Текст книги "Сэвилл"

Автор книги: Дэвид Стори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

– Ты мог бы, если бы захотел, поискать место поближе к университету, – сказала она.

– Но тогда у меня не будет возможности помогать родителям.

– Не понимаю почему.

– За квартиру же надо платить. У меня тогда почти ничего не останется. А так эти деньги пойдут матери.

– Да, – сказала она и тоже начала смотреть в ту сторону, откуда должен был появиться поезд. Над выемкой медленно вырастало клиновидное облако дыма.

– И в любом случае я не думаю, чтобы мне стоило постоянно болтаться где-то около, а в конечном счете так оно и получится, – сказал он. – У тебя же будет своя жизнь.

Главным образом из-за этого он уже решил, что жениться им пока не следует.

– Ты собираешься следующие три года жить дома? – сказала она.

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Всякое может случиться.

– Если ты останешься здесь, навряд ли.

Показался поезд. Из сумрака выемки выдвинулось черное цилиндрическое тело паровоза, вверх по травянистым откосам пополз дым и белые клубы пара. Паровоз загудел, и дым заколыхался под аркой пешеходного мостика.

Платформа задрожала.

– Через год мы, возможно, убедимся, что у нас нет другого выбора. Кроме как пожениться, имею я в виду, – сказал он. – Что это все-таки наилучший выход из положения.

– Да.

Она смотрела на паровоз, который, плавно проплыв мимо, остановился у дальнего конца платформы. С перестуком остановились вагоны.

В одном из последних вагонов открылась дверь, и вышел Риген. В руке он держал футляр со скрипкой. На нем был темный костюм, из нагрудного кармана торчал белый платок. Торопливо проходя мимо, он молча кивнул, взглянул на Маргарет, слегка покраснел и почти побежал к лестнице. Через несколько секунд его высокая костлявая фигура появилась на мостике.

Маргарет вошла в пустое купе. Она опустила стекло, аккуратно сняла шляпу, положила ее на сиденье, высунула голову и поглядела вперед по платформе.

– Значит, это все, что мы можем сделать, – сказала она. – Подождать и посмотреть, что получится. – Она взглянула на него и тут же снова стала смотреть вдоль платформы, но в другую сторону. Ее нежные чуть впалые щеки порозовели, на висках выступили белые пятна.

Захлопнулись другие двери. Мимо прошел дежурный, дергая ручки.

– Ну, так до следующей субботы, – сказал он.

Она быстро наклонилась к нему.

Он поцеловал ее в губы.

– Береги себя, – сказал он. – Я позвоню.

Прогудел гудок. Вагоны дернулись и задрожали. Паровоз, хрипло запыхтев, пополз по рельсам.

Вагоны заскользили мимо платформы. Рука Маргарет махала и продолжала махать, проносясь над концом платформы и мимо сигнальной будки.

Когда он спустился с мостика, его ждал Риген. Футляр со скрипкой он поставил между ног. Над путями таяли последние клубы дыма и пара.

– Я подумал, что подожду и пойду с тобой, – сказал Риген, медленно провел рукой по волосам и, нагнувшись, взял футляр.

Они пошли по шоссе к поселку. Солнце уже скрылось за холмами. Риген шел широким, размашистым шагом, откинув голову, как будто бессознательно пытался удерживать рвущееся вперед тело.

– Откуда ты так поздно?

– Репетировал. – Риген назвал соседний поселок. – Они организуют танцевальный оркестр. Я подумал, что могу играть там в будни, а в городе по субботам. И у меня там урок. – Он добавил: – Собственно говоря, сегодня вечером я играл в церкви.

– В церкви?

Риген переложил футляр в другую руку.

– Меня пригласил священник. День их святого. То есть святого этой церкви. Там было еще трое. Мы составили квартет.

Некоторое время они шли молча. Воздух был неподвижен. До них отчетливо долетали голоса с полей: чье-то имя, взрыв смеха, потом несколько человек заговорили разом. А издалека доносилось пыхтение паровоза – все тише, тише и наконец замерло.

– Я слышал, тебя не взяли по состоянию здоровья, – сказал Риген.

– Да, – сказал он. – Плоскостопие.

– Меня тоже не взяли. Слабые легкие. – Он похлопал себя по груди. – И по-видимому, малокровие. Пожалуй, это и к лучшему. Бессмысленная трата времени, когда у тебя есть цель.

Под гору навстречу им неслась машина. Обдав их пылью, она умчалась дальше, к станции.

Свободной рукой Риген отряхнул костюм.

– Ты скоро женишься на своей невесте?

– Мы не помолвлены, – сказал Колин.

– Да? – сказал Риген. – А мне казалось… Мама что-то такое говорила. – Он почесал в затылке.

– Через два месяца у нее начинаются занятия в университете. Ей еще три года учиться.

– Тяжелая ситуация, – сказал Риген светским тоном.

Промчавшаяся мимо них машина развернулась и нагнала их. Рявкнул клаксон, в окошко высунулась голова.

– Привет, старик! – крикнул кто-то, машина остановилась, голова обернулась назад. – Привет, Сэвверс!

Секунду спустя из машины вылез человек в офицерской форме.

Только когда он, протягивая руку, подошел совсем близко, Колин узнал полускрытое козырьком фуражки загорелое лицо Стэффорда.

– Ну, я пошел, – сказал Риген, когда они пожали друг другу руки. – Не буду мешать старым друзьям предаваться воспоминаниям, – добавил он все тем же светским тоном и, не ожидая ответа, зашагал дальше по шоссе.

– Да садись же! – крикнул Стэффорд. – Я тебя подвезу! – Повернувшись к Колину, он добавил: – Я заезжал к вам. Твоя мать сказала, что ты пошел на станцию. Со старушкой Мэгги Дормен, хотя столько времени утекло.

– Я ее как раз посадил на поезд, – сказал Колин.

– Так ты что же, не провожаешь ее до дому? – сказал Стэффорд, распахивая дверцу перед Ригеном. Он взял у него футляр и положил на заднее сиденье. – Садись спереди, старик. Терпеть не могу, когда сидят сзади.

Они с Ригеном сели рядом, почти прижавшись к рычагу переключения передач, и машина медленно покатила к поселку.

– Я проезжал мимо, – сказал Стэффорд. – И решил тебя проведать. Сколько же это мы не виделись? – Он энергично нажал на клаксон, увидев детей, которые играли у шоссе возле первых домов.

– Два года, – сказал Колин. – Не меньше.

– А как старина Прендергаст? – спросил Стэффорд, взглянув на Ригена.

– Еще жив. Он передает мне некоторых своих учеников, – сказал Риген. – У нас с ним, так сказать, соглашение. Я преподаю скрипку, а он фортепиано.

– Бедняга Пренни, – сказал Стэффорд и добавил: – Так, значит, Мэгги уехала на поезде одна? – Он вдруг прибавил скорости. – А хочешь, поедем в город и встретим ее на вокзале? Если поторопиться, мы обгоним поезд.

– Ну, зачем тебе беспокоиться, – сказал Колин.

– А никакого беспокойства, старик, – сказал Стэффорд. – Ты слышал, что Мэрион учится на медсестру? Теперь ее, кроме как по большим праздникам, и не увидишь.

Он высадил Ригена на углу. Риген взял с заднего сиденья скрипку и коротко кивнул.

– Очень любезно с твоей стороны, что ты меня подвез, – сказал он так, словно Стэффорд только ради этого и приезжал в поселок. – Всего хорошего. Если окажешься как-нибудь в субботу поблизости от Дома собраний, заходи. – Он снова кивнул и попятился, потому что машина рванулась с места. Стэффорд крикнул в окошко:

– Пока, Майк, старина! Поберегись!

Они с ревом пронеслись по улицам поселка и мимо шахты. Стэффорд, небрежно откинувшись, насвистывал сквозь зубы. Его глаза были почти совсем скрыты козырьком.

– Ты давно в армии? – спросил Колин.

– Уже год, старик. Решил с этим сразу покончить. Через год поступлю в Оксфорд. Вот и следовало все заранее расчистить. – Он посмотрел на Колина, снова перевел взгляд на дорогу и резко крутнул рулевое колесо.

Они повернули к городу.

– Твоя мать сказала, что ты получил освобождение.

Везет некоторым, – добавил он. – Я было попробовал, да не получилось. Достал врачебную справку, что сердце пошаливает. Но во время осмотра ничего не обнаружилось.

– А у тебя что, сердце не в порядке?

– Вряд ли, старик. – Он снова засвистел сквозь зубы. – Просто решил попробовать, а вдруг что-нибудь выйдет.

Стоило впереди замаячить машине, как Стэффорд ее уже обгонял, и через несколько минут они въехали в город. Солнце зашло, но на долину еще ложились отблески заката. Когда они свернули на привокзальную площадь, под козырьком над входом в вокзал вспыхнули газовые фонари. Стэффорд, не выключая мотора, выскочил из машины, взбежал по ступенькам, и Колин еще не успел вылезти, как он снова появился и крикнул:

– Все в порядке, старик. У нас еще десять минут. Я же говорил, что успеем с запасом.

Он просунулся в окошко, выключил мотор, бросил фуражку на сиденье, провел рукой по светлым, почти белым волосам и оглядел площадь.

– Боже мой! Помнишь, как мы стояли вон там? В тот день, когда были в кино с Мэрион и Одри? – Откуда-то, возможно из багажника, он достал стек и, когда они направились к лестнице, ловко сунул его под мышку и заложил руки в перчатках за спину.

Солдат, стоявший, прислонясь к стенке, у входа в вокзал, молодцевато отдал честь, когда они неторопливо проходили мимо.

Стэффорд вскинул руку, не повернув головы.

– Вот и поезд, старик. Что она скажет, когда вдруг увидит тебя тут?

Но поезд прогромыхал мимо, не замедляя хода. По вокзалу пронесся ветер.

– Наверное, экспресс. – Стэффорд быстрым движением поднял к глазам серебристые часы на запястье и добавил: – Еще две минуты, старик.

Они вышли на перрон. Люди, стоявшие там небольшими группами, оборачивались и смотрели на Стэффорда, который медленно прохаживался взад и вперед. В его фигуре появилась новая, незнакомая выправка, волосы были коротко острижены, отчего тонкое лицо обрело какую-то особую ясность, выражение мальчишеской прямоты, как ни странно в детстве ему не свойственной.

– Через пару недель нас отправляют, – сказал он, внимательно глядя вдоль путей. – В Кению. Хотя я, вероятно, долго там не пробуду.

– А куда еще ты можешь попасть?

– В Малайю, например. Ходят такие слухи. Но точно не знаю. Во всяком случае, я подал рапорт о том, что желал бы получить назначение где-нибудь здесь. Я, знаешь ли, представляю армию на регбийном поле, так что у меня есть маленький козырь. Пойти с него в нужный момент – и дело будет в шляпе, есть у меня такое чувство.

Внезапно над рельсами возникла черная грудь паровоза. Люди на перроне задвигались. Стэффорд улыбался, постукивая стеком по ноге.

– А я уже почти забыл, как выглядит старушка Мэгги. Она все еще ораторствует о женских правах? – Он поглядел на Колина и засмеялся. – Ты-то ведь тогда об этом и не знал. Господи! Ну и идеи же у нее были!

Когда Маргарет вышла из вагона, она уставилась на Колина в полной растерянности и даже попятилась к двери, словно собираясь снова подняться в купе. Он взял ее за руку и невольно засмеялся.

– Как же так? Откуда ты взялся? – сказала она, широко раскрывая глаза, и оглянулась на поезд. – Ты ехал в другом вагоне?

– Меня привез Стэффорд, – ответил он, указывая на фигуру в форме.

Стэффорд с преувеличенной почтительностью щеголевато отсалютовал стеком, а потом с легким поклоном подошел и пожал ей руку.

– Примите изъявления, сударыня. Разрешите сопроводить вас до дома? – сказал он и добавил: – Ты меня совсем забыла?

– Боже мой! – Она отступила на шаг и оглядела его. – Значит, ты тоже стал офицером? – сказала она.

– Совершенно верно, – сказал Стэффорд и добавил: – Но почему тоже?

– Как и мой брат. Он танкист.

– А-а! – Стэффорд на мгновение умолк и поглядел на дома за путями. – Ну, это не то что мы, пехота, можешь мне поверить. – Он согнул руку кренделем и добавил: – Разрешите сопроводить вас к машине?

Маргарет засмеялась, положила руку ему на локоть и, оглянувшись на Колина, направилась к выходу.

Колин пошел рядом с ними.

Она отдала билет контролеру, и они вышли на привокзальную площадь. Стэффорд распахнул дверцу машины.

– Втроем с дамой, Коль, – сказал он, – мы здесь все-таки не уместимся. Располагайся на заднем сиденье, только передай мне фуражку.

Они медленно проехали через город. Уже совсем смерилось. Лучи фар ложились на шоссе впереди. Стэффорд описывал события прошедшего года.

– Кстати, Хопкинс был в одном со мной учебном взводе, – сказал он. – Его взяли в стрелковую бригаду. И вот он теперь в Малайе. Я слышал, что Уокер тоже был направлен в часть подготовки офицеров, но не прошел. Он теперь сержант службы армейского просвещения. Ну, что еще о ком сказать? – Он перечислил других соучеников, с которыми встречался. – Ты и понятия не имеешь, старик, как тебе повезло, – добавил он через плечо. – Жуткая муть. То есть я хочу сказать, что сражаться нам сейчас не с кем, кроме коммунистов и азиатов. Два года жизни, выброшенные на ветер.

Они остановились возле дома Маргарет. Стэффорд поглядел на зеленую калитку в ограде.

– А помнишь, дорогая, тот последний раз, – сказал он, – когда Колин галантно проводил тебя до дома? – Он добавил: – Знаешь, эта шляпа просто великолепна.

– А почему бы вам не зайти? Поздороваться с моими родителями, раз уж вы тут, – сказала она.

– С величайшим удовольствием. По-моему, у нас больше никаких срочных дел нет, верно, Коль?

Он вылез из машины и открыл дверцу. Опираясь на руку Стэффорда, Маргарет шла по дорожке к крыльцу. Она постучала в дверь и быстро попросила Колина, который шел сзади:

– Стань в стороне. Посмотрим, что они скажут!

Когда наконец ее мать открыла дверь, она стояла, опираясь на руку Стэффорда и старательно делая серьезное лицо.

– Как же так? – сказала миссис Дормен совсем как Маргарет на вокзале.

Стэффорд молодцевато отдал честь:

– Это ваша дочь, сударыня? Мы обнаружили ее в окрестностях городского вокзала. Она дала нам этот адрес, но, разумеется, мы не удивимся, узнав, что это еще одна выдумка, наподобие тех, которыми она морочила нас все время, пока мы, пренебрегая всеми опасностями, добирались сюда.

– Это Невил Стэффорд, мама, – сказала Маргарет. – Школьный друг Колина.

– Вот вы где, Колин, – сказала миссис Дормен, вглядываясь в темный сад. Она отступила, пропуская Маргарет со Стэффордом в дверь, пожала Стэффорду руку и добавила: – Идите в гостиную, Маргарет. Папа там.

Колин вошел в дом следом за ними. Доктор встал с кресла у огня, улыбаясь пожал Стэффорду руку и поглядел на него с любопытством.

– А, так вы тоже жертва призыва? – сказал он, указывая на его форму. – Садитесь, садитесь. Можно предложить вам чего-нибудь выпить?

Они остались почти на час. Стэффорд снова рассказывал о всяких случаях во время его обучения, о тестах, которые должен был выполнить, чтобы стать офицером, о матче с командой военно-воздушных сил, в котором участвовал, о том, как его взвод и еще несколько заблудились на маневрах и ему вместе с другими офицерами пришлось переночевать под открытым небом. На шоссе прекратилось всякое движение. Неторопливо пробили куранты в церкви неподалеку.

– Боже, вы только посмотрите, сколько времени! – сказал Стэффорд, ловким движением поднося часы к глазам. – Всем добрым людям уже давно пора спать, и особенно Мэгги: как будет грустно, если это личико поблекнет оттого, что из-за Стэффорда она не выспится. – Он повернулся к миссис Дормен. – На вокзале я восхитился ее шляпой. Она изумительно одета. Просто невозможно поверить, что это та самая девочка, с которой я был знаком два года назад. Она действительно, – он повернулся и прямо посмотрел на Маргарет, – просто загляденье.

Маргарет засмеялась. Слушая рассказы Стэффорда, она раскраснелась, а теперь стала совсем пунцовой.

– Нет, правда, получается, что тогда на меня противно было смотреть. Все-таки я была не такой страшной, верно, Коль?

– О, Колин редко видит что-нибудь вокруг. Он слишком уж поглощен своими размышлениями, есть у него такое свойство, – сказал Стэффорд. – Внешний мир и все его проявления он редко удостаивает взгляда.

Миссис Дормен тоже начала смеяться. Прошло еще почти полчаса, прежде чем они наконец распрощались.

– Нет, я должен запомнить этот адрес, – сказал Стэффорд. – В моей жизни было не много таких чудесных вечеров. Знай я, как у вас приятно, поверьте, – он поклонился миссис Дормен, – я нанес бы вам визит много раньше. Колин скрытен просто до невероятности – припрятывать Маргарет только для себя! И почему судьба так меня обходит! – добавил он, направляясь к двери. – На мою долю достается одна скука, а все по-настоящему интересное случается с другими людьми.

Доктор зажег фонари над дорожкой и вместе с женой и Маргарет стоял на крыльце, пока они шли к калитке. Стэффорд обернулся, попрощался еще раз, подождал ответа и только тогда направился к машине.

– Нет, тебе правда жутко повезло, – сказал он, когда они тронулись. – Невзрачная куколка, в которой прячется бабочка! Очень тонко было с твоей стороны, Сэвверс, из всех наличных девочек выбрать именно Мэг. Она по-настоящему расцвела, а вот остальные, если судить по Мэрион, уже начинают вянуть. На каждой прямо написано «Hausfrau» [5]5
  Домохозяйка (нем.).


[Закрыть].

На улицах не было ни души. Они свернули на шоссе, ведущее к поселку. Навстречу, сияя огнями, прогромыхал последний автобус.

– Вы с ней что, помолвлены? – спросил Стэффорд.

– Официально – нет. – Он мотнул головой.

– Ну, а неофициально? – Стэффорд на мгновение отвел взгляд от шоссе.

– Я не вполне понимаю, что это значит, – сказал он. – Мы обсуждали, не пожениться ли нам. Ей еще три года учиться в университете. Если мы до того времени не поженимся, так, наверное, поженимся тогда.

– Ты говоришь как-то без особой уверенности.

– В том, что я хочу на ней жениться, я уверен, – сказал он.

– Так в чем же дело? – спросил Стэффорд.

– Во всем, с чем это сопряжено. Всякие планы, предопределенная жизнь. Я думаю, не уехать ли нам вместе за границу.

– А как считает Маргарет?

– Я с ней об этом еще не говорил, – сказал он. – Но я подумал, что мог бы преподавать за границей. Больше свободы и меньше требований. – Он умолк.

– Ты все еще пишешь стихи? – сказал Стэффорд.

– Да, – сказал он.

– И что-нибудь опубликовал?

– Нет. – Он мотнул головой.

– Ну, в любом случае удачи вам обоим, – сказал Стэффорд.

Когда они свернули на их улицу и остановились перед домом, в спальне его родителей вспыхнул свет. Отдернулась занавеска, и минуту спустя свет загорелся в коридоре. Дверь открылась, на крыльцо вышла мать в пальто, надетом поверх ночной рубашки.

– Может быть, зайдете, Невил? – сказала она. – Выпить чашку чаю.

– Вы очень любезны, миссис Сэвилл, – сказал Стэффорд. Он тоже вылез из машины и стоял у капота, постукивая каблуком по колесу. – Я как раз прощался с Колином. Мне пора.

– Ну, я на всякий случай вскипятила воду, – сказала мать. – Я подумала, что, раз он не вернулся, вы решили провести вечер вместе.

– Так оно и было, миссис Сэвилл, – сказал Стэффорд и засмеялся.

Мать взглянула на небо. Сквозь редкий туман проглядывали звезды.

– Такая красивая ночь, – сказала она.

– Удивительная, – сказал Стэффорд и тоже посмотрел вверх. Светлые волосы поблескивали в полосе света, ложившейся из двери, и словно окружали его голову слабым сиянием. – Да, чудесная ночь, – сказал он еще раз, медленно.

– Значит, если хотите, чай вас ждет, – сказала мать и, плотнее запахнув пальто, ушла в дом.

– Да, вечер, полный событий, – сказал Стэффорд, все еще постукивая каблуком по колесу. – Я заходить не буду. Поблагодари от меня твою мать за любезность.

– Хорошо, – сказал он.

– Ну, так я поехал, – сказал Стэффорд и быстро протянул ему руку. – До скорого. Я тебе черкну строчку-другую. Африка. Дальний Восток. Когда получаешь письмо, это все-таки развлечение. В армии жутко много всякой лабуды. Скука зеленая. Наверное, в Оксфорде тоже будет не лучше. Нельзя сказать, чтобы я так уж туда стремился. Тем не менее. Наш долг – не рассуждать. А выполнять и прилагать усилия.

Он сел в машину. Заработал мотор. Свет от приборной доски лег на загорелое лицо, приветственно поднялась рука, и машина тронулась.

Колин смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а потом вошел в дом.

Блетчли проучился в школе еще год, сдал на стипендию и уехал в университет учиться на инженера-химика. Иногда по субботам и воскресеньям или на каникулах он проходил по улице в университетской куртке, намотав на шею широкий шарф цветов своего университета, сжимая в зубах трубку, с книгами под мышкой.

Летом, когда Маргарет уехала на каникулы, Колин несколько раз отправлялся со своим приятелем в город на танцы в Доме собраний. Бальный зал занимал весь второй этаж длинного каменного здания с высокими окнами и портиком. К стеклянным дверям зала двумя полукружиями вела широкая лестница. В маленькой нише сбоку продавали билеты.

Снимал помещение и возглавлял оркестр Риген. Его высокая фигура во фраке с разученной непринужденностью изгибалась на краю маленькой эстрады в глубине зала. В руке он держал дирижерскую палочку. Перед каждым музыкантом стоял пюпитр, по всей длине которого переплетались инициалы «М. Р.». Когда они вошли, Риген небрежно кивнул им над головами танцующих, словно их появление само собой разумелось, а немного позже взял скрипку и, встав перед оркестром, начал играть прямо в микрофон.

Блетчли после некоторых колебаний университетской куртки решил не надевать и явился в костюме. Его красное лицо лоснилось улыбкой: он был заранее готов снисходительно или презрительно посмеиваться над тем, что они увидят внутри, однако у дверей остановился и вперил недоуменный, почти обиженный взгляд в худую элегантную фигуру своего друга в глубине зала.

Вдобавок ни одна из девушек вблизи от двери не соответствовала его вкусу, и Блетчли, засунув руки в карманы, некоторое время досадливо смотрел поверх покачивающихся в танце голов, а потом повернулся к Колину и сказал:

– Ну и публика! К нему же только такие и ходят, как мы могли бы сами догадаться, если бы взяли на себя труд подумать! – Капли пота уже выступили на его массивном лице и толстой красной шее, тяжелыми складками поднимающейся из воротничка. Он все-таки не удержался от соблазна и надел полосатый галстук с эмблемой своего университета. – По-моему, тут почти одни шахтеры. А девушек они привели фабричных, не иначе. Я тебе рассказывал про студенческие балы? Затягиваются иногда до часа ночи, а многие девушки и тогда не торопятся вернуться домой.

В перерыве между танцами Риген направился к ним, Его большая голова с длинными волосами, тщательно зачесанными назад и напомаженными, чтобы замаскировать выпуклость на затылке, покачивалась над головами остановившихся танцоров, легкая официальная улыбка освещала бледное лицо. Он слегка кивнул Блетчли и сказал:

– Очень мило, что ты пришел, Йен. Рад, что тебе удалось выбраться. – Он указал в глубину зала и добавил: – Пойдемте к буфету и выпьем.

– Только апельсиновый сок? – сказал Блетчли, идя за Ригеном и разглядывая бокалы в руках тех, кто возвращался от стола у противоположной стены.

– Мы еще не получили разрешения на продажу спиртных напитков, – сказал Риген. – Но вообще, по моему опыту, они плохо сочетаются с танцами. Если бы мы, например, стали торговать пивом, обязательно начались бы неприятности. – Через головы стоящих у стола он крикнул женщине в темном платье и белом переднике: – Три сока, Мэдж.

Колин узнал свою тетку, хотя она совсем поседела и очень растолстела с тех пор, как он в последний раз видел ее много лет назад в единственной комнате деда и бабки. Ему вдруг показалось, что она не хочет его узнавать: она дала ему бокал и сразу протянула второй Блетчли, говоря Ригену:

– Так сегодня без добавлений, Майкл?

– Привет, тетя, – сказал Колин.

– Тетя! Я вот покажу тебе тетю! – сказала она и засмеялась, по тут же изменилась в лице, подперла щеку ладонью и добавила: – Да никак это старший сынок нашей Элин? Ты, что ли, Колин, голубчик? – И опять засмеялась, когда он, раздвинув покупателей, перегнулся через стол, чтобы пожать ей руку. – Когда я его видела в последний раз, он же был вот такой, – сказала она Ригену, опустив руку до края стола. – И такой гордый, и так свою мамочку оберегал, что взрослому мужчине впору. Редж просто не поверит. Вот погоди, я Дэвиду расскажу! Да ты сам их увидишь. Они сюда иногда заглядывают. Попозже. Ну, когда выпьют кружку-другую пивка.

Наконец они отошли от стола, но тетка продолжала смотреть на него поверх голов. Она улыбалась, кивала, машинально раздавая бокалы с соком.

– Вы только подумайте, – услышал он ее голос. – Это же мой племянник! Сколько уж лет я его не видала. Вот бы Редж и Дэвид пришли, пока он тут.

– У вас очень жарко, Майкл, ты не находишь? – сказал Блетчли, проводя пальцем под воротничком.

– Окна держат закрытыми, пока не будут распроданы прохладительные напитки, – сказал Риген. – Но если хочешь, чтобы их открыли, Йен, только скажи.

– Нет-нет. Раз ты так ведешь свое дело, я не хочу быть помехой.

– Может быть, вы хотите потанцевать, – сказал Риген. – У нас есть дамы, которые приходят одни, – добавил он. – Могу вас им представить. Они обычно сидят у самой эстрады.

И той и другой было под тридцать, обе были в одинаковых расклешенных платьях, стянутых в талии, обе сильно накрашены. Одна носила очки, которые сняла, прежде чем пойти танцевать с Блетчли. Ее звали Джойс, а другую Марта. Они танцевали с профессиональной отчужденностью, явно смиряясь с неуклюжестью своих партнеров и в то же время злясь на нее. В ровном ритме они сделали круг по залу, вновь оказались под одобрительным взглядом Ригена и продолжали двигаться вместе со всей тяжеловесно топчущейся толпой.

Под потолком медленно вращались разноцветные лампы. Теперь в конце зала открыли окно, и в него вместе с уличным шумом субботнего вечера врывалась струя прохладного воздуха.

Блетчли откровенно не умел справляться со своими ногами. Время от времени он что-то говорил партнерше, и оба они смотрели вниз: она, близоруко щурясь, скорее всего, вовсе ничего не видя, а он – раздраженно, словно его ноги вытворяли что-то без его согласия. Бычья голова с лоснящимся массивным лбом и щеками наклонялась вниз рядом с нарумяненным и напудренным лицом, после чего, словно огромные ботинки получали невидимый толчок, пара вновь начинала неуверенно двигаться.

Риген объявил, что кавалеры меняют дам. Он отчеканивал слова в микрофон с такой тщательностью, точно каждое вкладывал туда пальцами. Блетчли подошел, слегка поклонился Марте, и она сразу взяла его руку так, словно ей было совершенно все равно, с кем танцевать, а Колин направился к близорукой Джойс, которая, обнаружив, что стоит одна, растерянно оглядывалась по сторонам.

– А, вот вы где, – сказала она. – А я уж подумала, что вы потерялись.

Они ушли через час. Уже совсем стемнело. Все окна зала были открыты. Когда они направились к двери, Риген, который играл на скрипке перед микрофоном, поглядел на них через головы танцующих вопросительно, почти жалобно и, не переставая играть, с улыбкой кивнул, когда Колин знаком показал, что они решили выйти на улицу.

У дверей его перехватила тетка.

– Ты что, уже уходишь? – сказала она. – А Реджа и Дэвида еще нет. Им очень жалко будет, что они тебя не застали.

– Мы, наверное, в следующую субботу опять придем, – сказал он. – Тогда и повидаемся.

– Ну, смотри, ты обещал! – сказала она, засмеявшись, потом ухватила его за руку. – А как твоя мама? Я слышала, у нее года два назад была операция.

– Да нет, это уже давно было, – сказал он. – Сейчас она себя хорошо чувствует.

– Ну, с таким сыном оно и неудивительно. Не то что Редж и Дэвид – они и читать-то толком не научились.

– Возможно, в этом есть свой смысл, – сказал он.

– Что же, зарабатывают они побольше своего отца, – сказала она. – Да не в том, по-моему, дело. От денег счастливее не станешь. Потому я сюда и прихожу, чтобы на людях побыть, где весело.

По лестнице навстречу им поднималась компания парней. Возможно, среди них были и его двоюродные братья. Следом за мокрым от пота Блетчли он вышел на улицу. Из зала донеслись приветственные крики и взрывы смеха.

За открытыми окнами у них над головой гремела музыка.

– Как Риген потом добирается до дому? – спросил Блетчли, вытирая лицо.

– Наверное, на поезде. С двенадцатичасовым, – сказал он.

– Ты что, будешь его ждать? – сказал Блетчли. – А я, пожалуй, пойду на автобус.

– Я тоже, – сказал он.

– Если хочешь знать, – сказал Блетчли, когда они шли к остановке, – так, по-моему, Майкл долго не продержится.

– Он, кажется, доволен тем, как у него идут дела.

– Я кое-что узнал от девицы, с которой мы танцевали. – Блетчли провел носовым платком по шее. – Ему, по-видимому, из выручки почти ничего не остается.

– Как же так?

– Ну, ведь в городе есть настоящий дансинг, «Эмпориум». Там и бар есть, и зал вдвое больше. А к нему ходят только потому, что он за вход берет гроши. В этом весь Майкл. Сплошные фантазии. И ни на йоту здравого смысла. После того как он заплатит за наем зала, заплатит служащим, заплатит оркестрантам, хорошо, если у него очистится два-три фунта. И эта болтовня о выступлениях по радио! Он мне даже про кино что-то плел.

Когда наконец подошел автобус, из его дверей появился высокий жилистый рыжий парень, а за ним выскочил коренастый брюнет. Проходя мимо очереди, Батти остановился, обернулся к Стрингеру, а потом сказал Блетчли:

– Здоров, Брюхо! Как живешь?

– Очень хорошо, – сказал Блетчли. – А ты как?

– И куда же это ты направляешься в такой поздний час, Брюхо? – сказал Стрингер.

– Собственно говоря, домой, – сказал Блетчли.

– А мы приехали послушать ригеновский оркестр, – сказал Батти и посмотрел на Колина. – Может, пошли вместе, Языкатый?

– Мы только что оттуда, – сказал он.

Почти вся очередь уже вошла в автобус.

– Значит, Мик Риген сейчас там, а? – сказал Стрингер. Он недавно отрастил усики, такие же черные, как его глаза и волосы. Они прямоугольным пятном темнели у него под носом. Его лицо и лицо Батти в свете уличного фонаря чисто блестели, как у всех шахтеров после тщательного умывания.

– Да, Майкл там. И играет отлично. Хотя никто этого не замечает, – сказал Блетчли.

– Ну, мы это заметим, Брюхо, – сказал Батти, толкнул Стрингера локтем и захохотал.

– Мы-то заметим, – сказал Стрингер.

– Ну, бывай, Язык, – сказал Батти, подождал ответа и только тогда пошел по улице вслед за удаляющейся фигурой Стрингера.

В автобусе они поднялись наверх. Блетчли достал трубку.

– Думаю, эта парочка вряд ли хорошо кончит, – сказал он.

– Не знаю, – сказал Колин. – Они живут по-своему.

– Рабочая скотинка. Не вижу, на что они могут надеяться. То есть, – добавил Блетчли, – какое будущее лежит перед ними? Танцульки и пиво. – Он выпустил клуб дыма, и Колин вдруг вспомнил доктора Дормена. В такое же время, на этом же самом автобусе он по субботам возвращался в поселок, простившись с Маргарет. Он уставился в окно.

– Я хочу сказать, это же чисто животное существование. Как по-твоему? – говорил Блетчли.

– Может быть, вся жизнь – животное существование, – сказал он, повышая голос, потому что автобус загремел сильнее. Внизу мелькнула черная вода реки.

– Ну, с тем, что вся жизнь – животное существование, я согласиться не могу, – сказал Блетчли, словно обращаясь к остальным пассажирам. – Для чего же тогда наука? Некоторые люди поднимаются над своей средой. А других она засасывает. И они спокойно с этим мирятся, насколько я могу судить. Возьми Батти и Стрингера. Лучше примера не найти. – Еще одно облако дыма проплыло от его сиденья через весь автобус. – Я хочу сказать, что они так и застрянут тут до конца своих дней.