Текст книги "Сэвилл"

Автор книги: Дэвид Стори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

– Тридцать четыре, – сказал Блетчли, и его лицо вокруг щек и носа стало красным. – А «ноги» у тебя есть?

– Есть, – сказал Стэффорд, держа руки в карманах. – И «нитка».

– «Нитка», – сказал Блетчли, багровея. – У меня она тоже есть.

Когда они вернулись в класс, им раздали вопросы по математике.

Всякий раз, когда Колин поднимал голову, он видел, что Стэффорд сидит все в той же позе – небрежно протянув руку к листку, словно не желая касаться парты, столь же небрежно наклонив голову набок, иногда взглядывая на какую-то точку прямо перед собой чуть повыше доски и сразу же возвращаясь к своим цифрам, которые он писал очень быстро. Когда он что-нибудь зачеркивал, то слегка взмахивал кистью, точно что-то стряхивая, и на мгновение наклонял голову вперед.

Время теперь шло быстрее. Несколько вопросов были связаны с переводом простых дробей в десятичные и десятичных в простые – примеры вроде тех, которые он решал дома, и, когда он кончил, у него хватило времени просмотреть еще раз всю работу, прежде чем учительница сказала:

– Положите ручки. Сядьте прямо. Ничего больше не трогайте. Работы оставьте на партах перед собой. Я их сейчас соберу.

Собрав работы, она добавила:

– Те из вас, кто будет обедать здесь, встаньте в очередь в конце коридора, а те, кто пойдет домой, выходят через главный вход.

– Ты примеры хорошо решаешь? – спросил Стэффорд, когда они стояли в очереди.

– Не очень, – сказал он.

– Десятичные дроби, – сказал Стэффорд. – Мы их в школе только начали проходить. В прошлом году было легче.

Когда они вошли в зал, Блетчли уже сидел там за столиком, что-то писал на бумажке, показывал мальчику, сидящему рядом, потом качал головой и тыкал в бумажку вилкой. Риген с ранцем за плечами стоял в конце очереди и рылся в карманах, ища деньги. Потом он подошел к женщине у двери и помотал головой. Она записала его фамилию и впустила его.

– После обеда проверка умственных способностей, – сказал Стэффорд. – В прошлом году был такой вопрос: «Без ног, а в землю уходит». Что это?

– Не знаю, – сказал он.

– Дождик. – Стэффорд засмеялся и откинулся на спинку скамьи. Он ел, как и писал, далеко отодвинувшись от стола.

– Ты все примеры решил? – спросил Блетчли, когда он проходил мимо.

– Да, – сказал он.

– Я кончил на полчаса раньше. Но мне не позволили выйти. А какой у тебя ответ в девятом? Восемьдесят четыре?

– Нет, – сказал он.

– Ну, так, значит, ты наврал, – сказал Блетчли и, поглядев на Стэффорда, пошел к двери.

После обеда он вышел погулять, а когда вернулся, двор был полон ребят. Риген сидел на крыльце и ел яблоко. Блетчли стоял рядом с ним, прислонясь к стене, и ел апельсин.

Когда они вошли в класс, учительница, которая уже стояла у стола, сказала:

– Некоторые мальчики писали на промокательной бумаге. Это запрещено. Вся исписанная промокательная бумага заменена на новую, и у тех, кто станет писать на ней, пусть совершенно посторонние вещи, будут серьезные неприятности.

Им раздали листки с вопросами – после каждого вопроса было пустое место, чтобы вписывать ответ.

Учительница поставила сумочку на стол, сняла часы с запястья и положила их перед собой. Пока они читали вопросы, раздавался скрип пододвигаемых стульев, а иногда кто-нибудь охал или вздыхал, но потом в классе стало тихо. Снаружи во дворе залаяла собака, по виадуку опять прошел поезд. Подхваченные ветром клубы пара заволокли окна.

Первый вопрос был таким: «Докончите этот ряд: 7, 11, 19, 35…» А второй таким: «Если человек в пустыне пройдет пять миль на северо-северо-восток, пять миль на юго-юго-восток, пять миль на восток-юго-восток, пять миль на запад-юго-запад, пять миль на юго-юго-запад, пять миль на северо-северо-запад, пять миль на запад-северо-запад, пять миль на восток-северо-восток, то: 1) в какую точку он придет и 2) опишите, но не рисуйте, какую фигуру образуют его следы на песке».

Возможно, он увидел, как Стэффорд отвечал именно на этот вопрос – он водил ручкой по запястью, поглядывал на учительницу за столом и, лизнув палец, стирал чернила с кожи. Еще был вопрос: «Какая фигура здесь лишняя и почему – прямоугольник, параллелограмм, круг, ромб, треугольник, квадрат?»

Его сосед снова прижался щекой к нарте и, прикусив язык, выводил ручкой какую-то фигуру прямо на крышке. Глаза у него были скошены к самому носу. Мальчик в следующем ряду нахмурился я смотрел на учительницу из-под насупленных бровей.

Наконец учительница сказала:

– Осталось двадцать минут. Сейчас вы должны отвечать на восемнадцатый или девятнадцатый вопрос, если отвечаете по порядку.

Сзади кто-то охнул, а потом еще кто-то засмеялся.

Когда работы были собраны, им разрешили выйти во двор.

– Знаешь, что написал мальчик рядом со мной? – сказал Стэффорд. – На вопрос про человека, который ходил по пустыне? – Он шагал рядом с ним, сунув руки в карманы, пристукивая каблуками. – Против «в какую точку он придет?» он написал: «Психованный». Я увидел, когда она собирала листы.

Сразу после обеда поднялся ветер, он гнал по двору вихри бумажек, они прилипали к стене школы, снова взлетали и кружились в воздухе.

– У меня чернила кончились, – сказал Стэффорд. – Придется набрать школьные, а от них резина портится. – Он развинтил ручку и показал ему. – Хочешь конфету? – прибавил он. – Они подкрепляют силы. Я совсем про них забыл. – Он побежал через двор, доставая из кармана листок, и присоединился к ребятам у дверей, которые сравнивали ответы.

Риген стоял, прислонясь к стенке, все еще с ранцем за спиной, сунув руки в карманы и горбя плечи от ветра. Подошел Блетчли и сказал:

– Ты как на седьмой ответил? Они чуть не все понаписали «ромб», потому что не знают, что такое ромб.

– А что же там лишнее? – спросил он.

– Круг, – сказал Блетчли. – Только в нем нет прямых линий. – Лицо у него покраснело, глаза слезились от ветра. Он достал кусок шоколада из ранца, который держал под мышкой. – У нас одного сняли с экзамена, – сказал он. – Написал ответы на бумажке и хотел кому-то подбросить. Слышал, какой крик был?

– Нет, – сказал он.

– Вон он стоит.

Блетчли указал, но он не понял на кого. Когда они вернулись в класс, на партах лежали чистые листы, а женщина за учительским столом курила сигарету, но сразу ее погасила, едва они открыли дверь.

Потом, когда они выходили, Стэффорд сказал:

– Ты о чем писал?

– О войне, – сказал он.

– А я про гудок на шахте, подающий сигнал тревоги. Я никогда никаких несчастных случаев не видел, а ты?

– Нет, – сказал он.

– А еще ты о чем писал?

– Мое любимое занятие.

– А я – об исторической личности. Про короля Канута.

– А ты про него много знаешь? – спросил он.

– Нет, – сказал Стэффорд, – не очень. – Они дошли до автобусов на улице за оградой, и он сказал: – Который твой? – а когда Колин показал, добавил: – А я на том, сзади. Ну, всего. Еще увидимся, – но остался стоять в кучке мальчиков, пока он поднимался по ступенькам.

Он сел. Блетчли, который сидел сзади, наклонился через спинку и сказал:

– Знаешь, что отчудил Риген? Написал в сочинении про санитарку, которая пишет домой родителям. – И захохотал у него над ухом.

Риген, который сидел рядом с Блетчли, положив ранец на колени, с легкой улыбкой посмотрел на него, потом на школу и на школьный двор, где в гаснущем свете ребята гоняли мяч.

– Так ведь есть же и санитары, – сказал мальчик позади Блетчли, приподнявшись на сиденье.

– Санитары, – сказал Блетчли, поглядел на Ригена и, откинувшись на спинку, хлопнул себя по колену. Он вздрогнул и насупил брови. Колени у него покраснели от ветра, и он держал их раздвинутыми.

Автобус выехал из поселка. Из-под двери сильно дуло, и в проходе взлетали и падали старые билеты. Темнело, небо за окнами сливалось с полями и деревьями. Внутри автобуса загорелись тусклые синие лампочки.

По небу ползли низкие серые тучи. Кто-то на заднем сиденье запел.

Миссис Блетчли ждала на автобусной остановке с миссис Риген.

– Что же это вы так долго, мистер? – сказала она шоферу.

– Разве по таким дорогам быстро поедешь, хозяйка, – сказал он, закурил сигарету и, притоптывая по асфальту, положил руки на пробку радиатора, чтобы согреть их.

– Ну, как ты, сдал, Йен? – спросила она у Блетчли, затянула ему шарф потуже и застегнула верхнюю пуговицу его пальто. – Ты насмерть простудишься. Ну, и как же это было?

– Очень легко, – сказал он. – Риген написал сочинение про санитарок.

– Про санитарку, – сказал Риген матери на всякий случай.

– Ну что же. Это очень хорошо, – сказала миссис Блетчли. – Идем скорее домой, тебе надо съесть чего-нибудь горячего.

Они пошли по улице все вместе. Блетчли вытащил из ранца листок и начал в темноте показывать матери вопросы. Она посветила на листок фонариком и сказала не глядя:

– У тебя все отлично, Йен, я вижу.

Миссис Риген вела Ригена за руку и несла его ранец.

– Льготы льготами, но, наверное, можно было бы устраивать проверку полегче.

– Наверное, – сказала миссис Блетчли, похлопывая ладонями руку Блетчли в перчатке, чтобы согреть ее.

У парадных дверей своих домов они пожелали друг другу спокойной ночи и вошли, а Колин пошел вокруг, чувствуя, что торжественный день кончился и ему снова положено довольствоваться черным ходом.

В кухне на развернутой газете стоял вверх колесами отцовский велосипед, с заднего колеса свисала цепь. Рядом, присев на корточки, что-то ковырял отец. Дед спал у очага.

– Ну, как ты, справился? – сказал отец, не поднимая головы. – А мы уже думали идти за тобой к автобусной остановке.

– Ничего, – сказал он.

– А какие были вопросы?

– Ну… – сказал он, – ничего. – И пожал плечами.

Отец несколько секунд внимательно смотрел на него, потом отвел глаза.

– У меня цепь лопнула, – сказал он. – А мне через час на работу. Ты не видел, тут на полу звено не валялось?

– Нет, – сказал он.

– Утром не видел?

– Нет, – сказал он и помотал головой.

Отец еще поискал на полу, под буфетом, под столом и поднялся на ноги.

– Ну ладно, – сказал он. – Покажи-ка.

Колин достал из кармана листки и положил на стол, потом снял пальто.

– А чай есть? – спросил он.

– Есть, есть, – сказал отец, нагибаясь над столом и разглядывая листки. Он боялся запачкать их грязными руками и попросил: – Ну-ка, переверни вот этот. Тридцать четвертый. По-моему, легкий.

По лестнице спускалась мать. Она прикрикнула на Стивена, которого только что уложила, закрыла за собой дверь и сказала:

– Мне так и показалось, что это ты. Ну как? Трудно было? – Она взяла чайник, налила его и поставила на огонь.

– Он тут с собой кое-чего принес, – сказал отец, кивая, посмеиваясь. Дед у очага открыл покрасневшие слезящиеся глаза и тупо поглядел в потолок, зевнул, наклонился вперед и провел ладонью по лицу.

– О-хо-хо, – сказал он. – Подкинула бы ты угля в огонь, Элин. Я совсем замерз. – Потом поднял голову и спросил: – Ну, так как же, правильно ты отвечал?

– А в двенадцатом что у тебя получилось? – сказал отец, взял листок, свой красный карандаш и начал вычислять, стараясь не касаться клеенки замасленными руками.

– Не помню, – сказал он.

– Один фунт три шиллинга шесть пенсов, – сказал отец, глядя на листок, потом зачеркнул результат и начал снова. – Тут какая-то загвоздка. Ты-то ее хоть заметил?

– Ну, а теперь освободи стол, дай ему выпить чаю, – сказала мать.

Велосипеда отец так и не починил. Он пошел попросить велосипед у мистера Шоу, а когда вернулся, сказал:

– Ничего тут не трогайте. Утром я разберусь.

Стол был завален листками с расчетами. Некоторые были смяты.

– Если в одиннадцатом ответ не тридцать ярдов, так уж и не знаю, что тут делать. Спрошу у Тёрнера. Он разберется.

Когда он задергивал занавески, ложась спать, то увидел, что идет снег. Крупные хлопья неслись из темноты и прилипали к стеклу. Огород уже побелел, заметнее стали все ямы, а в дальнем конце у забора тянулась темная полоса.

Утром отец вернулся весь облепленный снегом. Ледяные корочки слетали с его пальто и кепки, шипели на очаге, растекались лужицами по полу.

– Ну ладно, – сказал он. – Куда ты убрала примеры? Он похлопывал руками в рыжих перчатках и вытирал ноги о половик. Снег намерз на его бровях и тонкой корочкой окружал губы.

10

Снег лежал несколько дней. Во дворах виднелись только бугры бомбоубежищ и верх штакетника.

На второе утро отец Колина вернулся на час позже. За спиной у него была связка досок и две металлические полосы.

– Я их с фургона снял, – сказал он, развязывая доски на пороге.

Снег налип на его башмаки – он оббил их о стену снаружи – и на брюки до самых колен. Пальто на спине у него обмерзло.

– Пришлось-таки покрутить педали, – сказал он и стукнул велосипед о стену, чтобы стряхнуть застрявший между спицами снег. Доски были одинаковой длины, а в заржавленных железных полосах были просверлены дыры.

– Мне Гаррис все подогнал на работе, – сказал он. – Осталось только собрать их, я за минуту управлюсь.

Когда Колин пришел из школы обедать, в кухне у стены стояли сани, собранные только наполовину. Они были длинными и низкими. У очага лежали две металлические полосы и молоток. Одна из полос была погнута.

– Он их старается согнуть так, чтобы приладить вот сюда, – сказала мать, показывая на узкие деревянные бруски, к которым предстояло привинтить полозья.

– В жизни не слыхивал такой ругани, – сказал дед. – То есть в одном доме от одного человека за одно утро. Непонятно, как еще стены не покраснели.

Когда он вернулся домой к чаю, сани были готовы. На полу еще валялись обрезки досок и щепки, а отец, перевернув сани, чистил полозья.

– Сойдет, – сказал он. – Три пары очков надеть надо, чтобы что-нибудь заметить.

Спереди в досках были прожжены два отверстия и к ним привязана толстая веревка.

– Пей скорее чай, – сказал он, – и пошли.

Отец одел Стивена и ждал снаружи, двигая сани взад и вперед, чтобы счистить остатки ржавчины с полозьев. Когда он повез их, за ними по снегу протянулись два бурых следа.

– Нет-нет, ты сиди, – сказал отец, пристраивая Стивена у него между колен. – Чем больше их нагрузить, тем лучше.

Отец надел веревку на плечи и потащил сани, наклоняясь вперед. Шляпки гвоздей в подошвах его тяжелых шахтерских башмаков посверкивали, снег налипал на шнурки и сразу отваливался. Он хрустел под полозьями, сани подпрыгивали и скрипели. Уже начинало смеркаться, и, проходя мимо окон, отец окликал приятелей, иногда стучал в стекло и говорил:

– Гоните его вон, хозяйка. Гоните его вон. Пусть подышит свежим воздухом.

У склона, поднимающегося к Парку, отец сказал:

– Теперь слезай, Колин, – и добавил, когда они начали взбираться на холм: – Хочешь, повези немножко. Со Стивеном они легче пушинки.

В Парке на фоне снега виднелись темные фигуры, и, когда они подошли ближе, он узнал Батти, Стрингера и мистера Стрингера. Батти тащил вверх по склону санки, на которых сидел Стрингер, и болтал ногами.

– Что это у тебя, Гарри? – сказал мистер Стрингер.

– Тобогган, – сказал отец.

– Какой еще тобогган? – Мистер Стрингер подошел к ним. – И пяти минут не выдержит, – сказал он.

– Я тебя единым духом обгоню, – сказал отец.

– Ладно, – сказал мистер Стрингер. – Сейчас посмотрим.

В сумеречном свете можно было разглядеть утрамбованный спуск, уводивший к заснеженным клумбам и декоративному пруду.

– Э-эй, пошевеливайся, Малькольм, – сказал мистер Стрингер. – Тащи сюда санки. Мы на спор пошли.

Мистер Стрингер, как всегда, был в безрукавке с расстегнутым воротом, брюки заправлены в носки, на ногах легкие ботинки.

– Поедешь со мной, Колин? – сказал отец. Он сидел на санях, придерживая между колен Стивена. – Когда я кивну, – добавил он, – толкай сзади, а как мы разгонимся, вскакивай сам.

Мистер Стрингер уже уселся на свои сани. Они были чуть выше отцовских и с ковриком, чтобы сидеть, но коврик успел промокнуть, и на нем намерз снег. Он приставил ладони ко рту и закричал тем, кто был внизу:

– Эй, вы там! Посторонитесь! – И добавил: – Как пить дать пришибем кого-нибудь. Ну, сколько ставим? Полкроны?

– Сначала примеримся, – сказал отец.

– Ладно, – сказал мистер Стрингер. – Жди моей команды. – Он снова закричал и замахал руками тем, кто был внизу. Потом сказал: – Нy-ка, подтолкните как следует! Готовы? Ну ладно, давай!

Они толкали сани вниз по склону и кричали.

– Быстрей, – командовал мистер Стрингер. – Быстрей! Вот я сам слезу и подтолкну! – Его сани первыми взяли разгон, и Батти со Стрингером вскочили на них сзади.

Их сани тоже набрали скорость, и отец крикнул:

– Прыгай, Колин, ты нас опрокинешь! – Однако расстояние между ними все увеличивалось.

Колин обхватил отца за шею, а отец перекинул ноги на одну сторону, потом на другую.

– Опрокинемся, что я говорил! – крикнул он, хохоча, когда сани на полдороге вдруг свернули, накренились и выбросили их в сугроб.

Отец лежал под ним, болтая ногами в воздухе. Перед саней исчез под снегом. Снизу доносились крики мистера Стрингера, затем с заключительным воплем он направил свои сани между качелями.

– Недалеко и быстро! – сказал отец и добавил, когда Стивен, облепленный снегом по брови, начал плакать: – Немножко снегу тебе только на пользу, голубчик.

– Пап, я домой хочу, – сказал Стивен.

– Нет, мы еще разок прокатимся, а может, и больше, – сказал отец.

Когда мистер Стрингер поднялся на вершину, он сказал:

– Так на сколько мы уговорились? С тебя десять шиллингов.

– Как бы не так, – сказал отец. – Мы еще не напрактиковались.

– С этой штукой практикуйся не практикуйся, – сказал мистер Стрингер, – ты к ней хоть колеса присобачь, хоть мотор, все равно она с места не сдвинется.

– Я сейчас один съеду, – сказал отец и подтащил сани к спуску.

– Какую фору тебе дать? – сказал мистер Стрингер.

– Еще чего, – сказал отец. – Трогаемся разом.

Мистер Стрингер сел прямо, и Батти его подтолкнул.

– Валяй, па! – кричал Стрингер. – Быстрее!

Отец Колина бежал за санями, толкая их, а когда они взяли разгон, вскочил на них и вытянул ноги, чтобы рулить.

– Приехали! – крикнул мистер Стрингер на половине склона. Он схватился за отцовские сани и повернул их поперек. – Слезай, приехали! – крикнул он, и его короткая фигура вырисовалась на фойе снега, словно он повис в воздухе.

Его сани вместе с отцовскими врезались в сугроб. Немного погодя они увидели, что мистер Стрингер стоит, стряхивая снег с головы и плеч. Он говорил:

– Я бы тебя все равно обогнал, Гарри.

– Он меня за ноги схватил, – сказал отец, когда они выбрались на вершину. – Я бы его на милю побил. Я его уже обходил.

– На милю! – сказал мистер Стрингер. – Пришлось его схватить, чтобы он нос себе не расквасил.

Отец подхватил Стивена на руки и сказал:

– Ну-ка, давай прокатимся.

– Пап, я домой хочу, – сказал Стивен и прижался к отцу, потому что мистер Стрингер сказал:

– Хочешь, я тебя согрею? Поедешь у меня на спине, малый?

– Напугался, – сказал отец. – Он же первый раз на санки сел.

На вершину поднялись еще люди и тут же поехали вниз. Снизу, от качелей, донеслись отголоски их криков.

– Съеду еще раз, – сказал отец, – а потом отведу его домой. – Он спустил Стивена на землю и добавил: – Покатай его тут, Колин.

Но Стивена это не успокоило, и отец сказал:

– Ну, ладно. Съедем все вместе.

Однако Стивен не согласился сесть между колен отца и отказался уцепиться за его спину, а когда мистер Стрингер взял его к себе на санки, заплакал еще громче.

Отец уже подталкивал сани.

– Значит, на кружку пива, Гарри, – сказал мистер Стрингер.

Колин разогнал сани и вспрыгнул отцу на спину. Отец охнул. При каждом толчке он снова охал. Сзади неслись крики мистера Стрингера.

В лицо Колину бил снег. Он всем телом ощущал, как изгибается отец, выбрасывая ноги в сторону, чтобы повернуть сани. Они проскочили между столбами цепных качелей.

– Держись, держись! – сказал отец, когда Колин еще сильнее вцепился в его спину и уперся подбородком ему в шею.

Под полозьями хрустел снег, отец перекидывал ноги с одной стороны на другую. Сани вылетели на нетронутый снег у подножья холма, описали широкую дугу и остановились под изгородью.

– Вот это мы проехались! – сказал отец. – Полторы дистанции, можно сказать. – Колин встал, а он все еще лежал на санях и охал. – А, черт, ты целую тонну весишь, – сказал он. – Спину мне сломал, не иначе.

Мистер Стрингер ждал их на склоне.

– Я уж подумал, что ты домой поехал, только мы тебя и видели, – сказал он. – Ну, с меня полторы кружки.

– Конечно, можно было бы, да я уж решил остановиться, – сказал отец. Он посадил Стивена себе на спину и сказал: – Отнесу-ка я его домой. Ему тут вроде бы не нравится.

– Я пойду с тобой, – сказал мистер Стрингер. – Там уже час как открыто. – Он провел ладонью по рукам и груди. – Ишь ты, с меня прямо течет.

Колин увидел их, когда они выходили из ворот Парка. Отец со Стивеном на спине остановился, закурил сигарету и протянул спичку мистеру Стрингеру. Потом они свернули на дорогу, ведущую к поселку.

Через некоторое время он остался на спуске один. Когда он мчался вниз, слышен был только шорох полозьев по снегу. Из Парка не доносилось ни единого звука. Небо очистилось от туч. Ледяная дорожка убегала из-под санок к подножию холма.

Теперь каждый вечер, едва вернувшись из школы, он шел с санками в Парк. Иногда с ним шли Батти и Стрингер, иногда один Батти – он скользил вниз по склону, взмахивая тяжелыми башмаками, а потом ему надоедало втаскивать санки наверх, и он уходил домой. Отец отправился с Колином в Парк еще только один раз – на второй вечер. Его интерес к саням угас, как только он кончил их мастерить. Он скатился разок, а когда поднялся назад на холм, закурил сигарету и сказал:

– Катайся, малый. А я для этого уже староват стал. – Потом повернулся уходить и добавил. – Пора на работу собираться. Ты же знаешь, мать беспокоится, если я запаздываю.

Часто он оставался на спуске последним, нарочно дожидаясь, когда остальным надоест кататься и они уйдут. Они медленно выходили из ворот, таща за собой санки, и их голоса замирали вдалеке. Иногда внизу, когда санки уже останавливались, он продолжал лежать, прижимаясь щекой к намерзшему на доски снегу, при каждом вздохе мимо его глаз проплывало легкое облачко пара, а склон поблескивал, и было тихо-тихо, только издалека доносились чуть слышные голоса, собачий лай, стук хлопающих дверей. Во второй вечер взошла луна, она сияла на небе ярким диском, и спуск между сугробами блестел, как металлическая лента. Когда стало совсем темно, в небе, в той стороне, где был город, точно негнущиеся пальцы, сходясь и расходясь, медленно задвигались лучи прожекторов.

Каждое утро, вернувшись домой, отец рассказывал о новых несчастных случаях, которые сам видел, – грузовик слетел с насыпи, легковой автомобиль потерял управление и врезался в стену; на фабрике стоял лютый холод и никто не мог работать, труба обрушилась, потому что лед расколол кирпичи.

– И как я только домой добрался! – говорил он, если ночью снова шел снег. – Поздновато для такой погоды. Неделю назад на ветках уже почки набухали. А теперь – чистая Антарктика. Того и гляди, я обернусь в пингвина, а вы утром только глаза вытаращите: кто такой?

Отец слепил снеговика почти с себя ростом, сверху нахлобучил старую кепку, а под ней из кусочков угля сделал глаза, нос, усы и большой рот. Блетчли, который тоже слепил снеговика у себя во дворе, по утрам расстреливал их снеговика камнями – сбил голову, а потом посшибал пуговицы, пальцы, которые отец сделал из щепок, доску, разделявшую ноги. В конце концов снеговик рухнул. Его рябое от угольной пыли туловище еще лежало во дворе, даже когда снег кругом растаял.

В последний раз, когда Колин пошел в Парк с санками, полозья всю дорогу скрежетали по асфальту, а спуск был весь в бурых проталинах.

Весной дед уехал от них назад к дяде.

– Я еще вернусь, – сказал он перед отъездом. – Такой уж у меня девиз: «Не засиживайся на месте». – Он нагнулся и поцеловал его. – Ты за ними приглядывай, Колин, береги их. Ты ведь знаешь, им без присмотра не обойтись.

Когда его чемодан поставили в автобус, он сел впереди, закурил и, посматривая в окно, кивал им.

На следующий день отец сказал:

– Похоже, Колин, у нас в доме заведется еще один малыш.

– Когда? – сказал он.

– Ну, не через месяц и не через два. – Он положил руку ему на плечи и засмеялся. – Не беспокойся, – сказал он. – Будете со Стивом его нянчить.

Колин теперь часто играл со Стивеном. Брат был такой же коренастый и белобрысый, как отец. Его голубые глаза смотрели чуть обиженно, недоуменно, рассеянно, и когда он шел с Колином на пустырь или – с наступлением весны – в Парк, то, почти не отрываясь, глядел себе под ноги, спотыкался и оступался, неуклюже раскидывал руки, стараясь удержать равновесие. Ребята прозвали его Тюленем.

– Тоже, ходить не умеет, – говорил Батти. – Мы что, ждать его нанялись?

И часто Колин отставал, дожидаясь Стивена, вел его за руку и в конце концов сажал себе на спину.

– Смотри, не оставляй его одного, – говорила мать. – Если он замешкался, подожди. Ты о нем должен думать, а не о своих приятелях.

Как-то он взял Стивена на реку. Они отправились туда на велосипедах – одни ехали в седлах, другие на рамах, остальные бежали сзади. Потом останавливались и менялись местами. Добирались они до реки чуть ли не полдня. Потом долго играли на желобе для загрузки барж углем и лазали по опорам моста. Когда они вернулись домой, было уже совсем темно.

Мать стояла в дверях.

– Где вы были? – сказала она.

Стивен прикорнул у него на спине. Оба они были вымазаны угольной пылью с желоба.

– Отец вас ищет. Он весь поселок обегал. – Она взяла его за локоть. – А что со Стивом?

– Я его нес, – объяснил он.

– Нет, вы посмотрите на него! Куда ты его таскал?

Вернулся отец и увел его наверх.

– А если бы Стивен упал в воду? А ты бы застрял в желобе?

Ремень хлестал Колина по ногам. Внутри у него все сжималось от боли.

Он не пошел вниз. Он слышал, как мать укладывала Стивена, потом ее шаги у двери. Она остановилась. Потом раздался ее голос.

– Все в порядке? – спросила она.

– Да, – сказал он.

– Ну, ты понял?

– Да, – сказал он.

Она просунула голову в комнату, поглядела на него, потом тихо прикрыла дверь и спустилась вниз.

В начале лета объявили результаты экзаменов. Через три месяца после того, как он ездил их сдавать. После утренней молитвы он стоял в школьном зале, в задних рядах, и услышал, как прочли его фамилию. Она была последней в списке. Первой назвали фамилию Блетчли – он направлялся в школу в соседнем поселке, где учились и девочки. Его же фамилия значилась в списке мальчиков, принятых в городскую классическую школу. Поступивших отпустили раньше, он помчался домой и влетел в кухню. Там никого не было. Мать возилась наверху. Она вышла на площадку и остановилась, глядя вниз.

– Я сдал, – сказал он. – Меня приняли в классическую.

– А! – сказала она и начала медленно спускаться по ступенькам.

– А папа дома?

– Пошел в лавку. Он сейчас вернется.

– Блетчли тоже сдал.

– Да?

– Его берут в Мелшем-Мэнор.

– Это хорошая школа.

– А Риген не сдал.

– Ну, – сказала она, – тут удивляться нечему.

Они ждали возвращения отца.

Услышав его шаги, мать наклонилась к очагу и переставила чайник.

Отец, нагнувшись, вытирал ноги о половик, потом поднял голову и вдруг увидел лицо матери.

– Что это с тобой? – сказал он.

– Им сообщили результаты, – сказала мать. – Результаты экзаменов.

– Ну и как же? – Отец замер и поглядел на него почти сердито, словно ожидая удара.

– Я сдал, – сказал он.

– Сдал? Сдал?

– В классическую.

– Черт подери, малый!

Отец весь покраснел.

– А ты не ошибся? – сказал он.

– Нам в зале прочли. И тех, кто сдал, отпустили раньше.

– Я лучше сяду, – сказал отец.

Он сгорбился в кресле и положил руки на стол.

– Я знал, что ты сумеешь сдать. Что я тебе говорил? – Он посмотрел на мать.

– Да, – сказала она. – Мы знали, что он сумеет.

– Расходов будет много, – сказал отец. – Там у них форма, – добавил он.

– Как-нибудь справимся, – сказала она и засмеялась.

– Угу. Что-нибудь придумаем, – сказал он и покачал головой. – Просто не верится.

Со двора пришел Стив. Мать подхватила его на руки.

– А что твой старший брат сделал? – сказала она.

– Всего только показал, – добавил отец, – что он тут всех способней.

– Погоди, вот Стивен подрастет.

– Угу. У нас их двое таких будет, – сказал отец.

– Если не трое, – сказала мать.

– Угу.

Отец засмеялся, а потом хлопнул в ладоши.

– Вот погодите, я расскажу на шахте! – сказал он.

11

Колин отправился с матерью в город покупать форму. За свою жизнь он побывал там раза два-три, но запомнилась ему только поездка после начала налетов. Следы разрушений еще сохранялись, но уже больше года не было ни одной бомбежки. Они переехали через реку и поднялись по склону на том берегу. Магазин, где продавалась школьная форма, был в центре города, напротив собора. Прежде чем войти, они рассмотрели форму, выставленную в витрине. Она была надета на ярко-розовый манекен мальчика с голубыми глазами, красными губами и щеками – суконная, синяя, с золотым кантом. Эмблема школы, ее герб, занимала почти весь нагрудный карман куртки.

– Как она тебе?

Из магазина вышел мальчик. Он был в фуражке, под его дождевиком Колин заметил форменную куртку.

– Ну, пойдем, – сказала мать.

Она выбирала форму почти час. Все, что она купила, было ему велико, особенно куртка и брюки.

– Чтобы он не так быстро из них вырос, – объяснила она продавцу.

– Но с другой стороны, – сказал продавец, ставя галочку перед их фамилией в списке учеников, – когда они станут ему впору, вида уже никакого не будет.

– Это что же, плохой материал? – сказала мать.

– Материал-то хороший, – сказал продавец. – Да ведь на мальчиках все горит, – добавил он с улыбкой.

– Был бы материал хороший, а носить он будет аккуратно, – сказала она.

Колин стоял перед зеркалом в форменной куртке с золотым кантом. Продавец, перепробовав несколько размеров, надел ему на голову большую фуражку. От пуговки на макушке расходились золотые полоски шнура.

– Голова у него вряд ли вырастет, – сказал он, когда мать спросила, нет ли размера побольше.

Дождевик доставал ему ниже колон, почти до щиколоток.

– Запас года на три-четыре, – сказал продавец и затянул пояс, такой длинный, что его хватило бы на кого-нибудь вдвое толще – пряжка застегнулась где-то на спине.

– Ну, пожалуй, подойдет, – сказала мать, но ее глаза были устремлены на вешалку со следующим размером.

– Мне кажется, такого запаса вполне достанет, – сказал продавец.

Он выписал общую сумму.

– Чеком или наличными? – спросил он.

– Наличными, – сказала мать и покраснела.

Каждая бумажка у нее была сложена вчетверо. Она положила их на прилавок одну за другой, сказала: «Мелочь у меня есть», порылась в узком кошельке и достала монеты. Она еще дома точно подсчитала, сколько понадобится денег, даже с учетом больших размеров.