Текст книги "Сэвилл"

Автор книги: Дэвид Стори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Он пошел в павильон и быстро переоделся. Когда он вышел, отец ждал его у двери. Они вместе пошли по проходу.

– А где тот паренек? – сказал отец. – Ну, который не любит стараться.

– Он не вышел ни в один финал.

– Другого и ждать нельзя было, – сказал отец. – Умен не по летам, ну, и хитрющий вдобавок.

На остановке они встали в очередь – по субботам люди приезжали в город за покупками. Мимо проходили ученики его школы с родителями.

– Хорошая школа, очень хорошая, – сказал отец.

– Откуда ты знаешь?

– А видно по тому, как они одеваются. – Он помолчал. – И как все организуют, – добавил он.

Колин ничего не сказал.

– Они заставляют тебя развернуться как следует, вот что.

– Да, – сказал он.

– Не то что там, где я работаю. – Отец засмеялся. – Где я работаю, там начальство одно норовит – поприжать тебя как следует.

Подошел автобус. Они влезли наверх. Отец опустился на сиденье рядом с ним.

– Что ты в этой школе учишься, для меня все. Ты это помни, малый, что бы там ни случилось.

14

В сарае стоял верстак, лежали части разных машин, покрышка от трактора, всякие лопаты и заступы, вилы и грабли, а к стене был прислонен мотоцикл – единственный предмет здесь, не требовавший починки.

– Раненько ты явился, – сказал старшой. – Вроде бы без четверти восемь. – Ой достал часы из жилетного кармана. – Выспался, значит?

– А вы с хозяином говорили?

– Он сказал, чтобы я тебя взял. – И добавил: – Он сегодня сам сюда заедет.

– А сколько я буду получать? – сказал Колин. Накануне он спросил только, не найдется ли для него работы.

– Мне про это, парень, ничего не известно. Я ведь тут за старшого, и все. Хозяин тебе сам скажет.

Колин сел на кучу мешков у двери. Снаружи на изрытом колеями дворе стоял трактор, а дальше под навесом – сноповязалка. Сараи и навесы сбились в тесную кучку посреди полей. Их крыши опирались на столбы, такие низкие, что даже он, входя, наклонял голову. Только там, где стояла сноповязалка, крыша была повыше.

Старшой снял пиджак и пошел к трактору. Он поджег лоскут, сунул его в отверстие спереди и начал крутить заводную ручку.

Колин встал и вышел вслед за ним.

– Отойди-ка, – сказал старшой. – Он, когда заводится, может и взбрыкнуть.

Он рванул ручку.

– Прогревается-то не сразу.

И снова рванул.

В моторе раздался негромкий сосущий звук.

Старшой выхватил тлеющие остатки лоскута, затоптал их и схватил еще один. Из жилетного кармана он вынул зажигалку, щелкнул, сунул пылающую тряпку в отверстие, быстро крутнул ручку и отскочил, когда мотор взял.

Из вертикальной выхлопной трубы вырвалось облако дыма. Несколько секунд старшой слушал, как работает мотор, потом уменьшил обороты и пошел назад через двор, вытирая руки ветошью.

– Надолго хочешь устроиться или только на каникулы? – сказал он.

– На каникулы.

– Значит, учиться не бросаешь?

– Нет.

– А вот и Джек.

Во двор въехал мужчина в комбинезоне. Он спрыгнул с велосипеда и поставил его в сарай.

– Вон кролик объявился, тот, что вчера приходил насчет работы, – сказал старшой и добавил. – А тут заикнись про работу, так только пыль завьется.

У приехавшего было длинное худое лицо, тощие, костлявые руки, редкие, коротко остриженные волосы. Закатив велосипед в сарай, он снял куртку и открыл сумку, висевшую на руле.

– Позавтракать, что ли. Дома так и не успел, – сказал он, вытащил бутерброд и сел на мешки рядом с Колином.

Старшой принес из глубины сарая косу, обмотанную мешковиной и перевязанную веревкой. Он неторопливо развязал узлы и освободил клинок.

Появился третий человек, низенький, плотный, с кривыми ногами. Он выглядел старше первых двух. Он пришел по тропинке, которая тянулась через поле вдоль живой изгороди. На нем тоже была кепка, а с плеча свисал на веревке небольшой коричневый мешок.

– А вот и Гордон! Лучше поздно, чем никогда, – сказал второй, откусил еще кусок и убрал остатки бутерброда в сумку.

– Джек, а сноповязалку надо бы смазать, пока хозяин не приехал, – сказал старшой. Он прислонил косу к мешкам, еще раз ушел в глубину сарая и вернулся с зубчатым ножом сноповязалки, тоже аккуратно завернутым в мешковину.

– А малый, значит, пришел, – сказал кривоногий. Он снял кепку и вытер лоб. – Черт! Колосья нынче рано высохнут. – Он посмотрел на Колина и снова перевел взгляд на поле.

– Начинать, пожалуй, рановато, – сказал старшой. Кроме ножа сноповязалки, он принес небольшую косу, наточил ее на бруске и подошел к мешкам.

– Умеешь с ней управляться? – сказал он.

– Да, – сказал Колин.

– Ну, так у меня есть для тебя работка.

Он повел его через двор. Трактор выплевывал клочья дыма, подрагивая на массивных шинах.

Старшой перешел изрытый колеями проселок, и они перелезли через забор. Большой луг уходил вниз к железнодорожной насыпи. По нему там и сям были разбросаны купы деревьев, среди высокой травы широкими полосами тянулись заросли крапивы.

У забора паслись лошади.

– Скоси-ка мне ее, – сказал старшой, указывая на крапиву. – Значит, косу ты в руках держал?

– Да, – сказал он.

– Всегда коси от себя. Не вздумай повернуть косу.

Трава была вся в росе. Пока они шли от забора, он успел промочить ноги.

Старшой направился назад к сараям.

Он работал быстро. Оглядел огромный луг, пересчитал ближайшие заросли и быстрее замахал косой.

Солнце жгло сильнее. Легкий туман, висевший над полями, когда он вышел из дому, давно растаял. С безоблачного неба лился зной.

Лошади, когда он подошел к ним, подняли головы. Он протянул двум, которые стояли поближе, по пучку травы.

На проселке показался автомобиль и, не остановившись у сараев, поехал дальше, к видневшемуся в отдалении дому.

По насыпи прогромыхал поезд. Лошади подняли головы, а одна вдруг помчалась галопом вокруг луга, и он почувствовал, как земля содрогается под ее копытами.

Проехал назад автомобиль. За стеклом мелькнула светловолосая голова, машина выехала на шоссе и скрылась из виду.

Теперь позади него на лугу лежали кучи скошенной крапивы и чертополоха. Он переложил косу в другую руку. Лошади, подергивая хвостами, ушли от жары в тень деревьев.

Рокот трактора замер.

Через час вернулся старшой. Он окликнул его от забора и замахал рукой.

Во дворе кривоногий натачивал косу. Старшой кончал точить другую. Трактора и сноповязалки нигде не было видно. Второй мужчина все еще сидел на мешках.

– Где же это ты был? – спросил он, дожевывая бутерброд.

– Ты готов, Джек? – сказал старшой.

– А как же, Том, – ответил он. – Уж который час дожидаюсь.

Они свернули за сараи и пошли по колее у края пшеничного поля вдоль металлической ограды, за которой склон постепенно поднимался к большому каменному дому. Пшеница полегла от ветра, и старшой иногда нагибался и приподнимал колосья концом косы. Среди них попадались совсем почерневшие.

– Черная гниль. Да уж, Смитти не обрадуется.

Остальные двое, однако, не обратили на его слова никакого внимания. Кривоногий с косой на плече шел сзади, разговаривая с костлявым, который все еще жевал бутерброд; свою сумку он нес в руке.

Они вышли на широкое поле, которое ровной волной поднималось к близкому горизонту. Нижний его край граничил с пастбищем и был отделен от него изгородью из боярышника и чахлой рощицей.

– Вот отсюда и пойдем, Гордон, – сказал старшой. – Ты как выберешь, вверх или вниз?

– А я с Джеком пойду или с мальчонкой? – сказал кривоногий.

– Для начала он пусть при мне останется, – сказал старшой.

– Ну, тогда мы вниз! – Костлявый захохотал, укладывая сумку и куртку под изгородью.

Они повернули в разные стороны. Кривоногий скашивал колосья по краю поля, а костлявый, нагнувшись, шел за ним, вязал колосья в снопы и прислонял их к изгороди. Старшой направился вверх по склону, взмахивая косой со спокойной небрежностью, точно рассеянно подметал комнату. Потом он вернулся туда, где Колин подбирал колосья, докончил сноп и сам связал второй.

– Ну, понял? – сказал он и пошел к оставленной косе.

Руки у Колина уже распухли и были все в ссадинах, а теперь он то и дело резал ладони соломой и царапал их о стебли чертополоха, попадавшиеся среди колосьев. По примеру костлявого он прислонял снопы к изгороди.

Солнце пекло. Они медленно двигались вверх по склону.

– Руки-то у тебя нежные, – сказал старшой, снова останавливаясь. – Вечером, когда домой вернешься, подержи их в соленой воде.

Солнце поднималось все выше. Кривоногий и костлявый внизу под склоном казались теперь двумя темными пятнышками. За изгородью на пастбище медленно двигались коровы, узкий проселок уходил вдаль, к группе домов – больших, кирпичных, затененных деревьями. Еще дальше, за другими пшеничными полями, темнел зубчатый хребет террикона, а над ним черным туманом висела полоса расходящегося дыма и взметывались облака пара, огромные, как холмы.

По колее от сараев к полю ехала машина. За ней клубилась пыль.

Из машины вылез краснолицый дюжий мужчина. Он снял фетровую шляпу, вытер лоб и поглядел туда, где работали Колин и старшой.

– Работай, работай, это Смитти, – сказал старшой.

Разглядывая снопы, краснолицый пошел вдоль изгороди. Колин продолжал вязать колосья, пока сзади не раздался голос:

– Как дела, Том?

– Да ничего, – сказал старшой. – К вечеру, думаю, обкосим.

– Надо бы в один день уложиться. Такая погода долго не продержится. – На нем были брюки-галифе. Молочно-голубые глаза посмотрели на Колина. Он покачал головой. – А это что еще за фу-ты, ну-ты, всего ничего?

– Это Колин, – сказал старшой.

– Сколько тебе лет, парень? – сказал фермер.

– Одиннадцать, – сказал Колин.

– Если кто спросит, говори – четырнадцать. – Он поглядел на старшого. – Ну, а работает он как?

– Хорошо работает, – сказал старшой, подмигнув фермеру, и кивнул. – Он вон там чертополох косил, так не меньше половины в руках унес.

– Домой, на сено, что ли?

– Да не иначе, – сказал старшой.

– А тебе работа подходит? – сказал фермер.

– Да, – сказал Колин.

– И долго ты собираешься у нас пробыть? Или тебя завтра и след простынет?

– До середины сентября, если надо, – сказал он.

– Значит, мы месяца два можем на тебя рассчитывать. – Он с улыбкой поглядел на старшого. – Вот и есть у нас работник до конца страды, а, Том?

– Да, уж теперь за уборку можно не беспокоиться, – сказал старшой.

Фермер поглядел на руки Колина.

– Где ты живешь, парень? – сказал он.

– В Сэкстоне.

– Ого! Далековато отсюда. – Он поглядел вниз на двух других. – А как твоя фамилия?

– Сэвилл.

– Сэвилл из Сэкстона. Ну, буду помнить. – Он повернулся к старшому. – Я заеду завтра поглядеть, как вы начнете.

Он медленно спускался по склону, осматривая колосья, поговорил с кривоногим и костлявым, потом пошел к машине.

Они работали еще некоторое время, а потом сделали перерыв, чтобы поесть, и, пропыленные насквозь, вернулись к сараям.

Старшой сел в стороне. Кривоногий и костлявый устроились в другом конце двора. Они лежали в тени дерева и разговаривали. Кривоногий больше молчал, но зато часто смеялся словам своего собеседника.

Колин сидел на мешках у входа в сарай. Мать дала ему с собой бутылку холодного чаю и хлеб с яичным порошком.

В час дня старшой вынул часы.

– Джек, Гордон! – Он медленно поднялся на ноги и взял косу. Свой термос он унес в сарай и поставил возле мотоцикла. Из сарая тянуло запахом соломы и машинного масла.

Те двое все еще лежали под деревом.

Они пошли назад на поле. Из-под их ног поднимались клубы пыли. Они опять двинулись вверх по склону.

К середине дня они добрались до вершины холма.

– Придется сегодня часок-другой поработать сверхурочно, – сказал старшой. Он вынул часы из кармашка брюк, куда переложил их, когда снял жилетку. – Ты можешь остаться на лишний час или два? – сказал он.

– Да, – сказал Колин. – Сколько надо, столько и останусь.

В поле старшой почти все время молчал. Если он останавливался, то лишь для того, чтобы наточить косу, или оглядывался, рассеянно смотрел на снопы, которые связал, и кивал головой.

Работая, Колин подсчитывал, сколько получит денег. Восемь часов в первый день – семьдесят два пенса. Семьдесят два пенса равны шести шиллингам. За сверхурочный час еще девять пенсов плюс четыре с половиной, за два сверхурочных часа – два шиллинга три пенса, а всего за день это выйдет больше восьми шиллингов. Даже без сверхурочных он, по его расчетам, мог за одну неделю заработать тридцать три шиллинга. Чем больше он считал, тем больше прибавлялось у него сил. Он почувствовал, что готов работать хоть до темноты. Да и день уже шел под уклон.

Они работали до семи часов. На то, чтобы обкосить поле, у них ушло три часа утром и шесть днем. Когда они вернулись к сараям, у него еле хватило сил сесть на велосипед.

– Завтра в восемь, – сказал старшой.

– Смотри, спозаранку не являйся! – сказал кривоногий и засмеялся вместе с костлявым. Они стояли у навеса, пока старшой запирал дверь сарая. Наконец кривоногий пошел напрямик через поле, а костлявый поехал на велосипеде по проселку.

Колин поехал за ним. У деревянной калитки, выходившей на шоссе, его обогнал старшой на мотоцикле, помахал костлявому и повернул к дальним домам.

Перед каждым подъемом он слезал с велосипеда и вел его рядом. Когда он добрался до дому, было почти девять часов. А утром он уехал в семь – больше тринадцати часов назад. Он прислонил велосипед к стене и, пошатываясь, вошел в кухню.

Стивен в пижамке стоял у очага – мать подстригала ему ногти.

– Где ты был? – спросила она и осеклась, увидев, в каком он состоянии.

Он посмотрел на свое лицо в зеркале над раковиной: красное, почти малиновое, в грязных потеках пота, волосы и брови совсем седые от пыли.

– Мне просто надо умыться, – сказал он.

– Но где ты был?

– Мы работали сверхурочно, – сказал он.

Вода перестала щипать кожу. Он намылил руки до плеч, намылил лицо, ополоснул волосы под краном.

– Ужин тебе давным-давно готов, – сказала мать.

– Поставь его на стол, – сказал он.

– Ты что же, – сказала мать, – теперь все время будешь возвращаться чуть не ночью?

– Ничего, – сказал он. – Втянусь, и все будет в порядке.

На следующий день они жали. Старшой вел трактор, Гордон – кривоногий – сидел на сноповязалке у длинного рычага и следил, как работает нож, как вяжутся снопы и медленно, через правильные промежутки, сползают вбок. Колин и костлявый складывали их в копны. Вдвоем они собирали снопы по шести рядам – сносили их парами и укладывали в копны по восемь пар в каждой, слегка наклоняя внутрь, чтобы они не падали.

– А знаешь, что бы я сделал, если б командовал на войне? – сказал костлявый. – Я бы собрал всяких животных, заразил бы их холерой, бешенством, дизентерией, бери-бери и каждую ночь сбрасывал бы их на Германию. И никаких бомб не надо было бы, и самолетов куда меньше тысячи. За неделю можно было бы облететь всю страну и накидать на парашютах мышей и крыс. Где-нибудь возле больших городов и рек. И возле ферм – ну, знаешь, во время жатвы.

Он поглядел по сторонам, словно представляя себе, как на окрестные поля падают крысы и мыши.

– За неделю можно было бы всю страну насквозь пройти. Никакого сопротивления – кто в больнице, а кто дома валяется. Гитлер! Да там никто и на ногах бы толком устоять не смог.

Позже, когда они добрались до угла поля, он закурил сигарету.

– А с подводными лодками я бы вот что сделал: обвел бы ночью их порты электрическим кабелем и скрепил бы его с электрическим проводом. И чуть какая поплывет и заденет по нему, я бы сразу его включал. Они бы у меня попрыгали! Сразу всплыли бы, как рыба, если ее в кипяток кинуть.

Костлявый работал медленно. Он часто останавливался, глазел по сторонам, смотрел, как трактор и сноповязалка срезают стену колосьев, легко наклонялся, несмотря на свой высокий рост, и брал снопы, сгибаясь и разгибаясь еле заметным движением.

– Нечего надрываться-то. Деньги свои мы все равно получим.

Они спустились к подножию холма, и в тени рощицы, под деревьями, он увидел пруд. Ветки купались в воде.

Они с костлявым ходили по стерне между рядами снопов, и вокруг поднималась сухая пыль. Параллельно изгороди вдоль длинной стороны поля единственный ряд копен уходил вверх, к гребню.

Дойдя до самого низа, они повернули. Трактор медленно взбирался на склон над ними. Время от времени он останавливался, кривоногий слезал на землю и очищал ножи или выдергивал застрявший сноп. В такие минуты наступала тишина и было слышно, как вдалеке лает собака или кто-то окликает кого-то в большом доме за деревьями. Костлявый тут же усаживался в тени изгороди, закуривал и словно засыпал с сигаретой во рту, а Колин продолжал работать и складывал в копны и его снопы. Костлявый поднимался с земли, когда трактор снова трогался или появлялся из-за гребня.

Широкая полоса стерни уже протянулась по всем четырем сторонам поля.

– Долго еще до обеда, как по-твоему? – сказал костлявый. Часов у него не было. Свою сумку он захватил на поле и время от времени, когда они продвигались дальше, возвращался за ней к изгороди и переносил ее на другое место впереди. – По солнцу тридцать пять минут осталось, – добавил он. – Больше, чем на минуту-другую, я не ошибусь, хоть поспорим.

Теперь он все время посматривал на трактор и каждый раз, когда трактор останавливался, выпрямлялся со снопом в руках, проверяя, не собирается ли старшой объявить перерыв.

– Том, глядишь, и до часу проработает. Он ведь на время не смотрит. Ну, если старик Гордон ему не напомнит, неизвестно, сколько еще мы тут проторчим.

Однако через несколько минут трактор остановился. Грохот стих. Клочья синего дыма больше не плыли над полем.

Кривоногий уже шел по стерне, но старшой что-то подвинчивал в сноповязалке.

– Ага! Обед! – сказал костлявый.

Он схватил сумку и рысцой затрусил к колее.

Колин не торопясь шагал за ним. Когда он добрался до двора, кривоногий и костлявый уже лежали под деревом. Старшой появился только минут через двадцать. Он вошел в сарай, перебрал там несколько гаечных ключей, вышел с парусиновой сумкой через плечо и сел на пороге открытой двери. Позади него в полутьме поблескивал его мотоцикл.

– Вроде бы я ее наладил, Джек.

– Я ж говорил, что гайки надо поослабить.

Некоторое время они перекликались через двор.

– А как тебе копнится, малец?

– Ничего, – сказал Колин.

– Совсем загнал того вон лодыря или еще не очень?

– Это кто же лодырь? – сказал костлявый.

– Ты, Джек, ему голову дурацкими идеями не забивай.

– Да откуда у Джека идеям-то взяться, Том? – сказал кривоногий.

– А вот наберусь у того вон студентика, – сказал костлявый.

Они захохотали.

Через час они пошли назад на поле.

Было еще жарче, чем накануне. Теперь они поднимались по склону, низко нагибаясь к земле. Трактор остановился, и старшой с кривоногим больше часа тоже укладывали снопы.

– Надолго их не хватит, – сказал костлявый. – Раз уж трактор есть, что за охота спину ломать.

Вскоре трактор снова тронулся.

– Ну, что я тебе говорил? – Костлявый с решительным видом уселся под изгородью, и Колин продолжал работать один.

Потом приехал фермер. С ним была девочка и еще мужчина в гольфах, который держал в руках ружье. Мужчина с ружьем и девочка пошли за сноповязалкой, огибая квадрат еще не сжатой пшеницы.

– Кроликов стрелять, – сказал костлявый. – Они скоро, как блохи, оттуда запрыгают. Я и сам примеривался добыть парочку-другую.

Фермер, ожидая приближения сноповязалки, проверил копну, переложил снопы, а потом принес еще два и добавил к ней.

– Тут работать хорошо, – сказал костлявый. – У него не то две, не то три фермы, и он тут подолгу не задерживается. Эти поля самые дальние. Вот Смитти на Тома и полагается.

Раздался выстрел. Над стерней поднялось облачко дыма.

– Да если кролик прямо перед ним сядет, он все равно промажет. Это его сыпок. А она дочка. Смотри не зевай. – Он засмеялся. – Таких красоток поискать.

Немного погодя, когда мужчина с ружьем и девочка подошли ближе, Колин поглядел на них. Он увидел румяное лицо, светло-каштановые волосы, снова повернулся к копне и не разгибался, пока они не прошли.

Некоторое время спустя фермер уехал: все трое сели в машину, и она скрылась из виду, подпрыгивая на ухабах.

Стало еще жарче.

Они копнили теперь один ряд, поднимаясь по склону. Им оставалось пройти еще полторы стороны поля. Они замкнули ряд, начатый старшим и кривоногим, и двинулись по гребню холма.

– Напиться он нам ничего не привезет, и не жди, – сказал костлявый. – Вот там, где я прежде работал, хозяйка все время на поле приходила – то эля принесет, то фруктовой водички. Не работа, а одно удовольствие, вот что я тебе скажу.

Возле дальних садов, по-видимому, был теннисный корт. Там мелькали одетые в белое фигуры, и до поля доносились приглушенные расстоянием удары по мячу.

Над ними пролетели самолеты – так высоко, что видны были только два следа, две узкие белые борозды, словно прожилки в бездонной синеве.

Теперь он двигался в неторопливом, размеренном ритме: утренняя легкость исчезла, он старался точно рассчитать, сколько еще времени остается до вечера. Они работали молча, и костлявый все реже пристраивался полежать, свернувшись в тени копны или раскинувшись в тени изгороди. Если Колин тоже останавливался передохнуть, он насмешливо покрикивал:

– Берегись, парень, вот он заметит, что ты сложа руки стоишь. Лодырь-то здесь только один, и тот я.

Под вечер вернулся фермер. Из автомобиля снова вылезли три фигуры.

Трактор остановился вверху на склоне, старшой слез на землю, и приехавшие подошли к сноповязалке.

– Он нас на сверхурочные не оставит, – сказал костлявый. – Только Тома и Гордона. А нас отправит восвояси.

И действительно, через несколько минут фермер махнул им из-за полосы еще не сжатой пшеницы, тянувшейся посередине поля, точно узкая дорога.

Кончай, значит. А ведь мы могли бы еще часа два поработать.

В дальнем конце ноля молодой мужчина с ружьем громко закричал.

Бегущий кролик перевернулся и забил лапами в воздухе.

Из пшеницы выскочил второй кролик – меховой мячик, катящийся по стерне.

Молодой мужчина снова выстрелил, меховой мячик взлетел в воздух, судорожно задергался и упал на бок.

– Вы оба можете идти, – сказал фермер. – Сейчас уже начало шестого. Мы сегодня кончим жать, а копнить будем завтра с утра, чтобы не начинать нового поля, пока роса не сойдет.

Он держал за уши кролика, изо рта у кролика текла кровь.

– Ну, а ты как справляешься, молодой человек? Наловчился или за тебя все Джек делает?

– Да нет, мистер Смит, иной раз он и сам исхитряется, – сказал костлявый.

Девочка взглянула на него, лицо ее было красным от солнца. Она стояла на полдороге между ними и автомобилем и следила за своим братом.

Отбросив волосы с глаз, она крикнула и показала на несжатую пшеницу.

Молодой мужчина выстрелил еще раз.

– Мы сегодня с добычей, – сказал фермер.

Джек, зажав под мышкой свою сумку, уже шел по колее и отряхивался от пыли. Под деревьями он закурил, прикрывая сигарету ладонью, потому что вдруг поднялся легкий порывистый ветер.

Молодой мужчина прицелился и выстрелил туда, куда указывал кривоногий со сноповязалки. В автомобиле залаяла собака.

Девочка пошла к ней.

– Смотри, чтоб пес не выскочил, Одри, – крикнул фермер. – Пока еще не все сжато, пусть там остается.

Колин спустился на колею. Девочка, раскрасневшаяся от жары, стояла, держась за дверцу, и разговаривала с собакой.

Когда он проходил мимо, она обернулась.

– Это какая собака? – сказал он.

– Колли.

Она еще раз быстро взглянула на него, потом прикрикнула на собаку.

На ее шее и над локтями, там, где кончались короткие рукава, виднелась мелкая сыпь.

– Она на кроликов обучена? – спросил он.

– Да нет.

Она открыла машину и ухватила собаку за ошейник, не дав ей выпрыгнуть.

Нагнувшись, все так же держа собаку за ошейник, она пошла по полю.

Колин пошел дальше и на ходу заглянул в машину: патроны, термос, жестяные кружки и что-то завернутое в белое полотенце – наверное, бутерброды.

Он пошел к сараям, отряхиваясь от пыли.

Когда они пришли утром, поле было сжато и снопы лежали рядами поперек склона. Колин работал со старшим внизу. Копны поднимались, как маленькие домики. Следы тракторных шин на стерне серебрились росой.

– Сколько вы вчера подстрелили кроликов? – сказал он.

– Четырех. – Старшой засмеялся. – Зато шуму подняли на целых двадцать.

– А сколько часов у вас вышло сверхурочных? – сказал он.

– Тебе-то что? – Старшой засмеялся. – Этой работы мало, хочешь еще?

Но позднее, когда они шли к сараям, он добавил:

– А вообще-то вчера тебе дело тоже нашлось бы, Завтра надо начинать новое поле. Значит, сегодня придется задержаться, чтобы его обкосить.

Однако старшой с Гордоном ушли на второе поле сразу после обеда, и Колин с костлявым остались работать одни. Костлявый сразу этим воспользовался и подолгу лежал под изгородью, лишь иногда оставляя ее тень, но уж тогда работал быстро, так как Колин в одиночку успевал сделать довольно мало.

– Нет, они побольше от нас потребуют, знаешь ли.

Подниматься и спускаться по склону приходилось все меньше – половина снопов была уже сложена в копны. В середине поля солнце пекло сильнее, чем на колее или по краям, пыль поднималась гуще, запах соломы казался сильнее и удушливее. Его одежда насквозь пропиталась потом. Поджившие было ладони снова кровоточили.

В рощицу у подножия холма пришли играть какие-то ребята. Он увидел их, когда они еще шли по дороге со стороны скрытого деревьями дома. Они принесли с собой ялик, перетащили его через изгородь и спустили в пруд. Около часа он слышал их крики, видел блеск воды – над деревьями время от времени взлетали столбы брызг. Наконец, когда они с костлявым дошли до изгороди, он поглядел на пруд.

На середине его был островок, заросший куманикой. У самой воды виднелось большое гнездо. Из рощицы тянуло запахом гнили.

Трое мальчиков в ялике гребли к островку. Двое были в плавках, и один из них, пока Колин наблюдал за ними, прыгнул в воду и под вопли двух других принялся энергично толкать ялик вперед, осыпая их градом брызг.

Один из оставшихся в ялике был в майке и шортах, Колин узнал Стэффорда: встав на середине ялика, он отдавал команды второму мальчику в плавках, который никак не мог справиться с веслом.

– Левей! Левей бери! – крикнул Стэффорд пловцу, который изо всех сил колотил по воде ногами.

Ялик ткнулся в берег, и Стэффорд, наклонившись, ухватился за ветку. Он удерживал лодку, пока второй мальчик вылезал на берег. Пловец, все еще в воде, поднялся на ноги. Плечи у него были в черной грязи.

Стэффорд отпустил ветку, схватил весло и оттолкнулся.

– Эй, Невил, – крикнули двое на острове. – Э-эй! Нее-е-вил! Греби назад.

Стэффорд, стоя в ялике, оперся на весло. Отголоски его смеха замерли под деревьями.

– Эй! Свинья ты! – кричали мальчики на острове.

На темном фоне деревьев их ноги и торсы казались совсем белыми.

– Эй, Невил, плыви назад!

Стэффорд опустил весло в воду, нащупал дно и подтолкнул ялик к берегу.

– Да Невил же!

Стэффорд захохотал, ялик качнулся. Мальчики принялись брызгать в его сторону.

– Да ну же, Нев! Плыви назад.

Стэффорд помотал головой и, все еще смеясь, опустился в ялике на колени.

– Тут такой ил, что вброд не перейти, – сказали мальчики.

– А вы доплывите, – сказал Стэффорд.

– Так мелко же, – сказал один из мальчиков.

Стэффорд снова встал, утирая глаза.

– Свинья ты. Пригони лодку назад.

– Сами пригоните.

– Ну, брось, Нев, имей совесть, – сказали они.

– Сколько дадите? – сказал он.

– Сколько тебе надо?

– А сколько у вас есть?

– Да откуда же? – Они указали на свои плавки.

Стэффорд выбрался на берег и сел рядом с яликом.

– Ну, брось, Нев, имей совесть.

Возможно, Колин переступил с ноги на ногу или кто-то из мальчиков на острове посмотрел в его сторону.

Стэффорд обернулся. Несколько секунд он растерянно смотрел на него. Потом приставил ладонь к глазам.

– Привет, – сказал Колин и кивнул.

Стэффорд встал, продолжая растерянно смотреть на него. Мальчики на острове снова закричали:

– Кто это, Нев? Давай плыви сюда!

– А, так это ты, – сказал Стэффорд негромко. Его голос словно угас. – Что ты здесь делаешь? – добавил он.

– Работаю, – ответил Колин и показал на поле позади себя.

– Как работаешь?

Он снова показал на поле.

– Копны складываю.

– Зачем?

– Деньги нужны.

Стэффорд повернулся к ялику. На поле он даже не посмотрел.

– Значит, работаешь?

Колин кивнул.

– Ну, еще увидимся. – Стэффорд влез в ялик и оттолкнулся от берега.

Костлявый на поле окликнул его. От сараев по колее ехал автомобиль, подпрыгивая и пыля.

Он пошел назад и уже складывал копну, нагибаясь к снопам, когда автомобиль остановился и из него вылезли фермер, старшой и кривоногий.

Они работали до самого вечера. Фермер копнил вместе с ними. В шесть часов он сходил к автомобилю и принес термос с чаем. Они сидели в тени изгороди, пили чай из жестяных кружек и ели бутерброды, которые он тоже привез с собой.

Много раньше, почти сразу после того, как подъехал фермер, из рощицы вышел Стэффорд. За ним шли два мальчика и несли ялик. Они посмотрели туда, где он работал рядом с четырьмя мужчинами. Стэффорд шел немного впереди, мальчики продолжали оглядываться на него, но Стэффорд вышел на дорогу, не повернув головы, Он исчез за деревьями, скрывавшими дом. Мальчики, совсем белые на темном фоне, с трудом перетаскивали ялик через изгородь.

– Нев! Нев! – услышал он их голоса.

Когда он добрался домой, уже давно смерклось. У его велосипеда не было фонарика, и он ехал в прохладной тьме, полузакрыв глаза. Его жизнь обрела новую инерцию. Он мог думать только о рядах копен, о поле, где им предстояло работать завтра, потому что на прежнем все снопы были уже в копнах – он мельком увидел его в сумерках, проезжая мимо. Он смыл пот и пыль и лег спать, отмахнувшись от аханья матери и вопросов отца.

Он оцепенело вытянулся на кровати и сразу заснул.

На этой ферме он проработал семь недель: восемь полей были обкошены и сжаты, снопы сложены в копны. С другой фермы привезли красную молотилку, которую тащил трактор со шкивом, таким же большим, как задние колеса. Один раз он увидел двух мальчиков с островка – они катили на велосипедах по дороге, которая вела от большого дома мимо сараев к шоссе. Они как будто не заметили его. У обоих были каштановые волосы. Они ехали и весело пересвистывались. Иногда он слышал их крики, доносившиеся из-за деревьев, окружавших дом.

Пшеница была обмолочена. В конце седьмой недели, в субботу, они работали сверхурочно, и поздно вечером фермер сказал, чтобы он больше не приходил.

– Ты парень дельный, ничего не скажешь, но у меня тут весь хлеб уже убран.

Фермер отдал ему деньги здесь же, на поле.

Утром он взял велосипед и снова отправился на поиски – заглянул на фермы, где уже справлялся о работе, побывал на новых, еще дальше от поселка. Поздно вечером, когда он уже возвращался и до дому оставалось три-четыре мили, он увидел поле, где работал трактор со сноповязалкой, но никто не копнил. Он свернул к усадьбе, до которой было несколько сотен ярдов, и договорился, что утром начнет работать.