Текст книги "Край Ветров: некроманс"
Автор книги: Диэр Кусуриури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)
Я подошел к Никс, присел рядом с ней и потряс за плечи. В это время позади меня Камориль опустился на землю, причудливо сложив педипальпы, и стал водить по зеленой траве шестью уродливыми руками, как будто бы он кошку гладит.
– Никс, – попытался сказать я ласково, но понял, что из моего рта, ставшего пастью, вырывается что-то больше похожее на рык. – Никола, ты слышишь меня? Ты ж вроде бы хотела выжигать их, как напалмом, так что ж ты? Давай тогда, может…
А потом я разглядел. Никола ничего мне не ответила – просто посмотрела мне в глаза и я все понял. Ну, то есть, я, конечно, успел испугаться и поначалу понял ее неверно. Но потом до меня дошло.
– Держись, – сказал я.
Поднявшись и оглядевшись я обнаружил, что лужайка перед домом Камориль изрыта множеством ям, а вокруг некроманта, поднявшегося обратно на ноги, топчутся скелеты – штук шесть, не все полностью человеческие, но все высокие и ширококостные. У двух из них были головы быков, один мог похвастаться рабочими челюстями аллигатора на обоих плечах и такой же крокодильей головой, а остальные три были тоже причудливо-уродливы – каждый по-своему.
– Ну даешь, – протянул я. – Милашки вообще!
– Сам горжусь, – ответствовал Камориль, и от такого его голоса нормальные люди должны, как мне кажется, седеть мгновенно.
Над садом у дома некроманта, который все так же тяготел к запущенности, повисла на мгновение тяжелая, напряженная тишина. Где-то по этому саду гуляют еще пятеро тварей, не похожих ни на что живое, этаких гротескных химер, созданных для того, чтобы убивать. А для чего ж еще? Если не так это, то почему они почти полностью лишены глаз?
И если первые четыре дались нам с трудом, хоть и не причинили больших потерь, то кто знает, каковы эти оставшиеся пять и почему они не нападают. Может статься, они умней? Может, первых четырех бросили в нас, как мясо, на убой, – чтобы только проверить, на что мы способны? Чтобы, значится, вытащить из нас нашу суть и увидеть, каковы мы во всей красе, в расцвете сил, неестественных наших, пугающих способностей… Кто знает.
Я не мог больше учуять тварей по запаху, ибо нюх мой был забит напрочь ужасающим смрадом уже убитых чудовищ. Окружающий нас сад был тих, нигде не шелестел ни один лист, и ни одна сломанная ветка не выдавала поступи врага.
И только земля как будто бы пела… да, земля кричала, стенала и кашляла, разрываемая изнутри черными зубастыми червями, которые вырвались на поверхность, извиваясь, похожие на ожившие деревья, черные, как смоль, гладкие, как лед, и огромные, как фонарный столб.
Два червезмея без промедления бросились на нас, один – на меня, другой – на Камориль. И когда меня завертело в лихорадке этой, кажется, на самом деле неравной борьбы, а некромант пытался вспороть брюхо своего змея, которого удерживали призванные Камориль скелеты, из темной садовой арки, образованной сплетшимися ветвями ежевики, вышло человеческое существо черного цвета, размером напоминающее на ребенка, абсолютно голое, лишенное волос и каких-либо признаков пола. По обе стороны от него на почтительном расстоянии в два шага грациозно ступали еще двое тварей, похожих на огромных черных кошек, только обгорелых и облитых смолой. У кошек этих были красные зубастые рты, широкие, длинные хвосты, похожие на плети, что оканчиваются гроздьями загнутых шипов, и рога, как у горных козлов, спирально уходящие назад, к изящно выгнутым спинам.
Я вцепился змею, скрутившему меня, зубами в шею – или в тело, кто ж его разберет, где у него что… И в этот момент «ребенок» вздрогнул.
Ага. Вот как, значит.
Я принялся рвать плоть змея, как сумасшедший. Тупо вгрызался в него и отрывал куски, стремясь проникнуть куда-нибудь вглубь его туши и нащупать там хоть что-нибудь жизненно-важное. Змей сдавливал меня все сильнее, а вот укусить не мог – я ухитрился с самого начала сжать руками его морду так, чтобы он не смог ее распахнуть. Проверенный способ. По крайней мере, раньше это работало со всеми хищниками, с которыми я имел дело.
И тут я почувствовал, как в мою шею входят клыки. Это была одна из «кошек». Кошки – они такие. Они умерщвляют птиц именно так. А твари были посланы убивать. Просто убивать, – теперь и я это понял.
Почему ж я не поверил Камориль сразу и до конца. Почему я еще о чем-то размышлял, не решаясь прикончить того обездвиженного черного мотылька.
Это было отличное мгновение, абсолютно годное для того, чтобы вспомнить всю свою жизнь.
Если б я только мог.
– Выпусти меня, – Вера истошно орала одно и то же, трясла прутья клетки и брызгала слюной, – выпусти! Выпусти меня немедленно! Они идут! Богиня пришла за мной!
– Эль-Марко, так что это за струны? Что происходит? Что ты будешь со мной делать? Я не хочу, – тихо лепетала Мари.
– Мар-р-рко, – нежно потягивала Лунь Красавка, тычась Кападастеру в бок огромной белесой головой.
– Тихо все! – рявкнул Эль-Марко, чем немало ошарашил разномастных барышень. Но, тем не менее, своего добился: барышни замолчали. Только Вера начала снова трясти клетку почти сразу, с невиданным остервенением канюча: «Выпусти меня. Выпусти меня. Ты должен выпустить меня.»
Мари замерла в углу, обхватив себя руками. Она дрожала и глядела на Эль-Марко загнанным зверем. Но молчала. Лунь улеглась на пол и спокойно сложила несколько лап под собой, как это свойственно котам и тем искусственным созданиям, которые имеют к котам отношение. Видимо, Лунь частично имела.
Эль-Марко подошел к столу, на котором, кроме красной миски, валялось много прочего хлама. Поворошил хлам. Сдвинул вбок какие-то бумаги, исписанные не самым ровным почерком Камориль, и нашел плоскую шкатулку. Открыл. Вытащил ключ. Подошел к клетке Веры и вставил ключ в замок.
– Давай, иди на все четыре стороны, – тихо и твердо сказал он, отпирая дверь, – и хватит быть такой беспечной. Ты же старый вампир. Не играй с едой.
Вера поднялась с внезапно проявившейся грацией, нагнувшись, вышла из клетки, сверкнула на Мари красным зрачком, потом прильнула к Эль-Марко и, оскалив зубы, зарычала. Вроде как, этот рык предполагался быть эротичным, а не устрашающим, но вышло у нее, скорее, второе. Таким образом, кажется, Вера обещала вернуться.
Когда вампирша скрылась за воротами подвалов, Эль-Марко устало вздохнул.
– Так, теперь ты, Мари.
Девушка неуверенно поежилась.
– А что это такое? Это точно надо?
Эль-Марко с секунду смотрел на нее, подбирая слова.
– Не знаю. Камориль говорит, что надо. Я привык ему доверять.
– Но что со мной будет? – Мари поджала губы. – Что такое «зажать струну»?
Эль-Марко подошел к ней чуть ближе и провел по ее щеке пальцами. Мари головы не отдернула, но заглянула ему в глаза.
– Это умение у меня не с рождения, – сказал Кападастер. – Это пришло извне и полностью меня изменило. Когда я «зажимаю струну», я даю человеку доступ к резервам его души. Это как будто бы мы… обманываем мироздание. Или само время. Мы становимся на несколько минут (или на час, или даже больше) чародеями древности. Теми, кого так ненавидел народ, теми, кто чуть не погубил этот мир.
– То есть… – проговорила Мари и замолкла.
Эль-Марко был слишком близко.
– То есть, душа твоя запоет, как будто бы ты стоишь на краю обрыва, держа за руку всем сердцем любимого тобой человека. Твой талант расцветет, как будто бы ты наносишь на холст один за другим самые верные и правильные мазки, те, которые оживляют твою картину и вдохнут в нее искру, и ни один из них не ложится плохо. А потом, когда это пройдет, ты захочешь почувствовать это еще раз. Но без меня уже не сможешь.
– Ты демон.
– Нет, не я, – улыбнулся Эль-Марко, приближая свое лицо к лицу Мари. – Демон – тот, кто силу эту мне дал.
Мари облизнула засохшие губы и, внезапно, сама поцеловала Эль-Марко, приподнявшись на цыпочки. Он ответил ей, приобнял и чуть запрокинул назад, поддерживая девушку широкими своими ладонями за тонкую талию.
И Эль-Марко знал, что девушка была чиста, что сердце ее билось так быстро, как ему и положено в такой момент, хотя и было больным с рождения; что все ее восемнадцать лет она страдает от вывихов и мозолей, и от того, как быстро сгорает на солнце ее тонкая, светлая кожа. И еще эта поврежденная слегка правая височная доля… а в остальном девушка была здорова, испугана, встревожена, влюблена и возбуждена. Пожалуй, она была готова на все – хоть мир спасать, прям вот сейчас. Но одного Эль-Марко знать не мог – а именно, какова суть ее души, какова ее освобожденная, лишенная оков сила, и не переменится ли Мари после этого всего, как такое иногда бывает; останется ли она той, кем была.
Внезапно змей, который меня душил, замер, как будто замерз изнутри. Челюсти, которые вот-вот вырвут мне позвоночник, тоже застыли, остановившись точно перед этим последним, смертельным для меня рывком.
А потом я услышал громкий ураганный вой чего-то очень человеческого, очень механического. Быстрая худая тень с чем-то тяжелым и бешено вибрирующим наперевес проскользнула за мной. Что это – я видеть не мог, ибо зубы огромной мутантной кошки фиксировали мою голову. Но я четко чувствовал вибрацию. И потом до меня дошло. Я сложил два плюс два: запах бензина и этот звук… кто-то, воспользовавшись моментом, пилит шею гигантской кошки садовой бензопилой!
Не знаю, сколько это продолжалось. Мне казалось – вечность. Этот кто-то уперся ногой мне в спину, и пилил, пилил, пилил. По мне ручьем стекала кровь. Кошка не шевелилась. Змея не шевелилась. И только кто-то усердно работал расчленителем, тем самым, спасая меня.
Когда эти долгие полторы минуты прошли, я почувствовал некоторую свободу и, отпустив голову змеи, отцепил от себя отпиленную голову кошки.
– Ну что, Зубоскал, я же говорила, что помогу, – подмигнула мне Вера, отпинывая ногой обезглавленное черное тело. Вампирша была замотана в штору так, что наружу торчал только нос, ну, и можно было еще различить ее красноватые глаза в тени, и то смутно. – Змея – твоя, а Камориль – мой.
– Эй-ей! Что ты собралась с ним делать? – закричал я, пытаясь выбраться из сковавших меня колец огромной змеиной туши. Даже при том, что тварь отчего-то не двигалась вообще, это было не просто.
– Вот так встреча, – это уже говорил Камориль.
Я сумел немного вывернуться так, чтобы разглядеть, что там происходит.
– Что ты сделала с моими портьерами, женщина?.. – вопросил некромант гневно. – И не надо мне ничего обрубать, эти лишние руки-ноги сами потом отпадут, и я снова стану, как был, прекрасен.
– Да чернодырые с тобой, – ответствовала Вера, снова заводя бензопилу. Лезвия замелькали, ускоряясь, и Вера деловито принялась отпиливать голову гигантской кошке, зафиксированной четырьмя из шести призванных Камориль скелетами.
Я к тому моменту умудрился немного расшатать кольца удерживающего меня змея и, хоть и с трудом и ценой вывихнутой лодыжки, выбрался на волю.
– Почему они замерли? – вопросил я, оглядывая мерзких тварей.
– С этим потом разберемся, – Камориль стал методично шинковать кольцами змею, которая успела подобраться к нему достаточно близко и даже сжать в объятиях несколько его паучьих ног. – Они могут оттаять в любой момент. Эй, Вера, – крикнул он, – а ну, снеси голову тому малышу, что более всех похож на человека, будь так добра.
– Ты мне не указ, – печально и чуть-чуть игриво ответила вампирша. – Я вернула Мйару одну жизнь – его, и пожаловала вторую – твою, так что он теперь должен мне, как я была должна ему.
– Ах ты корыстная! – Камориль финальным взмахом отрезал голову своему змею.
– Я к тебе еще вернусь, – сказала Вера, глянув на меня издалека, переложила остановленную бензопилу на плечо и, послав мне же воздушный поцелуй, завернула за угол дома Камориль.
И, стоило ей уйти, оцепенение оставило монстров, и те из них, кто был обезглавлен, запоздало забились в агонии. Живыми остались только моя змея и тот черный «ребенок», выглядевший наименее устрашающе. Но я-то знаю. Так оно обычно и бывает же. Ему бы еще оказаться маленькой светловолосой девочкой, для полноты картины.
Рассудив так, я оставил змея Камориль и его скелетам, а сам ринулся к маленькой твари, наверняка самой опасной из всех, которые за нами пришли. В измененной форме я могу бежать, опираясь на все четыре конечности, что позволяет сохранить маневренность, даже если одна из них повреждена. Это позволило мне не обращать внимания на вывихнутую лодыжку, но… когда я сделал первые два прыжка по направлению к «ребенку», меня рвануло вперед мощным потоком воздуха. Инстинктивно я уцепился за землю и какие-то вовремя подвернувшиеся корни. Обернувшись в сторону маленького чудовища, я обомлел: тела мертвых тварей, которых мы так ожесточенно резали и рвали, устремились к черному человечку. Они гнулись и текли, как воск, как фигуры в лавовой лампе, через реальность, меняя форму, не подчиняясь обычной гравитации и прочим законам физики. А касаясь «ребенка» они врастали в него, собирая, как пазл, что-то огромное, жуткое, невообразимое.
Я аж засмотрелся на этот чудовищный и, в то же время, на удивление естественный процесс. А Камориль в это время заставил скелетов врыться в землю наполовину и держать его, в то время как сам он придерживал за плечи Николу, которая так и не поменяла позы, все так же сидя на земле и свернувшись в клубок.
Существо закончило сборку примерно за пять секунд, показавшихся мне неделей. Чудовище оказалось таким большим, что придавило собой кое-какие изыски ландшафтного дизайна. Оно имело тысячу глаз, огромную пасть, четыре змееподобные лапы, крылья, состоящие из плетей-щупалец, и оно теперь медленно поднималось на ноги, руководимое все еще различимым человекоподобным существом, вросшим в чудище примерно на уровне груди.
– Ох, – вырвалось у меня. – Это, что ли, босс?
А потом существо издало рык, ор, крик, стон, сотканный из голосов всех тех тварей, которых мы уже убили. И меня отбросило назад, потому что цеплялся я когтями, а когти разрезали корни…
И в этот момент произошло то, что и должно было произойти. То, почему страх не проникал глубоко в мое сердце, и почему этой твари не довелось видеть отчаяния в наших глазах.
– Давай, зверек, – сказал Камориль. – Пора.
Никола открыла глаза, и сияли они расплавленным золотом. Золото это было, как будто бы, порталом, ведущим в бескрайнее озеро живого огня, в жерло проснувшегося вулкана. И девочка встала на ноги, все еще придерживая что-то руками. А потом она расправила руки, как будто бы распахнула объятия, направила их на тварь, и из пальцев ее, из тоненьких ладошек, и из глаз, и из ее тела там, где у людей обычно находится сердце, заструилось невиданное огненное волшебство, переплелось, хлестнуло и сложилось в сияющую плеть, в широкий пламенный луч, ослепительно-белый, настолько, что, ежели на него смотреть, в глазах потом останется черная полоса.
Луч взрезал чудовище, как нож – масло. А когда в периметр поражения попал тот черный человечек, что рос у чудища на груди, он некоторое время как будто бы впитывал направленную на него энергию, но, не справляясь, стал краснеть и нагреваться, точно сделанный из металла.
Луч померк так же внезапно, как загорелся. Никс успела улыбнуться перед тем, как свалиться в обморок. Камориль подхватил ее обмякшее тело и, прижав к груди, закрыл собой.
А потом был взрыв, комки земли, раскаленный воздух, какие-то острые органические ошметки, свистящие вокруг, как пули, и все, что я о том моменте помню – это четкое осознание того, что именно в юных волшебницах сокрыты невероятные чудеса, и об этом стоит помнить каждому, кто имеет с ними дело; а кроме этого я понял, что не успею увернуться от летящей на меня железобетонной плиты, которая представляла собой выкорчеванную из земли основу одной из садовых беседок, и этот поистине болезненный удар выбил сознание и из меня тоже.
– Нам нужно действовать быстро, – шептал Камориль, морщась. – Пока они не навыращивали еще выводок чего-то подобного.
Потом лицо некроманта вытянулось и он проговорил замогильным голосом:
– Катх. Зорея Катх, как пить дать, это он. Теперь я понял. Все встало на свои места. Это точно он!
Мари держала голову некроманта у себя на коленях, пока Эль-Марко колдовал над телом Камориль.
Мари слушала этот нечленораздельный бред и никак не могла определиться со своим отношением к некроманту. С одной стороны, он был ужасным чудовищем. Особенно сейчас, когда от него по одной отсыхали и отваливались его лже-конечности. Он, к тому же, был перепачкан землей, золой и чем-то синим. В этом чем-то Мари вскоре опознала собственную кровь некроманта, и это было… неприятно. Кроме самопроизвольно отходящих паучьих лап и отпадающих влажными тряпками лишних мышц, Камориль красовался наполовину отрезанной основной рукой. И, пока Эль-Марко врачевал его раны, Камориль непрерывно говорил:
– А, Кападастер? Зря мы тогда с тобой так, зря-зря-зря. Вот, казалось бы, если врагов убивать сразу, то потом как-то скучно, а если не убивать – то больно. Ай, полегче ты! У меня же зажим прошел, я же чувствую все твои извращенные манипуляции!
– Кто бы говорил, – сдержанно хмыкнул Эль-Марко, не прекращая колдовства.
– Что там с Мйаром? Ты его нашел? Э-эй, Никола, я хочу тебя видеть, звере-ок, мне страсть как понравился тот твой фокус, я тоже хочу так уметь, – не унимался некромант, и по лицу его гуляли то улыбка, то стардальчески-болезненная гримаса.
Когда прозвучал взрыв, Мари, Эль-Марко и Лунь находились в подвале. К тому моменту состояние «зажатой струны» у Мари уже прошло. И состояние ее тогда было неописуемым. Неописуемо-неопределенным. Слишком много всего нового. Слишком много.
Сначала, значит, эта беготня по дому некроманта, и горячая рука Эль-Марко, сжимавшая ее ладошку. А Эль-Марко – он же большой, его много. Он теплый и светлый, и, кажется, внутри, за бесстрастным и благородным лицом, добрый – чересчур. И если вовне этой доброты просачивается немного, так это просто от того, что жизнь такая. И потом – красные глаза Веры, ее худые руки и ноги, которые, кажется, можно перепутать с прутьями клетки, в которой ее держали. И ее фиолетоватые бескровные губы, кривящиеся в зверином оскале. А потом разговор о судьбе, любви и волшебстве, – или о чем там, – об обрыве, о перемене, – словом, вся эта романтическая чушь, призванная смутить разум девушки ее возраста. И, стоит признать, сработало превосходно.
Природа. Судьба. Волшебство.
А потом – после того, как этот большой, теплый и сильный будто бы пообещал ей защиту и любовь, и даже не на мгновение, а навсегда (а чего еще можно хотеть?) – случилось что-то еще более невероятное.
Сноходец может проникнуть в сон выбранного человека, только ежели до этого касался его хоть плечом, хоть пальцем. Очевидно, сноходец с зажатой струной способен погружать в сон тех, кого ни разу не видел и ни разу не трогал. Но, так как Эль-Марко Мари пощадил – для первого раза, – откупоренная сила раскрылась не полностью, и уснули только те, кто оказался ментально слабее сноходца.
Слово-то какое.
– Да ты же сноходец, – это сказал Камориль, когда Мари с Эль-Марко выбрались из подвалов во двор и разыскали его, истерзанного, под поваленным деревом, обнимающего свернувшуюся клубком Николу.
Так и вышло, что Камориль потрепало знатно, а Никс оказалась невредима и даже в сознании.
Она сидела рядом и покачивалась, как будто бы медитировала.
– Никс, – обратился к ней Эль-Марко, – может, поищешь Мйара?
Никола не ответила.
Эль-Марко вздохнул и вернулся к своему делу. Он водил пальцами по плечу некроманта нежно, быстро, уверенно. Ткани срастались, кровотечение остановилось, некромант кривился все реже.
– Жрать теперь всякого не пережрать, – говорил он, – я уже ощущаю что мне брюки велики… по крайней мере, те тряпки, которые от них остались. А это же были мои любимые…
– Запах, – произнесла Мари, внезапно осознав кое-что.
Точно. Пыль улеглась, солнце сжалось в красный эллипс, готовое спрятаться за горизонт, а мерзкий запах остался, стал критически различим. Вонь, не трупная, не болотная, какая-то неописуемая, особая, – повисла над садом Камориль, как черный туман.
– Это тот же запах, что остался в нашем доме в лесу, когда кто-то украл баб Пашу, – уверенно произнесла Мари.
– Ну что ж, моя дорогая, значит, я могу тебя поздравить: мы теперь все в одной лодке, – некромант растянул синеватые губы в оскале, – и скажи за это «спасибо» нашему…
– Спасибо, – не дослушав, улыбнулась Мари. – Разве ж лодка виновата в том, что на нее обрушился шторм? Нет, нисколечко.
Камориль не стал договаривать, хмыкнул. А потом, скосив на Мари правый глаз, спросил:
– Ну, и каково это – впервые прикоснуться к себе?
– Да я-то что, – снова улыбнулась Мари. Некромант моргнул нечеловечьим глазом, которым на нее глядел, и с грустной улыбкой покачал головой. Он тоже что-то для себя уразумел, и это могло бы его обрадовать, но не обрадовало, потому, верно, что он вполне мог умозрительно заглядывать в будущее чуть дальше собственного носа.
– Ну, все, – сказал Эль-Марко, – самые жуткие дыры заштопаны. Очень бы не хотелось, чтобы сейчас что-то еще приключалось. Ведь второго зажима струны в один день ты не выдержишь, а в своей обычной форме…
– Ближайшую ночь, скорее всего, будет тихо, – сказал Камориль, садясь и потирая виски. – Я ж говорю, что, вроде как, понял все.
– Вот прям все? – недоверчиво переспросил Эль-Марко.
– Кое-что – наверняка. Мйар где?
– Пойдем, поищем, – Эль-Марко встал с земли, – должен быть где-то здесь.
Но искать не пришлось. Из серебристого тумана, решившего, по случаю сумерек, укрыть собой разруху разоренного сада, проявился Мйар, прихрамывая на обе ноги. Впрочем, он опознавался скорее по общему силуэту и пластике, чем в лицо, потому как был практически полностью измазан кровью. Тело, в основном, покрывала засохшая, темно-фиолетовая, бурлившая ранее в черных монстрах, а лицо – красная, своя, все еще чуть сочась откуда-то из-под волос. И сверху, как пирожок сахарной пудрой, Мйар был присыпан землей, травой и сухими ветками.
– Вот… да… смотрите, как он прекрасен, – прошептал с придыханием Камориль, – вот именно такой он мне больше всего нравится. Какая ярость! Какая страсть! Что-то такое звериное, исконное, сотканное из неумолимого хаоса и простого, человеческого желания жить, яркого, пылкого и смертельно опасного…
Мйар, наконец, дохромал до дерева, под которым расположились выжившие участники прошедшей битвы, оперся об низкую толстую ветку локтем и вопросил:
– Ну что, что? Что вы смотрите на меня? На Николу вон смотрите, без нее нам бы всем сейчас удобрять Камориль огород.
Никс повернула голову в сторону Мйара:
– Мне бы на колеса бы, – сказала она.
– Ты как? – спросил Мйара Эль-Марко. – Может, что-где помочь, подлечить?
– Не стоит, – Мйар покачал головой, – давайте, идите в дом, раз уж он цел. Закажите пиццу, что ли. Или нет. Закажите мне пирог с рисом и рыбой, да. А я… Мне надо поговорить с Камориль.
Некромант широко распахнул веки и очевидно напрягся:
– Мйар, это звучит так, как будто бы, стоит им только уйти, ты мне чего-нибудь сломаешь. Или оторвешь. Может, не надо, а?
– Ничего я тебе не сломаю, – устало сказал Мйар, садясь на землю рядом с Камориль. – Этим и без меня есть, кому заняться. Ребята, не обижайтесь, но мне правда нужно кое-что у нашего друга узнать с глазу на глаз.
– Но вы потом нам все расскажите обязательно, если это будет важно! – это сказала Никс, поднимаясь. Заглянула Мйару в лицо, дождалась улыбки и кивка, потом взглянула на Эль-Марко, потом на Мари, молчавшую все это время. – Ну. Чего стоите, идемте.
И они ушли. Мари оглядывалась на Мйара и Камориль, но если Камориль смотрел ей вслед, то Мйар – нет. Уставшему некроманту было немного не по себе, он с видимой опаской повернулся к Мйару и произнес:
– Итак?..
– Расслабься, – ответил Мйар, тяжело опираясь спиной о дерево.
– Да нехарактерно как-то для тебя о таком просить, – Камориль пожал плечами. – Мало ли, с какими результатами и чем там тебя приложило…
– Вот здесь ты ткнул пальцем в небо, – хмыкнул Мйар, – и попал. Меня приложило бетонной плитой, – он улыбнулся Камориль и постучал пальцем чуть выше виска. – Вот сюда.
– О, Потерянный, тебе же могло проломить кости и задеть мозг, и инфекция могла…
– Проломило слегонца, – кивнул Мйар. – Трещина наверняка была. Но оно уже заканчивает регенерировать. Чешется, знаешь ли. Чудовищно. Но я терплю.
– Герой! – некромант хохотнул нервно.
– Камориль. Успокойся. Я не обвиняю тебя ни в чем.
– Мйар, когда ты такой спокойный, нервничаю я! Потому что кто-то должен нервничать!
– Отставить поведенческие паттерны. Перейдем к сути, – Мйар замолк на пару секунд. Как раз в этот момент в нескольких комнатах дома Камориль загорелся свет, в частности, на кухне. Через разбитое окно без шторки было видно, как Эль-Марко ставит на огонь чайник, Никола умывает лицо водой из-под крана над кухонной мойкой, а Мари где-то нет. Мйар снова заговорил: – Итак, Камориль Тар-Йер, ты отнюдь не так хорош в науке чтецов, как тебе казалось. Или – как ты нам рассказывал. Ты сказал мне (и повторял не единожды) что мои воспоминания находятся в бусинах памяти, в том ожерелье из золатуни, что лежит у тебя в сейфе, в обсидиановой шкатулке. Оказалось, это не так. Я… вспомнил кое-что. А это значит, что память – читай, информация, – все еще у меня в голове. Вся. Да-да. Вся. Та. Нежелательная. Информация.
Камориль молчал. Потом медленно вздохнул, прикрыл веки на секунду, глянул на Мйара пристально и спросил:
– Что ты вспомнил?
Мйар же смотрел на дом. Еще не до конца запекшаяся кровь на его лице бликовала в отсветах далеких окон. Он вытащил из волос заплутавшую там веточку, выкинул. Потом вытер правую щеку тыльной стороной ладони и, наконец, заговорил:
– Не так чтобы совсем много. Кое-что. Кое-что о той ночи, когда мы встретились. Да, теперь я куда отчетливее помню тебя… Ты был тогда с короткими волосами и в камуфляжной форме. Тебе шло, – Мйар хохотнул. – Ты был моложе.
– Мйар, давай ближе к делу, – Камориль все еще было не по себе, даже, пожалуй, пуще прежнего. – Ну, хорошо, я был моложе, – это и все? Ты вспомнил меня той ночью?
– Не только. Тебя-то я и так помнил… Более-менее. Но теперь я помню и себя. Того, – Мйар повернулся к Камориль и заглянул в глаза. – Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать в ужасе, Йер. Поэтому я смеюсь. Я у тебя этому научился?..
– Да ты и сам по себе достаточно глубок для того, чтобы выудить это из своих, стало быть, глубин… – Камориль попытался улыбнуться, но не смог. – Проклятье, Мйар, не мучь меня, что именно ты вспомнил?..
– Ничего конкретного. Но мое знание о себе поменялось. Если раньше я понимал себя… потенциально способным на убийство, то теперь я знаю, что я убивал.
– Потерянный, я думаю, радовался бы, услышав, насколько ты можешь быть объективен, – некромант обвел рукой сад. – А это что было, по-твоему? И вампиры? А мутанты? Ты хочешь сказать, что до того, как тебя приложило бетоном, ты думал о себе, как о невинном дитя? Может быть, ты еще радовался в душе, что ты – не такой, как мы? Может, до сегодняшнего вечера именно осознание собственной чистоты не давало тебе снизойти до нас, простых смертных?..
– Ну что ж ты не даешь мне договорить. Не дослушал, но уже столько всего наотвечал, – сдержанно улыбнулся Мйар. – Я не о факте обращения живого в мертвое. Понимаешь… В большинстве случаев мы – всего лишь пуля, нашедшая свою жертву, лезвие, пришедшееся ко времени. Мы – просто орудие судьбы. Мы касаемся когтями тех, кто сам выбрал смерть. Убийцей же становится тот, кто принес смерть непрошенную, нежеланную, не предсказанную, которая, знаешь ли, не по участи.
– В Заповеди Неугомонного Сердца это напиши, – фыркнул некромант. – Там четко прописано, что есть что и кто есть кто.
Потом Камориль ухватился за голову:
– Ох ты ж, Мйар, что ты заставил меня говорить, а! Я, потомственный некромант, рассказываю тебе о том, что есть в жизни правила!..
– Может, ты мне еще расскажешь о том, что вызывающе одетая барышня, прогуливаясь ночью по спальному району, ни разу не предполагает, что этой самой ночью попадет в неприятности?
– Насилие и убийство – разные вещи, но что-то эти твои размышления больно симптоматичны…
– Так, ладно, оставим эту тему, потомственный ты наш некромант, пока ты не обвинил меня в латентной виктимности, – сказал Мйар, вынимая из волос еще одну веточку. – Я, знаешь, не о том совсем. Видишь ли, когда я вспомнил то, старое понимание себя, и ощущение того, что я – в прошлом, – шел поперек судьбы, своей и чужих, – я понял, что сейчас бы так жить не смог. И еще кое-что… Но об этом немного потом, после того, как ты объяснишь мне, как так оказалось, что информация, которой в моей голове быть не должно, все равно там.
– А может, ты сначала в душик? – предложил Камориль.
– Нет. После душика и пирога я тут же усну.
– Спать сегодня в подвале будем, не уснешь! – бодро пообещал некромант.
– Прелестно. И все же, Камориль. Почему я вспомнил то, что не должен был?..
Настало время Камориль молчать, собираясь с мыслями. Наконец некромант вздохнул и произнес:
– Мы не… Я не то что бы обманул тебя. Но я кое-чего тебе не рассказывал. Я не знал – можно ли?.. Ведь ты хотел забыть и это все тоже, наверное. Или… нет. Откуда я мог знать, Мйар, что именно ты забыл и что ты помнишь? Если б ритуал проводил я – мне кажется, я бы все равно не знал, что там и как. Или… знал бы. Чай не чтец я… и, на самом деле, могу только то, что идет в спайке с магией некромантов. Оно там, понимаешь, подцепляет заклятье другой школы, как окуня на крючок, и производит, как бы, прицепом… Но ритуал проводил не я. Ритуал проводил Зорея Катх, и ты сейчас спросишь…
– Почему я слышу это имя впервые? – предсказуемо вопросил Мйар.
– Потому, что я не знаю, по чьей воле ты его забыл – по своей ли…
– …или это он сделал так, чтобы я не помнил его. А у него были причины хотеть, чтобы я его не помнил? Мы давно были с ним знакомы?
– На момент проведения ритуала ты знал меня, Зорею и Эль-Марко одинаковое количество времени. Причины… да, пожалуй. Зорея мог сделать что-то по-своему. Более того, сдается мне, сейчас мы снова имеем дело именно с ним. Ты мне, Мйар, вот что скажи… теперь, когда это имя произнесено, что ты… ты вспомнил что-нибудь еще? Что-то в тебе изменилось?
– Нет, ничего такого, вроде бы, – Мйар почесал лоб. – А должно?
– Раз никаких изменений не происходит, значит, твое прошлое можно рассказать тебе, как историю, – кивнул сам себе Камориль. – Я боялся эту теорию проверять в живую, суеверно почти. Мало ли, вдруг, и правда, сказка – ложь, и история может стать ключом… Но, раз так… Пойдем к ребятам на кухню. Там я тебе (и им всем) и расскажу, наконец, правдивую историю о том, как я встретил Вирамайна Мйара.
