Текст книги "Край Ветров: некроманс"
Автор книги: Диэр Кусуриури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)
– Я не знал своего деда, так что…
– А ты письмо само читал?
– Да.
– Хм. Значит, есть еще отдельное фото, где есть я, Даньслав и Варя. Поищи его, а я пока подумаю да это письмо внимательней перечитаю… ладно?
Ромка кивнул. Фотографии троицы он сам ни разу еще не видел. Была отдельно бабка, был дед, и была та, с перфорированным краем, где был Мйар. Что примечательно, были в доме и фотографии деда в старости, и среднего возраста, и совсем еще юного… А от бабки почему-то осталась всего одна фотография.
Ромка нашел ее среди дедовых и протянул Мйару. Сам он видел в этом бабкином изображении разве что ответ на вопросы одноклассников по поводу его восточных глаз. Точь-в-точь, как у бабки, раскосые, черные, с особенным абрисом век, глаза Ромкины никак, по его мнению, к светлой челке не шли.
Мйара, судя по всему, окончательно закоротило на этом единственном изображении Варамиры. Он смотрел на него, не моргая, брови нахмурены, губа нижняя прикушена. Ромка впервые увидел Зубоскала настолько сосредоточенным.
Что ж, значит, он на самом деле нашел именного того, кого следует. Цепочка замыкается. Страшные сны ушли, а Камориль своей необременяющей властностью дал надежду на то, что Ромка сможет обуздать силу, которая в нем проснулась, и, более того, понять ее. Чем бы таким особенным она ни была.
Ромка оставил Зубоскала наедине с фотографиями и письмами, а сам решил поискать мать и Камориль. Через полупрозрачное стекло кухонной двери он разглядел их размытые силуэты: они все-таки что-то пили, причем не чай и не кофе. Ромка без стука приоткрыл дверь и вошел. Некромант держал в руках прозрачный бутон хрустального бокала, наполненный домашним вином. Мальчик уселся на краешек мягкого уголка, рассматривая, что сладкого есть на столе.
– Так вот, приворот на самом деле действенный, я пробовал, – говорил Камориль, – однако, толку? Любимый человек становится, как овощ. Ест, пьет, спит – но все, как будто каторгу отбывает. Не жалуется, что вы, ни разу! Тут два пути – отворожить или убить. Уж к чему сердце больше лежит. А, Рома, – Камориль, наконец, обратил внимание на мальчика, – ну, что там наш Геннадий?
– Он, кажется, о чем-то очень задумался, – осторожно сказал Ромка, – но все, что надо, я ему показал.
– Что ж, тогда, – улыбнулся некромант женщине, – нам пора покинуть ваш дом! Спасибо за интересную беседу!
– Да что вы! – воскликнула высоко и весело Светлана Сергеевна, щеки которой изрядно разрумянились. – Редко сейчас встретишь настолько грамотного молодого человека. Я рада, что вы занимаетесь с моим сыном…
Камориль Тар-Йер замер, приподнимаясь из-за стола. Он смотрел на кухонную дверь, потом медленно перевел взгляд на Светлану Сергеевну.
– А у вас, – сказал он, поднимая руку и указывая трехсуставчатым гибким пальцем куда-то на лицо женщины, – тут вот крошка от бутерброда…
Женщина уставилась на палец Камориль и внезапно осознала, что что-то с ним не так. Перевела взгляд на лицо некроманта, у которого на лбу в тот же самый миг раскрылся его третий сияющий глаз. И ежели основные нечеловеческие глаза некроманта она как-то смогла для себя объяснить, то третий, а так же открывшиеся следом остальные шесть оказались для нее чересчур. Женщина икнула, глаза ее закатились и она обмякла. Камориль черной кошкой скользнул вперед и вбок, так, что успел ее подхватить. Уложил на пол возле холодильника.
– Оставайся здесь, не смотри в окна, – быстро приказал он Ромке и вышел из кухни.
Ромка встрепенулся и кинулся к маме, проверять, все ли в порядке. Потом он понял, что так просто вытворять этакое Камориль не стал бы. Значит… что-то происходит. Ромка, не зная, что делать, придерживал мать за голову, бережно сняв с нее очки.
Где-то в другой комнате ритмично хлопала форточка.
До меня не сразу дошло, чего от меня хочет Камориль. Я смотрел в бездонные черные очи Варамиры и шептал полузабытые стихи: «Размах крыла-руки, глаза – как угольки, их черное стекло во льду седой тоски…»
– Мйар, мать твою! – рявкнул Камориль. – У нас гости!
– Кто? – удивился я.
– А я почем знаю? Сработало заклинание, которое я с Эль-Марко сплел.
– И что там за?..
– Эль-Марко ждал нас на крыше здания. Где он сейчас, я не знаю. Но мне может понадобиться твоя помощь… пошли, узнаем, что там такое.
– Погоди! – я отложил документы и фото. – А что за заклинание ты на дверь привязал?
– Два. Два заклинания, – поправил сам себя Камориль. Молния на его высоких сапога пропела два раза. – Одно – сигнальное, а другое, – с зажимом струны, – «Красное Лезвие Гуманности».
– Что?! – я опешил. – Ты что, сдурел?
– Сдурел я или нет, это мы сейчас проверим. Обувайся.
Я скользнул в свои кеды и даже не стал их шнуровать, так, заправил шнурки за язычок. Камориль открыл входную дверь. На половой коврик шлепнулась отрезанная кисть. Стены коридора были в свежей еще крови. Кисть была зеленоватая и покрыта густой шерстью с тыльной стороны.
– Я поставил лезвие на любую материальную нечеловечину, – Камориль наклонился над отрубленной конечностью. – А бывший хозяин вот этого сейчас, наверное, убегает со всей возможной скоростью, оставляя по себе след крови.
Я вдохнул запах этой крови и чуть не раскашлялся.
– Пошли, – сказал я. – Я вижу этот… запах.
Когда мы спускались вниз по ступенькам, Камориль проговорил:
– Я вот только не уверен, следует ли нам идти за ним.
– Почему нет?
– Ну, знаешь, не люблю я все эти незапланированные спонтанные мероприятия…
Он вытащил мобильный и набрал, судя по всему, Эль-Марко. Сказал тому спускаться в квартиру Ромки и всячески оберегать мальчика, пока мы не вернемся.
Эль-Марко, конечно, целитель и все такое, но если что, лучше уж он… тем более, ставить какое-то заклятие на вход в квартиру снова нет времени.
Стремглав спустившись по лестнице, я вылетел на улицу через распахнутую дверь подъезда. Пробежался взглядом туда-сюда, повел головой, улавливая запах. Вот, здесь, эта острая с кислинкой тревога, вот-вот будет горчить, как настоящее отчаяние… Это оно. Я бросился бегом по этому следу, точь-в-точь, как бежала моя цель. Я перепрыгивал скамейки и лестницы, проползал под обрушившимися столбами, прорывался через заросли волчьей ягоды и ежевики, просачивался в узкие тоннели между многоэтажками, пробегал по трубам над маломощными сточными речками, насквозь проходил парящие подвалы домов. Повторяя все уловки и петли раненного существа, я начинал понимать, что это такое и с чем мы имеем дело. Или тварь в момент регенерировала свою конечность, или зализала рану. В любом случае, прыгать по три метра с моста через арматуру даже мне было немного неудобно, а я-то – целый и почти не устал. Куда же несется в ужасе это сильное разумное существо, так испугавшееся «лезвия гуманности»?
И тут запах исчез. Точнее, растворился в множестве других, чрезмерно сильных запахов. Я обнаружил себя стоящим у огромной помойки, образовавшейся на месте каменного карьера. Помойка была большая: ржавые остовы машин, кучи гнили, целые холмы негодного бытового хлама.
Запах больше не вел меня, но то, что я узнал о существе, следуя его путем, немало меня насторожило. Я бы, честно, поостерегся лезть туда, где я не смогу вольно обращаться с привычными мне органами чувств, если там меня ждет… это.
Камориль, ясное дело, давно отстал. И, наверное, материт меня сейчас, на чем свет стоит, и курит. Надо возвращаться.
Мйар возлежал на диване слева, смотря в пустоту. Справа на диване сидел Камориль, напряженный, подергивая ногой и вертя в руках фотографию Варамиры. Эль-Марко, сидя на ковре у стены, переводил взгляд с одного на другого, не находя повода, чтобы что-то сказать.
– А где Ромка? – спросил Мйар.
– Уроки делает, – пожал плечами Эль-Марко. – Мы мать перенесли на кровать, а я потом стал вас дожидаться.
– Итак, что мы имеем, – голос Камориль был низким и холодным. – Мы имеем трех разумных нас, более-менее дальновидных, настолько, чтобы предугадать визит наших неприятелей в дом Романа.
– Может, я чаю сделаю… – дернулся Мйар.
– Сидеть! – Камориль глянул на Мйара строго и тот утих. – Но мудрости нам бы отсыпать не помешало. Так, мы все еще не знаем, зачем им Роман.
– Ну, как «зачем?» Вестимо, их интересует его новоприобретенная силушка! Не на органы ж они его сдавать собираются? – пожал плечами Эль-Марко.
– Но мы не знаем, как именно им нужен мальчик и как они о способностях его узнали. Может, им и мертвое тело подойдет? – продолжал размышлять некромант. – Хотя, в бункере они держали его живым…
– Мотивы могут быть какими угодно, – заметил Мйар. – Как насчет кровной мести потомков? Даньслав Белый Коготь был колдуном, а значит, вполне мог иметь врагов. И оттуда же, собственно, информация могла просочиться. Не думаешь же ты, что это Ромку кто-то из департамента сдал, да каким-то антропоморфным химерам?
Камориль вознес вверх указательный перст:
– Вот! Департамент! Мйарчик, мы обязаны узнать, с чем столкнулись, и, я думаю, обратиться к инстанциям самое время.
– Кстати, да, – это сказал Эль-Марко. – Может, в департаменте знают, что творится в бункере? Вдруг наши гости проходят по каким-то статьям? Может, они переселенцы какие-нибудь, или эксперимент правительственный? Мйар, у тебя ж там связи, попроси малую о помощи!
Мйар сосредоточенно молчал. Очевидно, думал.
– В письме сказано, – продолжил Камориль, – что силушка потомков Даньслава может натворить бед и нуждается в контроле. И что Мйар знает ее «истину», то есть, понимает, что это такое. Мйар, так что ты об этом знаешь?
– Ничего я об этом не знаю. Видимо, это относится к той моей памяти, что хранится в шкатулке у тебя дома, Камориль.
– Ох, твоя память… – протянул Кападастер. – Я так и знал, что когда-нибудь нам это аукнется.
– Бусины памяти Мйара не пронумерованы, – медленно проговорил некромант. – Я не знаю, что в них. Уверен, Мйар так же не знает, иначе бы к чему вообще весь процесс затевать? Одно могу сказать точно: ритуал был произведен не по прихоти, а по большой надобности, – он поджал губы и произнес с сожалением: – Мы все знаем, что это болезненный вопрос, но ежели его не озвучивать, то мы будем не лучше семейки алкоголиков… – Камориль покосился на Мйара. Тот сидел неподвижно и не реагировал. – Так вот, Мйарчик, конечно, был прекрасен во всем своем демонически-злодейском величии, просто поразительно обаятелен, пытаясь вырвать мне кишки, и всячески прелестно мил в своем нечленораздельном сумасшествии, однако… меня, образно выражаясь, немало смутило все это буйство нерастраченной «нежности» нашего друга, и… неспроста меры были приняты.
Камориль задумчиво погружался в воспоминания. Голос его звучал глухо и размеренно, но чудилась в нем и тихая, затаенная тревога, невысказанная и для некроманта не характерная.
– Ритуал был проведен несколько спонтанно, – продолжал Камориль, – но было очевидно, что каждый раз, когда Мйар лишался очередного пласта своей памяти, чувство, заставляющее его рвать и резать, уступало место разуму. «Я хочу забыть кое-что еще. Довольно много чего еще», – вот что он тогда сказал, как сейчас помню.
Камориль замолчал.
– Мда, – протянул Эль-Марко. – То есть, ты все-таки уверен, что, используя бусины памяти, мы рискуем получить все того же свихнувшегося Мйара из прошлого, крайне агрессивного и мало невменяемого? Не вариант, я считаю.
– Во даете, – Мйаров голос прозвучал бесцветно. – Прямо истеричкой меня такой описали. Но, что уж. Если говорите, что это было, значит, было… А может, раскрошить какую-нибудь бусину на авось…
– Ну уж нет! – вмешался Камориль. – Ты там не был, а я был! Точнее, ты-то был, но, поверь мне – оно того не стоит. Да и, кроме прочего, нормальные герои не ищут легких путей, так?
– Ага, они их просто не замечают! – хихикнул Кападастер.
– Мне кажется, что на вопрос, что же такое охотится за Ромкой, память Мйара нам ответа не даст, – подытожил Камориль. – Настоящим надо жить, это я вам как некромант говорю! И вот сейчас я предлагаю отправиться в департамент, там глянем что и как, да может, поднимем архивы и посмотрим, кто из старых ведьм вероятностей все еще жив.
– Ведьм вероятностей? – переспросил Эль-Марко. – Но зачем? Я слышал, они… специфичны.
– Ну, а что делать? – пожал плечами некромант. – Все же лучше, чем к гадалке идти! Если мы найдем ведьму вероятностей, и она скажет, что нам может помочь – оно нам наверняка поможет! А иначе я лично не знаю, что делать!
– Все, решено, – это подал голос Мйар. – Я только домой зайду, у меня для Элви кое-что есть. Кстати, оказывается, я не так далеко от Ромки-то живу. И еще, – он взял со стола фотографию бабки Романа, – Варамиру, как и Даньслава, было бы неплохо тоже пробить по картотеке департамента, на всякий случай…
– Вот и молодец, – улыбнулся Камориль. – Значит, ты иди домой и в департамент. Мальчика бери с собой и глаз с него не спускай. Мы с Эль-Марко повторно зачаруем дверь, и окна заодно, где-нибудь пообедаем и присоединимся к тебе уже на месте.
Мйар сунул фотокарточку Варамиры в карман.
– Договорились.
Я рассматривал фотографию Варамиры. Пора бы уже выходить и идти в департамент, но чай-то надо допить. Я уже сложил шелковистую пряжу, сплетенную мною для Элви, в коробочку и прихватил свои документы, – я думал заодно проставить подписи где надо, раз уж я иду туда, потому что лучше сделать это сейчас – мне очень тяжко каждый раз выбираться в департамент исключительных дел, так как там, по-моему, слишком много людей, а это крайне неприятно.
Да, большие скопления людей меня нервируют. Кажется, это называется «социопатия». Моя же социопатия порою резко перетекает в мизантропию, и этот процесс злит меня еще больше.
Фото Варамиры не пахло колдунством ни капли, но как будто бы магически притягивало к себе взгляд. Варамира не казалась мне особо красивой. Она была из тех женщин, которые балансируют между бытием дурнушкой или красавицей, причем, состояние это зависит не только от прически, макияжа или возраста. Видение ее является прямым следствием отношения человека к ней. Если воспринимать ее фото бесстрастно – то и нос у нее большеват, и линия бровей смазана, и вообще, созерцание такой экзотической восточной внешности на фоне декораций тех времен не приносит какого-либо эстетического удовольствия. Но я знаю, что она была женой моего друга Даньслава, а дурного человека он бы рядом с собой не потерпел. Или это все – домыслы… Возможно, я зря стараюсь логически объяснить, что именно меня так зацепило в этой фотографии. То ли воловьи очи, черные, глубокие, гипнотизирующие и манящие, как две ледяные полыньи, то ли темные вьющиеся локоны, спускающиеся по плечам блестящими змеями, то ли тонкие длинные пальцы, унизанные массивными узорчатыми перстнями, а может быть, улыбка, посланная мне тогдашнему… Мне ли? Неужели может быть так, что этот снимок сделал я, и я пытался запечатлеть именно эти ее эмоции, эту ее улыбку, этот свет в ее глазах? Запечатлеть, чтобы показать – кому-то, кому угодно, кто сам не может видеть, – насколько гибельная красота живет в темном омуте этом?
– Мйар, а куда ты ходил? – спросил Ромка.
– А, что? – не понял я, с трудом отрываясь от созерцания старинной фотографии. Женщина, чей взгляд из прошлого так легко пленил меня нынешнего, наверное, уже давным-давно мертва.
– Ну, в письме деда написано… что ты ходил туда, где другое небо, и что ты знаешь слова, – разъяснил вопрос Ромка. – И речь шла обо мне. То есть, о том, что я теперь умею.
Я уставился в окошко. Воспоминания, как огромные ленивые киты, медленно ворочались в моей голове, а слова никак не хотели внятно ложиться на язык, казались пустыми и неподходящими.
– Я ходил… – начал я медленно, – я ходил на далекий Север.
Слова не желали выстраиваться в предложения. Я помню, там был снег, темнота, холод и редкие очаги жизни, а над всем этим – мерцающая пелена северного сияния… крепко натянутый кожаный бубен… варган и утробное пение шамана, и ледяная, черная вода.
– Там, на Севере, я встретил колдунью, – наконец проговорил я. – Она шла на Юг, чтобы встретить мужчину, предназначенного ей судьбой. Я понял, что это – особенная женщина, и вместе с ней я найду ответы на свои вопросы. И я пошел за ней.
– Прямо вот так и пошел? – Ромка округлил глаза.
– Нет, – я улыбнулся. – Она сама взглянула на меня и сказала, чтобы я шел за ней.
– Ага, а дальше?
Я обхватил руками теплые бока чайной чашки, вспоминая давний путь по заснеженным лесам, через широкие реки, по горным дорогам, по устьям высохших ручьев. Дни становились короче, вокруг просыпалась природа, но наш путь был далек от завершения.
– Мы двигались через материк к его краю, туда, где молодые горы, где над лавандовым полем реет гордый ястреб, где широко разливаются мелкие реки, а морской берег пологий и долгий, настолько, что не хватает глаз различить границу песка и моря. Мы остановились как раз у подножья гор, которые можно видеть с перевала – может, ты был там, смотрел на юг?.. Так вот, как раз тогда, в тени той седой громады… погожим, безветренным утром я проснулся и увидел, что моя колдунья одета в белое платье, а длинные золотые волосы ее расплетены. Пальцы ее перебирали струны лютни…
– А она красивая была? – перебил Ромка.
– Да кто ж знает, – я пожал плечами. – Может, тебе бы она красивой и не показалась, хотя, я особо-то и не помню ее лица… И вот, когда первые лучи солнца стали золотить и плавить туман, что собрался в низинах, как будто бы из ниоткуда не белом коне к нам выехал тот, кого искала северная колдунья.
– На белом коне? – Ромка скептически хмыкнул. – Правда, что ли?
– Ну, по правде, так на белой кобылице, – снова улыбнулся я, – но суть от этого не меняется. Я помню того человека лучше, чем колдунью, уж не знаю, отчего. Бабка твоя, кстати, похожа на него чем-то. Он был крепким и высоким, и волосы цвета воронова крыла спиральными волнами ниспадали на его обнаженный, не побоюсь этого слова, торс. Еще он был очень смуглым, и, конечно же, за версту от него исходило ощущение такого волшебства, что у меня волосы становились дыбом. И тогда северная колдунья отложила лютню и взяла в руки веретено, и…
– И?.. – мальчик выжидающе уставился на меня.
– …ну, и… они начали чего-то магичить. Этот шаман, или кем он там был, увешанный амулетами и перьями, золотыми кольцами, браслетами и прочей фигней, размешивал свою кровь и виноградный сок, наносил узоры на чистое, почти белоснежное лицо северной колдуньи. Она брала эту краску фарфоровыми пальчиками и рисовала на нем руны и знаки, большое солнце на груди и точку на лбу, как раз там, где у тебя травяной пластырь. Она сплетала нить из песен своего народа, а он ловил для нее прибрежные ветра и помогал подчинить их веретену. Да уж, звучит, конечно… Но иначе сказать я не умею, к несчастью. Мне, знаешь, даже кажется отчего-то, что это они так крылья себе создавали. Магия у них была другой, не такой, которую Камориль колдует. Мне чудилось, что это их волшебство – древнее гор, исконнее, что ли… они были – ну, словно оживший миф, дивные такие видения, наполовину мороки, на треть люди, частично – даже не знаю, что. А вскоре после того, как колдунья прекратила прясть и отложила веретено, они подошли вдвоем к краю скалы над морем. Ветер расправил их волосы, разметал перья и вздул белый подол, и они шагнули вниз… а в следующий миг в небо взмыли белая и черная птицы. Не уверен, что это они были. Может, просто совпало так. А может, это они так «героями стали», если ты понимаешь, о чем я. Но что-то подсказывает мне, что нет, и что северная колдунья и менестрель-шаман живее всех живых. По крайней мере, мне кажется, такие, как они, просто так не умирают.
Ну, а я забрал веретено себе.
– Странная какая-то история, – Ромка склонил голову набок. – Ты помнишь, что случилось… Ага, а ты потом разобрался, что это за веретено и что вообще произошло?
Я позволил себе немного помолчать и собраться с мыслями. Наконец, ответил:
– Я знаю, что умеет это веретено. Не думаю, что в нем суть. Кажется, они его мне и оставили просто потому, что надобности в нем больше не было… Кажется. Но я, честно говоря, вообще не помню, зачем именно я поперся на далекий Север. Колдунью я, кстати, встретил не сразу… Эти отметины, – я показал на мелкие узоры, обвивающие мои руки по плечам, – я получил там же, двумя месяцами ранее, еще до того, чем повстречал эту, стало быть, волшебную женщину. Их нанесли шаманы, чтобы помочь мне найти гармонию с самим собой… ну, то есть, с моим существом, с тем, что я на самом деле такое.
– Как все запутанно!
– Ага… пошли уже, что ли.
– Так это, Зубоскал… – мальчик никак не унимался, – и что же в итоге это за веретено такое? Что оно умеет?
Я щелкнул выключателем, оставляя свой дом в полумраке. Обернулся к Ромке:
– Я точно не знаю, ибо пользую его только для пряжи всяких милых, хоть и немного удивительных, нитей. Когда я пытался о нем что-либо узнать, то нарыл лишь одну старую легенду. В ней упоминалось что-то о связи с магией судьбы, какие-то женщины, духи-хранители, небесные промыслы, древние сущности… Мало чего вразумительного, словом. Но, вроде как, ежели уметь, то с помощью особенного веретена (не знаю, я так и не понял, имеется ли в виду такое, как у меня, или нет) можно сплести воедино нити судеб двух людей так, чтобы им пришлось… эмм… как бы так сказать?.. Прожить вместе жизнь.
– То есть, типа, влюбиться друг в друга?
– Ну, – я старался подобрать слова точнее, – им не обязательно быть вместе, чтобы прожить вместе жизнь. Ну, знаешь, вроде как… люди, наверное, могут стать предназначением друг друга. И это вовсе не обязательно любовь.
– Мда, – коротко резюмировал малец.
– Колдунья Варамира (Варя-Воронок) погибла в июле 1979-го года. Середина лета, стало быть, эпическая жара… Тело ее, точнее, то, что от него осталось, нашли в лесу и опознали по кольцам, ибо все, что сохранилось более-менее целым – ее левая рука. Труп ее, выходит, был сильно изуродован, и в документах значится, что причиной смерти стало нападение росомахи. Хоронили в закрытом гробу, старое кладбище, десятая аллея.
Я тупо смотрел на Элви.
Элви была из рода западных домовых, неплохо приспособившихся к веянию времени. Если мой разум туговат для того, чтобы враз освоить так быстро меняющуюся современную технику, то крошечные мозги Элви как будто бы созданы для таких дел. То ли я – дурак и лентяй, а она умница.
– Элви, у нас же тут не водится росомах, – наконец сказал я.
Изящный маленький человечек отложил стилус, которым управлялся с карманным компьютером, подключенным к другой, более мощной машине, соединенной, в свою очередь, с цифровыми архивами. Усевшись на краешек стола рядом со мной, Элви отхлебнула кофе из наперстка.
– Росомах не водится, а оборотень один есть, – пожала плечами маленькая фея. – Старый, правда. И колдунов в достатке, – тут же, в центре, элементалистов учат, забыл? И вампиров целый обширный выводок-клан, и подразделение поглощающих, и даже твой друг… ну, этот, который в кожаных штанах все время ходит… А, Камориль! Он ведь тоже умеет менять форму, разве нет?
– Но это же не он?
– А ты у него спрашивал?
– Да ну, это не мог быть он. Но я спрошу. А что у тебя есть про Даньслава Белого Когтя?
Элви ввела запрос в свой агрегат, понажимала какие-то кнопки.
– Ну, полное его досье засекречено. Тут немного совсем о нем. Даньслав Никанорович (Белый Коготь) Заболотницкий, родился в 1937 м году, по специализации он числится как «стратегический чародей». Уже странно, есть чем заинтересоваться. Имел множество правительственных наград. В гильдиях не состоял. Умер в том же 1979 м году, выходит, за несколько дней до Варамиры. Скоропостижная смерть зафиксирована в больнице, причина – остановка сердца.
– То есть, ему всего 42 года было? – я потер подбородок, прикидывая, как люди выглядят в таком возрасте. – Это ж мало очень для людей. И что-то, судя по фото, потрепанный он был к своим сорока намерено…
– Зато какая красивая у них была история любви! – вздохнула Элви мечтательно. – Жить долго и счастливо, умереть в один год…
– Не очень-то и долго, – пробормотал я, задумавшись.
– Нормально, – с некоторым нажимом ответила домовая.
А, точно, я и забыл, что их народ живет в среднем не дольше человека. А то и меньше. Но, я отвлекся.
– Так а что там насчет колдуний вероятностей?
– Есть одна, – Элви, переборов глупую обиду, поставила наперсток на стол и еще раз погладила крохотной ручкой моток пряжи, который я ей принес. – Ты, рыжая морда, хоть и вредина, но хорошо потрудился, и тебе за пряжу спасибо. Она чудесная, я даже не думала, что ты, с этими своими огромными ручищами, сможешь такую прелесть сотворить. Адрес колдуньи я сейчас напишу. А у тебя что, опять проблемы какие-то?
– Проблемы и довольно серьезные, – я, в свою очередь, тоже притронулся к чашке с кофе. – Жалко, что начальника департамента нет. Мне бы… нам бы… эх.
– Да что ж там такое-то? – Элви стала карабкаться по моей руке, явно намереваясь покататься на плече. – Ты чего-то совсем убитый. Витаминки, наверное, не кушаешь, да?
– В общем, саспиенс какой-то нагнетается, – я озадаченно почесал лоб. – Внука этих самых Даньслава и Варамиры похищали недавно какие-то мерзкие антропоморфные твари, оккупировавшие бункер рядом с катакомбами, и мы радостно вступили с ними в конфронтацию. Я даже не знаю, что нам за это будет, и кто этими делами вообще занимается?.. Эти твари были нелюдями, у них было оружие и они совершенно не боялись смерти, а потому нам даже не удалось больше выяснить ничего… Затем, кто-то из той же химерной компании пытался проникнуть к Ромке домой, но ему не повезло, мы там как раз Ромкину мать обрабатывали. По здравому разумению, мы решили собрать всю возможную информацию о неприятеле, и, возможно, сразу же нанести упреждающий удар, а если повезет, как-то мирным путем что решить, переговоры какие устроить. А Камориль вон письма в свою гильдию шлет, хочет артефакты распечатать.
– Совсем с ума посходили, – вздохнула Элви. – А что такого в мальчике?
– А в мальчике какая-то сила эзотерическая проклюнулась, – сообщил я. – Души он людские видит, «изнанку», вроде как, и сны нехорошие.
– И все?
– Я многого не знаю, с пристрастием его не расспрашивал, а то, что он сам рассказывал, я не понимаю. Камориль его силу пока что какой-то волшбой прикрутил, третий глаз пареньку прикрыл, и сны у мальчика ушли. Ведьма вероятностей нам нужна, чтобы узнать, что нам на самом деле поможет.
– Хорошо, я все это передам начальнику департамента, – кивнула Элви.
– А может, не все? – поежился я. – Ты как считаешь, Камориль за это под трибунал поглощающих не попадет? И я ж там еще клыки распустил… хоть мне и не хотелось… но мальчик…
– Из того, что ты рассказал, я делаю вывод, что от департамента твой некромант сможет откупиться в случае чего, – произнесла Элви, ловко спрыгивая с моей руки на стол. – Все произошедшее вполне проканает, как самозащита. Да и убивал он, судя по всему, безымянных нелегалов. А поглощающим – что? Он же не использовал неразрешенных чар и артефактов. А уж чьи там трупы он поднимал – не их дело. А ты… ну, ты же знаешь, что из-за сложностей с классификацией ты представляешь из себя ту еще занозу в булках. О тебе предпочитают не помнить. Слушай, может, тебе в этом году подстроить фиктивную смерть?
– А? – не понял я. Потом дошло. – Элви!
– Ну, а что? Станешь свободен, как орел. Тебе по бумагам-то лет уже достаточно. Но эти бумаги воняют Войной Причин, как валерианой. А ты знаешь, какое отношение у чиновников к этой теме, – они и сами рады всю эту муть замять. Я бы с этим всем покончила бы, будь я на твоем месте.
– Я подумаю над твоим предложением, – улыбнулся я. – Вот за что тебя люблю, так вот за эту изящную безбашенность – наверняка! А серьезная ведь домовая…
– Это все сеть виновата, – призналась Элви. – С мое посидишь на анонимных ресурсах, и не такое в голову полезет. Да и скучно мне. А ты – хороший. Все для тебя, мой большой рыжий друг! Короче говоря, попробуем пробить, что за дела с бункером, и вообще. Может, удастся найти полное досье на Даньслава. Это может тебе помочь?
– Не знаю, пожалуй… Ты, в общем, если что-то узнаешь, звони Камориль!
– Ты себе все еще телефона не завел?
– Не завел… Так что насчет колдуньи вероятностей?
Через несколько минут я уже шел по коридору в холл здания дворца культуры, а через него в большую гулкую столовую, где употреблял пирожки с вишней непосредственно Роман. В руке моей была бумажка с адресом колдуньи вероятностей, а вот имя указать Элви позабыла. Но я не стал уже возвращаться, я и так ругал себя за то, что по-идиотски не взял мальчика с собой на четвертый этаж. О чем я думал? Ромка еще сказал, что был в этом здании и подождет меня в столовой, осмотрит и опробует новые автоматы с кофе и горячим шоколадом. В общем, меряя широкими шагами гулкие коридоры, я успел изрядно разволноваться. Как оказалось, впустую, ибо Ромка, как и договаривались, ждал меня в столовой, целый и невредимый.
– Фух, – я плюхнулся рядом с ним за столик. – Камориль и Эль-Марко все еще нет?
– Нету!
– Вот же!
Мальчик покосился на вход:
– Мне буфетчица сказала, что тут на самом верхнем этаже живет какая-то городская шишка, или офис снимет. Мол, чтобы я спокойно себя вел и аппараты с кофе не трогал.
– Поразительная логика, – посочувствовал я.
– Ага, – согласился Роман. – И еще, говорит, недавно приезжала бригада из храма Утраченного, освящать все, что можно, и делегация специалистов из «просвещения». И шаманили тут около двух суток.
Я шлепнул себя ладонью по лбу:
– А я-то думаю, что меня на входе как ёршиком пропесочило, а!
А потом я рассмеялся.
– А вдруг Камориль тупо войти не может? Он же, в некотором роде, тот еще нелюдь!
Ромка хлебнул кофейку и ничего не сказал. Я обернулся глянуть на вход. Ну, бывает же так, что только что упомянутое «солнце» тут же заглядывает в оконце. Но Камориль не было, не было и Эль-Марко Кападастера, и мое чувство времени говорило мне, что стоит начать беспокоиться.
– Я позвоню Камориль, – сказал Ромка, доставая мобильный. Я кивнул, отхлебывая кофе из его чашки и глядя мальчику за спину, в большое окно, выходящее во внутренний двор здания.
Кофе был чересчур сладким и совсем уж синтетическим, а Ромка держал трубку возле уха и почему-то улыбался.
Я отвлекся от размышлений и вопросительно поднял брови: мол, ну, чего там?
– Песня играет на фоне хорошая, – наконец произнес мальчик. – Только старая, мама такое иногда слушает.
– Это, то есть, зачем? Я слышу. Камориль почему молчит?
– Не знаю… это у него не вместо гудков, это как будто он трубку снял, но не говорит ничего.
