двинулся к ним.
– То есть… – проговорил Ромка тихо, – ты утверждаешь, что смерти нет?
– Почему же, есть, – сказала Варамира, услышав его за ветром.
– Но вот же глина, из которой боги лепили жизнь, и ты вся такая… красивая такая, и живая. А все, что я до этого читал, все, что смотрел – везде постулируется, что, мол, нет лекарства от смерти. И, мол, даже не смейте заигрывать с этими всеми материями, что-то искать…
– И все же, я здесь, – Варамира глянула на Ромку и улыбнулась. – Даже несмотря на то, что твой обожаемый тот, кого я не могу запомнить ввиду «слепого узла», вернувшись с севера, убил меня.
– Убил? – Ромка посмотрел на Варамиру исподлобья. – Мйар?.. То есть… – мальчик помолчал, раздумывая. – Это он тебя убил, значит… из-за неразделенной, стало быть, любви?..
– Стало быть, – кивнула Варамира.
– Как это… банально, – Ромка хмыкнул.
– Мне кажется, слово «печально» больше подходит, – не согласилась «бабка». – И еще «больно». Нам обоим было больно, пожалуй, и телесно, и душевно.
– А деда, что ли, тоже он убил?
– Нет.
– Ну, хвала Потерянному, я уж думал…
– Что-то ты чернее тучи, – заметила Варамира.
– Ну, а что мне радоваться, – вздохнул Ромка. – Так и… – он снова посмотрел на «бабку». – Почему ты здесь? То есть… как тебе удалось обойти бледную с волосами до пят?..
– Как ты знаешь, колдуньи никогда не умирают во сне, – повторила Варамира давнишние слова Пелагеи. – А я, так уж вышло, колдунья. И я никогда, никогда не хотела умирать. И если для всех остальных колдуний эта присказка – скорее попытка спастись эмоционально, этакая уловка, позволяющая умозрительно проникнуть в вечность, – то для меня она оказалась ни разу не сказкой, а тем, что на самом деле случилось. Когда он меня… убивал, – она сглотнула, – я сумела выпить кое-какое ядовитое вещество. Суть его в том, что яд, конечно же, убивает, но сначала человек засыпает. Почти мгновенно, – Варамира сунула руку в карман и достала оттуда прозрачный пузырек с фиолетоватой жидкостью: – Вот оно, собственно. Хватает трех капель.
– Зачем оно тебе сейчас? – спросил Ромка, покосившись на пузырек недоверчиво.
Варамира кивнула в сторону кратера. Человек, сидевший ранее на той его стороне, уже почти что дошел до них. Ромка разглядел, что это мужчина приличного уже возраста, сверкающий гладкой лысиной. Двигался он, однако, довольно бойко. На ветру развевались относительно длинные седые волосы, обрамляющие лысину, и полы странного серого халата, надетого поверх светлой сорочки свободного кроя. Еще на нем были закатанные по колено льняные штаны и пляжные сланцы.
Не добежав пары шагов до края кратера, на котором стояли Ромка и Варамира, человек остановился, опустился на одно колено и прижал руки к сердцу:
– Госпожа! – крикнул он, то ли прославляя Варамиру, то ли приветствуя.
– Ну, полно те, полно, – она сделала два шага вперед, снизойдя до старика. – Поднимайся и доставай. Начнем прямо сейчас.
– Сейчас, секундочку, – произнес мужчина, засовывая руку куда-то под халат.
Варамира обернулась к Роману:
– Сейчас… сейчас ты увидишь, через что мне приходится проходить каждый раз, когда я встречаюсь с тем человеком. Это будет не очень красиво. Но ты должен посмотреть на то, что будет происходить при этом в изнанке.
Мальчик кивнул. Старик вытащил из-за пазухи тусклую, облупленную флягу, некогда бывшую, очевидно, зеркально-металлической. Фляга была в форме гроба, что показалось Ромке странным и слегка знакомым.
Варамира приняла флягу в руки. Открутила колпачок, понюхала, поводив перед собой. Обернулась к Ромке:
– Ну-ка, нюхни. Что это, по-твоему?
Ромка «поманил» воздух к себе, как учат на уроках химии.
– Это… ну… я ощущаю запах корицы. И еще… миндаля, пожалуй. И чуть-чуть ванили. И, пожалуй, карамель. И мед. Это какой-то… булочковый концентрат? – он посмотрел на Варамиру. – Что такое? Не так что-то?
Варамира улыбнулась невесело:
– Это кровь того человека, и для меня она пахнет совсем иначе. И на вкус, буду откровенна, – не фонтан.
Варамира сделала глоток из фляги. Скривилась. Отдала флягу обратно старику, который тут же спрятал ее туда, откуда достал.
– Так, а теперь… – Варамира скинула рюкзак на землю и снова достала из кармана пузырек с мгновенным снотворным. – Если вы позволите… Рома, стой здесь, и смотри на то, что будет происходить, через изнанку, ты понял меня?
– Понял, – ответил Роман.
– Хорошо, – сказала Варамира, начав расстегивать блузку. Она сделала пару шагов вниз, к темно-синей жиже, наполняющей кратер. На ходу сняла юбку, оставив ее на песке. Почти ступив в грязь, бросила за спину блузку. И вошла в эту черную синеву. Медленно, тяжело. Казалось, синь выталкивает ее назад.
Когда Варамира вошла в жижу по бедра, то остановилась. Внезапно в грязь упала ее левая рука, просто напросто оторвавшись от тела, как лист от дерева. Что там осталось на месте отрыва, Ромка не видел – мешали рассыпавшиеся по спине Варамиры волосы. Тут же, правой рукой она влила себе в рот мгновенный яд.
Осталась стоять. Пока ее левая рука тонула в синей грязи, правая стала деформироваться и расти, рассекаемая изнутри шипами, в которые превращались стремительно морфирующие кости. Варамиру перекосило на один бок. Из хребта ее тоже полезли шипы, больше похожие на спиральные рога. Она запрокинула голову и издала низкий, нечеловеческий стон.
Ромка сжал кулаки. Он знал, что ничем здесь не поможет, да и ни к чему оно. Но все-таки из-за этого стона ему самому стало больно.
А Варамира, или, по крайней мере, то, во что она превращалась, все билось, изменялось, прорастало в небо странными биологическими конструкциями, дергалось, как желе, распадалось наполовину и нарастало снова. Но буйство плоти сходило на нет. Масса, уже совсем не похожая на красивую молодую женщину, которая зашла в воду, дергалась все меньше, и вот, наконец, будто бы полностью растворилась в темной вязкой синеве. На поверхность вышло несколько пузырьков, и грязевой вулкан затих.
– Ты смотрел через изнанку? – спросил у Ромки седой старик.
– Нет… – пробормотал Ромка тихо. – Я… З-забыл.
Старик вздохнул.
– Ну, она сможет это еще раз повторить, – произнес он. – Но не сразу, первое время новое тело будет слишком стабильно. То есть, мертвая кровь-то его, конечно, в любом случае разбалансирует, но умирать она будет дольше и тяжелей.
Ромка слегка оправился от шока и, отвернувшись от кратера, спросил старика:
– Что это было вообще?.. Она… умерла? Или она жива? И… как… что… я не понимаю!..
Старик поглядел на него из-под кустистых бровей неодобрительно:
– Смотрел бы изнанку, все бы понял. Теперь смотри, не проворонь, когда она будет возвращаться.
– А она вернется? – удивился мальчик.
– Конечно. И я в который раз помогу ей в этом. Это честь для меня – помогать ей.
– А когда она вернется? – спросил Ромка.
– Сегодня ночью, – ответил старик, – под красной луной, как и положено.
– А как вы ей поможете? – Ромка спросил это уже у спины старика, который принялся собирать по берегу кратера разбросанные Варамирой вещи.
Старик ответил, не оглядываясь:
– Ну, я тебе, конечно, не чета, но уж кое-что могу. По книжке если.
Старик собрал все вещи и подошел к мальчику:
– Ты уж, будь так добр, следи внимательно. Обеими парами глаз. Потому что тебе нужно будет повторить это же, только лучше, когда настанет срок, на вершине Сердца Мира.
– А? – совсем опешил мальчик. – Что? Повторить? Сердце Мира?
Старик тяжело вздохнул. Покрутился вокруг своей оси, как пытающаяся поудобней умоститься собака, а потом уставился куда-то на северо-запад.
– Там, – сказал он. – Отсюда не видно, конечно, да и ниоткуда не видно… Так вот где-то там, задевая корнями мертвый город Сол, возвышается гора Антарг, иначе говоря – Сердце Мира.
– Гора – сердце? А разве сердце не должно, хм… стучать? – спросил Ромка.
– Оно стучит, – ответил старик. – О, поверь мне, оно бьется и шепчет, это пламенное сердце. А ты разве не слышал легенды о Духе Огня, исключительном чародее прошлого?
– Н-нет, – ответил Ромка.
По правде говоря, он не мог понять, выдумывает старик все, что говорит, или нет. Выглядел он, конечно, бодро, но сутулился, отчего был похож на этакого персонажа-повествователя из старого фильма-сказки, чей голос звучит на фоне, пока герои бредут через темный заколдованный лес.
– Ну, у нас с тобой времени до полуночи еще много, – старик кивнул как будто бы сам себе. – Давай сядем в теньке и я тебе расскажу о том, как один смелый гордец вырвал из тверди земной ее сердце, и теперь оно плывет по реке времени, дрейфуя, как корабль без капитана.
– А чего вырвал-то? Обосновал он это как-то или нет? – спросил Ромка, следуя за стариком в тень от гигантских сосен.
– Конечно, – ответил старик, – он ведь не хотел этому миру зла, хотел как лучше… Тут же какое дело было. Дух Огня – он же глубок, как морок, и сущностей у него столько же, сколько листьев на дереве. Причем не в один сезон, а за всю его древесную жизнь. И когда Дух Огня желал измениться – он проскальзывал через Игольное Ушко – рукотворную арку, похожую на воловьи рога, что венчает Сердце Мира. И каждый раз, когда Дух Огня проходил через эту арку, от него отслаивался человек, которым он был, а из-под этой старой оболочки проступал новый. Их становилось двое, и каждый шел своей дорогой, но только один из них оставался настоящим Духом Огня.
Они подошли к подножию одной из елей и опустились на подстилку из сухих иголок. Ромка расстегнул рюкзак Варамиры и, к своей радости, обнаружил там еду: термос с чем-то сладким и липким (он немного протек), бадейку с уложенными в три слоя кусочками пирога и пакет с бутербродами.
Старик продолжал свой рассказ:
– Но вот однажды на гору Антарг сумел взобраться простой смертный. И когда он прошел через Игольное Ушко, то не разделился, потому что был слишком прост и недостаточно глубок для этого. Но вышло так, что, пройдя через арку на вершине Сердца Мира, простой смертный обрел способность вершить колдовство. Вернувшись домой, он рассказал об этом чудесном месте семье и друзьям, те – своим друзьям, а те – своим. Вскоре весть пришла и к Духу Огня, но было уже поздно: в мире появились маги.
– Так это, что ли, на заре времен было? – перебил старика Ромка. – А я думал, недавно где-то…
– Да, на заре времен, – кивнул старик, – дети чародеев все знают эту историю. Но раз уж тебе ее рассказываю я, и слышишь ты ее впервые – будь добр, не перебивай.
– Конечно, – кивнул мальчик.
– Ну так вот. И тогда, прогневавшись, Дух Огня вырвал Сердце Мира из тверди земной и из самого времени. Легенда гласит, что никто и никогда больше не видел горы Антарг, что уж говорить о том, чтобы туда взобраться. Но я знаю, что сущность, подобная госпоже, способна найти путь к Сердцу Мира и, главное, пройти его, особенно с твоей и моей помощью.
– Как все непросто, – хмыкнул мальчик. – А зачем госпоже это Сердце Мира?
– Ты чем слушал? – вспылил старик. Но так же быстро отошел, успокоился и проговорил: – Ты и только ты сможешь провести ее через Игольное Ушко, так, чтобы завязать узлы, как следует. Так, чтобы сшить все порванные нити и восстановить ее доступ к душе. Чтобы было – как у меня. А то я… понимаешь, я единственный на этом свете, кто умеет говорить.
И мне очень, очень одиноко одному.
Ромка уже почти на автомате прикрыл глаза и призвал к себе видение изнанки. И охнул, обнаружив, что в груди старика горит не обычный для всех людей бледный цветастый бутон, а что-то наподобие маленького, портативного солнца.
– Почему я сразу не заметил, когда у кратера стояли… – пробормотал Ромка.
– Это потому, что я спал, – улыбнулся старик. – И душа моя пребывала в мороке, где сейчас, все еще живая, томится душа госпожи.
– То есть… сейчас мы подождем ночи, и вы ее каким-то образом оживите?
– Что ты, что ты… я просто помогу ей вырваться из морока, как делал уже не раз. Она не умирала никогда, понимаешь?
– Да уж… более-менее начинаю понимать, как, что и куда, – проговорил Ромка, щурясь.
Море, щекочась, холодило мне ноги, с каждой новой волной забирая из-под пяток песок.
Я смотрел туда, где, по идее, море должно становиться небом, но границы перехода не видел, как будто бы не было ее. На небе – ни облачка, деревья вдали от берега шумно вздыхают в руках у ветра, и все здесь, в общем-то, точно так же дышит покоем и тем особенным теплом, которое готово вот-вот превратиться в нестерпимую жару.
