Текст книги "Сэвилл"

Автор книги: Дэвид Стори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

Колин в первый раз видел, как отец отступил от своего прежнего убеждения.

– Они сказали, что на них это никак не повлияет. В смысле оценок, – добавил он.

– Ну, теперь все улажено и позади, – сказала мать.

– Да, воздух, можно сказать, прочистился, – ответил отец. – Только смотри, на автобус больше не опаздывай, – добавил он.

Неделю спустя на тренировку пришел Стэффорд. После первого дня Сэвилл иногда разговаривал с ним на площадке за школой, а один раз они ушли из школы вместе и расстались у проулка, который, как он уже знал, вел к вокзалу. В четверг, когда Колин вышел из раздевалки, Стэффорд стоял посреди поля, упершись руками в бока, и словно не замечал, что происходит вокруг. Он ковырял каблуком дерн, посматривал по сторонам и поглаживал волосы медленно, почти растерянно, словно предпочел бы уйти и заняться чем-нибудь полегче.

Играл он в задней линии. Он был тонким, почти хрупким. По большей части он стоял, сложив руки, жевал травинку, заговаривал с другими игроками, а иногда подбирал камешки или комки земли и отбрасывал их в сторону. Получив мяч, он побежал так неторопливо, что, казалось, его обязательно должны были схватить – медленно, почти сонно сворачивал, увертывался, ускользал от протянутых рук, оставляя позади одного игрока, второго, третьего, и, наконец, словно ему наскучила такая легкость, отбросил мяч другому мальчику, который тотчас попал в захват.

– Больше энергии, Стэффорд. Больше энергии, – сказал Плэтт. Он сделал пометку в своем списке и кивнул Хепуорту.

Всего их отобрали тридцать. Иногда они менялись рубашками и играли против недавних партнеров. Остальных отослали. Основу составляли мальчики, учившиеся третий год или хотя бы второй; из новичков взяли только Стэффорда, Колина и еще двоих.

В перерыве их собрали в круг на середине поля.

– С этих пор все вы, – сказал Плэтт, – будете приходить сюда по вторникам и четвергам. Вы – ядро нашей команды младшего подросткового возраста. Вам все понятно, Стэффорд?

Стэффорд лежал на траве, подложив руки под голову, и смотрел в небо. Колин покосился на него, и ему показалось, что глаза Стэффорда закрыты.

После слов Плэтта он приподнял голову.

– Да, сэр, – сказал он.

– Это не слишком для вас неудобно, Стэффорд? – сказал Плэтт.

– Нет, сэр. – Стэффорд медленно приподнялся и сел. Он провел рукой по волосам. – Я немножко устал.

– Ничего, Стэффорд, – сказал Плэтт.

Продолжая разговаривать с мальчиками, Плэтт медленно двигался по кругу, жестикулировал, называл фамилии, что-то советовал, коротко рассказывал о планах на предстоящий сезон и под конец оказался совсем рядом с местом, где сидел Стэффорд.

– Капитаном будет Гаррисон, – сказал он, указывая на высокого плотного мальчика с толстыми ногами и волосами почти такими же светлыми, как у Стэффорда. – Он в команде уже третий год, и, если он будет вам что-то советовать, слушайте его. – Одной рукой он приподнял Стэффорда и поставил его на ноги. – Во втором тайме вы будете играть у Гаррисона, Стэффорд. И пожалуйста, больше энергии.

В разгар игры Стэффорд получил мяч почти прямо напротив Колина. Он бросился к нему, чтобы схватить и повалить. В глазах Стэффорда появилась легкая настороженность, он отступил в сторону, странно изогнулся и мгновение спустя, когда ему, казалось, некуда было деться, проскользнул мимо Колина, уже готовясь увернуться от тех, кто набегал сзади. Он метнулся к боковой линии, юркнул между двумя мальчиками, обогнул третьего и под одобрительные выкрики Плэтта и Хепуорта приземлил мяч между столбами ворот.

Он медленно пошел назад. Щеки у него раскраснелись, глаза блестели, словно его вынудили сделать что-то, чего он не хотел.

– Стэффорд, вы могли бы побежать по прямой, – сказал Плэтт. – Прямо через середину – самый короткий и самый быстрый путь.

– Да, сэр, – сказал Стэффорд. Он стоял, уперев руки в бока, и щеки у него еще пылали румянцем.

Наконец через несколько секунд после того, как мяч опять был введен в игру, раздался финальный свисток.

Стэффорд уже бежал куда-то неторопливой рысцой. Переодеваясь, Колин увидел, как он вышел из павильона старших, где был душ. Еще позже, свернув в проход, он услышал, что его кто-то нагоняет, обернулся и увидел Стэффорда, который улыбался и махал ему рукой.

– Плэтт любит придираться, – сказал он. – Верно?

– Да, по-моему, он все берет на заметку, – ответил Колин.

Волосы Стэффорда были аккуратно расчесаны. Фуражки он не надел.

– А ты где играл на прошлой неделе? – спросил Колин.

– На Спайон-Коп. А теперь меня сюда прислали.

В его тоне не было ни гордости, ни желания похвастать. Наоборот, он словно говорил о досадном недоразумении, которое собирался исправить в самом ближайшем времени.

– В команду тебя, конечно, возьмут, – сказал Колин.

– Ты думаешь? – Он уже забыл про регби и оглядывал куртку, проверяя пуговицы, шарил в карманах. В руке он нес аккуратную парусиновую сумку.

– Ну, раз Гаррисон капитан, а ты играешь у него.

– А он чушка. Ты видел, как он переваливается, когда бежит? – Стэффорд ускорил шаг, словно торопясь уйти подальше от поля. – Я решил получить справку.

Колин посмотрел на него.

– От врача. – Они вышли из прохода. – Если получить справку, что тебе вредно играть, то два дня после утренних уроков можно делать что хочешь. Как ты думаешь? Мы бы вместе в кино ходили.

– Откуда же я возьму справку?

– Я тебе достану. Это очень просто. – Они проходили мимо школы, но Стэффорд даже не оглянулся. Потом дальше по улице он посмотрел на свое отражение в витрине, остановился, достал гребешок и расчесал волосы.

Колин стоял и ждал.

– Тебе что, все это нравится? – сказал Стэффорд.

– Что это?

Стэффорд пожал плечами.

– Ну, бегать по полю. И терпеть, когда эта жирная чушка на тебя плюхается.

– Нет, – сказал он.

– А как тебя по имени? Справку я тебе достану. Даже лучше будет, что двоих освободят, а не одного.

– Колин.

– Ладно, Коль. Положись на меня.

Он свернул в проулок, ведущий к вокзалу.

Колин смотрел ему вслед. Он не обернулся.

Никакой справки он не получил. Он даже не узнал, достал ли Стэффорд справку для себя, хотя как-то спросил его об этом, – ни о каких справках Стэффорд больше не упоминал. Он избегал его, как только мог: Колин видел, как его приятель бежит по проходу с другими ребятами или, если он оказывался впереди, старательно замедляет шаг, поджидая, чтобы его кто-нибудь догнал. В школе они почти не встречались. Колин иногда видел, как он, ссутулившись, сунув руки в карманы, приваливается к ограде в дальнем конце площадки или у забора, ковыряет носком дерн, смеется, окликает других ребят, которые всегда подходили к нему и к которым он сам никогда не подходил, Как-то во вторник Колин нагнал его в проходе.

– А ты сегодня здорово играл, – сказал он.

Стэффорд посмотрел на него. Он шел один, держа парусиновую сумку под мышкой.

– Ну, это… Плэтт вроде был доволен. Меня включили в команду на следующую субботу. Мне Хепуорт сказал.

– Кем ты будешь?

– Полузащитником схватки.

Стэффорд шел, пристукивая каблуками.

– И еще меня, кажется, назначили заместителем капитана.

– Кто тебе сказал?

– Плэтти.

Когда они дошли до проулка, Стэффорд посмотрел на него.

– Ты как ездишь в школу?

– На автобусе.

– А на поезде никогда не ездишь?

– Нет, – сказал Колин.

– Ты где живешь? – спросил Стэффорд.

– В Сэкстоне.

– Мой поезд там останавливается. И туда и обратно. Доедешь вдвое быстрее, чем на автобусе.

– На поезде дороже.

– Ну, уж столько-то у тебя наберется.

– Да нет. – Он помотал головой.

– Что, у твоего отца даже на это денег не хватит?

– У него есть другие расходы.

Стэффорд медленно оглядел его посветлевшими глазами.

– Ну, так до завтра, – сказал он и ушел, насвистывая, размахивая сумкой, которую теперь взял в руку.

На следующей неделе его взяли запасным. Он мучился с латынью. Все время между пробуждением и сном было занято движением: он вставал, бежал на автобус, а дальше – час езды через поселки, приближение города, путь до школы, утренняя молитва, уроки, большая перемена, обед. После обеда – запах стряпни из галереи внизу, жужжащий голос учителя, короткая интерлюдия усталости, сонливость, вызванная духотой в плохо проветриваемом классе. Бодрость возвращалась только к концу дня. На последнем уроке он оживал, потом торопливо собирал книги и шагал по узким улицам к автобусной остановке у стен черного собора.

По вечерам он иногда играл на пустыре за домом, а все остальное время занимали домашние задания. Поселок становился для него чужим, всего лишь источником неудобств, потому что был далеко от города. Отца он почти не видел: утром он обычно уходил раньше, чем отец возвращался с работы, а если отец работал в дневную смену, он к его возвращению уже спал, и дома по вечерам они бывали вместе, только когда отец работал в утреннюю смену, но теперь он начал бояться этих вечеров, проверки тетрадей и отметок.

– Не такие уж они хорошие, а? Что это за буква с минусом? Что она означает?

– Гамма, – сказал он.

– А что такое гамма и с чем ее едят? – сказал отец.

Он объяснил, по какой системе ставятся отметки.

– Да ведь это просто те же баллы – от одного до десяти. – Отец посмотрел на него с внезапным гневом, вокруг его глаз разлилась знакомая белизна.

– Еще есть дельта, – сказал он. – Тоже отметка.

– Значит, еще и дельта. А с чем ее едят? – сказал отец.

– Меньше гаммы с минусом.

– Значит, дельта – это ноль, – сказал он. – Не понимаю, почему нельзя сделать по-простому: десять из десяти, один из десяти. Какой смысл приплетать сюда всякие слова?

Отец медленно пролистывал каждую тетрадь, изучал отметки, галочки, зачеркнутые места – все до мельчайшего исправления.

– Это бы даже я сумел решить. Значит, ты не слушал.

– Дай ему хоть дома побыть спокойно, – говорила мать.

– Кем же это побыть? Лентяем? Бездельником? И пусть все делает кое-как? А ведь ему только надо постараться немножко.

– Ну, дай ему отдохнуть хоть дома-то, – уговаривала она.

– Нет, ты посмотри, – кричал он и совал ей в лицо тетрадь. – «Примечание»! Он три года назад это правильно писал!

– Ну, а ты-то как пишешь «примечание»? – спрашивала она.

– Он, черт побери, в школе учится. А я малограмотный.

Лежа в постели, Колин слышал, как спорят родители – либо на кухне над его тетрадями, которые утром обычно лежали не так, как он оставил их с вечера, либо ближе к ночи у себя в спальне, если отец работал в утреннюю или дневную смену.

– Ну ладно. Физика у него не идет. Так пусть пойдет! И с латынью то же самое. Не такие уж они и трудные. Раз шестьсот других учеников с ними справляются, значит, и он может.

По вечерам он начал проверять, как Колин выучил уроки. К концу первого триместра отец научился спрягать латинские глаголы, научился составлять короткие латинские фразы и алгебраические уравнения, различать закиси и окиси, щелочи и кислоты и умел определить на карте, где хвойные леса, а где лиственные. Когда отец работал в ночную или дневную смену, он писал ему записки – поправки к сделанному накануне домашнему заданию или замечания по поводу какой-нибудь контрольной, обстоятельно и обычно не слишком складно растолковывая краткие пометки недовольного учителя на полях.

Как-то в субботу его поставили играть в матче против другой школы. Отец приехал поглядеть.

Встречались вторые команды и команды младшего возраста. Отец, не знавший расположения полей, сначала постоял там, где играли старшие. И перешел на поле младших, когда игра шла уже пятнадцать минут. Маленький, в пальто – поздняя осень не баловала теплыми днями, – он был единственным взрослым, не считая Плэтта и Хепуорта. Его крики гремели над полем.

– Давай! Давай! Жми! Хватай его!

А Плэтт и Хепуорт, поглядывая на него, восклицали заметно тише: «Больше скорости, школа Эдуарда, больше скорости!» и «Капитала поддерживайте! Капитана!»

– Хватай его! Хватай его! – кричал отец.

– Больше скорости, школа Эдуарда! – крикнул Плэтт, но его голос потерялся в бурных выкриках отца.

В перерыве между таймами принесли апельсины.

Плэтт вышел с подносом на поле и раздал их, а едва они были съедены, отвел Колина в сторону.

– У вас другой рубашки нет, Сэвилл?

– Нет, – сказал он.

– Я послал Хопкинса к сторожу за другой. – Он показал на запасного, который уже возвращался. – Во-первых, она велика, а во-вторых, цвета школы совсем слиняли.

– У меня другой нет, – сказал он.

– Тогда вам придется купить новую. Если вы хотите играть в школьной команде, боюсь, в таком виде вас на поле не пустят.

Он отошел к другим мальчикам.

– Давай, школа короля Эдуарда! – закричал отец. – Покажи им в этом тайме! – Весь красный, сжимая кулаки, он прохаживался у края поля.

– Чей это, собственно, отец? – сказал Стэффорд.

– Не знаю, – сказал Гаррисон и мотнул головой.

– Если бы ему самому надо было играть, он бы так не орал!

– Если бы он соображал хоть что-нибудь, – сказал Гаррисон, – так вообще бы не орал.

Игра шла как-то непонятно. Противники почти все были старше и крупнее их; его затягивал водоворот рук и ног, он стукался головой о замерзшую землю, коленки у него были разбиты в кровь и локти тоже. Дважды он бежал с мячом и дважды летел с ним на землю, ему заламывали руки, вырывали мяч из его скрюченных пальцев, на его ладони наступали тяжелые бутсы.

– Стэффорд, держать мяч! Держать, Стэффорд! – все чаще кричал Плэтт.

Однако Стэффорд, получая мяч, прекрасно видел выжидательно застывших или мчащихся на него игроков противника и тут же старательно передавал его то в одну сторону, то в другую. В его игре была какая-то странная сосредоточенность, точно он все время решал, как и от чего уклониться.

– Держать, Стэффорд! Вперед по центру! – крикнул Плэтт.

Колин принял мяч и передал его Стэффорду. Он увидел удивление на лице Стэффорда, напряженность в его взгляде, увидел, как он быстро поискал глазам кого-нибудь из своих игроков. Но рядом никого не было. Он побежал – медленно, все еще поглядывая по сторонам. Увернулся от игрока противника, потом от другого, небрежно, по-прежнему неторопливо, почти с высокомерным презрением, выжидая, что к нему подбежит кто-нибудь из своих. Но никто не подбежал: все старательно отставали.

Он метнулся к боковой линии. Вся команда ощущала, что Стэффорд обязан бежать. Он увернулся еще от одного игрока противника, а затем без малейшего напряжения, почти остановившись и больше уже никого не высматривая, подождал, пока подбегут остальные, медленно шагнул вбок, и они рванулись туда, куда наклонялось его тело, а он прыгнул совсем в другую сторону. И пересек линию зачетного поля.

Плэтт, Хепуорт и отец Колина вскинули руки вверх, Стэффорд приземлил мяч, оглянулся, взял мяч под мышку и пошел назад.

– Я сам ударю, – сказал он, когда подошел Гаррисон, отступил на шаг, ударил ногой, и мяч, описав дугу над головами подбегающих игроков противника, пролетел между столбами.

Упершись руками в бедра, Стэффорд пошел назад. Щеки у него побелели, глаза сверкали.

Когда они уходили с поля после конца игры, его догнал Стэффорд.

– Больше мне так не пасуй.

– Да ведь другого никого не было.

– Тогда делай как я. Падай или смотри в другую сторону.

Он заметил, что возле поля отца нет. Отец стоял у начала прохода. Лицо у него было красное, руки он засунул поглубже в карманы и притоптывал ногами, стараясь их согреть.

Они пошли в душевую.

Когда он вышел, отец все еще ждал возле прохода.

– Мне еще надо пить чай с той командой, – сказал он.

– Ничего, – сказал отец. – Ты не торопись. А я подожду тут.

– Пойдем вместе, – сказал он. Для приемов служил склад спортивного инвентаря, над которым жил сторож. В открытую дверь он увидел, что ящики и коробки сдвинуты в сторону и посередине поставлен деревянный стол.

– Нет-нет. Ты иди. А мне и тут хорошо, – сказал отец и добавил: – Чай ведь только для участников и устроителей.

На столе расставили тарелки с бутербродами и печеньем. В глубине комнаты было широкое окно, выходившее ко двор, за которым было их поле. Из-за живой изгороди торчали столбы ворот.

Вошел Плэтт с Хепуортом и двумя учителями, которые сопровождали команду чужой школы. Вошли остальные игроки. Стэффорд, аккуратно причесанный, сидел в стороне, из кармана его куртки торчали авторучки. Хепуорт похлопал его по спине, но он только на секунду поднял глаза и одним из первых вскочил, взял у двери свою парусиновую сумку и вышел во двор.

Когда Колин последовал за ним, он увидел, что отец разговаривает со Стэффордом. Было ясно, что он его остановил и теперь, размахивая руками у него за спиной, обсуждает игру.

– А, вот и Колин, – сказал он. – Ты в какую сторону идешь, малый?

– Я иду на вокзал, – сказал Стэффорд, с удивлением оглядываясь на него.

– Ну, так нам по дороге, – сказал отец. – Мы на автобусную остановку.

Они свернули в проход.

– Ты многого добиться можешь, если не будешь себя жалеть, – сказал отец.

– Нет, мистер Сэвилл, для меня эта игра слишком груба, – сказал Стэффорд.

Отец засмеялся и с удивлением посмотрел на него.

– Груба? Это почему же? – сказал он.

– Ну, не знаю, – сказал Стэффорд. – Если бы вы сами играли, так поняли бы. Особенно когда ногами бьют не по мячу, а по тебе. – В его движениях появилась подтянутость, он тщательно выговаривал каждое слово.

Отец посмотрел на него с любопытством.

– Ну, есть вещи и потруднее. А мяч гонять – одно удовольствие.

– В таком случае, я надеюсь, мне удастся их избежать. Глупо самому напрашиваться на трудности, – сказал Стэффорд.

Он остановился напротив проулка, ведущего к вокзалу.

– Тебе, значит, туда? – сказал отец.

– Если я потороплюсь, то еще успею на ближайший поезд, – сказал Стэффорд и протянул руку. – Было очень приятно познакомиться с вами, мистер Сэвилл. – Он повернулся и подхватил сумку под мышку.

– Ты здорово играл, малый, – сказал отец.

Он стоял и смотрел, как Стэффорд перешел улицу и скрылся в проулке.

– Ловкий паренек. Мог бы один выиграть эту встречу, если бы постарался.

Продолжая разговаривать про Стэффорда, они пошли к остановке.

– А кто был тот, с черными волосами? – сказал отец.

– Плэтт.

– Он подошел ко мне и спросил, кого я дожидаюсь.

– А что ты ему сказал?

– Что тебя жду. – Отец засмеялся. – Разве вы не слышали, как я вопил, говорю. – Он снова засмеялся.

– Он сказал, что мне нужна новая рубашка. Если я хочу играть в команде.

– Что, он думает, рубашки на деревьях растут, что ли?

В автобусе, однако, он сказал:

– Исхитримся как-нибудь. – И тут же добавил: – Жалко, что он со мной про рубашку не заговорил. Черт подери, я бы его обрубашил как следует, твоего мистера Плэтта. Я, пожалуй, напишу ему.

– Не надо, – сказал он.

– Я еще подумаю, – сказал отец.

В конце месяца мать уехала в больницу, и по утрам они со Стивеном ходили завтракать к миссис Шоу. Отец работал в утреннюю смену и возвращался домой днем, так что вечером он сам укладывал Стивена. Но по утрам он приходил в комнату Колина в пять часов, ставил возле его кровати будильник и шептал:

– Я ухожу. Смотри не проспи.

Выдираясь из сна, он тупо смотрел на отцовское лицо.

– Так я пошел. Миссис Шоу присмотрит за Стивом. Не опоздай на автобус, – добавлял он.

Он слышал, как отец проходит по дому, захлопывалась задняя дверь, ключ поворачивался в замке и падал в щель почтового ящика. И не успевал он заснуть, как уже звенел будильник. Один раз он проспал, и его разбудил громкий стук в дверь – это пришла миссис Шоу.

С тех пор как он начал учиться в городской школе, он никогда еще так не уставал. Каждый вечер он смотрел в окно автобуса на поля и поселки, на терриконы, на мелькающие вдали пруды и озера, а внутри у него все сжималось: он словно видел, как отец, землисто-бледный, с воспаленными глазами, моет посуду или устало берется за стряпню – точно и отца, и Стивена, и его самого забыли и бросили.

Однажды утром в воскресенье он даже пошел к миссис Шоу почистить ее медные тарелки. Его одолевали воспоминания о том, как все было в прошлый раз. Ни ему, ни Стивену не позволяли навестить мать, и каждый вечер он смотрел, как отец выкатывает велосипед, а седельная сумка топорщится от пакета – может быть, чистое белье или фрукты, а иногда книга, которую он взял у кого-нибудь на работе. Потом он ждал два часа, чтобы увидеть, как отец подъедет к крыльцу, угасший, не в силах больше волноваться и тревожиться.

– Ты что же это не спишь?

Он делал вид, что доканчивает домашнее задание или читает книгу при свете очага.

– Тебе уже давно пора спать, – добавлял отец. – У меня же есть ключ. – И все-таки за тревогой пряталась радость, что он еще не лег.

Они сидели рядом у огня, пока грелся чай.

– Она молодцом. И выглядит хорошо, – говорил отец. – Долго она там не пробудет, не беспокойся.

И он начинал рассказывать ему про свою работу, про шахту, о Фернли, Робертсе, Хопкерке и Маршалле – новые имена и старые имена – и о несчастных случаях в забое: обрушился свод, застряла врубовая машина, откатчика придавило породой.

Отцу теперь больше не с кем было разговаривать. И часто Колин ложился на два часа позже своего обычного времени. Отец поднимался наверх вслед за ним.

– Ну, спи. Я погашу лампу. И поставлю тебе будильник на семь.

Но будильник всегда звонил в половине седьмого: в последнюю минуту, словно опасаясь, что он разоспится, отец отводил стрелку на полчаса.

– Не валяйся. Как зазвонит, сразу вставай. Если миссис Шоу проспит, ты в школу опоздаешь.

Ему часто казалось, что отцу хочется, чтобы он встал с ним и проводил его на работу: одеваясь в кухне, отец вдруг начинал громко кашлять или, налаживая во дворе велосипедный фонарик, попадал лучом в его окно.

Когда Колин вставал, ему надо было разбудить брата, стянуть с него одеяло, одеть его. Стивену еще не было четырех лет, он скучал без матери и часто плакал.

– Ма-ам! – тревожно звал он и прислушивался, словно думал, что она вернулась ночью.

– Она скоро приедет, – уговаривал он его.

– Ма-ам! – звал младший брат.

Он натягивал на него штанишки, рубашку, чулки. Стивен умел одеваться сам, но теперь всегда отбивался и капризничал. Иногда малыш лежал, уткнувшись головой в подушку, и хныкал, а он сидел на краю кровати и бессильно ждал. Только тиканье часов и страх опоздать заставляли его снова тормошить брата.

– Стив, она нам уже завтрак приготовила.

– Ма-ам! Где мама?

– Ты что, завтракать не хочешь? – спрашивал он.

– Я к маме хочу. Ма-ам! – снова звал Стивен.

Иногда он продолжал плакать и у миссис Шоу.

– Ну, ничего, он скоро развеселится. Я дам ему почистить мою медь. А днем мы с ним пойдем на качели.

Она сажала его к себе на колени и сидела выпрямившись. Стивен, бледный от слез, пугливо прислонялся к ее тощей груди.

– Не беспокойся. Ему будет хорошо. А тебе в школу пора. Ну, не плачь. Скоро папа придет. «Нет, это не мой Стив. Это не наш Стив, – скажет он. – Наш Стив никогда не плачет».

В школе была холодная пустота. Он ничего не чувствовал с той минуты, когда входил в ворота, до той минуты, когда выходил из них. Только в автобусе его опять начинала грызть тревога, словно ноющая боль, словно что-то внутри тянуло его вниз.

Родился мальчик. Как-то, когда он вернулся из школы, отец поджидал его, улыбаясь, одетый в праздничный костюм. Он только что побывал в больнице у матери.

– Просто красавец. И вот такой огромный. Ты бы какое имя ему выбрал? Мать думает – Ричард.

– Угу, – сказал он.

– Тебе нравится?

– Угу.

Вошел Стивен.

– Ну-ка, ну-ка! – сказал отец и подхватил его на руки. – Хочешь братишку? – Он растопырил пальцы. – Ножки у него вот такие тонюсенькие. – Он поднял мизинец. – Черт подери, ну и рад же я!

Мать вернулась из больницы. Отец поехал за ней со Стивеном.

– Можно, я пропущу школу? – спросил он. – Ты записку напишешь.

– Нет, это для них причина неуважительная. Вот ты приедешь домой, а она уже тут. – Он засмеялся его огорчению и потер макушку. – А ты вот о чем думай: к чаю-то тебя будут ждать два брата!

Весь день его душило волнение. Мать присылала ему из больницы записки, и он брал их с собой в школу. День за днем он ожидал, что в них обнаружится какой-то особый смысл, перечитывал их снова и снова, старался понять, что скрыто в этих словах: «Я очень без тебя скучаю», «Надеюсь, Колин, ты приглядываешь за Стивом», «Надеюсь, в школе у тебя все хорошо», «Постарайся вставать вовремя», «С любовью». В конце каждой записки стояли крестики, означавшие поцелуи, а мать целовала его редко, почти никогда.

Потом он забыл записки на кухонном столе.

– Тебе они больше не нужны? – спросил отец и, когда он кивнул, бросил их в огонь.

И вот теперь, возвращаясь из школы, он сел впереди, словно надеялся увидеть мать на шоссе.

Спрыгнув с автобуса, он кинулся домой бегом.

В кухне никого не было.

Он взбежал по лестнице, открыл дверь в комнату родителей, потом к себе, к Стиву.

Он спустился вниз, выглянул во двор, зашел в комнату напротив кухни.

В доме стояла тишина.

Он вернулся на кухню, вышел на крыльцо и оглядел ряд дворов. Уже смеркалось. Над шахтой клубилось огромное облако пара.

Он подошел к двери миссис Шоу. И услышал внутри голос матери, потом ее смех и смех мистера Шоу.

Его стука никто не заметил. Он постучал еще раз.

Раздался голос отца:

– Никак кто-то пришел.

Он услышал смех матери, пронзительный, визгливый. Потом скрипнула щеколда и дверь отворилась.

– Да это же ваш Колин! Входи, малый! – Мистер Шоу, все еще смеясь, отступил в сторону. – Входи, входи, Колин. Погляди, какой у тебя брат.

Мать стояла посреди кухни прямо под электрической лампочкой. На ее ногу и юбку ложились отблески огня в очаге. На руках она держала младенца, завернутого в белую шаль, – она только что взяла его у миссис Шоу, которая наклонялась, вытягивая палец, чтобы погладить его по щеке.

– Колин, голубчик, – сказала мать. – Ты сегодня рано вернулся.

Отец стоял у огня, в руке он держал рюмку. Стивен сидел за столом и грыз сухарик.

– Ну, здравствуй, голубчик, – сказала мать. Она наклонилась, свободной рукой обняла его за плечи и прижала губы к его щеке.

– Погляди на своего братика. На кого он похож, как по-твоему?

Она опустила маленького пониже. Из складок шали выглядывало красное сморщенное личико.

Он поглядел и помотал головой.

– Ну как, похож он на меня? – сказал отец. Лицо у него было красное. Он прислонился к стене, посмотрел на мистера Шоу и засмеялся. – А может, на почтальона, а?

– Ну, что вы его сбиваете, – сказала миссис Шоу. Возле пустой тарелки стояли пустые рюмки и бутылка.

– В здешних местах, – сказал отец, – поди разберись!

Миссис Шоу снова засмеялась.

– Да будет вам, Гарри, – сказала она, повернулась к маленькому и погладила его лобик.

– А Колин молодчина, – сказал мистер Шоу. – Заботился о братишке прямо как отец.

– А чай мы пить будем? – спросил он.

– Чай ему подавай! А сам только-только домой вернулся, – сказал мистер Шоу. И снова засмеялся.

– Ну, за третьего, – сказал отец и допил рюмку. – Еще один голодный рот, – добавил он.

– Верно, Гарри. Ты бы поостерегся. – Мистер Шоу снова засмеялся. – Не то одной коляской не обойдешься, еще и новый дом понадобится.

– Нет уж, этот будет последним, – сказал отец. – Трое есть, и хватит. – Он причмокнул, потом снова засмеялся. – Не каждый день у нас есть что праздновать, – добавил он.

– Ничего, Гарри, ты скоро что-нибудь еще подыщешь, – сказал мистер Шоу.

Они снова засмеялись.

– Тут, по-моему, есть двое голодных ребят, – сказала миссис Шоу. – И один, не в пример другому, не первый раз домой возвращается. – Она погладила щечку младенца. – Ну весь в вас, Элин, – добавила она.

– Будем все-таки надеяться, что он вырастет похожим на меня, – сказал отец.

Колин пошел к двери.

– Про затемнение не забудьте! – сказал мистер Шоу. Свет в кухне погас. Мать, прижимая маленького к груди, остановилась у двери и ногой нащупала порог.

– На ступеньках не споткнитесь, Элин, – сказала миссис Шоу.

Они пошли через двор. Отец остался на кухне, и он услышал его голос.

– Нет уж, я никуда не уйду, тут ведь еще капельки две наберется, – сказал он.

Мистер Шоу засмеялся.

Стивен что-то крикнул. Со двора донесся голос отца.

– Зажги свет, голубчик, – сказала мать и добавила. – Да не закрывай ты двери.

Она вошла, держа младенца так, что его головка прислонялась к ее плечу.

– Ну вот, голубчик. Вот мы и дома, – сказала она и положила его на стул.

– Дай-ка мне пеленку, – сказала она, не оборачиваясь. – Возьми в шкафчике.

Он открыл шкафчик у очага и достал пеленку.

Младенец заплакал.

– Я же его кормила совсем недавно. Значит, он не от голода, – сказала она.

Он мелко перебирал ножками, водил перед лицом сжатыми в кулачки руками.

– Тише, маленький, тише! Я пойду с ним наверх.

Она поднялась по лестнице, и он услышал, как она ходит по спальне.

Кухонная дверь открылась. Вошел отец.

– Она что, наверх его унесла? Укладывать баиньки? – сказал он и снял пиджак. Лицо у него было красное, воротничок расстегнут.

– Ну вот. Видел своего братишку?

– Угу, – сказал он.

– Что я тебе говорил, малый? Вот она и вернулась.

Отец, покачиваясь, подошел к очагу и распустил галстук.

– У старины Шоу по такому поводу и бутылочка нашлась, черт подери. – Он рыгнул и схватился за грудь. – Пора и на боковую. Я ведь сегодня не ложился, сам понимаешь. А в пять уже на работу. Ну, да ты и сам знаешь, – добавил он. – Ты-то здесь не первый день живешь, а?

Он сел на стул и закрыл глаза. Вошел Стивен. В руке он держал еще один сухарик.

– Где мама? – сказал он.

Мать спустилась на кухню. Лицо у нее тоже было красное, как у отца.

– Может, он часок поспит, – сказала она. – Как бы из-за этого шума он вовсе не рассонился.

Она поглядела на стол.

– Что ты делаешь, голубчик? – сказала она.

– Уроки, – ответил он и нагнулся над учебником.

– А хоть разок нельзя их не делать? – сказала она.

– Нет, – сказал он и помотал головой.

– Колин работал прямо молодцом, – сказал отец. – Дом прибирал не хуже хорошей хозяйки. Полы натирал, кастрюли мыл. Я возвращаюсь, а у него уже огонь горит, – добавил он.

Его голова медленно опустилась на грудь. Через минуту он захрапел.

– Отец лишнего хлебнул, – сказала мать. – Ему сразу в голову ударяет.

– Я пойду в ту комнату, – сказал он и взял учебники.

– А тебе удобно будет, голубчик? Это ты правильно. Пусть поспит, – сказала мать. – А чай я тебе сейчас соберу, – сказала она ему вслед. – Потерпи минутку.

Он вошел в нижнюю комнату и задернул занавески. Там было очень холодно. Камин не топили уже несколько недель.

Он зажег свет и начал читать. Из-за стены время от времени доносился голос матери и слышался ритмический храп отца.

13

– Посильнее сгибай, – сказал Батти.

Он прижимал согнутую ветку к груди, в другой руке у него было ружье.

– Оттяни еще и привязывай.

Колин привязал ветку и отрезал конец веревки ножом, который ему протянул Батти.