Текст книги "Край Ветров: некроманс"
Автор книги: Диэр Кусуриури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
Убила ли Варамира тех людей из дома в Оливковой бухте? Желает ли она Ромке зла? Она ли виновата в параличе, поразившем бабу Пашу? Да и она ли это вообще?
Та ли это женщина, которую я знал, которая была женой Даньслава и которую я, судя по всему, однажды убил? Судя по описанию – похожа, но мне бы в глаза ей посмотреть, что ли. Хотя бы раз. Вдруг я чудесным образом все пойму?..
– Камориль, а что, если… – задумчиво проговорил я, – если Варамира не умирала?
– Ты имеешь в виду фиктивную смерть? – осведомился некромант. – Как я тогда, в заводной моей славной юности?..
– Типа того. Может, я ее и не… того-этого. Может, мы с ней подстроили что.
– А зачем, в таком случае, тебе было все это забывать?
– Ну, чтобы не проболтаться или, в случае особенных обстоятельств, на самом деле ничего не знать.
– Значат ли эти твои рассуждения, что ты готов пересмотреть свое решение по поводу восстановления памяти?..
– Нет. Наоборот. Только истина поможет мне разобраться со всем этим.
– Вот же упрямец, а. Слова-то какие. Не похоже на тебя.
– В любом случае, эта женщина, что называет себя Варамирой, уже неплохо так натворила дел. Может, она сумасшедшая. И она с Ромкой. И с ней Зорея. Встречи с ней мне теперь ну никак не избежать.
– Осталось только понять, как нам их всех найти. Проклятье, ненавижу быть беспомощным, – признался Камориль тоскливо.
– Ну, может, этот Родн Кои нам подсобит чем. Я же, кстати, вот что предполагаю: если случится так, что ему не под силу будет разобраться с моей памятью, то пускай он хоть с Зореей нам поможет. Вдруг подскажет что путное.
– Номер телефончика, – усмехнулся Камориль. – А что? Было бы здорово и логично.
К нам обернулся Эль-Марко с лицом, активно выражающим его стремление раскрыть кому-нибудь пару-тройку вселенских тайн:
– Чтецы не пользуются мобильными, – сообщил он. – Они во время инициации все прикасаются друг к другу и тем самым образуют телепатическую сеть. Именно это позволяет им (с переменным успехом) контролировать моральный облик друг друга, влияя изнутри.
– И куда они смотрели, когда Зорея нас с тобой на мушке держал?.. – поморщился Камориль.
– Вот за это я их и не люблю, – вздохнул Кападастер, отворачиваясь.
За окном мелькали пасторальные пейзажи, свойственные здешней местности поздней весной. В город мы приедем к вечеру, а это значит, что до старой его части доберемся уже ближе к закату… Еще бы зайти куда и поесть чего. Мой организм, не обращая внимания на эмоциональное состояние хозяина, функционирует, как часы, и недвусмысленно намекает на то, что пора бы подбросить в топку немного белков с липидами и углеводами. И, конечно же, желательно, чтобы эти питательные вещества были оформлены во что-нибудь повкусней и погорячее. Супчика бы навернуть. И мясца бы. И салата.
Вот так вот, думая попеременно то о судьбе, жизни и смерти, то о еде, помидорах и кофе, я и ехал, разглядывая пейзажи, да читая забавные названия мелькающих за окнами сел.
– Камориль, руку убери, да, – устало вздохнул я, поворачиваясь к некроманту.
– Это двойные стандарты, Мйар, – обиженно проговорил тот, руку с моего колена не убирая. – Тебе, значит, можно провокации разные устраивать, а я…
– Или ты уберешь руку, или я отсяду к вон той рыжей женщине в громоздкой шляпе.
– Убедил, – поджал губы Камориль. Ладонь с колена убрал, руки на груди скрестил и уставился куда-то вперед, выражая всем собой оскорбленную добродетель.
Я цыкнул языком и снова обратил свой взгляд на мелькающий за окнами пейзаж.
Сидения были близко, а мы с Камориль оба – отнюдь не самых маленьких габаритов. Естественно, всю оставшуюся дорогу мы касались друг друга плечами. Этого я ему запретить не мог, как не мог почему-то и абстрагироваться. От того места, где кожа моя соприкасалась с прохладной тканью рубашки Камориль, по телу распространялось тягучее, вязкое тепло, похожее на ломоту в пальцах, или на утреннюю негу, что окутывает тебя всего, как одеяло, после сладкого сна. Вроде бы, все, как обычно, но, с другой стороны, – как-то не так. Но понять и уловить, что именно было иначе, оказалось для меня тогда невозможным.
До города мы добрались без проблем. Загрузившись на маленький скрипящий трамвайчик, доехали до центра, откуда, петляя переулками, можно легко добраться до так называемого «старого города» – района, который красив настолько же, насколько запутан, окутан сплетнями, наговорами, тайнами и городскими легендами. Дома в старом городе невысокие – максимум два этажа, а улочки узкие и кривые, исполненные тупиков и странных самодельных развязок, мостиков, лестниц, подземных и наземных переходов. Так как на машине туда не проехать, а условия проживания оставляют желать лучшего, обитают там, в основном, старики и бедняки, эмигранты, студенты, наркоманы да распутные женщины.
Старый город ждал нас, но мы не спешили нырять в его запутанный лабиринт. Мы поспешили в одно из котируемых Камориль местечек, где можно было бы наполнить желудок чем-то, более-менее похожим на еду. Заведение располагалось на втором этаже старинного здания на углу, и в основной зал вела роскошная винтовая лестница, сработанная из белого мрамора. Я даже испугался сначала, что ресторация эта будет слишком шикарной и претенциозной для нашей разношерстной компании, но мраморная лестница оказалась в итоге просто остатком былой роскоши, а настроение заведения – вполне уютным и демократичным.
Я долго и пристально изучал меню, но буквы и слова перед моим взором плясали и путались. Я никак не мог сосредоточиться. Эль-Марко, Никс и Камориль уже все выбрали и даже продиктовали официанту, чего бы им хотелось, а я все смотрел в меню, как будто бы оно было составлено на неизвестном мне языке.
– Ему – сырный суп и куриные крылышки в кисло-сладком соусе, – наконец сообщил официанту Камориль, решив за меня, чего я хочу. Вот всегда он так.
– И пасту, – все же добавил я.
– Что-нибудь еще? – осведомился молодой человек в клетчатом фартуке.
– И мороженое с фруктами, – добавила Никс, – и если можно, сразу его принесите!
Официант, кивнув, ушел. Камориль обернулся ко мне:
– Ты чего? Есть, что ли, не хочешь? Но – поздно уже, если не справишься, я тебе помогу.
– Да все в порядке, – отмахнулся я. – Думаю просто обо всяком.
– Не будь женщиной, расскажи нам прямо, что тревожит и тяготит твое благородное сердце! И всякие «да нет, ничего» не принимаются, – отрезал некромант.
– Сам напросился, – вздохнул я, складывая что-то непонятное из красной бумажной салфетки. – Я размышляю о том, что будет, если сюда, в это заведение, вот прям сейчас полезет сам понимаешь, что. Через окна или через вон тот люк в потолке, или по лестнице… Окажется ли у посетителей оружие? Может, среди них попадется какой-нибудь элементалист? Куда они побегут, если что? Скольких я смогу и успею спасти?
– Если сюда полезут твари, – проговорил Камориль спокойно и твердо, – мы первым же делом сиганем в одно из этих прекрасных окон. Ты – с Николой на плече.
– Согласен, – кивнул Эль-Марко.
– Жечь в центре города – потом проблем не оберешься, – важно заметила Никс.
– И струну не зажмешь, – добавил Эль-Марко. – Слишком большой риск.
Я не понял, боится ли он внезапного поглощающего за соседним столиком или того эффекта, который произведу на общественность преображенный я.
– Понятно, – я невесело кивнул. – Ну, тогда давайте, что ли, долго здесь не задерживаться. Поедим скоренько – и в старый город.
– Да расслабься, – Камориль откинулся на спинку стула. – Я думаю, сюда Зорея своих питомцев не пошлет. Лишнее внимание ему зачем?
– А как же тогда, на площади? – усомнился я. – Помнишь, перед нападением Веры со товарищи, он сотворил то заклятие? Никс, как там было?..
– Оторопь, – подсказала Никола.
– Что-то кажется мне, что это было ни разу не простое заклятие, – медленно проговорил Эль-Марко.
– Ну, ясен пень, не безмолвное же! – воскликнул я. Понял, что зря раскричался и ссутулил плечи, стараясь показаться меньше, чем я есть.
– Не в том дело, – Эль-Марко покачал головой. – Я, конечно, в заклятиях чтецов не спец, но у меня такое ощущение, будто эта «Оторопь» – что-то… как бы так выразиться… чуть более крутое, чем даже просто одно из заклятий старой школы.
– Ну, допустим, – кивнул я, – так а что мешает Зорее снова эту «Оторопь» применить? Здесь, сейчас – разогнать людей, а потом раздать нам на орехи?..
– Однажды произнесенное заклятие могут списать на ошибку наблюдателей, тем более что факт его прочтения невероятен сам по себе, – произнес Камориль. Потом замолчал ровно на тот промежуток времени, что официант ставил перед Никс мороженное и раскладывал перед нами приборы, и продолжил, когда тот ушел: – Тем более что никто не говорил таких слов уже тридцать пять лет. Но заклятие, прозвучавшее два раза за неделю… незамеченным не пройдет. Чернодырые насторожатся. Если уже не насторожились. А оно вот это надо Зорее, думаешь?
– А кто его знает, – я пожал плечами. – Судя по твоим рассказам, он тот еще шизопряник.
– Он-то, может, и беспечен, но твоя дамочка, думаю, нет.
– Да ну, – я улыбнулся. – Клад за домом в бухте помнишь? Мне кажется, они с Зореей стоят друг друга. На все сто.
И тут нам внезапно принесли большую часть заказа, а потом донесли и оставшуюся. Даже не пришлось размышлять о том, не ждут ли повара вылупления яиц и последующего взросления тех кур, из которых они собираются приготовить нам еду. Я вылакал сырный суп почти что залпом (Камориль, стоит отдать ему должное, на самом деле разбирается в моих вкусах касательно съестного), а потом с удовольствием, чуть ли от оного не постанывая, впился в удивительные, сочные, сладкие жареные крылышки, не лишенные пикантной бодрящей кислинки.
– Это обалденно, – решил я поделиться с друзьями своим отношением к стремительно исчезающему из тарелки яству.
– Кушай-кушай, – протянул Камориль, наворачивая йогуртовый тортик. Видимо, он решил отойти от традиции питаться в общественных местах нормально, потому заказал пять кусов различных тортов и горшочек печеного сала с луком и специями.
– Приятного, – улыбнулся нам Эль-Марко, перекладывая Николе в тарелку с салатом кусок свинины с кровью. – Тебе надо, ешь. Половина клетчатки, половина белка, помнишь?..
Девочка сначала посмотрела на него яростно. Потом обреченно вздохнула. А потом, даже вздрогнув чутка, налегла на горячее, мягкое мясо.
– Никому не рассказывайте, что я это ем, – Камориль погрозил нам пальцем, отправляя в рот полупрозрачный квадратик сала, с которого капал золотистый жир с мелкими крупинками специй в нем. – Это все для вашего же блага! Сытый посредник между жизнью и смертью – залог крепкого здоровья, успеха и долголетия!
– Ну, пахнет оно ничего так, – заметил я, – твое, не побоюсь этого слова, сало.
– Ну да, да, давай, смейся, скажи еще что-нибудь про суповой набор и про то, что мы с этим горшочком бурлящего жира созданы друг для друга, – проворчал некромант, тем не менее, не прекращая хрустеть луковым колечком.
– Заметь, не я это вслух произнес, – рассмеявшись, уточнил я, продолжая наматывать пасту на вилку. – И вообще, я нахожу крайне забавным тот факт, что женские серьги ты носишь и ничего, а кушать сало стесняешься.
– Знаешь присказку про наглую рыжую морду? – обворожительно улыбнулся Камориль.
– Ой, а у вас там петрушинка застряла, – весело заметила Никс.
– Где?! – всполошился некромант, резко подскакивая из-за стола и убегая куда-то за угол, вероятно, в поисках уборной и, соответственно, зеркала.
– Эк ты его, – протянул я, откидываясь на спинку стула. – Никс, да ты талант!
– Да уж, как ляпну, бывает, – огорчилась девочка. – Оно мне, знаете, в жизни не очень-то помогает.
– Я клубнику вот эту у тебя украду? – поинтересовался Эль-Марко, подцепляя ягоду из мороженного Никс на вилку.
– Э-эй! – возмутилась Никола, но было поздно – Эль-Марко с довольным видом уже жевал. – Я ж ее специально напоследок оставила! Ты должен будешь мне теперь две клубники! Нет, три клубники! Три килограмма клубники! И это в плюс к тем трем бананам, что ты мне проспорил!
– Было же два банана, – недоверчиво заметил Кападастер. – А три килограмма клубники – легко, июнь не за горами, там-то ты у меня никуда от трех килограмм не отвертишься… еще умолять будешь, чтобы эти пять килограмм наконец кончились.
– А где это вы собрались клубникой давиться? – осведомился вернувшийся Камориль. – Если прям с грядки, то возьмите меня с собой, я с грядки люблю.
– А у вас в саду что-нибудь съедобное растет? – спросила Никс.
– Ежевика и черная смородина, – кивнул Камориль, – шелковица, черника и две сливы.
– А почему сливы? – не понял я.
– Чтобы делать из них чернослив, – пояснил Камориль зловещим голосом и демонически расхохотался. Потом резко перестал и сказал задумчиво: – Еще – паслен, но его я бы не рекомендовал никому есть. Хоть он и похож на маленькие черные помидорки.
– Так, – я залпом выпил оставшийся сок, – рассчитываемся и идем.
– А как же черный кофе? – Камориль посмотрел на меня жалостливо.
– По дороге в ларьке купишь, – сказал я.
Так и вышло, благо, как раз на пути к старому городу, в одной из подворотен, на весну установили палатку с разнообразным кофе. Я не выдержал и раскошелился на стаканчик с пушистыми сливками и шоколадным сиропом на дне.
Солнце, стремясь спрятаться на ночь за зубчатым краем города, краснело, вырисовывая на дорогах, лестницах и площадях четкие, иссиня-черные силуэты крыш, труб и белья, рядами развешанного на веревках в частных домах. Наши тени тоже нещадно ломались о неровные стены, перетекали одна в другую, когда мы шли все в один ряд, покуда это позволяла ширина улицы.
– Мйар, дай свой кофе попробовать, а ты – мой, – предложил Камориль.
– Вот еще, – фыркнул я, – твой горький черный кофе? Сам его пей.
– Не горький он совсем, он сладкий, даже очень, – возразил некромант. – С корицей и карамелью, между прочим!
– Ну, не зна-ю, – продолжал ломаться я. – Разве что из-за корицы…
– Я хочу попробовать! – вызвалась Никс.
– А у тебя что? – спросил Камориль.
– Гренадин и перец, – гордо ответствовала Никола.
– Эль-Марко, а у тебя? – обратился Камориль к целителю.
– Горячее молоко с медом у меня, – сообщил тот.
В итоге мы все попробовали кофе (и молоко у Эль-Марко) друг у друга, и из-за того, что кто-то, очевидно, пробовал особенно жадно, кофе стремительно кончился. Урн по пути нам не попадалось, поэтому Никс, воровато оглядываясь, составила все бумажные стаканчики в один и быстро-быстро сожгла их, не выпуская из рук.
Мы как раз забрались на один из довольно высоких холмов, окружающих центр города, и подошли к просвету между домами, через который можно было обозреть пейзаж. Внизу, под ногами, простирался обрыв, долго и широко, потом – полоса деревьев, не дающая оползню разрастаться, потом – дорога, и уже за ней тысячей окон сверкал, возвращая обратно отраженный свет, купающийся в лучах заката город. Отсюда можно было разглядеть море, светящееся на горизонте изогнутой зеленой дугой, и неровный гребень волнорезов справа, у скал, и широкую белую полосу набережной, что врастает в морскую гладь длинными прямыми стрелами двухэтажных пирсов.
Мы смотрели на город, и солнце грело нам спины и холки. Никс подняла ладошки к лицу и, открыв их, сдула пепел от сожженных стаканчиков. Ветер, треплющий нам волосы и одежду, тут же подхватил его и развеял, разметав, по округе, растворив, как соль в воде, в прозрачном весеннем воздухе.
Все здесь светилось ожиданием лета и полной, безапелляционной готовностью к его приходу.
Никс отряхнула руки и вытерла их об комбинезон.
– Так как мы будем искать этого Родиона Сизого? – спросил я у нее, когда мы отошли от обрыва, оказавшись в тени трехэтажного дома, последнего нового здания на пути в старый город.
– Точно я вам не скажу, – честно ответила Никс. – Но я четко помню место, где нужно встать, и там нужно ждать. А потом нужно проследовать за проводником.
– А до темноты-то успеем? – усомнился я.
– Не знаю, – Никс пожала плечами.
– А что за проводник? – спросил Камориль.
Никс погрустнела.
– Тоже не знаешь? – догадался некромант.
Никс кивнула.
– Ладно, мы уже здесь, значит, попробуем положиться на удачу, – сказал я. – Пойдем искать то твое нужное место.
– Тут уже недалеко, – улыбнулась Никс с вернувшимся энтузиазмом. Потом снова погрустнела и проговорила задумчиво: – Кажется.
Старый город окружил нас незаметно. Я не успел даже понять, когда улочки стали настолько узкими, что даже вдвоем по ним идти не слишком-то удобно. Над нами нависли крыши с прорехами и мостики над дорогой из окна в окно, а под ногами разлилась застывшими полупрозрачными каплями особенная здешняя мощенка, – не каменная, но стеклянная, – своего рода отличительная черта старого города. Тысячи покатых мутноватых булыжников образовывали внизу причудливый, ни на что не похожий узор. Их поверхность была неоднородной, кое-где – матовой, кое-где – гладкой и опасно острой на сколах, а кое-где зернистой или выщербленной.
Не знаю, откуда в здешних местах эта традиция – мостить улочки стеклом. Может, дело в песчаных пляжах? Может, раньше где-нибудь здесь был большой стекольный завод? Кто знает.
А еще здесь пахнет сыростью, плесенью, мхом и бездомными – животными и людьми. И кислым сыром. И рыбным супом. И много чем еще, – но это уже мои личные проблемы, раз я такой чувствительный.
Прохожих по пути нам встретилось крайне мало – несколько старушек, молодая парочка навеселе да один привязанный к забору мопед.
На нужное место мы вышли довольно скоро, Никс не ошиблась. Это была, вроде бы, площадь, буде можно ее так назвать – пятачок размером пять на пять метров с высаженным посередине деревцем (яблоней) и тремя лавочками, составленными вокруг него треугольником. В узоре мощенки смутно угадывалось линейное изображение соцветия синей розы – но я могу и ошибаться, и это не роза вовсе, а, например, рапунцель, или тюльпан.
– Здесь, – сказала Никс. – Ждем.
Девчонка уселась на одну из лавочек, подобрав под себя пятки, как она это обычно делала. Эль-Марко сел на вторую лавочку, я – на третью, а Камориль остался стоять и вглядываться в тени, что начали сгущаться между домов.
– Чуешь что? – спросил я у него, оглянувшись.
– Ничего сверхважного, – ответил он. – А как насчет тебя?
– Тут живет очень много котов, – сказал я. – То есть, вот эти девятеро, что тут на площади, и те пять на крыше – это малая толика популяции.
А коты здесь и правда водились в достатке. Вот только… коты ли? Насколько я знаю, местные тролли, когда их кровь чиста, мало походят на животных. У них голая, лишенная шерсти кожа, они носят что-то похожее на одежду и бегло лопочут что-то на своем тролльем наречии, вставляя в него изредка человеческие ругательства, позаимствованные из множества языков. Тролли предпочитают не попадаться людям на глаза и живут в тени. И там же, в тени, легко вступают в союз с обыкновенными кошками и собаками, порождая вполне способных к размножению гибридов. Рожденных от кошек полутроллей называют ашами, а от собак – арами. И чем больше в гибриде животной крови, тем он менее разумен, более шерстист и похож на кота или пса. Некоторых из них от кошек вообще не отличишь. Да и разница всего лишь в том, что эти зверьки куда более сообразительны, чем их чистокровные собратья.
Думается мне, в старом городе троллям и их гибридам – полное раздолье. И эти усатые, полосатые, черные, рыжие и черепаховые, что собрались здесь, на вымощенном пятачке с лавочками, вполне возможно, наблюдают за нами с куда большим интересом, чем кажется.
– Кыс-кыс, – позвал Эль-Марко, похлопав себя по коленке.
Кошки никак не отреагировали на его призыв. Но одна подошла чуть поближе и уселась вылизываться буквально в шаге от его ноги.
– Хочешь, поймаю тебе одну? – предложил ему я.
– Да не надо, я сам, – Эль-Марко наклонился и ловко сцапал вылизывавшуюся кошку, черную с белым. Усадил на колени и стал гладить.
Кошка поначалу была совсем не в восторге от такого с собой обращения, но потом поддалась нежным пальцам Эль-Марко, вытянулась, расслабилась и заурчала.
– Мошенник, – протянул Камориль.
Эль-Марко гладил кошку, света становилось все меньше, а мы сидели и ждали. Вот уже у ног Кападастера собралось трое ластящихся животных. Они терлись об его колени и тоже мурлыкали.
– Ты им что, валерьянкой намазанный? – возмутился Камориль. – Почему они к тебе идут, а ко мне не идут? А ведь должны!
– А ты помяучь, – провокационно предложил ему я. – Умеешь, кстати?
Камориль глянул на меня косо, а потом улыбнулся:
– Готов продемонстрировать наедине, – и подмигнул.
Я фыркнул и закатил глаза.
– Если б я им был валерьянкой намазанный, – проговорил Эль-Марко, – они бы меня облизывали, а не терлись бы… а так я просто простимулировал одной из них мозговые центры, отвечающие за получение удовольствия. Ну, то есть, за ушком я ей почесал по-особенному, как только я умею. Ты, Камориль, думаешь, за что меня девушки любят?
– Уж не за твою коллекцию пошлых анекдотов, – проворчал некромант. – Понял я все, понял.
А вот я понял далеко не все, но и кошек к Эль-Марко ни разу не ревновал.
А их возле него собралось уже штук десять: трое на коленках, пять у ног, две рядом, на лавочке. Хоровое урчание показалось мне эхом давешнего дизельного генератора. Никс, заметив, что творится, перебралась на лавочку к Эль-Марко и тоже стала гладить собравшихся там котов.
– Меня бы кто погладил, – стал канючить Камориль, – знаете, как завидно? Я прям готов убивать и прилюдно раздеваться, только бы кое-кто обратил на меня внимание.
– Пожалуйста, Йер, давай обойдемся без обоих вариантов, – я сделал вид, что повелся. – Хотя… если бы ты убивал, одновременно раздеваясь, – сознаюсь, я б на это глянул.
– И я, – хихикнула Никс. – А вы могли бы при этом петь?
– Я-то? – хмыкнул Камориль и улыбнулся – сдержанно, мечтательно, редкой для него улыбкой, немного смущенной и искренней. – Я бы смог.
И он не врал – но это тоже длинная, запутанная и совершенно другая история. Когда Камориль говорит о беспутной и лихой своей молодости, – они имеет в виду десять лет после нашей встречи. Он тогда успел стать кумиром молодежи, распевая по городам свои провокационные песни, полные незамысловатой лирики о несчастливой любви и всяческих откровенных подробностей. Кровь, смерть, грязь, лишение девственности, алкоголь, мазохизм, садизм, самоубийства, эмоции и чувства, глубокие, как глотки вторящей ему толпы. Но потом он решил, что такая слава – обманка, пустышка. Сказал, что не добился, чего хотел. Но мне куда более правдивой кажется та версия событий, где на него наехали поглощающие, мол, если вы откусываете воробьям головы на сцене – это нормально, но если эти воробьи потом со сцены сами улетают – то это уже чересчур. Массы, мол, волнуются, информация растекается, дети плачут и плохо кушают. Сам же Камориль говорит, что его де не услышали, как он ни старался. И что бы именно он ни имел в виду, в конечном итоге ему пришлось сфальсифицировать свою смерть.
Я видел его фотографии в гробу – эти все темно-зеленые розы, глицериновые капли, черная вуаль, синий атлас. И видео – где он не выдерживает и ржет, как конь на случке, а розы с вуали рассыпаются на пол, и он, поднимаясь из гроба, их топчет.
– Эх, Камориль-Камориль, – проговорил я.
– Чего? – не понял он.
– Да так.
– Извините, пожалуйста, – вдруг сказал Эль-Марко тоном вежливым и ласковым, обращаясь, правда, не ясно к кому. – Вы тут самый старый и, наверняка, самый умный. Мы ищем Родиона Сизого, он же – Родн Кои. Вы не знаете, кто бы мог нам помочь?..
Когда Эль-Марко только произнес имя «Родион», кот, которого он как раз гладил, зашипел и выгнулся дугой, забился и закричал. Почти по-человечески. Но Эль-Марко держал его крепко.
– Ну-ну, – примирительно произнес Кападастер, – не вырывайтесь. Я же… Я же, как бы, могу причинить равнозначную тому наслаждению боль… как бы угрожающе это ни звучало. И вам лучше бы мне поверить.
Кот, или, все-таки, аша, перестал вырываться и стал просто зыркать по сторонам, грозно размахивая хвостом вправо-влево. Издал клокочущее шипение – и кошки, собравшиеся вокруг Кападастера, мгновенно разбежались по темным углам. Но далеко не ушли – затаились, наблюдая за нами светящимися блюдцами глаз.
– Отпус-сти, – шипя, проговорил кот.
Пока Кападастер раздумывал над предложением, Никс спрыгнула с лавки и опустилась на корточки перед «котом».
– Мы от Абеляра Никитовича, – сказала она. – Нам надо.
– С-сразу бы с-сказали, – нервно мяукнул аша.
– Вот прям так сразу, придти сюда и заявить о своих намерениях надо было? – удивилась Никс.
– С-слиш-шком с-смыш-шленые, – проворчал кот.
– Так ты отведешь нас к нему?.. – спросила Никс.
– А что мне за это будет? – деловито осведомился аша.
– А чего бы тебе хотелось? – подключился к разговору Камориль. – Мешок кошачьего корма?.. Может быть, слабосоленой форельки? Валерьяночки литра два?
Кот негодующе зашипел.
– Мое предложение такое, – спокойно проговорил Эль-Марко, – ты отводишь нас к Родн Кои, а я избавляю тебя от камней в почках, и ты живешь на десять лет дольше.
– Ш-топальщ-щик? – удивленно переспросил аша.
– Чего? – не поняла Никс.
– Так иносказательно нас называют иногда, – пояснил Эль-Марко.
– Ш-штопальщ-щик пос-слан с-самой с-судьбой, – промяукал аша. – Хорош-шо. Отпусти меня и идите за мной, но не отс-ставайте! И почини меня прямо сейчас-с.
– А какие у меня гарантии, что ты не заведешь нас в какой-нибудь слепой тупик и не скроешься?
– Никаких, – ответил аша просто и почти без «кошачьего» акцента. – Тебе… с-сложно, что ли?..
– Этот вопрос в тех или иных вариациях преследует меня всю мою жизнь, – вздохнул Эль-Марко. – Ладно, раз не умеешь по-хорошему… Одну почку – сейчас, одну – потом, плюс, заращу ухо, хочешь?
– Да ты у нас прямо торговец органами, – хихикнул я. – Да уж.
– Хочу, – ответил аша, – идет. Ш-штопай.
Эль-Марко ослабил хватку – и «кот» с его колен не убежал. Кападастер запустил руки в меховой живот аши. «Кот» взвыл. Пока эхо его отчаянного плача все еще звучало у меня в голове, все было кончено.
– Все выйдет в ближайшие пару дней, – Эль-Марко поставил ашу на мощенку. – Веди.
У только что вылеченной помеси кота и тролля первое время заплетались лапы. Но вскоре он как будто бы оклемался. Оглянулся на нас, шикнул «Пш-шли» и двинул куда-то вглубь подворотен старого города.
Масти аша был, кстати говоря, забавной – наполовину черный, а наполовину какой-то рябой, так, что граница двух расцветок проходила ему прямо посередине мордочки. И из-за этой своей странной пятнистости с окружающим пространством он сливался только так.
Я аккуратно отодвинул с пути Эль-Марко: мол, я первым за ашей пойду. Тот не возражал, зная, что, в случае чего, шансы поймать животное будут только у меня.
Усатый проводник сначала благоразумно вел нас по мощеной матовым стеклом дорожке меж домов, ступая по бугристой поверхности изящно и мягко. А потом, как и следовало ожидать от такого, как он, свернул в какой-то темный узкий лаз, составленный из больших деревянных ящиков без днищ. Но я смог пролезть за ним – значит, и другие смогут, ведь я самый крупный из нашей компании.
Ящиков было штук двадцать, и Камориль, завершающий процессию, успел проклясть каждый третий.
Мы выбрались на какой-то совсем незнакомый переулок, снова прошли свободно метров двадцать, а потом опять свернули в темный ход меж высоких стен, из-за которых сверху тянулись, изгибаясь, побеги садовой ежевики, покрытые мелкими шипами.
Аша был никудышным проводником: он ни разу не остановился подождать нас, как бы намекая, что слабакам пути в обитель Родн Кои нет. Я уверился в этом тогда, когда «кот» стал забираться по наклонным широким доскам в какой-то недостроенный дом (или сарай?). Чтобы не сбавлять темп, я усадил Никс к себе на закорки и приказал крепко держаться, и, выпустив когти, продолжил свой путь. Так оно как-то сподручнее – и тормозить, и заворачивать, и карабкаться. Камориль и Эль-Марко следовали за нами достаточно ловко и споро, но уже начинали немного отставать. Мы выбрались из недостроенного дома в какой-то широкий двор, полностью заросший высокими подсолнухами, сомкнувшими на ночь свои соцветья. Аша юркнул в эти заросли. Я пригнулся, тоже ломанулся вперед и выбрался на узкую тропинку между подсолнухов, которая привела нас к невысокому забору из грубо отесанного песчаника, который надо было перемахнуть, чтобы снова оказаться на вымощенной стеклом улочке.
И тогда я понял, что не так уж секретен адрес Родн Кои – это просто аша не знает туда нормальных, человеческих путей.
«Кот» заставил нас проявить еще чуть-чуть чудес эквилибристики – пройти по трубе теплопровода между домами, и я мельком успел обозреть с высоты затаившийся в сумерках старый город, неровный и фактурный, как нутро обсидиана на сколе, с тонким серпом луны, зависшим на востоке, и множеством мутных, слабо светящихся окон.
Хорошо, что никто из нас не боится высоты.
Аша спрыгнул с трубы на лестницу – я последовал за ним. Лестница привела нас на заброшенную станцию электропоездов. Но аша даже мельком там не остановился – соскочил на рельсы, что шли по высокому железному мосту над оврагом, и, ловко балансируя, посеменил вдаль.
Я, решительно выдохнув, отправился за ним. Обернулся: Камориль и Эль-Марко шли за нами, не отставая, хотя и видно было, что Камориль устал, а Эль-Марко вообще почти что совсем выдохся. Но, шествуя по высоким рельсам, аша все же немного сбавил скорость, так что они смогут слегка отдышаться.
Перейдя по рельсам овраг, аша спрыгнул на дорогу, сбегающую полого вниз, в сторону от холма и от моря. Мы спускались по вымощенному синим стеклом пути куда-то во влажную теплую темноту. В этой части старого города не горел ни один фонарь, а все окна, в которых свет все-таки теплился, были плотно зашторены. Луна тоже сияла как-то приглушенно, размыто, спрятавшись под аркой железного моста, по которому мы только что прошли и который теперь возвышался над нами, отбрасывая на дорогу ажурную, изогнутую тень.
Остальной путь мы проделали по этой самой дороге в тени моста, пока, наконец, не спустились к узенькой речке, поросшей камышом и плакучими ивами, чтобы, перейдя ее по мостику из досок, прибитых гвоздями к поваленному дереву, оказаться у крыльца заброшенного на вид дома с заколоченными изнутри окнами. Дом стоял прямо под крутым откосом и не было рядом ни забора, ни сада. Возле крыльца имелись только стол, лавка и колесо на веревке, привязанное к толстой ветке одной из больших ив, что вздыхала мерно, покачивая над речушкой пышной серебристой листвой.
